Неизбежность лжи

Игорь Симонов

Неизбежность лжи

Глава 1

Иногда человеку необходимо просто посмотреть в глаза. Особенно, если раньше ты этого человека никогда не видел. Особенно, если ты собираешься доверить ему какую-нибудь тайну. Или он собирается доверить тебе тайну – и не всегда свою, и даже почти наверняка не свою. Никакие современные средства коммуникаций, вместе взятые, не заменят вот такого полуторачасового разговора ни о чем в бизнес-лаунже аэропорта. Например, в городе Цюрихе.

Тут, конечно, сразу возникает много вопросов – и про полтора часа, и про аэропорт, и не обойти вопроса конкретно о городе Цюрихе. Но некому эти вопросы задавать, а, стало быть, и нет необходимости на них отвечать. Хотя для себя самого объяснения очевидны. Есть люди, которые хотят продемонстрировать, что у них настолько мало времени, что нигде, кроме как в аэропорту, и встретиться они не могут, хотя это лукавство, – просто аэропорт такое место – случайно сели рядом, случайно разговорились и не случайно разлетелись, каждый в свою сторону. Цюрих очень для всего этого подходит с точки зрения логистика, а полтора часа – это как получилось. В этот раз получилось, что полтора часа определил клиент.

Костя всегда помнил, как один приятель рассказывал ему, что домработницу нужно интервьюировать примерно полтора часа. Была у него такая теория, подтвержденная, впрочем, впоследствии специалистами, что простую историю можно без сбоев выдавать собеседнику в течение пятидесяти минут-часа, а потом начинается потеря концентрации и полезет изо рта соискательницы этой непрестижной работы такое, что враз все и поставит на место. Но для этого ее нужно постоянно держать вопросами в напряжении – и непременно случится потеря концентрации. Или не случится, и тогда ее спокойно можно брать на работу. Спокойно не в том смысле, что она идеальная домработница, а в том, что рассказанная ею история правдива. Что само по себе можно считать огромным достижением, потому что разве часто нам в повседневной нашей жизни приходится слушать правдивые истории?

Сегодняшний Костин собеседник, так и просидевший все полтора часа с одним бокалом красного вина, ни на какую должность, конечно, не нанимался. Впрочем, как и Костя, который пока еще чувствовал себя не очень уверенно в подобного рода делах и считал необходимым посмотреть в глаза человеку, вместе с которым собирался реализовать многомиллионный проект со степенью сложности значительно выше среднего. Место выбрал удачное – у бара, где никто почти не садится, потом пересел в угол, где освободились два кресла, второе из которых любезно разрешили занять Косте. Газета International Herald Tribune как опознавательный знак.

– Excuse me, are you from Russia? – Ну да, из России и извиняться тут особо нечего. – It is so interesting. – И что же тут, позвольте узнать, интересного. А то, оказывается, интересно, что сколько нас русских стало по миру путешествовать. – I’m not saying that… – Да ладно, чего уж там, все понятно, сейчас включит политкорректность на полную, но уже сказал то, что хотел сказать. Работать с русским было не его решением, и он это решение не одобряет, но как человек дисциплинированный, будет оказывать всяческую поддержку. Но и контролировать будет по полной. – Are you really sure that you can successfully manage all? – Не скрывая недоверия и убивая последние минуты до посадки на свой рейс, спрашивает Костин собеседник.

– Да, – вежливо и безразлично отвечает Костя, – мы считаем, что с большим процентом вероятности справимся с этой задачей. – Он тоже поддерживает разговор исключительно из вежливости, главная цель достигнута, он посмотрел в глаза этому человеку и принял для себя решение, что этот человек реальный, и он будет платить. «Ну, давай, вставай уже, посадка началась, – улыбнулся Костя своему собеседнику, – сделай последний глоток этого кислого вина и вставай».

– Well, – сказал мужчина и допил вино, – if it makes any difference you do not look like Russian, – последние слова он произнес, уже стоя и застегивая портфель. Заявление это осталось без комментариев, Костя еще более растянул улыбку, желая счастливого полета будто бы случайно встреченному в бизнес-лаунже собеседнику. Ему самому до посадки оставалось еще более получаса, которые можно было потратить на последний аналитический отчет по предполагаемому проекту, а можно было этого и не делать, поскольку встреча была назначена на завтрашнее утро, а до этого времени могли появиться новые материалы. Итак, впереди был двухчасовой полет и дорога домой, когда, наконец, впервые после легкого завтрака можно будет нормально поесть. Вспомнив о предстоящем ужине, Костя почувствовал, что хочет есть, перекинул через плечо сумку, подошел к стойке с едой, взял пару бананов, минеральную воду и направился в угол зала, где только что освободился диван. В конце концов, можно просто посидеть и посмотреть спортивные новости. Как бы ни была важна работа, она не должна заменять жизнь.

На эту тему он последний раз разговаривал с отцом, когда гостил у того в Тоскане. С некоторых пор он взял за правило приезжать к отцу дважды в год – весной и осенью, и для обоих это был настоящий праздник. Косте нравился отцовский дом, нравилось смотреть, как борется отец с подступающей старостью, как взрослеют, мужают и умнеют братья на настое из перемешанных в них кровей. Он не просто примирился, а по-настоящему полюбил Тессу, жену отца, ставшую неожиданно близким другом и главным советчиком по всем вопросам, не связанным с работой. Старше Кости всего на три года она воплощала для него идеал женщины, достижимый только в романах, если не считать, что дважды в год он появлялся перед глазами во плоти. Хотя она сама же любила повторять Косте: «Все не так просто, все не так, как кажется», хотя уже кому, как не ему, профессионально вовлеченному в создание параллельной реальности, было знать, что все не так, как кажется.

– Принято считать, папа, – сказал он тогда, сидя за семейным обедом и наматывая на вилку домашние тальятелли, – что самое большое счастье – это когда работа совпадает с твоим увлечением, то есть твое самое главное жизненное увлечение и есть работа. – Они говорили по-английски, лишь иногда переходя на русский, который, несмотря на все усилия, вдали от русскоговорящей среды давался мальчикам с большим трудом.

– Да, – сказал тогда отец, – мне это кажется очевидным. По своей жизни могу определенно сказать, что это так. Не представляю, чем бы еще я мог заниматься столько лет и с таким увлечением. Ты хочешь это утверждение опровергнуть на основании твоих последних профессиональных экспериментов? – он не упускал случая поддеть Константина на предмет его способа зарабатывания денег.

– Именно так, – улыбнулся Костя и посмотрел на Тессу, – а ты что скажешь?

– Мне трудно что-то сказать, моя работа для меня просто способ зарабатывания денег. Я заканчивала филологический факультет университета не для того, чтобы работать старшим менеджером в спа-отеле, пусть даже и пятизвездочном. Для меня работа – это просто работа.

– А твоя настоящая жизнь совсем в другом? – продолжал допытываться Костя.

– Ну да, – легко согласилась Тесса, – ты же сам знаешь.

Костя подмигнул братьям – сидите, ребята, сейчас мы начинаем главную комбинацию.

– Так вот, – продолжил он, обращаясь снова к отцу, – в чем состоит мое последнее открытие: человек, который вынужден зарабатывать тем, что является главным делом или главным увлечением его жизни, вынужден постоянно идти на компромисс, потому что находится в состоянии постоянного конфликта интересов…

– Что за чушь, – сердито перебил отец, но Костя был готов к такой реакции.

– Подумай, прежде чем называть это чушью…

– Правда, дорогой, это нечестно, ты сам всегда учишь детей не перебивать, – вступилась Тесса.

– Да, извини, слушаю, – отец подлил в свой бокал вина, – слушаю.

– Итак, – продолжил Костя, – мы остановились на конфликте интересов. В чем конфликт, спросите вы, – он сделал театральную паузу, – конфликт между профессиональным желанием зарабатывать больше денег и профессиональным же желанием изготовить продукт наилучшего качества, поскольку, как мы знаем, между наилучшим качеством и максимальной доходностью нет прямой связи, скорее даже наоборот, чему существует масса примеров, которые я не собираюсь приводить.

Все присутствующие за столом слушали его внимательно, и даже отец расстался с безразличием пятиминутной давности.

– Вы, конечно, скажете мне, что все это относится к сфере потребления и не касается профессий творческих. Напротив, мои дорогие, – он уже вошел во вкус и говорил с интонациями американского бизнес-гуру, вещающего со сцены, – сколько режиссеров по настоянию продюсеров меняют концовку фильма и перемонтируют его в угоду кассовым сборам, сколько писателей дописывают и переписывают главы своих книг по той же причине, соглашаются на обложки, на которые и смотреть бы не стали, будь они финансово независимы. Сколько ты, отец, таких примеров вспомнишь из своей жизни, особенно той ее части, которая пришлась на советские годы?

– К сожалению, не только на советские, – сказал отец и запил сожаление вином.

– И ты переживал, думал об этом по ночам, спорил и все-таки в ряде случаев шел на компромисс.

– Да, – сказал отец, – и что из этого следует? Конфликт между художником и обществом существует с момента возникновения общества.

– Все правильно, – радостно согласился Константин, – конфликт между обществом и художником, который хочет признания и хочет вознаграждения от общества за это свое признание. Если же он не хочет вознаграждения и признания, то никто не мешает ему писать стихи в стол, романы в стол, сценарии в стол, картины в чулан, а теперь даже и не в стол, а в Интернет – выкладывай, получай свою сотню читателей и почитателей, и никакая цензура тебе не грозит, в том числе и внутренняя. Делай что хочешь, если у тебя есть средства к существованию, а средства к существованию можно добыть или работой, никак не связанной с творчеством, или участием в бизнесе, который тоже никак не связан с твоим творчеством. Отсюда следует вывод, – он с улыбкой оглядел свою недавно обретенную семью, – вывод, что работа и творчество должны быть разделены. Что и требовалось доказать. – Он посмотрел на братьев, – так вас в школе учат доказывать теоремы? Можете найти ошибку в моем доказательстве?

Вместо них ответил отец, последние минуты затянувшегося монолога уже не изображавший скуки или нетерпения.

– Значит, это и есть твоя новая жизненная концепция?

– Лишь часть, папа, всего лишь часть.

– И создана она, по-видимому, для того, чтобы оправдать твой новый род занятий?

Как все это напоминало добрые старые времена с их не всегда добрыми спорами о смысле жизни. Однако сейчас Костя был подготовлен куда лучше, чем двадцать лет назад.

– Папочка, – сказал он и поднял бокал, – мои занятия не нуждаются в оправдании, твое здоровье.

– За тебя, мой милый, – подняла бокал Тесса, не желавшая перехода спокойного семейного обеда в яростный спор русских интеллигентов, для которого родственные узы всегда являются дополнительным катализатором.

Отец тоже поднял бокал и улыбнулся. Он понял настроение Тессы и решил не ожесточать дискуссию в присутствии младших сыновей. Но это лишь отодвинуло начало серьезного разговора до момента, когда ребята пошли спать, и они остались втроем в небольшой уютной, как и весь дом, гостиной с потрескивающим поленьями камином и графином граппы на столе. И все трое были готовы к тому, что разговор не окончен, и все трое, особенно Тесса, были благодарны друг другу за проявленный за обедом такт, растянувшийся и на десерт, и на просмотр матча «Ювентус» – «Рома».

– Мы всегда говорили, и ты соглашался с этим, – начал отец, – что любые занятия допустимы, если они не причиняют сознательного вреда окружающим. Так?

– Так, – согласился Костя.

– Так вот на предыдущей своей работе, – вздохнул отец, – ты вместе со своими коллегами приносил вред, так сказать, опосредованный, продавая людям то, без чего они вполне могли обойтись. Но от того, что вы продавали, непосредственного вреда покупателям не было. Теперь же, насколько я могу понять из твоих отрывочных объяснений, ты зарабатываешь деньги тем, что причиняешь людям зло. И это я принять не могу, при всей моей к тебе любви. Я и подумать не мог, что ты когда-нибудь будешь заниматься подобными вещами. Это хуже, чем, – он на мгновение замолчал, подыскивая наиболее уничтожающее сравнение.

– Ну? – спросил Костя. – Давай, хуже, чем что? Проституция, политика, торговля оружием, наркотики? Что там еще в списке? Хуже, чем работать адвокатом, налоговым консультантом или налоговым инспектором, ментом, журналистом? Депутатом?

– Да, – грустно сказал отец, – ты перечислил почти полный список уважаемых профессий. По-видимому, твоя не хуже, она в этом списке.

– Да, – сказал Костя, – это так.

– И тебя это устраивает?

– Да, меня это устраивает. Меня устраивает то, что я перешел от бессознательного причинения вреда большим группам людей к сознательному причинению вреда выборочным индивидуумам, которые этого заслуживают. Впрочем, заслуживают они гораздо больше, но это не в моих силах.

– То есть ты позиционируешь себя как Робин Гуд?

– Папа, как и ты, я понятия не имею, чем там на самом деле занимался Робин Гуд, если он вообще жил на свете. Но я отвечу на твой вопрос. Я не считаю, что приношу в мир добро. Я приношу строго дозированную рецептом определенную долю зла, которая компенсирует другое зло и в результате его нейтрализует. Я вот так натренируюсь, и, может быть, когда-нибудь удастся и добро приносить, – он улыбнулся внимательно слушающей, притихшей, закутанной в плед Тессе.

– А кто тот доктор, который определяет допустимую меру зла? – спросил отец.

– Я и есть тот доктор, у меня и диплом всегда под рукой, – засмеялся Костя, – хочу сказать вам обоим, – он посмотрел сначала на Тессу, потом на отца, – что в результате моих действий никто не покончил жизнь самоубийством, никто не разорился, просто в некоторых местах очень локально, иногда даже незаметно, восстановился баланс в природе. Стало быть, не такой уж я плохой доктор.

– И ты действительно веришь в то, что говоришь?

