Безумный корабль (Часть 3)

Хобб Робин
Безумный корабль (Часть 3)

      Робин ХОББ
      Безумный корабль
      ТОМ 3
      Перевод с английского М.Семенова
      ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
      РАЗГАР ЛЕТА
      ГЛАВА 24
      КОРАБЛЬ "ЗОЛОТЫЕ СЕРЕЖКИ"
      Моолкин, похоже, радовался и гордился, глядя на то, как разросся его Клубок. Шривер испытывала более сложные чувства. Численность змей, ныне путешествовавших с ними вместе, сулила более надежную защиту от любого врага. Но она означала также и то, что раздобытым съестным надо было делиться. Еще Шривер предпочла бы, чтобы побольше змеев были разумны. Увы слишком многие из следовавших за Клубком были всего лишь безмозглыми пожирателями пищи. Они тянулись к собратьям лишь потому, что так велел им инстинкт.
      Моолкин же во время переходов и совместной охоты внимательно приглядывался к неразумным. Любого, кто подавал хоть какие-то надежды, хватали в объятия, как только Клубок останавливался на отдых. Дело обычно происходило так: Киларо с Сессурией ловили выбранного вожаком, тащили его на дно и предоставляли ему извиваться и биться в их могучих кольцах, пока он не начинал задыхаться. Тогда к ним присоединялся Моолкин. Он выпускал яд и вился вьюном в танце воспоминаний, пока они громко требовали от новичка, чтобы он вспомнил и вслух назвал свое имя. Иногда они добивались успеха, иногда нет. Не каждый из тех, у кого всплывало в памяти собственное имя, надолго удерживал качества личности. Кто-то так и оставался полу разумным простачком, кто-то ко времени следующего прилива вновь скатывался в животное состояние. Однако иные полностью приходили в себя и крепко держались за вновь обретенную способность к мышлению. Были и такие, кто по несколько дней бесцельно тащился за Клубком... а потом вдруг заново обретал и забытое имя, и привычку к достойному обхождению. Так что разумная сердцевина Клубка со временем разрослась до двадцати трех змеев. И еще два раза по столько, если не больше, клубилось поодаль. Это было крупное сообщество. Даже самый щедрый Податель не мог досыта накормить всех.
      Каждый раз, сворачиваясь для отдыха, они размышляли о будущем. Ответы Моолкина их не удовлетворяли. Он выражался со всей доступной ему ясностью, но его слова только смущали умы. Шривер чувствовала за пророчествами Моолкина недоумение и растерянность самого прорицателя, и всю ее переполняло сочувствие к вожаку. Иногда она даже боялась, как бы остальные не накинулись на него, вымещая разочарование, и поневоле тосковала о минувших днях, когда их было всего-то трое - она сама да Сессурия с Моолкином. Однажды вечером она шепнула об этом вожаку, но тот в ответ упрекнул ее:
      - Наш народ сделался малочислен. К тому же обстоятельства нашей жизни таковы, что поневоле приводят в смятение. Если мы вообще намерены выжить, надо нам собирать к себе всех, кого только можно. Это первейший закон Доброловища. Нужно породить множество, чтобы дать возможность выжить хоть горстке... Породить?..
      - Порождение новых жизней есть перерождение прежних. Это и есть тот зов, которому мы теперь внимаем. Минул срок нам быть змеями. Мы должны найти Ту, Кто Помнит, и она поведет нас туда, где мы возродимся в обличье новых существ.
      От его слов по всей длине ее тела пробежал озноб, но был он вызван предвкушением или ужасом - она сама не взялась бы сказать. Другие змеи придвинулись ближе, слушая Моолкина. Вопросы пошли густым косяком:
      - Какие такие новые существа?
      - Переродиться - это как?..
      - А почему наш срок миновал?
      - И кто Та, что даст нам воспоминания?..
      Громадные глаза Моолкина налились медью и медленно замерцали. Чешуя засияла яркими красками. Он боролся - Шривер ясно чувствовала это и гадала, сумели ли другие почувствовать. Он изо всех сил тянулся за пределы собственного разума к некоему высшему знанию... но доставались ему лишь разрозненные обрывки. Зато утомляло это похлеще, чем целый день спешного плавания.
      Еще Шривер понимала, что собственные невнятные ответы его самого удовлетворяют столь же мало, как и слушателей.
      - Мы станем такими же, - сказал он наконец, - какими были когда-то. Оттуда наши воспоминания, которых мы сами не можем понять, и пугающие сновидения. Не пытайтесь отделаться от них, не гоните их, а размышляйте над ними. Старайтесь вытащить их на поверхность и разделить с ближними... - Он помолчал, а потом продолжал несколько медленней и менее уверенно:
      - Мы опаздываем с перерождением. Так сильно опаздываем, что я уже боюсь - что-то пошло не так. Но все же придет кто-то, кто вернет нам память. Придут те, кто поведет и защитит нас. И мы сразу узнаем их. А они - нас...
      - Та серебристая Подательница... - тихо напомнил Сессурия. - Мы последовали было за ней, но она нас не узнала...
      Силик осторожно вплелся в самую сердцевину отдыхающего Клубка.
      - Серебро... серебристо-серое, - прошипел он. - Помнишь, Киларо, как Ксекрис разыскал то громадное серебристо-серое существо и пригласил его с нами?
      - Плохо помню... - негромко протрубил Киларо. Открыл и закрыл круглые глаза, отливавшие серебром. Они вспыхивали изменчивыми радужными цветами. Разве что как сон. Очень скверный сон...
      - Мы собрались кругом него, а оно напало на нас. Оно стало метать в нас такие длинные зубы! - Силик свернулся узлом, потом узел стал перемещаться по его телу, пока не достиг глубокого шрама. Чешуи на месте старой раны были толстые и неровные. - Вот сюда он меня укусил! - хрипло прошептал красный змей. - Укусил, но есть не стал! - И он глубоко заглянул Киларо в глаза, словно ища подтверждения. - Помнишь, как ты вытащил из моего тела тот зуб? А го он застрял, и рана начала загнивать... Киларо опустил веки.
      - Не помню... - проговорил он с сожалением.
      По чешуям Моолкина волной прокатилась рябь. Золотые глазчатые пятна сверкнули ярче, чем им доводилось в течение очень долгого времени.
      - Что?.. - спросил он, не в силах поверить. - Серебряное создание напало на вас? Напало!.. - В голосе вожака зазвучал гнев. - Да как такое возможно, чтобы тот, кто источает аромат воспоминаний, напал на тех, кто к нему обратился за помощью?.. - Он мотал громадной головой туда и сюда, грива налилась ядами и поднялась дыбом. - Не понимаю!.. - вдруг взревел он. - О подобном не сохранилось не то что памяти - даже запаха памяти! Да как могло такое произойти?.. Где же Та, Кто Помнит?..
      - Может, серебряные тоже все позабыли, - мрачно пошутил Теллар, зеленый певец. Его разум не обрел особой силы с того времени, когда он сумел вспомнить свое имя. Все, что удавалось Теллару, - это удерживать свою личность. И никто не мог рассказать, каким он был до того, как утратил память. Теперь это был всего лишь тонкий, как хлыст, змей, склонный к черному юмору и колким замечаниям. И при всем том, что он сумел вспомнить себя, пел он нечасто.
      Моолкин крутанулся к Теллару. Его грива жестко торчала во все сторону, чешуя блистала яркими красками.
      - Забыли?! - проревел он с возмущением и изумлением. - Это ты увидел в памяти о сне? Или песня какая-нибудь рассказывает о временах, когда все всё позабудут?
      Теллар прижал гриву к шее, подчеркивая тем самым свою малость и незначительность.
      - Я всего лишь пошутил, о великий... Прости мрачному менестрелю злую шутку, вожак. Прости меня...
      - Однако было в твоей шутке и зерно истины, - смягчился Моолкин. Слишком многие из нас утратили память... Неужели случилось так, что и те, кто должен бы помнить... наши хранители памяти... что, и они оплошали?
      Унылое молчание сопроводило его слова. Если все действительно обстояло именно так, это значило, что они были покинуты. А стало быть, у них не было будущего - лишь бесцельные скитания, в то время как одна за другой будут гаснуть присущие им искры сознания... пока последнюю не поглотит мрак. Змеи невольно переплелись теснее, прижимаясь друг к другу, словно это могло помочь им подольше не расставаться с надеждой... сколь бы призрачной она ни была.
      Моолкин неожиданно высвободился из недр Клубка. Очертил громадный круг возле них и заплясал, свиваясь медленными петлями.
      - Думайте! - призвал он своих спутников. - Давайте думать все вместе! Давайте предположим, что это воистину так, и поразмыслим, что из этого следует. Получается, что можно многое объяснить. Мы со Шривер и Сессурией видели серебряное существо, и оно пахло как Та, Кто Помнит. Но оно не обратило на нас никакого внимания. Киларо с Силиком видели кого-то серо-серебряного. Но когда Ксекрис, предводитель их Клубка, попробовал достучаться до его памяти, серо-серебряный на них напал. - Моолкин извернулся, поворачиваясь к остальным. - А разве не так вели себя вы сами, когда утратили память? Вы отворачивались друг от дружки и не отвечали, когда я вас спрашивал. И вы даже нападали на собратьев, споря с ними из-за добычи! - Он выгнулся назад, показывая белое подбрюшье, и стремительно пронесся мимо. - Вот теперь все ясно! - протрубил он. - Наш менестрель провидел истину! Они забыли! Значит, мы должны заставить их вспомнить нас!
      Клубок молчал, благоговея и ужасаясь. И даже неразумные, собравшиеся для отдыха в разрозненные клубки, расцепляли свои петли, чтобы понаблюдать за торжествующим танцем Моолкина. Ожидание чуда, светившееся во множестве глаз, заставило Шривер устыдиться собственных сомнений, но отделаться от них она все равно не могла.
      - Каким образом? - спросила она. Каким образом мы заставим их вспомнить нас?
      Моолкин внезапно понесся прямо на нее. Обвил кольцами, крепко стиснул и выдернул из Клубка, вовлекая в свой танец. Она двигалась вместе с ним, дыша его ядами. Они были напоены сумасшедшей, освобождающей радостью.
      - Да так же, как мы пробудили своих соплеменников! Мы найдем кого-нибудь из серебристых, загородим ему путь и потребуем, чтобы он назвал свое имя!
      Как легко было поверить, танцуя вместе с Моолкином, что такое вправду возможно... Да, они разыщут серебряное создание, источающее запах воспоминаний, заставят его вспомнить свое предназначение и поделиться с ними памятью, и тогда...
      Тогда они будут спасены. Неведомо как - но спасены...
      ...И вот она смотрела на тень, скользившую между ними и светом из Пустоплеса. И недоумевала. Вот уже много дней они разыскивали серебристого. Потом наконец они уловили запах и Моолкин погнал их вперед, редко-редко позволяя остановиться на отдых. Отчаянная погоня довела некоторых из них почти до полного истощения. Стройный Теллар утратил яркость окраски и совсем отощал. Многие из неразумных и вовсе отстали, не умея или не желая выдерживать заданную Моолкином скорость. Может, они догонят их позже, а может, так и затеряются позади... Так или иначе, покамест Шривер была способна думать только о большом существе, которое двигалось над ними, словно стремясь к какой-то цели.
      Клубок неприметно двигался в отбрасываемой им тени. Теперь, когда все сбылось и они догнали серебристого, казалось, даже Моолкина стало смущать предстоявшее им деяние. Хотя бы уже потому, что толщиной своей это создание превосходило всех змеев Клубка, вместе взятых. А по длине равнялось даже великану Киларо.
      - Ну и что нам теперь делать? - напрямик спросил Теллар. - Обвить такое существо и утащить его вниз нам не под силу. Это все равно что с китом драться!
      - Вообще-то кита одолеть - дело не такое уж и невозможное... - заметил Киларо с уверенностью, происходившей от осознания своих размеров и силы. Его грива начала подниматься:
      - Драка, конечно, была бы еще та, но нас же много! Какой кит уйдет от Клубка?
      - Не стоит начинать с нападения, - проговорил Моолкин. Шривер смотрела на него и видела, как он собирается с силами. Эти силы были не телесного свойства. Даже наоборот: чем ярче разгорался его дух, тем слабее делалась плоть. Иногда ей хотелось убедить его поберечь себя хоть немного, но она знала, что подобный спор не стоило и затевать.
      Вот их провидец вытянулся во всю длину, его чешуя вздыбилась и опала, ложные глаза на боках вспыхнули золотом. Грива начала дыбиться, и вот наконец каждый шип предельно напрягся, полный жгучего яда. Медные глаза целеустремленно сверкнули.
      - Ждите, пока не позову, - предупредил он собратьев.
      Они повиновались ему, он же устремился наверх, навстречу огромной серебряной тени.
      Это существо не было Подателем. От него не разило застарелой кровью и дерьмом, как от тех, кто снабжал их съедобной мертвечиной. Да и двигалось оно гораздо быстрее Подателей, хотя Шривер сколько ни смотрела, так и не смогла обнаружить у него ни плавников, ни хвоста. В задней части округлого брюха имелся, правда, какой-то плоский отросток, но серебряный не пользовался им при движении. Он без усилия скользил по поверхности Доброловища, грея спину под солнцем Пустоплеса. Казалось, у него нет ни гривы, ни чешуи... И тем не менее Моолкин окликнул его:
      - Клубок Моолкина приветствует тебя, собрат! Мы явились издалека, разыскивая Того, Кто Помнит. Не тебя ли нам случилось искать?
      Серебряный не подал ни малейшего знака, что вообще слышал Моолкина. Его скорость ни на йоту не переменилась. Он вел себя так, словно попросту не замечал присутствия змея. Моолкин некоторое время держался с ним вровень, терпеливо дожидаясь ответа. Потом снова окликнул его... Все понапрасну. Тогда Моолкин рывком устремился вперед, обгоняя серебряного, и мощно тряхнул гривой, высвобождая ошеломляющее облако ядов.
      Существо прошло сквозь это облако так, словно его там не было вовсе! Оно даже не замедлило хода! Яд совсем не подействовал на него... Лишь когда серебряный оставил облако позади, Шривер сумела кое-что уловить. Легкую дрожь блестящего тела, как если бы незнакомцу стало самую малость не по себе. Это был отклик настолько слабый, что его откликом-то грешно было называть, но все же Шривер воспрянула духом. "Пусть сколько угодно притворяется, будто ему нет до нас дела, - сказала она себе. - Он все же заметил нас, и это уже что-то!"
      Моолкин, видимо, почувствовал то же, что и она. Еще бросок - и он перекрыл серебряному дорогу. Теперь тому оставалось либо столкнуться с ним, либо придержать свой бег.
      Я - Моолкин, вожак Клубка Моолкина! И я требую, чтобы ты назвал свое имя!
      Серебряный ударил Моолкина и прошел по нему так, словно ему на пути встретилось скопище водорослей. Но Моолкин был далеко не водорослью. От него оказалось не так-то легко отмахнуться.
      - Назови свое имя! - проревел он. И со всего маху бросился на серебряного, и Клубок последовал за вожаком. Обвить серебряного они так и не смогли, сколько ни пробовали. Оставалось бить его и толкать. Темно-синий Киларо даже с разгона протаранил его, нанеся удар, от которого сам чуть не лишился сознания, Сессурия же знай хватал существо за его единственный плавник. При этом каждый испускал свои самые сильные яды, так что все успели надышаться ими с избытком.
      Их нападение замедлило ход серебряного существа и, похоже, сбило его с толку. Шривер услышала тонкий, пронзительный крик... Неужели серебряный пел в Пустоплесе? При солнечном-то свете?..
      Она успела вдохнуть столько бестолково намешанных ядов, что у нее самой голова шла кругом. Но все же она подняла эту самую голову и высунула ее в Пустоплес.
      Именно там, к ее искреннему удивлению, оказалось и лицо существа, и все его плавники, да к тому же такие, каких ей еще не приходилось видеть. У него отсутствовала грива, зато имелись громадные белые крылья, развернутые, как у чайки, надумавшей сесть на лик Доброловища. А еще тело серебряного кишело какими-то паразитами. Они-то и издавали пронзительный писк, подпрыгивая и цепляясь за верх его тела и за крылья. При виде Шривер они заметались пуще прежнего.
      Осмелев, она высунулась в Пустоплес так высоко, как только смогла. Сунулась прямо в нос серебряному и что было мочи тряхнула своей относительно небольшой гривкой, трубя во весь голос:
      - Кто ты? - Грива отчаянно хлестала его, ядовитые железы истекали жалящей влагой. - Шривер из Клубка Моолкина требует, чтобы ты отдал ей память!
      Он вскрикнул, облитый ее ядом. Вскинул к лицу свои странные плавнички и стал тереть ими голову. Паразиты носились туда и сюда по его спине, вереща тоненькими голосами. Серебряный вдруг резко накренился. Шривер уже решила было, что он надумал нырнуть, спасаясь от нее, но потом увидела, что он сделал движение не но своей воле. Оказывается, Моолкин сумел объединить усилия всего Клубка. И они сообща потеснили серебряного, заставив его повалиться на бок. Его белое крыло коснулось воды, и оттуда в Доброловище с писком упал паразит. Один из неразумных немедленно высунулся и подхватил его.
      Пример оказался заразительным. Вся стая неразумных кинулась вперед. Они набросились на серебряного с яростной силой, которая уж точно не входила в намерения Моолкина. Серебряный отчаянно закричал и принялся размахивать плавничками в попытке отбиться, но это только раззадорило неразумных. Их яды бессмысленно изливались, затуманивая и без того отравленное Доброловище. Вещества, предназначенные глушить рыбу для еды, мешались с теми, что обычно отпугивали акул. И этой-то жгучей смесью приходилось дышать!
      Теперь серебряного толкали и колотили в основном неразумные, Моолкин же и его Клубок носились поблизости кругами, вновь и вновь требуя, чтобы существо произнесло свое имя. Паразиты падали в воду один за другим. Бешено хлопали белые крылья, раз за разом погружаясь в Доброловище то с одной стороны, то с другой.
      И вот наконец им удалось почти совсем уложить его на бок. Гигант Киларо прыжком выметнулся в Пустоплес и всей тяжестью обрушился на незащищенный бок существа. За ним без промедления последовали и другие змеи - как разумные, так и безмозглые. Они выпрыгивали из воды, хватая твердые торчащие кости и трепещущие крылья серебряного. Он изо всех сил старался выпрямиться, но их было слишком много. У него просто не хватало силы отбиться. Навалившаяся тяжесть постепенно увлекла его вниз, прочь от Пустоплеса, в глубину Доброловища. Когда он погружался, с него начали прыгать в воду последние оставшиеся паразиты, но тщетно: повсюду их ждали жадно распахнутые зубастые пасти...
      - Твое имя! - требовал Моолкин все время, пока они тащили его вниз. Скажи нам свое имя!
      Существо ревело и яростно отбивалось, но не произносило ни слова. Моолкин рванулся к нему и обхватил как мог переднюю часть его тела. И затряс гривой прямо перед лицом серебряного, окутывая его плотным облаком ядов.
      - Говори! - приказал он. - Вспоминай! За себя и за нас! Дай нам свое имя! Как тебя называли?
      Серебряный все еще боролся. Крохотная головка и ручки судорожно дергались в могучей хватке Моолкина, в то время как несообразно раздутое тело оставалось неподатливо жестким. Его крылья намокли и отяжелели, часть хрупких косточек сломалась в бою, но он все еще силился вынырнуть назад в Пустоплес. Совместных усилий змеев только-только хватало на то, чтобы удерживать его ниже поверхности. О погружении ко дну и речи не шло.
      - Говори! - властно требовал Моолкин. - Скажи всего одно слово! Скажи лишь свое имя, и мы отпустим тебя. Разыщи свое имя, вытащи его наружу, потому что ты помнишь его! Мы знаем - ты помнишь! Мы чуем запах твоей памяти!
      Серебряный продолжал колошматить пророка. Его рот раскрывался в крике, и крик был, похоже, осмысленным, только вот понять ничего не удавалось. А потом... потом он вдруг замер. Малюсенькие карие глазки распахнулись широко-широко. Вот он раскрыл рот и беззвучно закрыл его...
      И обмяк в кольцах Моолкина.
      Шривер поневоле зажмурилась. "Итак, серебряный умер... Мы убили его. Ни за что ни про что. И чего мы этим добились?.."
      Она ошиблась. Серебряный неожиданно заговорил. Шривер немедленно раскрыла глаза. Его голос был очень тонок и казался бесплотным. А тщедушные ручки... пытались заключить Моолкина в объятия.
      - Я был Драквием... Но больше я не Драквий. Я - мертвое создание, глаголющее устами своих воспоминаний...
      Он силился трубить, но это был жалкий, пискливый, едва слышный звук. Весь Клубок придвинулся ближе и замер, благоговейно прислушиваясь.
