Зверь (№3) - Врагов выбирай сам

Горбоносая сухая голова повернулась к Галешу, и огромные влажные глаза оглядели его внимательно и настороженно.

– Ты специально светлую масть выбираешь? – поинтересовался музыкант. – И где Серко?

Артур в последний раз провел щеткой по лоснящейся шкуре, обернулся:

– Думаю, в конюшнях Недремлющих. Ты зачем пришел?

Галеш разглядывал его лицо. Темное. Похудевшее, хотя, казалось бы, куда больше-то? Синие глаза Артура были безмятежны и спокойны. Ни тени любопытства. Не интересен ему Галеш. Не интересно, зачем он явился. Вообще ничего не интересно.

Смотреть на такого Артура было неприятно. А ведь Лунный Туман предупреждал, что Миротворец изменится.

– Я должен сказать, – Галеш отвел взгляд, – передать… слова. «Вороненый клинок. Оплетка на рукояти чуть потерта. Трехпалая лапа…

– …не птичья и не звериная сжимает шар навершия, – ровным голосом продолжил Артур. – Трепло ты, Галеш.

– Тебе нельзя убивать владыку Адама.

– Уже не владыку. – Артур снял со стойки легкое седло. – Час назад Собор решил выбрать нового митрополита. Сидят вот, выбирают. Заодно Миротворца канонизировали. Быстро так… С чего ты взял, что я убью его?

– Это не… я не говорил… а ты не убьешь?

– Объясни, почему нельзя.

– Артур, я так не могу, – взмолился Галеш. – Пойдем во двор, а? И не надо так смотреть, ты неживой какой-то, мне стоять рядом страшно. Я же никогда тебя не боялся. Артур!

– Пойдем, – без эмоций пожал плечами рыцарь.

Кликнул конюха. Распорядился, чтоб заседлали чубарую, и направился к выходу. Галеш шел следом, раздумывая на ходу, какие подобрать слова. Стоит пытаться вывести Артура из странного его неживого спокойствия, или, наоборот, для своего же блага, лучше оставить все как есть?

Вдруг да не водица под синей ледяной коркой? Вдруг плеснется оттуда расплавленным металлом? Так ничего и не решил.

– Мне нужно уединение, – сказал Сватоплук, поразмыслив, – и время для молитвы. Ты по-прежнему можешь быстро снестись со всеми своими магами?

– Да.

– А с женихом?

– Конечно.

– Очень хорошо. Тогда пригласи его в столицу. Я думаю, вас нужно обвенчать раньше, чем он женится на Симиле. Старшей женой будущего герцога должна стать София Элиато. Ты согласна?

– А почему в столицу? – удивилась Ирма. – Там сейчас опасно…

– Для сына Старого? К тому же ни для кого не секрет, что герцог именно его прочит в наследники. Нет, София, опасно там сейчас только для митрополита. Нечистый устремляется туда, где светло, миряне и так его добыча. Пригласи Варга в столицу. Когда он приедет туда, вернемся и мы с тобой.

– Хорошо. – Ирма поняла далеко не все, но расспрашивать дальше не стала. Во внутренних делах церкви и знатных семей Сватоплук разбирается куда лучше. Наверное, он знает, что делать. А если даже и нет, оттого, что Варг съездит в столицу, беды никому не будет.

– И еще одно, – сказал ее брат, на глазах обретая свою обычную решительность, – вы должны уничтожить часовни Миротворца.

– Часовни?

Это было совсем уж непонятно. Не думает же Сватоплук, что Артур так же, как он, черпает свою силу из человеческой веры. А если и так… часовни разрушали много раз. Это делали и Недремлющие, и пастыри, даже орден Храма очень неодобрительно относился к культу неканонизированного святого. Часовни разрушали. Разрушить веру в Миротворца так и не смогли.

– Вы должны сокрушить их молниями и огнем с небес так, как будто это знак Божий.

– Ты с ума сошел? – тихо спросила Ирма.

