Летописи Разлома - Алмазный Меч, Деревянный Меч. Том 2

– Но в эту осень Ливень шёл всего неделю! – в исступлении воскликнула Агата. – Пошли его снова! Пошли его на юг! Пусть он упадет на головы хумансов как давно заслуженная ими кара!

– Повернуть Ливень на юг? – недоуменно повторил Хозяин.

– Ну да! Да! Да!!! Там никто не ждёт его, там нет столь прочных крыш и каменных убежищ вдоль дорог, там ты соберёшь обильную жатву, Сила твоя возрастет неизмеримо! – вскричала Дану.

Хозяин Ливня молчал. Тишина затягивалась, становясь просто невыносимой; и наконец Хозяин Ливня сказал – очень медленно и очень тихо, так, что Агата едва-едва разобрала его слова:

– Ты можешь повести Смертный Ливень на юг сама, о Дочь Дану.

* * *

Тави надо было как можно скорее убираться отсюда. Два трупа в одноцветных плащах говорили сами за себя. Не так много времени потребуется магам Радуги, чтобы разобраться что к чему и выслать подкрепление. А ей, Тави, нужно догнать этого проклятого гнома. Сидри придётся ответить за смерть Кан-Торога – и хорошо бы поставить этого подземного недомерка-предателя перед Кругом Капитанов. Тогда долг Тави перед мёртвым будет исполнен целиком и полностью.

Однако взять след гнома оказалось куда как нелегко. Что-то постоянно мешало, сбивало с толку, отвлекало внимание. Поневоле пришлось пустить в ход магию, что давало лишние шансы тем же волшебникам Радуги настичь её, Тави.

Но и магия не слишком помогала. Внутренний взор Тави неизменно натыкался на слепящий свет, целый сноп колючих и острых лучей, устремлённый ей прямо в глаза; размытая фигура Сидри мелькала за деревьями, и всё, что могла понять волшебница, – гном идёт в том же направлении, что и она, опережая её как будто бы совсем ненамного.

«Ну, погоди же, – взъяривала себя Тави. – Погоди же, ты… – и она добавляла в адрес гнома такое словосочетание, которое заставило бы покраснеть даже видавших виды кормщиков. – Прежде всего я выщиплю по волоску всю твою жалкую бородёнку, а потом…» «Потом» получалось весьма разнообразным, причём некоторым её задумкам позавидовали бы даже опытные палаческих дел мастера.

Осенний день угасал. Час проходил за часом, а почти бежавшая Тави до сих пор так и не догнала гнома. И, что ещё хуже, не видела она и его следов – обыкновенных, заметных глазу, а не магии.

«Куда же ты провалился, выродок?!» – бранилась волшебница, однако никакие ругательства не помогали. Сидри исчез.

«Нет, так нельзя», – остановилась Тави. Чего доброго, она может и в самом деле потерять гнома, дать ему скрыться с Алмазным Мечом, упустить самую драгоценную добычу во всём населённом мире – да она скорее сама отдастся в руки Семицветья, пусть её насилуют хоть всем Арком, если после этого она настигнет Сидри!

Зато когда Алмазный Меч попадёт ей в руки… О, это будет славная резня! Власть Семицветья рухнет, каждый сможет заниматься колдовством, маги будут сами вольны выбирать себе учеников и объединяться в Гильдии с Орденами, но никогда, никогда, никогда больше у них не будет никакой власти.

Власть, разумеется, останется только у неё, Тави. Хотела б она посмотреть, как Император сможет отвергнуть её условия, когда у неё в руках засверкает Алмазный Меч!..

А для этого надо всего лишь догнать коротконогого, почти ничего не смыслящего в магии гнома.

Но… скоро уже ночь; и где же Сидри?

Тави замерла. Так дальше продолжаться не могло; она должна понять, что происходит!

