Принц-странник - Дочь Сатаны

Ей хотелось выбежать из этой комнаты, где вдруг стало даже трудно дышать. Она посмотрела на полку, где стояло несколько книг, главным образом Библия в переводе, сделанном в Голландии, на тростниковую циновку на полу, на промасленную бумагу на окнах… И вдруг с невыносимой тоской вспомнила свою спальню в Пенникомкуике с ковром на полу, настоящим стеклом в окнах и кроватью под богатым балдахином. Ей захотелось убежать от этой скудной, примитивной жизни, захотелось стать свободной. Свободной? Но ведь она отправилась сюда в поисках свободы.

Но она постаралась прогнать эти мысли. Снова призрак Хьюмилити погрозил ей пальцем. Она заставила себя сдержаться.

— Вы еще молоды. Вы — сильная женщина. Вы родили детей и можете еще родить. Ваш долг перед Господом и новой страной рожать детей, чтобы они молились Ему и трудились на благо этой страны. Вы слишком молоды, чтобы оставаться незамужней. Прошу вас, не пугайтесь. У меня для вас хорошая новость. Среди нас есть человек, готовый жениться на вас, руководить вами, стать отцом детей, которых вы родили, и отцом тех, которых родите еще.

Ее губы невольно искривились в презрительной улыбке.

— А кто этот человек?

— Джеймс Милрой. Достойный, благородный человек, давно посвятивший свою жизнь служению Господу. Он старался покровительствовать вам с тех пор, как вы прибыли сюда. Он чувствует, что вы и ваши дети нуждаются в помощи и исправлении и что Бог избрал его для этой цели. Он желает, нет жаждет подчиниться воле Божией.

— Если он ищет жену, почему бы ему не найти женщину достойнее меня?

Но староста не заметил иронии, прозвучавшей в ее голосе.

— Да, он мог бы сделать это. Но наш дорогой брат Милрой не из тех, кто выбирает легкий путь. И посему он готов взять вас в жены.

— Это весьма благородно с его стороны. Однако передайте ему, что если я надумаю выйти замуж, я сама выберу себе мужа.

— Вы делаете слишком много ошибок, сестра. Ваша жизнь полна ошибок. Вы привезли сюда пагубные идеи Старого Света и цепляетесь за них. Вы предложили учить наших мальчиков. Нам это не нравится. Не дело женщины учить мужчин, а эти мальчики однажды станут мужчинами. О нет. Мы желали бы видеть вас, как и прочих женщин, у колеса прялки, в поле, собирающей урожай… а прежде всего женой, рожающей детей. Да, дорогая сестра, мы приняли вас в свою общину. Один из нас предлагает вам свою заботу, желает наставлять на путь спасения и поклонения Господу.

Тамар была настолько ошарашена, что не могла говорить. Голову сверлила одна мысль: Джеймс Милрой! Подумайте только!

Она представила себе его: тихий человек с важным, торжественным видом… так похожий на Хьюмилити Брауна.

Староста продолжал:

— Вы представительница слабого пола, дорогая сестра, это очевидно, что в Старом Свете вас испортили. Ваш отец продолжает портить вас. Мы довольны им и работой, которую он выполняет для нас. Но ему тоже надо многому научиться. К сожалению, вас плохо воспитывали, и нам вас жаль. Вы красивы, а красота, дорогая сестра, не всегда от Бога. А быть может, Всемогущий даровал ее вам, как особую ношу, которую нужно нести всю жизнь. Женщины слабые существа. Мы не должны забывать, что они не равны с мужчинами. Женщина не должна забывать, что она — слабый сосуд. Не забывать, что Ева поддалась искушению змея. Из-за Евы наш праотец Адам был изгнан из рая. Адам был слаб, а Ева греховна. А все женщины — потомки Евы, как мужчины потомки Адама. Женщины легче поддаются соблазну, оттого что ум у них слабее, чем у мужчин. И потому они должны во всем повиноваться своим мужьям. Дети рождаются в грехе, и потому их надобно строго вести к праведности. Эта великая миссия возложена на мужчин.