– Конечно, папа, я давно уже не врал тебе, и с чего бы мне сейчас начинать. А Тессе, – он снова улыбнулся, – и вообще никогда не врал.

– Милый, – тихо сказала она, – я никогда не поверю в то, что Костя делает какие-то плохие вещи.

– Ты не веришь потому, что не хочешь верить, и потому, что он умеет так складно говорить, – отмахнулся отец.

– Папа, – уже серьезно продолжил Костя, – я сейчас живу в гораздо большем согласии с самим собой, чем раньше. Я больше не являюсь винтиком, пусть даже и заметным, в большой машине, которая едет неизвестно куда и неизвестно зачем. Я всегда могу отказаться от предложения, если оно плохо пахнет…

– С возрастом люди теряют обоняние, по себе знаю, – перебил отец.

– Неправда, – снова вступила Тесса, – ты мне сам говорил, что все хуже чувствуешь запах цветов, но дерьмо чувствуешь за милю.

– О, – миролюбиво простонал отец, – как всегда заканчивается тем, что вы оба против меня, хорошо еще ребят нет, а то пришлось бы мне против четверых одному, и это в моем преклонном возрасте.

– Да, – сказал Костя, – конфликт поколений, обычное дело.

– И ты, Тесса[1], – сказал отец по латыни, встав со стула, подойдя к жене, снимая с нее плед и заворачиваясь в него с головой. Все засмеялись. Разговор продолжился, но не было уже того напряжения.

– И все-таки я скажу тебе по поводу винтика, машины и зла, – отец налил себе и Косте еще граппы. – Ты был заметным винтиком маленькой машины, доставляющей локальное зло, а теперь ты стал незаметным винтиком огромной машины, целью которой является постоянное распространение глобального зла. Ты стал частью системы, которую я ненавижу и презираю и которую, я полагаю, ненавидишь и презираешь ты.

– Любимый, – Тесса обошла стол и обняла отца за плечи, дотрагиваясь губами до его седой головы, – давай уже закончим, это слишком много для одного вечера, я не хочу слушать про мировое зло, я буду плохо спать.

– Я уже закончил, – отец глотнул граппы и приложил руку Тессы к своим губам, – я должен был это сказать и сказал.

– Папа, – улыбнулся Костя, – если тебе нужно было, чтобы последнее слово осталось за тобой, то оно осталось за тобой.

– Но ты с этим не согласен, – спросил отец.

– Это не тот вопрос, на который можно ответить «да» или «нет».

– Это никогда не кончится, – вздохнула Тесса, – я пошла спать. Спокойной ночи, мои дорогие.

– Спокойной ночи, Тесса, – Костя смотрел ей вслед, пока она поднималась по лестнице, – я думаю, ты не представляешь, как тебе повезло, – сказал он, обращаясь к отцу уже по-русски. Отец согласно кивнул головой.

– Это ты не представляешь, как мне повезло.

– Если бы я написал сказку про единственную оставшуюся на земле женщину или фильм бы снимал, то Тесса точно была бы главной героиней.

– Да, – сказал отец, – это является косвенным подтверждением того, что твоя личная жизнь за последние два года не сильно продвинулась вперед.

– Может, и не продвинулась, а может, и продвинулась, – сказал Костя, – мы, маленькие частицы в глобальной системе зла, обречены на то, чтобы сталкиваться на своем пути с другими частицами все той же системы.

– У-у, – протянул отец, – это что-то новое, слышу в твоем голосе легкое раскаяние, сожаление, грусть или это у меня что-то со слухом?

– Со слухом все в порядке, папочка, есть и раскаяние, и грусть, но совсем не по тому поводу. Глобальная система зла, безусловно, существует, и ты совершенно прав про винтики и так далее, беда в том, что я не вижу, где прячется глобальная система антизла. Я бы в нее самым маленьким винтиком пристроился, но никак следов найти не могу. Ты, да Тесса, да Никита с Андреем, да этот дом – силы не равны.

– Неужели все так плохо?

– В том мире, папа, о котором ты ничего не хочешь знать, все именно так плохо и даже еще хуже, если копнуть глубже, чем достает моя персональная лопата. А ты про личную жизнь… Ну какая там личная жизнь среди глобального зла…

– …частью которого ты являешься, – продолжил отец гнуть свое, хоть уже и вполовину не с тем напором.

– Частью которого все являются, папочка, потому что глобальное зло это и есть окружающий нас мир, и те крупицы добра, которые прячутся в душах тех, кто еще душу не продал, а таких все меньше и меньше, эти крупицы добра, даже собранные вместе, …в общем, ты сам все понимаешь.

– Два года назад, когда ты уезжал отсюда, казалось, что тебе удастся найти какой-то другой путь, – задумчиво сказал отец.

– И мне казалось, и поверь, что я нашел не самый худший путь. По крайней мере, я знаю, что делаю и зачем, а этим мало кто может похвастаться.

– И ты не можешь, сынок. Это ты думаешь, что знаешь, какие А и Б сидели на трубе и кто их туда посадил и откуда взялась сама труба.

Костя засмеялся.

– Это смешно – про трубу. Сейчас придумал?

– Да, – сказал отец.

– Правда, смешно, – повторил Костя, – кстати, и в том, что касается личной жизни, все тоже неплохо, можно даже сказать, хорошо. Бог даст, скоро сами увидите.

– Да ну, – развел руками отец, – так что же ты молчал. Тессе сам скажешь?

– Конечно скажу, пошли спать.

Глава 2

Недавний собеседник Константина в лаунже цюрихского аэропорта возвращался домой рейсом ВА до Лондона и, откинувшись в кресле, насколько позволял узкий проход между рядами, закрыв глаза и отложив в сторону недочитанный WSJ[2], размышлял о нашествии новых варваров, вторгающихся даже в те области человеческой деятельности, где об их присутствии всего лишь пять лет назад трудно было и помыслить. Русские, скупающие весь центр Лондона, еще не скупленный арабами, русские, покупающие футбольные клубы и команды «Формулы-1», все эти яхты, виллы, двадцатилетние любовницы со страниц модных журналов – это было неприятно, но с этим можно было смириться как с неизбежным злом, которое всегда является следствием больших денег. Но весь этот разговор в аэропорту, который, судя по всему, являлся лишь началом длительной совместной работы над сложнейшим проектом, был для Дэвида, независимо от того каким именем он представлялся, настоящим вызовом. Дэвид был профессионалом и гордился этим. Для настоящего профессионала, да еще в такой специальной области человеческой деятельности, которой Дэвид посвятил полные двадцать лет своей жизни, совместная работа с любителем, да еще неизвестно откуда взявшимся, да еще русским, была почти унижением. Всемогущее воплощение зла, каким представлялся на заре профессиональной деятельности КГБ, а сейчас многие уже и не вспомнят, что такое было, так вот КГБ был достойным противником и мог бы быть достойным партнером. Но этот непонятный русский не был даже профессиональным разведчиком или контрразведчиком.

– Если любители начнут приходить в эту область, – продолжал Дэвид давний спор со своим нынешним работодателем, – то тогда…

– Что тогда? – улыбался седой загорелый никогда не унывающий Чарльз, – конец света?

– Да, – упрямо продолжал Дэвид, – тогда конец света.

– Так он и так будет, не в наших силах ни ускорить его, ни отменить, так что расслабься, мой юный друг, и получай удовольствие, – будучи на двадцать лет старше и на сорок опытнее и умнее, он имел право обращаться к Дэвиду «мой юный друг» и при случае не отказывал себе в этом малом удовольствии. – Мы с тобой профессионалы и считаем, что хорошие профессионалы, и нас учили хорошие профессионалы, но с тех пор, надеюсь, не будешь возражать, жизнь очень сильно изменилась. Наши великие учителя сейчас, подозреваю, обосрались бы в первую неделю своей активной деятельности именно потому, что кардинально изменились и задачи, которые надо решать, и те условия, в которых их надо решать. Наш мир никогда не был черно-белым, как мир обычных людей, но даже в нашем мире друзья не менялись местами с врагами в течение одного месяца. Мы всегда решали тактические задачи в предположении, что понимаем общую стратегию. От этого постулата следует отказаться. В преддверии конца света, о котором ты так любишь говорить, стратегия перестает быть актуальной. Правительства, корпорации, партии и отдельные индивидуумы, на которых мы работаем, ставят перед собой задачи исключительно тактического плана с горизонтом планирования от выборов до выборов. Все меньше власти, передаваемой по наследству, все меньше больших компаний, передаваемых по наследству. А потом президенты, хоть страны, хоть глобальной корпорации, важно лишь быть переизбранными на следующий срок. Это и есть суть глобальных перемен. Ты никогда не думал, что в этих условиях любители, не обремененные нашими, зачастую устаревшими взглядами на жизнь, могут быть весьма полезны? Как консультанты по тому перечню вопросов, где мы с тобой не очень компетентны? Ведь мы с тобой не сумеем за три дня сделать из никому не известного инженера-электрика из города Манчестер всемирно известного злодея, не правда ли? То есть мы знаем, что это делается, но не знаем, как. А они знают. И не думай о том, что они русские. Они никакие. Мы тоже скоро будем никакие.

– Ну, уж нет, мой дорогой Чарльз, – Дэвид с огромным уважением относился к мнению своего старшего партнера, товарища и учителя, но это не значило, что он готов был разделить весь этот беспредельный цинизм, который составлял основу рассуждений Чарльза по любому поводу, начиная с женщин и заканчивая большой политикой. Чарльз значительную часть своей профессиональной жизни на службе Ее Величества провел сначала полевым агентом, а затем резидентом в Южной и Юго-Восточной Азии. Более двадцати лет вербовки и перевербовки самого обширного контингента, начиная с проституток и журналистов и заканчивая членами правительства, могут привести к эрозии самых стойких моральных принципов. Дэвиду в этом смысле повезло, он большую часть карьеры провел в аналитическом отделе и сталкивался с худшими проявлениями человеческой натуры на бумаге, а не глаза в глаза. Но отдавая должное опыту, знанию людей, в особенности их пороков, мудрости и решимости, он не мог и не хотел разделять все представления Чарльза о том, как устроен мир. Иначе не стоило в нем жить. Иначе не стоило растить в этом мире четырнадцатилетнюю дочку, с которой по решению суда после развода Дэвид сможет видеться два раза в неделю, хотя два раза и не всегда получится. Мир Чарльза, живущий по тем же законам, что и сам Чарльз, был слишком иррациональным для Дэвида.

Они редко вели подобные дискуссии, которые почти совсем не мешали работе их маленькой фирмы с незапоминающимся названием с офисом, расположенным в одном из крошечных переулков северной части центрального Лондона. Кроме Дэвида и Чарльза в офисе на постоянной основе работало всего лишь пятеро сотрудников, включая секретаршу и водителя. Они не рекламировали свою деятельность, более того, не редки были случаи, когда по разным причинам они отказывались от, казалось бы, выгодных заказов. Здесь за Чарльзом всегда было решающее слово. Они могли отказаться, если у клиента была плохая репутация – плохая в том смысле, что информация об их участии в проекте могла оттолкнуть других клиентов или вызвать гримасу неудовольствия у тех политиков, судей, бизнесменов по обе стороны Атлантического океана, услугами которых они пользовались. Они могли отказаться и в ходе самого проекта, если выяснялось, что кроме них для выполнения той же задачи клиент нанял еще кого-то. Они отказывались, если клиент более одного раза не следовал их рекомендациям. Конечно, все эти пункты оговаривались с представителями клиента заранее, но на то они и представители, чтобы зачастую по-своему интерпретировать волю своего патрона. И, отказавшись, никогда уже не возобновляли сотрудничества. «Сначала ты работаешь на свою репутацию, а потом репутация работает на тебя», – эта расхожая фраза как нельзя лучше была применима к этическому коду их маленькой фирмы.

Как любил с добродушной улыбкой говорить Чарльз на первой встрече с новым клиентом «к нам приходят тогда, когда все успели уже хотя бы один раз обосраться – юристы, маркетологи, пиарщики, специалисты по связям с государственными структурами, и хорошо, если кто-то один и всего один раз». Это привычная ситуация – клиент решает, что вопрос нужно решать в юридической плоскости и привлекает юристов. Юристы дают лучший из возможных юридических советов и через полгода выясняется, что все хуже, чем было за полгода до этого. Клиент увольняет юристов и нанимает новых, чтобы в результате ситуация стала только хуже. Виноваты юристы? Конечно же нет. Они давали лучший из возможных юридических советов. Все эти сложные случаи – это как минимум пятиборье, тут надо и бегать, и плавать, и на лошади скакать. Ну нельзя же на самом деле, пригласив хорошего фехтовальщика на соревнования по пятиборью, требовать, чтобы он выиграл призовое место, если в плавании он просто любитель.

Впрочем, никто из них, ни Чарльз, ни Дэвид, ни прочие сотрудники маленького офиса и не претендовали на владение всеми видами спорта. Они выполняли роль, аналогичную той, что в мафиозных итальянских семьях выполнял «consigliere» – советник по решению сложных вопросов в сложных ситуациях. Они находили лучших юристов, политиков, журналистов и занимались интеграцией проекта. Какая-то телекоммуникационная компания путем недружественного поглощения делала попытку выйти на рынок быстро развивающейся страны на юго-востоке Азии, а другая компания, конкурирующая с первой на других рынках, противостояла ее усилению в этом регионе. Правительство страны, ослабленное многочисленными коалиционными компромиссами, занимало выжидательную позицию. Это была работа для них. Они не занимались лоббированием интересов конкурирующей компании, их задача заключалась в формировании позиции правительства страны, отвечающей истинным интересам избирателей и донесение до избирателей этих жизненно важных интересов в том случае, если избиратели о них даже и не подозревали.

