Пани Иоанна (№2) - Крокодил из страны Шарлотты

Иоанна Хмелевская

Крокодил из страны Шарлотты

(Пани Иоанна — 2)

* * *

На первых порах, сразу по возвращении, я ничего особенного не заметила. Алиция была прежней Алицией — такая же рассеянная, такая же душевная, как всегда по уши в делах. А у меня и своих хватало, хотелось обойти всех друзей и знакомых — шутка ли, год не виделись, — хотелось понежиться в кругу соскучившихся домочадцев, так что вникать в её дела я не стала, да и зачем. Меня, правда, слегка озадачивало её легкомысленное отношение к будущему своему замужеству — оно у неё все откладывалось из-за каких-то там помех, отодвигаясь в туманную даль. А может, она просто передумала, решила я, может, проволочки ей даже на руку, ведь узы брака никогда не казались ей такими уж священными. Я привезла ей на этот счёт не слишком хорошие новости, меня они даже немного сбивали с толку — похоже, Гуннар погряз в сомнениях, — но Алиция слушала меня вполуха. Казалось, мысли её заняты совсем другим.

И только недели через две она слегка приоткрыла завесу молчания. Навестила впервые после моего приезда, любовалась в ванной заграничным моим приобретением — роскошным новеньким унитазом. Красавчик потрясающе вписывался в общую тональность интерьера, и Алиция одобрила мой вкус, заметив только, что к такой сантехнике ещё бы хорошего столяра, чем меня ничуть не озадачила, потому как понятно было, что имеется в виду водопроводчик.

— Нервы у меня, — без всякого перехода объявила она, рассеянно созерцая салатовую, сверкающую девственной новизной посудину.

— Что-нибудь случилось? — поинтересовалась я, отвлекшись от дум об умывальнике — его тоже надо было купить в пару к унитазу, какого черта я его не купила?

Алиция отвела взгляд от сантехники и, пытаясь замять разговор, изобразила беззаботный смех — выглядело это так, будто она рычит, брезгливо на кого-то ощерясь. Потом помрачнела и вздохнула.

— Кстати, у тебя ещё осталась твоя успокоительная микстура? Вдруг это как раз то, что мне надо?

— Ещё есть. Могу дать целую бутылку, у меня их две. Все равно прокиснет, последнее время я её не употребляю, не до нервов.

Микстура стояла тут же, в аптечке. Алиция вытащила пробку, понюхала и хлебнула прямо из горла. Поставив бутылку на умывальник, она сразу про неё забыла, судорожно потянувшись за стаканом с водой.

— Да, редкостная гадость, — выдохнула она.

— Положи к себе в сумку, а то ведь оставить, — сказала я и, плотно закрыв пузырь, для верности сама запихнула его в нейлоновую косметичку, а потом в сумку, ни сном ни духом не ведая, что делаю это себе на погибель.

— Так что у тебя все-таки с нервами? — не удержалась я от расспросов, когда мы вернулись в комнату.

Кроме нас двоих, дома никого не было — Дьявол, отрада моего сердца, поехал за четвёртым партнёром для бриджа. С минуты на минуту они могли появиться. Алиция закурила сигарету, бросила спичку в кофейную чашку и мрачно уставилась в окно.

— Боюсь, — сквозь зубы процедила она.

— Чего?!

— Не знаю. Трудно сказать. А вообще-то, может, из-за мнительности. Нервы расшатаны.

— Может, у тебя депрессия?

— Депрессия? Да вроде нет. Не замечала.

— Так чего ж ты маешься? Какие-нибудь неприятности? Денег нет?

— Деньги есть, неприятностей нету. Просто нервничаю.

— Из-за свадьбы? — подумав, неуверенно предположила я.

— Чьей свадьбы? — оживилась Алиция.

— О Господи, твоей!

— А, моей. Нет, с какой стати. Я ведь пока ещё замуж не выхожу. Не знаю, возможно, я все преувеличиваю.

— Наверняка преувеличиваешь. Человек всегда, когда нервничает, преувеличивает, а оттого ещё больше нервничает, глядишь — и попал в порочный круг. Попробуй расписать свою нынешнюю ситуацию на бумаге. Вспомни наше средство от депрессии.

Надо сказать, когда-то в младые лета мы изобрели безотказное средство от депрессии. Берётся лист бумаги, лучше в клетку, и на нем двумя столбиками, по пунктам, расписывается все плохое и все хорошее. Все, что уже случилось и что ещё может случиться, неудачи с далеко идущими последствиями и без оных, все убытки и приобретения — моральные и материальные, все факты и прогнозы — одним словом, все, что на данный момент тебя волнует. Если столбик «плохое» оказывается длиннее столбика «хорошее», а это уж как пить дать, прибавляешь третий столбик и в него вписываешь рядом способы нейтрализации плохого. Депрессию как рукой снимает!

Как-то, ещё в нежном возрасте, я к прочим напастям вписала одно за другим: «1. Нет кавалера. 2. Потеряла расчёску», а в столбике «Что делать» прописала противоядие: «Купить» — средство, конечно, эффективное, но только по отношению к расчёске.

В более солидном возрасте записывались события уже другого рода, вроде вот такого трагического:

«Пропал план благоустройства города!» — а рядом беспечным росчерком было нацарапано: «Ну и что? Не я же его посеяла!» В догадках и прогнозах я оказалась не сильна, каких только ужасов не воображала, каких только не придумывала профилактических средств, одного лишь не предусмотрела — что мой ребёнок устроит однажды в квартире пожар, — и, как выяснилось, дала маху.

Так я из Алиции больше ничего в тот раз и не вытянула — вернулись Дьявол с Янкой, наш тет-а-тет разросся в компанию, а после бриджа гостей по домам развозила не я, а Дьявол.

Спустя два дня я случайно увидала Алицию на улице. Она махала рукой всему подряд, что только ни проезжало мимо. Я ехала на своём замечательном «вольво» — подвижном, как ртуть, послушном, как овечка; заметив Алицию, я сразу тормознула. Она мне страшно обрадовалась и завопила:

— Слушай, подвези, если можешь! Времени у меня в обрез!

— О чем речь! Домой? — и я свернула на Мо-Кртов.

— Нет, в противоположную сторону, на Старое Място!

— О Боже! — простонала я, нажав на тормоза, чтобы вовремя свернуть в конце Сенкевича. «Конец Сенкевича» звучит, может, и странновато, но что поделаешь, когда тормознула я как раз в этом месте. — Говори толком! Куда именно на Старом Мясте?

— Погоди, — замялась Алиция, озираясь назад. — Не знаю, не помню, покажу по ходу. Слушай, — заявила она вдруг, — а ты не можешь сделать так, чтоб эта тачка нас опередила? Вон тот синий «опель» за нами!

— Могу, конечно, — обречённо кивнула я, прикидывая в зеркальце заднего вида ситуацию. — Но ты ведь, кажется, спешишь?

— Спешу, только у меня, понимаешь, идиосинкразия на синие «опели». Или «опли»?

Я сбросила скорость сразу за Крулевской и прижалась вправо без сигнала, чтобы сбить противника с толку. Ради Алиции я готова была даже на штраф. Синий «опель» опередил нас, и промелькнувший профиль водителя показался мне знакомым.

— Если он свернёт на Сенаторскую, то ты езжай прямо, а если поедет прямо, свернёшь ты, — распорядилась Алиция.

Я собиралась подчиниться её приказу, но не тут-то было: «опель» проделал то же самое, что, и я. Съехал вправо и перед самой Сенаторской так резко сбавил скорость, что пришлось его опередить.

