Футбольная горячка

Но мне этого было мало, хотелось, чтобы чудодейственное лекарство простимулировало бы что-нибудь еще: любовь с порядочной женщиной, крохотный литературный триумф или трансцендентное прозрение, вроде того, когда ты выходишь из комы и начинаешь понимать, что жизнь благословенна и жить стоит – одним словом, что-то достойное, настоящее и значимое. Мне неудобно признаваться, что моя подавленность прошла благодаря победе «Арсенала» над «Сперз» в финале розыгрыша Литтлвудского кубка (куда бы еще ни шло, если бы это был Кубок Футбольной ассоциации, но Литтлвудский!), и я часто пытался понять, почему так получилось. Эта победа очень много значила для болельщиков «Арсенала»: семь лет команда даже близко не подходила к полуфиналу, и мы начинали подозревать, что спад продлится вечно. Можно дать и медицинское объяснение: во время победы над «Тоттенхэмом» на последней минуте полуфинального матча, когда все надежды уже были потеряны, произошел колоссальный выброс адреналина, и этот адреналин каким-то образом исправил химический дисбаланс в моем мозгу.

Однако единственный убедительный довод заключается в том, что я перестал ощущать себя несчастным, потому что прорвался годами громоздившийся затор, расчистил его не я, а «Арсенал»; получалось, что я вскочил на закорки игроков и они вынесли меня на свет, который так неожиданно пролился на всех нас. Но, вытащив меня из тьмы, они способствовали тому, что я от них отдалился. Нет, нет, я по-прежнему ревностный поклонник «Арсенала» и посещаю все игры на «Хайбери», испытываю такое же, как и раньше, напряжение, воодушевление и разочарование, однако теперь понимаю, что команда – это одно, а я – совершенно другое и мой успех не зависит от ее успеха. В тот день я излечился от помешательства на «Арсенале», остался опасно одержимым и свихнутым, но всего лишь болельщиком.

Обычная суббота

«Челси» против «Арсенала» 07.03.87

В субботу все ринулись в Челси, чтобы продолжить праздник, и он длился целых пятнадцать минут, пока то ли промах Хейеса, то ли пас назад Сезара – точно не помню – не спровоцировал вопль возмущения и разочарования, который мы слышали по субботам несколько предыдущих лет. Среднестатистический футбольный болельщик печально знаменит своей почти варварской несентиментальностью.

Но надо сказать, что «Стэмфорд Бридж» не то место, где процветают плаксивая чувствительность и снисходительная терпимость. Игры в Челси – всегда катастрофичны: недаром же там состоялась единственная проигрышная встреча в победном чемпионате «Арсенала» 1991 года. Дорожка вокруг поля отделяет болельщиков от игроков и создает определенную атмосферу. Фанаты на террасах на обеих сторонах стоят на открытом воздухе (и мокнут при приближении каждой тучки), зато меньше шансов попасть в заваруху. Я по опыту знаю, хотя в последние два года не было ярких свидетельств жестоких актов, что слава наших фанатов как отъявленных бандюганов и бездумных мерзких расистов вполне заслужена, и еще: каждый понимает, что стоять безопаснее, поскольку вы находитесь под хорошо организованной и неусыпной защитой полиции, а на трибунах предоставлены сами себе – вас могут узнать, окружить и втоптать в грязь, что и случилось несколько лет назад с одним моим знакомым.