– Это мир сошел с ума, – резко прокаркал Сватоплук – Если хочешь помочь мне, делай, что я говорю. А если не хочешь, подумай, как этот упырь смеялся над тобой, когда ты рассказывала ему о своей неземной любви.

– Грубо, братик, – поморщилась ведьма, – впредь, пожалуйста, воздержись от подобных высказываний.

Галеш рассказывал все, что узнал от Лунного Тумана, рассказывал о силе, вызванной в Единую Землю обрядом смешения крови, о Срединном мире, о смерти Зако и Черном мече. Он рассказывал и ждал, что вот сейчас Артур прервет его и скажет своим спокойным, скучным голосом: «Хватит сказок, менестрель, поищи слушателей в кабаке». И все встанет на свои места. Потому что Миротворец не ошибается. Потому что Лунный Туман прав, и Светлый рыцарь знает, что делает, даже когда действует по наитию. Но если Лунный Туман прав в одном, значит, он может быть прав и во всем другом тоже… Ну что ты молчишь, Светлый рыцарь? Ну?..

– Я правильно понял? – Уточнил Артур, словно услышав безмолвный призыв. – Чем слабее становится… владыка Адам, тем больше сил у меня?

– Да, – кивнул Галеш.

– И когда погибнет Король Мертвых, Черный меч войдет в душу Светлого рыцаря. Навсегда. Это интересно. – Взгляд Артура и голос его словам противоречили. – Этого я не знал. Все? Или ты расскажешь еще что-нибудь?

– Можно я поеду с тобой? – решился Галеш.

– Нет. – Артур глянул на небо. – Спой что-нибудь, – попросил мягко, – я давно не слышал твоих песен.

– Я расскажу, я лучше расскажу, ладно, Артур? Все мои песни для тебя, они, ну, ты знаешь…

– Все мы смертны. – Артур смотрел в небо – Ладно, расскажи.

Галеш привычным жестом сбросил с плеча гитару:

Мы пройдем – в два часа пополудни —

Мимо буйно цветущих яблонь,

Через горький прохладный запах,

По зеленой глади травы,

И от нас по правую руку

Вдоль сплетения клейких веток

Будет тихо ступать аскеза,

Как последняя степень любви.

Мы пройдем – не бросая тени —

Без предчувствий и ожиданий,

Солнце высветит наши нимбы

Из подхваченных ветром волос,

И тогда по левую руку

Промелькнет осознание краха

Как последняя степень желанья,

Как последний решенный вопрос.

Мы пройдем сквозь стоячий воздух,

Не касаясь земли ступнями

Нет, никто не поднялся над миром —

Просто мир ушел из-под ног.

И теперь любая дорога

Снова будет кончаться небом,

И пространство отсутствия мести —

Словно так и не отданный долг.

Артур вылетел за ворота на своей чубарой. Галеш смотрел на поднявшуюся под аркой пыль, слушал затихающий топот копыт и думал, что в первый раз за всю жизнь у него есть песня для себя самого. А еще он думал: хорошо, что Артур не знает, какая это песня. А еще… еще Галеш понимал, что Артур знает.

И песня эта, конечно же, заканчивалась смертью.

Я безумно устал от дорог,

От бесцельных шатаний по свету,

Чтобы так же вступать на порог,

Распевая все те же куплеты,

И все так же разглядывать слуг,

И все так же молить о ночлеге:

С каждым годом сильнее испуг

Ожидания первого снега.

Я безумно устал от огня,

Расплескавшего наземь бериллы.

Я устал – пощадите меня —

От базаров и уличной пыли,

От промозглой личины утрат,

От глухой беспросветности ночи,

От боязни падения, впрочем,

Если я не разбился вчера,

Завтра чья-нибудь лошадь растопчет.

Я пришел, забирайте меня

Под крыло всеблагого закона.

Я устал умирать у фургона.

Я пришел, убивайте меня…

Ирма сидела у окна, любовалась закатом, полыхавшим в остатках чудом уцелевших стекол дома напротив, и писала второе письмо Варгу, который почему-то не спешил ответить.

