Принц-странник - Тень рыси

Аделаида ничего не ответила, но я поняла, что она осталась при своем мнении.

Мы съездили с ней в Мельбурн. С каким почетом меня принимали в «Линксе»!

Я скорчила физиономию и сказала Аделаиде:

— Я одна из избранных. Это заставляет меня чувствовать себя почти святой.

Мы покупали с размахом: шелка и бархата, из которых Аделаида собиралась нашить мне платьев. А кроме того, я выбрала себе соболью муфту и темно-красную бархатную накидку с собольей опушкой.

— Не накупай здесь много, — посоветовала Аделаида. — В Англии гораздо более модные вещи. На этот раз я промолчала. Мы возвратились со всеми нашими покупками домой.

— Я уже сильно беспокоился, — сказал Линкс. — Больше никуда не отпущу тебя.

Мне льстило, что я так много для него значу.

Аделаида немедленно занялась моими туалетами;

Я много времени проводила с ней — не потому, что мне очень нравилось шить, просто иногда надо было хоть куда-нибудь спрятаться и от Линкса и от Стирлинга, чтобы лучше поразмыслить о том, что мне предстоит. Там, в комнате для шитья, разговоры были короткими: какой ширины сделать рукава или как раскроить юбку, поэтому я могла еще раз подумать о том, какое, наконец, принять решение.

Впрочем, какое решение!.. Как будто я могла отступить!

Время неслось очень быстро, и мне частенько хотелось одной ускакать в лес, чтобы там каким-то чудом найти ответ, который развеет все мои сомнения. Но Линкс распорядился, чтобы мне не позволяли одной выезжать верхом. Я узнала об этом, когда однажды утром конюх отказался седлать мою лошадь.

Я сама оседлала ее, а про себя подумала: «Нет, Линкс. Ты не посадишь меня в клетку». Не успела я отъехать, как услышала топот копыт и, обернувшись, увидела его белую лошадь.

Я вонзила шпоры в бока лошади, но не смогла оторваться от Линкса. Вскоре он поравнялся со мной, его глаза горели от возбуждения.

— Нора! — закричал он.

— Из-за чего такое волнение?

— Я отдал приказ, чтобы ты не выезжала одна.

— А если я так хочу?

— Ты же знаешь, что это против моей воли.

— А ты не приказывай своим конюхам мешать мне, потому что это против моей воли.

— Тебе известно, почему я не хочу, чтобы ты ездила верхом одна. Я в ужасе, когда не вижу тебя. Мне мерещатся всякие опасности, которые могут подстеречь тебя в лесу.

— Ты хочешь сказать, что всю жизнь меня кто-то будет сопровождать. Может, приставишь ко мне дуэнью?

— Все изменится, когда мы уедем отсюда.

— Но я не хочу уезжать отсюда. Скажи. — Я повернулась к нему. — Ты, действительно, любишь меня?

— Всем сердцем.

— Значит, ты готов доставить мне радость?

— Это цель моей жизни.

— Тогда мы должны остаться здесь, и я проведу остаток дней, катаясь верхом под надзором дуэньи. Но, возможно, со временем, ты решишь, что я уже не такая глупая… Или перестанешь волноваться из-за всяких воображаемых опасностей.

— Какую чушь ты городишь!

— Это вовсе не чушь. Мужья с годами устают от своих жен. Это обычное дело.

— Мы не будем обычными супругами.

— Интересно, как это?.. Быть замужем за богом?

— Ты увидишь! Очень весело.

Он подъехал на своей лошади совсем близко ко мне. Какие-то птицы передразнивали голоса других птиц. В отдалении коричневый кенгуру скакал по сухой траве. С тех пор, как выбралась из пещеры в почерневшую тишину, я стала постоянно прислушиваться к звукам леса, остро чувствовать его запахи.

— Я полюбила эту страну.

— Ты полюбишь Англию еще больше.

— Я знаю, о чем ты думаешь. Об этом доме. Но он не принадлежит тебе. Твое намерение жить там недостойно тебя.

