Закатные гарики. Вечерний звон (сборник)

поймут, когда уже я замолчу,

и жалко мне порой, что Бога нет,

я столько рассказать Ему хочу!

* * *

Любые наши умозрения

венчает вывод горемычный,

что здесь нас точит

червь сомнения,

а после смерти —

червь обычный.

* * *

Величественна и проста

в делах житейских роль Господня:

никто, как Он, отверз уста

у тех, кто выпить звал сегодня.

* * *

Старение – тяжкое бедствие,

к закату умнеют мужчины,

но пакостно мне это следствие

от пакостной этой причины.

* * *

Меня пересолив и переперчив,

Господь уравновесил это так,

что стал я неразборчиво доверчив

и каждого жалею, как мудак.

* * *

Я изо всех душевных сил

ценю творения культуры,

хотя по пьянке оросил

немало уличной скульптуры.

* * *

Я дивлюсь устройству мира:

ведь ни разу воробей,

хоть и наглый и проныра,

а не трахал голубей.

* * *

Я времени себе не выбирал,

оно других не лучше и не хуже,

но те, кто мог бы вырасти в коралл,

комками пролежали в мелкой луже.

* * *

Я думаю – украдкой и тайком, —

насколько легче жить на склоне лет,

и спать как хорошо со стариком:

и вроде бы он есть, и вроде нет.

* * *

Забыть об одиночестве попытка,

любовь разнообразием богата:

у молодости – радости избытка,

у старости – роскошество заката.

* * *

За глину, что вместе месили,

за долю в убогом куске

подвержен еврей из России

тяжелой славянской тоске.

* * *

Хоть живу я благоденно и чинно,

а в затмениях души знаю толк;

настоящая тоска – беспричинна,

от нее так на луну воет волк.

* * *

Мы стали снисходительно терпеть

излишества чужого поведения:

нет сил уже ни злиться, ни кипеть,

и наша доброта – от оскудения.

* * *

Когда я сам себе перечу,

двоюсь настолько, что пугаюсь:

я то бегу себе навстречу,

то разминусь и разбегаюсь.

* * *

Я недвижен в уюте домашнем,

как бы время ни мчалось в окне;

я сегодня остался вчерашним,

это завтра оценят во мне.

* * *

Угрюмо замыкаюсь я, когда

напившаяся нелюдь и ублюдки

мне дружбу предлагают навсегда

и души облегчают, как желудки.

* * *

Время дикое, странное, смутное

над Россией – ни ночь, ни заря,

то ли что-то родит она путное,

то ли снова найдет упыря.

* * *

Невольно ум зайдет за разум,

такого мир не видел сроду:

огромный лагерь весь и сразу

внезапно вышел на свободу.

* * *

Давно уже в себя я погружен,

и в этой благодатной пустоте

я слишком сам собою окружен,

чтоб думать о толкучей суете.

* * *

С восторгом я житейский ем кулич,

но вдосталь мне мешает насладиться

висящая над нами, словно бич,

паскудная обязанность трудиться.

* * *

Зевая от позывов омерзения,

читаю чьи-то творческие корчи,

где всюду по извивам умозрения

витает аромат неясной порчи.

* * *

Мы зорче и мягче, старея

в осенних любовных объятьях,

глаза наши видят острее,

когда нам пора закрывать их.

* * *

Сегодня – время скепсиса. Потом

(неверие не в силах долго длиться)

появится какой-нибудь фантом

и снова озарит умы и лица.

* * *

Куражится в мозгу моем вино

в извилинах обоих полушарий;

здоровье для того нам и дано,

чтоб мы его со вкусом разрушали.

* * *

В его лице – такая скверна,

глаз отвести я не могу

и думаю: Кащей, наверно,

тайком любил Бабу-ягу.

* * *

Могу всегда сказать я честно,

что безусловный патриот:

я всюду думаю про место,

откуда вышел мой народ.

* * *

Благоволение небес

нам если светит на пути,

то совращает нас не бес,

а чистый ангел во плоти.

* * *

От нежных песен дев кудлатых

во мне бурлит, как тонкий яд,

мечта пернатых и женатых —

лететь куда глаза глядят.

* * *

Не те, кого не замечаем,

а те, с кем соли съели пуд

и в ком давно души не чаем,

нас неожиданно ебут.

* * *

Люблю вечернее томление,

сижу, застыв, как истукан,

а вялых мыслей шевеление

родит бутылку и стакан.