…Молодая волшебница не успела даже разложить все ингредиенты для действа предметной магии. Порыв горячего ветра обжёг щёку, небо над головой из тёмно-тёмно-синего стало внезапно лимонно-жёлтым, а из-за окружавших Тави деревьев стали одна за другой появляться фигуры в алых плащах; первым шёл рыжебородый волшебник, тот самый, которого она так опрометчиво посчитала мёртвым. Лицо его покрывала смертельная бледность, видно было, что каждое движение причиняет ему почти что невыносимую боль; однако он упрямо шёл вперёд. Его ненависть и жажда мщения окатили Тави жгучей волной; неудивительно, что маг ненавидел её так сильно – если принять во внимание, какой именно части тела лишило его заклинание молодой волшебницы.

Чародеи Арка не пожалели сил. Чтобы перебросить на такое расстояние целую орду магов, Орден должен был до дна опустошить свои кладовые Мощи; минет не одна неделя, пока чародеи Арка войдут в полную силу.

Тави не стала ждать, пока её свяжут по рукам и ногам. Она бросила заклятье, словно опытная вышивальщица вонзила иглу в свое рукоделие – с такой же точностью и аккуратностью.

Волшебница использовала одно из самых грозных, самых свирепых заклятий. Не огонь и не молния – потоки чистой Силы опытному магу легко отклонить, – не вызов полчищ ночных демонов – на это у неё самой не хватило бы ни сил, ни решимости, – но Смещение миров.

Эти чары относились к числу наиболее тайных и запретных. Они ни много ни мало разрывали на долю секунды саму ткань мироздания, сводя воедино различные миры, так что те, на кого это заклятье было направлено, оказывались в совершенно иных вселенных. И уж там они могли полагаться только на удачу – магия их родного мира не действовала в иных слоях реальности.

Это заклятье Тави берегла на чёрный день, когда её и впрямь окружат со всех сторон и не будет никакого иного выхода. Глупо было тратить его на тех двух магов – тем более что, раз использованное, заклятье потом могло не отзываться и не срабатывать долгие недели и месяцы. Мироздание не слишком любит, когда его тревожат.

Ответом на её чары был многоголосый вопль ярости и отчаяния. Тут и там возникали вытянутые светящиеся конусы, скрывшие в себе подступавших магов Арка. Почти никто из них не успел отбить заклятие Тави – кроме двоих.

Одним из них оказался рыжебородый волшебник. Сила его ненависти одолела чары, ему даже не пришлось прибегнуть к противозаклятью – он просто раздвинул плечом светящиеся стены ловушки и пошёл дальше, прямо на сжавшуюся возле ствола Тави.

Вторым оказался совсем молодой маг; красный плащ он сбросил, оставшись в чёрной кожаной куртке, украшенной серебряными шипами. В отличие от рыжебородого этот обнажил меч.

Тави поняла, что надо бежать. Эта пара была смертельно опасна: рыжебородый – своим отчаянием, чёрный – холодным презрением и силой, немалой магической силой. Тави как на ладони видела его прошлое – низкое рождение, нищета и голод, случайно встреченный маг, что заметил в простолюдине способности к чародейству, и вся последующая жизнь, проведённая в убеждении, что он не такой, как все, что он лучше и дворян, и простолюдинов, что ему предназначена высокая судьба и нужно лишь не зевать, в подходящий момент ухватив птицу удачи за хвост.

Против двух таких врагов ей было не устоять. Сблокировать сразу два заклятья она бы не смогла; или, если бы чары начал творить рыжебородый, маг в шипованной куртке довершил бы дело мечом. И тут не помогла бы даже вся знаменитая школа Вольных.

Тави сотворила отвлекающий фантом и ринулась наутёк, под защиту облетевших стволов. Деревья никогда особенно не любили магов Радуги; конечно, стоила такая помощь немного, но всё же лучше, чем ничего.

Рыжебородый разразился чудовищными проклятиями. Тави исчезла с линии огня за долю мгновения до того, как волшебник дал волю тщательно выверенному и сбалансированному заклятию. Там, где только что стояла Тави, из-под земли вынырнули две пары чудовищных огненных клешней, вынырнули и защёлкали в ожидании обещанной добычи.

