Великая Отечественная: Неизвестная война - «Умылись кровью»? Ложь и правда о потерях в Великой Отечественной войне

чел.[111] К сожалению, цифры по видам потерь сотрудники Института военной истории подсчитали с ошибками. Общие потери ГА «Центр», по их данным, составляют не 145 тыс., а 136 278 чел. (в том числе 5695 офицеров), из них безвозвратные – 37 453 (офицеров – 1675). Не будем придираться, бывает, даже солидные научные коллективы оказываются не в ладах с правилами элементарной арифметики, ошибаясь на миллионы. Но отметим, что в это число входят потери за период с 1 по 17 октября – 50 тыс. чел.[112] Соотношение по общим потерям сторон в операции составит 7:1 (1000:145) не в нашу пользу, а безвозвратные потери наших войск превысят немецкие в 23 раза (855,1:37,5).

Правомерно ли говорить при таком соотношении о тяжелом поражении войск фон Бока? На самом деле тогда произошел срыв немецких планов взятия Москвы, а вместе с ним – и провал блицкрига. Это событие само по себе имеет достаточно большое историческое значение и вовсе не нуждается в необоснованном приукрашивании.

Основную часть советских потерь составили воины, пропавшие без вести. Не все они погибли, некоторые рассеялись по окрестным лесам или осели в небольших деревушках. Многие из них были мобилизованы зимой 1942 г. войсками генералов Белова и Ефремова, действовавшими южнее Вязьмы, или позднее, когда районы Смоленской и Брянской областей были освобождены от врага.

Но все же большая их часть оказалась в плену. Следует отметить, что пленных и трофеи немцы начали брать с первого дня операции «Тайфун». Отдел разведки и контрразведки группы армий «Центр» ежедневно и скрупулезно вел подсчет количества пленных и трофеев, захваченных армиями. По 9 октября включительно, то есть задолго до того, как им удалось ликвидировать «котлы», немцы захватили более 151 тыс. пленных (см. таблицу 4).

Таблица 4

Количество пленных и трофеев, захваченных войсками ГА «Центр» в ходе операции «Тайфун» (по немецким данным)[113]

^{Примечание автора: Сведения не полны в связи с отсутствием большей части донесений от 2-й ТА.}

Количество пленных и трофеев резко возросло с ликвидацией «котла» под Вязьмой. Из донесения группы армий «Центр» за 14.10.41:

«…Противник, окруженный войсками 4-й и 9-й армий западнее Вязьмы, полностью уничтожен. Четыре советские армии в составе 40 стрелковых и 10 танковых дивизий или уничтожены, или пленены.

По предварительным подсчетам, взято в плен свыше 500 000 человек, захвачено 3000 орудий, 800 танков, много другой военной техники…»[114].

Надо сказать, что среди этих людей были не только красноармейцы и их командиры. Немецкое командование включало в состав военнопленных сотрудников партийных и советских органов, а также мужчин призывного возраста, отходивших вместе с отступавшими и попавшими в окружение войсками. На этот счет войскам было отдало соответствующее указание:

«…необходимо задерживать не только русских солдат, но и вообще всех мужчин в возрасте от 16 до 50 лет и направлять их в лагеря для военнопленных. Гражданских лиц, задержанных с оружием в руках или при проведении актов саботажа, немедленно расстреливать»[115].

Однако в ходе боев на окружение и при преследовании частям вермахта было не до гражданских лиц – все решали быстрота маневра и стремление как можно скорее высвободить войска, задействованные при ликвидации «котлов», для развития наступления на Москву. Это можно проследить по ежедневным докладам немецких войск. Тем более что в это время у немцев и так не хватало сил для конвоирования военнопленных. Не следует также преувеличивать количество гражданских лиц призывного возраста в районах окружения. В значительной мере этот контингент был уже выбран в ходе мобилизации. Так, согласно справке Смоленского обкома от 15 сентября 1941 г., с территории области было призвано в Красную Армию 153 тыс. чел.[116]. Кроме того, согласно Директиве ГШКА № орг/2/524678 от 08.07.41, в первой и второй декадах июля 1941 г. при угрозе оккупации осуществлялся отвод ресурсов из угрожаемых районов на восток, начиная от новобранцев вплоть до лиц 1891 г. рождения[117].