* * *

Всегда сулит улов и фарт

надежда – врунья и беглянка,

а дальше губит нас азарт

или случайная подлянка.

* * *

Что стал я ветхий старичок,

меня не гложет грусть,

хотя снаружи я сморчок,

внутри – соленый груздь.

* * *

Душа полна пренебрежения

к боязни сгинуть и пропасть,

напрасны все остережения,

когда уму диктует страсть.

* * *

Не ведает ни берега, ни дна

слияние судьбы и линий личных,

наружная живется жизнь одна,

а внутренние – несколько различных.

* * *

Мы когда судьбе своей перечим,

то из пустоты издалека

дружески ложится нам на плечи

легкая незримая рука.

* * *

Чтобы избегнуть липких нитей

хлопот и тягот вероятных,

я сторонюсь любых событий,

душе и разуму невнятных.

* * *

Конечно, это горестно и грустно,

однако это факты говорят:

евреи правят миром так искусно,

что сами себе пакости творят.

* * *

Характер мира – символический,

но как мы смыслы ни толкуй,

а символ истинно фаллический

и безусловный – только хуй.

* * *

Бог учел в живой природе

даже духа дуновение:

если деньги на исходе,

то приходит вдохновение.

* * *

Земное бытие мое густое —

не лишнее в цепи людской звено,

я сеял бесполезное, пустое,

никчемное, но все-таки зерно.

* * *

Сижу я с гостями и тихо зверею,

лицо – карнавал восхищения:

за что пожилому больному еврею

такое богатство общения?

* * *

Есть между сном и пробуждением

души и разума игра,

где ощущаешь с наслаждением,

что гаснуть вовсе не пора.

* * *

Век ушел. В огне его и блуде

яркая особенность была:

всюду вышли маленькие люди

на большие мокрые дела.

* * *

Я друг зеленых насаждений

с тех лет, когда был полон сил

и много дивных услаждений

в тени их зарослей вкусил.

* * *

Уже давно стихов моих

течет расплавленный металл,

не сможет мир забыть о них,

поскольку мир их не читал.

* * *

Не зря читал я книги,

дух мой рос,

дает сейчас мой разум безразмерный

на самый заковыристый вопрос —

ответ молниеносный и неверный.

* * *

Я с незапамятной поры

душой усвоил весть благую,

что смерть – не выход из игры,

а переход в игру другую.

* * *

Давно уже явилось невзначай

ко мне одно высокое наитие:

чем гуще мы завариваем чай,

тем лучшее выходит чаепитие.

* * *

Еврейский дух – слегка юродивый,

и зря еврей умом гордится,

повсюду слепо числя родиной

чужую землю, где родится.

* * *

Как долго гнил ты,

бедный фрукт,

и внешне тухлый, и с изнанки,

ты не мерзавец, ты – продукт

российской черной лихоманки.

* * *

Выбрав одинокую свободу,

к людям я с общеньем не вяжусь,

ибо я примкну еще к народу

и в земле с ним рядом належусь.

* * *

Совершенно обычных детей

мы с женой, слава Богу, родители;

пролагателей новых путей

пусть рожают и терпят любители.

* * *

Хотя стихи – не то, что проза,

в них дух единого призвания,

и зря у кала и навоза

такие разные названия.

* * *

В обед я рюмку водки

пью под суп

и к ночи – до бровей уже налит,

а те, кто на меня имеет зуб,

гадают, почему он так болит.

* * *

Все помыслы, мечты и упования

становятся живей от выливания.

* * *

Дух надежды людям так угоден,

что на свете нету постояннее

мифа, что по смерти мы уходим

в некое иное состояние.

* * *

На некоторой стадии подпития

все видится ясней, и потому

становятся понятными события,

загадочные трезвому уму.

* * *

Густеет, оседая, мыслей соль,

покуда мы свой камень

в гору катим:

бесплатна в этой жизни —

только боль,

за радости мы позже круто платим.

* * *

Обманываться – глупо и не надо,

ведь истинный пастух от нас сокрыт,

а рвутся все козлы возглавить стадо —

чтоб есть из лакированных корыт.

* * *

Финал кино: стоит кольцом

десяток близких над мужчиной,

а я меж них лежу с лицом,

чуть опечаленным кончиной.

* * *

Жизнь моя ушла на ловлю слова,

службу совратительному змею;

бросил бы я это, но другого

делать ничего я не умею.