Игра между тем шла своим чередом, небо постепенно темнело, а у «Арсенала» дела обстояли все хуже и хуже: мы пропустили гол, что при нашей апатии равнялось множеству голов. А я стоял там, на обваливающейся террасе – ноги сводило от холода, болельщики «Челси» гоготали и показывали на меня пальцами – и ломал себе голову: какого рожна меня сюда понесло – ведь не только чувствовал сердцем, но и разумел головой, что матч получится занудным, игроки ни на что не способны и не пройдет и двадцати минут, как все то позитивное, что воскресила во мне памятная среда, начнет улетучиваться, пока мною вновь не овладеет депрессия, – а сидел бы дома или пошел бы в магазин грамзаписей, и отсветы прежнего сохранились бы еще на неделю. Но именно вот такие поражения 0:1 несчастным мартовским днем на «Стэмфорд Бридж» придают смысл всему остальному, и поскольку их видено так много, победы, которые происходят раз в семь-десять лет, доставляют истинную радость. После окончания игры фанаты «Арсенала» в знак признания недавних заслуг почтили свой клуб уважительным молчанием, но денек получился премерзким – сродни уплате налогов или самой черновой работенке. Когда мы ждали очереди на выход (еще одна особенность стадиона «Челси»: болельщиков команды, играющей в гостях, держат взаперти минут тридцать, пока на улицах не станет безопасно), неприкрытый ужас произошедшего разросся до такой степени, что обернулся превратным ощущением триумфа, так что каждый из нас захотел присудить себе медаль за компанию.

Случились две вещи. Во-первых, пошел снег, и стало настолько неуютно, что захотелось посмеяться над своей жалкой жизнью болельщика. И, во-вторых, на поле выкатил человек на трамбовщике и начал ездить взад-вперед. Это был не старый клубный брюзга из футбольного анекдота, а молодой здоровяк с чудовищной стрижкой скинхеда, который явно ненавидел «Арсенал» со всей страстью поклонника своих работодателей. Он катил к нам на нелепом трамбовщике и с радостной, маниакальной улыбкой выставлял палец; потом отъезжал немного, возвращался и снова показывал палец: раз за разом. Туда – сюда – палец. Туда – сюда – палец. А мы поневоле стояли и смотрели на него. В нашем загоне темнело, подмораживало, и, наконец, повалил снег. Обычное футбольное гостеприимство.

Золотой день

«Арсенал» против «Ливерпуля» (на «Уэмбли») 11.04.87

Но случается так, что выдаются прямо-таки золотые деньки. Моя депрессия окончательно испарилась: я чувствовал только место, где когда-то болело, и мне даже нравилось это ощущение – словно выздоравливаешь после пищевого отравления, когда вновь появляется аппетит и в желудке приятно подсасывает. До моего тридцатилетия оставалось шесть дней, и мне пришло в голову, что я выздоровел очень вовремя: тридцатилетие – нечто вроде водопада на реке жизни, и если ухнуться в него, не освободившись от лишнего груза, можно запросто утонуть. Я радовался, а «Арсенал» оказался на «Уэмбли» и тоже радовался, потому что для такой молодой команды, возглавляемой новым тренером, Литтлвудский кубок – не какая-нибудь затрапезная жратва, а невообразимый деликатес. Мне только-только стукнуло двадцать три, когда мы были здесь все вместе, а потом и для меня, и для моего клуба наступили семь непредсказуемо ужасных лет; но теперь мы выбрались из тьмы на свет.

Тогда тоже был свет – торжествующий весенний апрельский солнечный свет. Даже если помнишь все ощущения, которые возникают, когда кончается зима, сколь бы долго она ни длилась, ничто не напоминает об этом лучше, чем футбольный стадион, особенно «Уэмбли». Ты стоишь под навесом во мраке и смотришь вниз на свет – на пышную сочность зелени, словно смотришь фильм о далекой экзотической стране. За пределами стадиона тоже, конечно, солнце, но кажется, что этого не может быть – таков уж эффект футбольного поля, где всего одно прямоугольное солнечное пятно и потому его можно лучше прочувствовать.

И все это уже было до начала матча. И хотя мы играли с «Ливерпулем» (в его, надо признаться, наименее могучей, до бердслиевской и барнсовской, но после далглишевской ипостаси), а значит, были обречены на поражение, я заранее убедил себя, что все это не важно: я вернулся на «Уэмбли», «Арсенал» вернулся на «Уэмбли», и этого вполне достаточно. И когда Крейг обвел Раша и, не торопясь, точно и мощно пробил мимо тянущейся руки нашего вратаря Лукича, я был уязвлен, но не удивлен и решил, что не позволю ни этому голу, ни поражению в матче помешать моему выздоровлению, не позволю осушить источник моего оптимизма.