Кстати, когда наши войска перешли границу Третьего рейха, 3 февраля 1945 г. Постановлением ГКО соответствующим фронтам предписывалось провести очередную мобилизацию немецкого гражданского населения (уже на территории Германии). Мобилизовать надлежало «всех годных к физическому труду и способных носить оружие немцев-мужчин в возрасте от 17 до 50 лет»[118]. Но подробнее об этом в соответствующем месте.

По немецким данным, за первые две декады октября на Восточном фронте был захвачен 787 961 пленный (в том числе 4253 офицера)[119]. Количество пленных и трофеев резко возросло по мере зачистки противником захваченной советской территории и к 31 октября достигло 1 037 778 чел. (5184 офицера)[120]. Конечно, нельзя полностью исключать, что объявленное немцами число военнопленных несколько завышено. Но на сколько именно – сказать трудно. Это могло произойти за счет случаев двойного учета при изменении подчиненности соединений и передаче данных в вышестоящие инстанции (одни и те же люди учитывались несколько раз), а также своеобразного «соревнования» между командующими и командирами (кто больше пленных возьмет). Но, даже с учетом поправки на некоторое преувеличение немцами своих успехов, количество взятых ими под Вязьмой и Брянском советских военнопленных никак не вписывается в данные Г.Ф. Кривошеева. Таким образом, их опровергает информация с обеих сторон.

Тем не менее и здесь нашлось много желающих напрочь отбросить результаты исследований ученых, специально изучавших эту операцию. Несколько более взвешенную позицию занял известный специалист по «котлам» А.В. Исаев. Но и он, доказав с цифрами в руках, что «заявленная коллективом Кривошеева цифра в 310 240 человек потерь[121] за весь оборонительный период выглядит заниженной», тут же выразил сомнения относительно данных Б.И. Невзорова и С.Н. Михалева об огромных потерях трех фронтов в операции:

«…С другой стороны, столь же надуманными представляются оценки советских потерь в миллион человек и более. Эта цифра получена простым вычитанием из общей численности войск двух (или даже трех) фронтов численности занявших укрепления на Можайской линии (90–95 тыс. человек). Следует помнить, что из 16 объединений трех фронтов 4 армии (22-я и 29-я Западного фронта, 31-я и 33-я Резервного) и опергруппа Брянского фронта смогли избежать окружения и полного разгрома. Они просто оказались вне немецких «клещей». Их численность составляла примерно 265 тыс. человек. Часть тыловых подразделений также имела возможность уйти на восток и избежать уничтожения. Отсечены от «котлов» прорывами немецких танковых групп были также ряд подразделений 30-й, 43-й и 50-й армий. Ряд подразделений из состава 3-й и 13-й армий Брянского фронта отходили в полосу соседнего Юго-Западного фронта (ему эти армии и были в итоге переданы). Прорыв не был таким уж редким явлением. Из состава 13-й армии организованно вышли из окружения 10 тыс. человек, из состава 20-й армии – 5 тыс. человек, по данным на 17 октября 1941 г.»[122].

Откуда Исаев взял тезис о «простом вычитании» – не понятно. При вычитании из численности трех фронтов их потери намного бы превысили бы убыль в миллион человек (1 250–90 = 1160 тыс.). При вычитании из численности Западного и Резервного фронтов их потери составили бы не менее 916 тыс. (1006–90 = 916). Но так никто и не считал.

Установлено, что к 10 октября Можайская линия обороны занималась силами всего четырех стрелковых дивизий (316-й, 32-й, 312-й и 110-й сд), а также отрядами курсантов различных военных училищ, тремя запасными стрелковыми полками и пятью пулеметными батальонами. По неполным данным, их численность составляла немногим более 62 тыс. чел. В самый критический момент (в последней декаде октября) в распоряжении советского командования для защиты Москвы на этом оборонительном рубеже от Московского моря до Калуги (230 км) в составе четырех армий оставалось всего 90 тыс. чел.[123] Но при чем здесь войска фронтов, оборона которых была прорвана? Кроме 110-й сд из состава 31-й армии численностью 6 тыс. чел., это были войска, переброшенные с других направлений и из глубины страны, а также сводные отряды военных училищ и вновь сформированные части Московского гарнизона.