      - Это произошло во дни перемены, - продолжал Драквий. - Мы поднялись вверх по реке, туда, где ил памяти был очень хорош и лежал густо. Мы соорудили себе коконы, оплетя свои тела нитями воспоминаний. Наши родители омывали нас илом памяти, давая нам имена и делясь воспоминаниями. Они с любовью наблюдали за нами... наши старые друзья. Под синими небесами они праздновали нашу перемену... Они громко приветствовали нас, когда наконец мы вышли на берег, и жаркий солнечный свет стал сушить наши панцири, а мы сами в это время менялись... Слой за слоем окутывали нас воспоминания и ил памяти... Это было время радости... Наши родители расцвечивали небеса яркостью своей окраски и наполняли его звуками своих песен... Нам предстояло отдыхать, пережидая холодную пору, чтобы проснуться и выйти из коконов, когда дни снова станут долгими и жаркими...
      Серебряный закрыл глаза, словно испытывая сильную боль. Он прижимался к Моолкину, словно был его собратом по Клубку.
      - А потом, - продолжал он, - весь мир внезапно сошел с ума. Земля разламывалась и тряслась. Горы лопались, извергая горячую алую кровь. Солнце померкло... Даже внутри своих коконов мы ощущали, как омрачилось все вокруг. Налетели жаркие ветры, и мы услышали страшные крики своих друзей: воздух изменился, и они не могли больше дышать. Но даже задыхаясь и падая наземь, они не бросили нас! Они оттащили нас в убежище... Это было много жизней назад. Они не могли спасти многих, но они пытались. О, они пытались! Они сказали нам, что это только на время. Только до тех пор, пока сверху не перестанет сыпаться пыль, пока небо снова не засверкает синевой, а земля не успокоится и не прекратит содрогаться... Но сумасшествие мира все продолжалось. Земля корчилась под нами, горы полыхали огнем. Леса горели, пепел и зола покрывали землю, удушая все живое. Вода в реке стала гуще свернувшейся крови, воздух сделался непрозрачным... Мы кричали из коконов, призывая своих друзей... Но они один за другим перестали нам отвечать. А мы без солнечного света не могли вылупиться. Мы лежали во тьме, окутанные коконами воспоминаний, и ждали...
      Собратья по Клубку слушали молча. Молчали и неразумные. Они пребывали в неподвижности, как прежде, обмотав тело серебряного и торчащие костлявые крылья.
      Моолкин слегка дохнул ядом ему в лицо.
      - Продолжай, - приказал он ласково. - Мы не понимаем, о чем ты, но мы слушаем тебя.
      - Не понимаете?.. - Тот, что звался когда-то Драквием, тоненько рассмеялся. - Я и сам хотел бы что-то понять... Миновало долгое, очень долгое время, и появился какой-то новый народ. Эти создания были и похожи, и не вполне похожи на тех, кто пытался спасти нас. Мы радостно окликали их, будучи совершенно уверены, что они пришли наконец-то вытащить нас из темноты. Но они нас не слышали... Наши бестелесные голоса казались им наваждением, от которого проще всего отмахнуться. А потом они стали нас убивать...
      Шривер ощутила, как пробуждается в душе надежда.
      - Я слышал крики Терийи, - говорил между тем серебряный. - Я не мог сообразить, что же произошло. Только что она была среди нас - и вдруг ее не стало! Прошло время... Потом напали на меня. Их орудия пронзили и раскололи мой кокон, мою толстую и плотную скорлупу, свитую из воспоминаний. Потом... - Он примолк, с трудом подбирая слова. - Потом они взяли мою душу и выбросили ее на холодные камни, и там она умерла. Но память осталась, ведь она была заключена в коконе... Они распилили меня на доски и создали из них новое тело. Они придали мне свой собственный облик, подпиливая и подтачивая, пока не изваяли лицо и тело вроде тех, что присущи им самим. А еще они напитывали меня своими собственными воспоминаниями, пока в один прекрасный день я не пробудился... будучи уже не собой. Они назвали меня "Золотые сережки". Я стал их живым кораблем. Их рабом...
      Он замолк. Сделалось очень тихо. Рассказывая, он уснащал свою речь словами, которых Шривер не понимала, он говорил о понятиях и событиях, которых она не могла представить себе. Вот когда ей стало по-настоящему жутко. Она знала: это была повесть о разрушении одной из первооснов мира. О погублении всего ее рода. Хотя почему так - она не могла бы ответить. И она почти радовалась тому, что не может вполне постичь случившуюся трагедию.
      Моолкин, еще сжимавший серебряного в своих объятиях, прикрыл глаза веками. Его телесные цвета потускнели, как от тяжелой болезни.
      - Я буду скорбеть по тебе, Драквий, - сказал он затем. - Твое имя вызвало в моей душе эхо смутных воспоминаний... Мне даже кажется, мы с тобой когда-то знали друг друга. А теперь вот расстанемся, как незнакомцы, так и не сумевшие вспомнить, где и когда виделись... Мы отпустим тебя.
      - Нет! Пожалуйста, не выпускай меня! - Бывший Драквий что было сил схватился за Моолкина. - Не выпускай! Ты произносишь мое имя, и оно звенит в моем сердце, точно зов Рассветного Дракона! Я так долго не помнил себя самого!.. Они всегда держали меня при себе, ни под каким видом не оставляя в одиночестве, не позволяя моим истинным воспоминаниям всплыть на поверхность... Они слой за слоем накладывали на меня свои крохотные жизни, пока я не поверил, будто я сам - один из них! Если ты отпустишь меня, они снова мной завладеют. Все начнется сначала и, быть может, не кончится никогда...
      - Но что мы можем для тебя сделать? - горестно вопросил Моолкин. - Мы сами себе-то не умеем помочь... И ты, боюсь, только что поведал нам окончание истории всего нашего племени!
      - Расчлените меня, - умоляюще прозвучал тоненький голосок корабля. - Я всего лишь память Драквия. Если бы он выжил, он сегодня стал бы одним из ваших провожатых, одним из тех, кто помогал бы вам счастливо добраться домой. Но Драквия больше нет. Я - все, что осталось, несчастная скорлупа несостоявшейся жизни. Я - всего лишь память, о Моолкин, вожак Клубка Моолкина!.. Я - сказка, которую уже никто не расскажет! Так возьмите же мою память и сделайте ее своей!.. Если бы Драквий пережил свое превращение, он пожрал бы свой кокон и таким образом вернул себе воспоминания. Он не сделал этого. И уже не сделает. Так возьмите же их! Сохраните эти воспоминания вместо того, кто умер, так и не выкрикнув свое имя в небесную синеву!.. Запомните Драквия...
      Веки Моолкина снова сползли на горящую медь глаз:
      - Мы - не самое надежное хранилище, Драквий... Откуда нам знать, долго ли еще мы сможем оставаться в живых?
      - Так возьмите же мою жизнь, и пусть она наделит вас силой и стремлением к цели! - Корабль отпустил Моолкина и решительно скрестил тонюсенькие ручки на узкой груди. - Освободите меня!
      ...В конце концов они сделали то, о чем он их просил. Растерзали его на мелкие кусочки. Да еще и с удивлением обнаружили, что некоторая часть его плоти состояла из мертвых растений. Эти частицы были им не нужны, но серебряные кусочки, источавшие аромат воспоминаний, они подобрали и съели все до единого. Моолкин взял себе ту его часть, что имела форму головы и торса. Шривер не показалось, чтобы Драквий при этом испытывал страдания. Во всяком случае, он ни разу не вскрикнул. Моолкин же настоял на том, чтобы воспоминаний причастился каждый без исключения собрат по Клубку. И даже с неразумными поделились, хотя те сперва и уклонялись от дележки.
      Серебряные нити воспоминаний успели давным-давно высохнуть и стать жесткими и прямыми волокнами. Но когда Шривер ухватила доставшийся ей кусок, то с удивлением обнаружила, как он размягчается и тает во рту. А стоило проглотить - и в сознании засияли яркие и четкие образы. Ей показалось, будто она преодолела густое облако мути и выплыла в чистую, прозрачную воду. Туманные, поблекшие картины иных времен и иной жизни обрели живой цвет и внятные подробности.
      Шривер в восторге прикрыла глаза и принялась то ли вспоминать, то ли мечтать о ветре, несущем на себе ее крылья...
      ГЛАВА 25
      СПУСК "СОВЕРШЕННОГО"
      Наивысочайший прилив ожидался непосредственно на рассвете, и потому работу заканчивали судорожными темпами, светя себе фонарями. Брэшен всю ночь не смыкал глаз - метался кругом корабля, отдавал распоряжения и ругался на чем свет стоит. "Совершенный" был завален на один борт и пододвинут к воде настолько, насколько это было возможно без того, чтобы не перенапрячь деревянные части. Корпус корабля, всемерно укрепленный изнутри распорками, и так скрипел и стонал. Его даже начали конопатить, но не сильно с этим продвинулись. Брэшен хотел, чтобы каждая доска сама встала в удобное положение, когда вода приподнимет корабль. К тому же, чтобы наилучшим образом противостоять ударам волн и напору воды, корпус должен сохранять эластичность. А значит, "Совершенному" надо будет дать некоторое время на то, чтобы дерево и вода сумели "договориться" без вмешательства человека.
      Весь его киль сейчас был обнажен. Брэшен тщательно простучал его молоточком; похоже, здесь все было в порядке. Да и еще бы не быть! Это же диводрево, серебристо-серое и твердое, точно камень. Тем не менее Брэшен ни на какое "еще бы" полагаться не собирался. Он достаточно долго возился с кораблями, чтобы усвоить: все, что может сломаться, непременно сломается. Все, что не может сломаться, тоже сломается...
      Вообще в том, что касается спуска на воду старого корабля, его снедало тысяча и одно беспокойство. Так, например, он заранее был готов к тому, что "Совершенный" будет течь, как решето, пока его доски заново не разбухнут и не перекроют все щели. А балки и брусья, столько лет пролежавшие в одном положении, того и гляди, треснут или лопнут от ставших непривычными напряжений. В общем, случиться могло все, что угодно! (А что никому не угодно - в особенности.) Как хотелось бы Брэшену, чтобы в их распоряжении было побольше деньжат, а значит, имелась возможность нанять для предстоявшего дела по-настоящему опытных мастеров-кораблестроителей и хороших рабочих! Увы, ныне в его распоряжении был лишь собственный опыт, накопленный годами плавания по морю. И труд людей, которые в это время суток обычно дрыхли, пьяные в зюзю. Вот такие обнадеживающие перспективы.
      Но все бы ничего, если бы не отношение к происходившему самого Совершенного. Увы, в этом плане по ходу работы мало что изменилось. Корабль хоть и стал с ними разговаривать, но настроение у него менялось слишком бурно и непредсказуемо, да и то почти всегда - в худшую сторону. Все радостные чувства были давно и прочно забыты. Он сердился, был мрачен, жалобно ныл или бормотал, точно умалишенный. А в промежутках предавался молчаливой жалости к себе, бедному и несчастному. Получалось это у него до того здорово, что Брэшен не единожды тихо жалел: "Был бы ты на самом деле мальчишкой - я бы дурь-то из тебя быстренько вместе с пылью повытряс..."
      Он крепко подозревал, что умением владеть собою его корабль вообще был не сильно обременен. Его этому просто не научили. Брэшен объяснил Альтии и Янтарь, что в том-то и крылся корень всех бед Совершенного. Никакой самодисциплины. Значит, надо привнести дисциплину внешнюю - и поддерживать ее неукоснительно, пока Совершенный не обучится самообладанию. Спрашивается, однако, каким образом сделать должное внушение кораблю?..
      Все втроем они обсуждали этот жгучий вопрос за кружечкой пива несколькими сутками ранее.
      Тот вечер выдался удушливым и влажным. Клеф приволок им пива из города - конечно, самого дешевого, какое только нашел, и все равно они еле-еле могли его себе позволить. День, однако, выдался донельзя утомительным, да еще и Совершенный пребывал в необычайно - даже по его меркам - пакостном расположении духа. Они уселись в тени, которую отбрасывала корма. Сегодня Совершенный ни дать ни взять полностью впал в детство: обзывался, швырялся песком. Это последнее давалось ему особенно просто, поскольку лежал он теперь почти совсем на боку и свободно дотягивался рукой до земли. На него кричали, его бранили - все без толку. Кончилось тем, что Брэшен попросту сгорбился в три погибели и продолжал работать, делая вид, будто не обращает внимания на град песка, который обрушил на него Совершенный.
      "А что ты можешь сделать? - сказала, помнится, Альтия. У нее в волосах было полно пыли и грязи. - Выпороть его? Так он для этого малость великоват. И в кровать его раньше времени не уложишь, как капризного ребенка, и без ужина не оставишь. Не думаю, право, чтобы у нас был какой-то действенный способ призвать паршивца к порядку. Наверное, придется его скорее задабривать..."
      Янтарь отставила недопитое пиво:
      "Ты говоришь о наказаниях. А мы начали с того, как бы научить его дисциплине".
      Альтия призадумалась, потом сказала:
      "Начинаю подозревать, что это две разные вещи. Вот только как ты отделяешь одно от другого - не очень пойму".
      "Я-то рад попробовать что угодно, лишь бы это научило его должному поведению. Вообразите только, что за удовольствие будет плавать на корабле, который ведет себя, как он сейчас!.. Бр-р! Если мы не сумеем сделать его по-настоящему управляемым, причем скоро, вся наша нынешняя работа неминуемо прахом пойдет, - высказал Брэшен свое главное и глубочайшее опасение. - Как бы он еще вовсе против нас не обратился. Допустим, разразится шторм... или пираты насядут... Возьмет да всех нас попросту поубивает! - И, понизив голос, все-таки добавил:
      - Ему ведь уже доводилось... Все мы знаем, что он на это способен..."
      Сказав так, он затронул очень больную тему, настолько больную, что даже между собой они ни разу вслух не обсуждали ее. Бывало, они подбирались к ней то с одной стороны, то с другой, но чтобы вот так, напрямую - никогда. Даже и теперь слова Брэшена сопроводила напряженная тишина.
      "Чего все-таки он хочет? - спросила Янтарь, обращаясь сразу ко всем. Самодисциплина, это, знаете ли, нечто такое, что должно идти изнутри... Он должен желать помогать нам. А это желание может произрасти только из его собственных устремлений. В идеальном случае он должен бы мечтать о чем-то таком, что в нашей власти было бы предоставить ему. Или отказать ему в этом, смотря по его поведению... - И она нехотя добавила:
      - Выходит, как ни крути, а придется ему усвоить: плохое поведение может повлечь неприятности..."
      Брэшен криво улыбнулся:
      "Это тебе самой встанет дороже, чем ему. Я же знаю: стоит ему накукситься, и ты уже сама не своя. И, как бы он весь день ни паскудничал, вечером ты непременно идешь к нему, разговариваешь с ним, что-то рассказываешь, песни поешь..."
      Янтарь виновато потупилась, перебирая пальцы толстых рабочих перчаток.
      "Я чувствую, как ему больно, - созналась она наконец. - Ему столько зла причинили. Его судьба столько раз в угол загоняла, никакого выбора не оставляя! И теперь он попросту в полнейшем смятении. Надеяться на лучшее он не отваживается: сколько раз в прошлом он позволял себе понадеяться, и неизменно у него отнимали всю радость. Вот он и вбил себе в голову, что всякий человек, что бы он ни говорил и ни делал, по определению, его враг. И он взял за правило бить первым, не дожидаясь, пока ударят его самого. Сущая стена, которую мы взялись проломить..."
      "Оно понятно. Ну а делать-то что будем?"
      Янтарь зажмурилась - плотно, точно от боли. Потом вновь открыла глаза.
      "Будем делать то, что всего труднее. И надеяться, что выбрали правильный путь..."
      Поднявшись, она прошла вдоль лежащего на боку корабля до самого носа. И, когда она заговорила с носовым изваянием, Брэшен с Альтией хорошо слышали ее голос, ясный и чистый.
      "Совершенный, - сказала она. - Сегодня ты вел себя просто безобразно. А посему я не буду в этот раз тебе ничего рассказывать. Мне жаль, что так получается. Если завтра ты будешь лучше следить за собой, обещаю вечером посидеть с тобой и поговорить".
      Совершенный молчал очень недолго.
      "А не пошла бы ты со своими сказками, - ответил он Янтарь. - Они все равно скучные и глупые! И с чего ты вообще взяла, будто мне нравится их слушать? Оставь меня в покое! Чхать мне на тебя! И всегда было чхать, вот!"
      "Жаль мне, что ты так говоришь..."
      "А я еще раз повторю: чхать мне на тебя, глупая сука! Плохо расслышала? Чхать мне на тебя!!! Ненавижу, всех вас ненавижу!!!"
      Янтарь вернулась к Альтии с Брэшеном, ступая медленно и тяжело. И молча уселась на бревно, с которого встала.
      "Дело сдвинулось с мертвой точки, - сухо заметила Альтия. - Не успеем мы глазом моргнуть, как он станет паинькой..."
      И вот теперь эти слова неотвязно крутились в голове у Брэшена, в тысячный раз обходившего корабль и рабочих. Все было вроде сделано, все было наготове... Оставалось только ждать, пока поднимется вода.
      Тяжелый противовес, насаженный на остатки сломанной мачты, должен был не дать кораблю слишком быстро выпрямиться, когда он всплывет. Брэшен еще раз посмотрел на баржу, стоявшую на якоре поодаль от берега. Туда он поставил неплохого работника, одного из немногих во вроде бы сложившейся бригаде, кому он действительно доверял. Звали мужика Хафф. Он станет следить за отмашкой флажка в руках Брэшена и командовать работниками на кабестане <Кабестан - шпиль (вертикально расположенный ворот) с ручным приводом, служивший для подъема якоря на парусных кораблях. На крупных судах, несших очень тяжелые якоря, кабестан бывал даже "многоэтажным" - его ось проходила через несколько палуб, имея на каждой по 6-8 горизонтальных рычагов-"вымбовок". Кабестан мог быть использован и для подтягивания самого судна, например, против течения.>, что потянет "Совершенного" к воде. Внутри корабля в это время будут находиться другие рабочие, чтобы сразу привести в действие помпы для откачки трюмной воды, ведь та наверняка не замедлит появиться...
      Больше всего Брэшен страшился за тот бок "Совершенного", который все эти годы сидел в песке, терся о камни и пребывал в распоряжении насекомых. Все, что можно было сделать изнутри, Брэшен уже обеспечил. Еще был приготовлен подгруженный парусиновый пластырь, чтобы тотчас прикрыть этот борт, когда корабль окажется в воде и начнет выпрямляться. Если откроется сильная течь, напор воды сам прижмет парусину к доскам, и плотная ткань до некоторой степени перекроет щели... Может, даже потребуется снова вытащить "Совершенного" на берег, бывшим нижним бортом наверх, для углубленного ремонта и конопачения... Этого Брэшену до смерти не хотелось бы. Но, если уж на то пошло, он готов был на все, чтобы сделать упрямый корабль снова годным к плаванию по морю!..
      Он услышал легкие шаги за спиной и, обернувшись, увидел Альтию, тоже щурившуюся в направлении баржи. Вот она рассмотрела там вахтенного и удовлетворенно кивнула. А потом... вдруг похлопала Брэшена по плечу. Это произошло до того неожиданно, что он даже вздрогнул.
      - Да не изводись ты так, Брэш, - сказала она. - Все как-нибудь образуется.
      - А может и не образоваться, - буркнул он мрачно. Его привело в замешательство и это прикосновение, и ее поддержка, и приятельское "Брэш" вместо обычного "Брэшен". Неужели за последнее время они и вправду вернулись к той дружеской фамильярности, что существовала между ними, пока плавали на одном корабле?.. Во всяком случае, теперь, разговаривая с ним, она смотрела ему прямо в глаза. Благодаря этому сразу многое упростилось. Наверное, Альтия, как и сам он, поняла, что в путешествии им так или иначе придется работать бок о бок. Да... но вряд ли более. Брэшен решительно загасил пробудившуюся было искорку надежды. И не стал отвлекаться от обсуждения корабля.
      - Где ты хочешь быть, пока будем спускать его? - спросил он ее.
      Что касается Янтарь, то они уже договорились: во время спуска на воду она будет находиться рядом с Совершенным, ободряя его разговорами. Из них троих только у нее могло хватить на это терпения.
      Альтия смиренно спросила:
      - А где я буду нужнее?
      Он задумался, прикусив губу. Потом сказал:
      - Пожалуй, на нижних палубах. Ты ведь знаешь, каков вид и голос беды, когда она начинает превращаться в катастрофу... Тебе, верно, скорее хотелось бы понаблюдать сверху, но мне пригодился бы там, внизу, кто-то, кому я могу доверять. Мужики, которых я поставил к помпам, здоровенные и выносливые, но морского опыта у них никакого. Впрочем, как и мозгов... Еще там будут несколько работников с паклей и колотушками. Будешь ставить их туда, где обнаружится течь. Они, похоже, дело свое знают, но ты все-таки проследи, а то прозевают чего. Хорошо бы ты там постоянно все обходила, смотрела, прислушивалась и давала мне знать, что к чему...
