Самоанализ

Он вынужден придерживаться своих специфических установок не из-за конституциональных ограничений, а потому, что все его страхи, внутренние барьеры, уязвимые места, ложные цели и иллюзии о мире приковывают его к определенным способам поведения и исключают другие; иными словами, они делают его негибким и не допускают радикальных изменений. Один из способов проиллюстрировать эту точку зрения — сравнить, как ребенок и взрослый человек обращаются с людьми, доставляющими примерно одинаковые проблемы. Следует иметь в виду, что такое сравнение имеет всего лишь иллюстративное значение и не преследует цель рассмотреть все факторы, оказывающие влияние в обеих ситуациях. Остановимся на двух примерах. Девочка по имени Клэр — здесь идет речь о реальной пациентке, к анализу которой я вернусь позже, — имеет самодовольную мать, которая ждет от нее детского восхищения и исключительной преданности. Служащий, взрослый человек, психологически вполне сложившийся, работает на частном предприятии, хозяин которого обладает теми же чертами, что и мать из первого примера. И мать, и хозяин предприятия самодовольны, капризны, склонны проявлять враждебность, если им не оказывают того, что они считают уважением, или если чувствуют к себе критическое отношение. При таких условиях служащий, если у него есть веские причины держаться за свою работу, будет более или менее сознательно искать способы обращения со своим хозяином. Наверное, он воздержится от критики; будет открыто хвалить его положительные качества, воздерживаться от похвалы соперников хозяина, всегда соглашаться с его планами, независимо от собственной точки зрения, высказывать собственные идеи так, словно они исходили от хозяина. Как же повлияет такая стратегия поведения на его личность? Он будет негодовать на ущемление своих прав и ненавидеть собственное лицемерие. Но если он — уважающий себя человек, то будет считать, что эта ситуация скорее бросает тень на его хозяина, чем на него самого, и поведение, которого он вынужден придерживаться, не сделает его угодливым подхалимом. Такая стратегия будет применяться им только в отношении своего хозяина. По отношению к другому работодателю, если он вдруг сменит работу, он будет вести себя иначе. В понимании невротических наклонностей многое зависит от осознания их отличия от такой стратегии. В противном случае мы не сможем оценить их силу и всеобщую распространенность и поддадимся ошибке, сходной с ошибкой Адлера, склонного к чрезмерному упрощению и рационализму. В результате мы бы слишком легко отнеслись к той терапевтической работе, которую необходимо проделать. Ситуацию Клэр можно сравнить с ситуацией служащего, поскольку мать и хозяин обладают похожим характером, но случай Клэр есть смысл рассмотреть более подробно. Она не являлась желанным ребенком. Брак был несчастливым. После рождения первого ребенка — мальчика — мать не хотела больше иметь детей. Клэр же родилась после нескольких безуспешных попыток аборта. С ней не обращались плохо и не отвергали ее в грубой форме — она ходила в те же хорошие школы, что и брат, получала столько же подарков, как и он, занималась музыкой с тем же учителем, что и ее брат, и во всем, что касалось материальных благ, к ней относились так же хорошо. Но что касается менее осязаемых вещей, то их она получала меньше: меньше ласки, меньше интереса к своим школьным оценкам и к многочисленным повседневным переживаниям, которые могут возникать у ребенка, меньше заботы, когда она была больна, меньше беспокойства о том, что ее нет рядом, меньше желания доверительного общения, меньше восхищения ее внешностью и хорошими манерами. Между матерью и сыном существовала несомненная, хотя и непонятная для нее, общность, из которой она была исключена. Отец, будучи деревенским доктором, почти все время отсутствовал. Клэр сделала несколько трогательных попыток к нему приблизиться, но оба ребенка ему были, в общем-то, безразличны. Его любовь целиком сосредоточилась на жене и выражалась в виде неумелого восхищения. Отец не мог ничем помочь еще и потому, что его открыто презирала мать, которая была утонченной и привлекательной женщиной и, без сомнения, доминировала в семье. Нескрываемые ненависть и презрение, которые мать питала к отцу, включая открытое желание его смерти, во многом способствовали появлению у Клэр чувства того, что гораздо безопаснее быть на стороне силы, то есть матери. В такой ситуации у Клэр не было возможности