Обет молчания (№3) - Диверсия

Зададим себе вопрос — зачем устанавливать подслушивающие микрофоны вблизи людей? Чтобы их было лучше слышно?

Но ведь хорошо слышно не всегда только близко. Иногда и далеко. Например, на утренней зорьке над водоемом, когда с его поверхности поднялся туман. Или с подветренной стороны, когда порывы ветра разносят звуки иногда на многие сотни метров.

А здесь, в здании, что, есть водоем? Или туман? Или ветер?

Нет. Водоемов нет. И ветра нет. А вот сквозняк есть. Не может не быть. Потому что есть вытяжная вентиляция, назначенная для обновления скапливающегося в помещениях воздуха. А раз она вытяжная, значит, она этот воздух ВЫТЯГИВАЕТ. Вместе со звуками. Вместе с произнесенными хозяевами и гостями словами! С теми, которые мне так нужны!

Только и всего. А они говорят: надо ближе ставить! Не ближе, а туда, куда надо. Откуда слышнее.

Аккуратно расковыряв защитную решетку на трубе вытяжной вентиляции, я на тонкой проволоке опустил внутрь несколько микрофонов. А еще более тонкую, практически не различимую глазом проволочку накинул на один из проводов воздушной электрической сети. Теперь, даже если прослушивать стены специальными детекторами, никто ничего не услышит, так как микрофоны в открытый эфир никаких сигналов не подают. Связь идет по проводам. Здесь — передатчик, там — в конце линии — приемник. И обнаружить их взаимодействие можно, только зная, что оно существует, и только приложив специальный дешифратор именно к этой электрической линии. И никак иначе!

Ай да я, молодец!

Завершив дело, я поставил на «рельсы» свой электрический одноместный автомобиль и незамеченным убыл восвояси.

Коробку из-под торта наконец вскрыли с помощью особой механической руки, управляемой из-за бронированной стенки специально обученным сапером.

Коробку вскрыли, чтобы убедиться, что в коробке из-под торта был торт. Кремовый. И записка: «Это вам от меня к чаю. С наилучшими пожеланиями. Пейте и не берите в голову!» В общем, нормальное именинное пожелание. А железка, которую учуял металлодетектор и из-за которой разыгрался весь этот сыр-бор с сиренами, пожарниками и саперами, была под коробкой Просто кто-то очень неудачно забыл свой торт. А кто-то неумно пошутил, сообщив о том по телефону. Всякое случается.

А вообще-то могло быть и хуже.

Через два дня я установил в здании еще несколько микрофонов. И снова в это здание не заходя. На этот раз проводником звуков служила... канализация. В унитазах ведь тоже застаивается вода, поверхность которой покрыта тончайшей пленкой, способной выполнять роль натяжной мембраны. Правда, эти микрофоны были гораздо менее информативными. Просто не в самом удачном месте стояли...

Теперь информация пошла. Со всех микрофонов. И даже с того, что был установлен посредством канализации. Оказывается, в подобных помещениях тоже разговаривают, и даже больше и откровенней, чем за обеденным столом.

Нет, прямой, абсолютно компрометирующей информации не было. Но была масса косвенной, которая суммарно доказывала, что мои подозрения имеют под собой реальную основу.

Каждый день отслеживаемый объект и его гости говорили по нескольку фраз, которые, вырванные из контекста, ровным счетом ничего не значили. Но которые, если знать предысторию событий и если слышать их предыдущие вчера, позавчера и ранее разговоры, наводили на очень опасные раздумья.

Если то же самое смог услышать мой предшественник, не удивляюсь, что он не зажился на этом свете. А он наверняка услышал гораздо больше. Ведь тогда они еще не были насторожены, как сейчас. И ничего не опасались. Тогда их можно было брать голыми руками.

Через полторы недели я подбил бабки. Я записал на одну пленку все наиболее интересные выдержки из разговоров, причем смонтировал их таким образом, чтобы разрозненные, произнесенные в разное время и по разному поводу фразы встали одна за другой. Чтобы выстроилась логическая цепочка причинно-следственных связей. Я добивался того, чтобы голоса на пленке «заиграли». Чтобы они способны были расшевелить любого тугодума.

Я разложил на столе диаграммы и схемы и дал прослушать запись своему куратору.

Но я не увидел ожидаемой реакции.

— И что из всего этого следует? — спокойно спросил Семен Степанович.