По улице, грохоча копытами и рассыпая искры из-под ног, пронесся крылатый конь.

Крылатый.

Перья в огромных крыльях были разноцветными, длинными и светились, как у ангелов на картинках. Воздух, расступаясь перед скакуном, закручивался в сияющие воронки, самыми неожиданными красками расцвечивался втянутый в них мусор. Миг – и видение исчезло. Если бы не грохот копыт, доносящийся с соседней улицы, Ирма решила бы, что ей привиделся и конь, и… кажется, у него на спине сидел всадник?

– Что там? – недовольно спросил Сватоплук, выглянув из своих покоев.

– Не знаю, – пожала Ирма плечами, – ангелы пожаловали. – И, увидев, как передернулся братик, успокаивающе улыбнулась. – Я шучу. Какая-то новая нечисть. Лошадь с крыльями.

– Бред, – буркнул Сватоплук, – видения и соблазны. Ты получила ответ?

– Ты спрашивал об этом час назад, – как можно мягче напомнила Ирма.

Сватоплук сверкнул глазами из-под длинных ресниц и молча закрыл дверь.

… Как она и предполагала, Сватоплук поддался всеобщему заблуждению. Он так же, как и многие, не важно, верившие в святость Артура Северного и небесное происхождение Альберта или же, напротив, почитавшие их пришельцами из Преисподней, полагал, что Братья сильны, лишь пока составляют единое целое. Ирма, выросшая на сказках, которые во множестве собрал преклоняющийся перед Братьями отец, тоже очень долго думала, что так оно и есть. Что промыслом Божьим или кознями дьявола были совмещены две несовместимые силы, превратившиеся таким образом в одну – непредсказуемую и не знающую преград. Галеш утверждал даже, что обряд смешения крови Миротворец и его побратим провели только и исключительно для того, чтобы стать сильнее. Чтобы, воспользовавшись неизбежным при этом богопротивном действе потрясением основ, проникнуть в те слои бытия, где обитают демоны. В частности, Лунный Туман, которому тогда действительно мало не показалось.

Сватоплук сделал то, что в течение столетия казалось невозможным: он заставил Братьев отвернуться друг от друга. По крайней мере, он сумел заставить Альберта.

Как удалось это брату, Ирма не спрашивала. Пока. Она вообще старалась избегать имен. Казалось, ничего, кроме ненависти, не испытывает по отношению к Миротворцу, но стоило позволить мыслям вернуться к нему, жестокому, насквозь лживому, лишенному совести и чести, и даже обыкновенной порядочности, как вспомнилось и все хорошее, что было за эти два месяца. А было многое. И главное – она сама. Не Артур, хотя, конечно, и он тоже, синеглазый, молчаливый, порой пугающе мудрый, но чаще – трогательно доверчивый, так наивно и честно верящий в Бога, так легко и непринужденно грешащий. Ирма любила его, она многих любила раньше, она полагала, что и в будущем, храня верность Варгу, все-таки будет влюбляться в самых разных мужчин, но с Артуром это было совсем иначе, чем с другими. Он слишком юный и слишком древний, одновременно и ребенок, воображающий, что мир существует лишь пока он живет, и ожившая легенда, один из столпов, действительно поддерживающих существование мира. Нет. Нет, не в этом даже дело. А в том, чего не высказать словами. В нежности, которая распустилась у Ирмы в душе, как ярко-желтая пушистая астра, подаренная ей в начале мая синеглазым юным храмовником. Нежность – это такое странное, неведомое ей раньше и оттого особенно дорогое чувство.

«Я не смогу спасти тебя», – сказал он. В этом весь Артур: предавать и лгать во имя какой-то собственной цели, но при этом искренне любить и всей душой желать одного лишь добра.

Она избегала имен. А память, увы, почему-то не хотела хранить плохого.

– Ты ошибаешься, когда думаешь, что, разделившись, Братья стали слабее, – сказала Ирма брату, когда он вновь завел разговор о своей почти состоявшейся победе над дьяволом. – Если бы ты читал побольше книг из отцовской библиотеки…

– И слушал его рассказы, – прервал Сватоплук – Но он немного мне рассказывал, очень был занят твоим воспитанием. Что там, в книгах?