развить в себе чувство собственного достоинства. По отношению к ней не проявляли несправедливости, которая могла бы вызвать ее протест. Но нездоровая атмосфера в семье сделала Клэр обидчивой и недовольной. В результате многие стали считать, что она постоянно изображает из себя мученицу. Но ни матери, ни брату не приходило в голову, что она и вправду страдает из-за несправедливого обращения. Они считали ее поведение проявлением дурного характера. И Клэр, никогда не чувствовавшая себя защищенной, легко уступила мнению большинства и стала видеть в себе одни недостатки. По сравнению с матерью, которой все восхищались за ее красоту и очарование, и с братом, который был очень веселым и смышленым мальчиком, она была «гадким утенком». Вскоре у нее возникло глубокое убеждение в том, что она не способна ни у кого вызывать симпатию. Это смещение от справедливых и обоснованных по сути обвинений в адрес других людей к совершенно несправедливым и необоснованным самообвинениям имело, как мы это вскоре увидим, далеко идущие последствия. Оно повлекло за собой нечто большее, чем принятие ею оценки, которую ей дали окружающие. Ибо оно означало также, что Клэр вытеснила из сознания все обиды на мать. Если она виновата во всем, то оснований для недовольства своей матерью не было. От такого вытеснения враждебности по отношению к матери оставался лишь один шаг до восхищения ею. Из-за непримиримого отношения матери к каждому, кто не выражал полного восхищения ею, у Клэр был сильный мотив согласиться с мнением большинства: гораздо безопаснее было находить недостатки в себе, нежели в матери. Если она тоже будет восхищаться матерью, то ей не придется уже чувствовать себя изолированной и отстраненной — она сможет даже рассчитывать на некоторое расположение или, по крайней мере, признание с ее стороны. Надежда на любовь не сбылась, но взамен она получила дар сомнительной ценности. Мать, как и все те, кто взросли на восхищении других, в свою очередь была щедра на восхищение теми, кто восхвалял ее. Клэр перестала быть отвергаемым «гадким утенком», а стала прекрасной дочерью прекрасной матери. Таким образом, вместо подорванной уверенности в себе у нее развилась ложная гордость, основанная на восхищении окружающих. В результате такого смещения — от подлинного протеста к ложному восхищению — Клэр утратила последние остатки уверенности в себе, иными словами, она «потеряла себя». Из-за восхищения тем, что в действительности она отвергала, у нее произошло отчуждение от собственных чувств. Она больше не знала, что ей самой действительно нравится, чего ей хочется, чего она боится и что отвергает. Она утратила всякую способность отстаивать свои права на любовь или даже на какие-либо желания. Несмотря на внешнюю гордость, ее убеждение в том, что она непривлекательна, в действительности стало еще глубже. Отсюда впоследствии возникло ее неверие в истинную любовь и привязанность. Иногда ей казалось, что любящий ее человек принимает ее за кого-то другого; иногда она объясняла любовь к себе благодарностью за то, что оказалась полезной, или ожиданиями, что окажется полезной в будущем. Такое недоверие глубоко нарушало любые человеческие отношения, в которые она вступала. Она потеряла также и свою способность критически мыслить, поступая в соответствии с бессознательной максимой: гораздо безопаснее восхищаться другими, чем относиться к ним критически. Такая установка сковывала ее интеллект, который на самом деле был весьма высоким, и во многом способствовала ощущению собственной глупости. Как следствие всех этих факторов развились три невротические наклонности. Первой была навязчивая скромность в отношении собственных желаний и требований. Она повлекла за собой навязчивую тенденцию отводить себе второстепенные роли, думать о себе меньше, чем о других, считать, что другие правы, а она — нет. Но даже в этих тесных рамках она не могла чувствовать себя защищенной, если рядом не было человека, на которого можно было бы положиться, кто бы о ней заботился и ее защищал, кто бы давал ей советы, поощрял ее, одобрял, отвечал за нее и предоставлял ей все, в чем она нуждается. Все это ей требовалось потому, что она утратила способность распоряжаться собственной жизнью. В результате у нее развилась потребность в «партнере» — друге, любовнике, муже, от которого она могла бы зависеть. Она бы полностью подчинила себя ему, как сделала это ранее по отношению к своей матери. Но в то