Это был первый большой проект, который Дэвид вел самостоятельно. История продолжалась почти два года. В стране прошли досрочные парламентские выборы. Министр связи и транспорта подал в отставку, потому что его любовница и мать его ребенка обнародовала их связь. В стране приняли целых три новых закона, изменяющих регулирование в области слияний и поглощений с участием иностранного капитала. FIFA выбрала страну для проведения молодежного чемпионата мира по футболу. Телекоммуникационная компания не смогла выйти на рынок страны. За это время случилось столько событий, на первый взгляд не связанных между собой, в которых непосвященный не заподозрил происки конкурента. Клиент был в восторге. «Вы превзошли наши самые смелые ожидания», – сказал представитель клиента Дэвиду, когда все закончилось. «Вы можете рассчитывать на наши самые лестные рекомендации». «Вы были прекрасным клиентом, – достойно ответил Дэвид, – терпеливым, внимательным и осторожным. Вы тоже можете рассчитывать на наши самые лестные рекомендации». Оба засмеялись и подняли бокалы с Chateau Margaux в знак признательности друг другу.

Да, это был успех успехов, и Дэвид понимал, что теперь он вошел в круг избранных, имена которых никому не известны и деяния которых меняют карту мира. Пусть экономическую. Это теперь куда важнее, как любил говорить Чарльз, чем изменение политических границ. Бескровно и прибыльно. Хотя первую часть утверждения кто-то, наверное, мог бы оспорить.

Самолет зашел на посадку. Через час он увидится с Чарльзом и доложит ему результаты встречи, заранее зная реакцию Чарльза на все его комментарии. Наиболее унизительным во всей этой ситуации было то, что именно русский настоял на этой встрече, потому что «хотел посмотреть в глаза тому, с кем придется работать». Поразительная наглость, хотя Чарльз считает, что напротив, это очень свежий подход к делу. Теперь, судя по всему, с этим свежим подходом и его последствиями придется мириться на протяжении как минимум года. «Все, хватит об этом», – принял решение Дэвид. На этого человека указал представитель клиента, с которым уже приходилось работать и который отличался чрезвычайной трезвостью мышления. И Чарльз принял решение в пользу этого русского. Теперь ничего не оставалось, как расслабиться и попытаться получить удовольствие. В долгосрочной перспективе. В краткосрочной удовольствие гарантировалось встречей с дочкой и совместным походом в кино на очередную версию вампирского трехмерного фэнтези, от которого современные подростки сходят с ума. В целом, даже при наличии в ближайшей перспективе русского партнера, жизнь в последнее время складывалась неплохо, ведь Дэвид был в одном из тех немногих бизнесов, которые по определению не испытывали влияния экономического кризиса ровно до тех пор, пока вообще можно говорить о существовании экономики.

Несмотря на все климатические изменения последнего десятилетия, в природе оставались и вечные ценности. К таковым несомненно принадлежал унылый зимний лондонский дождь. Чарльз считал, что в России климат тоже сильно изменился за те тридцать лет, что он не был в Москве, да, начало восьмидесятых – умирающие каждый год верховные кремлевские старцы, нищая страна, продолжающая из последних сил напрягать мускулы, бессмысленная афганская авантюра и первые признаки зарождающегося все пожирающего цинизма и безразличия. Горбачев уже рассматривается как кандидат на партийный трон, но нигде нет ни запаха, ни намека, ни даже мечты о каких-либо серьезных переменах. А до объявления перестройки оставалось три-четыре года. Чарльз проработал в Москве восемнадцать месяцев, до весны восемьдесят четвертого в стандартной должности помощника атташе по культуре и в конце концов попал под почти такую же традиционную как рождественские распродажи взаимную высылку дипломатов. В суровой и серой Москве ему не нравилось ничего, кроме ее обитателей. Андропов[3] уже умер и, несмотря на продолжающееся всевластие КГБ, некоторые москвичи шли на контакт и позволяли себе, пусть очень деликатно и патриотично, некоторые критические высказывания о существующем режиме. Вот эти высказывания наряду с густо разлитой повсюду скукой и апатией легли в основу докладной записки, отправленной Чарльзом в Лондон примерно за месяц до объявления о его высылке. Записке суждено было не затеряться в архивах, кто-то пометил ее маркером особого цвета, приносящего удачу, и через три года, когда все наладилось, а Чарльз благополучно и без излишнего напряжения проводил время в Сингапуре, который нравился ему куда больше Москвы, эта записка была предъявлена руководством разведки как одно из многочисленных доказательств того, что рыцари Ее Величества не только даром хлеб не едят, но и вот какие стратегические прогнозы делают, даром что на них никто внимания не обращает.

Чарльза вызвали в Лондон для дачи пояснений по поводу своей необычайной прозорливости и, будучи подготовлен правильными людьми в нужном направлении, он рассказал о своей прозорливости именно то, что требовалось. Для этого, конечно, сначала пришлось перечитать саму записку, о которой к этому времени он уже напрочь забыл. По всему его следовало возвращать в русский отдел как признанного знатока загадочной русской души. Но в русском отделе на нужную должность претендовал родственник влиятельного парламентария, поэтому в результате несложной серии размена фигур Чарльз получил повышение в резидентуре в Юго-Восточной Азии, где и осел на ближайшие восемь лет. Без него пала Берлинская стена, без него состоялся крах коммунистической системы, без него распался Советский Союз, то есть мимо него прошло все, что занимало людей недальновидных, живущих вчерашним днем, готовящихся, как армейские генералы, к прошлой войне. Потому что для Чарльза Советский Союз, равно как и нынешняя Россия, были угрозой вчерашнего дня, но никак не сегодняшнего. А он сам, после Сингапура и Индонезии, получивший после обязательного в таких случаях годового сидения в Лондоне назначение в Пакистан, за это время стал свидетелем новых куда более реальных угроз, в отличие от мифической российской, вполне способных разрушить западную цивилизацию. Его карьера шла в гору до тех пор, пока ему не пришлось высказаться по поводу надвигающегося вторжения коалиционных сил в Ирак. Чарльз к тому времени занимал уже должность, на которой предполагалось высказывать свою точку зрения. Он прекрасно знал, что от него хотят услышать, но не сказал этого. Он уже уперся в свой потолок и понимал, что не сможет его пробить, не входя в секту избранных, в тот ближний круг, куда его никто не приглашал. В Карачи он сблизился с пакистанкой – учительницей английского, на двадцать лет младше, правоверной мусульманкой. Эта история еще более уменьшала карьерные перспективы. Хоть Чарльз и воспринимал себя законченным циником, но это не мешало ему понимать, что если он не хочет состариться в одиночестве, то свою женщину уже встретил. К этому же времени созрело понимание того, что теперь он будет нести ответственность не только за себя, но и за Лейлу, а возможно, и за ребенка или детей. Кстати, все сошлось одно к одному, и по поводу Ирака он сказал не то, что от него хотели услышать. Он сказал то, что все думали, но боялись произнести вслух. Он сказал, что в условиях стремительно меняющегося мира, отсутствие долгосрочной стратегии ведет к тому, что краткосрочные тактические успехи вроде свержения режима Саддама, приведут к нарастанию проблем, решать которые придется долгие годы. Его вежливо выслушали и поблагодарили за откровенность. Можно было ехать назад и собирать чемоданы. Он уговорил Лейлу поехать с ним в Лондон, где жили ее дальние родственники, что лишь частично облегчало проблему с близкими родственниками – матерью и двумя братьями. Переговоры с родственниками проходили на фоне передачи дел преемнику и победоносного шествия коалиционных войск по территории Ирака. По счастью, родственники Лейлы не были религиозными фанатиками, но иракские события совсем не облегчали ход переговоров.

Они улетели из Карачи на следующий день после того, как ликующая толпа в Багдаде крушила статую Саддама.

– Вы все еще придерживаетесь своей позиции, дорогой Чарльз? – спросил его довольный преемник, успевший за неделю поменять мебель в кабинете. Он принадлежал к поколению, которое искренне считало, что миром можно управлять при помощи компьютера.

– Более, чем когда-либо, – улыбнулся в ответ Чарльз.

– И это вас ни в чем не убеждает? – собеседник указал на экран огромной плоской плазменной панели, на которой восторженные корреспонденты ВВС комментировали иракские события.

– Напротив, – сказал Чарльз, – считайте, что сегодня день свадьбы. Завтра начнется медовый месяц, во время которого выяснится, что жена помешана на чистоте в квартире и пукает во сне, а муж не то чтобы половой гигант и частенько проигрывает в карты. Завтра начнется реальная жизнь.

– Нет, – продолжал улыбаться собеседник, – лучше я буду считать, что это ваша версия «Гордости и предубеждения»[4].

– Считайте, как вам угодно. Жалко, что мы не сможем обсудить эту ситуацию через год.

– Почему не сможем?

– Потому что вы не захотите. – Чарльз провел свою классическую эффектную концовку.

Он ушел вовремя. Он не хотел больше состоять на службе Ее Величества, потому что, по сути, находился на службе мелких политиканов и бюрократов. Настало время послужить себе и своей будущей семье.

За шесть лет, что прошли с тех пор, Чарльз ни разу не пожалел о принятом решении. Он вообще редко жалел о чем-то состоявшемся, чего нельзя изменить. Он был почти счастлив, что так удачно для него сложился пасьянс: в нужный момент времени он принял верное решение. Лейла трудно привыкала к Лондону и своему новому положению, поэтому год спустя, когда бизнес уже был на полном ходу, а Лейла ожидала рождения первого ребенка, они переехали на юг Франции, где Чарльз и проводил все то время, что не требовало его присутствия в Лондоне или еще где-нибудь. Через два года после мальчика, которого назвали Чарльзом или на французский манер Шарлем, родилась девочка, которая по настоянию Чарльза стала Лейлой-младшей. Они так и не поженились. Вопрос веры было единственным, что их разделяло. К счастью, Лейла хоть и была глубоко верующей, но совсем не религиозной. Одному Аллаху известно, как она умудрялась совмещать в своем сердце такие сложные, противоречивые, потенциально конфликтные чувства, как любовь к Богу и любовь к Чарльзу, но она весьма преуспевала в этом своем поиске индивидуальной гармонии. Ее общение с родными, братьями и сестрами по вере находилось за рамками их совместной жизни, то есть получалось, что большая часть ее жизни была за рамками их совместной, но и того, что оставалось, хватало с избытком. Никогда ранее Чарльз не был так счастлив, как в эти годы. К тому же он прекрасно осознавал, что за рамками их совместной жизни остается вся его профессиональная деятельность. Это был их необычный, очень сложный многомерный баланс отношений, вряд ли достижимый в таком виде для любой другой пары.

Бизнес стартовал сразу и с тех пор только набирал обороты. Чарльз покинул службу в расцвете своих творческих и профессиональных сил, профессионалов его уровня вне государственных служб было считаное число. С учетом всего этого, безупречной профессиональной репутации, которая лишь окрепла в результате развития ситуации в Ираке, а также накопленных контактов и связей, стартовать было не так уж и сложно. Сложнее собрать команду, и здесь он пошел на риск, сделав старому знакомому Дэвиду финансовое предложение, от которого тот не смог отказаться. Не имело смысла набирать отработанный материал. Требовались такие, как он – в расцвете творческих и профессиональных сил. Риск оправдался. Они сработались.

«Всегда есть что-то. Человек зачат в грехе и рожден в мерзости…»[5] – эти слова героя одного из любимых романов стали девизом в работе. Копай глубже, еще глубже и в какой-то момент лезвие лопаты обязательно звякнет о кованую крышку сундука с сокровищами. Бывшие коллеги придерживались той же точки зрения, но были скованы кучей ограничений. Однако им нужен был результат. Ограничения Чарльза носили исключительно морально-этический характер, и ему было безразлично, кто получит медаль за выполненную задачу. В одной из стран Юго-Восточной Азии премьер-министр собрался национализировать целую отрасль промышленности. Он только что победил на выборах с огромным перевесом и обладал кредитом доверия на ближайшие пару лет как минимум. Его досье было чистым, если не считать дюжины юношеских грешков, с которыми можно баллотироваться даже в президенты США. Такой образцово-показательный политик новой волны из богатой семьи, образцовый муж и отец двоих детей. Какая национализация, с чего? Объяснение было на виду, но его никто и не скрывал, наоборот, именно оно и тиражировалось всеми средствами массовой информации: «Никакого социализма – но государственный контроль за добывающими отраслями. Всего на десять лет, чтобы исправить ошибки предшественников». Чарльз помнил премьера с тех пор, когда тот занимал пост заместителя министра энергетики. Хорошее европейское образование, красавица жена. Уже тогда нация грезила о нем. «Такие люди будут определять пути развития человечества в двадцать первом веке», – одно из последних высказываний Тони Блэра в его адрес. Тот еще, конечно, знаток человеческой души, но выражал всеобщее мнение.

Все смирились с неизбежным, когда появился Чарльз и сказал: «Познакомьте меня с заинтересованными людьми и дайте два месяца. Потом все равно уже будет поздно. Первый этап – исследовательские работы – сто тысяч фунтов. Если что-то найдем, представим план действий и смету расходов. Наш гонорар в случае успеха – десять миллионов». Действовать надо было очень быстро. Пока Дэвид с помощниками копались в Интернете, Чарльз пересмотрел сотни записей предвыборных выступлений, встреч с избирателями, посещений религиозных церемоний – его почти физически тошнило от этого красивого породистого азиатского лица. Самое первое дело могло оказаться не по зубам, и это нанесло бы серьезный удар по его репутации. Он пришел к людям и сказал – нужно проверять счета – все трасты, все фонды за три года – нужны еще деньги, гарантий никаких. Его спросили: «Зацепка есть?» Он сблефовал и сказал: «Есть». На самом деле – никакой зацепки, лишь твердая уверенность, что всегда есть что-то. Пока проверяли счета, на что мог уйти год, а то и два, в охране премьера удалось завербовать человека, но без каких-либо гарантий, что он не окажется двойным агентом, но время уже шло на дни. Охранник рассказал, что раз в месяц один и тот же человек передает одному и тому же помощнику конверт, который не регистрируется и попадает прямо в руки премьера. Попросили вспомнить даты и проверили всех прилетающих в страну за последний год. Оказалось всего одно совпадение. «Совсем потеряли страх», – с удовлетворением подумал Чарльз. Некий Фридрих Мюллер, гражданин ФРГ, посещал страну с завидной регулярностью. Господин Мюллер имел обширную географию поездок. Так же регулярно он посещал еще несколько стран, одной из которых была Албания, где он по счастливому стечению обстоятельств и находился в настоящий момент. Любой контакт в Албании можно было получить только через организованную преступность, например, через итальянскую мафию. На это ушло несколько дней и к моменту установления контакта господин Мюллер страну уже покинул. Путь его лежал во Францию, но албанский след остался – жирный и вонючий, хотя для того, чтобы отыскать его среди всей прочей албанской грязи усилия потребовались немалые.

