Гарики из Атлантиды (сборник)

368

Корни самых массовых несчастий,

гибелей в крови и слепоте —

лепятся началами от страсти

к истине, добру и красоте.

369

Науки знания несут нам,

и констатируют врачи

то несварение рассудка,

то недержание речи.

370

Чего желать? Служу отчизне,

жена готовит мне обед,

я гармоничен в этой жизни,

как на маевке – менуэт.

371

Я слабо верю в докторов

с их пересадками сердец,

и чем я более здоров,

тем неуклонней мой конец.

372

От юных до пенсионера

сейчас воруют все вокруг,

и не крадет одна Венера,

поскольку нет обеих рук.

373

Плетусь, сутулый и несвежий,

струю мораль и книжный дух,

вокруг плечистые невежи

влекут прелестных потаскух.

374

Еще лежит земля в морозе,

а у весны – уже крестины,

и шелушится на березе

тугая ветка Палестины.

375

В государстве любом век от веку —

и обманут, и в душу насрут,

а у нас человек человеку —

это друг, и товарищ, и Брут.

376

Чадит окурок дней моих

все глуше и темней,

и тонким дымом вьется стих

с испепеленных дней.

377

Когда вскипает схватка мнений

и слюни брызжут по усам,

я соглашаюсь. Из-за лени.

Но только с тем, что думал сам.

378

Среди прочих нравственных калек

я имел зарплату и заботу

выполнить завет моих коллег:

«Изя, не убейся об работу!»

379

Семья и дом. И видимость достатка.

Дышать и жить – не густо, но дают.

Я не делюсь на счастье без остатка,

и каплей этой горек мой уют.

380

Свобода мне теперь все реже снится,

я реже говорю о ней теперь,

и вялых побуждений вереница

минует замурованную дверь.

А может быть, она, моя свобода,

и прячется в отказе от нее?

Доступны книги, радует природа,

и сладко мне гниение мое.

381

Я никогда не буду классик,

имея вкус к еде и пище

и тяготея больше к кассе,

чем к доле царственной и нищей.

382

В юности тоскуя о просторах,

мы о них мечтаем и поем,

а чуть позже, заперты в конторах,

мы легко в канцлагере живем.

383

Когда мучат житейские муки

и печаль душу вялую лижет,

я немедля беру себя в руки —

той подруги, которая ближе.

384

Извечно всякий фаворит

набить кубышку норовит,

поскольку нынче – фаворит,

а завтра – задница горит.

385

Пел и горланил, как петух,

крылами бил, кипел, как кочет;

устал, остыл, совсем потух,

теперь он учит и пророчит.

386

Бывает время в жизни каждой,

когда судьба скользит из рук,

и горизонта сердце жаждет,

и тупики молчат вокруг.

387

Когда, заметно делая добрее,

уже несет по устью нас река,

черты ветхозаветного еврея

являются в морщинах старика.

388

Я никогда не лез в начальство

не от боязни вылезать,

и сметки вдоволь, и нахальства,

но лень то лаять, то лизать.

389

Поэты любят бабьи ласки

помимо ласк еще за стих,

в котором, их предав огласке,

переживут вторично их.

390

От века не скрыться в бегах,

напрасны просторные степи,

бренчат на руках и ногах

любви беспощадные цепи.

391

Когда за нами, нас достойней,

пойдут иные поколения,

пускай заметят близость бойни

как фактор нашего мышления.

392

В молодых вырастая украдкой,

накаляет их вдруг до кипения

истерическая лихорадка

исторического нетерпения.

393

Я слушаю в сладостной дрожи,

любуясь, как степью – монгол,

когда из пустого в порожнее

божественный льется глагол.

394

Я много лет себя искал

во многом множестве занятий

и вдруг нашел: держа стакан

с подругой около кровати.

395

Вот человек. При всяком строе

болел, работал, услаждался

и загибался, не усвоив,

зачем он, собственно, рождался.

396

Радостнее дни б мои текли,

я бы не печалился, мудила,

если б ось вращения Земли

через мой пупок не проходила.

397

Если стих не рвется на пространство,

большее, чем видит злоба дня,

то страдает печенью от пьянства

Прометей бенгальского огня.

398

Известно всем теперь отныне

из наших опытов крутых:

союз мерзавцев со святыми

опасен только для святых.