Однако еще до перерыва Чарли, угодив в штангу и вызвав сутолоку в штрафной «Ливерпуля», сквитал счет; во втором тайме команды демонстрировали прекрасное мастерство, великолепный дриблинг и стремление к победе, наш вышедший на замену всеми склоняемый Перри Гроувз проскочил мимо Гиллеспи и отдал поперечный пас Чарли, но мяч ударился в защитника и мягко закатился в ворота мимо растерявшегося Гробелаара. Все происходило настолько медленно и мяч вращался так вяло, что я даже испугался, хватит ли у него инерции пересечь заветную линию, или его отобьют, прежде чем судья зафиксирует гол, но обошлось – гол состоялся. А Николас и Гроувз (один попал к нам из «Селтика» почти за три четверти миллиона фунтов, а другой – из «Колчестер Юнайтед» и обошелся примерно в пятнадцать раз дешевле) выскочили за ворота и вдвоем сплясали прямо перед нами победный танец; они представить себе не могли, что будут когда-нибудь вместе вот так ликовать, и единственный раз за всю более чем столетнюю историю клуба сошлись благодаря своему неповторимому и откровенно случайному общему успеху. Так «Арсенал» завоевал Литтлвудский кубок – конечно, не самый престижный трофей, но и я, и Пит, и все остальные болельщики в течение предыдущих двух лет не могли надеяться и на него, однако не отвернулись от команды. Это была награда за верность.

Одно я знаю совершенно точно: радость болельщика, несмотря на кажущуюся очевидность, – это не переживание за других, и если кто-нибудь скажет, что предпочитает делать, а не смотреть, то он явно ничего не понимает. Футбол – та среда, где созерцание становится действием, но не в аэробном смысле, потому что, поверьте, смотреть игру, курить до полной одури, выпить после финального свистка и поесть чипсов по дороге домой – совсем не то, что наслаждаться искусством Джейн Фонды. Накатывающие от поля вверх и обратно своеобразные волны ни с чем не сравнить. Но когда празднуется триумф, радость игроков не ирадиируется вовне. И хотя именно они забивают голы и поднимаются на ступени «Уэмбли», чтобы встретиться с принцессой Дианой, наша радость – не разжиженное отражение радости команды, достигающей нас на галерке террасы в приглушенной форме. Наша радость – не сочувствие чужой удаче, а празднование нашей собственной, как и горе поражения по сути своей – жалость к самим себе. Вот что нужно понять тем, кто хочет знать, как воспринимается футбол. Игроки – наши представители, несмотря на то, что их выбирает тренер, а не мы. Если хорошенько присмотреться, можно заметить, как мы управляем ими, дергая за веревочки. Я часть клуба, а клуб – часть меня, и я заявляю с полной ответственностью, что он использует меня помимо моих желаний и подчас ни во что не ставит, поэтому мое ощущение органического единения основано отнюдь не на заблуждениях и сентиментальном непонимании того, как действует профессиональный футбол. Победа на «Уэмбли» принадлежит мне не меньше, чем Чарли Николасу или Джорджу Грэму (интересно, Николас, от которого отвернулся Грэм, продав его в начале следующего сезона, с такой же, как я, теплотой вспоминает тот триумфальный день?), я трудился для достижения этой победы так же, как и они. Вся разница в том, что я потратил на это больше часов, больше лет, больше десятилетий и поэтому лучше понимаю ее смысл и глубже чувствую, и солнце до сих пор сияет мне, когда я переношусь мыслями в тот апрель.

Бананы

«Арсенал» против «Ливерпуля» 15.08.87

Мой компаньон был мал ростом и плохо видел из-за спин других болельщиков на террасе, поэтому я отложил свой сезонный билет и на первую игру чемпионата купил места на западную трибуну. В тот день Смит дебютировал за «Арсенал», а Варне и Бердсли – за «Ливерпуль», было жарко, и «Хайбери» сочился потом.

