СССР без Сталина: путь к катастрофе

– Хорошо, товарищ Сталин! Я представлю Вам свои соображения».

После разговоров с другими фронтовиками, такими, как Ротмистров, Катуков, Ремизов, Кравченко, со всеми, кто имел боевой опыт, Лелюшенко смог сформулировать главную суть вопроса:

«..мысль была такая: в Красной Армии действительно было предостаточно танков, но танковых войск в Красной Армии в сущности не было.

Танк – это далеко не просто “стальной конь”, как это представлялось всем им, командирам довоенной поры. Танк – сложнейшее инженерно-техническое сооружение, обладающее к тому же ограниченным моторесурсом. Он не может, в отличие от того же скакуна, непрерывно находиться в движении. Ему недостаточно дать “кормёжку” в виде порции горючего. Требуется квалифицированное обслуживание, ремонтные базы, система снабжения запчастями, маслом и топливом, снарядами и патронами… За танком должен постоянно тянуться целый шлейф услуг… Но организовать надёжную эксплуатацию каждого из многих тысяч танков, если их рассыпать по огромной территории – дело почти нереальное. Даже если сгруппировать танки в крупные соединения, но не обеспечить при этом вполне определённой инфраструктуры, не привязав их к конкретным базам снабжения и ремонта, не снабдив по строго обоснованным нормам запасными деталями, а то и целыми агрегатами – это ещё не танковые войска. Пожалуй, по своим масштабам, по усилиям и средствам, которые надо приложить к созданию действующей танковой “обслуги”, – дело, соизмеримое с созданием самих танков. Но только выполнив эту работу, можно считать, что мы имеем танковые войска как таковые. Была ли такая работа проделана перед войной? Увы, мешала погоня за количеством машин… Обслуживание техники, создание нужных условий эксплуатации считалось делом всё-таки второстепенным… Армады танков уже сами по себе порождали эйфорию могущества, неуязвимости.

…В предвоенные годы было распространено проводить частые манёвры и учения… При этом задействовалась вся техника, порою сотни и тысячи машин одновременно. Демонстрировали свою мощь, но при этом катастрофически снижался моторесурс машин… Никому не приходило в голову, а хватит ли у страны возможностей восстановить всю изношенную технику, зачем задействовать одновременно все танки, оправданна ли такая дорогостоящая показуха? Лишь по прошествии лет придёт понимание, что в мирное время для обучения персонала, для устройства всяких демонстраций мощи достаточно вывести хотя бы один танк из трёх… Но тогда, в предгрозовые годы, многим казалось, что нам всё нипочём, что танков у нас много, больше всех в мире, и напасть на нас не посмеют. В результате беспощадной эксплуатации чуть ли не два из каждых трёх танков нуждались по крайней мере в среднем, а то и в капитальном ремонте. И это перед самой войной!..»[170].

Так честно и прямо объяснил генерал Д.Д. Лелюшенко И.В. Сталину куда подевалась большая часть из тех двадцати с лишним тысяч танков, которыми Красная Армия располагала перед войной. А Никита Сергеевич с высокой трибуны дурил головы делегатам съезда: «Промышленность не была мобилизована!.. Танков было мало!.. Сталин валял дурака!..»

Об одном таком эпизоде, как Сталин перед войной «валял дурака», рассказал в своих воспоминаниях А.И. Микоян:

«В 1939 г. у И.В. Сталина возникла идея закупить на случай войны стратегические материалы, которых у нас было недостаточно, и создать их запасы. Но об этом абсолютно никто не должен был знать. Он мне сказал одному и поручил действовать. В моё распоряжение выделялась большая сумма валюты.

В составе Наркомата внешней торговли СССР находилось Таможенное управление, которое имело склады для хранения импортных товаров. И вот я решил создать в недрах Таможенного управления, но фактически от него независимую организацию по закупке и хранению стратегических материалов. Такая организация была создана. Она подчинялась только мне, как наркому внешней торговли. Её возглавил инженер Васильев, который формально числился как заместитель начальника Таможенного управления, а на деле был полностью от него независим и отчитывался о своей деятельности только передо мной.