– Если вспоминать предысторию, – (о том, что братик бешено ревновал к ней отца, Ирма знала давно и научилась не обращать внимания на его выпады), – можно сделать выводы, что каждый из Братьев и сам по себе был уникален. Самый сильный в Единой Земле маг и самый лучший боец. Если Альберт никак не проявил себя до встречи со старшим братом, то лишь потому, что ему не к чему было приложить свои силы. О Миротворце же известно многое. Он почитался святым еще там, у себя на Севере.

– Ересь.

– Безусловно. И все же, согласись, на пустом месте не появляется такой славы. Знаменитый обряд в Козлодуе, который почти все считают зарождением так называемого «феномена Братьев» – извини, но я вынуждена прибегать к мажьей терминологии, потому что не знаю, как выразиться иначе, – так вот, этот обряд на самом деле положил начало всего лишь очередному этапу. Как лестница. – В ответ на непонимающий взгляд Сватоплука Ирма очертила руками два полукруга. – Главная лестница у нас дома. Два пролета на втором этаже сходятся в один и до третьего этажа идут вместе, а потом расходятся снова.

– И ведут еще выше, на четвертый этаж. Правильно ли я понимаю, что ты хочешь сказать? Разделившись, они стали сильнее?

– Да. Если верить Галешу (а в том, что касается Братьев, он знает даже больше, чем отец), то после победы над Козлодуйским Лихом и изгнания Лунного Тумана мальчиков удерживало вместе вовсе не желание сохранить силу. Просто они любят друг друга. А сейчас я даже и не знаю… – Ирма пожала плечами. – Каждый направился по своей дороге, и Альберт, не сдерживаемый больше ничем, станет могущественнее, чем вся академия и интуиты вместе взятые. Что же касается Миротворца, то боюсь даже и предположить, во что он превратится, порвав последнюю ниточку, привязывавшую его к дольнему миру. В живого святого?

– Не болтай ерунды!

– Ну почему не дракон? – с капризно-веселыми нотками протянул Альберт. Развалившись на крыльце Дворца, на каремате, постеленном прямо на ступеньки, он наблюдал, как юдищи, неловко подпрыгивая, пытаются поймать стремительно проносящихся над самой землей летяг. Получалось у юдищ плохо. Иглохарки справлялись куда лучше. Приседали, в самые плечи вжимая голову на длинной и гибкой шее, а потом, как будто в шеях у них было спрятано по пружине, выстреливали сгустком яда. Летяги с визгом врезались в камень А там уж за них брались крысы.

Крысы, впрочем, с одинаковым рвением занимались и летягами, и иглохарками, и даже на юдищ, кажется, поглядывали. Но те, закованные в броню, были не по зубам мелким хищникам.

Если Альберт все понимал правильно, для юдищ у Города и Пустошей было заготовлено нечто особенное.

Всякой другой нечисти, названия которой Альберт и не знал, перед Дворцом кишмя кишело. Все друг друга кусали, душили, царапали. Убивали. Но не ели. Трупы аккуратно складывали возле ступеней.

Арчи всех этих – от самых больших до самых маленьких назвать мог. И кто где живет. И кто чем кормится. Альберт же помнил лишь, что большая часть здешней нечисти ест отнюдь не мясо. А здесь и сейчас они убивают друг друга исключительно для его, Альберта, удовольствия. Жертва Хозяина, Города и Пустошей, своему господину.

Поначалу было противно. И никто не мешал уйти во Дворец, закрыть двери, просто забирать Силу, не глядя на кровавую кашу на площади. Альберт остался, с упрямой злостью не то на себя, не то на весь белый свет решив, что должен видеть все от начала и до конца. Пусть всякие там дозволенные от крови чувств лишаются, настоящий маг выше глупых предрассудков.

Было противно. Потом стало – никак. А сейчас уже было весело.