Мы находились на уровне одиннадцатиметровой отметки со стороны табло и поэтому сверху прекрасно видели, как Дэвис сквитал гол Элдриджа, а затем на последних минутах еще один мяч влетел в наши ворота, и болельщики «Ливерпуля», сидевшие чуть ниже и правее нас, буквально взбесились от восторга.

В книге «Из кожи вон», посвященной Барнсу и расистским проблемам в «Ливерпуле», Дэйв Хилл лишь мимоходом упомянул о той первой игре («Фанаты „Ливерпуля“ пришли в восторг и оставили все сомнения по поводу разумности летних приобретений команды»). Гораздо больше внимания Хилл уделяет встрече с «Эвертоном», которая состоялась на «Энфилде» через несколько недель в рамках розыгрыша Литтлвудского кубка. Тогда приезжие болельщики вопили: «Ниггерпул! Ниггерпул! „Эвертон“ для белых!» (Кстати, «Эвертон» до сих пор не подыскал себе подходящего черного игрока.)

Но та первая игра могла бы дать материал Хиллу: мы прекрасно видели, как во время разминки команд из загона для приезжих фанатов на поле один за другим летели бананы. Так террасам давали понять, что по полю бегает обезьяна, и поскольку болельщики «Ливерпуля» никогда раньше не привозили с собой бананов (хотя с начала десятилетия в «Арсенале» всегда числился хотя бы один черный игрок), оставалось предположить, что обезьяна – это Варне и именно ему предназначались заморские фрукты.

Тот, кто видел, как Джон Варне – симпатичный, элегантный мужчина – играет в футбол, дает интервью или просто выбегает на поле, оценит потрясающий комизм ситуации, постояв хоть раз рядом с хрюкающим, донельзя разжиревшим расистом-орангутаном, который издает обезьяньи вопли и швыряется бананами (расисты тоже бывают симпатичными и элегантными, но такие никогда не приходят на стадион). Хотя не исключено, что бананы – отнюдь не проявление расизма, а гротескная форма приветствия: возможно, славившиеся скорым умом и сообразительностью ливерпульцы таким образом здоровались с Барнсом, считая, что он их поймет, ведь встречали же болельщики «Сперз» Ардайлза и Виллу в 1978 году серпантином по-аргентински (в мою теорию трудно поверить, но еще труднее поверить, что среди фанатов так много людей, которые исходят злостью, потому что в их клуб пришел один из лучших игроков мира). Но какой бы истерически смешной ни казалась эта сцена и что бы там ни подразумевали болельщики «Ливерпуля», зрелище получилось тошнотворно отвратным.

В «Арсенале» подобной грязи вроде бы не наблюдалось, но существовали другие проблемы – с антисемитизмом. На террасах и на трибунах болели черные ребята, и наши лучшие футболисты – Рокасл, Кэмпбелл и Райт, тоже черные – пользовались большой популярностью. Но до сих пор время от времени можно услышать, как какой-нибудь идиот смеется над черным из команды противника. (Однажды я обернулся, чтобы осадить человека, который вздумал дразнить обезьяной Пола Инса из «Манчестер Юнайтед», и с удивлением обнаружил, что собирался наорать на слепого. Вот тебе на: слепой расист!) А иногда, когда черный совершает промах, упускает шанс, либо, наоборот, не упускает шанса, или начинает спорить с судьей, мое свободное от предрассудков либеральное "я" в панике трясется от дурных предчувствий, и я шепчу: «Пожалуйста, не надо ничего говорить… Пожалуйста, не портите мне все» (заметьте, мне, а не тому бедолаге, который вынужден играть на виду у очередного злобного фашистского штурмовика – вот ведь как современный, свободомыслящий человек потакает жалости к себе). А затем поднимается на ноги какой-нибудь неандерталец, тычет пальцем в Инса, или Уоллеса, или Барнса, или Уокера, и у меня перехватывает дыхание: он обзывает его мудилой, дрочилой или того хуже, но я испытываю нелепое чувство столичной гордости, поскольку при ругательстве отсутствует определение – ведь если бы я смотрел игру где-нибудь в Мерсисайде, на западе или на севере Англии, где нет многорасового сообщества, все было бы совсем по-другому. Не правда ли, странно испытывать благодарность за то, что один человек ругает другого человека мудилой, а не черномазым мудилой?