За довольно короткий срок было закуплено за границей значительное количество высококачественных остродефицитных стратегических товаров и сырья: каучук, олово, медь, цинк, свинец, алюминий, никель, кобальт, висмут, кадмий, магний, ртуть, алмазы, ферровольфрам, феррованадий, ферромолибден, феррохром, ферромарганец, ферротитан, ферросилиций, молибденовый концентрат. Первоначально всё это хранилось на таможенных складах, расположенных в приграничных районах. Когда же угроза войны возросла, решили эти запасы перебазировать подальше от границы.

В восточных районах страны имелись большие хлебные склады. Их освободили и туда перевезли основные стратегические запасы, а склады стали числиться за Таможенным управлением. Находившиеся там запасы для всех были совершенно секретными. Они не входили в мобилизационные планы и в них не учитывались. Сталин очень интересовался всем этим делом. Я ему регулярно докладывал о ходе закупки и образования запасов и об организации их хранения»[171].

«Сталин был очень далёк от понимания той реальной обстановки, которая складывалась на фронтах»

Очередная сказка Хрущёва. Ярким примером понимания фронтовой обстановки стал сталинский приказ № 227 от 28 июля 1942 года, вошедший в историю под названием «Ни шагу назад!» Именно И.В. Сталин оценил всю трагичность сложившейся военной ситуации, именно Сталин поставил перед Красной Армией конкретные задачи, выполнив которые, можно было одержать победу над немецко-фашистскими войсками.

Приказ № 227 гласил:

«Враг бросает на фронт всё новые силы и, не считаясь с большими для него потерями, лезет вперёд, рвётся вглубь Советского Союза, захватывает новые районы, опустошает и разоряет наши города и села, насилует, грабит и убивает советское население. Бои идут в районе Воронежа, на Дону, на юге у ворот Северного Кавказа. Немецкие оккупанты рвутся к Сталинграду, к Волге и хотят любой ценой захватить Кубань, Северный Кавказ с их нефтяными и хлебными богатствами. Враг уже захватил Ворошиловград, Старобельск, Россошь, Купянск, Валуйки, Новочеркасск, Ростов-на-Дону, половину Воронежа…

После потери Украины, Белоруссии, Прибалтики, Донбасса и других областей у нас стало меньше территории, стало быть, стало намного меньше людей, хлеба, металла, заводов, фабрик. Мы потеряли более 70 млн населения, более 800 млн пудов хлеба в год и более 10 млн тонн металла в год… Отступать дальше – значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину. Каждый новый клочок оставленной нами территории будет всемерно усиливать врага и всемерно ослаблять нашу оборону, нашу Родину.

Поэтому надо в корне пресекать разговоры о том, что мы имеем возможность без конца отступать, что у нас много территории, страна наша велика и богата, населения много, хлеба всегда будет в избытке. Такие разговоры являются лживыми и вредными, они ослабляют нас и усиливают врага, ибо если не прекратим отступления, останемся без хлеба, без топлива, без металла, без сырья, без фабрик и заводов, без железных дорог.

Из этого следует, что пора кончить отступление.

Ни шагу назад! Таким теперь должен быть наш главный призыв.

Надо упорно, до последней капли крови защищать каждую позицию, каждый метр советской территории, цепляться за каждый клочок советской земли и отстаивать его до последней возможности.

Наша Родина переживает тяжёлые дни. Мы должны остановить, а затем отбросить и разгромить врага, чего бы это нам ни стоило. Немцы не так сильны, как это кажется паникёрам. Они напрягают последние силы. Выдержать их удар сейчас – это значит обеспечить за нами победу.

Можем ли мы выдержать удар, а потом отбросить врага на запад? Да, можем, ибо наши фабрики и заводы в тылу работают теперь прекрасно, и наш фронт получает всё больше и больше самолётов, танков, артиллерии, миномётов.

Чего же у нас не хватает?

Не хватает порядка и дисциплины в ротах, полках, дивизиях, в танковых частях, в авиаэскадрильях. В этом теперь наш главный недостаток. Мы должны установить в нашей армии строжайший порядок и железную дисциплину, если мы хотим спасти положение и отстоять свою Родину…

Паникёры и трусы должны истребляться на месте.