399

Вдруг смешно до неприличия

в душной тьме кромешных дней:

чем трагедия трагичнее,

тем фрагменты в ней смешней.

400

Увы нашей бренной природе:

стареем, ветшая, как платья,

и даже пороки проходят,

и надо спешить потакать им.

401

Не зря слывя за совратителя,

всегда и всюду злой еврей

ожидовлял путем соития

иноплеменных дочерей.

402

Терпимость Бога в небесах —

терпенье по необходимости:

Он создал Сам и терпит Сам

наш нестерпимый дом терпимости.

403

Люблю сидеть в уюте света,

вина, тепла и жирной утки,

где разглагольствуют эстеты,

а им внимают эстетутки.

404

Часы летят, как космонавты,

спаляя месяцы дотла,

ползут в глухое послезавтра

позавчерашние дела.

405

Еще не чужды мы греху,

но песни главные отпеты,

и у детей горит в паху

огонь бессмертной эстафеты.

406

Есть личности – святая простота

играет их поступки, как по нотам,

наивность – превосходная черта,

присущая творцам и идиотам.

407

Лицо нещадно бороздится

следами болей и утрат,

а жопа – нежно гладколица,

поскольку срет на все подряд.

408

Кровава и гибельна резкая ломка

высоких и древних запретов,

Россия сказала об этом негромко,

поскольку убила поэтов.

409

В повадках светит седина,

в зубах – нехватка до комплекта,

душа проедена до дна

свирепой молью интеллекта.

410

За женитьбу есть научный

и весьма весомый довод:

холостым повсюду скучно,

а женатым – только дома.

411

Порой астрономы бранятся,

перо самописца дрожит —

опять на «Летучем голландце»

развозит мацу Вечный Жид.

412

Конечно, в жизни слишком часты

мерзавцы, воры и пропойцы,

но всех страшней энтузиасты,

романтики и добровольцы.

413

Традиции наши – крутые,

зато мы ничуть не лукавим:

убитого пишем в святые,

живого – собаками травим.

414

Отчизны верные сыны,

горячим рвением полны,

отчизны верных дочерей

мы превращаем в матерей.

415

Когда кричали мне, что надо —

вперед, вперед! – я думал часто,

что превосходно к цели задом

идут гребцы и педерасты.

416

Женщине к лицу семья и дом,

гости и бесцельные расходы;

занятая умственным трудом,

женщина грешит против природы.

417

Что толку в самом райском рае,

где им отводится квартира,

тем, кто насильно умирает

на перекрестках судеб мира?

418

В России бюджет и финансы

глубокой загадкой богаты:

доходы от общего пьянства —

обильнее общей зарплаты.

419

Чем ниже вниз, тем ниже страсти;

а наверху? Наоборот?

Народ своей достоин власти,

а ей за что такой народ?

420

С утра садятся ребе

бутылку распивать,

потом кидают жребий,

и я бегу опять.

421

Чем ближе мы к земле и праху,

тем умудренней наш покой,

где юность ломится с размаху,

там старость пробует клюкой.

422

Люблю в беседах элемент

судьбы миров и звездной пыли

как тонкий аккомпанемент

к опустошению бутыли.

423

Азарт любовного пылания

с годами горестно меняется:

в душе горит огонь желания,

а тело – не воспламеняется.

424

Есть внутренняя музыка судьбы,

в душе ее мелодии играют,

и, внемля ей, безумствуют рабы,

а вольные – свой путь соразмеряют.

425

Подвижник нами душится стремительно

в обильных обвинениях нелживых,

служение смешно и подозрительно

для служащих, прислуги и служивых.

426

Вот человек: высок и низок,

до гроба предан и предатель,

вчера враждебен, завтра близок,

герой в огне и трус в халате.

427

Жизнь – одоление материи,

пространства, времени, природы,

а не кретинства, лицемерия

и хамства гнилостной породы.

428

Путем непрямым, но фатальным

спешат наши судьбы куда-то,

вершатся исходом летальным,

и дни обращаются в даты.

429

У Фрумы – характер угрюмый,

но женский у Фрумы талант:

Абрам в обрамлении Фрумы

стал чистой воды бриллиант.