В этом беда всех сильных чар – они требуют точной привязки к месту. Впрочем, это заклятье отличалось изощрённостью – дымящиеся пласты земли отвалились, на поверхность выбралось существо, больше всего напоминавшее исполинского морского рака, вот только клешней он имел не две, а целых четыре. Свитое из тугих пламенных струй тело превышало добрых семь футов, и ещё на четыре фута вперёд тянулись многосуставчатые клешни.

Если бы маг накрыл Тави своим заклятием, её не спасла бы никакая защита.

Девушка бросилась бежать, петляя как заяц. Она не сомневалась, что сейчас в игру вступит второй маг, и потому старалась не оставаться на месте ни единого мгновения и ни в коем случае не бежать по прямой – это верный путь в магический капкан.

На бегу она чутко ловила мельчайшие биения магии, стараясь угадать направление атаки и характер заклятия. За спиной уже мелькала огненная спина выпущенного в погоню за ней чудовища, но сейчас это не слишком волновало Тави. Чудовище могло оказаться только приманкой, средством отвлечь её, в то время как главный удар последует совсем с другой стороны.

…Рак настиг её на берегу лениво текущего ручья с низкими, топкими берегами, сплошь покрытыми жёлтым мёртвым папоротником да поваленными гнилыми стволами. Тави легко перемахнула через поток, набрасывая за собой покрывало-обманку; рак со всего разгона вылетел за ней следом, защёлкал клешнями, судорожно засучил лапами; покрывало расступилось под ним, огненное тело провалилось в ручей, взметнулись клубы пара, а в них Тави с торжеством увидела искажённую яростью полузвериную-полуптичью морду – пасть льва, а глаза и перья – орлиные.

Это был её излюбленный приём – когда на тебя выпускают чудовище, противопоставь ему своё. Подобные чары требовали очень хорошего знания необозримого магического бестиария, потому что каждой твари требовалось противопоставить не просто кого угодно, а её и только её «истинного врага» – на языке магов.

Тави знала такого «врага» выпущенного на неё страшилища.

Тварь в облаках пара взвыла, зашипела и с размаху хватила полупрозрачной лапой по рачьей спине, так что во все стороны брызнули капли жидкого огня. Ответом было разъярённое щёлканье клешней.

Чем закончится эта битва, Тави досматривать не стала. Схватки между «истинными врагами», как правило, приводили к гибели обоих противников. Она мчалась дальше, от всей души молясь сразу и Тёмным, и Светлым богам, прося о том, чтобы маги потеряли её след в поднявшейся неразберихе.

Впрочем, куда там. Оба её врага оказались для этого недостаточно глупы.

Они не стали пытаться вмешиваться в битву двух призраков. И рыжебородый, и маг в кожаной куртке перемахнули через ручей на разумно далёком от места схватки расстоянии. Отрыв от Тави они сократили – в отличие от девушки у них не было нужды петлять.

Тави чувствовала упорно сходящиеся на ней опорные магические линии создаваемого заклятия. Это вновь оказался рыжебородый; оно и понятно: второй маг ждёт её ошибки, ждёт, чтобы она сама атаковала магией, но такой глупости она не сделает. Сейчас Тави следовало лишь финтить, хитрить, отрываться да блокировать нацеленные в неё чары, дожидаясь, пока силы у обоих преследователей иссякнут, и уж тогда атаковать самой.

…Конечно, будь здесь кто-нибудь равный по силам тому убитому ею старику волшебнику, Тави б не колебалась. Но молчаливая, сосредоточенная и холодная мощь молодого мага просто пугала её. Он не тратил силы, он просто пытался настичь Тави мечом, а не заклятьем.