— Черт! — прокомментировала Алиция. До поры до времени не вникая в причины её отвращения к симпатичному, что бы там ни было, «опелю», да и вообще ни во что не вникая, я вопреки всем мыслимым правилам движения выкинула такой финт, какой «ягелю» и не снился. Ехала я по средней полосе. Мой замечательный «вольво» крутанул почти на месте влево, эффектным рывком пропорхнул поперёк лавины автомашин и, свернув в обратную сторону, нырнул в сплошной поток, хлещущий с трассы В-3, каким-то чудом найдя в нем просвет. Ни единой милицейской души поблизости не оказалось.

— Недурственно, — похвалила меня Алиция. — А теперь что будешь делать?

— Не уверена, что автоинспекция присоединилась бы к твоему комплименту. А вообще что у тебя с этим «опелем»? Тебе позарез надо ехать за ним?

— Наоборот, мне надо скрыться от него к чёртовой матери, — с чувством сказала она. — Очень уж часто я его в последнее время вижу, глаза намозолил. Поезжай на Старое Място так, чтобы ненароком снова не напороться на него.

Я подумала, что тогда лучше всего вернуться на ту же дорогу, не собирается же «опель» вечно торчать на Сенаторской. А ещё я подумала, что у Алиции насчёт него какой-то заскок.

— Ты знаешь этого типа? — спросила я, вспомнив знакомый вроде бы профиль.

— Может, и знаю, — как-то странно ответила Алиция. — Не уверена.

— Сдаётся мне, где-то я его видела. Случайно не помнишь, где и когда?

— Надеюсь, что ты его не видела никогда в жизни, — помолчав, сказала она как-то уж слишком серьёзно. И тут же сменила тему:

— Слушай, а может, ты мне вернёшь наконец словари?

— О Боже! — вырвалось у меня. — Алиция, пощади, умерь хоть чуть-чуть полет своих мыслей! Или словари тебе вспомнились в связи с этим типом? Теперь куда?

— Поезжай через рынок и сверни налево за Барбаканом. Не сейчас, дальше.

— Там нет знака?

— Не знаю, если есть, высадишь.

— Хорошо, отдам тебе словари. Завтра же привезу. Нет, послезавтра. Вечером. Будешь дома?

— Наверно, на всякий случай позвони. Вот здесь! Останови, я выйду.

Я послушно остановила машину, не успев ничего выяснить насчёт того типа.

— Большое тебе спасибо, — сказала на прощание Алиция. — Ты даже не представляешь, как ты меня выручила. Позвони послезавтра, пока!

И ушла — ушла в ту сторону, откуда приехали.

Собственно, ничего особенного не произошло. Будто я никогда не видела Алицию в растрёпанных чувствах! А может, она всерьёз нервничает, может, у неё для этого есть какие-то важные причины? Синий «опель»?.. Ну да, ехал за нами, это факт, а если случайно? Оторвались мы от него довольно легко, хотя попробуй угнаться за моим удальцом «вольво»! Я даже не заметила, какой у него номер… Интересно, как тут Алиция без меня жила? Насколько я знаю, ни с чем таким опасным её жизнь не связана, ей нечего и некого бояться. Или я не все знаю?.. Её брак должен был состояться уже несколько месяцев назад, почему они тянут? Последнее время Гуннар выглядел недовольным… или расстроенным?.. Этот профиль, где-то я его видела. И почему она сказала «надеюсь»?

Такими вот мыслями, неясными и бестолковыми, была забита моя голова, когда я возвращалась в тот раз домой, а потом они быстро улетучились — своих забот хватало. Через день я позвонила Алиции, но дома её не оказалось. Позвонила на следующий день, и меня озадачила её реакция. Она восприняла мой звонок так, будто мы с ней не виделись по меньшей мере лет пять и уж чего-чего, а что я ей позвоню, она ну никак не ожидала.

— Обязательно приходи! — обрадованно вопила она в трубку. — Посмотришь, какой ремонт я сделала!

Тут я окончательно обалдела, ведь не далее как три недели назад, сразу же по приезде, я уже сподобилась любоваться её свежевыкрашенными стенами. Что-то тут не так, подумалось мне, не могла же она вдруг, в одночасье, впасть в такой глубокий маразм! На языке уже вертелся вопрос, не принимает ли она меня за кого-то другого, но я отложила его на потом, пообещала только прийти вечером и упомянула о словарях.

— Ах, ну да! — возликовала Алиция. — Помню, мне от тебя что-то нужно, а вот что — хоть убей не соображу. Конечно же, словари! Приезжай, с семи я дома!

Раз с семи, то я на всякий случай приехала после восьми. И не увидела в ней и следа кипучей той радости, которой она меня окатила по телефону. Обычной её рассеянности как не бывало, выглядела она озабоченной, даже встревоженной.

— Слушай, я боюсь, — тихо сказала она. — Боюсь как не знаю кто. Ты не думай, я отлично помню, что ты у меня была, просто мне требовался повод, чтобы тебя пригласить. А про словари как на грех позабыла. Кстати, ты ими пользуешься?

— Постоянно. Пытаюсь с их помощью читать французские и английские детективы, и как раз сейчас у меня завелось кое-что из этого чтива. Не вовремя ты про них вспомнила.

— Можешь в следующий раз забрать. Мне они не нужны.

— С удовольствием заберу, но, убей меня Бог, ничего не понимаю. Почему тебе нужен какой-то повод, чтобы меня пригласить? А просто так я уже не могу тебя навещать?

— Не знаю. Мне страшно. По-моему, за мной все время следят. Я даже уверена.

Я поморщилась и пожала плечами:

— Ну допустим. А ты что, ведёшь преступный образ жизни, воруешь, собираешься умотать с награбленным? Да пусть себе следят на здоровье, не обращай внимания.

— Мне страшно! — упрямо повторила Алиция. Да, с нервишками у неё и впрямь неладно. Она не могла усидеть на месте, то и дело вскакивала, шастала из комнаты в комнату, из угла в угол. Я не собиралась бегать за нею во время разговора, а потому передвинула кресло и пристроилась в соединяющей обе комнаты двери — широкой, в четыре филёнки. Дверь эта всегда была раскрыта настежь и даже припёрта мебелью — Алиция, живя одна, не видела надобности её закрывать.

— Чего ты боишься, черт тебя забодай! — потеряла я всякое терпение. — Есть же какие-то основания?

Алиция остановилась у комода «антик» и начала переставлять с места на место безделушки.

— Боюсь, что я слишком много знаю, — задумчиво протянула она.

Я уставилась на неё в полной растерянности.

— Ну хорошо, тогда скажи мне что-нибудь из того, что ты знаешь. Будем бояться вместе. В компании веселей.

— Не валяй дурака, я серьёзно. И ничего из того, что знаю; тебе не скажу — впутывать не хочу. Я-то узнала про это случайно. Помнишь тот наш разговор, когда я попросила переправлять мне не все письма?

— Помню. Ну и что?.. Никаких писем и не было, только одно, от Соланж. Ты его имеешь в виду?

— Нет. Были ещё, но они пересылались не через тебя.

— Какая разница. Все равно я в этих языках не разбираюсь.

— Твоё счастье. А я вот разбираюсь. Одно из писем попало ко мне случайно. Не здесь…

Она умолкла, все с тем же отсутствующим видом скользнула по мне взглядом, потом перешла в другую комнату и теперь стала общипывать гвоздики, стоявшие на столике. Я поворотилась в кресле за ней.

— Ну и?..