430

Удачливость судьбы или провальность

различны в переменном освещении,

фортуна – субъективная реальность,

даруемая в личном ощущении.

431

Какая это дивная затея —

стихи писать, слова перебирая,

то жарко от удачи холодея,

то холодно свой пламень озирая.

432

На плаху здесь возводится струна,

и рвут ее – нет звука безобразней,

азартно аплодирует страна

и плачет, расходясь от места казни.

433

Счастье всем, лишь выигрыши знавшим,

что же до других в житейской гуще —

сдавшимся страшней, чем проигравшим,

думать о бессоннице грядущей.

434

Наряды стали вдруг длиннее,

навязан бабам жуткий стиль —

международные евреи

реализуют свой текстиль.

435

Поступки выбирая, как дорогу,

беречь лицо храню обыкновение,

лицо мы обретаем понемногу,

теряем – за единое мгновение.

436

Изведавшие воздуха тюрьмы

полны необъяснимой ностальгии,

пожизненно уже другие мы,

не лучше и не хуже, но другие.

437

Устройство мироздания посредственно,

как циники твердят и старики:

вее худшее случается естественно,

хорошее – творится вопреки.

438

Время тянет в эмиграцию

от российских берегов

удивительную нацию —

всехних внутренних врагов.

439

В любом из разных мест,

где мы ютимся вместе,

одни несут свой крест,

другие – носят крестик.

440

Застенчив и самонадеян,

всегда с людьми, везде один,

меж русских был я иудеем,

а меж евреев – славянин.

441

С годами дни становятся короче,

несбывшееся вяжется узлом,

и полнятся томительные ночи

пленительными снами о былом.

442

Я верю в честность, верю в честь,

но зорок без отдохновения:

у всякой нравственности есть

свой личный камень споткновения.

443

Нисколько нет особого геройства

в азарте, игровом и добросовестном,

но ценное и редкостное свойство —

умение проигрывать с достоинством.

444

Отменно, что пожить нам довелось.

Что коротко – единственная жалость.

Работа проедает нас насквозь,

а близкие изводят что осталось.

445

Раздвоение и нужно и возможно

в нашем деле, неизвестностью чреватом,

будь безумен в созидании, художник,

но трезвей, имея дело с результатом.

446

Конечно, дважды два – всегда четыре,

конечно, неизменны расстояния,

но все, что мы любили в этом мире,

прекраснеет в минуты расставания.

447

Нас постепенно жизни проза

любовно гладит по щекам,

и слезы раннего склероза

текут из глаз по пустякам.

448

Нет пока толпы на лобном месте,

нет еще трезвона с каланчи,

в дружеском застолье с нами вместе

завтрашние наши палачи.

449

Мы за вождями дружной гущей

готовы лезть в огонь и воду,

властям опасен лишь непьющий,

но он враждебен и народу.

450

Мы все учились понемногу,

сменив учебники не раз,

и неспособность к диалогу

апломбом зубы скалит в нас.

451

Клеймя то подлецов, то палачей,

мы нежимся, заочный суд устроив,

но счастливы – от мерзких мелочей

в характерах талантов и героев.

452

Приходят, проходят, стираются годы,

слетает, желтея, исписанный лист,

прозрачен и призрачен воздух свободы,

тюремный – удушлив, тяжел и нечист.

453

С утра в себе огонь мы легче тушим

и многие слова берем назад,

но утренняя трезвость нашим душам

вреднее, чем полуночный азарт.

454

Жена – в тоску, в запой – шалава,

а сам усоп – и был таков,

и над могилой веет слава —

коктейль восторгов и плевков.

455

Наш век иных тем удивительней,

что обеляет много тщательней

святых лжецов, святых растлителей,

святых убийц-доброжелателей.

456

Я вновь ушел в себя. С раскрытым ртом

торчу, забыв о мире, что вовне:

пространство между Богом и скотом

свободно помещается во мне.

457

В себе я много раз их узнавал —

те чувства, что вскипают вереницей,

когда вступает в жизнь провинциал

в надменной и насмешливой столице.

458

Ничуть не думая о смерти,

летишь, чирикая с утра,

а где-то случай крутит вертел

и рубит ветки для костра.

459

Заботы будней повседневны,

мы ими по уши загружены,

и где-то спящие царевны

без нас окажутся разбужены.