Не стоит говорить, что я ненавижу, когда на некоторых стадионах травят черных игроков. Будь я посмелее, то либо а) схватился бы с особо заядлым обидчиком, либо б) перестал бы ходить на футбол. Перед тем как осадить того слепого, я долго прикидывал, насколько он крут. Насколько круты его кореши? И насколько круты мои? И дернулся только тогда, когда услышал в его голосе плаксивость и понял, что мне не грозит взбучка. Но тот случай – редкость. Обычно я предпочитал думать, что подобные типы сродни тем, кто курит в метро, унижая и белых и черных – всех, кому это неприятно. Что же до того, чтобы не ходить на стадион… скажу так: футбольные арены для всех, а не только для расистских придурков, и если перестанут ходить приличные люди, игра окажется в опасности. Отчасти я верю в это (лидские болельщики потрясающе справились с грязью, которая захлестывала их стадион), к тому же не ходить на футбол я все равно не смогу – не позволит сила моего увлечения.

Я хочу того же, чего хотят похожие на меня болельщики: чтобы комментаторы проявляли больше непримиримости, чтобы «Арсенал» настоял на удалении зрителей, которые распевают песни о том, как Гитлер сжигал евреев, чтобы все игроки – и белые и черные – решительно продемонстрировали расизму свое отвращение. (Вот если бы вратарь «Эвертона» Невилл Саутхолл в знак протеста против гнусных выкриков каждый раз уходил с поля, все проблемы решились бы через две недели, но я понимаю, что этого никогда не будет.) Как бы я хотел стать большим и сильным, чтобы самому разбираться с возникающими вокруг проблемами соразмерно своему гневу.

Король Кенилуортской дороги

«Лутон» против «Арсенала» 31.08.87

Мои далекие от футбола друзья и родственники не видели более ненормального человека, чем я: они убеждены, что у меня мания, и, вероятно, так оно и есть. Но я знаю тех, кто скажет, что моя активность – все игры на «Хайбери», несколько матчей на полях противника и одна-две встречи второго состава и юношеской команды – не так уж и велика. В присутствии людей, вроде Нейла Кааса, болельщика «Лутона», который повел меня и моего единокровного брата в качестве своих гостей смотреть игру «Арсенала» на «Кенилуорт-ро-уд», когда на «Лутоне» действовал запрет принимать приезжих фанатов, я начинаю чувствовать себя полным дилетантом, каковым они меня и считают. 0 Нейле Каасе нужно знать следующее:

1) Он, естественно, ездит по средам в Плимут и таким образом тратит драгоценный выходной (бывает он также в Вигане, в Донкастере и вообще повсюду; как-то по дороге домой из Хартлпула сломался автобус, и он со всей честной компанией семь раз просмотрел «Полицейскую академию-III».

2) Когда я с ним познакомился, он только-только вернулся из кибуца, но узнав его поближе, я совершенно не мог понять, как это он решился так надолго оторваться от своих «шляпников», и Каас объяснил, что в ту пору лутонские болельщики собирались устроить бойкот домашним играм в знак протеста против альянса с Милтоном Кейсом. Нейл сознавал: как бы искренне он ни поддержал всеобщее начинание, ему не совладать с собой, разве только если он сбежит на другой край света.

3) В результате необычного стечения обстоятельств, о которых здесь нет места рассказывать, он во время игры с «Куинз Парк Рейнджерз» оказался в директорской ложе, где был представлен членам комитета как «следующий председатель города Лутона».