— Из всего этого следует, что гибель агента не была случайностью. Что это была тщательно спланированная и исполненная акция. А причиной ее послужила работа агента по известному вам объекту. Из всего этого следует, что заказчиком убийства был...

— Возможно, но лишь при условии, что он является преступником.

— Но он действительно является преступником.

Занимая государственную должность, он не выполняет своих государственных обязанностей, более того, он поступает вопреки им. При возникновении угрозы его изобличения он пошел на прямое уголовное преступление.

— Это еще надо доказать.

— Неужели всего этого, — показал я на схемы и диктофон, — мало?

— Мало. Мы имеем дело не с бытовым преступником, которого можно задержать на тридцать шесть часов и вытянуть или даже выколотить из него всю правду. Мы имеем дело с членом Правительства. То есть лицом неприкосновенным. Нам никто его не отдаст. Только если мы будем иметь неопровержимые доказательства его вины.

— Но такие доказательства может дать только следствие.

— А официальное следствие в отношении его возбуждать нельзя. Равно как и делать то, что делали мы. Ни наши диаграммы, ни наши записи никто как доказательства не примет. Они незаконны.

— Но что же тогда?

— Продолжать собирать информацию. Но на новом качественном уровне. Необходимо проследить его жизнь и жизнь людей, с ним соприкасавшихся, на несколько лет вглубь. Узнать, что он, что они делали каждый день. Желательно по минутам. Найти и запротоколировать показания свидетелей. Просчитать моральный и материальный урон, нанесенный государству их деятельностью. Только с таким докладом я решусь выйти на власть. И то не уверен, что это не обернется против нас.

— Но это же потребует невероятной работы. Я проводил очень выборочную проверку и то не смог до конца осмыслить всю информацию.

— Это потребует большой работы. Но иного пути нет. Не уголовника к стенке жмем. Подумай, какая помощь тебе требуется для завершения работ? Люди, средства, спецтехника? Не стесняйся. На этот раз отказа не будет.

Глава 8

Помощь мне понадобилась. И люди, и средства, и техника. В одиночку я мог только повторить тот путь, по которому уже прошел И с тем же результатом. Я вышел в то поле, где одиночка был не воин. Где одиночка погиб бы, погребенный под камнепадом необработанной, неосмысленной информации.

— Мне необходим персональный компьютер Из последних, с максимальным быстродействием и максимально большим объемом памяти. К нему сканеры, принтеры и всю прочую периферию. И к ним хорошего программиста.

— Все?

— Нет. И зеленый семафор по всему пути следования.

— Семафор будет открыт. А вот программист... Я все понимал. Допускать технаря в оперативную часть работы Конторы значило превращать его в агента. Со всеми вытекающими отсюда в первую очередь для него последствиями. В Тайну существования Конторы можно было войти, но нельзя было выйти. Ни по собственному, ни даже по стороннему желанию. А скрыть правду от человека, работающего с информацией, было невозможно. Народ называет это системой ниппель — когда дуть воздух можно только в одну сторону А чтобы выпустить — надо резать камеру. В этом случае камерой стал бы программист.

— Я все понимаю, но без программиста мне не обойтись Моих знаний в этой области не хватит. А на обучение уйдут месяцы. Которых у нас нет.

— Я все понял. Я продумаю этот вопрос.

Компьютер со всей требуемой периферией я получил на следующий день. Программиста — еще спустя неделю.

Мой шеф Семен Степанович, а может быть, тот, кто сидел над ним, нашел выход из положения Типично конторский.

Они перебрали все, от Калининграда до Владивостока, онкологические больницы. Узнали профессиональную принадлежность всех безнадежных, но пока еще остающихся в здравом уме и светлой памяти больных. Выбрали из них наиболее сведущих в своем деле программистов Просеяли через фильтр профессионального экспресс-экзамена. Выявили самых сильных Профанов, мнящих себя специалистами, отсеяли. Избранных проверили на психологическую и эмоциональную устойчивость. Самых уравновешенных среди самых профессиональных самолетами переправили в Москву. Здесь их еще на несколько часов передали в руки психологов. Контору интересовали люди, хорошо адаптирующиеся к внешним обстоятельствам, коммуникабельные, с устойчивой к потрясениям и перегрузкам психикой, умеющие держать язык за зубами и желательно не обремененные моральными обязательствами перед семьей и родственниками. На последней фазе отбора высеивали людей с нестандартным мышлением, умеющих принимать неординарные решения и отстаивать их. Вялые исполнители Конторе были не нужны. С каждым из претендентов работали отдельно, так, чтобы они не видели остальных и не догадывались, что тестируются не в одиночку.