— Ты стараешься сделать из меня святого. Я никогда им не стану.

— Линкс, — начался. — Дорогой…

Он улыбнулся и сказал:

— Когда ты так говоришь, мне хочется сложить весь мир к твоим ногам.

— Тогда, дорогой, сделай только одно. Отдай мне свои планы мести, я уничтожу их, и все будет так, словно они никогда не существовали.

— Слишком поздно. Нора.

— Ты сказал, что любишь меня. А если человек любит, он пойдет на все ради любимого.

— Поэтому ты, которая любишь меня, не должна просить о невозможном. Вспомни, я оказался в этой стране не по своей воле.

— Она была доброй к тебе. Линкс задумался.

— Да, — согласился он. — Я получил здесь свою награду… Золото и Нору.

— Теперь я знаю, что тебе дороже.

— Ты мне дороже всего золота Австралии.

— Нет, есть нечто более важное для тебя. Месть. Он только сказал:

— Наступит день, и ты поймешь.

Пока мы возвращались, он заставил меня дать обещание, что я не буду отправляться одна на прогулку. . — Я лучше езжу верхом, — заметила я. — А кроме, того, никто не посмеет приставать ко мне теперь. Если в лесу начнется пожар, я никогда не сунусь туда. Какие еще могут быть опасности?

— Я боюсь потерять тебя, — сказал он. — Чудо привело тебя ко мне. Но я не доверяю жизни. Стоит только поверить в счастье, как вдруг лишишься его.

— У тебя такие мысли? Ты шутишь?

— Я совершенно серьезен.

— Хорошо. Я пойду на уступки: не буду ездить верхом одна. До свадьбы. Затем тебе придется убеждать меня снова.

— Договорились, — сказал он, и, шутливо переговариваясь, мы поскакали домой.

Свадьба была совсем близко, и вот настал день, когда запах пирогов и сластей заполнил весь дом. Аделаида испекла огромный свадебный торт в шесть слоев. Но я не могла отделаться от мысли, что какой-то чудовищный случай помешает моему счастью. Что за абсурд! «А может быть, это предчувствие?»— спрашивала я себя.

Наше бракосочетание должно было состояться в маленькой церкви, которая находилась в четверти мили от дома; затем — торжественный прием дома. Мое свадебное платье висело у меня в шкафу. Аделаида совсем недавно закончила его.

В ночь накануне свадьбы мои сомнения и страхи не только вернулись, но стали еще сильнее. Я уверяла себя, что многие невесты волнуются также, но продолжала думать о мрачном предупреждении Джессики. Изменится ли его отношение ко мне? Линкс признался, что его любовь ко мне и к Арабелле — это как лесной пожар и пламя свечи. Лесной пожар — какое неудачное сравнение!

Я представляла его глаза завтра, когда он увидит меня, и мне захотелось еще раз примерить свадебное платье. Я надела этот роскошный туалет, поражаясь искусству, с каким он был сшит. Какая преданная дочь Аделаида! И теперь я буду ее мачехой — ее и Стирлинга!

Я опустила вуаль на лицо и прикрепила флердоранж. Впечатление было восхитительное.

— Все невесты хороши, — сказала я вслух.

— Да, — ответила я сама себе. — Но ты, действительно, красива в этом наряде.

— Такая же красивая, как Арабелла… Мейбелла… и другие?

— Чепуха! Они мертвы, а ты жива. Ты здесь, и ты не просто желанная молодая женщина. Ты для него значишь гораздо больше, чем кто-либо до тебя.

Я вздрогнула, мои щеки пылали. Мне бы очень хотелось, чтобы Джессика перестала крадучись появляться в моей комнате.

— Джессика, — сказала я укоризненно. — Я не слышала, как ты постучала.

— Это потому, что ты разговаривала сама с собой. Мейбелла тоже разговаривала сама с собой. Ты очень похожа на нее, когда вуаль скрывает твое лицо.

— Я уверена, что мода с тех пор изменилась.

— Вуаль была другая. У нее не было флердоранжа. Были только белые атласные рюши. Я не видела никого счастливей Мейбеллы в утро ее свадьбы. Но тогда она не знала, что ее ждет.