Отныне железным законом дисциплины для каждого командира, красноармейца, политработника должно явиться требование – ни шагу назад без приказа высшего командования»[172].

Если это «непонимание реальной обстановки», то что же тогда «понимание»?

Сталин мешал военным

Послушаем самих военных.

Историк А.М. Самсонов:

«И.В. Сталин как Верховный Главнокомандующий умел учитывать рекомендации окружавших его военных. Огромный опыт государственной и партийно-политической деятельности позволял ему быстро овладевать специальными знаниями, необходимыми для повседневного руководства вооружёнными действиями в условиях второй мировой войны»[173].

П.А. Ротмистров, главный маршал бронетанковых ВОЙСК:

«Обсуждение вопроса продолжалось около двух часов. И.В. Сталина заинтересовали и высказанные мною взгляды на применение танковых армий в наступательных операциях. Они сводились к тому, что танковые армии следует использовать как средство командующего фронтом и даже Ставки Верховного Главнокомандования для нанесения массированных ударов прежде всего по танковым группировкам противника на главных направлениях без указания им полос наступления, которые лишь сковывают манёвр танков.

Чувствовалось, что Сталин хорошо понимает значение массированного применения танковых войск и не одного меня заслушивал по этому вопросу»[174].

П.Г. Григоренко, генерал-лейтенант (диссидент и антисталинист!):

«С лёгкой руки И.С. Хрущёва получила распространение мысль о военной бесталанности Сталина, о том, что Сталин был только номинальным Главнокомандующим, а выполнял эту роль фактически кто-то другой. Причём на Западе широко распространено убеждение, что Главкомом фактически был Жуков. Чтобы согласиться с этим, надо совсем не принимать во внимание личностные данные Сталина и Жукова. В самом деле, можно ли представить себе, чтобы Сталин терпел, в его положении неограниченного диктатора, человека, который стоит над ним, над Сталиным…

Жуков, может быть, и талантливее других маршалов, но над их общим уровнем не поднимался. Он не мог быть Главнокомандующим. Война была коалиционной, и для такой войны у Жукова просто кругозора не хватало. Главнокомандование включало не только битву под Москвой, сражение под Сталинградом и на Орловско-Курской дуге, но и Тегеранское, Ялтинское и Потсдамское совещания. Это тоже были «битвы». И Жуков в них не участвовал. Получение вооружения и стратегического сырья – это тоже забота, причём одна из важнейших забот Главнокомандующего, но Жуков никогда этим не занимался. А Сталин занимался. Да ещё как!

…Оперативные и стратегические решения, начиная с разгрома немцев под Москвой, согласование усилий фронтов, родов войск и авиации – вне серьёзной критики. То, безусловно, не заслуга одного Сталина. Но нельзя также сказать, что это делалось без него. Да, не он создавал замыслы операций и, тем более, их планировал. На то есть генеральный штаб. Для этого же Сталин вызывал перед началом соответствующих операций командующих фронтами с группами штабных работников. Это было действительно коллективное творчество. Сталин, в конце концов, усвоил не только необходимость военных специалистов, но и научился прислушиваться к ним, ценить их мнение. Но при этом сам не уклонялся. Его участие чувствуется в разработке всех операций.

..Блестящие наступательные операции советских войск являют собой образцы военного искусства. Многие поколения военных во всём мире будут изучать эти операции, и никому не придёт в голову доказывать, что они готовились и проводились без участия Сталина или, тем более, вопреки его воле…»[175].

А.Е. Голованов, главный маршал авиации:

«..Когда мы вернулись в Москву, нас принял Сталин и спросил, что нужно для победы под Сталинградом. Маленков, а затем Жуков изложили свои соображения. Когда очередь дошла до меня, Сталин, наверное, думал, что я буду говорить об авиации, но я сказал:

– Для победы под Сталинградом нужно немедленно снять Ерёменко и Хрущёва.

– А кого вместо Ерёменко? – спросил Сталин.

– Кандидатура может быть только одна: Рокоссовский.

Жуков и Маленков поддержали моё предложение.

– Согласен, – сказал Сталин.

Так командующим фронтом под Сталинградом стал великий советский полководец Константин Константинович Рокоссовский, который блестяще провёл операцию “Кольцо” по окружению и разгрому немецких войск»[176].