По данным Г.Ф. Кривошеева, три фронта за 67 суток боев потеряли чуть больше половины первоначального своего состава. На минуту согласимся с ним и предположим, что за первые две-три недели октября они потеряли не менее двух третей от общих потерь за оборонительную операцию, то есть порядка 440–450 тыс. чел. Тогда в составе войск, избежавших окружения и гибели, осталось бы не менее 800 тыс. чел. При таком раскладе обстановка на московском направлении не приняла бы столь угрожающий характер.

В статье А.В. Исаев сделал вывод:

«Одним словом, даже расчетные 800 тыс. человек разницы между начальной численностью Западного, Резервного и Брянского фронтов и численностью оставшихся вне «котлов» войск не дают нам однозначной цифры потерь»[124].

Они и не должны давать «однозначную цифру», так как оставшиеся вне окружения войска также несли потери в течение операции (нельзя сводить все только к «котлам»). Что касается избежавших окружения и полного разгрома 22-й и 29-й армий Западного фронта, 31-й и 33-й Резервного, то их численность к началу операции составляла 242 тыс. чел., а не 256[125]. При этом 126-я сд 22-й армии попала в окружение севернее Ржева, а 247-я сд 31-й армии – севернее Сычевки. Остальные соединения этих армий при отходе также несли потери, особенно дивизии московского ополчения. Так, в семи бывших ополченских дивизиях, избежавших «больших котлов» (остальные пять дивизий попали в окружение и в связи с большими потерями были расформированы), из 77 255 бойцов и командиров за две недели боев в строю осталось, по неполным данным, примерно 13 тыс., то есть 17 %[126]. Например, в 17-й сд к 12 октября к своим войскам вышли 17 командиров и 94 бойца, которые имели всего 123 винтовки, два автомата и пулемет[127]. К 15 октября это число с учетом двух маршевых рот (286 чел.) возросло до 558 чел., что составило 5 % от начальной численности дивизии.

Для примера подсчитаем потери 33-й армии, упомянутой А.В. Исаевым. В пяти ее дивизиях насчитывалось 55,8 тыс. бойцов и командиров, а всего в армии вместе с армейскими и тыловыми частями – 72 880 чел. К 15–25 октября вышли к своим войскам в составе 17-й, 113-й и 173-й дивизий всего 4197 чел. К 15 ноября 60-я сд насчитывала 3962 чел. Но это, очевидно, уже с учетом пополнения. 18-я сд была выведена на доукомплектование в район Звенигорода без 1310-го сп. Данных о ее составе, как и о потерях армейских частей, обнаружить не удалось. Таким образом, в строю дивизий осталось не более 8–10 тыс. чел. из 55,8 тыс. до начала операции, то есть потери составили не менее 45 тыс.[128]

Вот так в окружение под Вязьмой и Брянском попали основные силы трех фронтов – соединения 13 армий из 15, а из «котлов» прорывались «подразделения». Что представляли собой «подразделения» 30-й армии, по выражению А.В. Исаева, «отсеченные от «котлов» прорывами немецких танковых групп», можно понять из следующего.

Командующий 31-й армией генерал-майор В.Н. Далматов, чтобы остановить противника, стремившегося свернуть оборону наших войск на Ржевско-Вяземском оборонительном рубеже, силы собирал по крохам. В район Сычевки планировалось перебросить по железной дороге остатки 250-й сд 30-й армии в количестве около 500 человек, вышедшие к 9 октября в район Оленино (50 км западнее Ржева). Другая часть этой дивизии (450–500 чел.) и остатки 242-й сд вышли в район Гусево. До 500 человек из 251-й сд, собранных в районе Александровки, тоже должны были выйти в ночь на 10.10 в район Сычевки. 107-я мсд 30-й армии продолжала вести бой в окружении в районе Скорино (13 км юго-восточнее Белый), готовясь к прорыву в восточном направлении. Остатки 162-й сд сосредоточились в районе Баркова (20 км северо-западнее Ржева). При этом Далматов предупредил, что командиры частей, отошедших дальше оборонительных сооружений по линии Сычевки, не донесшие о своем местоположении, будут отданы под суд военного трибунала 31-й армии[129].