Я попыталась отвлечь Джессику от этого разговора.

— Пока ты здесь, пожалуйста, расстегни мне платье.

Я сняла вуаль и флердоранж и положила их в коробку. Затем повернулась к Джессике спиной, чтобы ей легче было справиться с крючками и петельками.

— Плохая примета примерять платье накануне свадьбы.

— Какая чушь!

— Мейбелла примеряла платье накануне… Как и ты. Она ходила в нем передо мной. «Я красива в нем, Джесси? — спрашивала она. — Я должна быть красива. Он надеется на это».

— Рассказы о прежних женах меня не волнуют. А теперь я хочу уснуть. У меня завтра очень тяжелый день. Спокойной ночи, Джессика.

Она покорно покачала головой.

— Спокойной ночи'.

Я разделась и легла, но очень скоро она опять вернулась.

— Я принесла тебе немного горячего молока. Это поможет тебе уснуть.

— Очень мило с твоей стороны, Джессика.

Она поставила чашку на столик около кровати, но не ушла.

— Не жди, — сказала я. — Я сейчас его выпью. Спокойной ночи и спасибо.

Она ускользнула. У меня было желание запереть дверь. Но потом я посмеялась над собой. Почему я должна бояться простодушной Джессики? Я отпила немного молока. Мне не особенно хотелось пить, но она обидится, если я не притронусь к нему.

Я подумала о Линксе и тех годах, когда он занимался любовью с обеими — с Мейбеллой, потому что она была дочерью его хозяина, и с Джессикой, вероятно, потому, что он ее хотел. Все это кануло в прошлое. Он изменился. Он был уже не тот человек, который вошел во двор с отметинами от наручников на запястьях. Но он ничего не забыл и ничего не простил. Линкс, милый Линкс, ты такой же ранимый, как и все мы, и тебе так нужна моя забота. Ему тоже кое-чему предстоит научиться в жизни и главное — понять, что месть напрасна: она только разрушает мир, а мир — это основа счастья.

«Разумная Нора», — вспомнила я с улыбкой. И «дорогой Линкс», которому завтра я должна дать брачную клятву. Этого я и хотела — быть с ним, лелеять его во все времена, в радости и горе, в богатстве и бедности, здоровая или больная, пока смерть не разлучит нас. Только теперь мне стало ясно: я была самой счастливой женщиной на свете. Линкс любит меня. Его любили и боялись больше других мужчин, а теперь он любит меня.

Так вот почему Джессика ненавидела Линкса: она любила его и потеряла. Она значила для него очень мало, а может быть, и совсем ничего, но он был для нее всем и жил с ней под одной крышей уже много лет. Неудивительно, что она помешалась. Интересно, насколько сильно?

Я посмотрела на чашку, и тут во мне зародилось жуткое подозрение. Я решительно подошла к окну и выплеснула молоко. Затем вновь посмеялась над собой.

— Переживания накануне свадьбы! — сказала я вслух. — Ты воображаешь, что эта бедная маленькая женщина может отравить тебя, чтобы отомстить человеку, которого она, похоже, все еще любит.

Я открыла дверцу шкафа и снова посмотрела на платье. Затем сняла крышку с коробки и потрогала вуаль.

«Послезавтра, — подумала я, — все сомнения улетучатся. Мы будем вместе… До тех пор, пока нас не разлучит смерть».

Мне, должно быть, приснилось, что тень Мейбеллы подошла к моей постели, сняла вуаль и флердоранж с моей головы — во сне я была в ней — и вместо этого надела на меня вуаль с белым атласным рюшем.

Тогда я услышала голос — голос Джессики: «Ты готова теперь, Мейбелла. Но помни, что все это ненадолго».

Я проснулась в поту. Спросонья мне показалось, что сама Мейбелла вышла из могилы, чтобы предостеречь меня, так как увидела прямо перед собой свадебную вуаль с белым атласным рюшем. И только через несколько секунд разглядела, что вуаль была наброшена на статуэтку с моего туалетного столика.