* * *

Сотрись, не подводи меня, гримаса,

пора уже привыкнуть,

что ровесники,

которые ни рыба и ни мясо,

известны как орлы и буревестники.

* * *

Моя шальная голова

не переносит воздержания

и любит низкие слова

за высоту их содержания.

* * *

Я злюсь, когда с собой я ссорюсь,

переча собственной натуре,

а злит меня зануда-совесть:

никак не спится этой дуре.

* * *

Политики весьма, конечно, разны,

и разные блины они пекут,

но пахнут одинаково миазмы,

которые из кухонь их текут.

* * *

Уже для этой жизни староват

я стал, хотя умишко —

в полной целости;

все время перед кем-то виноват

оказываюсь я по мягкотелости.

* * *

В российской оперетте

исторической

теперь уже боюсь я не солистов,

а слипшихся слюной

патриотической

хористов и проснувшихся статистов.

* * *

Возможно, мыслю я убого,

но я уверен, как и прежде:

плоть обнаженная – намного

духовней, нежели в одежде.

* * *

Девицы с мечтами бредовыми,

которым в замужестве пресно,

душевно становятся вдовами

гораздо скорей, чем телесно.

* * *

Печально мне, что нет лечения

от угасания влечения.

* * *

Конечно, Ты меня, Господь,

простишь

за то, что не молился, а читал,

к тому же свято чтил я

Твой престиж:

в субботу – алкоголь предпочитал.

* * *

Весь век меня то Бог, то дьявол

толкали в новую игру,

на нарах я баланду хавал,

а на банкетах ел икру.

Я написать хочу об этом,

но стал я путаться с годами:

не то я крыл туза валетом,

не то совал десятку даме.

Плывут неясной чередой

туманы дня, туманы ночи…

Когда-то был я молодой,

за что-то баб любил я очень.

* * *

Где б теперь ни жили,

с нами навсегда

многовековая русская беда.

* * *

Век мой суетен, шумен, жесток,

и храню в нем безмолвие я;

чтоб реветь – я не горный поток,

чтоб журчать – я ничья не струя.

* * *

Подумав, я бываю поражен,

какие фраера мы и пижоны:

ведь как бы мы любили наших жен,

когда б они чужие были жены!

* * *

Везде, где пьют из общей чаши,

где песни звук и звон бокалов,

на всяком пире жизни нашей

вокруг полным-полно шакалов.

* * *

Да, мечта не могла

быть не мутная,

но не думалось даже украдкой,

что свобода – шалава беспутная

с уголовно крученой повадкой.

* * *

Скудеет жизни вещество,

и явно стоит описания,

как возрастает мастерство

по мере телоугасания.

* * *

Господь безжалостно свиреп,

но стихотворцам, если нищи,

дает перо, вино и хлеб,

а ближе к ночи – девок ищет.

* * *

Еще едва-едва вошел в кураж,

пора уже отсюда убывать,

а чувство – что несу большой багаж,

который не успел распаковать.

* * *

Очень я игривый был щенок,

но, дожив до старческих седин,

менее всего я одинок

именно в часы, когда один.

* * *

Везде, где нет запоров у дверей

и каждый для любого – брат и друг,

еврей готов забыть, что он еврей,

однако это помнят все вокруг.

* * *

Всецело доверясь остатку

духовной моей вермишели,

не раз попадал я в десятку

невинной соседней мишени.

* * *

Я не пророк, не жрец, не воин,

однако есть во мне харизма,

и за беспечность я достоин

апостольства от похуизма.

* * *

Купаю уши

в мифах и парашах,

никак и никому не возражая;

еще среди живых немало наших,

но музыка вокруг – уже чужая.

* * *

Как только жить нам надоест,

и Бог не против,

Он ускоряет нам разъезд

души и плоти.

* * *

Любой повсюду и всегда

чтоб не распался коллектив,

на вольный дух нужна узда,

на вольный ум – презерватив.

* * *

Я мир осязал без перчаток

при свете, во тьме и на дне,

и крыльев моих отпечаток

не раз я оставил в гавне.

* * *

У жизни множество утех

есть за любыми поворотами,

и не прощает Бог лишь тех,

кто пренебрег Его щедротами.

* * *

Старик не просто жить устал,

но более того:

ему воздвигли пьедестал —

он ебнулся с него.

* * *

Заметил я порок врожденный

у многих творческих людей:

кипит их разум поврежденный

от явно свихнутых идей.