Двоим программистам, выбранным по итогам последнего теста, предложили заключить полуторагодовой контракт на участие в специальных работах, направленных на поддержание безопасности и обороноспособности страны.

Один отказался. С него взяли подписку о неразглашении государственной тайны и отправили в закрытую клинику в инфекционный блок. Там, под присмотром врачей, ему и надлежало закончить свой земной путь. Наверное, ему повезло, в этой клинике медицинское обслуживание было лучшим, чем в его по месту жительства больнице. В ней он должен был протянуть дольше. Месяца на два.

Оставшийся согласился и подписал контракт. И еще подписал обязательство по неразглашению государственной тайны, где в десяти пунктах говорилось об одном — что если он кому-нибудь что-нибудь расскажет из того, о чем узнает, его будут судить по статье за измену Родине. И приговорят к расстрелу. И расстреляют.

А устно добавили, что все же не расстреляют, потому что судить не будут. Потому что судить будет некого. Он наверняка умрет до суда. Покончив жизнь самоубийством в камере предварительного заключения. А если не путем самоубийства, то от несчастного случая. Но умрет обязательно.

И что если он умрет в результате этого несчастного, но вообще-то совершенно закономерного, вытекающего из его неправильного поведения случая, то семья не получит ничего. Кроме лишнего позора. Потому что им будут представлены информация и доказательства, что их муж и отец был расстрелян за совершение особо опасного преступления. Вполне вероятно, что и изнасилования малолетних детей обоего пола со смертельным исходом.

И что если ничего этого не случится, то, напротив, он сам и его семья получат множество бытовых благ. В том числе повышенные пенсии, продвижения по службе и квартиру в центре города, например, случайно выигранную по благотворительной лотерее.

— Понятно?

— Более чем. Только не надо меня больше запугивать. Пуганый я, — сказал программист, заполнив все бумаги. — Когда приступать к работе?

Через двадцать минут он был у меня.

— Так это вы будете моим шефом?

— Я.

— Как мне к вам обращаться?

— Как угодно. Например, Федор Федорович. Или Иван Иванович. Не суть важно.

— Тогда лучше Федор Михайлович. У меня свояк был Федор Михайлович. На вас походил.

— А как вас звать-величать?

— Александр. Александр Анатольевич. Сиротин.

— Очень приятно.

— Тем же, что «очень приятно», ответить не могу. После всех этих, — кивнул он на дверь, — передряг. Но явной антипатии к вам не испытываю. Пока.

Ну что ж, и на том спасибо.

Глава 9

Начинать пришлось с повторения пройденного. Со сведений, которые я собрал до того и хранил на слайдах, в диаграммах, но большей частью в голове.

— У вас компьютерное мышление, — похвалил мои способности Александр Анатольевич, рассматривая представленные материалы. — Только знаний основ математического моделирования не хватает. Вот здесь можно было сделать проще. И здесь. И здесь. А этого можно было вообще не вычислять. Это следовало неизбежным продолжением вот этих построений. Вы только логический мостик не смогли перекинуть.

Ишь, какой умник выискался. Мостика ему логического не хватает. Информационной связки. Повисеть бы ему, поболтаться на высоте семиэтажного дома на электрических проводах, узнать, как эта информация добывалась, может, по-другому бы заговорил! Теоретик!

— И вот здесь вы явно лишнюю работу сделали. И здесь...

Убил бы за такие оценки! Кабы другой программист в запасе был.

— Но в целом здорово! Просто удивительно здорово! Кто бы мог предполагать в работнике подобного учреждения такие аналитические способности.

— Спасибо за доброе слово. Оно и работнику такого учреждения приятно.

Интересно, чего ему там наплели про наше учреждение? Поди, сказали, что мы научно-исследовательский филиал Службы безопасности? Еще и документы соответствующие продемонстрировали. Документики убедительные стряпать у нас умеют. Ни один фальшивомонетчик от оригинала не отличит.

— Да вы не обижайтесь. Я же Понимаю, что всякая работа нужна.

— Ну тогда еще раз спасибо. За еще одно доброе слово...