      - Делается, - негромко заверила она его и повернулась идти.
      - Альтия, - позвал он неожиданно для себя самого. Она тотчас оглянулась:
      - Еще что-нибудь?
      Он принялся судорожно соображать, что бы такого умного сказать ей, между тем как на язык просилось единственное: не передумала ли она... насчет него. В конце концов он неуклюже выговорил:
      - Удачи тебе...
      - Всем нам удача не помешает, - отозвалась она очень серьезно. И ушла.
      Вот по песку прокатилась очередная волна, и белая пена омочила корпус корабля. "Вот оно!.." Брэшен набрал полную грудь воздуха. Еще несколько часов - и станет окончательно видно, что у них получилось. И получилось ли вообще что-нибудь.
      - Все по местам! - рявкнул он отрывисто. И, повернув голову, глянул на утесы, нависшие над берегом. Оттуда ему кивнул Клеф: дескать, все вижу и пребываю начеку. Мальчишка держал наготове два флага. - Просигналь им, пусть начинают выбирать слабину, - скомандовал Брэшен. - Только понемногу!
      Вскоре на барже заскрипел и начал поворачиваться кабестан. Кто-то затянул неторопливую размеренную песню. Низкие мужские голоса далеко разносились над водой. И, несмотря на все сомнения, по-прежнему одолевавшие Брэшена, его лицо озарилось улыбкой угрюмого торжества:
      - Назад в море, Совершенный! С нами!.. Поехали...
      ***
      Каждая набегающая волна все ближе подбиралась к нему. Он это отчетливо слышал. И даже обонял запах близящейся воды. Они спихнули его как только могли ниже, прицепили груз... И вот теперь волны должны были его поглотить. Ну да, они неоднократно хвастались, что-де намерены снова спустить его и плавать по морю... Вот только он им не верил. Он знал: вот оно, его наказание. Теперь оно все-таки совершится. Его нагрузят камнями или чем там еще, загонят под воду... и там его рано или поздно обнаружат морские змеи. Что ж, именно этого он и заслужил. Семья Ладлаков долго ждала своего часа, но сегодня наконец-то совершится их месть. Они отправят его кости на дно. Так же, как он когда-то отправил их родственников...
      - Значит, и ты тоже умрешь! - проговорил он с удовольствием.
      Янтарь, точно птица на насесте, устроилась на его наклоненном фальшборте. Она несчетное число раз повторила ему, что останется с ним, пока все будет происходить. Что она нипочем не бросит его, что все пройдет как нельзя лучше... Вот и пускай сама посмотрит, как все будет прекрасно и замечательно. Когда вода захлестнет их и она отправится с ним вместе на дно, тут-то она и поймет, как ошибалась. Да поздно будет.
      - Ты сказал что-то, Совершенный? - вежливо осведомилась она.
      - Нет!
      Он скрестил руки на груди и плотно прижал их к телу. Вода уже касалась его корпуса по всей длине. Волны подмывали под ним песок: казалось, там трудится, роет норки множество крохотных насекомых. Это океан подсовывал под него свои жадные пальцы... Чуть-чуть дальше с каждой новой волной... Он чувствовал, как натягивается канат, протянутый от его мачты к той барже. Вот Брэшен что-то прокричал, и натяжение каната перестало расти. Прекратился и размеренный напев людских голосов. Изнутри отчетливо прозвучал голос Альтии:
      - Пока все в порядке!..
      А вода все подбиралась под него... Его сотрясла внезапная дрожь. Следующая волна вполне могла приподнять его... Но нет. Она накатилась и отхлынула, а он остался лежать. И еще волна... Опять нет. И еще... Волна следовала за волной, но ничего не происходило. Он невыносимо страдал от страха и несбыточного предвкушения. И, какие бы черные мысли ни переполняли его - когда все же его корпус приподнялся, пусть даже буквально на волосок, и по доскам зашуршал песок, - Совершенный заорал от неожиданности и потрясения.
      Он ощутил, как Янтарь отчаянно вцепилась в фальшборт.
      - Совершенный!.. - окликнула она встревоженно. - Что с тобой? У тебя все в порядке?..
      Но ему вдруг стало не до ее беспокойства.
      - Держись крепче! - предупредил он ее. - Вот... вот оно!..
      Однако волна за волной целовали его, а Брэшен... Брэшен почему-то ничего не предпринимал! Совершенный чувствовал, как расползается под ним подмытый морем песок. Расползается и... обнажает здоровенный валун.
      - Брэшен!.. - завопил он во все горло. - Давай, Брэшен!.. Я готов!.. Пусть тянут, да как следует! Так, чтобы пупки затрещали!..
      Его слуха достигло тяжелое шлепанье: Брэшен вброд подбежал к нему. Вода, верно, доходила ему уже до бедер.
      - Погоди, Совершенный, - сказал он. - Мелковато еще!
      - Да пошел ты на хрен - мелковато!.. Я что, по-твоему, совсем поглупел и не чувствую, что всплываю?.. Каждая волна меня хоть чуточку, а приподнимает, зато там, внизу, торчит большущая скала! И она очень скоро в боку у меня будет, если меня отсюда не стащат!..
      - Ага. Слушай, ты только не волнуйся... Всплываешь, стало быть? Ладно, поверю! Эй, Клеф! Отмахни им, чтобы начинали! Да полегоньку там...
      - Я тебе дам "полегоньку"!.. - взвыл Совершенный. - Да где ты там, мать твою, Клеф!!! - заревел он, когда ему никто не ответил. "Вот холера, лучше бы слушали, что говорю!.. Сколько можно со мной как с дитем малым обращаться?.."
      Тут привязанный к мачте канат натянулся так внезапно, что у него вырвалось восклицание.
      - Навались!!! - скомандовал Брэшен работникам на рычагах, и те налегли. Корабль качнулся, но недостаточно. Предполагалось, что, единожды сдвинувшись, он перевалится на катки, загодя вставленные под корпус. Однако не получилось, а вытащить было уже нельзя, и каток превратился в мешающий клин.
      - НАВАЛИСЬ!!! - завопил Брэшен, подгадав свой приказ к прохождению следующей волны. Совершенного приподняло... и неожиданно он оказался как раз на катках. - ТЯНИТЕ!!!
      Совершенный почувствовал, как Брэшен подтягивается и лезет на борт. А его корпус задвигался и заскользил... заскользил прямо в воду. На глубину. После многих лет на суше да на солнцепеке вода показалась ему жутко холодной. Он ахнул и задохнулся.
      - Тихо, тихо... все будет хорошо... только не волнуйся. Как только окажешься подальше от берега, груз снимут, и ты выровняешься. Держись... Все будет хорошо...
      Альтия позвала изнутри:
      - Есть течь, но мы, похоже, справляемся!.. Эй ты, ну-ка за помпу!.. Живо, живо, нечего ждать!..
      Где-то застучали колотушки, работники набивали паклей разошедшийся стык. Альтия знай покрикивала - видно, они шевелились недостаточно проворно. И все это время он скользил, скользил, лежа на боку, в воду... все глубже и глубже... И покачивался с каждой волной.
      Надоевший противовес на мачте все не давал ему выпрямиться, как то следовало бы согласно его инстинкту и самой природе вещей.
      - Да снимите же этот груз!.. На ровный киль не встать!.. - закричал он сердито.
      - Погоди, парень, рановато еще! Погоди чуточку! Я там буй поставил: как его пройдем, значит, под килем будет чисто. А пока - полегче, полегче...
      - Снимите его!.. - повторил Совершенный. И на сей раз ему не удалось полностью скрыть страх.
      - Сейчас снимем. Доверься мне, парень! Еще чуть-чуть...
      Годы на берегу почти приучили его к слепоте. Но оказалось, что одно дело - просто лежать неподвижно и при этом ничего не видеть, и совсем другое - снова оказаться в движении, на волнующейся ладони непредсказуемого океана... и понятия не иметь, где находишься и что тут рядом!!! Может, прямо сейчас в него врежется какой-нибудь опасный топляк! Или пропорет дно скала, которую он не сможет заметить!.. Он только и осознает опасность, когда она уже разразится. Ну почему они наконец не снимут этот растреклятый груз?!!
      - Готово! Сбрасывай!.. - неожиданно закричал Брэшен. Крепление противовеса было немедля развязано. Корабль начал выпрямляться, сперва медленно... а потом, словно подброшенный следующей волной, внезапно оказался на ровном киле. Янтарь так и ахнула, но удержалась. И вот холодная вода уже омывала оба его борта. Первый раз за тридцать с чем-то лет он выпрямился. Действительно выпрямился... Совершенный широко раскинул руки, и из его груди вырвался торжествующий рев. Янтарь отозвалась раскатом дикарского смеха. А вот Альтия изнутри предостерегающе закричала:
      - Качайте! Да качайте же!.. Брэшен, живо давай пластырь на борт!..
      Совершенный услышал дружный топот торопливых ног и громкие крики, но все это не имело значения. Тонуть он не собирался, что и понимал с полной отчетливостью. Он как следует расправил руки, спину и плечи. Вода несла и поднимала его, и впервые за долгое время он как бы заново во всей полноте осознавал свое тело. Внутреннее чувство немедленно начало подсказывать ему, как и что должно обстоять с каждой его балкой, с каждой доской. Совершенный вздохнул поглубже и попытался привести себя в порядок. Его неожиданно качнуло на правый борт. Тотчас послышался изумленный вскрик Янтарь, потом гневный вопль Брэшена. Совершенный прижал ладони к вискам, крепко стиснул... "Ну вот. Опять как всегда. Что-то у меня внутри не того..." Он вновь шевельнулся, стараясь не обращать внимания на скрипы и стоны трущегося дерева. И... начал постепенно выравниваться. Он смутно чувствовал бурную деятельность у себя в трюме. Люди отчаянно качали помпы, сражаясь с водой, поступавшей сквозь лопнувшие швы и разошедшиеся щели. Потом к бортовым доскам прижался парусиновый пластырь. Альтия внутри срывала голос, требуя качать, качать поживее, и быстренько, быстренько загонять на место эту хренову паклю... Совершенный чувствовал, как понемногу начинает набухать его древесина.
      Тут он внезапно ткнулся во что-то, и Брэшен закричал, призывая какого-то незаконнорожденного недоумка скорее бросать конец да крепить, крепить его понадежней!..
      Он зашарил руками, нащупывая препятствие.
      Его ушей достиг голос Янтарь, объяснявшей:
      - Это баржа, Совершенный. Мы подошли к рабочей барже, теперь тебя к ней швартуют. Здесь безопасно.
      Ему бы ее уверенность!.. Он, между прочим, по-прежнему набирал воду и постепенно оседал.
      - Сколько здесь до дна?.. - спросил он, чувствуя себя весьма неуютно.
      Брэшен, судя по тому, откуда донесся его торжествующий голос, стоял рядом с Янтарь:
      - Достаточно глубоко, чтобы ты уже не сел на мель, парень! А если все же нахлебаешься и потонешь, то не пропадешь навсегда, вытащим! Вот только булькнуть вниз мы тебе нипочем не дадим. А на бережок, может, и вытащим, чтобы хорошенько подлатать левый бочок... Ты пока ни о чем не волнуйся! Все в наших руках!
      Правда, сказав так, он умчался со скоростью, несколько противоречившей его утверждению.
      Некоторое время Совершенный молча прислушивался к происходившему вокруг. На палубе и внутри него звучали громкие голоса, разносился топот бегущих туда-сюда ног. Рядом, на барже, работники поздравляли один другого с удачным спуском и прикидывали, много ли потребуется починки спасенному кораблю... Но не к этому прислушивался Совершенный. Его внимание было отдано плеску волн, шлепавших по обшивке, поскрипыванию усаживающегося дерева, шороху корпуса о кранцы <Кранцы, кранец - устройство для смягчения неизбежного трения и ударов при швартовке. На небольших судах кранцы могут быть пухлыми плетенками из старых канатов. В современном обиходе часто используются отработанные автомобильные шины. Кранцы для крупных судов сложные многокамерные устройства различной конструкции.>, вывешенные с борта баржи. Все было так странно и жутковато. Знакомо и незнакомо... Здесь, на воде, каждый запах ощущался сильнее, чем на берегу, и даже крики чаек были пронзительней и громче. Совершенный размеренно вздымался и оседал на волнах. Плавное покачивание одновременно и убаюкивало, и навевало воспоминания о его самых скверных ночных кошмарах.
      - Ну вот, - негромко проговорил он вслух, - я снова плаваю. Полагаю, это делает меня из береговой развалины опять кораблем.
      - Я тоже так полагаю, - согласно отозвалась Янтарь. Она не двигалась и стояла так тихо, что он успел почти позабыть о ней. В отличие от других людей, с которыми ему доводилось знакомиться, временами она становилась неосязаемой для его чувств. Ему, в частности, не надо было долго раздумывать, чтобы сразу определить, где находились Альтия либо Брэшен. Чуточку сосредоточения - и он был способен засечь любого безымянного работягу у себя на палубе или в трюмах. А вот Янтарь... Янтарь была совершенно другой. Гораздо более, скажем так, сокровенной в том, что касалось доступности для постороннего глаза или иного органа восприятия. Иногда Совершенный подозревал, что она была такой, какой сама пожелала быть. Что она делилась собой только тогда, когда сама хотела, но и тогда - далеко не до конца. "В отличие от меня", - подумалось ему. Эта мысль заставила его нахмуриться.
      - Что-то не так? - тотчас спросила она.
      - Пока еще нет, - ответил он хмуро. Она рассмеялась так, словно он изрек очень остроумную шутку.
      - Вот как... Ну и что, нравится тебе снова чувствовать себя кораблем?
      - А какая разница, - сказал он, - радуюсь я или печалюсь? Вы все равно поступите со мной так, как сочтете нужным, и до моих чувств никому особого дела не будет... - Он помолчал. - Что верно, то верно, я не верил тебе, сознаюсь. Я не думал, что опять поплыву. Ну, не то чтобы мне особо этого хотелось...
      - Совершенный, твои чувства очень даже имеют значение! Очень даже имеют! И, что бы ты мне ни вкручивал, ни за что не поверю, что ты вправду хотел навсегда остаться на берегу. Помнишь, когда-то ты разозлился на меня и принялся кричать, что ты - корабль, а корабль должен ходить по морю? Вот я и подумала, что, может быть, поначалу возвращение в море тебя не слишком обрадует, но все равно пойдет тебе на пользу. Всем живым существам надо расти... А ты, заброшенный там, больше не рос. Наоборот, ты готов был сдаться и посчитать себя сущей неудачей...
      Она говорила с любовью и заботой, выносить которые ему вдруг стало решительно невмоготу. "Они что, полагают, будто могут принудить меня к чему-то, а потом объявить, что это было сделано для моего же блага?"
      Он грубо, хрипло расхохотался:
      - А вот и неверно! Напротив, я кругом преуспел! Я поубивал их всех всех, кто пытался противиться мне! Только одни вы и отказываетесь признать, что я - из удачников удачник. Если б не это, у вас была бы хорошая причина бояться меня!
      Янтарь некоторое время молчала, вероятно от ужаса. Потом она отпустила поручни и выпрямилась, стоя на палубе.
      - Вот что, Совершенный, - сказала она. - Тошно тебя слушать, когда ты такое несешь.
      Угадать по голосу, что она на самом деле думала, было попросту невозможно.
      - Ага, ясно, - проговорил он ехидно. - Что, поджилки трясутся?
      Но она уже повернулась и шла прочь. Она не хотела ему отвечать. "Ну и не надо. Я, похоже, тебя в лучших чувствах обидел? И что с того? О моих чувствах кто-нибудь когда-нибудь думал? О том, чего я хочу или не хочу?.."
      - Почему ты такой? - прозвучал голосок. Это был Клеф. Для Совершенного не было неожиданностью его появление. Он знал, что мальчишка перебрался на баржу вместе с береговой командой. Носовое изваяние не вздрогнуло. И некоторое время не удостаивало его ответом.
      Клеф настырно повторил:
      - Почему ты такой?
      - Какой? - в конце концов раздраженно спросил Совершенный.
      - Да твоя сам знай. Говнистый, вот какой. Придурочный. Чуть что, в драку. И всем на ровном месте гадости говоришь...
      - А каким я, по-твоему, должен быть? - хмыкнул Совершенный. - Может, от радости прыгать, что меня в воду стащили? Должен сломя голову рваться с ними в это их спасально-выручальное плавание?.. Действительно, кстати, придурочное...
      Мальчишка пожал плечами - он это почувствовал.
      - А что? И мог бы...
      - Мог бы!.. - насмешливо передразнил Совершенный. - Каким это образом, интересно?
      - Да просто. Реши и смоги.
      - Вот так взять и решить быть счастливым? Забыть все, что со мной сделали, и радоваться жизни? Тра-ля-ля, тра-ля-ля!.. Так, что ли?
      - И так тоже. - Слышно было, как Клеф поскреб пятерней затылок. - Твоя возьми хоть меня. Я тоже моги их всех ненавидь. А я реши быть счастливый, и мне хорошо. Я бери что можно и делай из этого жизнь. - Он помолчал и добавил:
      - Другая жизнь у меня все равно нет. Надо из эта, которая есть, что-то путное делай!
      Совершенный отрезал:
      - Мне бы твои заботы!
      - Твоя все равно моги, - не сдавался мальчишка. - Так уж всяко не трудней, чем быть все время говнистый!
      И он зашагал прочь, этак вразвалочку, шурша босыми пятками по палубе. И добавил уже через плечо:
      - Только так оно куда веселей, чем все время говниться!
      ***
      По внутренней стороне обшивки "Совершенного" ручейками бежала вода. По счастью, парусиновый пластырь должным образом присосался к щелям, и течь, по крайней мере, замедлилась. Конопатчики усердно трудились, являя не только проворство, но и гораздо большую сноровку, нежели Альтия поначалу от них ожидала. Вот кто ее беспокоил, так это работники, качавшие помпы. Они начинали попросту выбиваться из сил. Делать нечего, Альтия отправилась за Брэшеном просить для них замену.
      Она натолкнулась на него - он уже спускался по трапу. За ним следовало несколько здоровяков-рабочих с баржи. Альтия не успела рта раскрыть, когда он оглянулся на них и мотнул головой:
      - Вот сменщики для твоих помповых... Это из береговой команды, они как раз перебрались на баржу. Ну, как тут наши дела?
      - Ты знаешь, очень даже неплохо! Вода в трюме перестала подниматься, даже убывает понемножку. Обычная древесина хорошо набухает, но вот диводрево... Будь это любой другой живой корабль, он мог бы постараться помочь нам и сам перекрыл бы половину протечек. Но что касается Совершенного... я его боюсь даже просить! - Она перевела дух, дождалась, пока работники больше не могли их услышать, и очень тихо добавила:
      - ...Ибо почти уверена, что он сделает прямо противоположное. Как он там вообще?
      Брэшен задумчиво поскреб бороду:
      - Ох, не знаю. Когда стаскивали его в воду, он знай выкрикивал советы и даже команды, как будто ему до смерти не терпелось скорей оказаться на плаву. Но я, как и ты, уже боюсь принимать что-нибудь за данность! Иной раз для того, чтобы он стал мрачнее тучи, бывает достаточно даже предположения, что у него хорошее настроение...
      - Знаю, знаю, видала... - Альтия сочувственно заглянула ему в глаза. Слушай, Брэшен, во что мы вообще вляпались?.. Пока он валялся на берегу, он казался нашей единственной надеждой, а план - самым что ни есть жизненным. Но вот теперь... снова в море... Ты хоть понимаешь, до какой степени все мы оказываемся в его власти? Он, можно сказать, все наши жизни в горсти держит...
      На какой-то миг молодой моряк показался ей до предела уставшим. Он опустил голову, его плечи поникли... И все-таки он сказал ей:
      - Не переставай верить в него, Альтия! Не то действительно пропадем! Не показывай ему ни малейшего намека на неуверенность или страх! Помни, что внутренне он - не столько взрослый, зрелый мужчина, сколько мальчишка... Когда я отдаю приказание Клефу, мне не надо потом приглядывать за ним и смотреть, повинуется ли он. Я в жизни не позволю ему заподозрить, что у него больше власти надо мной, чем у меня - над ним. Это нечто такое, с чем не совладать мальчишескому уму. Мальчишка всегда будет проверять, до какой степени он может сесть тебе на шею, пока опытным путем не выяснит эти пределы. И только тогда он будет чувствовать себя в безопасности и знать, что все хорошо.
      Альтия попробовала выдавить улыбку:
      - Это ты из собственного опыта говоришь?
      Он улыбнулся в ответ, хотя и донельзя криво:
      - К тому времени, когда я выяснил пределы дозволенного, я успел вывалиться за край мира. Потому и не желаю, чтобы с Совершенным произошло то же.