Флейтист болтался рядом – именно болтался: висел, как обычно, в воздухе, мелко дрожа слюдяными крыльями, и чуточку покачивался, словно под порывами легкого ветра Флейтиста бойня под ногами нисколько не трогала.

– Зачем тебе дракон? – ответил он вопросом на вопрос после довольно долгой паузы. – Люди ездят на лошадях.

– Вот именно. Я тоже все время на лошадях да на лошадях. Ни разу – на драконе. А лошади, между прочим, для езды не годятся. Тряские, кусачие, воняют…

– Я не воняю, – обиделся Флейтист, – а кроме того, я летаю, а когда летишь, не трясет. Вообще, дорогой мой, много ли тебе приходилось ездить на крылатых конях?

Альберт задумался, загнул, считая, один палец, второй..

– Дважды! И по Развалинам ты не летел, а скакал. Тыгыдым-тыгыдым, – он рассмеялся, – кстати, мне всегда казалось, что крылатый конь в полете должен с каждым взмахом вверх-вниз смещаться.

– Не знаю, – рассеянно ответил Флейтист, – никогда об этом не задумывался. Может быть, достаточно?

– Что? – поднял брови Альберт.

– Может быть, хватит есть? – Флейтист кивнул на площадь внизу. – Их еще много. Не лопнешь?

– Могу, – признал маг.

Кровавая сила разбегалась по всему телу веселыми щекотными пузырьками. Хотелось вытворить что-нибудь удивительное. Например, полетать на драконе…

– Айда к профессору, – предложил Альберт, вставая. Флейтист взглянул на него с укоризной. Сунул флейту в замысловатую раковину прически:

– Отпусти своего раба и ложись-ка спать. Тебе еще усвоить надо то, что съедено.

– Ты прямо как Артур! – Альберт снова фыркнул. Мысль о том, что крылатый хозяин Цитадели Павших может походить на храмовника, показалась невероятно забавной.

С тихим свистом по площади пронеслись осколки стекла. Они красиво блестели, переливались, почти как крылья Флейтиста. Стекла начали сечь юдищ. Те рычали, отмахивались лапами…

– Это не я, – Альберт поймал укоризненный взгляд топазовых глаз, – это Хозяин.

– Я знаю. – Тоненький, хрупкий Флейтист одной рукой сгреб мага, второй подцепил каремат и пошел к приветливо распахнутым дверям. – Энергетическая эйфория – первый признак пресыщения. Тебе действительно пора спать.

Альберт не спорил. Мысль о том, чтобы выспаться, тоже была довольно удачной.

– Ирма здесь, – буркнул он, укладываясь. До самого носа застегнул набитый лайтгагачьим пухом спальник и оттуда, зевнув, сообщил: – Жалко ее. Может, приказать Хозяину чтобы убил?

– Да спи ты, бога ради! – взмолился Флейтист.

– Ну точно как Артур.

Альберт хихикнул в последний раз, повернулся на бок и заснул.

Сватоплук, сразу отдав распоряжение о том, что Варга необходимо вызвать в Шопрон, погрузился в молитвы. Ирма, оставив его одного, бродила по Развалинам. За несколько дней это вошло у нее в привычку. Раньше не было возможности как следует изучить огромный город; раньше за карту исследованных хайдуками новых районов просили не меньше большого льва; раньше, несмотря даже на возможность заработать, хайдуки не любили шататься по неизвестным улицам. Куда проще, хоть и не столь выгодно, было сопровождать караваны кузнецов, слишком жадных, чтобы платить за охрану братьям-храмовникам. А еще, конечно, хватало торговцев, таких как Цыбань, интересующихся находками, не одобряемыми орденом Храма, церковью и Академией Дозволенного Волшебства.

Ирма подозревала, что для большинства людей «раньше» не слишком отличается от «сейчас». Но ей повезло побывать в Развалинах в компании с Альбертом. И Город и Пустоши еще тогда понял, что некоторых людей нельзя обижать, а надо, наоборот, принимать со всем возможным гостеприимством. Артур рассказывал, что потребовалось еще одно внушение. Может, врал. А может, и вправду приструнил Хозяина каким-то своим способом. Не важно. Главное, что теперь она, Ирма, может бродить по городу безо всякой опаски.