Вот ведь напарник на мою голову свалился: что ни скажет — все как в лужу сядет. Хотя в общем — мужик вроде ничего. И специалист не из последних.

Всю информацию, которую я раскопал за последние две недели, программист перевел на понятный машине язык.

— Это вам ясно, что здесь понарисовано, а ей, — похлопал он ладонью по корпусу персоналки, — это китайские иероглифы. Она оперирует совсем другими образами. Так что без перевода здесь не обойтись.

— А переводчик — вы?

— А переводчик я.

Может быть, я и поспорил бы насчет того, кто здесь главней и чья профессия — добытчика или переводчика — важнее, если бы не наблюдал его работу. Именно наблюдал. Потому что до конца, что он такое делает, не понимал. Но видел, как хаотично разросанные по отдельным листам буквы и цифры, перетасовываясь и вновь разделяясь, выстраивались в стройные геометрические цепочки, упорядочивались и тем приобретали совсем иной вид, чем у меня, на листах ватмана. Он словно раскладывал по полкам до того беспорядочно разбросанные по полу вещи. Каждую на свое, строго отведенное ей место. Этот процесс был очень эстетичен и потому, наверное, верен. Гармония всегда ходит рядом с красотой.

— И уместилась вся ваша информация вот здесь, — показал он маленькую, трехдюймовую дискету. — Еще и место осталось.

Это было как-то даже невежливо — загнать всю работу шефа в тонкую, в спичку толщиной, коробку. Как очень большого джинна в очень маленькую бутылку. Даже как-то обидно за бессонные, проведенные у ватмана ночи.

— Немного вы информации накопали. С такой базой данных ни о каких математических моделях даже разговора идти не может.

— А с какой может?

— С десяти-двадцатикратно большей.

Ого! Это ж мне сколько тогда придется на проводах висеть? Так и в пернатого превратиться недолго — хотел ответить я. Но ответил по-другому:

— Значит, будем еще собирать. Раз эта дура, — показал я на компьютер, — такая прожорливая.

И я снова зарылся в прессу. Как рыбак в косяк селедки. Только загребал я теперь глубже по меньшей мере лет на десять и чесал мельче.

Каждый день нам доставляли новые и новые подшивки газет и журналов. Я быстро просматривал страницы и отчеркивал нужные статьи и заметки. Все-таки не во всем техника могла заменить человека. Оценивать, какая информация может пригодиться, а какая будет совершенно бесполезна, она не умела. Она «видела» только знаки — буквы или цифры, но не смысл, в них заключенный.

Эту заметку... И эту... И эту тоже... А эту? Вызывает сомнение, но тоже следует скопировать. Когда сомневаешься — лучше перестраховаться. Потом спохватишься, ан поздно будет. Найдешь ее в таком море прессы! Как обломок иголки в стоге сена.

Эту статью обязательно... Заметка ТАСС — безусловно... И, конечно, эту... И эту... И ту...

Все, что имеет хоть какое-то отношение к личности, деятельности и окружению исследуемого объекта.

Убираем подшивку. Берем следующую.

И «эту», и «эту», и «эту», и «ту» статью Александр Анатольевич тащил на свой стол и сканировал.

А я уже отмечал галочкой новую «эту», «эту» и «ту» статьи.

Конца-краю работы видно не было.

Все. Перекур. Пока ум за разум не зашел.

— И зачем это все надо? — удивлялся мой напарник. — Не проще ли было у него у самого узнать, где он был и с кем встречался?

— У кого — у него? — спрашивал я.

— У того, кого ищем, — дипломатично отвечал Александр Анатольевич. — Ну что, снова за станок?

— За станок, — вздыхал я, открывая очередную газету...

А ведь мудрую мысль, между прочим, высказал тогда Александр Анатольевич. А я ее не услышал. И зря. Может, меньше пришлось бы газет листать.

«Эту»...

«Эту»...

«Эту»...

Дней через пять компьютер разбух информацией, как портфель бюрократа справками. Лишние биты чуть не вываливались из экрана монитора.

— Довольно, — смилостивился мой коллега по каторжному труду.

— Неужели? — притворно удивился я. — А я тут еще несколько абзацев отчеркнул...

— Хватит. Для первого раза хватит.

— Для первого?! А что, еще и второй может быть?

— Конечно. Если вы в первом что-нибудь напутали...

Вот заноза!