…Развязка наступила внезапно, когда лес давно и полностью погрузился в ночную тьму. Смертельная игра в кошки-мышки длилась уже несколько часов. Тави почти что выбилась из сил, она тяжело дышала, в боку прочно обосновалась тянущая боль; куртка на левом плече пропиталась кровью, на правом бедре появился ожог – не все нацеленные в неё заклятия она сумела отразить полностью. Дважды она пыталась напасть сама – и каждый раз только чудо спасало её от верной гибели. Тот, второй маг контратаковал молниеносно и донельзя опасно. Оба следа на Тави оставили как раз его заклятья. И в то время как рыжебородый постепенно слабел, как и рассчитывала Тави, его молодой напарник не выказывал никаких признаков усталости. Он всё сокращал и сокращал отрыв, готовясь к последнему, конечному рывку.

…Бесшумная, сливающаяся с ночью тень рванулась ей наперерез; зашипел рассекаемый мечом воздух; и в тот же миг сталь зазвенела о сталь. Тави выхватила собственный клинок.

– Давай, Рамиз! – крикнул голос из мрака. – Я держу её, давай же!

«Значит, рыжебородого насильника звали Рамизом».

– Осторожнее, Илмет! – завопил из зарослей рыжебородый. Голос у него был изрядно усталым. – Осторожнее, она шлялась с Вольными!..

– Вот мы сейчас и проверим, какая школа лучше, – последовал ответ сквозь зубы. – Давай же скорее, Рамиз!

Тави зарычала, словно волчица, у которой отнимают волчат. Её взяли в клещи. Пока она отмахивается мечом, ей не сплести сколько-нибудь сложного заклинания. А защиту её прорвут любые, даже не самые хитроумные чары.

Взвизгнув, она взмахнула плащом, норовя зацепить и запутать клинок волшебника. Левая рука скользнула к голенищу, выхватывая метательный кинжал. Взмах, сталь звенит о сталь, и брошенный клинок отлетает в сторону, отбитый стремительным взмахом.

Тави опешила. Пожалуй, впервые в жизни она встречала противника не из расы Вольных, кто превосходил бы её умением.

– Ну же, Рамиз! – резко и зло крикнул Илмет.

Понимая, что ей осталось жить считанные мгновения, Тави слепо ринулась вперёд. Бок обожгла боль – меч Илмета распорол кожу и скользнул по ребру; она от души, без замаха ударила эфесом в лицо магу. Тот взвыл и на миг вздёрнул вверх свободную левую руку; в тот же миг Тави метнула в него самый что ни на есть простой огненный шар – файербол, заклятье, защищаться от которого учат совсем зелёных новичков, это вообще первое защитное заклятье, которое узнает неофит. Хоть сколько-нибудь опытный маг обратит на это внимания не больше, чем человек на одинокого комара.

Однако если застать даже бывалого волшебника врасплох…

Огненный мячик не больше обычной детской игрушки прожёг насквозь куртку, кожу, мышцы, рёбра и угас, лишь достигнув правого лёгкого. Илмет молча упал – не то мёртвым, не то просто лишившись чувств.

В следующий миг Тави прыгнула на уже приготовившего заклятье Рамиза. Меч столкнулся с магией, воля Тави словно сталь рубила нацеленные в неё чары, точно так же, как её меч рубил шею волшебника. Она чувствовала, как на миг её всю охватил огонь… и как заклятье угасло вместе с остановившимся сердцем Рамиза.

Задыхаясь, Тави упала наземь, торопясь сплести отсекающее боль заклятье, – она понимала, что ранена, и ранена серьёзно. И понимала также, что если позволит себе «прилечь и отдохнуть», то скорее всего проснётся уже в руках волшебников Арка.

Шатаясь и припадая на обе ноги сразу, она пустилась бежать. Тави понимала, что ей лучше умереть от усталости, до предела напрягая посредством магии и сердце, и мышцы, и лёгкие, чем угодить в плен. Она лучше многих знала, как Радуга умеет мстить за своих.