Я встала с постели и подошла к ней.

Это была вуаль, о которой говорила Джессика. Она, наверное, принесла ее, когда я спала. Я посмотрела на столик у кровати. Да, чашка с молоком исчезла.

Я притронулась к вуали. Она пахла нафталином.

Видно, Джессика сохраняла ее все эти годы с тех пор, как Мейбелла произнесла свою свадебную клятву, которую я должна дать завтра, нет, уже сегодня.

Какая противная старуха!

Я рассмеялась, вновь накинула вуаль на статуэтку и легла в постель. Я крепко спала, пока Аделаида не пришла, чтобы разбудить меня, неся с собой чашку чая.

В тот день я вышла замуж за Линкса.

Я словно попала в неведомую страну, раз за разом познавая такие глубины и высоты чувств, о которых даже не подозревала. Привычное существование закончилось — я жила в другом измерении.

Однажды я сказала ему.

— Ты перенес меня к себе на Олимп. Я чувствую себя богиней.

Он ответил, что любит меня так, как никто никогда никого не любил.

И в это можно было поверить. В моей жизни царствовал Линкс, только он один. Мы вместе ездили верхом, вдвоем обедали в библиотеке, мы даже играли в шахматы, но он ни разу не позволил мне выиграть.

Я была весела и беззаботна, как и он. Линкс стал другим человеком, не тем, кого я встретила впервые в этом доме. Его будто окружал какой-то ореол, возможно, потому что я смотрела на мужа глазами любви. Однажды ночью, увидев кошмарный сон, я закричала от страха И он склонился надо мной, бережно обнимая.

— Какой ужас! — сказала я. — Мне приснилось, что я тебя потеряла.

И услышала в темноте его счастливый ликующий смех.

Казалось, преобразился и дом. Я полюбила его, потому что он, действительно, стал мне родным. Конечно, я бы кое-что переставила, что-то изменила, если бы это, естественно, не противоречило желаниям Линкса.

— Мне хотелось бы, — сказала я однажды, — повесить в гостиной желтые занавеси, но не очень яркие.

— Понимаю, — ответила Аделаида, — цвета золота.

— Не золота! — воскликнула я. — Цвета солнечного света.

Я старалась не думать о будущем. В настоящем было все, чем я дорожила. Самым важным было «сейчас», а не «вчера»и не «завтра».

— И это несмотря на то, — продолжила Аделаида, — что вы вскоре уедете?

— Я не собираюсь уезжать, Аделаида. Да и Стирлингу не захочется все здесь бросить.

— Стирлинг захочет сделать то, что прикажет ему отец. — Она смотрела на меня, как бы мягко подсказывая: «И ты должна стать такой же».

Уехать… Оставить этот чудесный мир, который я только начала открывать? Мой муж, конечно, мог слишком увлечься, строя свои фантастичные планы, но я постараюсь заставить его прислушаться к голосу разума. А потом решила: «Нет, не сейчас. Не хочу испортить наш медовый месяц разногласиями, которых все равно не избежать».

Я ничего не говорила Линксу об отъезде. Мы смеялись, подшучивая друг над другом, были серьезными, занимались любовью: то беззаботные, нежные, то безоглядные и страстные.

Я была счастлива, думая: «Настоящее восхитительно, прекрасно. Пусть ничто не испортит его. Я должна его удержать, сделать так, чтобы оно продолжалось вечно».

Но ничто не продолжается вечно.

Какими недобрыми могут быть люди! Казалось, Джессика нарочно пытается разрушить мое счастье. Когда я однажды проходила мимо открытой двери в ее комнату, она позвала меня к себе. Я не могла отказаться, хотя мне очень не хотелось с ней говорить.

Джессика сидела перед зеркалом и примеряла мою свадебную вуаль.

— Где ты ее взяла? — спросила я.

— А разве ты ее искала? Я только хотела примерить.