Мог ли В.Н. Далматов выполнить поставленную ему задачу по удержанию участка оборонительного рубежа этими силами? В большинстве случаев это были не части и даже не подразделения, а именно остатки соединений и частей, которые надо было прежде всего привести в порядок. Но времени на это не было, и их сразу бросали в бой. 12 октября 1941 г. армия была расформирована, её соединения и части были переданы 29-й армии, по ходатайству Военного совета которой «за крупные упущения в управлении войсками при обороне Ржева» Ставкой ВГК 9 ноября 1941 г. было принято решение об аресте и предании суду военного трибунала генерал-майора В.Н. Далматова. В ходе судебных разбирательств он был оправдан, так как личной вины его установлено не было.

Кстати, не следует преувеличивать количество военнослужащих, вернувшихся из окружения и вновь зачисленных в строй. Так, по данным начальника Главного управления формирования и укомплектования войск Красной Армии генерал-полковника Е.А. Щаденко, с начала войны по состоянию на 1 сентября 1942 г. таких насчитывалось всего 114 тыс. чел.[130] Очевидно, имелись в виду бойцы и командиры, вышедшие из окружения в одиночку или в составе мелких групп, а также задержанные заградотрядами. После проверки они направлялись или на передовые позиции, или на доукомплектование соединений и частей.

И еще одно замечание А.В. Исаева: «Первое, что бросается в глаза, – это несоответствие количества имевшихся у трех фронтов танков (1044 единицы) и цифры, заявленной в приказе фон Бока, – 1277 танков. Теоретически в число 1277 могли попасть танки на ремонтных базах фронтов. Однако такая нестыковка, несомненно, подрывает доверие к заявленным противником цифрам»[131].

Немцы засчитали все танки, уничтоженные и захваченные с начала операции «Тайфун» по 18 октября. В их число, несомненно, вошли и танки, поврежденные и выведенные из строя, которые не успели эвакуировать в тыл до 30 сентября. А их насчитывалось не менее 250 штук, в том числе на Брянском фронте не менее 100 (из 202, потерянных к 30 сентября), на Резервном фронте – 146[132]. Кроме того, следует учитывать, что в ходе операции в бой были введены резервные 17-я (у Медыни с 12 октября) и 18-я танковые бригады. Последняя в боях у Гжатска (9–11 октября) из 42 танков потеряла безвозвратно 35. Для сведения: всего в ходе Московской оборонительной операции наши войска потеряли 2785 танков и САУ[133].

Так что убыль из боевого строя Красной Армии до миллиона бойцов и командиров в ходе Московской оборонительной операции вовсе не преувеличение, как это ни печально.

Попробуем разобраться, за счет чего получилась столь большая разница между цифрами потерь, полученными столь серьезными исследователями, как Б.И. Невзоров и С.Н. Михалев, и данными Г.Ф. Кривошеева?

На многочисленных примерах мы уже показали, что подсчёт убыли личного состава по донесениям из войск характерен хроническим недоучетом реальных потерь. Здесь самое время рассмотреть вопрос о так называемых «неучтенных» потерях. Дело в том, что еще на первом году войны, в марте 1942 г., обнаружился факт вопиющего несоответствия данных текущего учета потерь балансу численности Вооруженных сил, зафиксированный Генеральным штабом. В справке от 1 марта 1942 г. на основании итоговых данных о мобилизации (с учетом численности армии к началу войны), сведений о потерях и о возвращении в строй выздоровевших раненых и заболевших (1 млн чел.) был сделан вывод о том, что к концу февраля Красная Армия (без Военно-морского флота) должна была насчитывать 14 197 тыс. чел., тогда как фактически ее численность составила 9315 тыс.