К.А. Мерецков, Маршал Советского Союза:

«В середине февраля 1944 года меня срочно вызвали в Ставку. Причина вызова оказалась для меня неожиданной: Волховский фронт ликвидировался, его войска передавались Ленинградскому фронту, а я назначался командующим Карельским фронтом. Эта перемена меня не очень-то обрадовала. Я уже давно просился на Западное направление. А теперь, когда наши войска стояли у границ Белоруссии, территория которой мне была хорошо знакома ещё по довоенной службе, перевод на север казался мне нежелательным. Так я и сказал в Ставке. Но И.В. Сталин ответил примерно следующее: “Вы хорошо знаете и северное направление. К тому же вы приобрели опыт ведения наступательных операций в сложных условиях лесисто-болотистой местности. Вам и карты в руки, тем более, что ещё в 1939–1940 годах, во время советско-финляндской войны вы командовали армией на Выборгском направлении и прорывали линию Маннергейма. Назначать же на Карельский фронт другого человека, совсем не знающего особенностей этого театра военных действий и не имеющего опыта ведения боёв в условиях Карелии и Заполярья, в настоящее время нецелесообразно, так как это связано с затяжкой организации разгрома врага. Всякому другому командующему пришлось бы переучиваться, на что ушло бы много времени. А его-то у нас как раз и нет”.

Против таких доводов возражать было трудно»[177].

К.К. Рокоссовский, Маршал Советского Союза:

«Окончательно план наступления отрабатывался в Ставке 22 и 23 мая. Наши соображения о наступлении войск левого крыла на люблинском направлении были одобрены, а вот решение о двух ударах на правом крыле подверглось критике. Верховный Главнокомандующий и его заместители настаивали на том, чтобы нанести один главный удар – с плацдарма на Днепре (район Рогачёва), находившегося в руках 3-й армии. Дважды мне предлагали выйти в соседнюю комнату, чтобы продумать предложение Ставки. После каждого такого “продумывания” приходилось с новой силой отстаивать своё решение. Убедившись, что я твёрдо настаиваю на нашей точке зрения, Сталин утвердил план операции в том виде, как мы его представили.

– Настойчивость командующего фронтом, – сказал он, – доказывает, что организация наступления тщательно продумана. А это надёжная гарантия успеха»[178].

Во время войны многие вопросы решались помимо Сталина

В постановлении от 26 июня 1956 года утверждалось:

«Известно, что именно в период войны члены ЦК, а также выдающиеся советские военачальники взяли в свои руки определённые участки деятельности в тылу и на фронте, самостоятельно принимали решения и своей организационной, политической, хозяйственной и военной работой, вместе с местными партийными и советскими организациями обеспечивали победу советского народа в войне»[179].

Итак, анархия – мать порядка! Каждый, кто хотел, приходил в Ставку, в Совнарком, в Политбюро и на личное усмотрение «брал в свои руки определённые участки деятельности». А Сталин, очевидно, каждого такого пришельца поощрял: «Хватайте суверенитеты, кто сколько сможет проглотить!»

Сущий бред! Наша страна победила именно потому, что все главные вопросы ведения войны и организации народного хозяйства решались исключительно централизованно, без всякой партизанщины и местничества. Принятие окончательных решений всегда замыкалось на И.В. Сталине, как на председателе ГКО, председателе Совнаркома, Верховном Главнокомандующем и генеральном секретаре ЦК ВКП(б). Всё, что было положено решать согласно должностным обязанностям перечисленных выше постов – решал исключительно И.В. Сталин и больше никто.

Это вовсе не означало, что Сталин подавлял всякую чужую инициативу. Наоборот, любую продуманную, разумную инициативу Сталин всячески поддерживал. Главный маршал авиации А.Е. Голованов в своих воспоминаниях подчёркивал, что даже в самые тяжёлые годы войны Сталин с большим вниманием относился ко всему новому, прогрессивному, необходимому. Прислушаемся и к мнению наркома сельского хозяйства И.А. Бенедиктова:

«Сталин обычно исходил из интересов дела и, если требовалось, не стеснялся изменять уже принятые решения, ничуть не заботясь, что об этом подумают или скажут. Формальные соображения или личные амбиции для него мало значили»[180].