Она странно выглядела в ней: глаза дикие, бледная, исхудавшая — ну, совсем, как скелет. Казалось, она прочитала мои мысли:

— Я похожу на невесту из «Ветки омелы», верно? Ты знаешь эту легенду? Девушка спряталась в сундук, а ее там заперли. Нашли только много лет спустя.

— Какая страшная история!

— Я, бывало, пела эту песню. «Не сомневаюсь!»— подумала я.

— Возможно, невесте даже повезло, что ее заперли в сундуке.

— Как ты можешь такое говорить!

— Медленное удушье. Она довольно скоро потеряла сознание — дышать нечем, воздуха не хватает. Во всяком случае, мучилась не очень долго. Это лучше, чем страдать всю жизнь. Как Мейбелла — от выкидышей.

Я отвернулась. Зачем думать о первой жене Линкса? Конечно, для него та свадьба была свадьбой по расчету: гордый человек, арестант, несправедливо осужденный, женитьба — единственный способ спасения. Меня устраивало такое объяснение. Я не хотела, чтобы к кому-то еще он испытывал такую же страсть, как ко мне.

Джессика сняла флердоранж и вуаль, но под ней оказалась другая — с рюшем из белого атласа. Она надела их обе.

Я сказала с укоризной:

— Это ты положила ее мне в комнату в ночь перед свадьбой.

— Да, я знала, что ты рада была бы ее иметь.

Я уж собиралась рассердиться на Джессику, во вдруг ее беспомощность показалась мне такой жалкой, что гнев утих.

Она аккуратно складывала вуали.

— Я сохраню их обе, — сказала она. — У меня есть очаровательная коробочка из сандалового дерева. В ней еще хватит места.

Джессика посмотрела на меня искоса. Что она имела в виду? Что наступит день, и в коробке окажутся три вуали?

Довольно обращать внимание на слова этой глупой женщины, чей рассудок не совсем в порядке. И, оставив ее, я пошла в библиотеку. Линкс был там, глаза его загорелись от радости при виде меня.

Мы ехали в Мельбурн с шиком — в специальной карете, которую Линкс заказал, и меняли лошадей каждые десять миль. Иногда он правил сам, и тогда мы так неслись!

Мы остановились в великолепном номере его гостиницы и часто обедали там вдвоем. Я была так счастлива, что отказывалась прислушаться к внутреннему голосу, который ясно говорил мне, что есть еще и другая, кроме развлечения, причина нашего приезда.

И все же это был праздник. По утрам мы отправлялись на прогулку за город, по вечерам — на концерты или в театр. Конечно, Линкса хорошо знали в Мельбурне, и мы получали много приглашений, от большинства которых он отказывался. Но на прощанье устроил прием, и большой обеденный зал гостиницы был превращен в банкетный. После ужина гости слушали пианиста, которым восхищались в Европа и который впервые выступал в Австралии.

На мне было белое атласное платье с бриллиантовой брошью и руку украшал огромный бриллиант, когда я стояла рядом с мужем, встречая гостей. Я очень гордилась, видя, какое огромное уважение вызывал у всех Линкс.

Нас поздравляли, про себя удивляясь тому, насколько я моложе своего супруга. Мне так хотелось всем им объяснить, что годы ничего не значат, особенно, если это касается Линкса. У него не было возраста. Тогда я верила: он будет жить вечно, во всяком случае, еще долго после моей смерти.

Я сидела и слушала пианиста. С тех пор эти завораживающие мелодии Шопена всегда напоминали мне о том вечере. В них было что-то печальное, задумчивое — они не давали забыть, что юность и счастье, увы, мимолетны, непостоянны. Какая чепуха! Это по милости Джессики — с ее вуалями и коробками — у меня такие мысли.

Теперь пианист играл «Военный полонез». От этой жизнерадостной музыки мое настроение сразу улучшилось.

За спиной две женщины перешептывались:

— Вот это размах! Не поскупился на такие расходы.

— Расходы! Для него это пустяки. Он миллионер.

— А теперь у него есть все: и состояние, и эта молоденькая девочка.