460

Я в литературе жил цыганом:

жульничал, бродяжничал и крал,

ставки назначал с пустым карманом

и надрывно клялся, если врал.

461

Нет, я не жалею, как я прожил

годы искушений и подъема,

жаль, что население умножил

меньше, чем какой-нибудь Ерема.

462

Пользуясь остатком дарований,

вычеркнув удачи и успехи,

я кую из разочарований

плотные душевные доспехи.

463

Живу я много лет возле огня,

друзья и обжигались, и горели,

фортуна бережет пока меня

для ведомой лишь ей неясной цели.

464

Ах, девицы, еврейскими шутками

не прельщайтесь, идя вдоль аллеи,

у евреев наследственность жуткая:

даже дети их – тоже евреи.

465

Пристрастием не снизив бескорыстие,

в моделях постигая бытие,

искусство отвечает не за истину,

а лишь за освещение ее.

466

Во все подряд я в юности играл,

затягивался радостью, как дымом,

и ногу по-собачьи задирал

везде, где находил необходимым.

467

Умей дождаться. Жалобой и плачем

не сетуй на задержку непогоды:

когда судьба беременна удачей,

опасны преждевременные роды.

468

Увы – служители культуры,

сомкнув талантливые очи,

за безопасность и купюры

сдаются много раньше прочих.

469

Ни бедствий боль, ни тяготы лишений

с путей моих не вывихнут меня,

но дай мне Бог во дни крутых решений

с друзьями проводить остаток дня.

470

Мы ищем тайны тьмы и света,

чтоб стать самим себе ясней,

но чем прозрачней ясность эта,

тем гуще мистика за ней.

471

Чужую беду ощущая своей,

вживаясь в чужие печали,

мы старимся раньше и гибнем быстрей,

чем те, кто пожал бы плечами.

472

Набив на окна быта доски,

пришла пора скитаний вольных,

уже в крови скрипят повозки

моих прапредков беспокойных.

473

Я не распутник по природе,

но и невинность не храню,

в безгрешной плоти дух бесплоден

и разум сохнет на корню.

474

Путая масштабы и каноны,

вовсе не завися от эпохи,

рыцарей съедают не драконы,

а клопы, бактерии и блохи.

475

Повсюду люди заводились —

уже земные обитатели,

где с обезьянами сходились

ракет межзвездных испытатели.

476

Где дух уму и сердцу несозвучен,

раздвоен человек и обречен,

самим собой затравлен и замучен,

в самом себе тюремно заключен.

477

Текут рекой за ратью рать,

чтобы уткнуться в землю лицами;

как это глупо – умирать

за чей-то гонор и амбиции.

478

Я сам пройду сквозь гарь и воду

по вехам призрачных огней,

я сам найду свою свободу

и сам разочаруюсь в ней.

479

Любимым посвятив себя заботам

и выбрав самый лучший из путей,

я брею бороденки анекдотам,

чтоб выдать их за собственных детей.

480

Зеленый дым струит листва,

насквозь пронизывая души,

и слабый лепет естества

трубу тревоги мягко глушит.

481

Российские штормы и штили

ритмично и сами собой,

меняясь по форме и в стиле,

сменяют разбой на разбой.

482

Я живу, постоянно краснея

за упадок ума и морали:

раньше врали гораздо честнее

и намного изящнее крали.

483

Традиций и преемственности нить

сохранна при любой неодинакости,

историю нельзя остановить,

но можно основательно испакостить.

484

Россия – это некий темный текст,

он темностью надменно дорожит,

и зря его, смотря из разных мест,

пытается постичь различный жид.

485

За животной человеческой породой

непрестанно и повсюду нужен глаз,

лишь насилие над собственной природой

кое-как очеловечивает нас.

486

В остывшей боли – странная отрада

впоследствии является вдруг нам,

полны тоски отпущенники ада,

и радость их – с печалью пополам.

487

Творец устроил хитро, чтоб народ

несведущим был вынужден рождаться:

судьбу свою предвидя наперед,

зародыш предпочел бы рассосаться.

488

Я много прочитал глубоких книг

и многое могу теперь понять,

мне кажется, я многого достиг,

но именно чего, хотел бы знать.