«Да, точка зрения Сталина, как правило, брала верх. Но происходило это потому, что он объективней, всесторонней продумывал проблемы, видел дальше и глубже других»[181].

«Сталин, ставивший на первое место интересы дела, принимал решения, как правило, выслушав мнения наиболее авторитетных специалистов, включая противоречащие точке зрения, к которой склонялся он сам»[182].

Народный комиссар тяжёлого машиностроения В.А. Малышев знал твёрдо: «…если вопрос подготовить капитально, обдумать со всех сторон, у Сталина он проходил почти всегда»[183].

Впрочем, иногда кое-кто «инициативу» проявлял. Но чем это заканчивалось? Об одном таком эпизоде рассказал генерал армии С.М. Штеменко:

«…без ведома Ставки командующим артиллерией Красной Армии Главным маршалом артиллерии Н.Н. Вороновым были разработаны и представлены на утверждение два устава: 29 мая 1944 г. – Боевой устав зенитной артиллерии, а 18 октября того же года – Боевой устав артиллерии Красной Армии. Оба устава были утверждены Маршалом Советского Союза Г.К. Жуковым.

В назначенный день наш доклад по обстановке на фронтах и по “делу об уставах” начался сразу после заседания Политбюро. И.В. Сталин долго ходил по кабинету и, обращаясь к членам Политбюро, сказал:

– Надо по этому случаю издать приказ. Генштабу, наверное, неудобно писать про двух больших начальников, поэтому мы сами напишем.

29 мая 1944 года, – начал диктовать И.В. Сталин-Главным маршалом артиллерии тов. Вороновым был представлен на утверждение зам. Наркома маршала Жукова без предварительного одобрения со стороны Ставки Верховного Главнокомандования Боевой устав зенитной артиллерии Красной Армии (две части).

Затем, посмотрев в уставы, лежавшие у него на столе, продолжил:

– 18 октября 1944 года, также без представления и без доклада Ставке Верховного Главнокомандования, тов. Вороновым был внесён на утверждение маршала Жукова Боевой устав артиллерии Красной Армии.

Маршалом Жуковым без достаточной проверки, без вызова и опроса людей с фронта и без доклада Ставке указанные уставы были утверждены и введены в действие.

Немного помедлив, Сталин продолжал:

– Проверка показала, что эти уставы в связи с поспешностью, допущенной при их утверждении, имеют серьёзные пробелы, они не учитывают ряда новых систем орудий и не увязаны с планом принятия уставов артиллерии Красной Армии.

Нужно сказать, что Верховный Главнокомандующий обычно пояснял причину, вызывающую необходимость того или иного приказа. Так он поступил и сейчас.

– Народный комиссариат обороны исходит из того, что устав – это не приказ, имеющий силу на короткий срок. Устав – это свод законов для Красной Армии на годы. Поэтому требуется перед утверждением устава тщательная его проверка с вызовом товарищей с фронта. В таком порядке был утверждён Боевой устав пехоты. В таком же порядке надо было вести работу при представлении на утверждение и этих уставов, чтобы не допустить ошибок и чтобы попусту не наказывать потом военнослужащих из-за нарушения дефектных уставов. Приходится установить, что тов. Воронов пренебрёг этим методом выработки и представления на утверждение уставов, а маршал Жуков забыл о нём…

Теперь наступила очередь заключительной части приказа. Все присутствующие внимательно слушали. И.В. Сталин ровно и твёрдо произнёс:

– В связи с этим… – И затем, чуть помедлив, словно подчёркивая смысл, продиктовал: – Первое. Отменяю, – опять посмотрел в уставы, где были проставлены номера приказов, – приказы № 76 и 77 от 29 мая 1944 года и 209 от 18 октября 1944 года заместителя Наркома обороны СССР маршала Жукова об утверждении и введении в действие Боевого устава зенитной артиллерии и Боевого устава артиллерии Красной Армии.

Второе. Ставлю на вид Главному маршалу артиллерии товарищу Воронову несерьёзное отношение к вопросу об уставах артиллерии.

Третье. Обязываю маршала Жукова впредь не допускать торопливости при решении серьёзных вопросов.