Какая жалость, что у меня такой хороший слух! Мне даже послышалось, как кто-то сказал: «Ты думаешь, это долго продлится?»И я вздрогнула, потому что мне показалось, будто Джессика стоит рядом и аккуратно укладывает вуали в коробку, где еще много места.

Я чувствовала себя совершенно свободно и естественно с этими людьми, словом, стала настоящей светской дамой. Я была желанной, меня любил мужчина, который, только войдя в комнату, сразу привлекал к себе всеобщее внимание. И он выбрал меня! Это заставляло еще выше поднимать голову.

Я постоянно ловила его взгляд, любящий и нежный, и хотела, чтобы он гордился мной.

Я вела с гостями милую беседу: о Мельбурне, о том, как он вырос с тех пор, как я приехала в Австралию. Мы обсуждали новые здания, магазины и театр.

— Почему бы вам чаще не бывать в Мельбурне, миссис Херрик, — сказала одна из женщин. — Ведь еще много времени до следующего февраля.

Я не совсем поняла, что она имела в виду, и переспросила:

— До февраля?

— Разве вы не в феврале уезжаете отсюда? Ваш муж считает, что лучше приехать в Англию, когда там будет уже тепло.

— Ах, да, — сказала я, — конечно.

— Надеюсь, вы когда-нибудь еще приедете сюда. Хотя Англия совсем недавно была вашим домом, не правда ли? Поэтому для вас это возвращение на родину.

Я уже не слушала. Итак, он назначил дату отъезда и даже не предупредил меня об этом. Я почувствовала злость: опять, как и до нашей свадьбы, он дал понять, что считается со мной только по мелочам, а основные решения принимает сам.

Когда гости разъехались, и мы остались одни, Линкс сказал:

— Какой успех ты имела! Я гордился тобой. Ты уже совсем не похожа на ту школьную учительницу, которая приехала к нам два года назад.

Я молча стояла перед высоким зеркалом. Он подошел и обнял меня, любуясь нашим отражением.

— Слышала, ты готовишься к отъезду в Англию? — спросила я.

— Ах, вот что! Какая-то из этих идиоток наболтала тебе? Наверное, жена Адамса. Он не должен обсуждать дела своих клиентов с женой.

— Факт остается фактом.

— Я люблю, чтобы все было наготове.

— Значит, через пять или шесть месяцев?

— Я подумал, что ты захочешь приехать, когда там будет уже тепло.

— Это очень мило с твоей стороны.

— Моя любимая знает, что я всегда забочусь о том, чтобы ей было удобно. Я в упор посмотрела на него.

— Но любимой хотелось бы, чтобы во внимание принимались не только ее удобства, но и ее желания.

— Я с огромным удовольствием их выполняю, когда это возможно.

— Точнее, когда тебе удобно.

— В конце концов, это просто смешно! Я удивляюсь тебе. Нора. Этот город, который, я признаю, растет и, несомненно, станет со временем очень красивым, нельзя сравнить с теми местами.

— Я хочу остаться здесь, — сказала я. И повернулась к нему с мольбой. — Пожалуйста, я уверена, что для нас самое лучшее остаться здесь.

— Откуда ты знаешь? Ты говоришь, как вещунья.

— Я знаю, почему ты собираешься ехать в Англию.

— Я везу туда свою семью, потому что там она сможет жить соответственно своему…

— Состоянию, — перебила я. — Которое было заложено мной.

— Моя умница Нора! Никогда не забуду тот день, когда ты вошла и протянула мне самородок. Ты была испугана, как будто вела себя неподобающим образом.

— Жаль… — начала я.

Но на самом деле вовсе не жалела, что нашла золото, и даже сейчас радовалась тому, что именно я сделала это чудесное открытие.

Он вдруг стал нежным, как будто моя находка давала мне право быть глупой во всем остальном.

— Нора, все предоставь мне..

— Безусловно, тебя бы устроила глупая жена, которая все время повторяла: «Да, да, ты великолепен. Ты всегда прав. Делай все, что пожелаешь, и я буду продолжать твердить, что ты прав».

Он расхохотался. Затем покачал головой.

— Бесполезно, Нора. Мы едем.