* * *

Моя рука механически ползёт по чистому желтоватому листу тонковыделанной кожи. Несмотря ни на что, я продолжаю свою хронику. Когда-нибудь, верю я, найдется маг, мудрый достаточно, чтобы расшифровать тот язык, на котором я пишу, язык, звучавший в стенах Замка Всех Древних задолго до падения этой твердыни. Тогда ему пригодятся эти заметки, заметки о том, как весь мир внезапно оказался на грани полного уничтожения и отнюдь не потому, что нашёлся очередной Тёмный Властелин, одержимый подобной идеей, – нет, угроза возникла как бы из ничего, из стечения множества обстоятельств и из наложения множества Сил.

Козлоногая тварь, с которой я схватился в подземельях Хребта Скелетов, оказалась далеко не единственным неприятным гостем наших пределов. За ним последовали иные. Точно мясные мухи, привлечённые запахом гнили, твари слетались к агонизирующему Мельину, наслаждаясь эманациями людских страданий и смерти. Подобный способ добычи пропитания существами из демонических бездн отнюдь не есть что-то странное или удивительное; странным было то, что я не понимал ни откуда появились тут эти существа, ни чего они, собственно говоря, добиваются.

Их «козлоногий» облик оказался маской. Я ожидал чего-то подобного, но никогда не мог даже предположить, что действительная их природа окажется настолько отвратительна моему не слишком отличному от человеческого взгляду.

Я увидел этих тварей в действии, и открывшееся мне едва ли могло порадовать. Я оказался невольным свидетелем того, как полдюжины этих существ захватили в плен волшебницу, судя по всему – гостью из Долины; а надо знать этот магический анклав, свободное владение прирождённых волшебников среди и вне миров, чтобы отнестись к захватчикам как к более чем серьёзным противникам.

Но этого мало. Твари из тьмы, в конце концов, пока держались не на виду, предпочитая действовать чужими руками, а вот второй полюс Силы…

…Помню, что меня сморил короткий сон, когда это случилось. А потом в него ворвалось яростное пение десятков тысяч голосов, тучи рассеивались, из-за них рвались неистовые, гневные лучи света. Это напомнило мне… нечто из моего прошлого, которое я бы искренне хотел навсегда забыть.

Я увидел крошечную фигурку девушки, той самой, которую я спас от козлоногой твари. И видел склонившуюся над ней исполинскую фигуру, облачённую в золото и багрянец, с осиянным челом; от неё веяло холодной, строгой Силой, и всё-таки здесь она была слабее многих и многих магов. Не более чем посланец иных иерархий, подумал я. Для пришельца не оказались преградой каменные толщи гор; странными нитями, нитями ужаса и боли, он был привязан к ней, к этой маленькой волшебнице; хотел бы я познакомиться с её учителем, ведь это должен был быть могучий маг, и притом не из числа чародеев Радуги.

Посланец говорил – я видел лишь беззвучные отражения его слов. Он обращался не ко мне – и вся моя Сила не могла пробиться к смыслу его речений. Но и увиденного мне показалось достаточно.

Пророчества редко выглядят благоприятными; как правило, они предвещают лишь горе и бедствия. Этот посланец не оказался исключением. Правда, возвещал он приход таких иерархий, что даже мне стало не по себе. Откуда-то из совершенно иного измерения двигались они, эти силы, полные стремления судить и карать по своему усмотрению.

И это показалось мне в тот миг страшнее всех и всяческих козлоногих вместе взятых.

Девушка-Дану, которую я совсем недавно вывел из-под надвигавшегося Смертного Ливня, исчезла из моего взора – несмотря на внезапно и необъяснимо прекратившийся Ливень. В своё время я занялся бы этим и только этим; однако сейчас, после всего того, что я увидел и узнал, Ливень казался ничего или почти ничего не значащей мелочью.

И что я мог сделать, уже нарушив один раз установления Заточившего меня? Послать к воронам все и всяческие запреты – но кто знает, чем это обернётся, быть может, происходящее как раз и есть следствие моих опрометчивых поступков?

…Я писал. Потом я займусь делом. Я вызову духов, я буду говорить с ними, я буду пытаться отыскать ответы на путях высокого волшебства – и всё это лишь для того, чтобы заглушить свой собственный неотвязный страх.