же время благодаря его беззаветной преданности она бы восстановила утраченное чувство собственного достоинства. Третья невротическая черта — навязчивая потребность превосходить других и одерживать над ними верх — точно так же была направлена на восстановление ее уважения к себе, но кроме того, она впитала в себя всю мстительность, накопившуюся вследствие обид и унижений. Подведем итог нашего сравнения и кратко суммируем то, что мы хотели проиллюстрировать: и взрослый служащий, и ребенок вырабатывают свои стратегии поведения, чтобы справиться с ситуацией; и тот и другой используют одинаковую схему поведения — отступление на задний план и восхищение человеком, обладающим властью. Поэтому их реакции могут казаться сходными, но на самом деле они полностью различаются. Служащий не теряет чувства собственного достоинства, не отказывается от своего критического суждения, не вытесняет своего недовольства. Ребенок же, напротив, теряет уважение к себе, вытесняет свою враждебность, отказывается от своих критических способностей и стремится держаться в тени. Говоря кратко, взрослый человек просто приспосабливает поведение к ситуации, тогда как ребенок изменяет свою личность. Ригидные и всеобъемлющие по своей природе невротические наклонности накладывают свой отпечаток на терапию. Пациенты часто ожидают, что как только они обнаружат свои навязчивые наклонности, то тут же от них избавятся. Однако они испытывают разочарование, если власть, которую эти наклонности имеют над ними, сохраняется и едва ли становится слабее. Правда, такие надежды не являются совершенно фантастическими: при легких неврозах невротическая наклонность, будучи распознанной, может и в самом деле исчезнуть, как это будет показано в одном из примеров, приведенных в главе об эпизодическом самоанализе. Но во всех более сложных неврозах такие надежды столь же напрасны, как было бы напрасным ожидать, что социальные бедствия, например безработица, прекратятся просто потому, что в них увидели проблему. В любом случае, касается это социума или личности, необходимо исследовать, а если возможно, и воздействовать на те силы, которые создали разрушительную наклонность и придают ей устойчивость. Я указывала на чувство защищенности, создаваемое невротическими наклонностями. Как говорилось ранее, этим свойством определяется их компульсивный характер. Однако не следует недооценивать их роль в возникновении чувства удовлетворения или надежды на такое удовлетворение. Это чувство или надежда всегда присутствует, хотя его интенсивность варьирует. При некоторых невротических наклонностях, таких, как потребность в совершенстве или навязчивая скромность, преобладает защитный аспект. В других случаях удовлетворение, получаемое или ожидаемое от достижения цели, может быть настолько сильным, что это стремление принимает характер всепоглощающей страсти. Например, невротическая потребность в зависимости обычно сопровождается пылким ожиданием счастья с человеком, который возьмет жизнь невротика в свои руки. Невротическая наклонность, к которой примешивается чувство удовлетворения или его предвосхищение, поддается терапии труднее. Невротические наклонности можно классифицировать по-разному. Наклонности, сопровождающиеся стремлением к близости с другими людьми, можно противопоставить наклонностям, цель которых — быть в стороне и соблюдать дистанцию. Наклонности, ведущие к тому или иному виду зависимости, можно противопоставить невротическим тенденциям, в которых подчеркивается собственная независимость. Экспансивные тенденции противостоят тенденциям к ограничению жизни. Тенденции к акцентуации индивидуальных особенностей можно противопоставить тенденциям, нацеленным на приспособление или искоренение своего личного «я»; тенденции к самовозвеличению противопоставляются тенденциям к самоуничижению. Однако такая классификация вряд ли сделает картину более ясной, потому что эти категории отчасти перекрываются. Поэтому я лишь перечислю те наклонности, которые в настоящее время можно выделить в качестве доступных описанию единиц. Наверняка приводимый далее перечень не является полным и окончательным. Впоследствии в него могут быть добавлены другие наклонности, а та или иная наклонность, представленная в качестве самостоятельной единицы, вполне может оказаться просто разновидностью какой-то другой. Детальное же описание различных наклонностей вышло бы за рамки этой главы, даже если такое знание и желательно. Некоторые из них описаны более подробно в предыдущих публикациях. Здесь же будет достаточно просто их назвать и вкратце перечислить их основные характеристики. 