4) Он единолично выжил из клуба Майка Невилла и нескольких других игроков, уверяя, что постоянно находится у тоннеля, откуда появляются команды, и будет жестоко и непрестанно наказывать тех, кто недостоин чести играть за его любимую команду.

5) «Индепендент» как-то отмечала, что на главной трибуне стадиона сидит крикун, который ревет не хуже вола и портит удовольствие от игры всем, кто находится поблизости; посмотрев однажды игру вместе с Нейлом, я должен был с грустью констатировать: да, речь шла именно о нем.

6) Он присутствует на каждой открытой.встрече в Лутоне, где болельщики общаются с тренером и членами комитета, но в последнее время начал сильно подозревать, что больше ему не позволят задавать вопросов. Нейл от этого в полном недоумении, но я-то помню, что некоторые из его вопросов – вовсе не вопросы, а громогласные и нелицеприятные обвинения в непригодности и некомпетентности.

7) Он направил в лутонский комитет предложение увековечить Рэдди Энтика, чей гол на последней минуте на «Мейн-роуд» предотвратил вылет команды во второй дивизион.

8) Утром по воскресеньям (даже если он вернулся после субботней гулянки незадолго до матча) Нейл играл за «Буши-Би» – команду лиги Маккаби, хотя в последнее время имел много дисциплинарных проблем, а теперь, когда я пишу эту книгу, вообще посажен на скамью запасных.

Данная литания содержит некую правду о Нейле, но не ту, согласно которой он несколько весело и иронично относится к собственным перегибам, будто они вовсе и не его, а кого-нибудь другого, например, его младшего брата. Удаляясь от «Кенилуорт-роуд», он становится очаровательным, всем интересующимся и неизменно вежливым человеком – по крайней мере, по отношению к незнакомым, и значит, его субботняя ярость – порождение исключительно «Лутона».

«Лутон» – клуб небольшой, и у него не так много болельщиков (примерно между четвертью и третью от количества фанатов «Арсенала»). Смотреть ту игру было интересно не из-за футбола – встреча закончилась с сереньким результатом 1:1, хотя сначала мы вели после гола Дэвиса. Забавно было наблюдать, с каким чувством собственника входил на стадион Нейл – будто именно он все эти годы тянул на себе клуб. Он знал каждого третьего болельщика и останавливался, чтобы переброситься словцом то с одним, то с другим. Когда же он посещает выездные матчи, то кажется отнюдь не пылинкой в огромной вражеской армии, а знакомой и узнаваемой личностью среди разношерстных двух сотен человек, а то и меньше – если игра неинтересная и проводится в середине недели.

Но для него это развлечение – он Владыка «Лутона», Король Кенилуортской дороги. Так что когда его приятели слышат по телевизору, по радио или по трансляции на других стадионах Лиги, как закончилась субботняя встреча с «Лутоном», они просто думают – Нейл Каас: «Ливерпуль» – «Каас»: 2:0, или «Каас» на последней минуте избежал поражения, или «Каас» взял Литтлвудский кубок…

Для меня уже в этом заключается притягательность футбола, хотя я никогда не претендовал на то, чтобы определять «Арсенал» в том смысле, в каком Каас и «Лутон» определяют друг друга. Притягательность эта формировалась долгие годы, но сила ее магнетизма чрезвычайно велика: «Мне нравится, что люди думают обо мне постоянно».