Чарльз сам летал в Италию. Несмотря на очень серьезные рекомендации, а рекомендателем был не кто иной, как личный помощник Берлускони, первый контакт Чарльза с представителем преступного мира оказался неудачным. Мрачный низкорослый мужчина лет шестидесяти выслушал его не перебивая и еле различимыми гортанными звуками оповестил, что ничем не может помочь. Это был ключевой момент всей операции. Теперь счет шел уже не на дни, а на часы. Клиент готов был остановиться и признать поражение. Чарльз встретился с представителем клиента в Брюсселе и попросил еще сорок восемь часов.

– Я не буду включать их в расходы, – сказал он, горько улыбаясь.

– Да вы прямо игрок, – с иронией констатировал представитель клиента.

– Нет, – сказал Чарльз, – просто я всегда следую простому правилу: если в сложной ситуации у тебя нет достаточно информации для принятия правильного решения, то доверяй своей интуиции.

– Которая говорит вам…

– Которая говорит мне, что мы очень близки к цели.

– Хорошо, – сказал представитель клиента, – мы даем вам еще трое суток.

В этот же день личному помощнику Берлускони позвонил человек, к просьбе которого тот вынужден был отнестись очень серьезно, потому что этим человеком был сам Берлускони. Кто накануне звонил самому Берлускони, не знал даже Чарльз. На следующий день он снова встретился с Доном Карлеоне, так он мысленно прозвал своего одним взглядом наводящего ужас собеседника. На этот раз голос его остался неизменным, но голосом этим он произнес гораздо больше слов. Важно было, однако, не их количество, а содержание. Содержание произвело на Чарльза впечатление.

– Наши условия, – сказал итальянский собеседник, – будут такими. Вы можете пользоваться полученной информацией по своему усмотрению, но Мюллер должен быть единственной жертвой. Все будет работать так, как работает сейчас. Вы должны это гарантировать. Иначе у многих уважаемых людей будут большие неприятности. А самые большие будут у вас. Вы можете дать такие гарантии?

– Да, – сказал Чарльз, еще не понимая до конца, в какую именно грязь он влип.

– Хорошо. Слушайте. Есть целая индустрия. Она называется одним словом – порно. Все это мерзко, и люди, которые этим занимаются, омерзительны. Но это вы придумали рынок с его спросом и предложением. Как наркоман вынужден постоянно увеличивать дозу или переходить на более тяжелые наркотики, так и эти слабые люди – жертвы своих пороков, уже не возбуждаются от вида сисястой блондинки, сосущей член породистого жеребца. Им нужно, чтобы жеребец разорвал своим членом эту блондинку на части. Они получают наслаждение от того, как она умирает у них на глазах. В идеале они хотели бы быть свидетелями всего этого. Но есть опасность того, что их будут шантажировать. Если это известные люди, политики, например, такая опасность утраивается. Будучи сами грязными в душе, они прекрасно понимают, с какими подонками имеют дело. Но они готовы согласиться на видео. Но это должно быть такое видео, которое не вызовет сомнений в подлинности. Было много случаев, когда подделки приносили их создателям смерть не мене мучительную, чем их жертвам на экране. Вы уверены, что хотите слушать дальше? – он посмотрел на Чарльза своим тяжелым парализующим волю взглядом.

– Да, – Чарльз сглотнул слюну, прежде чем ответить.

– Хорошо. Этот Мюллер просто курьер. Он отвозит клиентам товар. Обычно клиенты получают товар не сами. Мы дадим вам контакт Мюллера, но, как я сказал, никто не должен пострадать. Как вы это сделаете, придумайте сами. Вы оплатите все издержки, связанные с шумихой вокруг этого дела.

– Наша цель – добиться своей цели без излишнего шума.

– Это не мое дело, – сказал сеньор, оставшийся безымянным, и встал с кресла, демонстрируя таким образом, что аудиенция закончена. Чарльз поймал себя на желании успеть поцеловать носок его туфли из крокодиловой кожи[6].

Весь день ушел на подготовку плана операции, в которой пришлось задействовать Интерпол. Необходимо было срочно отыскать подставных злодеев, которые взяли бы на себя это преступление в обмен на отказ от обвинений в другом. Но на это уже требовалось несколько следующих дней, потому что до начала реализации плана Чарльз еще раз встретился с представителем клиента и доложил, что знает, как решать задачу. Представитель прочел три листка бумаги, отложил их в сторону, долго смотрел на Чарльза, снова взял листки, отметил для себя какие-то важные пункты и только потом спросил: «Вы действительно думаете, что успеете это сделать в те сроки, что указаны здесь и с тем результатом, что указан здесь?»

– Да, – сказал Чарльз, – это будет очень непросто, но я уверен, что мы сможем это сделать.

– Это очень странный мир – тот, в котором мы с вами живем, неправда ли? – он впервые за все их многочисленные встречи задал вопрос на отвлеченную тему.

– Да, – устало согласился Чарльз, – это очень странный мир и с каждым годом он становится все более странным.

– Желаю вам удачи.

И удача пришла. Мюллера арестовали на следующей неделе в Бангкоке при передаче посылки помощнику премьер-министра. Мюллер без результата названивал по нескольким телефонам, и рассказал все, что знал. Он назвал семнадцать человек, которым передавал подобные посылки. Это был бонус для Интерпола в обмен на согласие не предпринимать никаких несогласованных действий и не использовать полученную информацию в ближайшие три года. После этого жизнь Мюллера уже ничего не стоила.

С помощником премьер-министра все оказалось сложнее. Диск посмотрели при нем. Было очевидно, что он видит подобное впервые. Через двадцать минут он попросил разрешения не смотреть. А до конца было еще далеко. У девушки пока отрезали только одну кисть руки. Его спросили, кому он должен был передать диск. Молодой человек ответил, что диск предназначался ему, что однозначно подразумевало продолжение просмотра. Через пять минут его вырвало и следующие десять минут он просматривал, сидя в собственной блевотине. Ему объяснили, какие все это будет иметь последствия для него и его молодой семьи.

– Это будет на телевидении через час, – сказали ему. К этому моменту просмотр был уже остановлен. – А через полтора часа это будут смотреть по всему миру. На несколько дней ты станешь злодеем номер один, а твоему шефу все равно придется давать объяснения. Скажи, что ты должен был передать это ему, и мы предложим тебе другой сценарий.

– Я не верю вам, – ответил молодой человек. Он пытался сохранить лицо из последних сил. Тогда ему предложили продолжить просмотр.

– Там самое интересное, наверное, впереди. Просто представь на месте этой несчастной свою молодую жену. Так тебе будет смотреть еще интереснее. У нашего предложения есть срок годности. Он составляет одну минуту. Время пошло.

Видеозапись делать не разрешили. У Чарльза была аудиозапись, и именно с ней он отправился на аудиенцию в загородный дом премьер-министра. Аудиенция заняла полчаса. Премьер-министр был сильным человеком, но и у него, кроме политической репутации, есть жена и дети. А у Чарльза были показания его помощника. Он даже не стал играть в игру: «Вы ничего не докажете», он просто спросил: «Это акт национализации?»

– Да, – ответил Чарльз.

– Молодой человек ни в чем не виноват, он ничего не знал.

– Мы знаем это.

– Какие у меня гарантии?

– Вы представляете, что пришлось сделать, чтобы я оказался здесь с вами и с этой записью?

– Нет. Но, наверное, это было трудно.

– Это было чертовски трудно, господин премьер-министр. Но мы это сделали. И мы гарантируем, что никто больше не пострадает. Ваш помощник уйдет в отпуск, потом получит хорошее предложение и уедет работать за границу. Вы будете верой и правдой служить своему народу и пользоваться заслуженным уважением мирового сообщества. Может быть, когда-нибудь станете генеральным секретарем ООН.

– Я согласен, – сказал премьер, закрыв глаза, что должно было подчеркнуть скорбный характер происходящего. – Как вас разыскать, если возникнет необходимость в ваших услугах?

– Главное, чтобы вы не надумали искать меня по какому-нибудь другому поводу, – ответил Чарльз, протягивая премьеру визитную карточку с адресом никому не известной фирмы в северной части центрального Лондона.

Глава 3

Никто не будет спорить с банальной истиной, утверждающей, что важно оказаться в нужное время в нужном месте. Только к этому необходимо добавить, что в этом нужном месте тебя должны заметить нужные люди. И тогда, если не наделаешь глупостей, все сложится.

В Костиной жизни звезды сошлись нужным образом в тот момент, когда он, пропутешествовав два месяца по Европе с полным осознанием того, что конечной точкой все равно будет Лондон, не потому что он теперь является почти что малой родиной всякого нового русского человека, а потому что, окончательно прочистив во время путешествия мозги, он понял, что ему необходимо увидеться с девушкой Настей[7]. Он не был уверен в том, какого хотел добиться результата – просто хотел еще раз увидеть и убедиться, что она так же хороша, как в его памяти, или увидеть и убедиться, что она его простила, или увидеть и еще в чем-нибудь убедиться. Ему необходимо было поставить в конце истории точку, чтобы после нее начать с новой строки или, наоборот, написать слово «конец».

Увидеться не удалось. Удалось поговорить по телефону. Настя работала в Японии, где должна была пробыть еще две недели. Он не спросил, хочет ли она, чтобы он прилетел в Японию, потому что по голосу понял, что она уже ничего не хочет. Точка поставилась сама собой.

Путешествие закончилось, надо возвращаться, только непонятно куда. Не в географическом смысле – это как раз было легко, потому что за эти почти три месяца, включая пребывание в доме отца, он понял, что прекрасно себя чувствует в любом месте, но при этом и мысль о возвращении в Россию не вызывала никакой аллергии. Непонятно было, чем дальше заниматься. Он точно решил, что не будет больше работать ни в какой большой компании, что бы она ни производила, мысль о собственном бизнесе душу не грела, он попробовал даже начать писать рассказ, но понял, что это не его, пересказ собственной жизни литературным языком оказался скучным занятием, а сочинять Костя, как оказалось, не умел.

По всему выходило, что путешествие закончилось прямо у разбитого корыта, но странное дело, понимая, что возвращаться надо, а возвращаться некуда, он не испытывал по этому поводу разочарования или тревоги. «Ну, похоже, ты хорошо мозги прочистил, – смеялся в телефон отец, – если совсем нечем будет заниматься, приезжай к нам. Тесса будет рада, и дети будут рады. Как-нибудь прокормим. Будешь дрова колоть, баню топить, детей в школу водить – найдем дело по душе».

Пробыв в Лондоне почти неделю, Костя взял билеты в Москву на воскресенье. В субботу он решил реализовать давнее свое желание – съездить на футбол на матч «Арсенал» – «Челси» на стадион Emirates. Понимая, что матч топовый, озаботил этим делом консьержа почти сразу по приезде, даже еще до того, как Насте позвонил. Разбитной шотландец-консьерж несколько дней отрабатывал полученные авансом пятьдесят фунтов, но результат был нулевым – билетов не было. Матч начинался в три часа, в одиннадцать он увидел Костю, возвращающегося с завтрака и заговорщически махнул рукой. «Есть вариант, – заявил он с видом человека, решившего нерешаемую задачу. – Звонил сейчас кореш, у него есть два абонемента по сто пятьдесят. Сейчас объясню, как найти». Он стал объяснять, что человек будет ждать в магазине сувенирной продукции Арсенала, расположенного около какой-то там трибуны. Зовут его Стивен и он черный. Но это ничего, это нормально. При этом он все время называл «Арсенал» – «Гунерс»[8] и был очень доволен проделанной работой. Около стойки его поджидали уже два человека, но он показывал, что надо еще подождать, и увлеченно рисовал на листке бумаги, как найти сувенирный магазин. Третий человек стоял чуть в стороне, определенно прислушивался к их разговору и размышлял о чем-то своем. Это был хорошо одетый мужчина лет пятидесяти с коротко подстриженными седеющими волосами – крепкий, загорелый и уверенный в себе. Такие люди могут быть кем угодно, но Косте с первого взгляда показалось, что он состоятельный соотечественник. Он не походил на итальянца или француза и слишком хорошо одет для всех остальных. Вряд ли он ждал консьержа, да и консьерж при всей увлеченности футбольной тематикой вряд ли позволил бы ему столько ждать.

Так и оказалось. Юрий Петрович, а именно так представился солидный господин, конечно же, оказался русским, а ждал он терпеливо ни кого иного как Костю. Что выяснилось, как только Костя отошел от консьержа с листком бумаги в руке.

– Вы позволите? – спросил по-русски Юрий Петрович.

– Да, – по-русски же ответил Костя, вызвав этим коротким словом радостную улыбку на лице Юрия Петровича.

– Случайно услышал ваш разговор и задумался, соотечественник или нет. Поставил на то, что соотечественник и вот выиграл, – он продолжал улыбаться и протянул руку для рукопожатия, – Юрий Петрович.

Костя пожал протянутую руку и представился. Оказывается, Юрий Петрович не просто ради пари с самим собой дожидался его, он собирался пригласить Костю на футбол, поскольку у него оказался по случаю лишний билет. Да и не билет даже, как выяснилось позднее, а приглашение в чью-то ложу.