— Без сомнения, великая миссия! — воскликнула она.

— Так вы позволите мне послать мастера Милроя к вашему отцу?

Тамар опустила голову, чтобы он не мог видеть, как сверкают гневом ее глаза, и, сделав усилие над собой, еле внятно пробормотала:.

— Я слишком грешна и не гожусь в жены этому человеку. Такому Адаму следует найти более достойную Еву, которой не надо нести сквозь жизнь тяжкую ношу красоты.

— Скромность украшает вас… — начал было староста.

Но она поспешно пошла к двери, на прощание пожелав ему доброго дня.

Она побежала к берегу, толкнула в воду первую попавшуюся лодку и стала изо всех сил грести к «Либерти».

Когда лодка ткнулась о борт корабля, она окликнула одного из матросов:

— Скажите Бартли, что я здесь! Я хочу видеть его… тотчас же!

Она оперлась о фальшборт, ожидая его. Но ждать ей пришлось недолго. Увидев ее, он громко расхохотался. В отличие от церковного старосты он сразу увидел, что она разгневана.

Бартли взял ее за руки.

— Я рад, что ты навестила меня.

Потом он притянул ее к себе и крепко поцеловал, но Тамар оттолкнула его.

— Я только что от церковного старосты… — задыхаясь, выпалила она.

— Не думаю, что староста сильно обрадовал тебя.

— Обрадовал? Я в бешенстве!

— Я в восторге. Давно я не видел тебя в бешенстве, слишком давно!

— Я — грешница! Я — потомок Евы, которая в ответе за все грехи мира. Моя красота — это тяжкая ноша. А теперь… теперь… брат Милрой, дорогой брат Милрой… желает повести меня по стезе добродетели! Он будет опекать моих детей и подарит мне еще… Короче, он готов жениться на мне, чтобы спасти мою душу и чтобы я нарожала еще детей для колонии.

— Ха! Еще один Хьюмилити Браун! И что ответила ты на сие блестящее предложение?

— Что я сама выберу себе мужа.

— Хорошо сказано! Надеюсь, ты сказала, что уже сделала выбор?

— Нет.

— Это твое упущение.

Он снова притянул ее к себе и поцеловал, на этот раз нежно.

— Не беда, мы скажем им это вместе.

— Я не имею в виду… — начала она.

— А я имею. Время пришло, ты не можешь дольше откладывать. Они правы, говоря, что такая женщина, как ты, не должна оставаться незамужней. Чтоб им пусто было! Они выдадут тебя за одного из старост! А ты в последнее время пребываешь в таком настроении, что можешь взять в мужья еще одного Хьюмилити Брауна, если только я не остановлю тебя. Послушай, любовь моя, ты им чужая, как и я. Мы поженимся и уплывем отсюда. Хотелось бы сделать это сегодня! Но это невозможно. Как только этот шторм утихнет… как только солнце снова улыбнется…

— Брат Милрой! — воскликнула она. — Этот ханжа! Ты можешь представить себе, как бы он опекал моих детей! Бедный Дик! Бедная Роуан! Бедная крошка Лорея!

— Подумай, в какой восторг они придут, узнав о нас! Их, разумеется, обрадует, что я стану им отцом!

— Ты околдовал их.

— Как и тебя… как и ты меня, Тамар.

— Какому колдовству ты выучился в чужих краях?

— Не знаю. Знаю лишь, что они любят меня, как я их.

— Если я выйду за тебя… ты бросишь эту затею… вернуться в Англию? Я хочу спросить, ты согласишься остаться здесь? Разумеется, ты поплывешь домой, чтобы привезти припасы… а может, поплаваешь вдоль берега. И я бы отправилась с тобой. Я хочу спросить, можешь ли ты сделать Новый Плимут своим домом?

— Ты этого хочешь?

— Мне кажется, этот край научит меня чему-то. Я думаю о Хьюмилити. Подожди, не будь столь нетерпеливым. Ты говоришь, что я не убивала его, но я знаю, что послала его на смерть. Эта мысль лежит камнем у меня на сердце. Я никогда не буду счастлива, если не сделаю то, что должна сделать. А теперь я знаю, что хочу остаться здесь и вести более достойную жизнь, чем прежде.