Приказываю:

Для просмотра и проверки указанных выше уставов образовать комиссии:

а) комиссию по просмотру и проверке Боевого устава зенитной артиллерии;

б) комиссию по просмотру и проверке Боевого устава артиллерии.

Заместителю Народного комиссара обороны СССР товарищу Булганину определить состав комиссий и представить мне на утверждение.

Настоящий приказ разослать всем командующим фронтами (округами), армиями, начальникам главных и центральных управлений и командующим родов войск Наркомата обороны СССР…

Мы, да и все другие, кого это касалось, запомнили этот урок навсегда»[184].

Сталин за всю отечественную войну не был ни на одном участке фронта

Когда нет аргументов, то, как говорится, «на безрыбье и рак – рыба». Поставим вопрос: нужны ли были поездки Верховного Главнокомандующего на действующие фронты? Какая от этого польза? И в чём смысл таких визитов? Во-первых, любой приезд высокого начальства вносит определённый элемент нервозности для подчинённых. Во-вторых, чем заниматься Верховному на переднем крае: проверять глубину отрытых окопов и контролировать, какого качества солдатские обеды на полевых кухнях – так, что ли? В-третьих, вражеская разведка ведь тоже не дремлет.

Писатель К.М. Симонов неоднократно встречался и разговаривал со многими выдающимися советскими военачальниками. И вот что он писал после встреч с маршалом Коневым:

«Я среди прочих вопросов задал вопрос о том, приходило ли ему, как командующему фронтом, когда-нибудь в голову, почему Сталин не бывает на фронтах, не посещает фронты, ставил ли он внутренне когда-нибудь это лыко в строку Сталину. Он наотрез сказал, что нет, он об этом никогда не думал, верней, никогда не ощущал как необходимость приездов Сталина на фронт, и поэтому и не ждал их, и не ставил в упрёк Сталину то, что он этого не делает. В этом не было никакой нужды. Находясь в Москве, в Ставке Верховного Главнокомандования, Сталин был именно в том месте, где он и должен был находиться, откуда он мог управлять всем, чем ему должно было управлять … он воспринимал географию, большие категории, крупные населённые пункты, общую стратегическую обстановку, и для того, чтобы разбираться в этих вопросах, руководить, исходя из этого, ему не было никакой необходимости выезжать на фронт»[185].

Но всё-таки выезжал ли Сталин в прифронтовые районы? Ответ на этот вопрос находим в книге Владимира Аллилуева «Аллилуевы – Сталин: Хроника одной семьи»:

«Приняв на себя Верховное Главнокомандование, Сталин превратил свою Ставку в главный мозговой военный штаб, куда стекалась вся информация, и где принимались важнейшие военные решения. И, тем не менее, он сам неоднократно выезжал на фронт, чтобы разобраться на месте в обстановке. Предоставляем слово для рассказа об этих поездках А.Т. Рыбину, который сопровождал его:

Должен сразу сказать, немало известных людей мне довелось видеть во фронтовой обстановке. И хочу отметить: Сталин был храбрее даже иных военачальников. Первый раз он выезжал на фронт в страшном июле 1941 года. Тогда на малоярославском направлении он осматривал местность, чтобы определить, где сосредоточить войска для обороны Москвы.

В сентябре 1941 года мы сопровождали его на можайско-звенигородскую линию обороны. Помню, когда проезжали какую-то деревню, пацаны узнали вождя, бежали за машинами: “Сталин на фронт едет! Ура!” Кстати, ездили, как правило, двумя машинами. На одной Сталин с двумя телохранителями, на другой – три человека охраны. Плюс на автобусе тридцать автоматчиков вспомогательной охраны.