      Он молча постоял рядом некоторое время, и она стала ждать, что он ей скажет еще. Но Брэшен лишь пожал плечами, повернулся и пошел присмотреть за работниками, качавшими помпы.
      Это напомнило ей, что и у нее был непочатый край работы. Быстрым шагом двинулась она сквозь корабельные недра, проверяя, как идет дело у конопатчиков. В основном они поправляли и уплотняли швы, сделанные еще во время лежания на берегу. Кое-где паклю приходилось, наоборот, вытаскивать, позволяя набухшим доскам перекрыть щель. Как и большинство кораблей, сработанных в Дождевых Чащобах, Совершенный был выстроен на совесть, исключительно плотно и прочно, чтобы противостоять и кипящим водам реки Чащоб, и всем каверзам океанских волн. Мастерство старинных плотников позволило ему вынести даже более чем тридцатилетнее пребывание на берегу в полном небрежении. Казалось, серебристые доски, вытесанные из диводрева, вспоминали, каким образом их когда-то подогнали одну к другой. Альтия даже позволила себе понадеяться, что, может быть, Совершенный все-таки решил им помочь. Ведь живой корабль мог очень даже неплохо сам о себе позаботиться. Если, конечно, он того хотел!
      Альтия шла по нижним палубам, испытывая довольно странное чувство. Сколько лет она знала Совершенного, сколько раз бывала у него на борту и внутри - и только сегодня впервые палубы у нее под ногами были ровными, без постоянного крена! Деятельность работников не вызвала у нее нареканий, и она посетила знакомые уголки корабля.
      На камбузе царил форменный кавардак. Печка отвалилась от трубы и переползла на другой конец маленького помещения, оставив за собой жирный след сажи. Придется чинить, а то и вовсе менять! Капитанская каюта пострадала нисколько не меньше. Сундуки с вещами Янтарь опрокинулись, некоторые открылись и высыпались. При этом, видимо, раздавился флакончик духов, так что в каюте не продохнуть было от запаха сирени. Альтия оглядела каюту... Очень скоро Янтарь придется забирать отсюда пожитки и переселяться в гораздо более скромное помещение. Как и полагается корабельному плотнику.
      А здесь будет жить Брэшен.
      Альтия пусть нехотя, но смирилась с тем, что капитаном должен быть именно он. Правда, ни один из его доводов не показался ей убедительным, и уступила она ему скорее по личным причинам. Ведь, когда они разыщут Проказницу и отобьют ее у пиратов, она должна будет перейти на нее и принять над нею командование. Будь она к тому времени капитаном "Совершенного", это в немалой степени вывело бы из равновесия корабль, и без того не отличавшийся несокрушимостью духа. Нет уж, капитан "Совершенного" должен был оставаться таковым в течение всего путешествия. Значит, пускай им командует Брэшен.
      И все-таки она с определенным сожалением прикрыла за собой дверь капитанской каюты. "Совершенный" был выстроен в старом стиле. Это, в частности, значило, что покои капитана были намного роскошнее любой другой каюты на корабле. Да еще и Янтарь приложила немало труда, любовно восстанавливая богатую резьбу стенных шкафчиков и обрамлений иллюминаторов. Злополучный люк, который она проделала для соединения с трюмом, был стыдливо прикрыт ковриком. Цветные стекла иллюминаторов местами потрескались, кое-где недоставало кусочков, но это были уже мелочи. Ими займутся в последнюю очередь, а пока деньги будут вложены в такие восстановительные работы, от которых зависела жизнеспособность и мореходность корабля.
      После капитанской каюты Альтия заглянула в жилище старпома. Здесь предстояло обитать ей самой. Эта каюта далеко уступала предназначенной для капитана, но по сравнению с помещениями для команды была, конечно, сущим дворцом. Здесь, по крайней мере, имелась неподвижно установленная койка, складной стол и два шкафчика для вещей.
      Третья каюта - размером чуть поболее не очень тесного чулана - послужит жилищем второму помощнику. А для команды был отведен носовой кубрик: крючки по стенам, на которые матросы повесят свои гамаки, и более почти ничего. Строители прежних живых кораблей всего менее думали об удобстве команды. Побольше места для груза - вот была их главная цель.
      Выбравшись на верхнюю палубу, Альтия увидела Брэшена, беспокойно ходившего туда и сюда. Он, однако, не просто беспокоился, но еще и торжествовал. Заметив Альтию, он сразу повернулся ей навстречу:
      - А ведь держимся!.. Вода еще поступает, но совсем немного: двое на помпе отлично с нею справляются. Думаю даже, что к завтрашнему утру течь должна совсем прекратиться. Есть и некоторый крен, но уложим хороший балласт, и все выправится. - Его лицо было озарено внутренним светом, которого Альтия за ним не замечала со времен плавания на "Проказнице" под началом Ефрона Вестрита. Он расхаживал по палубе широким и пружинистым шагом. - Подумай только, ничто не треснуло, никакие дерева <Дерево, дерева деревянные части конструкции судна.> не сломались! Кругом такое везение, что аж страшно поверить. То есть я знал, что живые корабли очень крепкие, но такое!.. Тридцать лет на берегу!.. Да от обычного судна несчастная гнилушка бы осталась!..
      Его ликование оказалось очень заразным. Альтия последовала за ним и тоже стала покачивать руками поручни, проверяя, сильно ли расшатались, открывать и закрывать крышки люков - плотно ли прилегают. Работы на "Совершенном" оставалось еще поистине выше крыши, но все надо было просто приводить в порядок, а не переделывать заново.
      - Пока останемся около баржи, - сказал Брэшен. - Пусть его обшивка как следует пропитается и разбухнет. Потом перешвартуем его к западному молу для окончательных доделок.
      - Туда, где... другие живые корабли? - спросила Альтия. Ее радость немного померкла, эта мысль не радовала.
      Брэшен почти с вызовом повернулся к ней лицом:
      - А куда еще? Он - живой корабль, и все тут!
      Она ответила столь же откровенно:
      - Я тоже боюсь того, что они могут наговорить ему. Хватит одного дурацкого замечания, чтобы он опять впал в неистовство.
      - Альтия, этого не избежать, - сказал он. - А значит, чем раньше мы начнем над этим работать, тем и лучше. - Он шагнул к ней, и ей показалось, что вот сейчас он возьмет ее за руку. Но он лишь жестом пригласил ее с собой и направился к носовому изваянию. - Думаю, - проговорил он на ходу, - как мы взяли да и плюхнули его в воду, так же надо взять и плюхнуть его сразу в обычную жизнь. Будем обращаться с ним, как обращались бы с любым самым обычным живым кораблем. И посмотрим, как он к этому отнесется. А то чем больше мы тут вокруг него на цыпочках бегаем, тем больше он будет нам на голову садиться!
      - Ты в самом деле думаешь, будто все произойдет так просто? Начать поступать с ним по-обычному, и он сразу поведет себя, как положено приличному кораблю?
      Брэшен улыбнулся углом рта:
      - Нет, конечно, не думаю. Но надо же с чего-то начать! Начать - и надеяться на лучшее...
      Альтия помимо воли расплылась в ответной ухмылке. Что-то в ней отзывалось ему, что-то столь глубинное, что разум отказывался постичь. Влечение, которое она испытывала к этому человеку, никакими рациональными понятиями объяснить было нельзя. Равно как и отменить. Она просто наслаждалась, видя, что он двигается и разговаривает точно как прежде, - и все. Циничный, обиженный на весь свет проходимец, которого сообща сотворили Кайл Хэвен и Торк, подевался неизвестно куда. Перед ней снова был тот человек, что ходил у ее отца старшим помощником.
      Они вместе поднялись на бак и подошли к поручням. Брэшен свесился вниз:
      - Эй, Совершенный! У нас все получилось, дружище! Ты опять на плаву, и пусть все, кому интересно, придержат рукой челюсти, покуда не потеряли!
      Носовое изваяние не пожелало ответить. Брэшен слегка передернул плечами и покосился на Альтию, выгнув бровь. Похоже, даже и это его пронять не могло! Он прислонился спиной к поручням и стал смотреть на густой лес мачт, которым издали казалась гавань Удачного. Потом на его лице возникло какое-то далекое выражение, и он вдруг спросил:
      - Ты за это меня ненавидишь?
      В первый миг она готова была решить, что он снова разговаривал с кораблем. Однако потом перехватила его вопросительный взгляд. Она даже растерялась:
      - За что?..
      Он повернулся прямо к ней и заговорил с грубоватой честностью, которую она так хорошо помнила:
      - За то, что стою тут... на что я, признаться, даже и не рассчитывал. Что стою на палубе своего корабля и именую себя капитаном Брэшеном Треллом с живого корабля "Совершенный". Что занял место, от которого ты сама бы не отказалась...
      Он пытался говорить совершенно серьезно, но лицо само так и растягивалось в улыбке. И было что-то в этой улыбке, отчего у нее слезы так и подступили к глазам. Она поспешно отвернулась, пока он ничего не заметил. Как он жаждал этого момента! Как давно он его жаждал!
      - Нету у меня к тебе никакой ненависти, - тихо ответила она. И сама поняла, что сказала правду. А самое удивительное, что она не чувствовала в душе ни единой царапающей занозы, именуемой ревностью. Напротив - она всем сердцем разделяла его торжество. Она плотно обхватила рукой поручни "Совершенного":
      - Здесь ты на своем месте, Брэшен. И он тоже! Впервые за столько лет он угодил в хорошие руки! И после этого я должна ревновать?.. - Она украдкой посмотрела на Брэшена. Ветер шевелил его темные волосы, а лицо показалось ей таким скульптурно-красивым, что, право, он сам мог бы быть носовым изваянием корабля. - Полагаю, - сказала она, - мой отец сейчас от души хлопнул бы тебя по спине и сердечно поздравил. А также предупредил со всей откровенностью: как только подо мной окажется моя дорогая "Проказница", ты только и увидишь, что буксир с нашей кормы! <"Буксир с нашей кормы..." - имеется в виду жест шутливого вызова: показывание с кормы буксирного троса судну, которое обгоняет более быстроходный корабль. Дескать, не взять ли вас на буксир, тихоходы?>
      И она улыбнулась ему - широко, искренне и открыто.
      ***
      Совершенный слышал, как они подходили, слышал, как они разговаривали... Он знал: они перемывали ему косточки. Слухи, сплетни, кривотолки... Все они одинаковы. Они предпочитали говорить о нем, но не с ним. Они держали его за дурака. Они не видели смысла в том, чтобы с ним о чем-нибудь побеседовать. Поэтому он слушал их разговоры и не чувствовал себя так, будто подслушивает. Теперь, когда его днище купалось в соленой воде, он гораздо острее ощущал их присутствие. И воспринимал не только слова, которые ветер доносил до его слуха, но и сами их чувства.
      Сам он сперва ощущал раздражение, но оно быстро исчезло, смытое любопытством и чуть ли не благоговением. Да!.. Теперь он чувствовал их со всей ясностью. Почти так же, как чувствовал бы члена своей собственной семьи. И он потянулся к ним навстречу. Очень, очень осторожно. Он не хотел, чтобы они, в свою очередь, заметили его духовное присутствие. Для этого еще не настало время.
      Они так и лучились сильными переживаниями. Брэшен был просто пьян от восторга, и Альтия ликовала с ним вместе. Но было и еще что-то - нечто, клубившееся и перетекавшее между ними. Он никак не мог определить "это" для себя, подобрать нужное слово. Самым близким было ощущение соленой морской воды, впитывавшейся в его доски, отчего каждая постепенно занимала свое должное место. Все линии, так или иначе искаженные, постепенно выправлялись и выпрямлялись. Примерно так же и между Альтией и Брэшеном что-то становилось на место. И даже напряжение, витавшее и звеневшее между ними, они признавали и принимали. Оно было вроде противовеса воцарившейся легкости. Как бы еще выразиться?.. Да. Вроде ветра в парусах. Не будет силы, приложенной к полотнищам парусов, и с места не сдвинешься. Такого напряжения не избегать надо, а всячески стремиться к нему!
      А они? Избегали или стремились?..
      Только когда Брэшен нагнулся через поручни и заговорил с ним, Совершенный сообразил, до какой степени они стали близки. Он до того тонко ощущал их обоих, что даже не заметил, как сократилось физическое расстояние.
      Тем не менее отвечать ему все равно не захотелось.
      Но потом и Альтия наклонилась через фальшборт, и его окончательно захлестнула волна сопереживания. От Брэшена к Альтии, от Альтии к Брэшену... не минуя и его самого. Он был включен в их круг.
      "Капитан Брэшен Трелл с живого корабля "Совершенный"!" - долетел голос, полный ненаигранной гордости, и его эхо странным образом пустилось гулять по всему кораблю. Ибо Брэшен говорил не только с гордостью, но и с любовью. А еще был в его голосе восторг обладания. Брэшен вправду давно хотел назвать его своим. Не просто ради того, чтобы спустить на воду. И не потому, что он был доступен и дешев. Нет. Он хотел быть именно его капитаном. Капитаном "Совершенного"...
      С некоторым недоумением корабль ощутил, что и Альтия испытывает такое же чувство. Они оба в самом деле верили, что отныне он на своем месте!
      И глубоко в душе Совершенного вдруг распахнулась некая дверца, давным-давно стоявшая запертой. В непроглядной темноте загорелась крохотная звездочка самоуважения.
      - Буксир с кормы?.. Только об заклад смотри не бейся, Вестрит, проговорил он негромко. И ухмыльнулся, почувствовав, как они оба вздрогнули и одновременно перегнулись через поручни, силясь рассмотреть его лицо. Его руки оставались скрещенными, но лицо он спрятал, не без некоторого самодовольства уткнувшись в грудь бородой. - Ты думаешь, вы с Проказницей так легко нас уделаете? Только ведь и у нас с Треллом есть кое-какие штучки в запасе... Не говори "гоп!" - ты еще и половины не видела!
      ГЛАВА 26
      КОМПРОМИССЫ
      - По-моему, все в точности как надо! - с нескрываемым удовлетворением проговорила Кефрия.
      - Сидит просто бесподобно, - прочувствованно отозвалась Рэйч. Пожалуйста, повернись еще разик кругом! И чуть побыстрее, чтобы юбки немножко приподнялись от движения. Я хочу проверить, что край подрублен ровно по всей длине, и тогда уже все пришью накрепко!
      Малта осторожно подняла руки, чтобы не уколоться о булавки, и повернулась. На ногах у нее не было туфелек, только чулки. Кругом на полу в беспорядке валялись клочки и куски ткани: изготовление бального платья было в самом разгаре. От старинных нарядов отпарывали кружева. А яркие вставки, красовавшиеся в разрезах роскошных рукавов, составляли некогда юбки давно отложенных платьев.
      - Ах! Прямо как водяная лилия, когда ее качает легкий летний ветерок! торжествовала Рэйч. - И быть бы красивей, да некуда!
      - Улыбнется - тогда и станет красивее, - негромко заметил Сельден. Он сидел в уголке на полу и вместо того, чтобы задачки решать, строил из счетных палочек замки. Малта пристально наблюдала за ним. Однако пребывала в слишком скверном настроении, чтобы наябедничать матери - дескать, бездельничает.
      - А твой братик прав, Малта, - сказала Кефрия. - Никакое платье не украсит тебя так, как простая улыбка. Ну скажи, что не так? Ты все еще дуешься, что мы шьем сами, а не поручили твое платье модной портнихе?
      "Дуешься"!.. И как только мать могла слово-то такое употребить? Когда они с Дейлой годами - годами! - обсуждали свой первый летний бал и как они пойдут туда уже не девочками, но юными дамами. Они заранее рисовали немыслимые платья, обсуждали украшения, туфельки и, конечно, портних. Ибо им предстояло удостоиться со стороны Удачного такого внимания, которое потом не повторится уже никогда. Ну и что же в итоге?! В этот звездный час ее жизни все увидят ее в платье, сшитом руками домашних, и в бальных, с позволения сказать, туфельках, переделанных из старья!!! Лето шло своим чередом, и не было такого мгновения, чтобы она не мечтала о чуде. И это при том, что она не могла даже вслух высказать свои чувства. Чтобы мать снова расплакалась, а бабка принялась объяснять, как она должна гордиться жертвами, которые принесла?.. Спасибочки. Она же понимала, что лучшего они для нее все равно сделать не могут. Ну и какой смысл обсуждать разочарование, выпавшее на ее долю?
      - Трудно нынче улыбаться, маменька, - только и сказала она. - Я всегда мечтала войти на свой первый летний бал под руку с папой...
      - И я мечтала о том же, - негромко ответила Кефрия Вестрит. - У меня сердце разрывается, когда я думаю, как скверно все получилось, Малта. Я ведь тоже помню свой первый взрослый бал... Когда обо мне объявили, я так распереживалась, что думала - вот сейчас упаду! И тогда папа взял мою руку и положил на свой локоть. Так мы с ним и вошли... Он очень мною гордился... Кефрия вдруг задохнулась и быстро сморгнула. - Где бы ни был твой папа, родная моя, я уверена - он тоже все время о тебе думает.
      - Иногда мне кажется, что это не правильно - мечтать о летнем бале и всяких вечеринках, беспокоиться о платьях, шляпках и веерах, пока он сидит в плену на Пиратских островах, - сказала Малта. - Может, отложим мое представление еще на год? К тому времени он уже, наверное, вернется.
      - Теперь уже поздно думать об этом, - подала голос бабушка. Она сидела в кресле у окна, где было светлее всего, и пыталась смастерить веер из оставшейся ткани. - А ведь я здорово умела когда-то это делать! - сердито пробормотала она. - Должно быть, пальцы стали уже не так ловки, как в молодости...
      - Думаю, родная, твоя бабушка права. - Мать возилась с кружевами на рукавах. - Все уже ждут, что ты будешь представлена. И потом, если отложить дело, наши отношения с семьей Хупрусов станут еще более двусмысленными...
      - А Рэйн мне все равно перестал нравиться. Если бы я была ему вправду небезразлична, он обязательно еще приехал бы меня повидать! - Малта повернулась к Кефрии, тем самым мешая Рэйч должным образом примерить на нее шляпку. - Его мать больше никаких писем не присылала?
      Рэйч взяла ее за подбородок, поворачивая голову как надо, и стала шпильками прикалывать к волосам шляпку.
      Кефрия, присмотревшись, нахмурилась:
      - Шляпка получилась великовата. Не по лицу. Надо сделать ее поизящней. Снимай, в другой раз попробуем! - Рэйч принялась вытаскивать шпильки, и Кефрия спросила:
      - А что еще она могла нам написать? Она очень сочувствует нашему горю, и все они молятся, чтобы твой отец счастливо вернулся домой. А Рэйн с нетерпением ожидает летнего бала... - Тут Кефрия вздохнула и добавила:
      - И еще она намекнула, со всей мыслимой деликатностью, что недели через две после бала следовало бы обсудить вопросы дальнейшей выплаты нашего долга.
      - Что в переводе означает: она желает посмотреть, как у нашей девочки с Рэйном все пойдет на балу, - хмуро высказалась бабушка. Она щурясь разглядывала премиленький веер, который все же сумела соорудить. - Им, как и нам, тоже приходится считаться с внешней стороной приличий, Малта. Если Рэйн примется слишком часто навещать тебя еще прежде, чем ты будешь представлена взрослому кругу, люди в этом усмотрят не слишком-то приличную спешку. Опять же и от Чащоб до Удачного путь не настолько близкий, чтобы без конца туда-сюда ездить.
      Малта еле слышно вздохнула. Точно то же самое и она сама себе не раз говорила. Вот только ей все равно упорно казалось, что Рэйн в итоге счел ее недостойной своего сватовства. Может, и драконица сыграла какую-то неблаговидную роль... Со времени ее первого появления драконица стала часто ей сниться. Сны были разные: от просто беспокоящих до кошмарных. Иногда драконица говорила о Рэйне. Она сказала, в частности, как глупо было со стороны Малты дожидаться его. Он все равно не придет и не поможет. А значит, у Малты осталась единственная надежда - самой отправиться туда, где пребывала драконица, и освободить ее. Малта вновь и вновь пыталась объяснить ей: это невозможно.
      Когда ты так говоришь, - однажды высмеяла ее драконица, - на самом деле ты рассуждаешь о невозможности выручить твоего отца. Ты вправду так думаешь?
      Помнится, услышав этот вопрос, она просто утратила дар речи.
      Однако она не сдалась, нет, она не сдалась! За последнее время она очень, очень многое узнала о мужчинах. И оказалось, что именно тогда, когда ей более всего нужна была их сила или власть, они тихо линяли. И Сервин, и Рэйн попросту испарились, стоило ей попросить одного и другого о чем-то большем, нежели побрякушки или горстка конфет. А коли так, пришлось ей, пускай и с величайшей неохотой, признать следующую посылку. Ее собственный папа. Как раз когда его сила и власть были ей нужнее всего, он взял да и уплыл из ее жизни. И пропал где-то. Да, да, конечно, она понимала - не по своей вине. Только что от этого менялось? Малта уже сделала вывод: нельзя рассчитывать на мужчин. Даже на облеченных взаправдашней властью. Даже на тех, кто тебя действительно любит.