Выявленный дефицит в 4882 тыс. чел. в полтора раза превышал величину задокументированных в Генштабе безвозвратных потерь – 3217 тыс. чел.[134] Таким образом, реальная убыль личного состава Красной Армии на 1 марта 1942 г. составляла 8099 тыс. чел. В справке Генерального штаба о боевых потерях Красной Армии, составленной немедленно по окончании войны на Западном театре, число попавших в плен и пропавших без вести было определено в 3344 тыс.[135] (см. Приложение 1). Именно тогда впервые было введено в оборот понятие «неучтенная убыль людей, которую необходимо отнести за счет потерь начального периода войны», которая тогда, в июне 1945 г., была оценена всего в 133,0 тыс. чел. Появление понятия «неучтенные потери» стало неизбежным из-за хронического недоучета потерь по донесениям из войск. Оно было введено для устранения огромного дисбаланса в учете общей убыли личного состава Вооруженных сил СССР. Но 1650 тыс. неучтенных потерь Красной Армии и ВМФ (без учета потерь пограничных войск – 12,6 тыс.), исчисленных авторским коллективом Г.Ф. Кривошеева, вместе с 500 тыс. пропавших без вести военнообязанных ни в коей мере не могли скомпенсировать выявленный дефицит.

«Остаток» в 3232 тыс. так и продолжал висеть на всех дальнейших расчетах авторов. Это можно проследить по квартальным данным о потерях личного состава действующих фронтов и отдельных армий. С учетом возвращенных в строй (один млн чел.) численность армии на 1 марта 1942 г. должна была составлять 18 414 000 чел. Потери к 1 марта 1942 г., по расчетам авторов, составили примерно 5 502 388 чел. (4 308 094 + 1 194 294)[136]. Тогда в строю должно остаться 12 911,6 тыс. (18 414–5502,4). А фактически ее численность на 1 марта составляла 9315 тыс. Дефицит – 3 596,6 тыс. Для его уменьшения авторам статистического исследования и пришлось дополнительно придумать фокус с 500 тыс. пропавших без вести военнообязанных, которых они причисляют то к потерям армии, то – к потерям населения. Но при этом оставшиеся 3 млн 96,6 тыс. убыли личного состава так и выпали из суммарных потерь, подсчитанных Г.Ф. Кривошеевым. А с их учетом военно-оперативные безвозвратные потери Красной Армии и ВМФ должны были составить 14 540,7 тыс. чел.

Понятия «неучтенные потери» и «списочный состав» войск в условиях недоступности для исследователей документов Генштаба о потерях стали палочкой-выручалочкой для любых манипуляций с цифрами потерь. По донесениям войск и сведениям органов репатриации, за всю войну пропало без вести и попало в плен противнику 3396,4 тыс. чел.[137] Но это число примерно равно количеству пленных, захваченных немцами только в одном 1941 г. Оставить без внимания такую явную несуразность было невозможно. И в 1990 г., еще при подготовке труда «Гриф секретности снят», к указанному числу его авторы прибавили неучтенные потери (войск, не представивших донесения) первых месяцев войны – 1 162,6 тыс.[138] Тем самым они увеличили число военнослужащих, попавших в плен и пропавших без вести, сразу на 25 %, доведя его до 4559 тыс.[139]

О методике и достоверности расчетов авторов можно получить представление, проследив, как менялись взгляды руководителя научного коллектива на проблему неучтенных потерь при подготовке нового труда о потерях. Г.Ф. Кривошеев, выступая с докладом на заседании Ассоциации историков Второй мировой войны 29.12.1998 г., сам себе задал вопрос (несомненно, это была реакция на недоуменные вопросы историков):

«Мне могут задать вопрос, всегда ли были доклады от соединений и отдельных частей? И что делать, если не было таких докладов? Какая бы сложная обстановка ни складывалась, доклады представлялись, за исключением тех случаев, когда соединение или часть попадали в окружение или были разгромлены, т. е. когда некому было докладывать. Такие моменты были, особенно в 1941 году и летом 1942-го. В 1941-м, в сентябре, октябре и ноябре, 63 дивизии попали в окружение и не смогли представить донесения. А численность их по последнему докладу составляла 433 999 человек. Возьмём, например, 7-ю стрелковую дивизию Юго-Западного фронта. Последнее донесение от неё поступило на 1.09.1941 о том, что в составе имеется: нач. состава 1022, мл. нач. сост. 1250, рядовых 5435, всего – 7707 человек. С этим личным составом дивизия попала в окружение и не смогла выйти. Мы этот личный состав и отнесли к безвозвратным потерям, притом к без вести пропавшим. А всего в ходе войны 115 дивизий – стрелковых, кавалерийских, танковых – и 13 танковых бригад побывали в окружении, и численность их, по последним донесениям, составляла 900 тыс. человек. Эти данные, или, точнее, эти цифры, мы отнесли к неучтённым потерям войны. Так нами были рассмотрены буквально все соединения и части, от которых не поступили донесения. Это очень кропотливая работа, которая заняла у нас несколько лет.