– Не отказывайтесь, – сказал он, все еще продолжая улыбаться.

– Да я и не собирался отказываться. Это куда лучше, чем вход через сувенирную лавку. Почему я, можно спросить?

– Считайте, что понравились. Я редко незнакомых людей куда-нибудь приглашаю, уж и не вспомню, когда было в последний раз.

– Может, если только девушку какую-нибудь? – подыграл Костя.

– Ну да, может, – поддержал тему Юрий Петрович, – вы здесь один?

– Да.

– Это я к тому, что вы туда один не попадете, а мне тут надо на встречу одну успеть. Давайте так, вот вам мой телефон лондонский, запишите, а встретимся мы с вами в час тридцать в районе Knightsbridge, я вам смс-кой адрес пришлю, и оттуда вместе поедем, если не возражаете.

– Да куда уж возражать, я и не знаю, как благодарить.

– Захотите отблагодарить, повод всегда найдется, – слегка дотронулся Юрий Петрович до его плеча и направился к выходу, оставив Костю в лобби гостиницы в состоянии радостного недоумения.

Следующие сутки вполне можно было озаглавить «День Юрия Петровича или познание нового», и они вместили поездку на футбол в «Майбахе» с водителем, похожим на кинозвезду, просмотр матча в условиях совершенно непривычных – кроме них двоих в ложе было еще двое англичан, Юрий Петрович знал обоих, и как понял Костя, он же их и пригласил, несмотря на то, что болели они за «Челси», а он – на удивление, за «Арсенал», но в этом мире фанатские пристрастия играли роль несущественную. К слову сказать, «Челси» выиграл четыре-один и к концу первого тайма, когда «Челси» забил третий мяч и счет стал три-один, происходящее на поле уже не представляло большого интереса. Первое время Юрий Петрович, серьезно увлеченный игрой, общался с Костей в основном по-русски, но потом сдался и он, вежливо заметив:

– Нет, ну можно, конечно, проигрывать, но чтобы на своем поле при таких болельщиках так сливать, – он недовольно покачал головой. – Вы здесь надолго? – спросил он Костю.

– Да нет, – ответил тот, – завтра в Москву возвращаюсь.

– Надо же какое совпадение, – совершенно искренне обрадовался Юрий Петрович, – и я завтра утром в Москву.

– Ну вот, может быть одним даже рейсом, – сказал Костя, которому новый знакомый продолжал все больше нравиться. Было очевидно, что Юрий Петрович вполне состоятельный и, скорее всего, влиятельный русский, но Костя не мог его отнести ни к какой из существующих у него в голове «русских» категорий: чиновник, политик, бизнесмен, хотя на деле он мог оказаться и тем, и другим, и третьим, но тем большей была бы разница между ним и сложившимися в Костиной голове категориями.

– Да почти наверняка, – засмеялся Юрий Петрович, – потому что я предлагаю вам билет сдать и лететь со мной. Лечу я один, а вы мне компанию составите, будет с кем поболтать. Ну, принимаете предложение? – он еще больше засмеялся, увидел Костино искреннее недоумение. – Не знаю, о чем вы сейчас думаете, но предлагаю подумать вот о чем. На своем жизненном пути мы проходим всего несколько таких окошек из тех, что эти милые люди, – он кивнул в сторону англичан, занятых своим разговором, – называют, как вам известно, window of opportunities[9]. Большинство людей их даже не замечает, часть останавливается, но боится заглянуть – вдруг там что-то не то в окне покажется, и лишь малая часть заглядывает. Это ваше окошко, и я предлагаю вам заглянуть. Убедил?

– Да, – сказал Костя, – спасибо, конечно, я полечу с вами.

Костя никогда не летал частным самолетом. О чем он и сказал Юрию Петровичу, располагаясь в белом кожаном кресле Falcon 900 с салоном, рассчитанным на восемь человек. Пилот – англичанин и второй пилот тоже англичанин, почтительно приветствовали Юрия Петровича, как старого знакомого. Стюардесса была русской, очень миловидной девушкой лет двадцати пяти. Время было раннее, и она предложила для начала свежевыжатый апельсиновый сок.

– Да, – сказал Юрий Петрович в ответ на Костино признание, – звучит до крайности банально, но все, что бывает, бывает когда-то в первый раз. Ну хорошо, Константин, рассказывайте про себя. Я сказал вчера, что вы мне понравились, и сегодня подтверждаю это. Мне вообще мало кто нравится, но даже это не является поводом делить с незнакомым человеком столь интимное пространство, – без тени улыбки он сделал рукой движение, очерчивающее контуры салона. – Стало быть, у меня есть к вам некий интерес, пока еще точно не оформившийся. Так что чем больше и правдивее вы расскажете, тем легче мне будет его оформить или, наоборот, о нем забыть.

– Мои интересы и предпочтения при этом как-то учитываются? – Костя запил вопрос глотком сока.

– Учитываются, – последовал ответ, – непременно учитываются. Но на следующей итерации процесса. На этой итерации учитываются исключительно мои.

Костин рассказ, прерываемый редкими вопросами Юрия Петровича, занял собственно все три часа полета до Москвы. Университет, МВА, первая работа, вторая работа, бывшая жена без подробностей расставания, отец, его семья, последние три с половиной месяца жизни. Аспекты личной жизни Юрия Петровича не интересовали вовсе, если не считать короткого разговора об отце, одну из книг которого Юрий Петрович даже читал лет десять назад, что само по себе было удивительно, поскольку до этого Костя отцовских читателей не встречал. Зато профессиональные интересовали чрезвычайно. Главной темой разговора стали американские компании.

– Я уже встречал таких, как вы. Наступает момент, когда понимаешь и видишь гораздо больше и дальше, чем твои иностранные начальники, и в этот момент надо уходить, иначе можно пересидеть и остаться навсегда. Такое я уже встречал. Так вы, получается, безработный?

– Получается, что так.

Стюардесса извиняющимся тоном попросила пристегнуться, поскольку самолет входит в зону турбулентности.

– И что же вы собираетесь делать? – спросил пристегнувшийся Юрий Петрович.

– Честно вам скажу – не имею ни малейшего понятия. Наверное, довольно странно это слышать от человека в моем возрасте, но я точно знаю, чего не хочу делать, и не представляю, чего хочу.

– И что же входит в список запрещенных профессий, кроме глобальных компаний?

– Не хочу заниматься политикой, не хочу быть чиновником, – заученно начал Костя перечислять, но Юрий Петрович остановил его.

– Попросту говоря, Костя, вы хотите сказать, что не готовы работать на государство.

– Можно, наверное, и так сказать, – Костя понимал, что вместе с самолетом входит в зону турбулентности, но как и самолету, ему необходимо продолжать движение к цели, хотя в отличие от самолета, цель эта была пока абсолютно неясна.

– И это потому, что под влиянием средств массовой информации вы убеждены, что работа на государство тождественна тому или иному виду коррупции.

– Да, – сказал Костя, – и не под влиянием СМИ, а из небольшого собственного опыта. Но не только из-за коррупции. Мне кажется, что нынешняя российская власть, к которой, так или иначе, и вы имеете отношение, Юрий Петрович, не имеет стратегии развития. Я имею в виду не декларативной, а реализуемой. То же самое, что с моим бывшим работодателем. Тогда в чем разница? Там хоть коррупции не было.

– Уж будто бы, – усмехнулся Юрий Петрович.

– Ну хорошо, – согласился Костя, – но я в ней не участвовал.

Юрий Петрович посмотрел на него долгим внимательным изучающим взглядом.

– Коррупция, конечно, тема интересная, но отсутствие стратегии еще интереснее. Давайте поговорим об этом. Что должно содержаться в этой стратегии, чтобы она вас удовлетворяла?

Костя не ожидал подобного вопроса, как, впрочем, и не ожидал подобного разговора. Он готовился скорее к приятной светской беседе, но не к интервью по приему на работу. Однако за два часа этого разговора он успел почувствовать, что максимально приблизился к «окну возможностей» и теперь вовсе не хотел, чтобы оно неожиданно захлопнулось. К тому же властный и умный Юрий Петрович был ему по-человечески интересен, поэтому он подумал прежде, чем начать отвечать, выдержав почти неприличную паузу, во время которой пытался сосредоточиться, глядя на тяжелый слой облаков, отделяющих их от земли.

– Лидер страны, – медленно начал он подбирать слова, – или правящая партия, в лице своей верхушки, если это настоящая правящая партия, конечно, должны видеть цель, которую, перефразируя известного философа, «простой человек еще не видит». – Он посмотрел на собеседника и тот понимающе кивнул: можно продолжать. – Так вот, эта цель должна быть задана в виде программы действий, сформирована для понимания двумя процентами мыслящей части населения страны, что принято называть почему-то «элитами». Только это должна быть действительно программа действий, а не набор лозунгов или распоряжений министерствам и ведомствам. После того как эта программа принята большинством «элит», ее надо при помощи пропагандистской машины методично в понятной форме доносить до остальной части населения. Вот так примерно это должно выглядеть. Программа действий может корректироваться на ежегодной, например, основе, но цель должна оставаться неизменной.

– Например, построение коммунизма, – усмехнулся Юрий Петрович. – Вот все точно так и делалось, как вы говорите. И цель была, и правящая партия, и пропагандистская машина.

– Да, – совершенно серьезно согласился Костя, – и все работало достаточно долгое время, только цель была изначально неверно выбрана. Увидеть правильную цель – это и есть самое главное. Остальное – дело техники.

– И что же, по-вашему, из перечисленного в нашем отечестве отсутствует?

– Да все отсутствует. – По тому, как внимательно Юрий Петрович слушал, Костя понял, что откровенной глупости не сказал, так что дальше было уже не так страшно.

– Все и отсутствует, – как бы про себя повторил Юрий Петрович. – А потому как все отсутствует, следует вывод, что работать на эту систему интереса нет.

– Нет, почему, – не согласился Костя, – для очень многих людей есть чисто финансовый интерес, есть жажда власти – много мотиваций очень мощных.

– Я конкретно вас имею в виду, – уточнил Юрий Петрович.

– Простите, не понял. Если лично меня, то ваша правда. Я так не могу. Если есть нечего будет, придется опять наниматься товары продвигать, хотя очень не хочется. – Он грустно улыбнулся.

– А как насчет идей?

– В смысле?

– В смысле их продвижения. Все интереснее, чем бытовая электроника. Как вам такой вариант?

– Вариант отличный, – Костя вздохнул и продолжил мысль, – только вот идей не видно. А продавать то, чего нет, это уже знаете не маркетинг, так и под статью попасть можно.

Они оба засмеялись. Улыбчивая стюардесса спросила, не хотят ли пассажиры еще чего-нибудь откушать или выпить, потому что самолет скоро начнет снижение. Юрий Петрович попросил девушку подать ему пиджак, достал оттуда визитную карточку и протянул Косте. На карточке значилось, что ее владелец является президентом Фонда глобальных стратегий с офисом, расположенным в одном из переулков центра Москвы, и зовут его Воротынцев Юрий Петрович. Костя еще раз посмотрел на карточку, потом на президента Фонда и постарался пошутить как можно тактичнее:

– Ну, вот я вам про отсутствие стратегии, а они у вас все, наверное, и есть. Вы уж не обижайтесь.

На этот раз Юрий Петрович не засмеялся. Вместо этого он спросил:

– Вы хотите продолжить этот разговор в более привычных для вас условиях?

– Да, – Костя понял, что шутка была лишней. – Конечно.

– Тогда позвоните во вторник по этому телефону, и мой помощник назначит встречу. Кто-нибудь встречает?

– Нет, – сказал Костя, – меня здесь уже три месяца не было, – будто бы через три месяца нормального человека и встретить некому, но с учетом предыдущего рассказа Юрий Петрович понял, что он имеет в виду.

– Я вас из терминала выведу и организуем вам такси где-нибудь по дороге, облегчим возвращение блудного сына.

Костя вернулся домой в свою старую квартиру, которая ничем уже не напоминала о годах счастливой жизни с любимой женщиной, за несколько месяцев ставшей совсем чужой. Середина мая – лучшее время для Москвы – уже тепло и все расцвело, отгремели ежегодные утомительные торжества, но еще не пришла испепеляющая жара, выжигающая все вокруг, девушки в цветастых юбках и платьях оголили пока еще не загорелые ноги. Самое время знакомиться с девушками на этой самой большой в мире ярмарке девушек. Последнее было особенно актуально для самого Константина, воздержание которого с коротким трехдневным перерывом в Брюсселе, где он враз очаровал какую-то англичанку-туристку, затянулось почти на четыре месяца. Такой перерыв является явным отклонением от нормы для любого мужчины, тем большим отклонением он явился для Кости, привыкшего к регулярной сексуальной жизни на протяжении последних как минимум десяти лет. С восполнения этого пробела Костя и начал свой новый этап московской жизни, предварительно съездив в магазин и загрузив холодильник продуктами, а бар напитками. Night Flight[10] ассоциировался с не самым приятным периодом жизни, поэтому пришлось воспользоваться возможностями, предлагаемыми Интернетом. Первые же опыты показали чудовищных размеров пропасть между рекламными прототипами и реальными несчастными претендентками на завоевание столичного мегаполиса, однако дали возможность освободиться от излишков накопленной энергии. Теперь можно было приступать собственно к осмотру ярмарки.