Она и бродила.

Сегодня, выйдя из дома, решила отправиться по следам крылатого коня – его копыта проплавили в мостовой четкие отпечатки. Ирма внимательно разглядела рисунок на подковах: вполне ожидаемые три шестерки. Даже разочаровалась слегка: хотелось чего-нибудь менее ординарного. Хотя, с другой стороны, подковать лошадь, вроде бы умеющую летать, – мысль интересная.

Помахивая сумкой с мэджик-буком, ведьма брела по улице. Иногда поглядывала по сторонам: вдруг да выпало из крыла хоть одно блестящее перышко? Можно будет продать его Цыбаню, заверив, что вот это как раз и есть настоящее ангельское перо. А потом посмотреть, у кого и с какой легендой оно появится. Ежи Цыбань в том, что касалось придумывания разного рода баек, был в первым в Шопроне, если не во всем княжестве.

Что-то впереди жужжало негромко, но очень ровно, как если бы множество мух кружилось над падалью.

Ирма хмыкнула, пошла быстрее, не доходя до дворцовой площади, сморщилась, прикрыв нос ладонью. Остановилась.

Судя по запаху, впереди была действительно падаль. Следы вели как раз туда. Неужели крылатый скакун подох у Дворца, как обычная рабочая лошадка?

Присев на каменный поребрик, отделяющий пешеходную дорожку от проезжей части, Ирма открыла мэджик-бук, активировала поля. Опасность ей в Развалинах действительно не угрожала, но идти сквозь полчища мух, которые жужжат, летают и могут сесть на одежду или, бр-р-р… на волосы. Нет уж. Добавив в конфигурацию еще воздушные фильтры, она гордо полюбовалась своим творением. Спасибо Варгу, когда-то о полях такой сложности даже не мечталось. И Артуру. За жемчужину. Подаренную, чтобы удобнее было следить за невесть что возомнившей о себе ведьмой…

Скотина!

Ирма прошипела сквозь зубы совсем уж грязное ругательство и решительно отправилась к площади.

Нет, трупа крылатого коня она там не нашла. Зато всяких других трупов было более чем достаточно. Обескровленные, освежеванные, с вытекшими глазами, тушки и туши были аккуратно сложены возле ступеней. На камнях, скрывая следы огненных подков, запеклась черная кровь. Над кровью и падалью вились огромные мухи. А воняло, наверное, так, что если бы не фильтры, Ирма просто задохнулась.

Бойня. Нет, даже не бойня – пыточная. Как тогда, два месяца назад, на площади с фонтаном. Хозяин, Город и Пустоши, принес жертву. Кому? Ну кому же, как не единственному своему господину? Так это что же, Альберт проехал вчера через Развалины на сказочном крылатом коне?

Ирма постояла на краю площади, брезгуя пройти по крови. Потом, обойдя по соседним улицам, вышла к Дворцу с другой стороны. Следов не было Ни здесь. Ни на третьем – последнем – выезде с площади.

Улетел?

Или все еще там, внутри? Наблюдает из темноты через забранные вычурными решетками окна… Если он видит ее, почему не выходит? Чтоб хотя бы поздороваться?

Ирма ловко развернула мэджик-бук на сгибе одной руки, пальцами другой пробежалась по кнопкам. С гулом и треском по площади пронеслась огненная волна. К Дворцу – на черной земле остались дымящиеся кучки обгорелой плоти. От Дворца – плоть превратилась в пепел. Обернувшись птицей, огонь взлетел к небесам и там растаял.

Тишина вокруг.

Ирма выдохнула. Фокусы с преображением требовали если не сил – сил хватало, – то глубокого сосредоточения. Невидимый наблюдатель во Дворце никак не дал о себе знать. Может, там и нет никого.

Захлопнув книгу, ведьма побрела обратно.