Бартли обнял ее, и в его глазах засветилась нежность.

— Однажды я сказал, что пойду за тобой в ад. Разумеется, я сделаю это, останусь в пуританском сеттльменте.

— Я выйду за тебя, Бартли.

Он крепко прижал ее к себе и засмеялся радостно и победно.

— Мы поженимся, — сказал он и построим небольшой дом. Мы начнем завтра же. Будем жить в маленьком пуританском домике среди пуритан… так долго, как ты захочешь. Но я знаю, это не продлится всю жизнь. Однажды ты скажешь: «Давай уплывем отсюда. В мире есть другие края». Я не увезу тебя назад в Англию, чтобы остаться там, думаю, Ричард прав. Но, быть может, мы когда-нибудь поплывем в Саунд… просто чтобы еще раз увидеть Девон… самую зеленую на свете траву, ущелья и холмы, плодородную красную землю… Но мы не останемся там, потому что я боюсь охотников на ведьм. Ведь если с тобой случится беда, каково мне будет без тебя? Ты знаешь, что мне пришлось вынести с тех пор, как я встретил тебя?

Она попыталась сдержать охватившее ее волнение.

— Ты хочешь меня, Бартли, не потому, что женщине, чьей прародительницей была Ева, нужен муж, который должен наставлять ее, не потому, что хочешь наплодить детей для колонии. Ты хочешь меня… потому что не можешь быть счастлив без меня. И мне это нравится.

Когда они плыли в лодке к берегу, то толковали про дом, который решили строить.

— Это будет такой же коттедж, как у тебя на родине.

— Это будет дом, какого не найти нигде на свете, — ответил Бартли.

Услышав эту новость, Ричард пришел в восторг. Старшие дети так обрадовались, что заплясали по комнате. Лорея от счастья, что у нее будет отец, тоже не смогла усидеть на месте.

К несчастью, церковный староста, неправильно истолковав Тамар, послал к ней Джеймса Милроя просить ее руки, и тот пришел в дом Ричарда как раз в тот момент, когда они сообщали отцу Тамар о своем решении.

Тамар криво усмехнулась: Милрой так сильно, до отвращения, напоминал ей о Хьюмилити.

Бартли бросил на Милроя взгляд, полный ненависти.

— Пришел мистер Милрой поговорить с вами, Ричард, — сказал он.

— Прошу вас, садитесь, — предложил гостю Ричард. — Желаете выпить что-нибудь?

— Я желаю поговорить с вами наедине, — сказал Джеймс.

— Возможно, вы пришли просить у моего отца моей руки? — спросила Тамар. Пуританин вспыхнул.

— Ах, я вижу, что это так. Вы сообщили мне о своем желании опекать меня, чтобы спасти мою душу и помочь мне подарить колонии кучу детей. Но вы опоздали со своим предложением, сэр. Я решила выйти за сэра Бартли Кэвилла.

В маленькой комнате наступила тишина. Ричард взглянул с неприязнью на пуританина, который в замешательстве сильно покраснел. У Бартли и Тамар вид был лукавый. «Ясно! — подумал Ричард. — Стало быть, жизнь Тамар вступила в новый период. Она уже больше не желает быть пуританкой, она становится прежней».

Дика эта замечательная новость так сильно взволновала, что он забыл о присутствии пуританина.

— Сэр Бартли! — воскликнул мальчик. — Я не хочу ждать, буду сразу же звать вас своим отцом.

— Я тоже буду звать вас отцом! — заявила Роуан.

— И Лорея тоже! — подхватила Лорея.

Дети схватили Бартли за руки и стали плясать вокруг него, как вокруг майского дерева в весенний праздник. Джеймс Милрой смотрел на эту сцену с ужасом. Он поднялся и спокойно сказал:

— Прошу прощения. Я ошибся.

Когда дверь за ним закрылась, Бартли обнял Тамар и жадно поцеловал ее, а дети захлопали в ладоши. Но Ричарду было не по себе.