То ли взгляд его излучал какое-то дополнительное притяжение, то ли на лбу было написано, что не женат, а может, и трехмесячные странствия по Европе придали дополнительного лоску, но Косте показалось, что даже в студенческие годы ему не удавалось так просто сходиться с девушками. Одна встреча – один ужин, или две встречи – два ужина, на этом, собственно, и заканчивался период ухаживаний. За первый месяц после возвращения Костя полностью компенсировал длительное воздержание. В результате он остановился на двух девушках, с которыми встречался по одному-два раза в неделю. Это было очень непривычно, на первой стадии совсем не обременительно и отчасти даже забавно. Однажды он решил разнообразить свою жизнь и познакомить одну девушку с другой на предмет дальнейшего совместного времяпрепровождения. Одна согласилась, другая отказалась. «Ну и объясни мне, что происходит? – спросил он у той, что согласилась, – я понимаю, конечно, что парень я неплохой, но все это прямо уже какой-то перебор». Они сидели вечером на веранде ресторана, где Костя почти год назад ждал Настю, которая прилетела из Лондона, и казалось, что это было совсем в другой жизни, которую можно было в широком смысле слова назвать докризисной, включая сюда и его собственный локальный кризис. Кризис, который Москва на первый взгляд переживала гораздо менее драматично, чем другие европейские столицы.

– Ну, расскажи мне, – продолжал он допрашивать свою новую знакомую, имевшую в своем активе к двадцати трем годам финансовое образование, съемную квартиру в центре и автомобиль «Лексус» с ижевскими номерами. Она была девушкой прямой, циничной и совсем не глупой, с ней можно было разговаривать.

– Вот ты умный вроде, а простых вещей не понимаешь, – отвечала девушка, подставляя лучам уходящего солнца свое гладкое лицо с крупным породистым носом. – В этой вашей Москве сраной вообще мужиков нормальных не осталось, а чтобы еще и неженатые и без детей, так вообще, может, меньше сотни вас таких. Так что на каждого приходится телок нормальных, думаю, – она нахмурила лоб, производя какие-то сложные подсчеты по ей одной известной методике, – штук по пятьдесят. Да, думаю, по пятьдесят. А если еще и со всякими малолетками считать, так, может, и по сотне. Ну, и что нам делать при такой конкуренции?

– Не знаю, – Костю чрезвычайно забавлял этот разговор. Девушка принадлежала к совершенно новому поколению, и дело было не в возрасте, Настя ведь была не старше, это касалось отношения к окружающему миру, которое вкратце формулировалось в расхожую позицию «после нас хоть потоп». Костя изучал девушку уже две недели и про себя прозвал ее и ей подобных, поскольку представляла она целую социальную группу, «детьми Путина». – Не знаю, что вам делать, например, не ехать в эту «сраную Москву», а ехать сразу, например, в Италию. Там с мужиками, может, лучше дело обстоит. Как тебе Италия?

– Италия мне нормально, – серьезно отвечала девушка, – но в Италию надо ехать с бабками, которые заработать по-быстрому можно только здесь. Чего ты мне, блин, экзамен устроил? А то сам не знаешь, как деньги зарабатывают.

– Я как раз знаю, как зарабатывают, но по-быстрому сколько тебе надо не заработаешь. По-быстрому только украсть можно.

– А ты вот прямо такой правильный – всю жизнь пахал и заработал, чего ты мне сказки рассказываешь.

– А с чего ты взяла, что у меня денег много. У меня их как раз совсем немного.

– Было бы немного, ты бы здесь не сидел. Здесь такие, у кого немного, раз в год заходят день рождения отметить, а тебя вон внизу в лицо знают, здороваются. Так что не пизди, дорогой мой Костя: все ты знаешь и все понимаешь.

На самом деле Костя понимал далеко не все. Его представления о том, как устроена страна, в которой он живет, и система, которая этой страной управляет, подвергались в последнее время регулярной коррекции в результате разговоров с Юрием Петровичем, которых с момента возвращения в Москву состоялось уже три и которые шаг за шагом подталкивали Костю к решению, которое в корне должно было поменять его жизнь. Копнув поглубже, Костя конечно же обнаружил бы, что решение это он уже принял, но его никто не торопил с окончательным ответом, а сам процесс, надо признаться, доставлял удовольствие. Причем, похоже, им обоим.

– Что это вообще такое – интересы государства на современном этапе развития, – рассуждал Юрий Петрович во время последней встречи, когда они сидели вечером вот также на террасе только другого ресторана, где к Юрию Петровичу иногда подходили здороваться люди, и лица некоторых были Косте известны по телевизионным картинкам. Некоторых Юрий Петрович просто приветствовал, с некоторыми здоровался, а с некоторыми радостно по-братски обнимался и обменивался несколькими словами. Некоторые здоровались и с Костей, вглядываясь в его лицо, на котором пытались прочесть, что он за птичка такая, откуда залетел, чтобы вот так вот сидеть и за ужином съедать драгоценное время столь уважаемого человека. А уважаемый человек, ответив на очередное приветствие, продолжал разговор на заданную тему. – Даже больше можно сказать – какова функция самого государства, что это такое государство. Сохранить границы, расширять их давно уже никто не хочет – слишком затратное это дело, и обеспечить, чтобы в заданных границах население повышало свой уровень благосостояния, а также, чтобы государство с этим населением занимало достойное положение на международной арене, чтобы другие государства не делали попыток кинуть его, когда затевается очередной серьезный проект. Можно возразить, – продолжал он совершенно серьезно, – что существуют и другие задачи, как-то борьба с терроризмом, с глобальным потеплением, с детской смертностью, свиным гриппом или каким-либо еще мировым злом. Однако сразу следует отметить, что мировое зло всегда носит глобальный характер и никакому государству поодиночке с ним не справиться. Очень рекомендую, Костя, равиоли с рикоттой, если вы вообще равиоли едите, так вот, на чем я остановился?

– На глобальном характере мирового зла, – подсказал внимательный слушатель.

– Да, так вот, мировое зло по большей части не только носит глобальный характер, но и обладает еще одной неотъемлемой характеристикой – решение любой такой проблемы, даже не окончательное решение, а сам его процесс, всегда приносит ощутимую выгоду кому-то конкретному, то есть всегда имеет конкретного бенефициара. Свиной грипп – фармацевтические компании, борьба с терроризмом – бюджеты спецслужб, глобальное потепление – производители якобы энергосберегающих приборов и так далее. Тогда получается, что у государства появляется еще одна новая функция, которой не было раньше: при решении глобальных проблем государство обязано защищать интересы своих родных бенефициаров, иначе оно или станет не нужно, и они уедут в другое государство, либо, что более вероятно, поменяют правила игры в своем.

– Ну, в нашем государстве, положим, вряд ли кто осмелится правила игры поменять. Таких уже не осталось, – впервые решил возразить Костя.

– Плохо вы меня слушаете, молодой человек, двойку вам на первый раз без занесения в личное дело. Я говорил о защите интересов конечных бенефициаров, а в нашем отечестве в глобальных проектах этих бенефициаров не так много, счетное число, и они очень даже могут поменять правила игры.

– Вы имеете в виду, – все еще не понимал Костя.

– Я точно не имею в виду тех, кого вы называете олигархами. Я имею в виду других людей. Так вот, пока вы перевариваете услышанное, позволю себе вернуться к одному из наших предыдущих разговоров. О глобальных стратегиях и о работе на власть. Как давно уже не является до конца справедливым утверждение о том, что на Западе деньги делают власть, а на Востоке власть делает деньги, так и невозможно уже до конца определить причинно-следственную связь такого рода: положение страны в мировом сообществе укрепляет позиции отечественных бенефициаров глобальных проектов, или наоборот, чем увереннее себя чувствуют в мировом, чуть было не сказал, правительстве, – Юрий Петрович позволил себе улыбнуться, – в мировом масштабе, отечественные бенефициары, тем лучше стране в долгосрочной перспективе. Мы занимаемся укреплением стратегических связей между конкретными бенефициарами и в этом смысле мы имеем вполне глобальные и вполне долгосрочные стратегии. Ну, – он посмотрел на Костю чуть насмешливо, – понятнее стало?

– Звучит очень убедительно, но до понимания еще далеко, – честно признался Костя. – Равиоли и вправду превосходные. Вы можете привести пример, ну самый простой.

– Я могу привести вам десятки примеров, они везде, о них пишут в газетах, в Интернете, показывают по ненавистному вам телевизору. Мне бы хотелось как раз от вас услышать примеры, но это, по-видимому, в другой раз. Хорошо, один раз – один простенький пример. Вот немецкий город Штутгарт, вот одноименная футбольная команда попадает в непростое финансовое положение, вот появляется компания «Газпром», предлагает титульное спонсорство за очень приличные деньги и делает положение клуба стабильным. Немцам при их неоднозначном отношении к «Газпрому» непросто было все это принять, но они приняли. Вот такие небольшие проекты и работают на глобальное укрепление долгосрочных связей. Так укрепляется взаимное доверие, появляются общие интересы, а это, в свою очередь, работает на перспективы России.

– Через «Газпром»? – не скрывая иронии, спросил Костя. – Других способов нет?

– Вы положительно не хотите меня слушать, Костя. Исходной точкой является бенефициар, то, что вы называете стратегией, делается применительно к его интересам в предположении, что в какой-то точке они совпадают с интересами государства…

Сейчас, спустя почти два года после этих разговоров, Костя не переставал удивляться, как легко вращался в умелых пальцах Юрия Петровича многогранный хрусталик мироустройства, каждый раз поворачиваясь новыми гранями. Как легко удалось ему меньше чем за месяц превратить вполне уже взрослого человека, абсолютно неприемлющего какие-либо отношения с властными структурами, в человека, готового в эти отношения вступить. После короткой, но интенсивной подготовки Юрий Петрович сформулировал свое предложение. Буквально за месяц до их встречи в Лондоне по случаю ему досталось PR-агентство, когда-то входившее в первую десятку, потом потерявшее свои позиции из-за неуместного желания собственников продолжать заниматься политтехнологиями в эпоху построения строгой властной вертикали. В «управдомы»[11] переквалифицироваться они не сумели или не захотели, в результате чего оказались в Лондоне, пополнив и без того обширную колонию людей самого разного рода занятий, гордо называющих себя политэмигрантами.

Юрий Петрович предложил Косте возглавить это агентство со скромным на первых порах окладом в сто пятьдесят тысяч евро, но с пятнадцатипроцентной долей в бизнесе, которая при успешном развитии событий могла через год вырасти до двадцати пяти процентов минус одна акция.

– Я ничего не понимаю в политтехнологиях и довольно скептически отношусь к PR, – удивился Костя, – мне казалось, что на эту тему я достаточно много высказывался.

– Именно поэтому я тебе все это и предлагаю, – невозмутимо ответил Юрий Петрович. – Мне не нужны люди, которые считают, что они провели сделку по слиянию двух банков просто потому, что обеспечили этой сделке хорошую прессу. Ты занимался маркетингом, значит, знаешь, как засирать людям мозги – этого знания вполне достаточно. Мне не нужен пиарщик, мне нужен умный руководитель, на которого я мог бы положиться.

– Спасибо, но…

– Никаких но, пока не выслушаешь до конца. В первый год у тебя будут две задачи – набрать с рынка лучших людей и создать работоспособную структуру, с заказами я помогу в первое время, дальше справляйтесь сами. Но это только первая задача. Вторая сложнее. Мне нужна очень мобильная и очень профессиональная команда, способная в короткий срок обеспечить масштабную компанию в прессе, на ТВ и, главное, в Интернете. Тебе надо будет продумать, каким образом мы сможем быстро доставлять информацию в иностранные СМИ, где все это гораздо сложнее. Первая структура будет твоей официальной работой, вторая – главной, которая будет приносить хорошие деньги и заставлять нейроны в твоем мозгу носиться в сто раз быстрее, чем на любой работе, которую ты найдешь на обычном рынке.

– Я думал, у вас все это есть, – недоуменно сказал Костя.

– Я тоже так думал, – в словах Юрия Петровича на этот раз было заметно раздражение. Но то, что было, не выдержало проверки делом. И, пожалуйста, не начинай сейчас рассказывать, что такое важное дело… Почти незнакомому человеку… Я провел с тобой много времени и знаю о тебе достаточно, чтобы принять подобное решение. И помни, что окно открывается только один раз.

– На кого мы будем работать? – спросил Костя, давая этим вопросом согласие на сделанное предложение.

– Мы будем работать на меня, я буду работать на себя, иногда на некоторых людей, но в конечном счете мы всегда будем работать только в интересах основных бенефициаров. В этой второй работе не должно быть никакой самодеятельности. Ну, что скажешь, мой юный друг?

Так получилось, что к концу июля Костина жизнь вновь радикально изменилась. У него появилась новая очень интересная работа и новая очень интересная подруга. Имело смысл уезжать из России, чтобы вернуться вот так, сразу с двумя щитами[12].

Глава 4

Юрий Петрович и Лиза были двумя людьми, которые в течение короткого времени заполнили в жизни Кости пустоты, образовавшиеся в результате потери старшего товарища и бывшей жены, и в обоих случаях со значительным upgrade’ом[13]. Причем с Лизой Костя познакомился на каком-то мероприятии в Барвихе, куда его пригласил конечно же Юрий Петрович. Стояла жаркая середина июля, и возможно это было последнее летнее мероприятие, на котором собрались правильные люди. Костя сделал уже все необходимые действия, о которых договорился с Юрием Петровичем, но пока еще продолжал смотреть на все происходящее с ним как бы со стороны. Он не был внутри системы и совершенно не хотел туда попадать. «Если нет желания жить в барском доме, то вполне можно служить приходящим учителем, ну раз в год позовут отобедать – зато все остальное свободное время твое – никаких обязательств», – примерно так он убеждал себя, понимая, что в действительности сдает один рубеж обороны за другим. Посещение концерта в Барвихе с последующим after-party было еще одним сданным рубежом. В темно-синем льняном костюме и тончайшего хлопка белой рубашке он, если и отличался от остальных мужчин внешне, то в лучшую сторону. Женщины четко делились на две категории: жены и подруги. Последних было мало, поскольку все знали друг друга и с двадцатилетней девушкой мог прийти либо только что разведенный, либо маскирующийся гей. Жены были на все возраста и выделялись сумками Hermes из крокодиловой кожи, обилием бриллиантов и пластических операций. Лиза не принадлежала ни к одной из двух категорий. Она хорошо выглядела без хирургического вмешательства (что позднее подтвердилось при ближайшем рассмотрении) и без крокодиловой сумки, но при этом заметно старше двадцати лет и ее никто не сопровождал. Она была сама по себе, но и не очень нуждалась в сопровождении. С ней здоровались, обнимались и целовались. Костя решил, что останется на after-party, если она останется. Со стаканом воды он решительно присоединился к группе людей, которые вместе с Лизой лениво обсуждали перспективы времяпрепровождения ближайших шести недель: Корсика, Капри, Порто-Черво, север Франции, юг Франции, виллы, шале и замки, на мотоциклах по Африке, на байдарках по Бразилии, пешком по джунглям, на парашютах с Кордильер, успеть на день рождения Аркаши, да и еще Полина приглашала, всех только напугали этим кризисом, ничего, вот осенью вторая волна, первую пережили и вторую переживем, а надо будет и третью, нет, мальчики, давайте уже без третьей и без второй, а то зимой Саша сам не свой был, такое еще раз – так это просто не пережить, мы Антоше пять лет отмечали, так, представляете, пришлось гостиницу, которая праздник организует, просить в договоре все цифры уменьшить, чтобы в глаза не бросалось, это же ужас просто…

Лиза вместе со всеми смеялась, произносила те же названия, охала и снова смеялась. Разговор сам по себе затухал, и поддерживать его можно было только при помощи алкоголя, который в жаркий вечер потреблялся только несколькими энтузиастами.