Прогулок на сегодня достаточно.

Я не знаю любви, но я видел,

Как пламя дрожит на раскрытой руке.

И закат и восход – это лишь

Отпечаток ремней на горячем песке

Одиночество, голос смоковницы дробью с дождем,

Все будет после,

Все будет после, а пока мы идем.

О том, что будет, Артур не задумывался.

Дорога вела на юг, в пустынные области, покинутые людьми после Дня Гнева, да так и не заселенные больше. Там, на Юге, за лесами Лихогорья, черный и страшный, ждал Триглав. Ждал демон, ничему не научившийся сто лет назад, снова затеявший игры с людьми, снова пожелавший заполучить чужую бессмертную душу.

Как в прошлый раз. Почему люди думают, что смогут обмануть того, кто создан, чтобы лгать? На что надеялся владыка Адам, заключая свой договор с тем, на Триглаве? Он хочет изгнать демона обратно в ад. Благое намерение. Сколько таких легло кирпичиками на дорогу, ведущую к Преисподней? И разве рыцари Храма должны спасать людей, всеми силами стремящихся погубить свою душу?

Нет. Но как-то так вышло, что больше некому.

О том, что будет, Артур не задумывался. Он знал, что, скорее всего, тот, на Триглаве, просто уничтожит слишком докучливого рыцаря, но иного выхода, чем бой, пусть даже заведомо проигранный, все равно не видел.

Он снова и снова вспоминал. Четыре дня, пять, заканчивается шестой. Не прошло и недели, а кажется, будто целая жизнь уложилась в эти несколько дней. Слишком многое изменилось сразу и навсегда. Все изменилось.

Артур не жалел. Во всем есть смысл, просто смысл этот не доступен смертному. И надо принимать как должное то, с чем ты не в силах поспорить. Но тяжело, очень тяжело и страшно знать, что внутри, как клубок гадюк, как крысиное гнездо, копошится что-то. Мерзкое, живое, непонятное. И очень трудно поверить в то, что когда-нибудь… очень скоро… оно заставит убивать. Как поверить? Ведь не может человек действовать против своей воли.

Все верно, не может. Если – против. А если нет? Если желания и помыслы человека становятся схожими с помыслами змеиного клубка?

Галеш. Менестрель! Если б хотел погубить, и то не нашел бы слов лучше. А он ведь от души, от всего сердца советовал: ищи, Артур, ищи бывшего владыку, гони его, как зверя, заставь его забиться в самую темную, самую гадкую нору и не позволяй выползать оттуда даже изредка, даже в самую темную и ненастную ночь. И не убивай.

Как просто все выходит: не убьешь, и даст бог, чужая сила не вытеснит твою душу.

Как хорошо для всех: чужак, пришедший уничтожить Единую Землю, не сможет попасть сюда.

Какое облегчение для тебя, брат Артур, – остаться собой.

Да только Пречистая сказала: «Спаси его!».

А сила, чужая, мерзкая до тошноты уже сейчас бежит по жилам. И сила эта не от Черного меча – это гнилое дыхание бывшего митрополита. Владыка разлагается заживо, а Артур словно притянут к нему незримыми и прочными путами. Лицом к лицу. Хочешь не хочешь – дыши гнилью, сэр рыцарь. Дыши, другого воздуха тебе не будет.

Или убей.

Убьешь, и душу твою сожрет Черный меч.

Не убьешь – сгниешь заживо.

Мы идем вдоль уюта и страха, что скрыты

В пропорциях кровель и стен

Геометрия слова ломает симметрию

Плоскости рук и колен.

А сомненья и смерть – это ладан над дымным костром

Все будет после,

Все будет после, а пока мы идем.

Пряный запах полудня, как дым сигарет.

Тех, кто может отбрасывать тень,

Можно знать, но не думать об этом.

Пока не закончится длящийся день,

А суды и кресты, и расклады – все будет потом,

Все будет после,

Все будет после, а пока мы идем.