      Чтобы спасти отца, ей самой придется обзавестись властью. И применить ее так, как она сочтет нужным.
      А применив, она удержит ее. Она свою власть никому не отдаст.
      Тут ее осенила еще одна мысль, и она спросила:
      - Мама! Но если папы здесь не будет и он не сможет повести меня на летний бал... Тогда кто?
      - Ну... - Кефрия даже поежилась. - Давад Рестар предлагал свои услуги, конечно... Сказал, что почтет за честь... Мне сдается, он полагает, будто мы ему до некоторой степени обязаны, ведь он устроил покупку "Совершенного"...
      Она замолчала. Вид у нее был извиняющийся.
      Рэйч фыркнула - едва слышно, но с отчетливым презрением. И принялась разрывать непрочные швы шляпки так, будто рвала на части ненавистную физиономию торговца Рестара.
      - Ничем мы ему не обязаны! - твердо заявила Роника Вестрит. Подняла глаза от шитья и посмотрела на внучку:
      - Так что и у тебя, Малта, нет перед ним никаких обязательств. Никаких!
      - Ну... тогда... если нет папы... Тогда я хотела бы войти туда одна.
      - Деточка моя, - забеспокоилась Кефрия. - По-моему, это будет не вполне хорошо!
      - Хорошо или нет, но к нашему случаю очень даже подходит, - сказала Роника. - Пусть делает так, как сочтет нужным.
      Малта в изумлении уставилась на бабку. Роника почти с вызовом смотрела перед собой.
      - Удачный оставил нас пропадать или выживать в одиночестве, продолжала Роника. - Пусть видят, что мы еще держимся на ногах! Все, вплоть до нашей наследницы! - Они с Малтой встретились глазами, и нечто вроде понимания блеснуло у обеих в зрачках. Роника негромко добавила:
      - И пусть в Дождевых Чащобах тоже это увидят!
      ***
      Альтия шла по причалам восточной стены гавани. И через два корабля на третий мало не спотыкалась, путаясь в юбках. На некоторое время она придерживала шаг, но потом забывалась и опять чуть не падала. Пока возились с "Совершенным" на берегу, она слишком привыкла к роскоши свободных штанов. Но теперь, когда он стоял, как порядочный корабль, у причала, ей приходилось в большей степени считаться с общественным мнением. Вот только взаимоприемлемого компромисса так и не получилось. Она облачалась в юбку из грубого хлопка, предназначенную для работы. Эта юбка приводила Кефрию в ужас, Альтии же казалась слишком сковывающей движения. Как хотелось ей поскорее назад, в море!.. Там хоть одеваться можно будет, как душа пожелает...
      - Альтия!.. - прогудел Кендри.
      Она тотчас остановилась, улыбаясь живому кораблю.
      - Доброе утро! - И она помахала ему рукой. Сейчас он высоко сидел в воде, но к вечеру ему предстояло осесть под тяжестью груза, который он затем повезет вверх по реке. Уже сейчас, пока они разговаривали, на борт Кендри по широкому трапу полными тачками закатывали дыни. На берегах реки Дождевых Чащоб было слишком мало земли, пригодной для земледелия. Поэтому и съестное было в основном привозным. Вот Кендри и занимался тем, что поставлял в верховья реки пищевые продукты. А обратно привозил то, чем богаты были Чащобы.
      - И тебе, милая, доброго утра! - Носовое изваяние уперлось кулаками в борта корабля, точно это были его бедра. Кендри смотрел на нее сверху вниз с шутливым осуждением:
      - Ты так похожа на девку-поломойку, что я тебя аж прям не сразу признал!
      Добродушная подначка заставила ее улыбнуться шире.
      - Кому знать, как не тебе! - отозвалась она. - Много надо девок-поломоек, чтобы держать в чистоте замарашек вроде вас, живых кораблей!.. А если по правде, так я к вечеру знаешь какая буду от масла и смолы? Бьюсь об заклад, вот тогда-то ты меня мигом узнаешь...
      Ваятель, создавший Кендри, придал ему облик очень симпатичного юноши. Доброжелательная улыбка и большие голубые глаза сделали его всеобщим любимцем на здешних причалах. С Альтией он давно держался запанибрата, и она к этому привыкла.
      Он сказал ей:
      - Смотри всю кожу с себя не сдери, когда будешь отмываться ради летнего бала.
      Вот это уже не было поводом для веселья. Ей пришлось немало поспорить с матерью и сестрой, но все-таки она настояла на своем.
      - Я не пойду на летний бал, Кендри. Потому что, надеюсь, до тех пор мы уже отчалим. И потом, даже если бы я пошла, - кто же согласится танцевать с поломойкой?
      Она таки попыталась обратить все в шутку.
      А Кендри огляделся и медленно, со значением подмигнул.
      - Я знаю одного моряка, которого вовсе не приведет в трепет подобная мысль, - сообщил он ей таинственным шепотом. - Так что, если захочешь переслать в Трехог записочку, я с радостью ее отвезу.
      Вот, значит, как. Стало быть, Грэйг Тенира все еще прятался в городе Дождевых Чащоб... Альтия чуть не покачала головой, но в последний момент передумала:
      - Может, и вправду напишу ему, если ты не возражаешь передать!
      - Всегда рад услужить другу. - И, указав движением головы на дальнюю часть причала, он доверительно поинтересовался:
      - А как твой второй друг поживает?
      Альтия подавила раздражение.
      - Даже лучше, чем ожидалось, - сказала она. - Конечно, переживает всякие трудности. Ты же знаешь, он очень долго был совсем один и совершенно заброшен. А теперь - новая оснастка, новая команда... не говоря уже о том, что ни души кровных родственников на борту!
      Кендри пожал широкими нагими плечами.
      - Ну, если бы он в свое время не поубивал столько родни, может, нашелся бы какой-нибудь Ладлак, чтобы плавать на нем... - Альтия нахмурилась, и он рассмеялся:
      - Я просто говорю тебе, девочка, как это с моей точки зрения выглядит. Так что можешь рожи мне не корчить. Нет ни единого корабля в этой гавани, который бы не считал, что большинство своих несчастий он сам на себя накликал... Это, впрочем, не значит, будто мы добра и удачи ему не желаем. Я, например, ничего так не хочу, как увидеть, что он берется за ум и наконец-то превращается в достойный корабль! Но, - тут Кендри со значением поднял палец, - полагаю все же: не стоит он того, чтобы молодая дама так собой рисковала. Вот мой тебе совет: если ко времени его отплытия будут хоть какие-то сомнения относительно его поведения, пускай плывет без тебя! - И он откинулся к форштевню своего корабля, точно мальчишка к нагретой солнцем стене. - А еще лучше, может, вверх по реке со мной отправишься? Спорим, я уговорю своего капитана, чтобы с тебя и денег не взял?
      - Не буду спорить, и так знаю, что ты его уговоришь. И спасибо тебе за это предложение. Но, когда "Совершенный" отчалит, я буду там, на борту. Мы же, в конце-то концов, мой семейный корабль отправляемся отбивать... А кроме того, я верю, что он будет вести себя как надо! - И Альтия посмотрела на солнце. - Надо мне торопиться, Кендри... Береги себя!
      - Это ты себя береги, маленькая. И помни, что пообещала. Не тяни с записочкой! А то я завтра еще до полудня от пристани отвалю...
      Альтия весело помахала ему на прощание и продолжила путь. Она про себя называла их "доброжелателями" - все тех, кто желал ей удачи и тут же спешил предостеречь насчет "Совершенного". И даже Трелл!.. Иногда ей требовалось усилие, чтобы внушить себе: они были доброжелателями в самом прямом смысле этого слова!
      Работы на корабле между тем продвигались успешнее, чем кто бы то ни было ожидал. Денег было по-прежнему мало, но вместо них работало таинственное влияние Янтарь. Дошло до того, что помогать им добровольно вызвался парусный мастер, да не кто-нибудь, а сам великий Ноул Флэйт. Альтия не могла взять в толк, что такого знала Янтарь о Ноуле Флэйте, что помогло заставить зловредного старикашку столь щедро уделить им свое драгоценное время. Уж верно, пообещала разгласить какой-нибудь грязненький секрет, касавшийся его прошлого!.. И это был не единственный случай. Не далее как вчера им привезли двадцать бочек корабельных галет, причем даритель категорически пожелал остаться неизвестным. Опять рука Янтарь?.. Альтия не знала наверняка, но крепко подозревала.
      Но всех полезнее оказались добровольцы-рабы, которые по наущению резчицы тихо проникали на борт под покровом ночной темноты и яростно вкалывали почти до рассвета. А потом исчезали так же тихо и незаметно, как появлялись. Люди с татуированными лицами очень мало говорили и очень много делали. Альтия старалась не думать о том, на какой риск они шли, сбегая от своих хозяев каждую ночь. Она, впрочем, нимало не сомневалась, что в момент отплытия основная часть команды будет прятаться под палубами. При том, что они официально наберут полный комплект воинов и моряков... Как все это будет организовано на деле, Альтия не знала, да и знать не хотела. Однажды вечером Брэшен попытался вовлечь ее в ряды заговорщиков. Она в ответ плотно зажала уши руками и напомнила ему:
      "Тайна, которую знают двое, - уже не тайна..." И тем, кстати, порадовала его.
      Альтия улыбнулась, вспомнив тот случай. И покачала головой сама себе в укоризну. Да с какой стати ее будет волновать, доволен он ею или не доволен?.. Сам-то он предпринял очень мало усилий, чтобы порадовать ее этим своим последним постановлением. Ах, какой великолепный спор мог бы у них получиться!.. Но Брэш, поганец, взял и настоял на своих привилегиях капитана.
      Спасибо и на том, что хоть вызвал ее в свои корабельные апартаменты и там уже сообщил ей великолепную новость. Там хоть никто не видел ее перекошенного гневом лица. Правда, выбитое окошко так пока и стояло незаделанным, то есть всякий мимохожий человек мог слышать их повышенные голоса. Брэшен, помнится, этак беззаботно устроился за столиком для карт. И разглядывал исчерканные обрывки парусины, вытащенные из сумки.
      "Я осуществил свое право капитана, - заявил он ей. - Нанял себе старпома. - И так склонил голову набок, глядя на нее, что ей немедленно захотелось запустить в него чем-нибудь тяжелым. - А ты бы на моем месте сделала по-другому?"
      "Нет, - прошипела она. - Но я бы тебя, гада, и наняла! Потому что думала - мы, договорились!.."
      "Ни о чем мы не договаривались, - ответил он задумчиво. Разложил на столе очередной клочок, некоторое время разглядывал его и наконец решил, что набросок лежал вверх ногами. - Не договаривались мы с тобой об этом. Речь шла только о том, что ты идешь со мной в плавание... в смысле, на "Совершенном". И ни о чем более. Если припоминаешь, я был даже против того, чтобы ты работала вместе с мужчинами, учитывая, что за типов мне приходится нанимать..."
      Она возмущенно хмыкнула. Мужчины?.. Кое-кто из них определенно не заслуживал подобного титула. Она открыла рот, чтобы это высказать, но он остановил ее, подняв руку.
      "На любом другом корабле, с любой иной командой... старпома лучше тебя я бы и впрямь не нашел. Да что говорить, ты сама знаешь. Но этому кораблю и негодяям на нем понадобится железная рука и в ней кнут! Народ будет все такой, который разумными словами не урезонишь, а вот угрозой физической расправы - пожалуй..."
      "Я могу за себя постоять", - в отчаянии соврала она.
      Брэшен только помотал головой:
      "У тебя просто силенок не хватит. Они не зауважают тебя, пока в открытую не бросят тебе вызов и не останутся с намятыми холками. Но даже если бы ты сумела победить в схватке, это означало бы большее насилие на борту "Совершенного", чем я отваживаюсь допустить. Если же проиграешь... Он не стал продолжать. - Вот потому-то я нанял здоровяка, которого никому и в голову не придет проверить на прочность. А кому все же придет, те не обрадуются. Его зовут Лавой. Он порядочная зверюга, причем это еще мягко сказано, и к тому же превосходный моряк. Так что если бы не дурной нрав, он уже много лет назад начал командовать людьми... Я пригласил его на "Совершенного", сказав, что даю ему шанс. Если уж он здесь сумеет себя зарекомендовать, весь Удачный будет знать: Лавой может быть старпомом вообще где угодно! Он очень ухватился за эту возможность, Альтия. Он и прельстился ею, а не деньгами: я не мог предложить ему больше, чем он получал бы в качестве помощника-держиморды на любом другом корабле. Он хочет поставить себя, но я боюсь, что кое-каких качеств ему недостает. Вот тут ты и сыграешь свою роль. Я - капитан. Он - первый помощник. Ты будешь вторым. Вдвоем мы и будем придерживать его властность. Не ограничивать, просто чуточку смягчать. Понимаешь, о чем я?"
      "Да вроде, - нехотя согласилась она. Логика его рассуждений была в самом деле понятна, но легче от этого как-то не становилось. Альтия потерла подбородок:
      - Значит, вторым помощником..."
      "Есть и еще кое-что. И тоже, боюсь, тебе не слишком понравится", предупредил Брэшен.
      "Ну и?.."
      "Янтарь, скажем прямо, купила право находиться с нами на борту. Она вложила в наше предприятие больше денег, чем кто-либо другой, мы с тобой в том числе. Не знаю уж, какой из нее получится мореплаватель... Сама она как-то сказала мне, что не любит путешествовать на корабле. Я вписал ее в судовую роль <Судовая роль (от англ. roll - свиток) - список экипажа с указанием, в частности, имен, должностей и специальностей.> как корабельного плотника, потому что мастер она в самом деле отменный, как по крупной работе, так и по малой. Короче, жить она будет с тобой".
      Альтия только застонала без слов.
      "И с ней Йек, - безжалостно продолжал Брэшен. - Йек выразила желание плыть с нами, она как-никак прибыла сюда морем из своих Шести Герцогств и нанялась к нам задешево, по ее словам, больше ради приключения. Ты сама видела, как Йек лазает по снастям. Она ловка и совершенно бесстрашна. Глупо было бы отказать ей и лишиться такого матроса. И еще глупее было бы поселить ее вместе с тем портовым отребьем, из которого состоит наша команда. По крайней мере один из них был уже заклеймен как насильник, и есть такие, к кому даже я сам не стал бы спиной поворачиваться... - Он пожал плечами. - В общем, поселитесь в каюте втроем. Она, ты и Янтарь. Я поставлю вас в разные вахты, чтобы спать было не тесно".
      "Видела я эту каюту, - вырвалось у нее. - Селедки в бочке и то просторней себя чувствуют..."
      "Янтарь довольна таким положением дел ничуть не больше твоего. Она говорит, что ей жизненно необходимо каждый день проводить некоторое время в одиночестве. Я ей ответил, что разрешаю пользоваться моей каютой, когда меня там нет. Это же относится и к тебе".
      "Команда начнет болтать..."
      Брэшен невесело улыбнулся.
      "Давай будем надеяться, - сказал он, - что это послужит наиболее безобидной пищей для их болтовни..."
      Да уж! Альтия и сама всей душой хотела бы на это надеяться. Даже и теперь, идя к кораблю по залитому солнцем причалу, она только молилась: пусть нынче будет спокойный день, без каких-либо выдающихся происшествий. Пусть Совершенный не будет без конца плакать, зарывшись в ладони лицом, или, наоборот, не начнет раз за разом читать какой-нибудь похабный стишок!.. А то дошло уже до того, что, стоило ей прийти и услышать от него самое обыкновенное "здравствуй", это воспринималось как сущее благословение Са. Вчера, например, когда она пришла на причал, Совершенный держал в руках дохлую камбалу, которую сунул ему какой-то шедший мимо бездельник. Снулая рыбина явно расстраивала его, но отдать ее он отказывался и сам не выбрасывал. В конце концов Янтарь уговорила его с нею расстаться. Иногда только она и могла кое-как с ним управляться.
      Вся команда была полностью нанята уже несколько дней назад. Полностью, но, увы, не окончательно. То и дело повторялась одна и та же история. Брэшен находил моряков, убеждал их поработать у него на корабле, они записывались, вселялись... и чуть не на другой день списывались обратно на берег. Причем дело заключалось даже не в странных выходках Совершенного. Похоже было, его безумие пропитывало самый воздух на корабле, ощущаясь так же явственно, как ощущается запах страха. И те, у кого хватало тонкости восприятия, даже не ведая о причине, либо мучились ночными кошмарами, либо - особенно при работе в трюмах - испытывали приступы необъяснимого ужаса. Ни Брэшен, ни Альтия не пытались принудить остаться никого из тех, кто решил уйти. Альтия знала: лучше потерять этих людей прямо сейчас, чем отправиться в море с издерганными и напуганными матросами. И тем не менее их команда в глазах всего порта понемногу становилась посмешищем. Такие матросы, как у них, по меркам Удачного, были оторви и выбрось. То есть уже неплохо само по себе. Да еще и бегут с корабля, точно крысы, распространяя жуткие слухи, дескать, на борту неладное происходит...
      Сегодня Совершенный казался довольно-таки спокойным. По крайней мере не бредил и не нес чепухи. И - насколько она разглядела, приближаясь к кораблю, - на причале перед ним не творилось ничего необычного.
      - Привет, Совершенный, - поздоровалась Альтия, проходя мимо носового изваяния к трапу.
      - И тебе привет, - отозвался он вполне дружелюбно.
      Янтарь сидела на носовых поручнях и болтала ногами в воздухе. Распущенные волосы летели по ветру. Последнее время она взяла достаточно странный обычай одеваться: широкие, свободные штаны и блуза с жилеткой. Впрочем, она была в Удачном приезжей а значит, никому не было особого дела до того, как она одевается. Как Альтия ей в этом завидовала!..
      - Слышно что-нибудь про "Золотые сережки"? - спросил Совершенный, когда она уже собиралась его миновать.
      - Я ничего не знаю, - отозвалась она. - А что такое?
      - Ходят слухи, что он задерживается с прибытием в Удачный. И корабли, которым полагалось бы встретиться с ним в пути, не видали его.
      У Альтии так и упало сердце. Она попробовала изобразить жизнерадостность:
      - Мало ли что может задержать корабль... даже живой корабль.
      - Ага, - кивнул Совершенный. - Пираты, например. Или морские змеи. Или смертоубийственный шторм...
      - Или просто неблагоприятные ветра, - подхватила Альтия. - Или груз вовремя не подвезли!
      Совершенный презрительно хмыкнул. Янтарь пожала плечами, глядя сверху вниз. "Ладно. Сегодня он, по крайней мере, в здравом рассудке..." Альтия поднялась по трапу и оказалась на борту.
      Там, прямо посередине, стоял Лавой. Руки, сжатые в кулаки, упираются в бедра, взгляд тяжелый и злой. Альтия неслышно вздохнула. Наступал самый неприятный и тягостный миг.
      - Второй помощник прибыл, господин мой, - доложила она.
      Он посмотрел на нее рыбьими глазами. Вернее сказать, окинул взглядом с головы до ног, и его губы пренебрежительно скривились.
      - Вижу, - сказал он погодя. - Сегодня нам подвозят припасы. Возьми шестерых и ступай вниз. Принимай то, что будут грузить, и устраивай в трюме. Тебе известно, как это делается.
      Интонация последней фразы содержала лишь едва заметный намек на вопрос.
      - Так точно, - ответила Альтия. Она всяко не собиралась перечислять ему свои рекомендации, тем более что ярлычок, полученный на "Офелии", красовался на виду, у нее на ремне. Кому угодно другому в удачнинском порту этого было бы более чем достаточно. Альтия окинула палубу взглядом и стала выбирать себе бригаду, порой тыкая пальцем:
      - Хафф, Йек, Сайпрос... еще ты, ты и ты. За мной!
      Она так и не успела запомнить все имена до единого, да и непросто было их упомнить, ибо, как уже говорилось, матросы, нанятые накануне, случалось, на другой же день исчезали.
      Спускаясь в трюм, Альтия не то чтобы предвкушала начало работы. Лавой сегодня будет командовать грузчиками на берегу. Те станут таскать на борт грузы и передавать ее бригаде. Ей предстояло все с толком размещать и крепко найтовить*. <Найтовить - закреплять предметы оборудования и снабжения, детали судовых устройств, а также грузы (состоящие из отдельных предметов) в трюмах и на палубах корабля. Для этого используются специальные натяжные тросы - найтовы. Найтовы оснащаются особыми устройствами для выбора слабины и быстрой отдачи (снятия крепления после того, как в нем отпала необходимость).> И она предвидела, что Лавой сразу начнет гонять подчиненных в три шеи, просто чтобы посмотреть, справится ли она, выдержит ли со своими людьми его темп. Что поделаешь, на большинстве судов между помощниками капитана само собой возникало соревнование и соперничество. Иногда оно бывало вполне доброжелательным и дружеским. Здесь определенно был не тот случай...