Следующие несколько дней я отдыхал. Работала машина. И Александр Анатольевич.

Всю полученную информацию он пропустил через фильтр интересующих меня фамилий, должностей и географических названий. Тысячи слов в секунду просеивались сквозь сито запущенной в работу программы. Сотни тысяч — уходили в шлак, сотни — застревали в расставленных для них ловушках. Как золотые крупинки, вымытые из многотонных гор пустой породы. Фамилии — к фамилиям, географические названия — к географическим названиям.

Зерна отделялись от плевел. Оставалась информация.

Если бы то же самое делал я, а не машина, мне бы понадобились недели, а не часы.

— Вот что у нас получилось, — продемонстрировал итог работ Александр Анатольевич.

Я взглянул на экран монитора.

Получилось то же самое, что и раньше. Только гораздо более подробно и объемно. То есть не получилось ничего.

Совсем ничего! Но эстетичнее и с применением передовой вычислительной техники!

Я устало плюхнулся на стул. И руки опустил. Александр Анатольевич замер возле горящего экрана. Он ничего не понимал, потому что не знал цели работы, которую выполнял. Ему его таблицы нравились. Впрочем, мне тоже. Они были гораздо симпатичнее тех, что я вырисовывал фломастерами на ватмане. Но это было единственное их отличие друг от друга. И совсем не то, которое мне хотелось бы иметь.

Нет, программист не был виновен, он выполнил свою работу так, как надо было. Отлично выполнил. Дефект заключался в другом. В наборе информации отсутствовал какой-то важный элемент. Связующий элемент. Тот, что должен был превратить скопище разрозненных сведений в нечто совершенно новое.

Для того, чтобы груду кирпичей превратить в собор Парижской богоматери, не хватало цемента. И еще умного архитектора!

Где-то я дал промашку. Но где? И когда?

Я снова проанализировал весь свой путь расследования. Все, связанное со сбором информации.

Нет, здесь ошибки быть не могло. Тогда где? В какой момент моя логика дала сбой? В чем закавыка?

В чем?!

А пожалуй, в самой информации! В ее односторонности. Подавляющее большинство сведений я почерпнул из периодики. И лишь ничтожную часть — от самого объекта расследования. А ведь он бы мог порассказать много больше интересного, чем я умудрился с него с помощью микрофонов повытянуть. Наверное, он о своей жизни более осведомлен, чем журналисты, что о нем в газетах заметки кропали.

Как сказал тогда Александр Анатольевич? «Не проще ли у него самого узнать, где он был и с кем встречался?» Кажется, так? Прав был программист. Проще! А я, дурак, его мудрую подсказку мимо ушей пропустил. Прислушиваться надо к людям, которые всю жизнь математическими построениями занимались. Раз своего ума не хватает!

Итак, мне нужна дополнительная информация. И обязательно из первоисточника! Той, что вокруг да около, я насобирал с избытком. Пусть теперь о себе расскажет сам герой дня.

Нет, я не собирался выволакивать члена Правительства за волосы на улицу и, пиная его по почкам, требовать ответа на поставленные вопросы. Да мне бы его и не дали выволочь. И за волосы схватить. Вывернули бы руки еще на дальних подходах. Но я мог обратиться к личному эпистолярному творчеству своего подопечного Писал же он отчеты о проведенных мероприятиях. И командировочные сдавал. И авиационные и железнодорожные билеты. До того, как на такую высоту взлетел, где вместо купированного вагона скорого поезда — персональный правительственный самолет. Без билетов. Не всегда же он был Мэтром. Когда-то и в служках ходил.

И интересно, где ходил?

С этого, с выяснения его бывших мест работ, я и начал. И набралось их немало. Летуном оказался наш Правитель. Из кресла в кресло так сигал, что только штаны в швах трещали. Причем никогда вниз, только — вверх.

Вот по этим креслицам мы и пройдем. От тех, что внизу, к тем; что повыше...

Глава 10

— Здравствуйте, — сказал я молоденькой и очень милой на вид работнице бухгалтерии. — Тут такое дело, помощь ваша требуется. Очень. — И улыбнулся как мог более обаятельно.

— И какая же помощь? — ответила она автоматически, поправляя прическу и тоже улыбаясь.

— Так, пустячок. Требуется мне навести кое-какие справочки по командировочным документам.

— И все?

— И все.