Альберт в безопасности. С ним не случится больше ничего плохого. И за это нужно без устали благодарить Господа. Альберт жив. Это самое главное, что он жив, и будет жить, и… очень хочется верить, что он тоже не жалеет. Не тоскует. Не оглядывается мысленно, как раньше, ожидая увидеть за спиной… Нет, это младший был за спиной. Артур – впереди. Значит, Альберту и оглядываться не нужно, он и так видит: нет никого впереди. Он хороший маг. Очень сильный. И умелый. И умный, хоть совсем еще маленький. Альберт не наделает никаких опасных глупостей, а даже если захочет – Флейтист не позволит ему.

… И каяться не в чем. Самый страшный грех – убийство – простила Пречистая Дева, прочее же… Никто не скажет, в чем виновен ты, рыцарь для особых поручений, а что помимо твоей воли случилось и с тобой и с Альбертом. Никто. И спросить не у кого.

Приняв решение ехать на Триглав, Артур заглянул в свою душу и увидел то, чего следовало ожидать: увидел, что хочет умереть. Честно и чисто. Когда Пречистая встретит его на Небесах, она, наверное, скажет укоризненно:

– Ты все-таки отступил, мой рыцарь.

И возразить будет нечего. Однако что еще он может сейчас сделать?

Уйти. Уйти совсем. Отрешиться от земных дел. И спастись. Спасение в том, чтобы поступать как должно и принимать все, что будет. Должно молиться в уединении, молиться об Альберте, о владыке Адаме, о его сестре, о бедной, запутавшейся в собственных желаниях Ветке – обо всех людях в Долине. Но что будет, если ты уйдешь, Артур?

Люди молятся Миротворцу, как молились владыке Адаму, и расползается по Единой Земле гнилой запах из сожженных кумирен, люди верят в человека, полагая, что веруют в Господа. А дикие маги уже начали свою войну.

Они хотели выдать волю владыки Адама за волю Творца… Взяли грех на душу, что ж, бывает, но вот платить за это придется не только интуитам. Кто придумал вызвать элементалей? Уж не Ирма ли? И в академии далеко не сразу поняли, что часовни Миротворца уничтожены духами. Духами, а не ангелами. А когда поняли, вспомнили, что в Единой Земле лишь оборотни водят дружбу со стихиями…

Письмо Старому ушло с герцогским курьером. Злое письмо. Старый мудр, но даже он вынужден порой подчиняться не разуму, а традициям. Старый не простит.

Герцог не дождется ответа – орден Храма успел перехватить гонца. Но будет новый гонец, и еще один, и еще – столько, сколько понадобится. А братья-рыцари – что станут думать они, когда поймут, что по приказу командора снова и снова действуют против воли правителя?

Вот и выходит, что надо остановить все это. Надо хотя бы попробовать. Вынудить того, на Триглаве, отпустить душу владыки Адама, убедить митрополита покаяться… Да его и убеждать не придется. Он сам начнет каяться, когда увидит, что натворил, куда хотел увести свою паству. Погасить смуту, остановить возможную войну, сделать все, что можно сделать.

Ведь уехать все равно некуда. Не пустит на Север стеклянная стена.

Все суета, тлен, и дела людей все равно что копошение муравьев в жидкой грязи, и важнее всего спасти свою душу. Сколько ее осталось, той души?

А сэр Герман, командор, лишь развел руками:

– Так вышло, Арчи: ты теряешь душу, и ты угроза для всего, что есть живого и в Единой Земле, и в Большом мире, куда мы вот-вот вернемся. Я знаю, ты ждешь от меня совета, но не представляю, что сказать тебе. На твоем месте я нашел бы способ умереть.

Нет уж! Можно предавать. И убивать можно. И грешить так, чтобы нечисть в аду зеленела от зависти. Но вот умирать нельзя. Нельзя, пока Господь не скажет: пора, Артур.

А Он не говорит. И значит, есть надежда.

Я не знаю любви, но я видел зрачок.

Где вода превращается в кровь

Только путнику может ударить в лицо

Пряный ветер с восточных холмов,