1. Невротическая потребность в привязанности и одобрении (см.: «Невротическая личность нашего времени», гл. 6 о потребности в привязанности): • потребность всем подряд угождать и нравиться, получать от них одобрение; • жизнь в соответствии с ожиданиями других; • перенесение центра тяжести с собственной личности на других, привычка принимать во внимание только их желания и мнения; • боязнь самоутверждения; • боязнь враждебности со стороны других или враждебных чувств в себе. 2. Невротическая потребность в «партнере», который возьмет на себя руководство жизнью (см.: «Новые пути в психоанализе», гл. 15 о мазохизме и «Бегство от свободы» Э. Фромма, гл. 5 об авторитарной власти): • смещение центра тяжести на «партнера», который должен осуществить все жизненные ожидания и нести ответственность за все хорошее и плохое; • успешное манипулирование «партнером» становится главной задачей; • завышенная оценка «любви», потому что предполагается, что «любовь» решает все проблемы; • боязнь оказаться покинутым; • боязнь одиночества. 3. Невротическая потребность ограничить жизнь тесными рамками: • необходимость быть нетребовательным, довольствоваться малым и ограничить свои честолюбивые стремления и желания материальных благ; • необходимость оставаться неприметным и играть второстепенные роли; • умаление своих способностей и потенциальных возможностей, признание скромности как высшей добродетели; • стремление скорее сохранять, нежели тратить; • боязнь предъявлять какие-либо требования; • боязнь иметь или отстаивать экспансивные желания. Эти три наклонности, как и следовало ожидать, часто встречаются вместе, поскольку все они означают признание собственной слабости и представляют собой попытки организовать свою жизнь на этой основе. Они противоположны стремлениям человека полагаться на собственные силы или брать ответственность на себя. Однако эти три наклонности не образуют синдрома. Третья может иметь место в том случае, когда две другие существенной роли не играют. 4. Невротическое стремление к власти (см.: «Невротическая личность нашего времени», гл. 10 о стремлении к власти, престижу и обладанию): • стремление к господству над другими; • преданность делу, долгу, ответственность, хотя и играют определенную роль, движущей силой все же не являются; • неуважение других людей, их индивидуальности, достоинства, чувств, стремление подчинить их себе; • наличие с разной степенью выраженных деструктивных элементов; • преклонение перед любой силой и презрение к слабости; • боязнь неконтролируемых ситуаций; • боязнь беспомощности. 4а. Невротическая потребность контролировать себя и других людей с помощью разума и предусмотрительности (разновидность пункта 4 у лиц, которые слишком сдержанны, чтобы открыто проявлять свой властный характер): • вера во всемогущество интеллекта и разума; • отрицание могущества эмоциональных сил и презрение к ним; • придание чрезвычайно большого значения предвидению и предсказанию; • чувство превосходства над другими, основанное на способности такого предвидения; • презрение в себе самом ко всему, что не соответствует образу интеллектуального превосходства; • боязнь признать объективные границы силы разума; • боязнь показаться «глупым» и высказать неверное суждение. 4б. Невротическая потребность верить во всемогущество воли (если использовать несколько неопределенный термин, то это будет интровертированный вариант пункта 4 у крайне замкнутых, обособленных людей, для которых прямое проявление власти означает слишком тесный контакт с другими): • ощущение силы духа, проистекающее от веры в магическую силу воли (подобно обладанию волшебной палочкой); • реакция отчаяния на любую фрустрацию желаний; • тенденция отказываться от желаний или ограничивать желания и терять к ним интерес из-за боязни «неудачи»; • боязнь признания каких-либо ограничений абсолютной воли. 5. Невротическая потребность в эксплуатации других и стремление не мытьем, так катаньем добиваться для себя преимуществ: • оценка других людей прежде всего с точки зрения того, можно или нет их эксплуатировать и извлечь выгоду; • различные сферы эксплуатации — деньги (заключение сделок становится болезненной страстью), идеи, сексуальность, чувства; • гордость своим умением эксплуатировать других; • боязнь самому подвергнуться эксплуатации и, таким образом, оказаться в «дураках». 