* * *

Когорта Аврамия отходила в полном порядке, уступая напору разбушевавшегося пламени. Нечего было и пытаться что-то гасить – остановить огонь можно только на рубеже старой стены, что окружала Белый Город. Сложенная из камня, высокая и толстая, она едва ли так просто поддастся огню.

– Подтянись! Щиты плотнее! – то и дело слышались крики центурионов.

Пропитанный дымом, нестерпимо горячий воздух, чёрный ураган дыма за спинами; подхваченные вихрем, летят пылающие головни. Тут и там рушатся прогоревшие остовы домов; Мельин корчится в огненной агонии. К утру – знал Аврамий – от Чёрного Города не останется почти ничего.

Вместе с легионерами уходили и мельинцы – все, кому повезло вырваться из огненной западни, кого миновали зубы Нечисти и не задели боевые заклятья магов. Даже бывалые ветераны скрипели зубами, глядя на отчаяние матерей, чьи дети остались в пылающих руинах, или на чёрную ярость отцов, чьи сыновья и дочери умирали от яда подземных тварей.

И все как один проклинали магов.

Кожевенных ворот больше не существовало, когорта прошла свободно. До Белого Города огонь пока не добрался, пожары, что вспыхнули здесь, удалось сдержать, не дать им распространиться повсюду. Да и дома здесь были по большей части каменные.

Аврамий первым делом отправил гонцов с одним простым заданием – отыскать Императора и две его когорты, с которыми тот остался штурмовать подворья магов в Белом Городе. Когорта, конечно же, не остановилась – Аврамий слишком хорошо помнил судьбу Кожевенных ворот. Легат уводил своих солдат и прибившихся к ним мельинских повстанцев в глубь Белого Города.

Улицы здесь тоже были полны народа. Легионеров то и дело окликали – вопрос был один: что произошло? Тут ещё оставалось немало людей, кто искренне надеялся отсидеться, несмотря на надвигающееся со всех сторон зарево.

Им отвечали – обитатели Чёрного Города спешили выплеснуть всю ярость и гнев. Сам Аврамий шагал молча. Нельзя было оставлять стену… там можно задержать огонь. Впрочем, добровольные пожарные команды уже бежали со всех ног.

Вопрос лишь в том, подумал легат, позволят ли маги им это сделать.

Вскоре начали возвращаться гонцы. Императорская армия, как гордо именовались теперь три оставшиеся у Императора когорты,[1] сосредоточивалась у захваченных подворий Радуги.

Аврамий поднял бровь, выслушивая запыхавшегося гонца. Повелитель не стал наступать дальше. И, если когорты собирают в единый кулак, притом что Чёрный Город охвачен огнем и там не с кем больше сражаться, это значит одно – повелитель намерен прорываться прочь из столицы.

«Пожалуй, верно, – мысленно одобрил своего повелителя Аврамий. – Мельин обращён в развалины, запасы уничтожены, как и укрепления и арсеналы. Кроме того, сидя на одном месте, магов не одолеешь. Надо осаждать и брать башни Радуги одну за другой, пока не падут все семь… или восемь, если считать Бесцветный Нерг. Потом станет легче. Мешкать сейчас нельзя, в Мельине маги уничтожили собственные дома; на пепелище им делать нечего. Значит, война перекинется на окраины.

…И какой удобный момент для восточных мятежников! Какое подходящее время, чтобы оторвать от увязшей во внутренних смутах Империи ещё один кусок, ещё три-четыре провинции! И какой удобный момент для Нелюди, замышляй она сейчас настоящее восстание! Хорошо ещё, что кончилась война с Дану, а то неизвестно, чем бы она закончилась».

…Аврамий без всяких происшествий довёл когорту до войск Императора. Повелитель стоял, окружённый со всех сторон молчаливыми Вольными его личной охраны, и легат невольно ощутил укол ревности – Императора оберегали не люди, хотя и самые близкие к ним по виду и характеру. Аврамию пришлось бы больше по душе, если б стража повелителя состояла из обычных легионеров. Эти по крайней мере не предадут.