— Вдобавок ко всему неясно, кого надо бояться, тех или других. Скорее всего тех, о которых я чересчур много узнала…

— …а не других, которые хотели бы узнать столько же? — ухватила я на лету. — На твоём месте я бы со всем этим куда-нибудь обратилась.

— Ни в коем разе! — решительно отрезала Алиция. — То есть ты бы, может, и обратилась, а я нет. У меня на этот счёт свои соображения. Кстати, не забывай, ты заодно со мной на виду.

Она оставила в покое гвоздики, переместилась к застеклённому шкафу и вытащила свечи. Две длинных красивых красных свечи. Я снова развернулась вслед за ней, и взгляд мой упал на стенку рядом со шкафом.

— О! — я была приятно удивлена. — Я вижу, ты почище меня увлекаешься контрастами!

Из свежевыкрашенной стены торчал безобразной величины крюк — на такой запросто можно было подвесить тушу мамонта. Наверняка выдержал бы. И на таком вот крюке, на изящном красном шнурочке, висела пара хорошо мне знакомых кастаньет. Этот одиноко торчащий крюк я давно приметила и все ждала, что на нем окажется зеркало в мраморной раме или что-то подобное, но уж никак не вещица весом в пятьдесят граммов. Алиция перехватила мой взгляд и рассмеялась.

— Здесь раньше висела та пошлая мазня, помнишь? Закрывала дырку в стене. Пошлятину я выкинула и собиралась повесить какую-нибудь картину взамен, но пока не нашла подходящей, а если в стене есть крюк, то на нем должно что-то висеть, логично? Не пропадать же ему зря. Погоди. Сейчас угощу тебя кофе.

Она положила на стол вынутые из шкафа свечи, достала чашки. Я следила за её действиями со снисходительной иронией — вполне понятной, если учесть, что на столе уже были две чашки, выставленные пару минут назад.

— Алиция, приди в себя, — со вздохом сказала я. — Или ты это на случай, если мы вдруг начнём двоиться?

— Ох, что это я, — удивилась Алиция и вернула чашки на место. — Пойми ты наконец, я боюсь! Места себе не нахожу! Вся на нервах!

— А моё лекарство пьёшь?

— Осталось на самом донышке. Помогает, но ненадолго. Перед сном принимаю двойную дозу, иначе заснуть не могу. А только усну, кошмары донимают. Просыпаюсь — и снова пью. Да, так что я собиралась сделать?

— Кофе меня угостить. Наверно, для этого надо поставить воду.

На кухню я за ней не поплелась, сидела в кресле между двумя комнатами и, мобилизовав все свои мыслительные способности, напряжённо думала. Наконец мне показалось, что я до чего-то додумалась. Её скупые намёки наводили на кой-какие смутные догадки, и от этих догадок мне стало нехорошо. Неужто Алиция и вправду влипла в серьёзную историю? Да, дело неладно.

Я закурила и, поискав глазами пепельницу, увидела её на столике, придвинутом к двери. Я потянулась за ней, и тут взгляд мой упал на дверной косяк. И косяк, и филёнки были новые, из натурального благородного дерева, покрытого прозрачным бесцветным лаком. Я всегда питала слабость к хорошему струганому дереву, к его изысканному рисунку. Погруженная в свои мысли, я машинально постучала по дереву ногтем, провела пальцем по слоистым завиткам, наткнулась на сук, взглянула — да так и прикипела глазами. Круглый, в слоистых разводах, он торчал в полуметре над полом. Я все водила по нему пальцем, что-то меня в нем озадачивало. Подумаешь, невидаль — какой-то сучок, хотя бы и лакированный. Но почему-то я сползла с кресла, присела на корточки и, затаив дыхание, уставилась на него, чуть не уткнувшись носом. Я не верила своим глазам, не знала, что и подумать. Нет, ни один сук на свете быть таким не может…

Не знаю, сколько я так просидела в полном ступоре, бессмысленно таращась на маленький кружочек, только вдруг почувствовала, как меня бросило в жар. Стоило лишь сопоставить этот странный сучок с тем, что мне удалось выудить из Алиции, с её дурными предчувствиями и страхами — и все встало на свои места. Подтверждались мои самые худшие опасения и догадки Голова у меня сразу заработала как часовой механизм, мысли шестерёнками цеплялись одна за другую. Предупредить Алицию! Она наверняка об этом не знает! Во что бы то ни стало предупредить, пока она ещё чего-нибудь не сболтнула! Но как?! На кухне?.. Исключено, на кухне может быть то же самое. Мало ли какими сюрпризами напичкали эту квартиру! Вот идиотка, вздумалось ей, видите ли, обновить своё гнёздышко!..

Алиция вернулась со жбанчиком кофе. Я подсела к письменному столу и на клочке бумаги нацарапала: «Ничего не говори! Делай, что я скажу! Подыгрывай!» — Что у тебя там? — заинтересовалась Алиция.

— Ресница попала в глаз, — невозмутимым тоном заявила я, подсовывая ей листок. — Погоди, сейчас вытащу.

Алиция прочла и испуганно вылупилась на меня. Глаза у неё превратились в два больших вопросительных знака. В панике я не догадалась продумать план действий и теперь не могла сообразить, как же нам с нею объясняться. Говорить шёпотом нельзя, отмалчиваться тоже — словом, ни под каким видом нельзя показывать, что мы сориентировались в ситуации. Я схватила ещё листок.

— Кстати, ты мне собиралась показать фотографии! — сказала я тоном, который должен был изобразить беззаботное любопытство. — Нашлись они наконец?

— Ах да! — спохватилась Алиция. У неё получалось даже лучше, чем у меня, голос звенел простодушным оживлением, странно, правда, контрастировавшим с напряжённой гримасой на лице. — Погоди, сейчас поищу.

Но она осталась столбом торчать передо мной, пока я не показала знаками, что ей следует рыться в ящиках и шелестеть бумагами. Она схватила все на лету, продемонстрировав недюжинный интеллект: глаза её уткнулись в листок, на котором я писала, а руки задёргали ящики письменного стола. Перерывая их содержимое, она то и дело самозабвенно вскрикивала: «Может, здесь? Нет, не то. Вот они! Нет, не они! Куда же я их сунула?» А я тем временем в спешке набрасывала по пунктам инструкцию:

«1. Ты что-то нашла. И вспомнила про срочную работу! Сделай так, чтобы я с тобой попрощалась!

2. Диалог. Ты: Мне надо срочно это закончить! Я: Не провожай меня, я ещё зайду в ванную!

3. Пару секунд пошелестеть!

4. Выходишь за мной на цыпочках!

5. Хлопаем дверью ванной, тихонько выходим на лестницу, там я тебе все скажу.

6. Вернувшись, спустишь воду, пошумишь, покрутишь краны, хлопнешь дверью».

Получилось, может, и бестолково, но я надеялась на се сообразительность. Во мне вдруг прорезалась маниакальная осторожность, ещё бы, при таких-то подозрениях! Похоже, дело тут и впрямь нечисто, не зря Алиция боится. Скорей всего, её квартира под наблюдением. Может статься, от их внимания не ускользнёт и то, сколько времени мне понадобилось, чтобы выйти на лестницу. Надо сделать так, будто я вышла из комнаты сразу, а потом ещё застряла в ванной, с Алицией уже не разговаривая. Главное — эти типы не должны догадаться, что мы говорили с ней на лестнице. Уж на лестнице-то, надеюсь, не опасно?..

Я подала Алиции листок и сказала:

— А это что у тебя в руках? По-моему, те самые фотографии!