В октябре 1941 года Верховный поехал в 16-ю армию Рокоссовского по Волоколамскому шоссе, чтобы посмотреть, как действуют “катюши”. На фронте есть неписаный закон: после залпа сразу меняй место, так как тут же последует артудар и накроет авиация противника. Была осенняя распутица, и “паккард” Сталина сел на брюхо. Реактивные установки после пуска тут же ушли, а мы – застряли. Сталина пересадили в 8-цилиндровый “форд”, “паккард” подцепили танком и устремились к шоссе. А тут начался артобстрел, потом авианалёт. Знали бы фашисты…

В ноябре, за пару недель до контрнаступления, Сталин направился в село Луниха по Волоколамке, где находился фронтовой госпиталь, видимо, хотел поговорить с ранеными, вышедшими из боя. Бойцы прямо-таки опешили, когда в палате увидели вождя. А Иосиф Виссарионович по-простому поздоровался, присел на табуретку и начал расспрашивать: чем на сегодняшний день силён немецкий солдат и офицер?..

Были фронтовые поездки и в 1942 году, и в 1943-м.

…Вспоминаю такой эпизод. Приехали мы к генералу Захаркину на фронт. А тут над головами наши истребители с фашистами ведут бой. Сталин вышел из машины, смотрит вверх. А вокруг раскалённые осколки падают и шипят в мокрой траве, как змеи. Начальник охраны Власик стал уговаривать Сталина уйти в укрытие, а тот отвечает с усмешкой: “Не беспокойтесь, наша бомба мимо нас не пролетит”»[186].

«99 процентов из присутствующих здесь мало что знали и слышали о Сталине до 1924 года…»

Другими словами, Сталин был законспирирован так же глубоко, как легендарный разведчик Штирлиц. До 1924 года о Сталине не только народ не знал, но даже и члены партии о его существовании не догадывались. Не про Сталина ли Герберт Уэллс написал свой знаменитый роман «Человек-невидимка»?

Как можно говорить такое, когда И.В. Сталин принимал активнейшее участие в революционной борьбе, в руководстве Октябрьской революцией, в Гражданской войне?

Революционная деятельность И.В. Джугашвили в Тифлисе, Батуме и Баку – об этом никто не знал.

«Наказ петербургских рабочих своему рабочему депутату», написанный И.В. Сталиным в 1912 году – об этом никто не знал.

Деятельность И.В. Сталина в 1917 году в Петрограде при подготовке Октябрьской революции – об этом никто не знал.

Участие И.В. Сталина в Гражданской войне – оборона Царицына, Пермь, Петроград, Южный фронт, Юго-Западный фронт – об этом никто не знал.

Работа И.В. Сталина на посту наркома по делам национальностей – об этом никто не знал.

Работа И.В. Сталина в ЦК и в Политбюро – об этом никто не знал.

Выступления И.В. Сталина на партийных конференциях и съездах – об этом тоже никто не знал.

Так замаскировался Сталин, что его, по выражению поэта Владимира Маяковского, «…с ГПУ и то не сыщешь!»

«Сталин отгородился от народа, он никуда не выезжал»

Интересно знать, существует ли формула, по которой можно определять: вот этот руководитель живёт вместе с народом, а тот – от народа совершенно оторвался и полностью отгородился. Если взять исторические аналогии, то ближе всех к народу был Пётр Великий. Не только вместе с народом корабли рубил, но даже и в трактирах бражничал. Казалось бы, такого царя все от мала до велика должны были любить. Но почему-то буквально половина страны считала Петра Алексеевича антихристом.

Ленин с 1918 года из Москвы, кроме Горок, тоже никуда не выезжал. Но у Хрущёва по этой части к Владимиру Ильичу претензий не было. А вот к Сталину придрался.

Так, может быть, связь с народом определяется вовсе не тем, живёт ли человек на одном месте или постоянно вояжирует?

Могут возразить, что Ленин был связан с людьми, принимал ходоков и т. п.

Но ведь и Сталин не «жил анахоретом». Вот что рассказывает главный маршал авиации А.Е. Голованов:

«Вся жизнь Сталина, которую мне довелось наблюдать в течение ряда лет, заключалась в работе. Где бы он ни был – дома, на работе или на отдыхе, – работа, работа и работа. Везде и всюду работа. Везде и всюду дела и люди, люди и дела. Огромное число людей побывало у Сталина! Рабочие и учёные, маршалы и солдаты… Видимо поэтому он знал дела лучше других руководителей. Непосредственное общение с людьми, умение устанавливать с ними контакт, заставить их говорить свободно, своими словами и мыслями, а не по трафарету, давало ему возможность вникать во все детали»[187].