* * *

Всего на свете мне таинственней,

что наши вывихи ума

порой бывают ближе к истине,

чем эта истина сама.

* * *

Прогнозы тем лишь интересны,

что вместо них текут сюрпризы,

ведь даже Богу не известны

Его грядущие капризы.

* * *

Я принес из синагоги

вечной мудрости слова:

если на ночь вымыть ноги,

утром чище голова.

* * *

Сопровождает запах пиршества

мои по жизни прегрешения,

я слабый тип: люблю излишества

намного больше, чем лишения.

* * *

Ешьте много, ешьте мало,

но являйте гуманизм

и не суйте что попало

в безответный организм.

* * *

Нахожусь я в немом изумлении,

осознав, как убого живу,

ибо только в одном направлении

я по жизни все время плыву.

* * *

Бог часто ищет утешения,

вращая глобус мироздания

и в душах пафос разрушения

сменяя бредом созидания.

* * *

Я знавал не одно приключение,

но они мне не дали того,

что несло и несет заключение

в одиночке себя самого.

* * *

Нет, я пока не знаю – чей,

но принимаю как подарок,

что между пламенных свечей

еще чадит и мой огарок.

* * *

Давно уж качусь я со склона,

а глажу – наивней мальчишки —

тугое и нежное лоно

любой подвернувшейся книжки.

* * *

Писал, играл, кутил,

моя и жизни связь

калилась на огне

и мочена в вине,

но вдруг я ощутил,

угрюмо удивясь,

что колокол во мне

звонит уже по мне.

* * *

По-прежнему живя легко и праздно,

я начал ощущать острей гораздо,

что время, приближаясь к вечной ночи,

становится прозрачней и короче.

* * *

Время – лучший лекарь,

это верно,

время при любой беде поможет,

только исцеляет очень скверно:

мы чуть позже

гибнем от него же.

* * *

На время и Бога в обиде,

я думаю часто под вечер,

что те, кого хочется видеть,

не здесь уже ждут нашей встречи.

* * *

Все то же и за тридевять земель:

кишение по мелочной заботе,

хмельные пересуды пустомель,

блудливое почтение к работе.

* * *

У Бога (как мы ни зови

бесплотный образ без одежды)

есть вера в нас, но нет любви,

а потому и нет надежды.

* * *

Успеха и славы венок

тяжелой печалью прострочен:

и раньше ты был одинок,

теперь ты еще одиноче.

* * *

Развил я важное умение,

судьбе сулящее удачу:

я о себе имею мнение,

но от себя его я прячу.

* * *

Покоем обманчиво вея,

предательски время течет,

привычка нас держит сильнее,

чем держат любовь и расчет.

* * *

Ветрами времени хранимо,

вплетаясь в каждое дыхание,

течет по воздуху незримо

моей души благоухание.

* * *

Весьма, конечно, старость ощутима,

но ценным я рецептом обеспечен:

изношенной душе необходима

поливка алкоголем каждый вечер.

* * *

Былое – мелкие цветочки

на фоне будущей поры,

куда мы все в огромной бочке

бесшумно катимся с горы.

* * *

Кипят амбиции, апломбы,

пекутся пакты и процессы,

и тихо-тихо всюду бомбы

лежат, как спящие принцессы.

* * *

В соседстве с лихим окаянством

отрадно остаться изгоем,

то сном наслаждаясь, то пьянством,

то книжным беспутным запоем.

* * *

Как зоопарковый медведь,

растленный негою дремотной,

уже не в силах я взреветь

с отвагой ярости животной.

* * *

Пока течет и длится срок,

меняя краски увядания,

мой незначительный мирок

мне интересней мироздания.

* * *

Печалью душу веселя,

в журналах той эпохи нищей

люблю хлебнуть я киселя,

который был высокой пищей.

* * *

Не знаю, что в небесных высях

и что в заоблачных полях,

а тут – запутался я в мыслях,

как раньше путался в соплях.

* * *

Раскрылись выходы и входы,

но волю выдали снаружи,

и равнодушие свободы

нам тяжелее лютой стужи.

* * *

Входя на сцену из кулис,

горя огнем актерской страсти,

смотрю на зал я сверху вниз,

хотя в его я полной власти.

* * *

Повсюду, где случалось поселиться —

а были очень разные места, —

встречал я одинаковые лица,

их явно Бог лепил, когда устал.