Алиция непроизвольно уставилась на коробок с кнопками, который как раз вертела в руках.

— Гм, и правда! — возликовала она и так же непроизвольно протянула его мне. — Вот, смотри.

Утруждать себя рассматриванием кнопок я не стала, кнопки как кнопки, и даже бумагой не шелестела, трезво рассудив, что от обыкновенных фотоснимков никаких акустических эффектов быть не может.

Алиция изучила инструкцию, в конце приписала: «Сейчас?» — и вопросительно воззрилась на меня.

Я кивнула головой и сказала:

— А эта толстуха сзади — кто такая?

— Подруга хозяйки, — не задумываясь ответила Алиция. — Послушай… — испуганно протянула она, словно вдруг вспомнив что-то очень неприятное. — Погоди, кажется… О Господи!

— Что с тобой? — с готовностью подхватила я. — Здесь ты очень хорошо вышла.

— Куда вышла?! — взвизгнула Алиция. — А, ну да! Слушай, ты меня, пожалуйста, извини… совсем из головы вылетело! Мне ведь позарез надо дорисовать к завтрашнему утру один эскиз. Ах, черт! Нужно было сегодня, но если я отдам утром до восьми, то ещё сойдёт. Придётся сесть за него прямо сейчас!

— Ну ты даёшь, не могла сделать раньше? — вознегодовала я — на этот раз совершенно искренне, считая, что Алиция чересчур мягко выразила свой ужас. Могла бы чертыхнуться и покрепче, с большим чувством!

— Забыла! Только сейчас нашла его, под фотографиями лежал. Ты уж прости меня!

— С тобой рехнуться можно. Ладно, Бог простит, трудись, а я сейчас уйду, только вот снимки досмотрю, если позволишь, конечно.

— О чем речь, смотри сколько хочешь, а я прямо сейчас сажусь за работу. Тут ещё непочатый край.

— Садись, садись. Не обращай на меня внимания, можешь даже не провожать, до двери я сама доберусь и ничего по пути не сопру. Да будет тебе известно, обычай провожать гостей возник не только оттого, что в старых замках можно было заблудиться, но ещё из-за опасений хозяев, что гости по дороге что-нибудь стибрят. Ты не возражаешь, если я загляну перед уходом в ванную?

— Нет, конечно!

— Удачные получились снимки, вот, кладу их сюда. Ну, счастливо, приятных тебе трудов! Звякни мне завтра, когда закончишь.

— Пока, позвоню. Спасибо тебе, и извини меня, бестолковую!

Весь диалог мы провели сидя друг против друга. Алиция то и дело косила глазом в листок, освежая в памяти очерёдность действий. На лице у неё сохранялось все то же напряжение, а в глазах стоял тот же знак вопроса. Я отложила коробок с кнопками, встала, стараясь производить как можно больше шума, взяла сумку и прошла в прихожую. Здесь я открыла дверь в ванную и подождала, пока Алиция потихоньку откроет входную дверь. Хлопнув дверью ванной, я на цыпочках выскользнула за нею на лестничную площадку.

— Ну?! — с нетерпением спросила она. Мы уселись на верхней ступеньке.

— В дверном косяке у тебя вставлен микрофон, — сказала я шёпотом. — Ты знала об этом?

У Алиции на какое-то время даже дыхание перехватило.

— Нет, — тоже еле слышно прошептала она. — Вот напасть!

— Кто тебе делал ремонт?

— О Господи!. — она осеклась и наморщила лоб; на её лице, скованном тревогой, явственно проступила ещё и угрюмая ненависть. — Постой, кажется, я становлюсь чертовски понятливой. Вот что: сама я не справлюсь. Нужна твоя помощь.

— Так что все-таки происходит?!

— Они ходят за мной по пятам. Выслеживают меня. Я ведь говорила тебе, что слишком много знаю. Дико боюсь — и ни к кому не могу с этим делом обратиться. Я тебе все расскажу… — Она в нерешительности помолчала. — Но не сегодня. Не сейчас. Ещё кое-что проверю, чтобы уж знать наверняка. Надо разобраться, то ли тут наши замешаны, то ли наоборот, но думаю, наоборот. У меня есть… — она снова заколебалась. — У меня есть…

— Так что же у тебя есть, черт подери?!

— Я знаю, где эта штука хранится. Если я её отдам, может, они от меня отстанут. Наверняка они не догадываются, что я знаю, где она спрятана. А вообще все так запуталось, что теперь днём с огнём не найти! Послушай, давай завтра встретимся на нейтральной почве, в каком-нибудь месте, куда за нами никто не увяжется.

— А почему не у меня дома?

— Лучше, чтобы нас вместе не видели. А то догадаются, что я тебе рассказала. По правде говоря, я боюсь за тебя.

— Ну ты, подруга, того…

— Я знаю, что говорю, — отрезала Алиция, посмотрев на меня с каким-то неудовольствием. Я сдалась:

— Ну хорошо, единственное место, куда за нами не попрётся ни один придурок, — это дамский туалет Если что, уборщица тут же его турнёт. Ничего другого мне в голову не приходит. Разве что женская баня.

— Неплохая мысль, вот только знакомых бань у меня на примете нет. Можем встретиться внизу в «Европейском», в том туалете, что рядом с кафе.

— Во сколько?

— Я буду в семь, а ты приходи на четверть часа пораньше, жди меня внизу.

— Мозолить там глаза целых пятнадцать минут? Ну хорошо, сделаю вид, что навожу марафет. А кто все-таки квартиру тебе ремонтировал? По-моему, первым делом надо в этом разобраться.

— Обыкновенный маляр, с подручным. Вот ух чего совсем не понимаю, так это истории с ремонтом. Маляр был не тот.

— То есть как не тот?

— Мне присоветовали одного, а я взяла другого. Сама и нашла.

— Кто тебе присоветовал?

— Завтра все доскажу. Иди уж, и так мы тут чересчур задержались. Мне ещё надо хорошенько все обмозговать.

— Прими лекарство и не забудь спустить в унитазе воду. Значит, договорились — в «Европейском», в семь. Счастливо, держи хвост пистолетом!

— Будь здорова, спасибо!

Алиция снова бесшумно открыла дверь в квартиру. Я немного постояла, подождала, пока не загудит в ванной вода и не хлопнет дверь, и только тогда спустилась вниз…

Не знаю, во сколько зазвонил телефон. Я как раз отдавалась Морфею и врубиться в разговор мне было непросто.

— Не спишь? — спросила Алиция. — Слушай, у меня к тебе просьба. Если я вдруг скоропостижно отдам концы, обязательно приди посмотреть на меня перед выносом тела. Не в службу, а в дружбу, а?

— Ты что, наклюкалась? Ведь работать же собиралась!

— А я и работаю рук не покладая. Я серьёзно, обещаешь прийти? Уважь подругу, посмотри на моё тело перед выносом!

— Боюсь, зрелище окажется не из приятных, но так и быть…

— И ещё. Запомни, а лучше запиши. В случае моей смерти возьмёшь себе то, за что ты бралась после нашего визита к благодетелям, после всяких там виски и коньяков.

— После визита к благодетелям я бралась за «Соплицу»[1]…

— Бралась, а не лакала! Бралась…

— Матерь Божья, ну за что я такое бралась?!

— …и топотала ногами…

— Алиция, опомнись! Топотала ногами?!

— Постарайся припомнить. Спокойной ночи, — невозмутимо сказала она и дала отбой.