6. Невротическая потребность общественного признания или престижа (в сочетании со стремлением к власти или без него): • буквально все (неодушевленные предметы, деньги, люди, собственные качества, поступки и чувства) оценивается только в соответствии с их престижностью; • самооценка целиком зависит от публичного признания; • различные (традиционные или «бунтарские») способы возбуждения зависти или восхищения; • боязнь утраты привилегированного положения в обществе («унижения») либо в силу внешних обстоятельств, либо вследствие внутренних факторов. 7. Невротическая потребность в восхищении собой: • раздутое представление о себе (нарциссизм); • потребность в восхищении не тем, что человек представляет собой или чем он обладает в глазах окружающих, а воображаемыми качествами; • самооценка, целиком зависящая от соответствия этому образу и от восхищения этим образом другими людьми; • боязнь утратить восхищение (оказаться «униженным»). 8. Невротическое честолюбие в смысле личных достижений: • потребность превосходить других не тем, что ты собой представляешь, а посредством своей деятельности; • зависимость самооценки от того, насколько удается быть самым лучшим — любовником, спортсменом, писателем, рабочим — особенно в собственных глазах, признание со стороны других также имеет значение, а его отсутствие вызывает обиду; • примесь деструктивных тенденций (нацеленных на нанесение поражения другим), всегда присутствующих, хотя и различающихся по интенсивности; • неустанное подталкивание себя к еще большим достижениям, несмотря на постоянную тревогу; • страх неудачи («унижения»). Наклонности 6, 7, 8 отражают в целом более или менее явно выраженное стремление к соперничеству и достижению абсолютного превосходства над другими. Хотя обычно эти наклонности перекрываются или сочетаются, они могут также существовать отдельно. Например, потребность в восхищении собой вполне может сочетаться с безразличием к социальному престижу. 9. Невротическая потребность в самодостаточности и независимости: • потребность никогда ни в ком не нуждаться, или не сопротивляться любому влиянию, или быть абсолютно ничем не связанным, поскольку любая близость означает опасность порабощения; • наличие дистанции и обособленность — единственный источник безопасности; • боязнь потребности в других людях, привязанности, близости, любви. 10. Невротическая потребность в достижении совершенства и неуязвимости (см.: «Новые пути в психоанализе», гл. 13 и «Бегство от свободы», гл. 5 об автоматизирующем конформизме): • постоянное стремление к совершенству; • навязчивые размышления и самообвинения в связи с возможными недостатками; • чувство превосходства над другими в силу своего совершенства; • боязнь обнаружить в себе недостатки или совершить ошибки; боязнь критики или упреков. При рассмотрении этих тенденций обращает на себя внимание то, что ни одно стремление и ни одна установка, которые из них вытекают, не является само по себе «ненормальным» или лишенным человеческой ценности. Большинство из нас и хотят иметь, и ценят любовь, самоконтроль, скромность, уважение к другим людям. Ожидать исполнения своих жизненных целей другим человеком считается, по крайней мере для женщины, «нормальной» или даже достойной позицией. Среди этих стремлений есть и такие, которые все мы высоко ценим. Самостоятельность, независимость и здравомыслие считаются большими достоинствами. В таком случае постоянно возникает вопрос: почему эти наклонности считаются невротическими? Что же в них «не так»? Признавая, что у некоторых людей преобладают одни наклонности, пусть даже отчасти ригидные, тогда как поведение других людей определяют совершенно иные, не следует ли допустить, что эти различия целей являются лишь выражением различий между людьми, имеющими разные системы ценностей и пытающимися разными способами совладать с жизнью? Разве не естественно, например, то, что человек мягкосердечный ищет себе опору в любви и привязанности, а более сильный — в независимости и лидерстве? Поставить такие вопросы важно, потому что они имеют не только теоретическое, но и практическое значение, помогая понять различия между базисными человеческими стремлениями и ценностями и их невротическими эквивалентами. Цели обоих типов стремлений сходны, но их основа и значение полностью различаются. Различие между ними столь же велико, как, например, между +7 и -7, хотя в обоих случаях мы имеем дело с цифрой 7, точно так же, как мы используем одни и те же слова: любовь, привязанность, разум, совершенство, — но стоящий перед ними знак изменяет их характер и ценность. Мы уже касались различий, скрывающихся за внешним сходством, при сравнении взрослого служащего и девочки Клэр, а несколько более обобщенные сравнения могут пролить свет на различие между нормальными и невротическими наклонностями. Желание любви и привязанности со стороны других имеет смысл только в том случае, если испытываешь любовь к ним самим и чувствуешь с ними общность. Акцент поэтому ставится не только на дружеском отношении других людей, но и на положительных чувствах, которые сам человек способен питать и проявлять к другим. Однако невротическая потребность в любви и привязанности лишена такого важного качества, как взаимность. Дело в том, что для невротика его собственные чувства любви и привязанности настолько же мало важны, как если бы был он окружен неизвестными и опасными животными. Чтобы быть точным, на самом деле он даже не хочет любви и привязанности со стороны других; он просто-напросто озабочен тем, чтобы другие люди не вели себя с ним агрессивно. То ценное, что заключено во взаимопонимании, терпимости, заботе, симпатии, не имеет места в его отношениях. Подобным же образом стремление к совершенствованию наших способностей и дарований заслуживает наших самых энергичных усилий, поскольку жить на свете, несомненно, было бы лучше, будь это стремление активным и сильным в каждом из нас. Но невротическая потребность совершенства, хотя и может выражаться теми же словами, потеряла эту специфическую ценность, поскольку представляет собой попытку быть или казаться совершенным, никак не меняясь. Здесь нет возможности для совершенствования, потому что вероятность обнаружить в себе что-то, что необходимо изменить, пугает и поэтому отталкивает. Единственное, что реально заботит невротика, — это желание скрыть все недостатки, чтобы не подвергнуться критике и сохранить тайное чувство превосходства над другими. Как и при невротической потребности в любви и привязанности, личное активное участие отсутствует или ослаблено. Вместо активного жизненного стремления эта наклонность является настойчивой попыткой сохранить иллюзорный статус-кво. И последнее сравнение: все мы высоко ценим волевые качества, считая их огромной силой, если она служит целям, важным самим по себе. Но вера невротика во всемогущество воли иллюзорна, потому что она полностью игнорирует возможность ограничений, непреодолимых трудностей даже для самых решительных действий. Никакая сила воли не поможет нам выбраться из воскресной автомобильной пробки на улицах города. Далее, ценность силы воли сводится к нулю, если доказательство ее могущества становится самоцелью. Любое препятствие, стоящее на пути сиюминутных побуждений, толкает человека, находящегося в тисках этой невротической наклонности, на слепые и безрассудные поступки, независимо от того, действительно ли ему нужна данная вещь. Ценник перевернут: не человек обладает силой воли, а наоборот — она человеком. Наверное, этих примеров достаточно, чтобы показать, что невротические наклонности являются чуть ли не карикатурой на внешне сходные с ними ценности человека. Они лишены свободы, спонтанности и смысла. Слишком часто они содержат иллюзорные элементы. Их ценность исключительно субъективна и фактически заключается в том, что они в той или иной мере безрассудно обещают безопасность и решение всех проблем. Здесь следует подчеркнуть еще один важный момент: невротические наклонности не только лишены человеческих ценностей, которые они имитируют, но они даже и не выражают того, чего человек хочет. Если, например, он отдает все свои силы достижению престижного положения в обществе или власти, то и в самом деле может считать, что нуждается в них; в реальности же, в чем мы уже убедились, невротик просто вынужден их желать. Это равносильно тому, как если бы кто-то летел на самолете и полагал, что управляет им, тогда как фактически самолет управлялся с земли с помощью дистанционного управления. Остается понять, хотя бы приблизительно, как и до какой степени невротические наклонности могут определять характер человека и влиять на его жизнь. Во-первых, эти наклонности предполагают развитие определенных вспомогательных установок, чувств и форм поведения. Если человек склонен к абсолютной