Костя, понимая, что еще немного, и она уйдет, и это будет не просто потерянный вечер, но вечер, который может дать толчок развитию в дальнейшем настоящего комплекса неполноценности, чувствуя учащение биения сердца, и подготавливая первые правильные слова, способные поддержать дальнейший разговор, услышал вдруг обращенные к себе слова Лизы: «А вы, молодой человек, когда вы нам о себе расскажете, а то стоите и слушаете, может, вы репортер? Наташа, он похож на репортера?» Все засмеялись. Высокая, яркая, крупная, сорокалетняя Наташа вполне дружелюбно посмотрела на Костю: «Нет, не похож, слишком хорошо одет, – и, подумав, добавила под общий смех, – да и воду пьет, нет, точно не репортер. Тогда кто же вы, молодой, человек, признавайтесь».

– Чацкий, – неожиданно для себя и исключительно для Лизы ответил Костя, – Константин Дмитриевич Чацкий[14], к вашим услугам, господа, только что из Европы, давно не был на родине, осваиваюсь потихоньку, много, знаете ли, перемен, – и совсем уже под общий хохот с комичным поклоном, – кстати, не женат.

Минут на пять Костя стал центром внимания, к нему потянулись знакомиться и чокаться, выдавая у кого что осталось в голове из школьной программы под одобрительно оценивающим взглядом Лизы. Косте пришлось вкратце рассказать о своем путешествии с юга на запад Европы, вызывая ревнивые замечания мужчин: «Хотел бы и я так, месяцев на несколько от активной жизни отойти, а лучше на лет несколько, да, везет же некоторым» и поощрительные от женщин: «Вот у нас какой литературный герой новый появился, вы уж нас не забывайте, Константин Дмитриевич, заглядывайте почаще, а сейчас-то как сюда попали?».

– Да Воротынцев Юрий Петрович пригласил, – радостно улыбаясь, ответил Костя, первый раз опробуя на людях эффект от упоминания имени Юрия Петровича, – пригласить-то пригласил, а сам взял да улетел куда-то, вот и хожу тут, никого не знаю, спасибо вы хоть заметили, – закончил он, обращаясь к Лизе.

На Лизу имя нового покровителя впечатление не произвело, но произвело на Наташу и на пару мужчин.

– Да, – протянул один из них, – Юрий Петрович вам бы не дал заскучать, быстро бы с кем надо познакомил.

– Прикольно, – сказала ему Лиза, которая к концу вечера при ближайшем рассмотрении выглядела на свои тридцать лет, которые она недавно шумно отпраздновала, на свои два замужества, одно из которых принесло известность, а другое деньги, на свою трехлетнюю дочь и на многое другое, о чем Костя узнал значительно позже. – Чацкий, и не женат, это очень прикольно, я уже и не помню, чтобы меня здесь кто-нибудь так рассмешил…

– А мне показалось, что вы все время только и делали, что смеялись…

– Ну да, делала вид, что смеялась, но было не очень смешно.

– Это правда, не очень.

– Я тут было домой собралась ехать, но, может, вы еще посмешите, если и вправду не женаты.

– Это предложение?

– А вы как думаете?

Через полчаса каждый на своей машине поехали посидеть на «Причал»[15], где и просидели за веселым разговором до двух ночи, каждый рассказывал о тех сторонах жизни, о которых не знал другой. Конечно, и здесь Лизу многие знали, здоровались, обнимали, целовали, звали вместе с Костей за свой столик, но им обоим хотелось остаться вдвоем.

– Хорошо, Константин Дмитриевич, что вы человек в нашем Содоме неизвестный – вот будет завтра тема-то для разговоров.

– Это вы тут такая celebrity в этом Содоме? – в тон ей спросил Костя.

– Ну, не такая, конечно, но, наверное, вот такая, – она сделала руками как рыбаки, показывающие пойманную рыбу. – Теперь удовлетворите любопытство, кто ж это такой ваш Юрий Петрович?

А Костя, спустя два месяца, и сам до конца не понимал, кто такой Юрий Петрович, и еще меньше мог о нем рассказать. Информация в Интернете была крайне скудной. Последние фото относились к две тысячи девятому году. Юрий Петрович закончил с отличием Академию КГБ и (это уже по его собственным словам) начинал карьеру контрразведчика в качестве борца с вредными идеологическими течениями и их носителями. Первые его профессиональные шаги пришлись на период полного разложения советской системы с последними судорогами в виде андроповской борьбы за дисциплину и ловли в кинотеатрах прогульщиков работы. Дальше Горбачев, перестройка и прочие всем известные события. Судя по всему, в какой-то момент он отправился бороться с идеологическими противниками прямиком в их стан, получив должность заместителя начальника отдела международной жизни в одной из двух самых влиятельных советских газет. В газете он проработал всю короткую перестроечную весну, дослужился до заместителя главного редактора, вместе с недавними идеологическими противниками в силу новых профессиональных обязанностей подготавливал развал Советского Союза и коммунистической системы, которые в силу основных профессиональных обязанностей как раз и должен был защищать. Как он, будучи молодым еще человеком, прожил эти годы в состоянии Multiple Identity Disorder[16] – на этот счет он предпочитал не распространяться. В девяностые работал и на администрацию Ельцина, никогда, впрочем, не входя в ближний круг. Об этом периоде он говорил более охотно. «Странное ощущение было, Костя, такое ощущение, будто все это ненадолго. И не в том дело, что коммунисты там победят на выборах, этого я никогда не боялся, но слишком далеко маятник качнулся, прямо как в Февральскую революцию, все время такое ощущение было, что еще чуть-чуть, и по кускам потом собирать придется. Но я поставил на то, что такого произойти не может, а раз произойти не может, то должна быть смена курса, а раз должна быть смена курса, то появятся совсем другие люди, и с этими особенно засвечиваться не резон. Тут как раз Путин в Москве появился, такой скромный и незаметный, и один приятель, знавший его еще по Питеру, сказал – присмотрись. Я поначалу присматривался и ничего особенного не высмотрел, а он вдруг раз – и председатель ФСБ. Ну, думаю, таких совпадений не бывает. Ну не Березе[17] же после Ельцина страной рулить, а раз не ему, то значит, нашим, которые к тому времени уже и в бизнесе крепко сидели, и в политике. Так что в очередной раз я сделал ставку, причем, отметь, стратегическую, и ставка моя выиграла. За власть и за кресла с питерскими бороться не было у меня никакого желания, да и возможности тоже, поэтому так мы и разделили обязанности – они бенефициары, мы обслуживаем их интересы к взаимному удовольствию».

Действительно ли Юрий Петрович получал удовольствие от обслуживания чьих-то интересов, или обслуживая эти интересы, не забывал о своих, а может быть, допускал еще одно движение маятника – теперь уже в другую сторону, ведь теоретически должно было наступить когда-нибудь состояние хоть относительного равновесия, а для этого маятнику неизбежно пришлось бы проделать путь в обратном направлении, больно зашибив по ходу движения тех, кто не успел отклониться, – сказать трудно, но внешне последние года три-четыре чувствовал он себя вполне уверенно. «Фонд глобальных стратегий», как и многие другие организации с похожими названиями, финансировался на средства одной из крупнейших нефтяных компаний, откуда можно было сделать вывод, интересы какого бенефициара Юрий Петрович обслуживал в первую очередь. Однако в отличие от других организаций с похожими названиями, которые сочиняли бумажки сами для себя или для второсортных чиновников со Старой площади, Юрий Петрович и его немногочисленный штат, как постоянных, так и привлекаемых экспертов, работали в основном над реальными проектами и занимались аналитикой только в привязке к ним.

Костя очень долго не мог понять, откуда, собственно, берутся деньги у самого Юрия Петровича, который по Европе вообще никогда не летал рейсовыми самолетами. Вся эта финансовая механика никак не складывалась в столь понятную и прозрачную картину, к которой он привык по прошлым своим работам. Может быть, если там была механика, то здесь – квантовая механика? Но видя, что Юрий Петрович не готов пока погружать его еще на один уровень глубины, инициативы не проявлял. В руководимую им самим компанию деньги заходили официально, по договорам, наличные расчеты, безусловно, присутствовали, но Костя, сформировав с самого начала управленческий принцип cash in cash out[18], привел этим Юрия Петровича в настоящий восторг. «Вот что значит хорошее профессиональное образование, я бы сразу не додумался, – одобрительно кивал он головой, – компания наша должна быть белая, пушистая и прозрачная, чтобы каждому заблудившемуся менту не надо было отстегивать, а если, не дай Бог, серьезный наезд будет, то найдем, как закрыть, это уже моя забота. Твоя – чтобы не к чему было придраться. Веди дела, как тебя учили в твоей американской компании – строго по инструкции. Я тебе и финансового директора советую иностранца взять, такого, который здесь поработал уже и понимает, что к чему, спокойнее будет». Костя не возражал, как не возражал и против прочих рекомендаций своего мажоритарного акционера.

И что из всего этого он мог рассказать девушке Лизе, отвечая на ее вопрос, кто такой Юрий Петрович. Почти ничего. Поэтому вместо ответа рассказал, как они познакомились в городе Лондон.

– И по всему видно, что серьезный он мужчина?

– Похоже, что да. И более того, думаю, что он тоже не женат.

Лиза заливисто засмеялась. У нее был очень хороший смех – будто перекатывались, сталкиваясь, хрустальные шарики.

– Это такой у меня сегодня день памятный выдался – сразу двое неженатых, а с утра вроде все как обычно начиналось, никаких примет особых…

– А с утра обычно – это как? – спросил Костя.

– А с утра обычно по-разному начинается, – откровенно сказала Лиза. – Иногда одна просыпаюсь, иногда не одна, последнее время все больше одна.

– Да ладно, – не поверил Костя.

– Правда, – почти грустно сказала Лиза, – неженатые все больше какие-то голубые попадаются или уж совсем неадекватные. А с женатыми решила перерыв сделать.

– Надо же, как все не просто, – сказал Костя, впервые почувствовав, что у вечера может быть продолжение.

– А вы как думали. Это у вас, мужчин, все просто, а у нас, девушек, все куда сложнее, – продолжила Лиза, подумав, вероятно, о том же самом.

– Может быть, надо как-то вам девушкам все упростить немножко?

– Это как?

– Ну, например, взять и завтра утром проснуться не одной.

– А с кем? – она улыбалась краешком губ, но глаза были серьезные.

– Со мной, – сказал Костя, не отводя взгляда.

Глава 5

Последние десять лет своей жизни, то есть где-то начиная со второго курса университета, Лиза была постоянным персонажем разделов светской хроники гламурных журналов. Конечно, она не входила в топ десять девушек-ньюсмейкеров, но точно входила в первые пятьдесят, перемещаясь от середины списка к концу и в обратном направлении в зависимости от того, с каким мужчиной в каких отношениях она в тот момент находилась. Роман со вторым мужем, завершившийся успешным браком, и вовсе подробно освещался глянцевой прессой. Они прожили вместе четыре года, из которых первый был по-настоящему счастливым, второй – занят в основном непростым привыканием к новой одновременно радостной и почетной роли мамы очаровательной девочки Маши, третий – неудачными попытками вернуть отношения с мужем туда, где они были два года назад, а четвертый – мучительной психологической подготовкой себя к предстоящему расставанию. Кроме многочисленных ссор, упреков и обвинений расставанию поспособствовал на завершающей стадии короткий, но яростный переговорный процесс, в результате которого Лизе пришлось снизить свои запросы по ежемесячному содержанию с пятидесяти до тридцати тысяч долларов, а мужу, соответственно, подняться до этой цифры с первоначальных двадцати. До достижения девочкой Машей совершеннолетия. Плюс расходы на отдых в размере ста тысяч в год. Плюс расходы на образование, каковыми бы они ни были. Если в течение рассматриваемого периода Лиза начинала вести совместное хозяйство с другим мужчиной, ежемесячное содержание уменьшалось в три раза. Так что Лизе прежде, чем строить серьезные отношения с другим мужчиной, следовало в первую очередь интересоваться не тем, женат он или не женат, но будут ли эти отношения компенсировать потери в ежемесячном компенсационном пакете. Лиза была оптимисткой от природы, к тому же весь период взрослой жизни, который она отмеряла с окончания школы, ее в этом оптимизме укреплял. Она была из тех девушек, которые обречены нравиться мужчинам, хотя грозовые молнии, пробивающиеся время от времени сквозь облака оптимизма, высвечивали тот безрадостный факт, что еще чуть-чуть, и придется расстаться со столь приятным слуху и сердцу наименованием «девушка», в результате чего жизнь может как-то измениться и не в лучшую, возможно, сторону. Это был один, пока еще маленький, повод для огорчения. Второй – уменьшение присутствия на страницах светской хроники. Поначалу Лиза совсем по-детски обижалась, не находя свои фотографии с вечеринки, где она точно помнит, ее фотографировали. Однако, будучи девушкой разумной и осознавая, что второе огорчение является лишь следствием первого – вон их сколько, не желающих сдавать свои позиции красавиц первой волны, а ведь уже и вторая, и третья накатили, и четвертая на подходе, так что выход из этой непростой ситуации просматривался один – перепозиционирование. Перепозиционирование самой себя, не дожидаясь того, когда это сделают другие, из девушки в молодую и чертовски привлекательную молодую женщину-маму, занятую серьезным бизнесом, воспитывающую ребенка и не имеющую по этой причине много времени на посещение разных дурацких мероприятий. Если этого не сделать самой, то не будет никакого перепозиционирования, а в чистом виде разжалование из элитной категории девушек.