Хоть я была здорово ошарашена, но все ж не настолько, чтобы окончательно проснуться, прийти в себя и призадуматься. А сразу так понять, чего она от меня хотела, моя бедная голова наотрез отказывалась. Я решила, что утро вечера мудрёнее, и заснула с приятным чувством, что меня ждёт таинственное, волнующее приключение.

* * *

Минут сорок пять я прождала в «Европейском» со стоическим хладнокровием. В полдевятого начала нервничать, тем более что уже не представляла, чем ещё можно себя занять в дамском туалете. Я поднялась наверх и позвонила Алиции, совсем не надеясь, что она отзовётся.

Так и есть, отозвалась не Алиция, а какой-то тип. Уточнив номер, я попросила к телефону пани Хансен.

— А кто говорит?

— Подруга.

— Ваша фамилия?

— Хмелевская, — непроизвольно назвалась я, растерявшись от нахрапистого тона.

Что это значит? Алиция решилась на особые меры предосторожности?

— По какому делу? — спросили на другом конце провода с той же беспардонностью. Терпение моё лопнуло.

— Простите, но я бы хотела поговорить с пани Хансен, — ответила я — на всякий случай вежливо, но столь же нахраписто. — Извольте позвать её.

— По какому делу вы хотите с нею говорить? Тут я уж завелась. Буду ещё всякому докладывать! Перебьётся!

— Извините, но это я скажу не вам, а пани Хансен. Я вас знать не знаю. Окажите любезность, позовите её наконец, если она дома.

— Пани Хансен к телефону не подойдёт. Зачем она вам нужна?

Вот недоразвитый! И где только Алиция откопала такого? Бесполезно с ним спорить, может, Алиции вообще нет дома, а это, чего доброго, взломщик. Вот незадача, мне ведь позарез надо с ней переговорить, и как можно скорее. Я без слов повесила трубку, не нанималась же я пикироваться с этим нахалом. Что делать? Ехать к ней? Не испортить бы всю обедню… Мы ведь договаривались не показываться вместе. Ну не напали же на неё там бандиты, зачем бы они откликались, да ещё так глупо!

Все больше беспокоясь, я решила позвонить её сестре — она жила в том же доме, этажом ниже, и могла что-то знать. Могла на крайний случай подняться наверх и проверить. Надо только поделикатней заинтересовать её ситуацией.

— Добрый день, — как можно беззаботней прощебетала я. — Вы случайно не в курсе, что там происходит у Алиции? Никак не удаётся поговорить с ней по телефону, там вроде люди?..

Трубка какое-то время безмолвствовала, а потом неожиданно разразилась странным каскадом звуков. Сестра Алиции плакала!

— А вы ничего не знаете? — простонала она срывающимся голосом. — Вам уже никогда не удастся с нею поговорить. Алиции больше нет! Её убили! Сегодня ночью! Боже мой. Боже мой!..

Алиции больше нет…

Невозможно! Алиция мертва? Убита?.. Сегодня ночью! Господи милосердный!

Трубка что-то бубнила, я её выпустила из рук и привалилась к стойке гардероба в «Европейском», всеми силами стараясь оградить своё сознание от страшной новости. Идиотская шутка, я не хочу, не согласна, я никогда не смирюсь с тем, что это правда!!!

Алиция умерла… Сегодня ночью…

Сегодня ночью она мне звонила. Наказывала что-то запомнить! Что-то важное! О чем-то просила!

«…приходи посмотреть на меня перед выносом тела…» Какое-то время в моей голове непрерывно гудели эти слова — все равно как труба в Судный день. Абсурдная просьба наполнилась вдруг трагическим смыслом. Посмотреть на её тело перед выносом…

Что это было, предчувствие или уверенность? Что она имела в виду? Чего-то хотела от меня, надо обязательно исполнить её просьбу! Она боялась сказать по телефону в открытую, рассчитывала на мою догадливость. Посмотреть на её тело… На тело?.. Перед выносом… Перед выносом! Она хотела, чтобы я как можно скорей оказалась в её квартире, сразу же после её смерти. Что-то у неё там дома есть… Надо непременно туда попасть! Но как?!

Милиция уже там и, конечно, ни единой живой души не пропустит. Потом квартиру опечатают, впрочем, «потом» уже будет все равно, мне надо там быть до выноса тела! Значит, ещё сегодня. То есть уже сейчас. Что делать? Милиция…

И правда, милиция!!!

Я наконец вышла из ступора. Единственный человек, который может помочь, — это майор. Стоящий мужик, умница каких мало, всегда с пониманием относился ко всяким моим завихрениям. Прекрасно меня знает и может оказаться полезным…

Необходимость срочно действовать слегка привела меня в чувство. Сейчас не до стрессов, оставлю их на потом… Я стала лихорадочно рыться в сумке и наконец выудила записную книжку, где был записан телефон Центрального управления.

Без труда, с помощью невинной уловки мне удалось узнать, что майор сейчас не где-нибудь, а как раз в квартире Алиции. Я перезвонила туда и попросила его к телефону. Ясно, майор не из простачков, ему лапшу на уши не повесишь, ему придётся приоткрыть хотя бы часть правды, а там он, глядишь, и сам докопается.

— Пан майор, — сказала я, — понимаю, что это противоречит всем вашим правилам, но заклинаю вас, позвольте мне к вам туда прийти! Алиция была ближайшей моей подругой и настойчиво просила меня об этом!

— О чем она вас просила?

— Просила, если неожиданно умрёт, чтобы я пришла на неё, мёртвую, посмотреть. Ещё у неё дома. Пан майор, Алиции я обязана как никому на этом свете! Я должна!.. Ходите там за мной по пятам, не спускайте с меня глаз, свяжите мне, наконец, руки, суньте в рот кляп, но позвольте прийти!!!

— Вы с ней дружили? И давно её знаете?

— Давно. Постойте, соображу… десять лет.

— Хорошо, приходите, — помолчав, согласился майор.

— Спасибо, через пять минут буду!

Я нисколько не сомневалась, что майор сейчас автоматически включил меня в круг подозреваемых — вместе со всеми другими её знакомыми. Ясно, он согласился в надежде, что я сделаю или скажу что-то такое, что выведет его на след. Вдруг постараюсь спрятать или уничтожить какую-нибудь улику? А я рассчитывала на эту его надежду — и не прогадала. Пока ещё мне и самой было невдомёк, что там надо сделать и как себя повести.

Не знаю, как я добралась от отеля «Европейский» до квартиры Алиции на Мокотове. Людей, только что потерявших близкого человека, на пушечный выстрел нельзя подпускать к рулю.

Майор предупредил охрану, и я попала в квартиру без всяких проволочек. Вошла и нерешительно остановилась в прихожей.

— Добрый день, пани Иоанна, — любезно встретил меня майор. — Проходите. Почему вашей подруге взбрела в голову такая странная мысль — что вы должны посмотреть на её труп?

Я тяжело вздохнула. Предвидя такой вопрос, я загодя, уже по дороге, придумала ответ.

— У неё был навязчивый страх, — уныло объявила я. — Вы ничего не знаете? Её мать скоропостижно скончалась здесь же, в этом доме, сидя в кресле, когда Алиция где-то себе развлекалась. На неё это страшно подействовало. С тех пор она все время боялась, что умрёт вот так же по-сиротски. Частенько, бывало, твердила: хоть бы нашлась рядом какая-нибудь живая душа, чтобы в последний раз бросила на меня в моем доме сострадательный взгляд. Ну и поручила это мне — видимо, рассчитывала на моё сострадание.