489

Даром слов на ветер не бросая,

жалость подавив и обожание,

гибелью от гибели спасая,

форма распинает содержание.

490

Синий сумрак. Пустынная будка.

Но звонить никому неохота.

И душа так замызгана, будто

начитался стихов идиота.

491

С того мы и летим, не озираясь,

что нету возвращения назад;

лишь теплятся, чадя и разгораясь,

отчаянье, надежда и азарт.

492

Печалясь в сезоны ненастья

и радуясь дню после ночи,

мы щиплем подножное счастье,

не слишком тоскуя о прочем.

493

Оборвав прозябанье убогое

и покоя зыбучий разврат,

сам себя я послал бы на многое,

но посланец, увы, трусоват.

494

Когда не корчимся в рыдании,

мы все участвуем в кишении —

то в озаренном созидании,

то в озверелом разрушении.

495

Отжив земное время на две трети,

учась у всех, не веря никому,

я рано обнаружил и заметил

недружественность опыта уму.

496

Среди бесчисленного сада

повадок, жестов, языков

многозначительность – услада

высоколобых мудаков.

497

Смущай меня, смятенья маета,

сжигай меня, глухое беспокойство,

покуда не скатился до скота

и в скотское не впал самодовольство.

498

Забавно мне: друзьями и соседями

упрямо, разностильно и похоже

творится ежедневная трагедия,

где жертва и палач – одно и то же.

499

Увы, когда от вечного огня

приспичит закурить какой из дам —

надеяться не стоит на меня,

но друга телефон я мигом дам.

500

Я влачу стандартнейшую участь,

коя мне мила и не обидна,

а моя божественная сущность

лишь моей собаке очевидна.

501

В кишеньи брезгуя погрязть,

души своей ценя мерцание,

отверг я действие и страсть,

избрав покой и созерцание.

502

Вполне собою лишь в постели

мы смеем быть, от века прячась,

и потому на самом деле

постель – критерий наших качеств.

503

Тьмы совершенной в мире нет,

в любом затменьи преходящем

во тьме видней и ярче свет

глазам души, во тьму глядящим.

504

Все творческие шумные союзы

основаны на трезвой и неглупой

надежде изнасилованья Музы

со средствами негодными, но группой.

505

Вконец устав от резвых граций,

слегка печалясь о былом,

теперь учусь я наслаждаться

погодой, стулом и столом.

506

Нам жены учиняют годовщины,

устраивая пиршество народное,

и, грузные усталые мужчины,

мы пьем за наше счастье безысходное.

507

Когда родник уже иссяк

и слышно гулкое молчание,

пусты потуги так и сяк

возобновить его журчание.

508

И жить легко, и легче умирать

тому, кто ощущает за собой

высокую готовность проиграть

игру свою в момент ее любой.

509

Пылким озарением измучен,

ты хрипишь и стонешь над листом —

да, поэты часто пишут лучше,

чем когда читаешь их потом.

510

Не осуждай меня, Всевышний,

Тебе навряд ли сверху внятно,

как по душе от рюмки лишней

тепло струится благодатно.

511

Жил бы да жил, не тужа ни о чем,

портит пустяк мой покой:

деньги ко мне притекают ручьем,

а утекают – рекой.

512

Разгулялись евреи, не чуя узды,

зацвели, как болотные лилии,

распустили язык, любят быстрой езды

и коварно меняют фамилии.

513

Любую стадную коммуну

вершит естественный финал:

трибун восходит на трибуну,

провозглашая трибунал.

514

Вот чудо: из гибельной мглы

бежишь от позора и муки,

а в сердце осколок иглы

вонзается болью разлуки.

515

Ни в чем и ни в ком не уверен,

сбивается смертный в гурты,

колебля меж Богом и зверем

повадки свои и черты.

516

Добро, набравши высоту,

зла непременно достигает,

а тьма рождает красоту

и свету родственно мигает.

517

Не зря мои старанья так упорны:

стишки мои похожи, что не странно,

законченным изяществом их формы —

на катышки козла или барана.

518

Как начинается служение?

Совсем не в умственном решении.

А просто душу мучит жжение

и отпускает при служении.

519

Мягчайшим расстилаются ковром,

полны великодушия и жалости,

любовью одержимы и добром

убийцы, отошедшие по старости.