— Я не имею права показывать финансовые документы посторонним людям! — непробиваемо казенным тоном ответила она.

Наверное, ей представлялось, что я попрошу что-нибудь другое.

— И все же я рискну повторить свою просьбу. Я из милиции.

— Минуточку, — вспыхнула девушка и схватилась за телефонную трубку. — Марья Ивановна, здесь из милиции пришли. Просят документы показать.

В бухгалтерии наступила мгновенная тишина. Даже мухи перестали летать, почуяв что-то неладное.

— Вас просит зайти к себе главный бухгалтер, — деревянно произнесла девушка и указала изящным пальчиком на дверь.

— Я подойду к вам еще. Попозже, — многозначительно пообещал я, разворачиваясь к указанной двери.

Главный бухгалтер не была молода, не была привлекательна и не улыбалась.

— Я вас слушаю, — сухо сказала она и посмотрела на часы.

Нет, здесь мягким обхождением ничего не добьешься. Здесь надо запугивать. Сразу. И желательно до судорог.

— Отдел по борьбе с особо опасными экономическими и финансовыми преступлениями, — представился я. — Следователь по особо важным делам майор Филимонов. Вот мое удостоверение.

Лицо главбуха напряглось и стало напоминать кирпич. Красный. Видно, не все в ее хозяйстве благополучно, раз она так каменеет.

— Мне нужна ваша помощь. Главбух кивнула.

Похоже, надо переходить к просьбам, пока ее паралич не разбил.

— Дело крайне серьезное... — Теперь нахмурить брови и сделать длинную паузу. Обязательно паузу. Чтобы она еще немного напряглась, а потом облегченно вздохнула. Это способствует проявлению желания помочь ближнему своему. Причем, чем длиннее пауза, тем значительней испытанное затем облегчение и тем выше готовность к совершению добрых дел. — В стране зарегистрировано несколько преступлений с использованием поддельных бланков и финансовых документов.

Вздох облегчения.

— В том числе и вашего учреждения. Новое замирание.

— Мне необходимо просмотреть все командировочные предписания, доверенности и еще некоторые документы (доверенности и «еще некоторые документы» — это, конечно, для отвода глаз) за период... Впрочем, это дело следствия. Об этом я говорить не буду. Вы готовы представить мне требуемые материалы? Или мне обращаться в вышестоящие инстанции для оформления изъятия?

— Нет. То есть да. То есть конечно. Мы готовы помочь, — затараторила главный бухгалтер, поднимая телефонную трубку. — Лиза! Помогите, пожалуйста, товарищу мили...

— Не надо! — остановил ее я. — Давайте без должностей.

— Просто товарищу, — растерянно повторила главбух, — в просмотре документов... — она подняла вопросительно бровь.

— Я сам скажу, каких.

— Он скажет, каких.

— Вот и славно. Значит, мою помощницу зовут Лиза?

— Да, Лиза.

— Спасибо за оперативную помощь. Да, и еще. Пожалуйста, никому не рассказывайте о моей просьбе. Сами понимаете — следствие еще не закончено. Хорошо?

— Хорошо!

— Ну, тогда подписки я брать не буду... Главбух сглотнула слюну.

— Ну вот, Лиза, я и вернулся. Как обещал...

Примерно по тому же сценарию я действовал и в других бухгалтериях и канцеляриях. Где-то как майор милиции, где-то как подполковник Безопасности. В зависимости от того, какого страха хотел нагнать.

И только в последних, приближенных к власти организациях мне пришлось сменить тактику. В архивы этих учреждений посторонних, без согласования со службой охраны, не допускали. Даже если они были майорами МВД. Здесь метод нахрапа не подходил. Здесь приходилось брать на жалость.

Вечером, после работы, я вылавливал кого-нибудь из работников бухгалтерии или архива и рассказывал слезливую историю.

— Мне очень стыдно вам признаваться, но я подозреваю, что моя жена гуляет.

Лицо женщины размягчалось. Иначе и быть не могло. Потому что в качестве жертвы я обычно выбирал женщин перезрелого возраста, которых бросил муж. А лучше два.

— Я очень люблю свою жену. А она мне изменяет. С... — и, наклонившись, я на ухо и шепотом произносил искомое имя.

У женщины глаза на лоб лезли. Но одновременно в них вспыхивал огонек любопытства. Это же не сплетня — это всем сплетням сплетня!