Эти неучтённые потери войны составили за весь ее период 1 162 600 человек. Таким образом, 11 444 100 человек включают в себя и этих людей»[140].

В труде «Россия и СССР в войнах ХХ века», опубликованном в 2001 г., этот подход несколько трансформировался, что можно проследить по его тексту:

«Только в течение июля-октября 1941 года не получены донесения о численности личного состава и потерях от 35 стрелковых дивизий Юго-Западного фронта, 16 дивизий Западного, 28 дивизий и 3 бригад Южного, 5 дивизий Брянского и 1 дивизии Резервного фронтов. Общая списочная численность только этих войск, судя по их последним донесениям, составила 434 тыс. человек.

…Поэтому при определении числа потерь соединений и объединений, разгромленных противником или оказавшихся в окружении, использованы их последние донесения о списочной численности личного состава.

…Неучтенные вследствие этого потери отнесены к числу пропавших без вести и включены в сведения соответствующих фронтов и отдельных армий, не представивших донесения в третьем и четвертом кварталах 1941 г.»[141].

Трудно понять логику рассуждений авторов статистического исследования. Сначала говорят о 900 тыс. неучтенных потерь в ходе всей войны, потом откуда-то появляется число 1162 тыс., и тоже за всю войну. А это составляет около 10 % от общих потерь военнослужащих. Причем в конце концов оказывается, что эти потери относятся к третьему и четвертому кварталам 1941 г. Получается, что после 1941 г. наши войска не попадали больше в окружения или в положение, когда штабам было не до учета потерь. И у нас больше не было неучтенных потерь, которые можно было бы списать на «вероломное вторжение многомиллионного гитлеровского вермахта»?

А как авторы подсчитывали эти неучтенные потери? Сначала у них численность 63 дивизий, попавших в окружение и не представивших донесения, составляла 433 999 человек (какая точность). А в книге речь идет уже о 85 дивизиях и трех бригадах (в том числе о пяти дивизиях Брянского фронта и лишь одной (!) дивизии Резервного) той же численности – 434 тыс. чел. (прибавились 22 дивизии, три бригады и один-единственный человек!).

Между тем число потерянных полностью соединений и частей Западного, Резервного и Брянского фронтов (32 дивизии, 11 танковых бригад и 37 артполков РГК) только в октябре значительно превышает цифру 22, исчисленную для них авторами. И это не считая большого количества танковых, кавалерийских и других соединений и отдельных частей фронтового и армейского подчинения.

Непонятно, когда и как соединения и объединения, «разгромленные противником или оказавшиеся в окружении», сумели перед этим представить донесения о списочной численности личного состава. В начальный период войны даже не все армии имели устойчивую связь со штабами фронтов. Что уж говорить о соединениях и частях. Каким образом могли попасть в Генштаб донесения о потерях? А как же стрелковые и механизированные корпуса, стрелковые, танковые и моторизованные дивизии, попавшие в окружение и разбитые в начальный период войны? Они вообще не успели прислать соответствующие донесения.

По уверениям авторов, упомянутые «неучтенные потери отнесены к числу пропавших без вести (выделено нами. – Авт.) и включены в сведения соответствующих фронтов и отдельных армий, не представивших донесения в третьем и четвертом кварталах 1941 г. Хотя полученные расчетным способом данные о потерях этих войск не являются абсолютно точными, они в целом дают вполне реальную картину о числе людских утрат, особенно в первых стратегических оборонительных операциях»[142].

Да уж, о точности расчетов авторов говорить не приходится. К тому же, согласно таблице 120 статистического исследования, к числу неучтенных потерь первых месяцев войны (1162 тыс.) отнесены погибшие и пропавшие без вести военнослужащие[143] (эта игра в термины просматривается на протяжении всего труда).