— О, Линкс, ну почему тебе нужен тот дом? Давай купим другой, рядом, если ты хочешь жить именно там. Или построим свой собственный.

На моих глазах он превратился в того, прежнего, Линкса, каким я увидела его впервые. В нем снова появилась холодность, которая пугала меня и ранила больше, чем я предполагала.

Я отвернулась и подошла к окну. Ну почему не крикнуть ему: «Я сделаю, как ты хочешь! Мне нужно только, чтобы ты и дальше любил меня!» Но это было бы нечестно по отношению к себе. С самого начала он любил меня такой, какая я есть. Тогда я не боялась его, не испугаюсь и сейчас.

— Нора, — сказал он. — Будь умницей, как всегда, и признай, что ничего не понимаешь в этом деле и будешь только рада доверить все мне.

Я бросилась к нему в объятья.

— Тогда скажи, — потребовала я. — Объясни мне все!

В комнате стоял диван, Линкс сел на него и притянул меня к себе. Я лежала, прижавшись к нему, пока он рассказывал о тех далеких днях. Я уже все это слышала и раньше, но, думаю, не совсем понимала, как глубоко в его душу проникла горечь. Рана все еще кровоточила, и только один бальзам мог залечить ее.

— Так ли это необходимо? — спросила я. — Все изменилось, у тебя теперь есть я.

— У меня есть ты, — согласился он. — И когда я буду обладать Уайтледиз, я стану совершенно счастлив.

— А меня недостаточно?

— Ты — мой драгоценный алмаз. Но мне нужна оправа для тебя и только одна достойна этого!

— Меня вполне устроит и другая оправа.

— А меня — нет!

Я подняла голову и сурово посмотрела на мужа.

— Месть — это зло. Она причиняет боль. Нельзя быть счастливым, причиняя боль другим людям. О, Линкс, ты так много мне дал. Ты изменил меня. Научил, как стать взрослой, и я люблю тебя всем сердцем. Я прошу тебя только об одном. Откажись от этой дикой затеи.

— Это единственная вещь, которую я не могу сделать для тебя!

—  — Но, Линкс, дом — это лишь камни и цементный раствор.

— Он может стать символом.

— Ты богат. Ты мог бы купить другой особняк, великолепный, величественный. В Англии наверняка есть такие на продажу.

— Так ты не хочешь ехать в Англию?

— Мне все равно куда, лишь бы вместе!

— Моя самая дорогая девочка, — сказал он нежно. И так как Линкс смягчился, я продолжала.

— Если ты получишь этот дом, то никогда не будешь там счастлив.

— Чепуха! — сказал он резко.

— Как сможешь ты, зная, что выгнал законных владельцев…

— Именно по этой самой причине. И они уже не будут законными владельцами. Хозяином стану я. И давай не будем больше спорить об этом.

Он зевнул. Здравый смысл подсказывал, что сейчас лучше прекратить разговор, но упрямство заставляло меня продолжать.

— В этом есть что-то мелочное, — настаивала я.

— Мелочное! — вскричал он. — Какую чушь ты несешь?

— Я только знаю, что таить обиду — большая ошибка.

— И ты называешь семь лет страданий в рабстве — обидой?

— Неважно, какие были страд, щи я…

— Конечно! Для тех, кто их не испытал!

— Я не это имела в виду.

— Ты ничего не можешь иметь в виду! Послушай, Нора: я начинаю терять терпение.

— И я тоже вот-вот потеряю его! Он засмеялся, но вовсе не тем радостным смехом, к которому я привыкла.

— Тебе, — сказал он, — пора, наконец, понять, что я хозяин в собственном доме.

От прежнего влюбленного не осталось и следа. Со мной говорил высокомерный повелитель, который привык к тому, чтобы его боялись.

«Нет, — подумала я. — Я не собираюсь быть покорной. Не откажусь от своего мнения только потому, что он его не разделяет. У меня есть чувство собственного достоинства, и несмотря на то, что очень люблю мужа, никогда не стану платить за его нежность ту цену, которую он просит».