Я знаю, что так оно и есть. 26 мая я поздно вернулся домой с вечеринки и обнаружил на автоответчике около полутора десятков вызовов от друзей со всей Британии и из Европы – со многими я не разговаривал уже несколько месяцев; мне часто звонят после провала или успеха «Арсенала» – нередко совсем не интересующиеся футболом приятели, которые случайно бросили взгляд на спортивную страничку в газете или не успели выключить телевизор после блока новостей перед спортивными комментариями (в поисках подтверждения я спустился к почтовому ящику и там тоже нашел благодарственную открытку от одной приятельницы – несколько недель назад я самым примитивным образом помог ей, и с тех пор мы не виделись. Сначала я удивился, с какой стати она благодарит меня, когда прошло столько времени – да и не ждал я никаких благодарностей. Но в постскриптуме значилось: сочувствую по поводу «Арса», и это служило объяснением всему). Даже если предположить, что нечто – Микки Рурк, брюссельская капуста, станция метро «Уоррен-стрит» или зубная боль (у каждого с вами связаны свои ассоциации) – вдруг напоминает о вас и в поезде чьих-то мыслей вы попадаете в отдельный вагончик, то все равно не угадаешь, когда это произойдет. Все непредсказуемо и случайно. Но вот с футболом совсем по-другому, не столь наугад: в такие вечера, как во время чемпионата 1989 года или в дни вроде рек-схэмского провала 1992 года, о тебе думают десятки, может быть, даже сотни людей. И мне приятно, что бывшие подружки или приятели, с которыми я потерял контакт и вряд ли снова сойдусь, сидят перед телевизором, и вдруг у них мелькает мимолетная, но все же мысль – НИК! – и они радуются или расстраиваются из-за меня. Такое происходит только с нами.

Моя лодыжка

«Арсенал» против «Уимблдона» 19.09.87

Совершенно не знаю, когда это произошло: не исключено, что я тащился на бал или на какое-нибудь столь же неприятное для меня аналогичное мероприятие. И не сразу осознал, что случилось. Только помню: я играл в мини-футбол, и вдруг лодыжка вспыхнула огнем и стала распухать на глазах. Когда я ехал домой в машине соседа по квартире, меня охватила паника: было без четверти час, а к трем мне надо было попасть на «Хайбери».

Дома мне привязали к ноге пакет мороженой фасоли, и я стал прикидывать свои возможности. Сосед, его девушка и моя девушка настаивали, что поскольку я совершенно не могу ходить и страдаю от боли, то надо остаться дома и слушать репортаж по радио, но я знал, что должен попасть на игру: ведь существовали такси, скамьи на нижней западной трибуне и на крайний случай – плечи друзей; паника стала утихать, все остальное было делом логистики.

В итоге вышло не так уж плохо: мы доехали на метро до «Арсенала» вместо «Финсбери-парк» – не так далеко идти пешком, – а потом всей компанией стояли не на своем обычном месте под навесом северной стороны, а гораздо ниже, где навеса не было, и хотя весь первый безрезультатный тайм лило как из ведра, но зато передо мной был оградительный барьер, о который можно было опереться, и, когда «Арсенал» забил гол, толпа не потащила меня по террасе вниз. Но промокнуть до нитки (и заставить промокнуть других), трястись от боли и ехать втрое дольше на стадион и обратно – не слишком высокая цена. Во всяком случае, если альтернатива кажется катастрофической.

Матч

«Ковентри» против «Арсенала» 13.12.87

Мы с Питом выехали около двенадцати, спешили на трехчасовой воскресный матч и успели вовремя. Игра получилась ужасной – нолевая ничья, жуткий холод, а если учесть, что шла прямая трансляция, мы вполне могли бы остаться дома и посмотреть матч по телевизору. На этом способность самоанализа меня покидает: на кой мы потащились на стадион? Потащились, и все.

До 1983 года я ни разу не видел прямой трансляции матча Лиги. И не только я – никто из моего поколения. Когда я был маленьким, футбольных передач было еще мало: час вечером в субботу, час днем в воскресенье и иногда около часа среди недели, когда наши клубы встречались с европейскими командами. А все девяносто минут показывали очень редко. Но еще реже – внутренние игры: финал Кубка и максимум две-три игры чемпионата.