Их дом был готов. Они заявили, что желают обвенчаться в магистрате, и там же состоялась эта незатейливая церемония.

Тамар больше не хотела стать пуританкой, она думала лишь о том, как стать счастливой. Она понимала, что многие годы желала этого. Не важно, что это случилось поздно. Быть счастливой никогда не поздно. Она почти забыла, что когда-то существовал человек по имени Хьюмилити Браун.

Они спали в маленькой комнате своего крохотного коттеджа, и оба думали о другой комнате с кроватью под балдахином и открытым окном и были счастливы как никогда.

В первые недели их женитьбы на дворе стояла жестокая зима, но в их маленьком доме было уютно и тепло. Они были на седьмом небе. Весной «Либерти» вернется в Англию, и Бартли возьмет с собой Тамар, они решили больше не расставаться надолго.

Иногда Бартли ходил в лес на охоту, однажды он даже отсутствовал для дня и одну ночь, это была самая долгая разлука со дня их свадьбы. Но он благополучно вернулся домой и принес мясо для сеттльмента.

Тамар любила навещать Аннис, сидеть с ней у огонька, радуясь ее и своему собственному счастью.

— Ах! — говорила Аннис. — Нынче вы счастливы, как никогда прежде. Вам на роду было написано выйти за сэра Бартли. Он, как есть, пара вам. Славно, что вы стали леди Кэвилл. Я всегда знала, что он вам подходит. Вы шибко горячая, и он тоже. Это чистая правда, моя госпожа.

— Нет, Аннис. Я была горячая. Теперь я переменилась. Я хочу тихого счастья теперь и навсегда.

Аннис промолчала, но она знала, что мир и покой Тамар навряд ли обретет с Бартли. Тихая, мирная жизнь не для Бартли, а для таких, каким был Хьюмилити Браун.

— Не называй при мне его имя! — крикнула Тамар. Аннис вздрогнула, она всегда пугалась, когда Тамар угадывала ее мысли.

— Он был хорошим человеком, — сказала Аннис, — и теперь, верно, счастлив. Я готова поклясться, что он смотрит на вас сквозь золотые врата и радуется.

— Я сказала, не смей говорить о нем! — воскликнула Тамар и поспешила домой.

Потом какое-то время ей казалось, что Хьюмилити Браун присутствует в их доме. Да, она счастлива. Но это счастье куплено ценой смерти Хьюмилити Брауна.

Неужто он вечно будет насмехаться над ней и отравлять радость ее новой жизни?

Она боялась, что ее жизнь, полная веселья, смеха, страсти и ссор, мало походила на праведную. Бартли был очень ревнив. Он обвинял ее даже в том, что она слишком дружелюбно улыбается Джеймсу Милрою. В ответ она высмеивала мужа, чем приводила его в бешенство. Но подобные сцены заканчивались страстными объятиями. Сама она тоже ревновала его иной раз, обвиняя в неверности и вспоминая, какая репутация была у него в Англии.

Итак, после первых недель блаженства наступил период вспышек попеременного гнева и страсти. Они оба, натуры страстные и вспыльчивые, давали волю своему гневу, отчасти наслаждаясь им, зная, что за ссорой последует примирение.

Даже в этом пуританском сеттльменте жизнь их протекала отнюдь не вяло и монотонно. Она знала, что ее жизнь с Бартли будет бурной и нелегкой. Но как могла она прежде жить без него?!

Лишь во время стычки с индейцами, когда Бартли и еще десять человек, вооруженные мушкетами и абордажными саблями, отправились под командой капитана Стэндиша в экспедицию, она поняла, как сильно любит Бартли, что скорее предпочтет умереть, чем снова потерять его.

Джон Тайлер снова отправился в экспедицию с капитаном Стэндишем, и это еще больше сблизило Тамар с Аннис. В течение восьми дней они не расставались, поверяли друг другу свои мысли о жизни и любви к своим мужьям, а в это время их дети были заняты во дворе шумными играми, и лишь одна маленькая Лорея сидела на скамеечке, прислушиваясь к их разговорам.

Экспедиция вернулась с победой, все были целы, кроме одного, раненного в спину копьем.