Далее Г.Ф. Кривошеев в докладе заявил:

«…всего в ходе войны (выделено нами. – Авт.) 115 дивизий – стрелковых, кавалерийских, танковых – и 13 танковых бригад побывали в окружении, и численность их, по последним донесениям, составляла 900 тыс. человек».

Кстати, напомним, что только за кампанию 1941 г. из-за потери боеспособности были расформированы 124 дивизии[144].

Во-первых, только в окружении под Вязьмой и Брянском в октябре 1941 г. оказалось 11 танковых бригад. Во-вторых, что значит первые месяцы войны – до 4 декабря (окончание оборонительной операции) или до конца 1941 г.? Ведь Г.Ф. Кривошеев в докладе ведет речь о неучтенных потерях в ходе войны.

И еще вопрос: если за четыре месяца войны неучтенные потери на пяти фронтах составили 434 тыс., то подобные потери войск остальных фронтов (Карельского, Ленинградского и Северо-Западного) за этот же срок должны быть более чем в полтора раза выше (716 тыс. с учетом потерь пограничников). Зная характер военных действий на основных стратегических направлениях советско-германского фронта, в это трудно поверить.

И как после этого можно доверять подсчетам авторского коллектива?

И еще один вопрос авторам: каким образом и в сведения каких именно фронтов включены эти потери – неужели задним числом? И какая же часть из упомянутых 434 тыс. включена в потери советских войск в Московской стратегической оборонительной операции? Ведь огромные потери в личном составе, вооружении и боевой технике в октябре месяце во многом предопределили характер последующих действий советских войск на московском направлении.

Попробуем проследить динамику убыли личного состава Западного фронта. Суммарные безвозвратные потери его войск в трех последовательных операциях (в Белоруссии, Смоленском сражении и Московской оборонительной) достигли 905,7 тыс. чел. По данным Г.Ф. Кривошеева, безвозвратные потери этого фронта за весь 1941 г. составили 956 293 чел.[145]. Разница в 50 тыс. чел., очевидно, образовалась за счет потерь в Московской наступательной операции (с 5 декабря 1941 г. по 7 января 1942 г.), в которой фронт безвозвратно потерял 101,2 тыс. (возникает вопрос, как их разделили по месяцам?). А где же «неучтенные потери»?

При определении этих потерь расчетным методом большое значение имеет период ведения боевых действий. Одно дело начальный период войны, который охватывает лишь ее первые недели – с 22 июня по 6–9 июля 1941 г., и совсем другое дело – осень 1941 г.

И потом, из какого штата исходили в своих расчетах авторы? В апреле-мае 1941 г. Наркомат обороны и Генеральный штаб с согласия правительства начали проводить скрытную мобилизацию военнообязанных запаса под прикрытием «учебных сборов». Ставилась задача усилить войсковые части и соединения в 14 военных округах. Всего на эти сборы до объявления войны было призвано 802 138 чел., что составляло 17,7 % от общей численности армии мирного времени (17,4 % от мобилизационной потребности)[146].

За счет этого удалось усилить половину всех стрелковых дивизий (99 из 198), предназначенных в основном для действий на Западе. При этом состав стрелковых дивизий приграничных округов при штатной численности 14 483 чел. был доведен: 21 дивизии – до 14 тыс. чел., 72 дивизий – до 12 тыс. чел. и 6 стрелковых дивизий – до 11 тыс. чел.[147] Пополнили и другие части. Кстати, в труде «Гриф секретности снят» авторы утверждали, что к началу войны в Красной Армии и Военно-морском флоте числилось 4 826 907 чел. Из них 767 750 военнообязанных находились на учебных сборах в войсках[148]. В следующем издании своего исследования «Россия и СССР в войнах XX века» они увеличили это число до 805 264[149], то есть больше на 37 514 чел. Странная разноголосица.

Кроме того, начиная с 22 июня 1941 г. в войска приграничных округов по нарядам Центра начало поступать маршевое пополнение (батальоны, роты). Каким образом учли это авторы?

И совсем другая обстановка сложилась к осени, к началу операции «Тайфун». С 19 сентября, в связи с большими потерями в людях, вооружении и боевой технике, соединения Красной Армии в массовом порядке были переведены со штатов военного времени[150] на сокращенные штаты, введенные еще 29 июля (для стрелковых дивизий, например, – штат 04/600).