— А когда она об этом вас попросила? Я не сразу ответила, сначала прошла в комнату. Алиция лежала на диване совсем одетая, с таким видом, будто спала. Мне, правда, не так уж много довелось повидать покойников, но ни один из них не производил впечатление живого. А у Алиции даже цвет лица не изменился. Глаза раскрыты, никаких следов тревоги, страха, никаких признаков насильственной смерти. Неестественной казалась разве что поза: она лежала навзничь. Алиция могла спать в любом положении, только не на спине.

— Вы уверены, что она мертва? — спросила я тихо, с какой-то отчаянной, идиотской надеждой.

— Абсолютно уверен, — отрезал майор. — Можете к ней прикоснуться.

Я решила прикоснуться к руке, иначе всю оставшуюся жизнь сомневалась бы, не похоронили ли её живьём. Да, она мертва…

Алиция… Алиция, которая всегда была воплощением жизнелюбия, Алиция, которую я ждала сегодня в отёле «Европейский», чтобы помочь ей… Я ничуть не преувеличивала, когда сказала майору, что она сделала для меня больше, чем кто-либо на этом свете! Совершенно бескорыстно, из одной дружбы, оказала мне однажды такую бесценную услугу, на какую только человек способен. Алиции я буду век благодарна, для неё готова на все возможное и невозможное… Алиция просила у меня помощи… Эта её просьба для меня закон и сейчас, да что там — до конца, пока сама я жива…

Так уж получается: вдруг умирает человек — пусть чужой тебе, но перед которым ты был в долгу, которому был чем-то обязан, и вот ты места себе не находишь, мучительно гадая, что же теперь делать с не оплаченным тобой векселем. Навсегда оказываешься обречённым на сожаления, а то и на чувство вины. За свою жизнь Алиция не дождалась от меня и десятой доли того добра, какое сделала мне! И сейчас, после её смерти, я обязана вернуть ей долг…

Что-то она от меня хотела. Не успела сказать, надеялась, что я своим умом дойду. Похоже, она поручила мне разобраться с делом, в котором увязла и которое ей самой оказалось не по силам. Я вспомнила выражение мрачной ненависти у неё в глазах — это у неё-то, у Алиции!..

«Приходи посмотреть на меня перед выносом тела…» Ну вот я здесь, в её квартире. Что, что я должна… что должна? Найти? Взять на сохранение? Ума не приложу…

— Простите?.. — я отвела глаза от Алиции — кажется, майор о чем-то спросил. — Вы что-то сказали?

— Да так, поинтересовался, когда она говорила с вами насчёт этого посмертного визита.

— Не знаю, — сказала я, глядя на него невменяемым взглядом. — Здесь можно курить?

Я пыталась выиграть время. Невменяемый вид дался мне без труда, я и так была почти что в беспамятстве. Как поступить, выложить ему всю правду или, может, наоборот — во имя Алиции скрывать сколько удастся? Майор поднёс спичку, выжидательно вглядываясь в меня, — нечего и сомневаться, свой вопрос он будет повторять до изнеможения. Ладно уж, пощажу его.

— Какое-то время тому назад, — ответила я, можно сказать, не кривя душой. — Она упоминала об этом не единожды.

Если правда и всплывёт наружу, отговорюсь тем, что со сна плохо соображала. Она позвонила мне ночью, отсюда моя забывчивость, а тем более учитывая такое потрясение…

— А когда вы последний раз с нею виделись?

— Вчера вечером, — срывающимся голосом пробормотала я, живо представив себе последнюю нашу встречу. — Здесь, у неё.

В этом можно признаться, да они и без меня установят. Моими отпечатками пальцев тут все изукрашено. Хотя бы тот же коробок с кнопками…

Ну на что, на что мне надо обратить внимание?! Неужели ей трудно было выразиться пояснее?

Я огляделась. В комнате все оставалось так же, как и вчера. Майор ненароком сам мне помог.

— Осмотритесь здесь, только ни к чему не прикасайтесь, — предложил он. — Может быть, что-то вам покажется странным. Может, что-то со вчерашнего дня изменилось. Когда вы здесь были?

— Я приехала после восьми и сидела недолго, пожалуй, не больше часа. Но ручаться не буду, на часы не смотрела.

Подойдя к соседней комнате, я на пороге остановилась. И не только потому, что хотела посмотреть на сучок в косяке. Он у меня сразу вылетел из головы, как только мой взгляд случайно упал на стену с крюком и кастаньетами. Чуть пониже, на светлой, свежеокрашенной поверхности гвоздём или каким-то другим острым предметом было нацарапано:

1. Прачечная!!!

2. Прадедовский кофр!

3. Запастись ключом!

4. Найти конверт!

Как вкопанная застыла я на пороге, вылупив глаза на послание. Инструкция по пунктам, один за другим. Чего ещё искать, вчера здесь этого не было, вчера стена была девственно чистой. Вот оно, вот зачем Алиция велела мне прийти немедленно — ради завещания на стене! Я с ходу его поняла — с начала и до конца.

— Кстати, — сказал майор, — ваша подруга всегда так делала — царапала себе пометки на стене?

Я отвернулась от надписи и скорбно покачала головой, осматриваясь уже больше для видимости. Решение было принято. Ни за что на свете правду не говорить. Надпись на стене подтверждала мои самые худшие предположения.

— От Алиции всего можно было ожидать, — нашлась я. — Что касается всяких пометок на память, тут она не знала удержу. Могла записывать на клочках не больше почтовой марки, которые потом, терялись, могла — аршинными буквами на плакатных листах. А ради чего-то очень уж важного запросто оклеила бы записками всю квартиру.

— Но это уж, по-моему, чересчур — так вот испортить покрашенную стену. Вы уверены, что это её рук дело?

— Абсолютно, — с чистой совестью заверила я. — Мне у неё и не такое доводилось видеть!

— А вчера вечером надпись была? На этот раз уклончивые ответы мне не помогут, какой дурак поверит, что я проморгала подобное украшение интерьера, если оно при мне уже имелось? Хорошо бы, конечно, ответить утвердительно, но очень уж свежими выглядели царапины. Лучше не рисковать.

— Точно помню, что нет. Но Алиция была в растрёпанных чувствах — случайно нашла забытый эскиз, который ей требовалось срочно закончить и отдать. После такого прокола небось и решила сделать себе монументальную зарубку на память.

— Прачечная, — вслух прочитал майор. — Прадедовский кофр. Запастись ключом, найти конверт. Две последние записи более-менее понятны, а что означают первые?

Страшный человек, сразу ухватился за самое главное! Или у них у всех такой нюх?

— Прачечную тоже можно объяснить, — протянула я в раздумье. — Что-то сдать, получить. — А кофр… Кто знает, вообще-то был у неё старый семейный сундук, здоровенная такая махина, обитая жестью. Понятия не имею, где она его держала. Может, собиралась что-то о ним сделать?

— Положим. Возможно. Оглядитесь повнимательней, вдруг ещё что-нибудь любопытное бросится вам в глаза.

Я стала осматриваться, начав, естественно, не с дверного косяка. Письменный стол и его окрестности сохранили вид побоища, правда, сейчас картина была намного эффектнее, чем вчера. Как будто все это каким-то непостижимым образом побывало в аэродинамической трубе. Кто тут потрудился в поте лица? Убийца? А может, сама Алиция искала в спешке что-то важное? Сказать майору?..

Высматривая якобы пепельницу, я скользнула глазом по дверному косяку. Сучок торчал на своём месте, но теперь уже в нем не было ничего необычного — почтённый, невинный деревянный сук, вот разве что чересчур свободно сидел в своём пазу.

Словно усох больше, чем сама доска. Микрофона как не бывало.