Тамар решила, что Бартли примирился с этой жизнью. Охотиться, защищать сеттльмент от краснокожих аборигенов — разве это не жизнь для настоящего мужчины?

Тамар была счастлива и думала о том, что согласна жить в этом маленьком доме до смерти, растить детей, ухаживать за садом, печь кукурузное печенье, быть может, научиться прясть, как остальные женщины поселка.

Она не понимала, что такая жизнь не для нее и не для Бартли. Они были чужими для этих людей, и те терпели их лишь потому, что считали перелетными птицами. Бартли никогда не делал вид, будто он — один из них. Он был капитаном корабля, который привез их. Правда, Бартли построил здесь дом, но когда он уедет, этот дом достанется им, а дома в Новом Плимуте на вес золота.

Но вот произошел трагический случай, который привел Тамар в ужас, какого ей не доводилось переживать с тех пор, как они спасли несчастную Джейн Свонн от мучителей.

Это случилось с Полли Игл. Муж Полли был человек тихий, и ей не пришло бы в голову стать пуританкой, если бы она не вышла за него. Полли была ветреная кокетка, и Джеймс Милрой в числе других считал, что эта грешная особа является в сеттльменте дурным примером. Мол, она не похожа на остальных пилигримов, серьезных, праведных, готовых умереть за свою веру. Милрой считал, что она нуждается в надзоре. Он знал, что поселенцы эмигрировали по разным причинам — из любви к приключениям, в поисках более легкой жизни. Капитана и его команду он считал порочными людьми. Что же до Тамар, так он каждую ночь молился, благодаря Господа за то, что Он спас его от беды, не дав ему жениться на ней. Теперь он знал, что эта греховодница завлекала его не для того, чтобы он наставил ее на путь истинный, а чтобы ввести в грех. «Либерти» привез в Новый Плимут немало зла, которое надо было вытравить, и Джеймс Милрой решил, что он должен выполнить свой долг.

Он давно уже косился на Полли Игл, хорошенькую маленькую женщину с пышными кудрями, которые она то и дело теребила, заправляя в чепец как бы невзначай выбившиеся локоны. Он следил за ней и — слава Тебе, Господи — застал ее, когда она миловалась с одним из моряков.

Моряки не подпадали под пуританские законы, их души принадлежали им самим, то бишь дьяволу. Но Полли Игл была членом пуританской церкви, а стало быть, должна была подвергнуться наказанию.

Аннис прибежала в дом Тамар и сообщила ей новость.

Аннис была взволнована. Мол, похоже, то, что случалось дома, повторяется здесь.

— Миссис, вы слыхали? Слыхали, что стряслось с Полли Игл? Ее застал мистер Милрой… на худом деле. О миледи, он рассказал о том церковным старостам, и они забрали ее. Теперь Полли заставят признать свой грех в молельном доме, а там накажут. Боже милостивый! От одного стыда помереть можно! Правда, Полли от стыда не помрет, она бесстыжая. Билла Игла мне больше жаль, скажу я вам.

В день суда над Полли в молельном доме столпились с жадным любопытством прихожане. Тамар пришла туда с Ричардом. Бартли никогда не принимал участия в их собраниях.

Тамар была неприятно поражена злорадным выражением лиц собравшихся. Ей претила эта сцена, быть может, потому, что она считала себя грешницей не меньше Полли Игл. Полли изменила мужу, а Тамар виновата в смерти мужа. Быть может, потому ей не доставляло удовольствия смотреть, как будут судить грешницу эти праведные люди.

Церковный староста произнес длинную речь. Перед рядами скамей сидела Полли Игл. Лицо ее было бледно, голова опущена. Она не походила на хорошенькую девушку, плывшую из Англии, которую Тамар заметила на корабле, потому что до нее дошли слухи, будто Бартли когда-то заинтересовался ею. Теперь же ее едва можно было узнать. На передней скамье, неподалеку от Полли сидел обвинитель, Джеймс Милрой. Он скрестил руки на груди и смотрел с таким видом, словно знал, что Господь спустился к ним и с улыбкой смотрит на дело рук Джеймса Милроя.