Я сказала:

— Если ты думаешь, что я буду относиться к тебе как к господину, который всегда прав только потому, что он мужчина, а я женщина, то глубоко заблуждаешься.

— Я и не прошу тебя быть такой скучной дурой!

— А мне кажется, именно этого ты и добиваешься.

— Это доказывает, что логика не на твоей стороне, Ты знаешь, мне интересно твое мнение, но я не допущу, чтобы ты диктовала его в особенно важных для меня случаях. И хватит об этом. Пошли спать.

Но я твердо стояла на своем. Я знала, что не могу прервать разговор просто так, иначе обычное несогласие вырастет в высокую стену непонимания.

— Давай обсудим…

— Я уже сказал, что обсуждать нечего. — Он схватил меня за руку. — Ты так хороша сегодня. Это платье тебе очень идет.

Линкс начал его расстегивать, но я вырвалась.

— Нет, — сказала я. — Я не допущу, чтобы со мной так обращались.

И убежала в гардеробную, успев запереть за собой дверь. У меня в глазах стояли слезы. По крайней мере, он их не увидел. Наверняка он презирает женщин, которые плачут.

«Вот и все, — вздохнула я. — Медовый месяц закончился».

Я села на маленькую кровать и подумала о Стирлинге. Действительно ли он любил меня? Да, конечно. Вспомнила, как мы лежали в пещере. Но его отец пригрозил: «Отойди прочь. Я хочу ее». И Стирлинг отошел в сторону. И теперь Линкс говорит мне: «Ты сделаешь то, что я скажу. Ты будешь участвовать в моем грандиозном плане мести». И хотя разум подсказывал: «Это не правильно, ничего хорошего из этого не выйдет», сердце кричало: «Какое это имеет значение? Он будет рядом и будет любить тебя. Но если ты станешь возражать ему…»

И тут я увидела Джессику — с коробкой из сандалового дерева в руках. «Есть еще много места…»

О, да, медовый месяц закончился.

Я провела бессонную ночь, лежа на неудобной кровати и надеясь на то, что он постучит в дверь и будет умолять меня выйти. Но он не сделал этого. Я сама отперла ее на следующее утро.

Линкс сидел в кресле и читал газету, когда я вошла — в нижней юбке, держа в руках свое атласное платье.

— О, — сказал Линкс, — принципиальная женщина! — Похоже, он больше не сердился, став шутливым и нежным, как прежде.

— Надеюсь, мадам, — продолжал он, — вы хорошо спали.

— О, нет, — ответила я в том же духе.

— Угрызения совести?

— Слишком жесткий матрас.

— А вы предпочитаете пуховую перину?

— Иногда. Он рассмеялся:

— Мой бедный ребенок! Какой же я негодяй, что заставил тебя страдать, но ты была полна решимости защищать свои права — так что же я мог поделать?

— Ничего. Ты знал, что я не изменю решения ни при каких условиях.

— Сейчас ты примешь ванну и оденешься. Пока ты будешь это делать, я закажу нам завтрак. Ты согласна или хочешь выдвинуть свои предложения?

— Я совершенно с этим согласна.

Я была на седьмом небе. Значит, это еще не конец. Какая же я глупая! Не к чему быть такой воинственной. Я должна убеждать его мягко, исподволь.

Мы сели за привезенный столик с завтраком. Я налила кофе, пока он раскладывал ветчину и почки в пряном соусе из горячих кастрюль. В этом было что-то по-домашнему уютное, отчего я вновь почувствовала себя счастливой.

— Теперь, — сказал он, — мы все обсудим как цивилизованные люди. У нас разные точки зрения. «Око за око», — сказал я. Ты говоришь: «Подставь другую щеку». Я должен бороться за Уайтледиз, и у меня появился противник в собственной семье. Мне это даже нравится.

— Ты все-таки собираешься в Англию?

— Мы собираемся в Англию.

— И ты намерен заполучить этот дом?

— Всеми правдами и не правдами. И если ты захочешь помешать мне, Нора, что ж, это только придаст особый вкус начатому делу.