Необходимо было всего лишь некоторое психологическое усилие для воплощения в жизнь этого очень правильного и своевременного плана. Тем более что в наличии имелись все его составные элементы – привлекательность, ребенок и даже собственный бизнес по продажам картин, которым Лиза начала заниматься еще до знакомства со своим последним мужем вместе с университетской подругой. Они не создавали юридического лица, не занимались продвижением своих услуг при помощи печатной рекламы или Интернета. Они очень умело, хоть и неосознанно, использовали присущее новым богатым русским недоверие ко всякого рода профессионалам за исключением пластических хирургов и прочих врачей. Не будучи сами профессионалами ни в какой общепринятой области деятельности, новые богатые русские не любили иметь дело с профессионалами. Они искали специалистов среди своих. Лиза была внутри круга, а отец подруги был известным частным коллекционером. К тому же они обе закончили искусствоведческое отделение истфака МГУ, к тому же Лиза была еще и узнаваемым медийным персонажем. К тому же они никого не обманывали, а честно забирали свои десять процентов комиссионных. Распределение обязанностей было очевидным: Лиза работала с покупателем, подруга с продавцом, логистикой занимался специально нанятый для этих целей таможенный мальчик Рома, регулярно предлагавший подруге выйти за него замуж и, будучи подобно всем другим таможенным мальчикам обеспеченным постоянным источником немалого дохода, готовый в принципе делать для них работу бесплатно. Но они, тоже из принципа, ему платили. На эти деньги, как впрочем, и на другие он покупал подруге подарки.

Бизнес поднялся на новую ступень, когда Лиза с будущим мужем, проживая в Париже в гостинице «Бристоль», зашла в галерею напротив. Ей очень понравилась картина в витрине. В галерее она познакомилась с владелицей, очень энергичной, с коротко стриженными, выкрашенными в рыжий цвет волосами, американской еврейкой, в силу каких-то обстоятельств проживающей в Париже. Вначале возможно, что одним из обстоятельств был как раз автор многочисленных картин, развешанных в галерее, в том числе и той, что понравилась Лизе. Галерея специализировалась именно на этом французском художнике, лет двадцать назад ушедшем из жизни. То есть бизнес начал еще отец женщины, которую звали Элен Розенберг. Она смело продолжала дело отца. И очень хотела расширить круг своих российских клиентов, а также упростить отношения с российскими таможенными органами. Так что Лиза с ее знанием живописи, явно превышающим средний уровень знаний клиентов, и еще более муж, появившийся в галерее минут через двадцать после Лизы, так и не дождавшись ее в лобби гостиницы, пришлись как нельзя кстати. Мисс Розенберг была очарована своими новыми клиентами, которые подтвердили серьезность своих намерений, сразу же на месте купив понравившуюся Лизе картину с витрины за тридцать пять тысяч евро и любезно попросив не беспокоиться о доставке, которую организуют сами.

– И сколько же этот господин всего за свою жизнь картин написал? – вежливо поинтересовался муж, которого несколько смущала столь небольшая цена за столь внушительных размеров картину, да еще в центре Парижа.

– Около пятисот, – ответила мисс Розенберг, – точнее, четыреста семьдесят восемь.

– Плодовитый был мужик, – не унимался муж, – это по сколько же в год получается? При тридцати, например, годах, ну ладно, пусть при сорока активной творческой жизни это получается больше чем десять штук в год. Я думал, что только современные по картине писать в неделю могут, – сказал он, повернувшись к Лизе.

– Не пил, наверное, – ответила она по-русски.

– Интернета не было, люди делом и занимались, – с некоторым напряжением в голосе предложила свою версию мисс Розенберг, – однако все работы в каталоге, так что на этот счет никаких сомнений быть не может.

На том и разошлись, обменявшись координатами и договорившись о следующих контактах.

– Спасибо, дорогой, такой чудесный подарок, – на улице Лиза обняла и поцеловала будущего мужа.

– И такая неприятная баба, – в тон ей продолжил он. – Ну не может быть, чтобы они вот так, в центре Парижа, на витрину подделки вывешивали? – не мог он успокоиться по поводу цены покупки и подлинности автора.

– Почему же? Совсем наоборот. Если подделками серьезно заниматься, то только так – в центре Парижа и на витрине, а то никакого кайфа не будет. А по поводу цены ты не переживай – цена нормальная. Тебе ведь картина понравилась? И мне очень понравилась. Привезем в Москву, повесим на видном месте и дадим автору вторую жизнь.

Конкретно у этого автора вторая жизнь получилась весьма короткой – удалось продать картин пять или шесть, но при помощи новой американско-французской знакомой удалось выйти на новый уровень отношений с серьезными галереями и серьезными коллекционерами в Европе. Мисс Розенберг, успевшая за это время не один раз посетить Москву и Петербург, пару раз предприняла попытку нарушить их первоначальные договоренности. Но таможенный мальчик Рома, успевший уже серьезно продвинуться по службе, стоял на страже бизнес-интересов своей безответной любви, и попытки эти жестким образом пресекал.

Лиза через год после рождения ребенка всерьез уже подумывала о том, чтобы бизнес свой хотя бы частично легализовать – открыть галерею и все такое, но в связи с заметным ухудшением супружеских отношений, идею пришлось отложить. А после развода все это вообще стало нереальным. Свои деньги на это тратить ей даже в голову не приходило, серьезного спонсора можно было рассматривать только в отрыве от серьезных отношений, иначе все договоренности с мужем могли оказаться под угрозой. В целом к моменту знакомства с Костей Лиза подошла в неплохой форме, находясь как раз в процессе перепозиционирования и расстраиваясь только по поводу отсутствия веселого, умного, не очень засвеченного, не очень обременительного партнера на период завершения процесса перепозиционирования и начала выстраивания новых серьезных отношений. В этом смысле Костя был идеальной находкой. Плюс ко всем перечисленным качествам он был еще и относительно молод, привлекателен и, кажется, даже перспективен. И Лиза получила его свеженького, не успевшего осмотреться по сторонам.

К концу лета, успев даже провести одну совместную неделю на Сардинии на вилле, которую Лиза снимала на два месяца и где с дочкой Машей жила сначала няня, потом она сама и няня, а потом, когда девочку на неделю забрал папа покататься на яхте, вилла осталась в распоряжении ее и Кости. Так вот к концу лета, вернувшись в Москву, они представляли уже такую заметную, устойчивую, позитивную пару всем на зависть и удивление. Обоюдное согласие на очень дозированную выдачу во внешний мир информации о своей личной жизни – никаких интервью, никаких фотосессий, они предпочитали светским тусовкам театральные премьеры и симфонические концерты – для Кости это было просто привычнее и приятнее, а для Лизы – часть нового образа – жизнь устроилась как нельзя лучше, чему конечно же в немалой степени способствовало взаимное удовлетворение от регулярного и разнообразного секса.

Юрий Петрович через некоторое время посчитал нужным прокомментировать в свойственной ему манере новое Костино увлечение.

– Интересная девушка, – сказал он Косте, – интересная и не без мозгов. Видишь, не один я в тебе что-то ценное увидел. Хотя, может быть, то ценное, что она увидела, ты мне и не показывал. Но это я вот к чему. Она замужем была за таким парнем серьезным, ты знаешь, наверное, Саша Гольдфарб его зовут, энергетикой занимается, так вот, если он вдруг без причины наезжать начнет, подчеркиваю, без причины, а он может, характер у него такой говенный, ты на рожон не лезь, мачо не включай, потому что тебе с ним один на один не справиться. Хотя я думаю, что он уже справки навел и в курсе, что ты не приблудный, но на всякий случай. Понял?

– Понял, – сказал Костя, – хорошо, спасибо.

– На здоровье, – усмехнулся Юрий Петрович.

Главным открытием этих последних месяцев для Кости было то, что он перестал чему-либо удивляться, то есть, точнее, наоборот, удивление стало перманентным состоянием, каждый день практически происходило что-то, чего он не мог раньше и представить и в чем не сразу мог разобраться. Он погружался все глубже и глубже и непонятно, сколько еще оставалось до дна, если оно вообще существовало, а не превращалось в результате пространственных изменений в линию горизонта.

Конечно, более всего этому погружению способствовали сначала разговоры, а затем уже и разного рода проекты, выполняемые по поручению Юрия Петровича. Он оказался вдруг среди людей, живущих будто в другой стране: с тем же самым президентом, но совершенно другими законами, с теми же названиями городов и улиц, но совершенно другими правилами движе– ния по ним, с теми же телеканалами, газетами и журналами, но воспринимаемыми не как источник получения информации, а как средство доведения нужной этим людям информации до других нужных людей. Это последнее и стало теперь его работой.

«Есть одна компания, – говорил Юрий Петрович, – по ней, как и по многим другим в СМИ total block, который мы пробивать не хотим, да и не сможем. Но нам нужна серьезная утечка в Интернет с последующей бурной дискуссией в блогах, продержаться надо на хорошем уровне недели две», – и собранная Костей профессиональная команда принималась за работу. К этому времени он погрузился достаточно глубоко, чтобы знать, что такое total block – деньги, большие деньги, которые крупные компании, почти все без исключения, платят федеральным каналам и другим серьезным радио-, интернет– и печатным ресурсам, чтобы в них не было негативных статей, передач, комментариев, связанных с деятельностью этой компании. Это, когда не случалось никаких катастроф. В случае катастрофы следовало снижать такие дискуссии на несколько градусов и сразу же давать для баланса какую-нибудь позитивную информацию, то есть у любого из этих средств информации был нормальный бизнес, выражающийся в каких-то финансовых результатах – иногда прибылях, иногда убытках, в зависимости от того, насколько профессионально управлялось это средство информации, насколько умелым был коллектив журналистов и редакторов, насколько грамотно работал отдел продаж с рекламодателями, а параллельно с этим, нигде не учтенные странички в блокноте главного финансиста, проходил огромный поток, измеряемый миллионами и десятками миллионов долларов, для получения которых не надо было ничего делать – надо было определенные вещи, составляющие саму суть журналистской профессии, не делать. Косте стыдно было признаться, что, прожив в стране столько лет, он совершенно не отдавал себе отчета о существовании в ней этой другой страны, устройство которой он только начинал постигать. Наверное, так в советское время простые учителя и инженеры не знали о том, как устроена другая, цековская[19] жизнь. Не знали, потому что им некому было рассказать. Совершив огромный путь длиной лет в пятнадцать, маятник гласности вернулся в исходное положение, откуда его было и не сдвинуть – слишком большим грузом повисли на нем сумки, портфели и чемоданы, набитые деньгами.

Примечания

1

«Et tu, Brute?» (лат.) «И ты, Брут?» – по распространенной версии, последние слова Юлия Цезаря, обращенные к его убийце – Марку Юнию Бруту (Здесь и далее прим. автора).

2

Уолл-стрит джорнал – «Газета Уолл-стрита» (The Wall Street Journal) – влиятельная ежедневная американская деловая газета.

3

Андропов Юрий Владимирович – советский государственный и политический деятель. Генеральный секретарь ЦК КПСС (1982 – 1984), Председатель КГБ СССР (1967 – 1982).

4

«Гордость и предубеждение» (1813) – роман Джейн Остин (1775 – 1817), классика английской литературы.

5

«Вся Королевская рать» (1946), роман американского писателя Роберта Пенн Уорренна (1905 – 1989), поэта и литературного критика.

6

Намек на традицию целования папской туфли во время аудиенции у Папы Римского. Эта традиция была позднее отменена Папой Римским Павлом VI.

7

См. роман «Год маркетолога».

8

Гунерс (англ. Gunners) – произношение названия команды на шотландском диалекте.

9

Окно возможностей (англ.) – короткий период времени, в течение которого можно либо воспользоваться шансом, либо его упустить.

10

Бар на Тверской улице, известный по многим путеводителям для иностранцев.

11

См. роман Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев».

12

Щит был слишком тяжелым, чтобы с ним можно было убежать, поэтому во время спешного отступления или бегства воины бросали свои щиты. Соответственно «со щитом» означает – «с победой». Ну а «на щите» – означает «мертвым». Соответственно общий смысл фразы «со щитом или на щите» – «вернуться с победой или погибнуть в битве».

13

См. роман «Год маркетолога».

Подъем, рост, улучшение, обновление, усовершенствование (англ.).

14

Герой произведения А.С. Грибоедова «Горе от ума».

15

Ресторан «Причал» расположен на живописном берегу Москвы-реки по Рублево-Успенскому шоссе неподалеку от элитного поселка Жуковка.

16

Раздвоение личности, психическое заболевание (англ.).

17

Борис Абрамович Березовский – российский бизнесмен, находящийся в эмиграции в Великобритании.

18

Объем входящей наличности соответствует объему выходящей (англ.).

19

ЦК КПСС – Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза. «Цековская» – эквивалент нынешней элитарной.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.