Староста говорил в своей проповеди о грехе, который обволакивает людей, словно туман, о грехе, который следует искоренять. Из всех смертных грехов один из самых тяжких — супружеская неверность, и среди них появилась одна, совершившая этот грех. Она признала свой грех и раскаялась, и это весьма отрадно. Однако Бог справедлив, и во имя Его подобный грех не должен оставаться безнаказанным. Возможно, эта жалкая грешница и сумеет спасти свою душу, преданно исполняя свой долг. Решать это дано Господу и ей самой. Человек, с которым она согрешила, с ней рядом не стоит. Его душа погибла. Но пусть никто не думает, что он избежит расплаты за свой грех. Ему суждено вечно гореть в аду, хотя на земле он будет продолжать грешить.

Затем Полли было ведено встать.

Она стояла перед собравшимися, то краснея, то бледнея. Говорила она так тихо, что сидевшие на задних сиденьях, чтобы расслышать ее слова, были вынуждены наклониться вперед.

Полли признала себя жалкой грешницей, признала, что осквернила супружеское ложе. Ей было велено рассказать, где именно и когда она прелюбодействовала, и она послушно рассказала. Глаза пуритан блестели, и сердца бились учащенно. Глядя на них, Тамар думала, что лучше бы им время от времени устраивать танцы и смотреть на представления актеров. Тогда бы они не наслаждались столь жадно, взирая на чужое горе.

И внезапно охваченная состраданием к Полли Игл, она почувствовала, что ненавидит их всех, ненавидит старосту, молитвенно сложившего руки, Джеймса Милроя, благоговейно закатившего глаза к небу, ненавидит всех, взиравших на Полли злыми, жадными глазами, поджав губы. Но тут же поняла: она ненавидит их потому, что ей самой надлежало бы стоять рядом с Полли Игл, потому что ее грех еще более тяжкий.

Полли закончила свою исповедь, которая была лишь прелюдией к наказанию. Торжественная процессия вышла из молельного дома во главе с церковными старостами, почетными членами общины, с ними шла Полли Игл, за ними шествовали остальные прихожане.

Они поднялись на выстроенный помост. Тамар не сразу поняла, для чего его соорудили. На нем был столб, разумеется, позорный столб для порки. Что же до виселицы, то она полагала, что виселица — непременный атрибут каждого поселения, что она стоит просто для устрашения. Виселицы и позорные столбы — неотъемлемая принадлежность Старого Света, она думала, что в Новом Свете им места нет.

Руки Полли были связаны за спиной, и ее заставили сесть на скамеечку. Тамар увидела жаровню, раскаленный железный прут и услышала, как Полли Игл, перед тем как упасть на руки одному из старост, издала дикий, душераздирающий крик.

Полли нескоро показалась на люди, она должна была прослужить месяц в исправительном доме. Тамар увидела однажды ее несчастное изуродованное лицо и больше никогда не могла заставить себя взглянуть на нее. Она отчетливо увидела на ее лбу букву А и вид съежившейся обожженной кожи привел Тамар в ярость.

Она устала и была разочарована, подобно путешественнику, который, с трудом одолев длинный тернистый путь, вдруг обнаружил, что шел по кругу и оказался почти в том же месте, откуда вышел.

Снег стаял, и свирепые ветры улеглись. В Новую Англию пришла весна.

Полли стала выходить на люди. На ее лбу отчетливо выделялась буква А. Она ходила, опустив глаза, от ее веселого нрава не осталось и следа. Встречая ее, Тамар отводила глаза. Она испытывала при этом то же чувство, какое у нее возникало в присутствии Джейн Свонн. Бедная Джейн стала тогда такой жалкой, рассеянной, она пряталась по углам, не слыша, когда к ней обращались. Она сидела в доме своего отца за прялкой. Обычно женщины, сидя у колеса прялки, поют, и звуки песни смешиваются с жужжанием колеса. Но никто не слышал, чтобы Джейн пела.