      После спуска на воду "Совершенный" успел показать себя кораблем достаточно валким. Брэшен с величайшей тщательностью подошел к устройству балласта, и все равно корабль качался намного сильнее, чем Альтии того бы хотелось. Поэтому очень многое зависело от того, как именно будет распределен груз в его трюмах. Точнее, от того, как она, Альтия, распределит его. Надо было заранее прикинуть, как поведет себя корабль под всеми парусами да на хорошем ветру... Мысленно Альтия пребывала на распутье. С одной стороны, ей совсем не хотелось нести ответственность за остойчивость "Совершенного". И в то же время она никому другому не доверила бы эту работу - ну, может, разве что самому Брэшену. Ее отец всегда уделял величайшее внимание размещению груза. Не иначе такой подход передался ей по наследству!
      Внизу было душно от жары и корабельных запахов, застоявшихся в трюме. Даже при открытых палубных люках воздух оставался несвежим и неподвижным. Хорошо хоть, покамест здесь витали только испарения вновь положенной смолы, пакли и лака. По ходу плавания к уже имевшимся ароматам неминуемо должны были добавиться запахи застоявшейся трюмной воды, человеческого пота и протухшей стряпни. Пока что "Совершенный", пожалуй, пах так, как пахнут совсем новенькие корабли.
      Вот только новеньким он отнюдь не был. То тут, то там можно было отыскать мелкие, но узнаваемые следы многолетнего использования. Инициалы, вырезанные на переборке, старые крючки, на которые вешали гамаки или мешки с вещами... Некоторые следы были весьма зловещими. Например, вереница кровавых отпечатков рук: кто-то полз здесь, истекая кровью. В другом месте веером разлетелись темные брызги, порожденные тяжелым ударом... Диводрево помнило все, и Альтия подозревала, что в некоторый момент на борту корабля разразилась самая настоящая бойня. Это плохо согласовалось с заявлениями Совершенного, что он-де поубивал все свои прежние команды, но расспросить его на сей счет не удавалось. Стоило хоть отдаленно завести с ним речь о тех давних событиях, как он опять впадал в истерику. Так что похоже было - всей правды о страшных испытаниях, выпавших на его долю, им так никогда и не узнать...
      ...Альтия не ошиблась в своих предположениях о том, как поведет работу Лавой. Тюки и бочонки потекли к ним в трюм таким потоком, в котором ее маленькой команде впору было захлебнуться. "Любой дурак может быстренько затащить или закатить что-нибудь с причала на борт, - твердила она себе. Чтобы правильно распределить все это в трюме, надо и мозги иметь, и моряцкое чутье..." Она и сама не покладая рук вкалывала наравне со своими людьми. Как, впрочем, и полагалось второму помощнику. И, похоже, это обстоятельство было частью компромисса, который предложил ей Брэшен. Она по-прежнему верила, что может завоевать уважение команды, трудясь вместе с матросами. И вот теперь ей предоставлялся великолепный шанс себя показать. Что ж!.. Она не отдыхала сама и не давала передохнуть Йек, решив заодно проверить, действительно ли эта женщина такая крутая на деле, как на словах. Йек испытывала от необходимости работать вместе с мужчинами гораздо меньше неудобств, чем мужчины - от ее общества, но этого только и следовало ожидать. Так уж было принято у них там, в Шести Герцогствах. Йек отлично тянула лямку да еще и помогала делу добродушным подтруниванием. Из нее, решила Альтия, должен был получиться отменный матрос. Второго помощника лишь беспокоило, не стала бы она... как бы это выразиться... слишком уж дружна с моряками-мужчинами. Ибо Йек отнюдь не чуралась плотских радостей и нисколько не пыталась скрыть это. Не начались бы потом в команде из-за нее распри и свары!.. "Что ж, - подумала Альтия недовольно, - если что случится, доложу Брэшену. Он капитан, в конце концов. Вот и пусть разбирается..."
      Свет из палубных люков широкими квадратами падал в обшитые толстым деревом трюмы. Сюда спускались бочки, ящики и кадушки, и далее по местам их перемещала только физическая сила людей. Альтия была меньше всех ростом, и это давало ей определенное преимущество, когда она лазила поверху и кругом грузов. Упаковочные клети и корзины плыли вниз, шестеро грузчиков подхватывали их на руки либо цепляли крючьями, потом запихивали на место, подпирали или расклинивали, чтобы ничто не сдвинулось при качке. Бочка спускалась за бочкой, и Альтия без устали напоминала себе: очень скоро им покажется, что в трюмах не только нет лишнего, но, наоборот, могло бы быть всего и побольше! Поскольку команда на "Совершенном" будет многочисленней, чем обычно. Им понадобятся не только матросы, но и бойцы, и совместить эти обязанности будет нельзя. А еще у них не окажется ни порта назначения, ни возможности пополнить припасы... Значит, надо набивать корабль под завязку, пока они могут себе это позволить. Слишком большой запас всяко лучше, чем недостача!
      Работая в поте лица, Альтия еще и наблюдала за подчиненными, приглядываясь, кто старался изо всех сил, а кто, напротив, филонил как мог. Сайпрос и Керт вкалывали добросовестно, но нуждались в постоянном руководстве. Йек оказалась незаменимым работником: не только трудилась в полную силу, но еще и думала, прикидывала, что к чему, чтобы предвидеть и избежать последующие затруднения. Симой - немолодой обладатель красного от пьянства носа - уже жаловался, что надсадил плечо и должен его поберечь. Пожалуй, нечего ему делать на борту, когда они будут отчаливать. Что касается двух других... Хафф был довольно самонадеянным юнцом, в открытую не желавшим признавать авторитета Альтии и выполнять ее приказы. А Лоп, тщедушный мужичок средних лет, проявлял в работе рвение, но был глуп. Альтии его глупость казалась милее своеволия Хаффа. С этим последним ей, пожалуй, скоро придется схлестнуться. Малоприятная перспектива. Он был гораздо крупнее ее и весьма мускулист. Альтия сказала себе, что при правильном поведении с ее стороны дело совсем не обязательно должно было дойти до рукопашной. И стала молиться Са, чтобы получилось воистину так.
      В течение утра Лавой дважды спускался к ним вниз - проверял, как работают. Оба раза он говорил, что они оставляют слишком узкие проходы. Альтия скрипела зубами и переставляла груз согласно его приказу. "Он старпом, - напоминала она себе. - Если я возьмусь спорить или просто не выполню его распоряжения, это подорвет в глазах команды его авторитет..."
      Когда Лавой спустился по трапу в четвертый раз, Альтии захотелось повеситься. Но он лишь огляделся и кивнул, неохотно одобряя результаты ее трудов.
      - Валяйте дальше в таком духе. - Вот и все, что он сказал, но для Альтии это прозвучало как самый большой комплимент. Стало быть, он ей устраивал "проверку на вшивость". Ну и хорошо. Ни теперь, ни в дальнейшем она не будет ни работать спустя рукава, ни нарушать субординацию. Об этом они договорились с Брэшеном, и слова своего она не нарушит...
      Тем не менее день оказался ужасно длинным и утомительным. Когда завершилась ее вахта и она выбралась обратно на палубу, воздух под послеполуденным небом показался ей вкусным и свежим до невозможности. Она кое-как отлепила от тела насквозь пропотевшую рубаху, а заплетенную косу от взмыленной шеи. И отправилась в носовую часть в поисках Янтарь.
      Корабельная плотничиха о чем-то оживленно беседовала с капитаном. Руками в рабочих перчатках она держала концы двух бухт троса. Альтия молча следила, как Янтарь неловко пытается соорудить брамшкотовый узел. Вот Брэшен забрал у нее концы, покачал головой, все развязал и вернул ей:
      - Еще раз. Добейся, чтобы с закрытыми глазами сразу завязывать. Если нас когда-нибудь припрет до такой степени, что придется вывешивать тебя за борт, то, скорее всего, это случится в весьма плохую погоду...
      - Вдохновляет, - негромко пробормотала Янтарь, однако сделала, как он велел. Альтия только диву давалась, как быстро приспособилась эта женщина к изменившимся условиям жизни и отношениям между людьми. Брэшен без лишних слов вживался в роль капитана и со всеми без исключения вел себя соответствующим образом. Альтия давно привыкла к подобному. Сколько раз на "Проказнице" она наблюдала, как простой матрос, бывало, получал повышение и неожиданно оказывался перед лицом необходимости пересмотреть свои прежние отношения с товарищами. И вот тут приключалось всякое. Даже кровь проливалась, хотя на корабле капитана Вестрита до подобного не доходило ни разу. Что касается Брэшена, она сама рада была и оказывать ему должное уважение, и дистанцию держать, как положено с капитаном. Им с ним обоим, может, от этого будет даже и легче...
      - Господин капитан, - самым почтительным тоном обратилась она к Брэшену. - Меня беспокоит кое-что, касающееся команды.
      Он тотчас повернулся к ней:
      - Что именно?
      Альтия набрала полную грудь воздуха - и точно с обрыва кинулась:
      - Йек очень уж ласкова с другими матросами... Это может привести к нехорошим последствиям. Здесь, в порту, одно дело. Однако в море ситуация переменится.
      Он кивнул:
      - Я знаю. Я тоже думал об этом. Большинство этих мужчин ни разу не видели на корабле женщину - ну разве что жену капитана. Я намерен собрать всю команду и поговорить с мужиками начистоту. Пусть они усвоят: я подобного на борту не потерплю.
      Янтарь слушала их разговор, недоуменно подняв брови.
      И тут впервые подал голос Совершенный.
      - Чего это ты на борту не потерпишь? - спросил он с любопытством.
      Альтии как-то удалось спрятать улыбку. Брэшен же отнесся к вопросу серьезно и ответил ему:
      - Я не потерплю отношений среди членов команды, могущих повлиять на готовность к плаванию этого корабля.
      Пока они разговаривали, к ним подошла Йек. Прислушавшись, она подняла бровь, но ничего не говорила, пока Брэшен не обратился к ней:
      - Йек, у тебя что-то случилось?
      Она слышала, о чем они говорили, и не стала притворяться.
      - Ничего не случилось, кэп. И не случится. Мне доводилось плавать, в том числе и на кораблях со смешанными командами. И, с твоего позволения, скажу: я себя ни в коем случае в обиду не дам.
      Наверное, одна только Альтия и рассмотрела, какого усилия Брэшену стоило не улыбнуться.
      - Я нисколько не сомневаюсь в этом, Йек, - проговорил он. - Меня больше заботят мужчины, не умеющие с собой совладать.
      Йек продолжала по-прежнему серьезно:
      - Они скоро научатся этому, кэп.
      А Совершенный, ко всеобщему удивлению, добавил:
      - И будем надеяться, что этот урок ни для кого не окажется слишком болезненным!
      ***
      - Он этим все последние три дня занимался. И я только пытаюсь сказать: если там нечто ценное, он уже должен был бы это понять. А если нет полным-полно других мест, где я хотел бы его к делу приставить. Мест, на мой взгляд, гораздо более многообещающих, чем этот маленький закоулок... Бендир вынул изо рта трубку и с вызовом повторил:
      - Вот и все, что я пытаюсь сказать вам!
      И посмотрел на младшего брата, сидевшего по другую сторону полированного деревянного стола, с таким видом, дескать, "сил моих больше нет". Рэйн выглядел взъерошенным и бледным, его рубашка была измята, словно он спал в ней.
      - Примерно так же ты говорил и в те времена, когда я бился над загадкой кристаллов огня, - возразил он. - Если бы ты тогда соблаговолил послушать меня, гораздо больше кристаллов попало бы к нам в руки неповрежденными. Есть вещи, Бендир, которые за один день не делаются!
      - Твое взросление, например, - буркнул Бендир себе под нос. Он разглядывал чашечку своей трубки: там, оказывается, все погасло. Он отложил трубку. Рубашка у него была вышитая, волосы опрятно причесаны - разительный контраст с тем, как выглядел младший.
      - Бендир, Бендир, - тотчас осадила Янни Хупрус своего старшего сына. Ты несправедлив. Рэйн говорил ведь, как ему трудно сосредоточиться на этой работе. Мы должны проявить понимание, а не осуждать его. Помнится, ты и сам не блистал сосредоточением, когда ухаживал за Рорэллой...
      И она с любовью улыбнулась своему младшему.
      - Он бы отвлекался гораздо меньше, если бы выбрал правильную и разумную женщину вроде Рорэллы, а не какую-то избалованную девчонку из Удачного, которая сама не знает, чего хочет, - возразил Бендир. - Посмотри только на него! Бледный, точно поганка, как еще на стены не натыкается! С тех самых пор, как он взялся уламывать эту Малту, она только и делает, что мучает его. Если она в самом скором времени ни на что не решится, нам следует...
      Рэйн вскочил на ноги.
      - Заткнись ты!.. - зарычал он на брата. - Ты ни малейшего понятия не имеешь, каково ей сейчас приходится, так что закрой рот!
      Он сгреб со стола пачку старинных пергаментов, думать не думая об их хрупкой дряхлости, и свирепо направился к двери. Янни укоризненно глянула на Бендира. Потом догнала Рэйна и удержала его за руку.
      - Пожалуйста, сынок, вернись и сядь за стол. Давай поговорим. Я же понимаю, в каком напряжении ты находишься. И я глубоко ценю твое сочувствие к Малте, горюющей о пропавшем отце...
      - Не говоря уже о нашем живом корабле, также пропавшем, - вполголоса проворчал Бендир. Тихое замечание, впрочем, предназначалось для ушей Рэйна, и тот немедля проглотил наживку. Во всяком случае, он тотчас повернулся к брату, давая отпор.
      - Тебя-то самого ведь только это и заботит, так? - сказал он. Выгодная сделка! Нажива!.. На мои чувства к Малте тебе наплевать!.. Ты даже не захотел отпустить меня из города и помочь добраться в Удачный месяц назад, когда она только-только получила страшные вести! Ты весь в этом, Бендир! Деньги, деньги, деньги!.. Теперь вот я нашел эти пергаменты, а значит, мне требуется время, чтобы хоть как-то расшифровать их. Неужели непонятно, как это нелегко? От Старшей расы осталось так мало письменных документов, а потому - поди-ка сразу переведи! А я хочу разобраться во всем, что они могут нам сообщить! Может, с их помощью мы поймем и то, почему почти не сохранились записи! Ведь раз у них имелась письменность, значит, где-то должны быть сокровищницы свитков и книг! Но где?.. А тебе и дела никакого нет до великой тайны, которая, может быть, даст нам ключ ко всему этому городу! Для тебя мои документы имеют только один смысл: можно ли извлечь непосредственную выгоду из того, что там написано? Если же нет - выкинуть их! И давай-ка иди раскапывай что-нибудь более ценное!..
      И, как бы в насмешку над Бендировым подходом к делу, он небрежно швырнул пергаменты на стол между собою и братом. Янни так и вздрогнула, когда они шлепнулись на столешницу. Для того чтобы рассыпаться в прах, древним свиткам вправду требовалось немного.
      - Прошу вас! - сказала она резко. - Сядьте, вы оба! Нам нужно многое обсудить!
      Они нехотя вернулись за стол. Янни уселась во главе нарочно - затем, чтобы подчеркнуть свою власть. А то что-то Бендир последнее время стал больно уж заноситься в своем отношении к младшему брату. Настала пора чуточку сбить с него спесь. С другой стороны, Янни отнюдь не собиралась и поощрять мрачную меланхолию Рэйна. Что-то редко он стал бывать в ином настроении. Ей, по крайней мере, его угрюмость успела-таки надоесть...
      И она начала без предисловий, наставив на Бендира вытянутый палец:
      - Ты ревнуешь брата из-за того, что он влюблен и ухаживает, и подобному поведению нет оправданий. Когда в свое время ты сам потерял голову из-за Рорэллы, вся семья с пониманием терпела твои тогдашние выходки. Помнишь, как малейшую свободную минуту проводил у ее порога? Лично я даже припоминаю, как ты потребовал ради нее сменить убранство в целом крыле Петушиного замка и все там перекрасить в разные оттенки зеленого, сказав, будто это ее любимый цвет? Ты даже не позволил мне спросить у нее самой, чего бы ей вправду хотелось. Ну и что? Помнишь, как она восприняла твой "милый сюрприз"?
      Бендир надулся и ответил злым взглядом, Рэйн же усмехнулся. Янни уже так давно не видела улыбки у него на лице. Она бы очень хотела, чтобы улыбка задержалась подольше. Однако следовало ковать железо, пока горячо.
      - А ты, Рэйн, давай-ка прекращай вести себя точно влюбленный подросток. Ты же мужчина! Я бы на все закрыла глаза, будь тебе лет четырнадцать. Но тебе ведь уже перевалило за двадцать! Пора уже научиться не показывать всем и каждому, что делается у тебя в сердце. А что до поездки в Удачный, в которой тебе отказали... Ты же хотел сорваться туда немедля, не предупредив о себе, да и нас-то чуть не в последний миг поставив в известность! Разве так поступают? И кстати, мрачность, в которую ты с тех пор погрузился, весьма тебе не идет. Ты же всяко вот-вот отправишься вниз по реке и поведешь даму своего сердца на ее первый летний бал. Чего еще ты можешь от нас потребовать?
      В глазах Рэйна зажглись искры гнева. Это было хорошо. Если оба как следует на нее обозлятся, значит, есть вероятность, что "общий враг" сблизит их. Так неизменно происходило, когда они были мальчишками.
      - Чего еще я могу потребовать?.. - спросил Рэйн. - Я мог попросить вас попробовать хоть отдаленно представить, каково ей пришлось! Я и хотел отправиться к ней, чтобы предложить ей и ее семье какую-никакую поддержку, ведь они переживают очень трудные времена! А что вы мне позволили сделать? Да ничего! Сами отправляли им вежливые выражения соболезнований, говоря при этом, что мне писать непосредственно Малте было бы опрометчиво!.. Мама, я же собираюсь жениться на ней! Что же опрометчивого в том, чтобы попросить мою семью помочь будущим родственникам?
      - Ты не вправе распоряжаться семейными средствами, Рэйн. Пора тебе уже это понять. Если дать тебе волю, твой пыл может очень далеко нас завести. Да, да, я знаю, что речь идет об отце Малты и об их семейном живом корабле. У меня у самой сердце кровью обливается, как подумаю!.. Помимо прочего, этот корабль представляет собой крупное вложение наших денег, которое мы, возможно, уже потеряли безвозвратно! Рэйн, мы не можем, как говорится, швырять добрые деньги вдогонку беспутным... Нет, не смей уходить! Выслушай до конца! Ибо то, что кажется тебе жестокостью, на самом деле - не более чем здравый смысл. Неужели я должна позволить вам с Малтой пойти по миру в попытке выиграть давно проигранную игру? Все мы премного наслышаны об этом... как его... Кенните. А вот Кайла Хэвена - отвлекаясь от того, что он отец Малты, - я оцениваю не слишком-то высоко... Учтите, то, что я скажу, предназначено токмо и единственно для ваших ушей!.. Так вот, он сам накликал на себя все, что с ним случилось... Нет, я не говорю, что он заслужил свою долю. Он просто очень здорово подставил и себя, и свою семью, и корабль...
      Янни перевела дух и продолжала:
      - А уж всего менее могу я одобрить поползновения Вестритов снарядить так называемую спасательную экспедицию. Думаете, зря ли никто не пожелал им помочь, даже их ближайшие друзья и соседи? Да просто потому, что там все сошлось ну прямо один к одному. Взять хоть Альтию с ее волей, доходящей до глупого упрямства. Или их капитана, этого сына торговца, лишенного наследства. Да при них еще какая-то чужеземка с деньгами... Я молчу уж про то, что кораблю, который они надумали использовать, никогда и ни под каким видом не следовало бы покидать берег! Совершенный всегда был и навеки останется всем нам укором... Если начать разбираться, кто виноват, нам только и останется заявить: "Мы же не знали". Правда, кто знал тогда, что нельзя строить из досок, взятых от разных стволов?.. Так что основное бремя вины всяко ложится на Ладлаков. Навалили ему на палубу целую гору тяжелого груза и еще поставили все паруса, чтобы шел побыстрее... Еще бы ему не перевернуться!.. Наша жадность привела к тому, что его слишком быстро построили. А их жадность лишила его рассудка... На всех нас та или иная степень вины за то, во что он превратился. Так что вытащить его на песок и оставить там было самым мудрым решением, которое когда-либо принималось в отношении Совершенного. А спустить в воду и заново оснастить - нет, худшую глупость придумать при всем желании трудно...