Я не знала, что и подумать. А вдруг вчера у меня случилась галлюцинация?

— Ничего такого не вижу, — неуверенно доложила я майору. — Во всяком случае, ничего, бросающегося в глаза. Вот только на столе бардак чуть больше обыкновенного. Да, ещё эти свечи…

— Свечи? — вскинулся майор, отводя заворожённый взгляд от стола.

Красные свечи, те самые, которые Алиция вчера вытащила из шкафа, теперь лежали на столике горкой мелких стружек. Такое впечатление, будто их настрогали тонкими слоями, но перед тем, как попасть в чьи-то варварские руки, свечи ещё некоторое время горели. Рядом с этой кучкой опилок стояла пустая чашка из-под кофе.

Кстати, а мы кофе пили? Да нет же, Алиция сварила его на кухне, принесла в комнату, но так и не разлила.

— Что-то тут не так, — честно сказала я майору — мало ли какая информация ему пригодится. — Чашка не на месте.

— Минуточку, — как-то уж очень ласково протянул майор. — Вот это самое, что творится на столе, и есть «бардак чуть больше обыкновенного»?

— Ох, вы знаете, у людей, имеющих дело с графикой и чертежами, это сходит за обычный рабочий беспорядок. Что для нормального человека бардак, то для нас, грешных, просто набор необходимых вещей. Хотя беспорядка сейчас больше, чем нужно…

— Ага, — с облегчением перевёл дух майор, — какое счастье, что у меня в семье никто не занимается графикой. Так что там со свечами и с чашкой?

Я поделилась с ним своими соображениями насчёт свечей, и майор с интересом склонился над странной кучкой мусора.

— А почему вы считаете, что чашки здесь не должно быть?

— Кофе мы не пили. Алиция сварила, но потом вспомнила о срочной работе…

Тут я осеклась, внезапно сообразив, что этот забытый эскиз — лишь моя выдумка, способная все порядком запугать, но было уже поздно. Ничего не оставалось, как на ходу сочинять дальше.

— …и мне пришлось уйти. Про кофе я совсем позабыла. Но если Алиция и пила его одна — а чашка, как видите, одна, — то, скорей всего, не здесь, не за столиком. Не могла же она угощаться, будто не у себя дома. Чашка должна стоять либо на кухне, либо у кровати, либо на письменном столе.

— А эти свечи вы вчера зажигали?

— Нет. Алиция вынула их из шкафа, не знаю зачем, и положила на столик, даже не вставив в подсвечники.

— Но видно, что свечи горели. Это наводит на мысль о госте.

— И одна, при госте, кофе пила? А если угощала, то пила и сама. Без кофе она жить не могла.

— Положим, у неё был кто-то, кто кофе не пьёт…

— Угостила бы чаем. Чем-нибудь напоила бы, да хоть кефиром! Нет, тут что-то не так.

Я и в самом деле считала, что с этой чашкой и свечками дело нечисто — ну кому и какого черта понадобилось так их расковырять? Заодно я надеялась с их помощью отвлечь майора от настенной скрижали. Ведь ему проще простого увязать эти загадочные письмена с её странной просьбой ко мне. А там уж, сколько ни строй из себя непонятливую дурочку, своей мёртвой хватки он не ослабит. Сам он их не расшифрует, тут опасаться нечего, Алиция перед смертью проявила чудеса интеллекта. Надпись была сформулирована столь гениально, что однозначно воспринималась как пометки на память, и лишь одна я могла её разгадать.

Оставив майора в глубокой задумчивости над чашкой, остатками свечей и бардаком на столе, я вернулась в переднюю комнату, чтобы ещё раз взглянуть на Алицию. Может быть, способ, каким её убили, тоже мне что-нибудь подскажет?

— Как она, собственно, погибла? — спросила я у майора, который, увы, тенью последовал за мной.

— Убита каким-то узким ножом или кинжалом. Орудие убийства мы пока не нашли, но ясно, что лезвие было очень узкое и очень острое. Ударили прямо в сердце, со знанием анатомии, жертва, скорей всего, в этот момент лежала.

— Что?! Вот так лежала и ждала, чтоб её прикончили?

— Очевидно, она перед тем приняла снотворное.

— Вздор! — отрезала я. — Алиция ничего такого никогда не принимала! От нервов — ещё куда ни шло, но не от бессонницы! Да ещё вчера!

— А что такого было «вчера»? Я неуверенно покосилась на него.

— Вчера у неё работы хватало по горло. Из-за этого я и ушла так рано. А сегодняшний день был у неё по минутам расписан. Не могла она принимать снотворное, зная… зная, что на ней висит столько дел.

— Быть может, приняла не по своей воле.

— По ошибке? Вряд ли она вообще держала его в доме. Говорю же вам, снотворным она не пользовалась.

— Я хотел сказать, — осторожно протянул майор, — возможно, лекарство кто-то ей дал в еде или в питьё… кто-то, кому очень нужно было, чтобы она крепко заснула.

Я в изумлении уставилась на него, но вскоре, поражённая пришедшей мне в голову мыслью, перестала его замечать. Ну конечно, способ, каким с нею разделались, тоже мог бы подсказать… Но что именно?

Я уселась в кресло и призадумалась.

Ясно, кто-то сюда приходил. После моего ухода, но ещё до её звонка ко мне. Этот визит окончательно убедил Алицию, что дела её плохи. Не дожидаясь условленной встречи, она оставила мне инструкцию на стене и наказала прийти как можно скорее, чтобы я успела прочитать. Не будь этого звонка, ещё неизвестно, когда бы я к ней попала… Своё послание она, конечно, нацарапала на всякий случай, наверняка надеялась спастись. Должно быть, помешало нечто совсем непредвиденное. Кто-кто, а уж Алиция не ждала бы сложа руки своего конца, не из тех она овечек, которые покорно идут на заклание!

Снотворное! Его подсыпал тот гость. Пришёл, дал ей снотворное и ушёл. Должен был уйти, иначе как бы Алиция нацарапала эту надпись и позвонила мне? А потом вернулся…

Да, но разговаривала она со мной совсем не сонная. Это я клевала носом, чего себе в жизни не прощу. У-у, фефела несчастная!.. Значит, она говорила со мной, ещё ничего такого не съев и не выпив. Хотя я не разбираюсь в барбитуратах, наверняка есть среди них и с отсроченным действием. Интересно, а следы обнаружены? Возможно, ей подсыпали что-то в кофе, а выпила она его позже.

Зачем убийце понадобилось, чтобы Алиция уснула после его ухода? А затем, чтобы вернуться и убить её. Но почему он не сделал этого сразу? Оставил её в добром здравии, позволил кое-что предпринять… Вот-вот! Интересовался, что она станет делать, напуганная его приходом! Хотел таким образом что-то выведать!

Так кто же это все-таки был? Тот, о ком она слишком много знала, или тот, кто хотел сам о чем-то узнать?

Меня вдруг бросило в дрожь. Может, теперь я тоже слишком много знаю? Как ни прикидывай, выходит, что надо держать язык за зубами. Ни в чем не признаваться! Строить из себя дуру набитую! Ну, тут уж я справлюсь…

Стоп! Есть ещё одно объяснение, простенькое и понятное. Алиция держалась начеку, так просто не далась бы — могла поднять крик, сопротивляться… Убийца хотел сделать своё чёрное дело без лишнего шума. Или ему зачем-то понадобилось уйти… Скажем, показаться свидетелям… Пока ещё Алиция была жива…

В голове у меня всплыли всякие соображения насчёт алиби, которое он таким путём хотел себе состряпать. Но я сразу запуталась. Ведь ему все равно надо было вернуться. Получается глупо.