Быть может, жизнью пуритан было бы легче жить зимой. Но когда в лесу начинали петь синие птички и малиновки и звуки их песен наполняли воздух, когда на фруктовых деревьях распускались цветы, девушки и парни начинали поглядывать друг на друга и думать, что жизнь не только работа и молитва, как утверждали угрюмые церковные старосты.

Одну юную пару публично выпороли за прелюбодеяние. Они заявили, что собирались пожениться, да весна сбила их с толку. Но их не простили и наказали, а после совершили незатейливую брачную церемонию. Им объявили, что за свой грех они заслуживают смерти, но поскольку они члены новой колонии, им дадут шанс обрести спасение благочестивой жизнью и служением Богу.

В это время церковные старосты были весьма озабочены тем, что, по их мнению, представляло собой тайную опасность. Более всего они боялись не мора и не враждебных индейцев, а некоего Томаса Мортона.

В глазах пуритан он был воплощением дьявола. Это был самодовольный тип, хвастающийся своей образованностью и именующий себя дворянином из Клиффордз-Инна. Он прибыл в Новую Англию несколько лет назад с капитаном Уолластоном в компании нескольких мужчин. Они намеревались основать плантацию и обосновались в местечке, названном Маунт-Уолластон17. Но Уолластон, испугавшись трудностей, связанных с этой затеей, уплыл в Вирджинию в надежде на большее везение… А Мортон, по словам пуритан, нечестным путем захватил землю Уолластона и, к великому возмущению пуритан, переименовал ее в Мерри-Маунт18.

Отношения Нового Плимута с Мерри-Маунт были далеко не сердечные. Мортон обвинил пуритан в том, что они нарушают законы Англии, пренебрегая установленным обрядом венчания и венчая колонистов на свой манер. А пуритане в ответ обвинили Мортона в том, что он продает индейцам огнестрельное оружие и крепкие напитки и тем самым подвергает опасности жизнь поселенцев Новой Англии. Подлинной же причиной их вражды явилось то, что жители Нового Плимута были протестантами, а обитатели Мерри-Маунта — приверженцами епископальной церкви.

С весны Бартли начал готовиться к отплытию в Англию. Целыми днями лодки сновали от берега к «Либерти» и обратно, подвозя к кораблю припасы. Многие обитатели старались не смотреть на «Либерти», чтобы не думать о доме. Стоило Полли Игл взглянуть на корабль, как она вздрагивала и рука непроизвольно тянулась к изуродованному лбу. Аннис брала младшенькую на руки и шла на берег поглядеть на приготовления к отплытию. Она была опечалена оттого, что ее любимая миссис собирается уплыть на этом корабле. Тамар сказала, что вернется назад, но кто знает, что может помешать ей?

Да, в самом деле, весна — пора беспокойная, пора юности и любви. Этой весной предстояло сыграть много свадеб, и поговаривали, что многим новобрачным грозит порка до свадьбы. Разумеется, если у пуритан будут на то доказательства.

Миссис Элтон и брата Милроя связала тесная дружба. Они были единодушны в своем стремлении возвращать заблудших на путь истины.

Томас Мортон, епископальный священник Мерри-Маунта, тоже взял на себя миссию венчать юные пары и наставлять их.

Церковные старосты метали громы и молнии, но глаза молодых невольно обращались к Мерри-Маунту и они шептались о том, что творится на Маунт-ов-Син19, как прозвали этот сеттльмент протестанты.

Томас Мортон ставил на Мерри-Маунте майское дерево. Дома они всегда танцевали вокруг майского дерева по старому английскому обычаю веселиться и приветствовать весну в первые майские дни, благодарить за распускающиеся цветы. Хозяин Мерри-Маунта был человек веселый, и в его сеттльменте в это время пировали и веселились.

— Он воздвигает идола! — негодовали церковные старосты. — Тельца Хорива. Он поймет, что сотворил страшного идола, когда почувствует на себе гнев Божий.

Но Томаса Мортона не заботили вопли церковных старост. Он приехал в Новый Свет, чтобы разбогатеть. Он охотился на зверей и продавал шкуры, отправляя их в Старый Свет. К тому же он обнаружил, что индейцы в большом восторге от «огненной воды» и огнестрельного оружия, и завел с ними весьма выгодную торговлю. А теперь еще он вздумал воздвигать майское дерево, что в глазах пуритан было большим грехом.