Капитан Вольных, словно прочтя его мысли, вперил в лицо легата мрачный взор. Аврамий не опустил глаз. Ему нечего стыдиться.

– Говори, легат! – с силой произнёс Император. – Что произошло в Чёрном Городе? Откуда это зарево? Где Патриарх Хеон?

– Повиновение Империи! – Аврамий чётко отсалютовал. – Моя жизнь в руках повелителя. Моя когорта не дошла до воинов Патриарха Хеона. Нам преградили дорогу маги, но мы прорвались, мой Император, трупы магов сосчитаны и доказательства собраны с тел, но потом нам снова преградили дорогу. Сперва вырвавшиеся из катакомб чудовища и иные твари, а потом огонь. Это было очень сильное заклятье, мой Император. Маги зажгли Мельин, когда поняли, что проигрывают. – Он сделал паузу и добавил, понизив голос: – Погибло очень много твоих верных подданных, мой повелитель.

– Знаю, – у Императора дернулся уголок рта. – Знаю, мой Аврамий. Что ж, за невыполненный приказ на сей раз карать не стану. Вину свою и своей когорты искупишь в бою. На нас идут маги, Аврамий. Разворачивай своих, пойдёте во второй линии сразу за стрелками. – Император поднял сжатый левый кулак, провёл пальцами правой руки по белой латной перчатке. – Мы примем бой. И потом будем прорываться прочь из города. Навкратий! Пошли глашатаев. Пусть все мои подданные, кто сохраняет верность присяге, уходят вместе с войском. Пусть глашатаи обойдут сколько возможно улиц, возвещая мою волю.

– Повиновение Империи! – глухо сказал немолодой центурион, командовавший двумя дюжинами императорских глашатаев.

Аврамий, не получив разрешения идти, по-прежнему стоял навытяжку. Император повернулся к нему.

– Ступай, мой Аврамий, ступай. Я знаю, твои люди выдержали тяжёлый бой… и я обязательно дал бы вам отдохнуть. Но не сейчас. На счету каждый меч. Нам предстоит справиться с полусотней магов Радуги.

– Повиновение Империи, – севшим голосом ответил Аврамий, отдал честь и поспешил к своим людям. Отдать приказ готовиться к бою, из которого ни один из них скорее всего не вернётся.

* * *

Отпустив Аврамия, Император смотрел, как легат легко, несмотря на тяжесть кованых доспехов и щита – командир когорты сам носил щит, не доверяя оруженосцу, – легко бежит к своим манипулам, как что-то командует и покрытый копотью строй чётко, как на параде, разворачивается, направляясь в глубь мельинских улиц.

Браво идут… и всё-таки в этом бою надежда, увы, не на мечи. А вот на эту латную рукавицу, словно вторая кожа облегающую сейчас левую руку Императора.

«Сейчас и всегда, человече!» – неотступно звенел в ушах ответ той неведомой Силы, что жила в этой перчатке.

Она будет сражаться за меня? За себя саму? Или за своего неведомого творца?

Впрочем, неважно. Маги приближаются. Сейчас всё и станет ясно.

Император стоял недвижно, точно статуя. И немногие окружавшие его сторонники, особенно из старых, выслужившихся ветеранов, перешёптываясь, находили в нём большое сходство с его покойным дедом, великим воителем, кто железной рукой подавил баронские бунты в западных и южных провинциях и едва было не воссоединил всю Империю – и точно воссоединил бы, кабы не козни всё тех же магов…

…Теперь всё можно было списывать на их козни.

…Когорта Аврамия скрылась за домами, утекла, словно ручейки талой воды, в трещины улиц; легионеры спешили занять позиции, прикрыть стрелков Суллы – и самим ждать момента для страшного и сокрушительного удара накоротке.

Подошли Фибул и Навкратий, за ними следом – дюжина центурионов и несколько десятских.