520

Судьба то бьет нас, то голубит,

но вянет вмиг от нашей скуки:

фортуна – женщина и любит,

чтоб к ней прикладывали руки.

521

Если в бабе много чувства

и манерная манера,

в голове ее – капуста

с кочерыжкой в виде хера.

522

В нас много раскрывается у края,

и нового мы много узнаем

в года, когда является вторая

граница бытия с небытием.

523

Если б еще бабы не рожали —

полный наступил бы перекур:

так уже бедняжки возмужали,

что под юбку лезут к мужику.

524

В период войн и революций

не отсидеться в хате с края —

мы даже чай гоняем с блюдца,

кому-то на руку играя.

525

Душа летит в чистилище из морга,

с печалью выселяясь на чердак:

создавши мир, Бог умер от восторга,

успев лишь на земле открыть бардак.

526

Еврейский дух силен в компоте

духовных помыслов и тем,

но больше нас – без крайней плоти

и крайне плотских вместе с тем.

527

В тот час, когда Всевышний Судия,

увидев, как безоблачно я счастлив,

долил мне слез в кастрюлю бытия,

день был угрюм, неярок и ненастлив.

Горел тупой азарт во всех глазах,

толпа ногами яростно сучила,

моя кастрюля стыла в небесах,

и радость в ней слегка уже горчила.

528

Себя отделив от скотины,

свой дух охраняя и честь,

мы живы не хлебом единым —

но только покуда он есть.

529

Злые гении природы

над Россией вьются тучей,

манит их под наши своды

запах выпивки могучий.

530

Бутылка стоит истуканом,

свой замысел пряча на дне:

пожертвовав душу стаканам,

теплом возродиться во мне.

531

Смотрю косым на правду взглядом,

боюсь ее почти всегда:

от правды часто веет смрадом

доноса, сыска и суда.

532

Что-то поломалось на Руси

в самой глубине ее основ:

дети еще только пороси,

а уже ухватка кабанов.

533

Еще я имею секреты

и глазом скольжу по ногам,

но дым от моей сигареты

уже безопасен для дам.

534

Мир запутан и таинственен,

все в нем смутно и темно,

и дороги к чистой истине

пролегают сквозь гавно.

535

Соль услады слабаков,

тонкий звук на ножках хилых —

на пространстве всех веков

смех никто убить не в силах.

536

Какой выразительной пластики в лицах

добилась природа, колдуя над ликом:

такое под утро однажды приснится —

и в липком поту просыпаешься с криком.

537

В житейскую залипнув паутину,

не думая о долге перед вечностью,

ищу я золотую середину

меж ленью, похуизмом и беспечностью.

538

Знать важно – с кем, важны последствия,

а также степень соответствия;

когда учтен весь этот ряд,

то ебля – вовсе не разврат.

539

В моде нынче – милая естественность

полной слепоты и неготовности,

знание – жестокая ответственность,

а наивность – паспорт невиновности.

540

Судьбой доволен и женой,

живу, копаясь в пыльных книжках,

и крылья реют за спиной,

и гири стынут на лодыжках.

541

Никто не знает час, когда

Господь подует на огарок;

живи сегодня – а тогда

и завтра примешь как подарок.

542

Вслед гляжу я обязательно,

как, нисколько не устав,

девка вертит обаятельно

тазоветреный сустав.

543

Порой нисходит Божья милость,

и правда сказке подражает:

недавно мне соседка снилась,

и вот на днях она рожает.

544

Бог, изощренный в высшей мере,

коварной скрытности лишен —

о чем узнав, мудак уверен,

что сыщет истину лишь он.

545

Где-то уже возле сорока,

глядя вверх медлительно и длинно,

вдруг так остро видишь облака,

словно это завтра будет глина.

546

Убийственны разгулы романтизма,

но гибельна и сонная клоака;

безумие страшней идиотизма,

но чем-то привлекательней, однако.

547

У всех мировоззренческих систем

позвякивает пара слабых ноток;

оккультные науки плохи тем,

что манят истеричных идиоток.

548

Кто-нибудь, кто юрче и хитрее,

должен быть виновен и в ответе,

следовало выдумать еврея,

если б его не было на свете.

549

Ночная жизнь везде кипит,

над ней ни век, ни вождь не властен,