Смехотворно. Даже полуфиналы Кубка и решающие встречи Премьер-лиги не удостаивались прямой трансляции. Многим каналам не позволяли показывать матчи и в записи (когда на чемпионате в 1976 году «Ливерпуль» разгромил «Куинз Парк Рейнджерз», голы пришлось смотреть в выпусках новостей. Но таковы были телевизионные правила, которых не понимал ни один человек). Так что, несмотря на спутниковую связь, цветное изображение и двадцатичетырехдюймовые экраны, приходилось приникать ухом к транзисторным приемникам. Наконец клубы поняли, что на трансляциях матчей можно делать большие деньги и ТВ готово их платить. Лига тут же повела себя как монашка из анекдотов: позволяла делать все, что угодно и кому угодно – менять время начала игр, дни встреч, даже команды и цвета их футболок, ее ничто не волновало. А болельщиков – то есть тех, кто платил за места на стадионе, держали за полных идиотов. Дата на билете не имела никакого значения: если Ай-ти-ви или Би-би-си хотели изменить дату – не было никаких проблем. Так, в 1991 году собиравшиеся на ключевой матч в Сандерленд болельщики «Арсенала» обнаружили, что после вмешательства телевидения (начало встречи было перенесено с трех часов на пять), они при всем желании не могли попасть на последний поезд в Лондон – он уходил раньше, чем заканчивался футбол. Но кого это волновало? Ровным счетом никого. На нас всем было наплевать.

Я продолжал ходить на «Хайбери» в дни трансляций главным образом потому, что загодя заплатил за сезонный билет. А иначе, провались оно пропадом, ни за что бы не потащился в Ковентри, в Сандерленд или еще куда-нибудь к черту на рога – сидел бы дома и смотрел игру по телевизору, как, не сомневаюсь, и многие другие болельщики. Когда-нибудь телевидение заметит наше отсутствие. Как бы телевизионщики ни поднаторели в работе со звуком, настанет момент, когда им не удастся создать видимость ревущих трибун, потому что никто из нас не придет на игру – мы останемся дома лупиться в ящик. И тогда, я очень надеюсь, тренеры и председатели клубов уделят нам в программе, сетующей на нашу неверность, напыщенные сердитые строки.

Никаких извинений не требуется

«Арсенал» против «Эвертона» 24.02.88

Знаю, я часто извинялся, когда писал эту книгу. Но футбол слишком много для меня значил и стал слишком много символизировать, я посетил слишком много игр и потратил слишком много денег, я слишком много волновался по поводу «Арсенала», в то время как следовало волноваться по поводу иных вещей, и требовал слишком много снисходительности от друзей и знакомых. Но иногда поход на стадион позволяет пережить самые стоящие и благодатные мгновения в жизни, как, например, произошло во время полуфинальной встречи второго тура Литтлвудского кубка между «Арсеналом» и «Эвертоном».

Она состоялась через четыре дня после другой грандиозной игры – с «Манчестер Юнайтед» на Кубок Футбольной ассоциации, в которой «Арсенал» победил со счетом 2:1 (на последней минуте Мак-клер пробил пенальти высоко над верхней штангой, прямо в беснующееся море болельщиков северной стороны, а Найджел Уинтерберн догнал мяч и запустил обратно к средней линии – первый признак отсутствия дисциплины в новом составе команды); так что выдалась отменная неделя, и зрителей на трибунах было очень много: 53 тысячи в воскресенье и 51 – в среду.

Мы разгромили в тот день «Эвертон» 3:1, и совокупный результат получился 4:1 – заслуженная победа «Арсенала», но она далась нелегко. За четыре минуты до перерыва Рокасл ушел от офсайдной ловушки «Эвертона», обвел Саутхолла и пробил мимо совершенно пустых ворот; через три минуты прорвался Хейес, но на этот раз Саутхолл свалил его в шести дюймах от линии штрафной площади. Хейес сам выполнял удар и, как Макклер, засветил высоко над верхней штангой. Зрители разволновались и забеспокоились: повсюду встревоженные лица и непрекращающееся шушуканье – такие драматические моменты дают пищу для обсуждения.