Жителей Нового Плимута эта новость весьма разволновала.

Все моряки с «Либерти» решили пойти поплясать вокруг «Тельца Хорива», они сказали, что желают вспомнить дом и старый обычай.

В канун первого мая с Мерри-Маунта стали доноситься звуки веселья, пушечный выстрел возвестил начало праздника, и в воздухе загремела барабанная дробь. Майским деревом послужила сосна, к которой прибили гвоздями оленьи рога. Его было видно за несколько миль.

Рано утром Бартли отправился с Тамар на «Либерти», чтобы показать ей, как идет подготовка к отплытию.

— Через несколько недель мы поплывем в Англию! — взволнованно сказал он.

Но, думая об Англии, она вспоминала также о страшных событиях — о том, как схватили ее мать, как охотники на ведьм раздевали догола женщин в ратуше, о моряках, просящих милостыню на улицах. Она оглянулась на берег и поглядела на эту прекрасную землю, залитую утренним солнцем, на поднимающийся над лугом легкий туман, искрящуюся под лучами солнца речку, впадающую в море, густой лес и возвышающиеся вдали горы. Сам сеттльмент красивым назвать было нельзя, но эти маленькие домики растрогали ее сильнее окружавшей ее прекрасной природы, ведь они были олицетворением храбрости и самоотверженности труда. Ей не хотелось смотреть в ту сторону, где стояли позорный столб и виселица. Она старалась вычеркнуть из памяти отчаянный крик Полли Игл и касающееся ее лба раскаленное железо. Ей не хотелось вспоминать о Полли, печально идущей по улице с опущенной головой. «Но Полли согрешила», — подумала Тамар. «Как и мы все», — тут же ответила она себе. «Но все же это не такая жестокость, какую я видела дома».

«И все же это жестокость».

Она рассказала Бартли про свои мысли, он засмеялся и притянул ее к себе.

— Тебе нужна твоя собственная страна, где не будет зимы, где всегда царит весна, и где мы всегда будем молодыми и будем лежать на траве и любить, любить, любить…

Она тоже засмеялась и заметила, что самые несовершенные создания желают жить в совершенном мире.

— Мы сходим с тобой в Мерри-Маунт и потанцуем вокруг майского дерева. Там мы вспомним о доме и, глядя на веселье, тебе, как и мне, захочется уплыть подальше от этого берега, — сказал Бартли.

Ей ужасно захотелось послушать веселый смех, потанцевать с Бартли. Ей так не хватало веселья, не хватало слишком долго.

Она хотела позвать и Аннис, ведь Аннис любила веселье, она уже собралась было сделать это, но тут же раздумала: ни к чему было соблазнять Аннис, которая и без того была довольна новой жизнью, ей удалось спасти свою душу, она уже не отличалась легкомыслием, как прежде. «Неужто она забыла, как бегала на свидания с Джоном в отцовском сарае? — думала Тамар. — Она ничего не сказала, узнав, что молодых девушек и парней порют у позорного столба за то, что она с Джоном делала когда-то».

Бартли и Тамар взяли лодку и поплыли вдоль берега к Мерри-Маунту. День шел на убыль, и жители Мерри-Маунта готовились к развлечению. Индейцы, почти голые, в одних набедренных повязках, стояли и наблюдали, одни с торжественными, серьезными минами, другие улыбаясь, глядя на чудных бледнолицых.

Томас Мортон приветствовал Бартли и Тамар.

— Добро пожаловать, друзья мои, смейтесь и веселитесь вместе с нами. Жизнь дана для того, чтобы наслаждаться ею.

Он знал, что Бартли — капитан корабля, который скоро уплывет, а Тамар — его жена. Разумеется, это не было победой над пуританами, как если бы молодежь пришла поплясать вокруг майского дерева, но все же он был рад любым гостям.

Мортон придумал специальное представление: спеть песню, предназначенную для этого праздника, и станцевать старинный английский танец.