– Каковы будут приказы, повелитель? – Старый легат смотрел прямо и бесстрашно. Вся жизнь солдата – легионера, десятского, урядника, сотника, центуриона и, наконец, легата – проходит в убеждении, что умереть в своей постели для них недоступная роскошь. Наверное, потому в поблёкших с годами глазах читается сейчас такое неколебимое спокойствие и невозмутимость.

– Сулла продержится недолго, – отрывисто проговорил Император. – Его вскоре сомнут. Нам надо истребить как можно больше магов и прорываться из города. Здесь больше делать нечего. Забрать казну, имперские реликвии – и уходить. Фибул, возьми мою охрану… всю… и сотню своих ветеранов. Доставите сюда казну. Полагаюсь на тебя, старый друг. Ступай. Мы постараемся продержаться тут сколько возможно.

– Повиновение Империи, – спокойно отсалютовал старый легат. – Воля Повелителя священна и будет исполнена. Ручаюсь в том своей жизнью.

Фибул четко выполнил уставный поворот кругом и махнул рукой Ким-Лагу, командиру Вольных. Тот молча сделал знак остальным воинам.

– А теперь подождём… – проронил Император, когда небольшой отряд скрылся в ведущей к дворцу улочке.

Ждать пришлось совсем недолго.

Глава пятая

Когда Клара открыла глаза, первое чувство было – опасность. Боевой маг обязан чуять такое за милю. Чуять и избегать – или наносить сокрушительный упреждающий удар. Схватки грудь на грудь хороши на турнирах. В Гильдии боевых магов ценились чистые и быстрые победы, по возможности малой кровью среди сил нанимателя. Тьма казалась настолько плотной, что давила словно вода на глазные яблоки, заставляя болезненно щуриться. От жесткого пола тянуло холодом и сыростью; пахло нечистой водой, плесенью, старым камнем. Пахло здесь и смертью, а также существами, что любят лакомиться трупами.

Руки и ноги Клары были свободны. Правда, сама она – раздета донага.

Волшебница не шевелилась. Есть много чувств, кроме зрения, слуха, обоняния, вкуса и осязания. Простые смертные называют их все одним словом «шестое», хотя на самом деле чувств этих гораздо больше шести.

«Так, кажется, цела. Ничего не сломано. Ран нет. Это хорошо… А вот что плохо – так это сосущая пустота в груди, там, где у мага всегда теплится огонёк его Силы. Что такое?.. Нет совсем, исчез, погас или?..»

Несколько томительных минут она вслушивалась в себя. Нет, хвала всем даймонам и богам, это просто такой мир, где её способности не действуют.

Такое случалось, хоть и очень редко. Попадались среди бесчисленных миров Великой Сферы такие, что пронзавшие их магические потоки отчего-то не взаимодействовали с материальной плотью этих миров – даже у истинных магов, рождённых в Долине и изначально обречённых на служение Волшебству. В Гильдии сохранились описания трёх таких миров. Не исключено, что Клару заточили в одном из них.

Впрочем, маг Долины способен на многое и без всякого волшебства. Пусть нельзя зачерпнуть сил из окружающего мира – зато они есть в тебе, пусть немного, но есть.

Сперва Клара хотела как следует разглядеть внутренности своей камеры – или куда там её бросили? – но, по здравом размышлении, отказалась от этой мысли. Сил мало. Их надо беречь… беречь на самый крайний случай вроде повешения, колесования или сожжения. Все эти способы физического воздействия на магов Клара очень не любила. Её саму сжигали ни много ни мало трижды.

Она продолжала лежать неподвижно. Если её не убили сразу – значит, похитителям от неё что-то нужно. Это могла оказаться и церемония публичной казни, но так или иначе они не попытались расправиться с ней сразу же и по-тихому, что заставило Клару немедленно преисполниться к ним величайшего презрения. Идиоты. Они не понимают, что теперь с ними расправится она и второй раз её мельинская ошибка уже не повторится. А потом она приведёт сюда хоть всю Гильдию, и они зальют этот мир огнём от горизонта и до горизонта, буде им придет такое в голову и не вмешаются местные боги.