      - Как будто у Вестритов был выбор, - негромко проговорил Рэйн. - Денег у них кот наплакал, они нам откровенно сообщили об этом. Вот они и пытаются предпринять что можно, используя последние оставшиеся гроши и то, что им удается выпросить или занять.
      - Могли бы и подождать! - заявила Янни. - Времени еще не так уж много прошло! Все знают - Кеннит любит заставлять родственников своих жертв подолгу дожидаться предложений о выкупе. Он пришлет письмо, я нисколько не сомневаюсь!
      - Не пришлет, - сказал Рэйн. - Известно было, что этот человек мечтал заполучить себе живой корабль. Вот он и заполучил его. А теперь прошел слух, будто и "Золотые сережки" тоже пропал... Ты понимаешь, мама, что это означает для нас? Чего доброго, пираты отправятся вверх по реке Дождевых Чащоб, а мы окажемся совершенно к этому не готовы, потому что никогда не предвидели такого рода беду. Придут пираты, и нам совершенно нечем будет остановить их... Поэтому я считаю, что Вестриты предпринимают единственно возможные разумные действия. Их живой корабль надо любой ценой вызволять. И они пытаются это сделать, рискуя жизнями родственников и остатками семейного благополучия. Причем в конечном итоге это есть попытка защитить нас. Ну а мы что предпринимаем? А мы спокойно наблюдаем со стороны...
      - Ну и что, по-твоему, мы должны были бы сделать? - устало поинтересовался Бендир.
      Рэйн так и ухватился за померещившуюся возможность:
      - Для начала простить им долг за "Проказницу". Потом выделить деньги и помочь снабдить их экспедицию всем необходимым. И пойти наконец наперекор сатрапу, который развел тут рабство, расплодил пиратов и тем самым создал предпосылки для нынешнего положения дел!..
      - Значит, ты предлагаешь нам не только пойти на серьезный денежный риск, вступив в долю к Вестритам, но и в политический водоворот нас хочешь втянуть? - тотчас возмутился Бендир. - Это все уже обсуждалось в кругу торговцев Дождевых Чащоб. И было решено, что, пока Удачный не встал с нами плечом к плечу, бросать вызов сатрапу было бы преждевременно. Мне не меньше, чем тебе, надоело чувствовать у себя на шее его сапог, но...
      - ...Но ты готов его терпеть, пока не сыщется кто-то, кто окажется готов рискнуть первым, - сердито подхватил Рэйн. - Примерно так же, как Удачный сейчас сидит и смотрит, как Вестриты в одиночку идут против пиратов, а семью Тенира никто не поддержал в том деле о таможенных поборах...
      Янни никак не предвидела, что разговор забредет в подобные сферы, однако не пожелала упускать подвернувшийся шанс.
      - Вот тут я должна согласиться с Рэйном, - сказала она. - С тех пор как я последний раз выступала в Удачном на Совете торговцев, дело с мертвой точки так и не сдвинулось. Правда, умонастроения постепенно меняются. Если верить тому, что нам рассказывают о погроме на таможне, следует предположить, что, если семья Хупрусов однажды упрется насмерть, за нами последуют и другие. А упираться, как мне представляется, нужно, отстаивая идею полной независимости от Джамелии!
      Воцарилась глубокая тишина. Потом Рэйн проговорил очень тихо:
      - Что там, что там насчет того, что я один готов рискнуть семейным достатком...
      - Больше потеряем, если будем продолжать бездействовать, - заявила Янни. - Пора нам уже собирать единомышленников, будь они из Удачного или Чащоб!
      - Вроде Грэйга Тениры? - спросил Рэйн.
      - А я, кстати, не думаю, что он бежал именно сюда по простому стечению обстоятельств. Тем более его приютил не кто-нибудь, а семья Грове, у которой с семейством Тенира давние и прочные связи.
      - И уйма сочувствия ко всякому, кто готов пойти против сатрапа, добавил Рэйн задумчиво.
      - С каких это пор мой меньшой братец так заинтересовался политикой? удивился Бендир. - Мне-то казалось, мы чуть не силой выпихнули тебя на то собрание в Удачном...
      - Ну и хорошо, что выпихнули. У меня с тех пор на многое открылись глаза, - спокойно ответил Рэйн. Потом обратился к матери и предложил:
      - Почему бы нам не пригласить Грэйга Тениру на ужин? И всех Грове, конечно.
      - По-моему, мудрая мысль! - Янни посмотрела на старшего сына, и, когда тот согласно кивнул, мать тайком вздохнула с большим облегчением. Она ведь не сможет жить вечно. А значит, чем скорее ее сыновья научатся сообща работать, тем и лучше. И она решила переменить тему:
      - Итак, Рэйн... Удалось ли тебе извлечь нечто осмысленное из этих старых бумаг?
      И она кивнула на древние свитки, лежавшие забытыми на столе.
      - Кое-что. - Рэйн нахмурился и придвинул их поближе к себе. - Там встречается куча незнакомых слов... То, что я разобрал, одновременно обнадеживает и разочаровывает. Насколько я понял, упоминается еще один город, расположенный гораздо ближе к верховьям... - Он потер чешуйчатое пятнышко на щеке. - Если я правильно понял, этот город находится довольно далеко, почти на границе мест, которые кое-кто называет Горным королевством. Если такой город действительно существует и удалось бы обнаружить его... Это стало бы величайшей находкой со времени основания Трехога!
      - Бредни, - отмахнулся Бендир. - Были же поездки вверх по реке. И никто ничего не нашел. Так что если и есть где другой город, то, уж верно, засыпан он еще основательней Трехога!
      - Почем знать? - не сдавался Рэйн. - Говорю тебе: из того, что мне удалось перевести, следует, что он гораздо ближе к верховьям. Может, он вообще разрушения избежал! - Он задумался. - Я даже не исключаю, что там мог уцелеть кто-нибудь из Старших. Вообрази только, чему они могли бы нас научить!.. - Он не заметил обеспокоенных взглядов, которыми обменялись его мать и брат. - Я думаю, здесь еще нужно исследовать и исследовать. А еще я хочу обратиться к драконице и послушать, что она скажет.
      - Нет, - произнес Бендир тоном прямого и окончательного отказа. - Я думал, Рэйн, уж тут-то никаких неясностей нет. Тебе запрещено входить в чертог Коронованного Петуха. Очень уж большую власть приобрело над тобой это бревно!
      - Это не бревно. Там драконица. Ее необходимо выпустить.
      Янни и Бендир уже не прятали своего беспокойства.
      - Надо было давным-давно распилить проклятое бревно, как только я заподозрил, насколько ты подвержен его влиянию! - почти зло сказал Бендир. Вот только время еще не пришло. Это последнее бревно диводрева, причем самое крупное. А значит, и корабль, который мы из него выстроим, будет нашим последним живым кораблем... Если только ты не окажешься прав в отношении второго города. Может, там найдется еще запас диводрева...
      - Без меня тебе его не найти, - негромко заметил Рэйн. - А если ты убьешь драконицу, я нипочем не стану тебе помогать.
      Бендир скрестил на груди руки. Янни очень хорошо знала этот жест. Бендир гневался на младшего брата, но старался сдержаться. Рэйн, ученый и мечтатель, слишком часто выводил из себя деловитого и земного Бендира. До сих пор Янни надеялась, что со временем братья начнут дополнять качества друг друга. Теперь она страшилась, что они всегда будут на ножах.
      - Никакой драконицы не существует, - медленно и окончательно проговорил Бендир. - То, что заключено в бревне, умерло много столетий назад. А перед тем как умереть, скорее всего, еще и свихнулось. Все, что сохранилось от него, - это память, заключенная в диводреве. Настоящей жизни тут не больше, чем в живых кораблях. Диво-древо впитывает воспоминания и хранит их, вот и все. Если бы дело обстояло иначе, мы никогда не смогли бы потрошить эти бревна и предоставлять жителям Удачного набивать их новыми воспоминаниями. Всякий, кто говорит с живым кораблем, на самом деле беседует с собою самим да еще с фамильными воспоминаниями, заключенными в диводреве. И все, Рэйн! Когда ты "разговариваешь" со своим бревном, ты слышишь отзвуки своих собственных мыслей, преломленных безумной памятью какого-то несчастного создания, умершего задолго до того, как мы открыли этот город! - И Бендир добавил почти умоляюще:
      - Право, Рэйн!.. Не позволяй мертворожденной памяти говорить твоими устами. Не поддавайся!
      На лице Рэйна в самом деле отразилась некая неуверенность... Но потом его черты снова отвердило упрямство.
      - Все очень легко опровергнуть или доказать, - проговорил он. Помогите мне вытащить бревно на свежий воздух, на солнечный свет. Если ничего не произойдет, обещаю раскаяться в своей нынешней глупости!
      - Ничего себе легкое доказательство! - всплеснул руками Бендир. - Да оно же громадное! Всю макушку холма пришлось бы срывать! Или пытаться пробиться сбоку, к бывшему входу... рискуя всю постройку обрушить. Ты видел трещины в стене над воротами? Даже если бы мы разгадали замок и открыли створки, стена немедленно рухнет. Рэйн, это даже не смешно!..
      - Драконица существует, и она жива, - упрямо повторил Рэйн. - И она говорит, что с радостью поможет Малте и ее семье. Подумайте об этом! Подумайте, какого могучего союзника мы могли бы приобрести!
      - Или неимоверно могучего врага, - сердито возразила Янни. - Рэйн, неужели надо в тысячный раз одно и то же тебе повторять? Даже если внутри бревна вправду таится нечто живое, мы не можем его выпустить... а если бы и могли, это было бы величайшим безумием. Ну все! Хватит об этом! Разговору конец! Ты понял меня? Мы это больше обсуждать не будем. Я запрещаю!
      Рэйн приоткрыл рот... Его челюсть ходила ходуном, нижняя губа дрожала прямо как когда-то в детстве, когда он собирался истошным ревом объявить о нанесенной ему обиде. Но Рэйн больше не был ребенком. Он закрыл рот, лязгнув зубами. А потом молча поднялся и направился прочь от стола.
      - Мы еще не кончили говорить! - предостерегла Янни.
      - А я кончил.
      - Нет, ты не кончил. Немедленно вернись за стол и расскажи нам, что именно ты вычитал в пергаментах на сегодняшний день. Я требую!
      Он повернулся к ним лицом. Его глаза налились ледяной тьмой.
      - Требуешь? - спросил он. - Ну тогда и я кое-чего потребую. А то как бы у меня желание не пропало всем этим заниматься. Если так уж не хотите отдать мне драконицу, отсыпьте немножко ваших драгоценных денежек. Потому что я так или иначе все равно помогу той, которую полюбил. Я не собираюсь отправиться в Удачный на бал, взять ее за ручку, потанцевать с ней разок-другой и потом оставить ее как была, без денег и без надежды. Не дождетесь!
      - С каких это пор ты уже перестал быть членом этой семьи? - прорвало Бендира. - Тебя что, задабривать надо, чтобы ты свой долг исполнял? Мы еще платить должны за то, чтобы ты отдал нам частицу того, что от нас же и получил? Да чтоб я сдох - не получится!
      - Ну и сдохни, - холодно ответствовал Рэйн.
      - Рэйн, Рэйн, - Янни старалась не поддаваться чувствам. - Давай говорить прямо. Чего именно ты от нас добиваешься? Что мы можем тебе предложить, чтобы ты похоронил эту бредовую драконью мечту?
      - Мама, я отказываюсь... - начал было Бендир.
      - Тихо, сын! - перебила она. - Выслушай, прежде чем говорить "нет"! - А про себя сотворила молитву, чтобы по этому намеку они не разгадали ее истинный план. Пускай Рэйн поверит, будто все совершилось по его собственной воле. - Так чего ты просишь, сынок?
      Рэйн облизал пересохшие губы... Теперь, когда нужно было вслух выговорить давно приготовленные слова, он почувствовал себя беспомощным и загнанным в угол. Он прокашлялся:
      - Во-первых, простите Вестритам их долг за "Проказницу". Это в любом случае просто формальность, ведь мы уже объявили, что остаток долга станет моим свадебным подарком Малте. Сделайте же это прямо теперь, когда они бьются в нужде! Я не хочу, чтобы она думала, будто мы готовы выжать из ее семьи последние гроши, несмотря на все их несчастья. Пусть она не боится... - Тут его голос заметно охрип. - Пусть она не боится, что ей придется выйти за меня ради денег, хочет она того или нет! Я не хочу, чтобы она таким способом мне досталась! Пусть не опасается, что мы хотим применить право "золота либо крови"...
      - Со временем она обязательно полюбит тебя, Рэйн. Не сомневайся в этом! Сколько невест, с большой неохотой ехавших к нам в Чащобы, со временем...
      - Я не хочу, чтобы она таким способом мне досталась! - упрямо повторил Рэйн.
      - Значит, будем считать, что мы забыли об этом пункте контракта, заверила его мать.
      - Ладно, договорились, - вмешался Бендир. - Считай, долговую расписку мы уже разорвали и выкинули. Так что все-таки ты вычитал в тех свитках?
      Его голос чуть не срывался от сдерживаемой ярости, но Рэйн был неумолим:
      - Еще кое-что...
      - Да чего ж тебе еще не хватает? - ядовито осведомился Бендир. Желаешь, чтобы тебя провозгласили сатрапом Чащоб?
      - Нет. Всего лишь господином над своей собственной жизнью. Я хочу, чтобы у меня была возможность ездить к ней и видеть ее, когда я пожелаю, пока мы наконец не поженимся и она не переедет сюда. Для этого мне нужно определенное денежное содержание, которое я смогу тратить сам, ни с кем не советуясь и никому не давая отчета. Короче, я хочу, чтобы со мной обращались как со взрослым мужчиной. У тебя имелся свой кошелек, когда ты был младше меня!
      - Только потому, что я уже был женат! Вот женишься - и будет у тебя свой доход. Зачем тебе сейчас собственные деньги? Незачем! Слушай, Рэйн, я никогда с тобой не скупердяйничал, да и мама как баловала тебя, так и до сих пор балует сверх всякой меры... Тебе, видно, чем больше даешь, чем больше ты требуешь!
      - Пусть будет так, как ты хочешь, - перебила сына Янни.
      Бендир сперва не поверил своим ушам, потом впал в ярость.
      - Зачем я вообще здесь сижу? - воздев руки, спросил он, обращаясь к потолку. - Моего мнения все равно не спрашивают!
      - Ты здесь для того, чтобы засвидетельствовать, как твой брат даст мне слово. Итак, Рэйн. Мы просим тебя прекратить мечтать о драконах и более не посещать бревно. Ты не будешь принимать участия в определении его участи. Ты будешь исполнять свой долг перед семьей, применяя по нашему требованию свои знания и умения. Ты не будешь ходить в город иначе, как с разрешения моего или твоего брата, и работать там только с нашего одобрения. Взамен мы разрываем контракт на живой корабль "Проказница", выделяем тебе независимое содержание, как взрослому мужчине, и позволяем тебе ездить к возлюбленной, когда только ты пожелаешь. Согласен ли ты с такими условиями?
      Пусть устное, это соглашение было составлено по всем официальным правилам. Глядя на сына, Янни Хупрус воочию видела, как он - ее выучка! мысленно повторяет фразу за фразой, взвешивая, оценивая и запоминая. Вот он посмотрел на брата... Его дыхание участилось. Он потер виски, ни дать ни взять - борясь с собою самим... Условия были, уж что говорить, нелегкими для обеих сторон. Янни многое предложила ему, надеясь, что это окупится...
      Он слишком долго молчал, и она даже испугалась, как бы он не ответил отказом. Но потом он выговорил - торопливо, как будто слова причиняли ему боль:
      - Да. Я согласен.
      Янни с наслаждением выдохнула. Итак, ей все удалось. Рэйн, понятия о том не имея, забрел прямо в ловушку, и ловушка захлопнулась. Янни понадобилось усилие, чтобы побороть дурноту: ведь она сделала такое со своим собственным сыном. "Но это необходимо, - сказала она себе. - Необходимо, а значит, оправдано". Рэйн будет держать слово. Он всегда держал его и будет и впредь. Ибо что такое старинный торговец, у которого нет честного слова?
      - Как носящая звание торговца в этой семье, я твое согласие принимаю. Свидетельствуешь ли ты об этом, Бендир?
      - Свидетельствую, - отозвался он хмуро. В глаза ей он не смотрел. Она задумалась: быть может, он понял, что она только что сотворила, и испытывал отвращение? Или его просто приводили в ужас условия сделки?
      - Тогда, стало быть, и хватит на сегодня об этом. Рэйн, посиди, пожалуйста, еще денек над пергаментами и составь для нас по возможности полный письменный перевод всего, что тебе удалось разобрать. Попрошу тебя указать в нем все новые символы, которые здесь встретились, и подписать, что они, по-твоему, могут означать. Только не сиди сегодня ночью, очень тебя прошу. Сегодня всем нам надо как следует выспаться.
      - Только не мне, - горько пошутил Рэйн. - Я, боюсь, не засну. Вернее, как раз боюсь, что засну и увижу такое... Нет уж, я начну перевод прямо сейчас, мама. Может, к утру уже будет что показать!
      - Смотри не переработайся, - забеспокоилась она. Но он уже подхватил свои пергаменты и нес их к двери. Янни дождалась, покуда он вышел, и поспешно загородила путь Бендиру, тоже устремившемуся к двери. - Погоди! велела она.
      Он мрачно осведомился:
      - Зачем?
      - Затем, что Рэйн больше не может нас слышать, - со всей прямотой сказала она. Это привлекло его внимание. Бендир в изумлении уставился на нее сверху вниз.
      Янни Хупрус долго молчала... Потом набрала полную грудь воздуха и начала говорить:
      - Драконье бревно, Бендир... Надо нам избавиться от него, и как можно скорей. Взломай его. Быть может, ты прав и пора уже Хупрусам обзаводиться своим собственным кораблем. Или, во всяком случае, пускай оно хранится уже распиленным на брусья и доски. И, главное, уничтожь тварь, которая в нем заключена. А иначе как бы нам не потерять твоего брата, Бендир! Бревно, а не Малта - вот корень всех его бед. Оно прямо-таки пожирает его разум... - Она перевела дух. - Я боюсь, как бы он не утонул в чуждых воспоминаниях. Он и так уже идет по узенькой тропинке над пропастью. Надо любым способом держать его подальше от города!
      Бендир озабоченно нахмурился, и у Янни отлегло от сердца. Бендир не притворялся - судьба младшего брата действительно была далеко не безразлична ему. До какой степени не безразлична - явствовало из его следующего вопроса:
      - Взломать бревно? Прямо сейчас, еще прежде, чем он уедет в Удачный на этот их летний бал?.. Ох, мама, нехорошо же получится! Мало ли что он согласился не принимать никакого участия в судьбе бревна! У него сейчас, можно сказать, самое счастливое время в жизни наступает. И что же, все ему отравить? Заставить мучиться и думать, правильно ли он поступил?..
      - Ты прав, сынок. Хорошо. Дождемся, пока он благополучно уедет. Он, наверное, проведет в Удачном уж никак не меньше недели. Вот тогда ты и займешься бревном. И пусть, когда он вернется, дело будет уже сделано ничего не отменить и не исправить. Да, так будет лучше всего.
      - Он же меня будет во всем винить... - По лицу Бендира пробежала темная тень. - Вряд ли наши отношения от этого сильно улучшатся...
      - Нет. Винить он будет меня, - заверила его мать. - Я уж постараюсь, чтобы так оно и случилось.
      ***
      Над гаванью Удачного нависла темная ночь. Совершенный чувствовал это. Ветер переменил направление. Теперь обоняние изваяния улавливало запахи города. Совершенный поднял руку и потрогал нос. Очень осторожно его рука поползла выше, начала ощупывать колючее месиво щепок, где раньше были глаза...
      - Больно? - тихо спросила Янтарь.
      Он немедленно отнял руки от лица.
      - Мы не знаем такой боли, как люди, - заверил он ее. И немного погодя попросил:
      - Расскажи мне о городе. Что ты видишь отсюда?
      - Ну... - Он слышал, как она завозилась на носовой палубе. Прежде она лежала на спине, подремывая, а может, глядя на звезды. Теперь перекатилась на живот. Его доски ощущали тепло ее тела. Она стала рассказывать:
      - Повсюду кругом нас - сплошной лес мачт. Как черная щетина на фоне звезд. На некоторых кораблях горят крохотные огоньки, но не на многих. Зато в городе очень много огней. Они отражаются в воде и...
      - Хотел бы я их увидеть, - пожаловался он тихо. И чуть громче добавил:
      - Я так хотел бы что-нибудь увидеть! Хоть что-нибудь! Но вокруг меня только тьма, Янтарь. Достаточно скверно было валяться слепым там, на берегу, но со временем я вроде как приспособился. А вот здесь, на воде... Я не вижу ни людей, что проходят мимо меня по причалам, ни кораблей, которые становятся рядом. На пристани мог бы разразиться пожар, а я и не знал бы ни о чем, пока не стало бы слишком поздно... Тоже мало радости, но мы ведь скоро отправимся в море! И вы ждете от меня, что я вслепую ринусь в этот простор?.. Я же хочу, чтобы все прошло хорошо. Я правда хочу! Но я очень боюсь, что у меня ничего не получится...