независимости, он будет стремиться к скрытности и уединению, остерегаться всего, что может хоть как-то походить на вмешательство в его личную жизнь, и выработает способы, благодаря которым будет держать других на дистанции. Если у него есть склонность к ограничению жизненной активности, то он будет скромным, нетребовательным, готовым уступить каждому, кто более агрессивен, чем он. Кроме того, невротические наклонности во многом определяют представление человека о том, кем он является или кем ему следует быть. Все невротичные люди заметно неустойчивы в своей самооценке, колеблются между преувеличенным и приниженным представлениями о себе. Когда невротическая наклонность установлена, появляется возможность понять причины того, почему данный человек сознает одни оценки, относящиеся к нему, и вытесняет другие, почему он — сознательно или бессознательно — чрезмерно гордится одними своими установками или качествами и презирает другие безо всякой объективной причины. Например, если А. создал защитную веру в силу разума и предвидение, он будет не только переоценивать все, чего можно достичь умом, но и особо гордиться силой своего интеллекта, логикой своих суждений и предсказаний. Его представление о собственном превосходстве над другими прежде всего будет продиктовано его убеждением в превосходстве своего ума. И если В. кажется, что он не может полагаться на себя и нуждается в «партнере», который сделает его жизнь содержательной и направленной, он будет склонен переоценивать не только всемогущество любви, но и собственную способность любить. Он ошибочно примет свою потребность «виснуть» на другом человеке за способность к большой любви и будет особо гордиться этой иллюзорной способностью. Наконец, если С. присуща невротическая потребность справляться с любой ситуацией только собственными усилиями, быть самостоятельным любой ценой, он будет чрезмерно горд тем, что он умелый и уверенный в себе человек и никогда и ни в ком не нуждается. Поддержание этой веры (для А. веры в необыкновенную силу ума, для В. — в свою любвеобильную натуру, для С. — в способность самостоятельно решать дела) становится такой же навязчивостью, как и те невротические наклонности, которые ее вызвали. Но гордость обладанием этими качествами чувствительна и уязвима, и на то есть веские причины. Ее основание недостаточно прочно. Она покоится на слишком зыбком фундаменте и содержит слишком много иллюзорных элементов. Фактически это скорее гордость качествами, которые нужны человеку для осуществления своих невротических наклонностей, а не теми, что ему реально присущи. Так, например, В. неспособен сильно любить, но вера его в это качество позволяет ему не замечать фальшивость собственных целей. Если он хоть немного усомнится в своей способности любить, то вынужден будет признать, что на самом деле ему нужен не тот, кого он будет любить, а тот, кто посвятит ему свою жизнь, не получая ничего взамен. Это означало бы такую серьезную угрозу его защищенности, что реакция его на соответствующую критику оказалась бы смесью паники и враждебности, в которой преобладало бы одно или другое. Точно так же А. будет реагировать крайним раздражением на любое сомнение, которое может хоть как-то бросить тень на справедливость его суждений. С другой стороны, С., гордый тем, что ни в ком не нуждается, непременно будет испытывать огромное раздражение при малейшем намеке на его неспособность справиться с чем-либо без посторонней помощи или совета. Тревога и враждебность, порождаемые такими покушениями на драгоценный образ себя, еще более нарушают отношения невротика с другими людьми и тем самым принуждают его еще крепче держаться за свои защитные приспособления. Невротические наклонности остро влияют на оценку не только себя, но и других. Человек, стремящийся к престижу, будет судить о других исключительно в соответствии с их престижем: того, кто пользуется большим престижем, будет ставить выше себя и смотреть сверху вниз на человека, престиж которого меньше, каковы бы ни были его личные качества. Навязчиво уступчивый человек будет восхищаться всем подряд, что покажется ему силой, даже если эта «сила» заключается в беспорядочном и беспринципном поведении. Человек, испытывающий навязчивую потребность эксплуатировать других, может испытывать определенную симпатию к тому, кого он эксплуатирует, но в то же время его презирать; о навязчиво скромном человеке он будет думать как о глупце или лицемере.