* * *

Давно уже я понял непреложно

устройство созидательного рвения:

безденежье (когда не безнадежно) —

могучая пружина вдохновения.

* * *

При сильно лихой непогоде

тревожится дух мой еврейский,

в его генетическом коде

ковчег возникает библейский.

* * *

Езжу я по свету

чаще, дальше,

все мои скитания случайны,

только мне нигде уже,

как раньше,

голову не кружит запах тайны.

* * *

Источник ранней смерти крайне прост:

мы нервы треплем —

ради, чтобы, для —

и скрытые недуги в бурный рост

пускаются, корнями шевеля.

* * *

В России всегда

в разговоре сквозит

идея (хвалебно, по делу),

что русский еврей —

не простой паразит,

а нужный хозяйскому телу.

* * *

Вся интимная плеяда

испарилась из меня —

нету соли, нету яда, нету скрытого огня.

* * *

Только что вставая с четверенек,

мы уже кусаем удила,

многие готовы ради денег

делать даже добрые дела.

* * *

Опыт не улучшил никого;

те, кого улучшил, – врут безбожно;

опыт – это знание того,

что уже исправить невозможно.

* * *

Про подлинно серьезные утраты

жалеть имеют право лишь кастраты.

* * *

Хоть лопни, ямба от хорея

не в силах был я отличить,

хотя отменно знал еврея,

который брался научить.

* * *

Не зря из мужиков сочится стон

и жалобы, что жребий их жесток:

застенчивый досвадебный бутон

в махровый распускается цветок.

* * *

Романтик лепит ярлыки,

потом воюет с ярлыками,

а рядом режут балыки

или сидят за шашлыками.

* * *

Как метры составляют расстояние,

как весом измеряется капуста,

духовность – это просто состояние,

в котором одиночество не пусто.

* * *

Ища свой мир в себе, а не вовне,

чуть менее полощешься в гавне.

* * *

Повсюду мысли покупные,

наживы хищные ростки,

и травят газы выхлопные

душ неокрепших лепестки.

* * *

Давно про эту знал беду

мой дух молчащий:

весна бывает раз в году,

а осень – чаще.

* * *

Не раз наблюдал я,

как быстро девица,

когда уже нету одежды на ней,

от Божьего ока спеша заслониться,

свою наготу прикрывает моей.

* * *

Когда от тепла диктатуры

эпоха кишит саранчой,

бумажные стены культуры

горят или пахнут мочой.

* * *

Что многое я испытал —

лишь духу опора надежная,

накопленный мной капитал —

валюта нигде не платежная.

* * *

Обуглясь от духовного горения,

пылая упоительным огнем,

я утром написал стихотворение,

которое отнес в помойку днем.

* * *

Из рук вон хороши мои дела,

шуршащие мыслительной текучкой,

судьба меня до ручки довела,

и до сих пор пишу я этой ручкой.

* * *

Все стало фруктовей,

хмельней и колбасней,

но странно растеряны мы:

пустыня свободы —

страшней и опасней

уютного быта тюрьмы.

* * *

Сумеет, надеюсь,

однажды планета

понять по российской гульбе,

что тьма —

не простое отсутствие света,

а нечто само по себе.

* * *

Мне в уши

отовсюду льется речь,

но в этой размазне

быстротекущей

о жизни понимание извлечь

возможно из кофейной

только гущи.

* * *

Тек безжалостно и быстро

дней и лет негромкий шорох;

на хера мне Божья искра,

если высыпался порох?

* * *

Пьет соки из наследственных корней

духовная таинственная сфера,

и как бы хорошо ни жил еврей,

томят еврея гены Агасфера.

* * *

Дорога к совершенству не легка,

и нету просветления предела;

пойду-ка я приму еще пивка,

оно уже вполне захолодело.

* * *

От каждой потери и каждой отдачи

наш дух не богаче, но дышит иначе.

* * *

Едва лишь былое копни —

и мертвые птицы свистят,

и дряхлые мшистые пни

зеленой листвой шелестят.

* * *

Литавры и лавры успеха

меня не подружат с мошенником,

и чувство единого цеха

скорей разделю я с отшельником.

* * *

Цветы на полянах обильней растут

и сохнут от горя враги,

когда мы играем совместный этюд

в четыре руки и ноги.

* * *

Болванам

легче жить с болванками:

прочней семейный узелок,

когда невидимыми планками

означен общий потолок.