— Да. Так получилось. Я человек не из последних, — скромно говорил я, отступая на шаг к своей навороченной, угнанной два часа назад иномарке, чтобы она могла получше рассмотреть мои накануне купленные в валютном магазине наряды. — И тем не менее... Она предпочла его.

Женщина сочувственно вздыхала.

— Но дело не в них. Дело в детях. У нас трое детей. Мальчики. В чем виновны они? Я не против, чтобы уходила жена. Потому что я ее очень люблю. И не желаю ей несчастья. Но я не хочу, чтобы уходили дети. Потому что их я люблю еще больше, — и я выпускал на небритую щеку скупую мужскую слезу. — Простите, ради бога.

У женщины начинала подрагивать нижняя губа.

— Чем я могу вам помочь? — спрашивала она.

— Я не уверен до конца, что это он. Хотя наверняка это он. Но я не могу ничего предпринять, пока не буду уверен, что это он.

Наверное, мои речи были не совсем логичны — то уверен, то не уверен, то опять уверен, — но именно такие, сумбурные и нелогичные, признания оказывали на женщин наилучшее воздействие. Я писал их с телевизионных сериалов, без зазрения совести передирая целые цитаты. Похоже, те сценаристы и продюсеры лучше знают, что, как и в какой форме надо говорить женщине, чтобы заставить ее поверить в предполагаемые обстоятельства. По крайней мере если судить по рейтингам.

— Только вы можете помочь мне!

— Но что я могу сделать? — искренне удивлялась женщина.

— Пустяк. Я подозреваю, что это началось в командировке. И продолжается в командировках. Она все время ездит. Все время с ним. Наверняка с ним! Я хочу узнать. Я должен узнать! Я прошу вас, просмотрите время приездов и отъездов. Ведь это никому не повредит. Скажите мне, куда он ездил. А я сравню. Я знаю дни, когда ее не было дома. Я прошу вас. Спасите меня! Только вы можете спасти меня. Только вы! Одна! Я готов заплатить. Любую сумму. Деньги для меня ничего не значат! Только любовь. Одна только любовь. Вот возьмите, — и я совал в сумку женщины скомканные купюры, и плакал, и целовал ей руки, и вставал на грязную мостовую на колени.

Плакал, целовал руки и вставал на колени — чтобы пробудить встречный эмоциональный порыв. А деньги совал, чтобы в случае чего усмирить не в меру болтливую помощницу. Эмоции — это слабость, которую могут простить. А деньги, заплаченные за информацию, — измена, за которую спрашивают по всей строгости. Тот, кто помогает добровольно, любит рассказывать о своем благородном поступке. Тот, кто берет за него дензнаки, обычно молчит.

— Я буду ждать вас здесь завтра. И послезавтра. И столько, сколько будет необходимо. Хоть целую вечность. Вы поможете мне? Поможете? Ведь это только командировки, в которых нет ничего запретного. Я могу надеяться? Могу?

Когда я получал требуемую информацию, я ломал свой прежний образ. Я совал в сумку еще денег и говорил:

— На этот раз я, кажется, ошибся. Нет, сроки командировок не совпадают. Они не ездили вместе. Наверное, это был кто-то другой, — и делал движение, как будто собирался уходить.

— Возьмите обратно деньги, — кричала вслед женщина, протягивая мне купюры.

Я останавливался и жестко говорил, переходя на «ты»:

— Оставь их себе. Они тебе нужнее. Взгляни на себя в зеркало и купи макияж и новую одежду. Ты сделала работу. Работа должна оплачиваться.

После этих слов дальнейшее расползание сплетни было исключено. Не о чем было рассказывать.

Глава 11

— Вот все, что я дополнительно накопал, — передал я Александу Анатольевичу вновь добытые материалы.

— Негусто, — заметил он, запуская машину.

— В золоте важен не объем, а вес, — парировал я.

— Ну, ну. Посмотрим, какой пробы ваше золотишко. Может быть, медной?

Машина заглотила один лист, испещренный цифрами и названиями городов, и еще один, и еще.

— Снято. Ну что, пускаем в работу? Я сделал секундную паузу и чуть ли не перекрестился про себя.

— Давайте! С богом!

— Давно ли вы стали верующим, начальник? — съехидничал программист.

— Давно, с тех пор, как с этим делом связался. И с вами. И с вашей машиной.

— А машина-то чем виновата? Она здесь ни при чем.