      - Просто доверься нам, - сказала она, но он расслышал беспомощность в ее голосе. - Мы станем твоими глазами, Совершенный. Если нас будет ждать впереди опасность, клянусь, я встану здесь, рядом с тобой, и расскажу тебе обо всем, что нам встретится!
      - Слабое утешение, - помолчав, ответствовал Совершенный. - Боюсь, это слабое утешение.
      - Я понимаю. Но это все, что я могу тебе предложить.
      Он замолчал и прислушался. Волны легонько шлепали по его корпусу. Поскрипывали канаты. Вот прозвучали шаги - кто-то прошел мимо. Вечерние звуки Удачного достигали его слуха... Он стал гадать про себя, сильно ли изменился город с тех пор, когда он последний раз видел его. А ведь перед ним лежала будущность, полная все той же непроницаемой тьмы!..
      - Янтарь, - окликнул он негромко. - Очень трудно оказалось поправить руки Офелии? Насколько сильно они пострадали?
      - Ожоги оказались неглубокими, разве что лишь в нескольких местах. Моим главным затруднением было сохранить пропорции ладоней и пальцев. Поэтому мне пришлось не просто счистить горелое, но попросту переделать обе ее руки. И при этом снять некоторое количество диводрева, совсем не пострадавшего от огня. По-моему, самым трудным для нее было сохранять неподвижность, пока я работала, а для меня - сосредоточиться на том, что я делала, и не думать, что, возможно, причиняю ей боль.
      - Так ей было больно?
      - Как знать?.. Сама она говорила, что нет. Как и ты, она все внушала мне: дескать, живые корабли ощущают боль не так, как мы, люди. И тем не менее я полагаю, что доставила ей массу неприятных минут. Она рассказывала, что снятие стружки вызывает у нее чувство потери. Это была одна из причин, по которой я вернула ей все, что могла, в качестве украшения. Еще она сказала, что после того, как я все закончила, ее руки казались "не правильными"... - Янтарь помолчала. - Помнится, я ужасно расстроилась, ведь я сделала для нее все, что смогла. Однако потом, когда я навестила ее перед отплытием, она утешила меня, сказав, что привыкла к новому виду своих рук и очень ими довольна. Еще она очень хотела, чтобы я изменила ей волосы, но капитан Тенира запретил. Он сказал, они не могли так долго задерживаться в порту. Правду тебе сказать, я даже обрадовалась. Понимаешь, диводрево, оно... с ним очень трудно работать. Я даже сквозь перчатки все время чувствовала, как оно пытается меня затянуть...
      Ее последние слова он попросту не расслышал. Он вдруг воскликнул:
      - Ты могла бы срезать мне бороду!
      - Что?.. - Она вскочила на ноги одним слитным движением, словно потревоженная и взлетающая птица. - О чем ты, Совершенный?
      - Ты могла бы срезать мою бороду, переделать ее и приколотить на место в качестве нового лица. И я бы снова стал видеть!
      - По-моему, это безумная мысль, - сказала Янтарь.
      - Правильно. Безумная мысль сумасшедшего корабля. Нет, Янтарь, все должно получиться! Смотри, сколько тут дерева! - И, подняв руки, он собрал в горсти свою действительно пышную бороду. - Уж на новые-то глаза точно хватит! И ты точно могла бы это сделать!
      - Я не посмею, - ответила она.
      - Почему?
      - А что скажут Альтия с Брэшеном? Одно дело - чуть-чуть подправить руки Офелии. И совсем другое дело - полная переделка твоего лица!
      Он скрестил руки на груди:
      - А какая разница, кто там что скажет? Я что, принадлежу им? Я их раб?
      - Нет, но...
      Он пропустил это "но" мимо ушей.
      - Когда ты "покупала" меня, разве ты не говорила, что это просто формальность для посторонних, уступка принятым правилам? Ты утверждала, что я сам себе хозяин. Всегда, дескать, был и всегда буду. И потому мне сдается, что мне тут и решать!
      - Может, и так. Но соглашаться или нет - зависит уже от меня.
      - А с какой стати тебе отказываться? Ты хочешь, чтобы я так и оставался слепым? - Он почувствовал, как внутри зашевелился гнев. Зашевелился и запросился наружу. Совершенный проглотил его, точно подступившую к горлу желчь. Он знал: злиться на Янтарь бесполезно. Она просто повернется и уйдет.
      - Конечно нет. Я ни в коем случае не желаю этого. Но я очень боюсь и разочаровать тебя, Совершенный. Дело в том, что я никак не могу понять диводрево. Руки говорят мне одно, а сердце - другое. Мне было... очень трудно работать с Офелией. Помнишь, она сказала, что чувствует "не правильность"? А я чувствовала... нечто более тонкое. И очень смахивавшее на святотатство...
      Последнее слово она произнесла совсем тихо. Совершенный отчетливо ощущал смятение резчицы.
      - Для Офелии ты это сделала, - сказал он. - А для меня не хочешь!
      - Есть большая разница, Совершенный. Работая с Офелией, я удаляла поврежденное дерево. А ты говоришь о том, чтобы, наоборот, приделать кусочки диводрева, сделав из них новые глаза. Я же, как ты уже знаешь, не могу понять природу диводрева. Станут ли приделанные части единым целым с тобой, оживут ли они? Или так и останутся приколоченными деревяшками?
      - Тогда сделай со мной то же, что и с ней! - помолчав, проговорил Совершенный. - Ты же можешь стесать мое нынешнее лицо и вырезать вместо него новое!
      Янтарь на это выдохнула несколько слов на непонятном ему языке. Совершенный понятия не имел, молилась она или ругалась. Он чувствовал только, в какой ужас привело ее это предложение.
      - Ты понимаешь хоть, что говоришь? - сказала она. - Мне придется переделывать не только все твое лицо, но и все тело, чтобы соблюсти должные пропорции! Ты представляешь, что это за работа? Я же просто резчица, Совершенный, я не скульптор! - Она вздохнула, ее прямо-таки передернула. Подумай, во что я могу тебя превратить! Я же могу навеки уничтожить твою красоту! И как прикажешь мне после этого жить?
      Он поднес руки к лицу и процарапал скрюченными пальцами по бывшим глазам. И рассмеялся - горько и дерзко.
      - Янтарь, - сказал он, - пойми и ты кое-что. По мне, лучше быть каким угодно уродом, но зрячим! А сейчас я и урод, и слепец. Что вообще ты боишься испортить?
      - Вот именно это я и хотела бы постичь, - ловко вывернулась она. Потом неохотно добавила:
      - Я подумаю. Я буду думать, Совершенный. Дай мне время. И сам не торопись, лучше хорошенько все взвесь...
      Он заметил:
      - Время - мое единственное богатство. Но его зато столько...
      ГЛАВА 27
      ОСНОВАНИЕ КОРОЛЕВСТВА
      Сегодня "Проказница" низко сидела в воде. Ее трюмы были заполнены коллекциями Кеннита. Приятно было нести такой груз. "Наверное, люди похоже чувствуют себя после обильной и вкусной еды", - сонно думал корабль. Проказница почему-то была очень довольна собой, хотя с ее-то усилиями этот груз был связан всего менее. Сокровище было обретено благодаря уму Кеннита... Нет, даже не так. "Не просто уму. Его мудрости", - поправилась она. Ум, изворотливость - этим жил любой второстепенный пират. Кеннит в такие рамки не вписывался. Это был человек с будущим, человек мудрый и прозорливый. Проказница гордилась, что стала его кораблем.
      Последнее плавание живо напоминала ей мирные дни под командованием Ефрона Вестрита. Для начала они причалили в Делипае, и там были высажены на берег рабы. Потом состоялось свидание, причем донельзя таинственно обставленное, с неким кораблем, шедшим на север. С этим кораблем Кеннит передал послания владельцам "Заплатки" и семье капитана Эвери, предлагая договориться о выкупе. Затем Кеннит принялся планомерно объезжать островные гавани, при которых состояли подчиненные ему корабли, так называемые "долевые". С ними шла и "Мариетта".
      В каждом порту, где они останавливались, Кеннит и Соркор отправлялись на берег. Иногда с ними ездили Этта и Уинтроу. Проказнице нравилось, когда Кеннит брал Уинтроу с собой. Возвращаясь, юноша рассказывал ей обо всем, и это было почти так, как если бы она сама там побывала. Давно миновали те дни, когда она больше всего боялась разлучиться с Уинтроу, даже на несколько часов. Сама она полагала, это оттого, что ее собственная личность как бы упрочилась, ведь с момента ее пробуждения минуло уже время. А может, просто ей настолько хотелось участвовать в каждом мгновении жизни Кеннита, что даже насущная потребность в обществе Уинтроу как бы отходила на второй план?
      Она попросила было Кеннита вести свои дела прямо у нее на борту, чтобы она могла за всем наблюдать, но он отказал ей.
      "Ты - моя, - сказал он ей не без ревности. - Вот я и приберегаю твою красоту и твое волшебство только для себя одного, госпожа моя, повелительница морей. Мне нравится, когда другие смотрят на тебя с благоговением и опаской, как на недоступное чудо. И я не хочу, чтобы твоя тайна оказалась нарушена. Пусть любуются и завидуют издалека. Еще не хватало, чтобы люди приходили прямо сюда и, чего доброго, пытались забрать тебя у меня силой или колдовством! Ты моя крепость, Проказница, ты моя твердыня, и никаким чужакам здесь не место!"
      Она запомнила не только каждое его слово, но и интонацию. Она впитывала его речи, как хлеб впитывает мед. Она улыбалась сама себе, понимая, что происходит. Он взялся ухаживать за нею - и победил. Он завоевал ее. С некоторых пор она даже не пыталась взвешивать его слова, выискивая в них несообразия, и не задумывалась об истинности его намерений. Ибо это более не имело никакого значения! Он ведь не выискивал у нее недостатки и упущения. Так с какой стати ей вести счет его порокам?..
      Сейчас она стояла в жалком подобии гавани. Кому вообще и с какой стати пришло в голову тут поселиться, Проказница никак не могла взять в толк. В дальнем конце бухты понемногу оседал в грязь скелет давно разрушенного корабля. Проказница с некоторым усилием припомнила название этого местечка... Кривохожий. Да, кажется, так. Что ж, очень подходящее имечко. Покосившийся причал, продуваемые всеми ветрами домишки на берегу... действительно все какое-то кривоватое. Правда, похоже, в самое последнее время кое-что начало меняться к лучшему. По сторонам улиц появились мостки из свежих желтеньких досочек. Иные из расшатанных лачуг казались вновь выкрашенными. Кто-то даже высадил несколько рядов деревьев - для защиты от ветра. За ними виднелись молодые плодовые деревца. Мальчишка-пастух отгонял от нежной коры саженцев вверенных ему коз. А у причала, среди скопища всевозможных лодчонок, выделялся крупный корабль. "Счастливчик" провозглашала гордая надпись. На мачте реял флаг Ворона. И даже издали было видно, как сияла надраенная медяшка. Так что, пожалуй, было похоже, что зачуханный городишко в самом скором времени из захолустной дыры превратится во вполне осмысленное селение!
      Сонливость разом слетела с нее, когда из самого большого городского строения вышла группа людей и направилась к причалу. Среди этих людей, наверное, был и Кеннит. Проказница в самом деле скоро разглядела его. Он шел первым. Местные, желавшие ему доброго пути, двигались по сторонам или сзади, в зависимости от своего ранга. Соркор держался рядом с капитаном. Этта, высокая и худая, следовала за ним как тень, и с нею Уинтроу.
      На какое-то время все столпились на причале. Потом, после множества поклонов и приветственных жестов, Кенниту окончательно пожелали счастливой дороги. Пока он со своими спутниками спускался по лесенке в гичку, звучали добрые напутствия горожан. Это повторялось в каждом порту, который они посещали. Как же все любили ее капитана!..
      Проказница внимательно наблюдала за шлюпкой, скользившей к ней по спокойной глади портовой воды. Кеннит принарядился для визита на берег. Черные перья на его шляпе покачивал ветерок. Он заметил ее взгляд и приветственно поднял руку, так что серебряные пуговицы на манжете сверкнули на солнце. Он до последней нитки выглядел процветающим морским разбойником. И сидел на носу гички, точно король на троне.
      "Они и обращаются с ним уже как с королем, - поделился с нею Уинтроу после предыдущего подобного визита. - Отдают ему его долю добытого без малейшего намека на недовольство. Но дело не только в том, что они признают его право на часть того, что им приносит пиратство. Они приносят на его суд свои внутренние распри и жалобы! Я видел, как он судил всевозможные дела, начиная от похищения кур и кончая супружескими изменами. Он рисовал планы оборонительных сооружений для городов. Я сам слышал, как он указывал, что им следует построить, а что снести..."
      "Он здравомыслящий и рассудительный человек, - ответила Проказница. Так что ничего удивительного".
      Уинтроу, помнится, фыркнул.
      "Рассудительный? Лишь постольку, поскольку это может способствовать всеобщей к нему любви. Я стоял позади него, слушая, как они высказывают свои жалобы. Он слушает, хмурится, задает вопросы... А потом выносит решение, соответствующее общественному мнению. Даже если ежу ясно, что оно несправедливо! Он на самом деле не судит, Проказница! Он лишь придает весомость их собственным суждениям и дарит им сознание собственной правоты. А потом, наведя такую вот "справедливость", он обходит город, глядя вправо и влево. "Вам нужен колодец, - говорит он, - а то вода у вас скверная". Или: "Разберите вон ту развалюху, пока она сама не сгорела и полгорода не подпалила. Исправьте причал. А еще вон той вдове хорошо бы крышу в доме перекрыть. Вы уж ей обеспечьте!" Сам при этом сорит деньгами, оплачивая все, что сам предложил. И получается, что это его щедроты, а не возврат части того, что он сам только что у них забрал. В итоге все от него в восторге, все готовы его следы целовать..."
      "А по-моему, и правильно готовы. Тебя послушать - он немало добра им делает!"
      "Делать-то делает... - неохотно согласился Уинтроу. - Он дает им деньги, чтобы им проще было быть добрыми к бедным, старым и слабым. Он заставляет их повыше поднимать головы и видеть, что может быть. В том предыдущем городке он велел выстроить такое здание, где их дети могли бы собираться вместе и учиться, благо нашелся человек, хорошо умеющий читать и считать. Кеннит оставил немалую сумму, чтобы заплатить ему за уроки..."
      "И что же тут предосудительного? Не понимаю!"
      "Суть не в том, что он делает. Творит-то он все добрые дела, даже благородные. Но вот цель, о которой я крепко подозреваю... Проказница, он хочет стать королем. Поэтому он так всех и балует. Он берет деньги, которые они ему откладывают из добычи, и покупает им то, что они могли бы сами себе купить. И делает так не потому, что это правильно и хорошо, а просто чтобы они хорошо думали о нем, да и о себе тоже. Чтобы связали это ощущение гордости с его приездами к ним..."
      Она тогда покачала головой:
      "Все-таки не вижу, что в том плохого? А вот хорошего, наоборот, масса. Уинтроу, ну почему ты такой подозрительный? Не приходило тебе в голову, что, может быть, он хочет стать королем Пиратских островов как раз для того, чтобы легче было добрые дела совершать?"
      Он спросил:
      "А ты сама-то вполне в этом уверена?"
      Ему она соврать не могла. Все еще не могла.
      "Не знаю, - честно ответила она. - Но я очень надеюсь, что так оно и есть. Тем более что в любом случае результат один и тот же..."
      "Пока - действительно, - сказал Уинтроу. И мрачно предрек:
      - Но это только пока. Как-то еще все обернется со временем - будущее покажет..."
      Теперь она раздумывала об этих словах, глядя на быстро приближающуюся гичку. Нет, все же ее юный родственник был слишком уж подозрителен. Некая не лучшая часть его души не могла принять Кеннита как силу, приверженную добру. Вот и все.
      Шлюпка подошла к борту, с которого уже свисал веревочный штормтрап. То, что сейчас должно было последовать, причиняло Проказнице настоящую боль. Последнее время Кеннит наотрез отказывался от лебедки и сам лазил по трапу на борт. Каждый раз на такой подъем, по крайней мере для Проказницы, уходила целая вечность. Каждая очередная ступенька заставляла ее бояться, что вот сейчас он поскользнется и упадет, да еще и сломает себе что-нибудь, ударившись о лодку внизу. Или, того хуже, свалится в воду и либо потонет, либо угодит в пасть морским змеям, благо змеев в этом году была прямо-таки напасть. Проказница не припоминала, чтобы когда-либо раньше они были так многочисленны. Или так смелы. Жуть какая-то, да и только!
      Так или иначе, скоро его деревянная нога бодро простучала по ее палубе. Проказница облегченно вздохнула и стала с нетерпением ждать, чтобы он к ней подошел. Всегда, возвращаясь на корабль, он первым долгом шел к ней поздороваться. Иногда в сопровождении Уинтроу. Раньше приходила и Этта, но она в последнее время стала избегать носовой палубы. Проказница про себя находила это решение очень мудрым.
      На сей раз, повернувшись ему навстречу, она увидела, что он был один. Ее улыбка так и засияла теплотой. Как она любила эти минуты, когда они разговаривали наедине, и Уинтроу не мешал им ни заковыристыми вопросами, ни взглядами, полными сомнения!
      Кеннит ответил на ее улыбку самодовольной усмешкой.
      - Ну, госпожа моя? - спросил он. - Готова принять на борт еще немножко сокровищ? Я договорился, что после полудня нам еще кое-что привезут...
      - А что именно? - поинтересовалась она, хорошо зная, как любит он перечислять новые приобретения.
      - Ну... - протянул он, смакуя. - Немножко великолепнейшего вина в таких, знаешь, маленьких бочонках. Пачки чая. Серебро в слитках. Немножко шерстяных ковров совершенно невиданных расцветок и узоров. Подборочку книг в самых изысканных переплетах. Поэзия, знаешь ли, а также иллюстрированная естественная история и несколько журналов путевых заметок. Я их, пожалуй, оставлю себе, хотя и Этта с Уинтроу их, конечно, прочтут. А еще будет съестное: мешки с мукой, кадки масла, бочки рома... Ну и деньги, немалое, доложу тебе, количество, причем самой разной чеканки. Рафо на "Счастливчике" очень неплохо поработал! И я очень доволен тем, как приободрился Кривохожий...
      Внимание Проказницы привлекло упоминание о книгах. Она заметила, погрустнев:
      - Это значит, что Уинтроу по-прежнему будет проводить все свое свободное время взаперти с Эттой?..
      Кеннит улыбнулся. Перегнувшись через поручни, он дотянулся и погладил ее волосы. И сказал, перебирая пальцами густые, тяжелые пряди:
      - Верно. Он по-прежнему будет отвлекать Этту, а она - занимать его. Представляешь, сколько времени будет у нас с тобой, чтобы обсуждать наши интересы и планы на будущее?
      От его прикосновения по ее плечам пробежала легкая дрожь. Она испытала смятение, но это было восхитительное смятение.
      - Так значит, ты нарочно их свел, чтобы мы могли побольше быть наедине?
      - А зачем бы еще? - Он взял в руку еще одну прядь, изваянную из диводрева, но такую живую. Она покосилась на него через плечо. Его бледно-голубые глаза были сожмурены в щелки. "Необычайно красивый мужчина, подумалось ей. - Такая жестокая красота..." А он продолжал:
      - Ты ведь не возражаешь, надеюсь? Этта, бедняжка, совершенно неграмотна. В публичном доме ведь получают не слишком широкое образование... Уинтроу же - терпеливый наставник, гораздо терпеливее, чем мог бы быть я. И он, в некотором смысле, вручит ей орудия самоусовершенствования, дабы, когда она оставит корабль, ей более не пришлось возвращаться к своему низкому ремеслу...
      - Так Этта... покинет нас? - задохнулась Проказница.
      - Конечно. Я же в свое время взял ее с собой на "Мариетту" только для того, чтобы уберечь от опасности. У нас с ней слишком мало общего. Она была добра и очень помогла мне, пока я выздоравливал после ранения. Но мне трудно закрыть глаза на то, что она, по сути, и явилась причиной моего увечья. - И он одарил Проказницу кривоватой улыбкой. - Уинтроу даст ей начатки образования, и, вернувшись на берег, она будет годиться на большее, чем только ложиться и раздвигать ноги. - Тут его лоб прорезала задумчивая морщина. - Мне представляется, мой долг - прежде чем расставаться с людьми, делать их чуть лучше, чем они были до нашего знакомства... Как тебе кажется?
      - А когда Этта с нами расстанется? - спросила Проказница, еле-еле удержавшись, чтобы не показать охватившего ее нетерпения.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.