Как он подсунул ей снотворное? Ну, тут додуматься нетрудно, влил или подмешал во что-то, что она непременно должна была выпить, съесть. Что это могло быть? Конечно же, кофе. Кофе уж точно, а ещё зубная паста, сигареты, яйца… Если он сделал ставку на ужин, то насчёт яиц мог не сомневаться — яйца были её слабостью.

Я вдруг стала сбиваться с мысли — оказалось, из-за того, что майор о чем-то меня спрашивает. Но переключиться с яиц так и не сумела.

— Яйца, — вырвалось у меня по инерции. — Может, где-то найдётся скорлупа, проверьте, пожалуйста.

— Вы это о чем? — удивился майор.

Я кое-как привела мысли в порядок и коротко выложила свои соображения насчёт того, как Алиция могла принять снотворное, изо всех сил стараясь не проговориться о телефонном звонке. Майор задумался.

— Ну что ж, возможно, вы правы. Пока ещё ничего не установлено, нет анализов. Яйца, вы говорите?

Он пошёл было на кухню, но на пороге остановился, не решаясь выпускать меня из виду, и послал на исследование мусора своих подчинённых. Потеряв нить рассуждений, я теперь наблюдала за его действиями.

— Доктора Гржибека все ещё нет? — обратился он к кому-то в прихожей.

— Нет, — ответили оттуда. — Сегодня мы его уже не разыщем. Так как, гражданин майор, будем убирать тело?

— Да надо бы. Подождём немного, пока все здесь не закончим, и тогда уж везите в морг. Вскрытие придётся отложить до завтра.

Меня всю затрясло от этих слов, нечеловеческим усилием я отогнала от себя жуткую картину:

Алиция, а над ней прозектор. Майор снова обратился ко мне:

— У меня к вам просьба. Позвольте заодно взять у вас отпечатки пальцев. Кому-то другому я бы подсунул для этого что-нибудь подержать, но с вами мне нечего ломать комедию, верно?

— Да я и сама хотела предложить, я тут, по-моему, все перелапала. Сразу же, без лишних хлопот, можете меня исключить.

В недобрый час дёрнул меня черт за язык. Знать бы, сколько ещё предстоит хлопот, каким окажется это «исключение», бежала бы куда подальше. Но ясновидением я не отличалась, так что со спокойной душой снова погрузилась в свои догадки и домыслы.

Убийца забрал с собой микрофон, воткнутый вместо сучка в дверной косяк. Галлюцинации тут ни при чем, тогда я ещё была в полном здравии и рассудке, ум за разум у меня начинает заходить только сейчас. Возможно, в квартире имелся не один микрофон, возможно, всю её нашпиговали разной подслушивающей дрянью. Теперь-то уж поздно гадать. Где он прятал магнитофон? Скорей всего, в каком-нибудь доступном месте — если вообще им пользовался…

Какого черта раскрошили свечи?

И кто раскрошил? Алиция? Преступник? Сколько времени они горели?

Вот где в первую очередь надо разобраться. Кому и для чего понадобилось превратить в груду стружек красивые красные свечи? Ничего конкретного в голову не приходило, но чутьё подсказывало, что здесь можно ухватить ниточку, ведущую к клубку. На всякий случай майору об этом лучше не говорить.

Я прошла в другую комнату, якобы заинтересовавшись свалкой на письменном столе. Подсев к столику, напустила на себя задумчивость и вроде бы случайно уставилась на красный холмик. Да, их зажигали, невооружённым глазом видно. Сравнить бы остатки с теми целыми, что у меня дома! Увы, даже сгрести эти стружки в подобие свечи нельзя, майор велел ни к чему не прикасаться.

Мало что от них осталось, и на половину свечи не наберётся. От силы на треть. Часа три горели, ну три с половиной. Наверно, она их зажгла, когда пришёл этот… гость.

Побыл, ушёл, вернулся… Почему надпись на стене не тронул? Дурацкий вопрос, а что бы он с нею сделал? Забрал бы стенку с собой? Счищать бы пришлось до утра. Но не мог же он не заметить, что надпись появилась после его ухода! Наверняка пытался понять, что это значит. Добро бы человек посторонний, но если он в её дела посвящён…

Я чуть не взвилась в кресле. Силы небесные, а вдруг он все ПОНЯЛ?

Майор в это время снимал у меня отпечатки пальцев. Что-то говорил мне, я что-то отвечала, наверно, невпопад. Ужасная мысль парализовала мозг: если этот подонок понял смысл завещания, он, конечно, понял и то, что предназначено оно МНЕ!

И если он не законченный идиот — а все доказывает, увы, обратное, — ему известно, что я сейчас здесь, что завещание я прочла, приняла к сведению, ему ясно, что над его головой нависла смертельная опасность. И теперь он готов на эту самую голову встать, лишь бы отвести от неё опасность. Он постарается опередить меня! Ну, это мы ещё посмотрим. Ещё неизвестно, кто кого. Времени, правда, у меня в обрез, надо срочно проделать все, что мне наказала Алиция.

Но как?!!

Конверт, который мне нужно найти, лежит в прадедовском кофре. Кофр стоит в прачечной, а прачечная находится на чердаке одного старого дома в Копенгагене. В Копенгагене на площади Святой Анны…

— Поздновато ухе, — сказал майор, — но хорошо бы вам прямо сегодня съездить со мной для дачи показаний. Пока ещё все свежо в памяти.

Я безмерно майору симпатизировала. Я больше всего на свете хотела бы разоблачить и наказать убийцу. Но чего бы я меньше всего сейчас хотела, так это ехать к нему для дачи показаний.

Я не владела собой, не владела мимикой, паническое моё состояние заметил бы и слепой, а мне надо было стоять насмерть, не проговориться ни словом. Притом пытать меня будет не кто иной, как майор — у него-то и пень заговорит.

— А может, нам поехать на моей машине? — только и спросила я обречённо. — А то мне некуда её девать.

Майор согласился сразу же.

— Хорошая машина, — воздал он по дороге должное моему «вольво». — За границей куплена?

Я кивнула головой и чуть было не брякнула «заработана потом и кровью», но вовремя прикусила язык. Странной истории её приобретения касаться незачем, потом и кровью здесь и не пахнет, а всякого вранья мне предстоит нагородить ещё столько, что лучше пока обойтись без него, И вообще незачем мне без особой надобности рот раскрывать. Молчание — золото!

В управлении мне принесли кофе, я закурила сигарету и постаралась мобилизовать все свои умственные способности. Насколько я знаю майора, глаз у него намётанный, сразу заметит, что душа у меня отчего-то не лежит к правде, но тут уж ничего не поделаешь.

— Вы были к своей подруге очень привязаны? — спросил он скорее утвердительно.

Вопрос поверг меня в изумление: что он такое спрашивает? Была ли я к ней привязана?!

— Сказать — привязана, значит, не сказать ничего, — возмутилась я. — Алиция была для меня не просто подругой. Она была… Она была человеком, которому я доверяла больше, чем самой себе… Погодите, погодите, я все-таки не железная…

Я вдруг представила себе, что Алиции больше нет, и пришла в такое отчаяние, что чуть волком не взвыла прямо здесь, в милицейском кабинете. Но не затем я сюда приехала. Алиция возложила на меня исполнение последней своей воли, доверилась мне, и я не я буду, если подведу её. А того, кто её убил, задушу собственными руками.

Майор присматривался ко мне с участием.

— Я так понимаю, вы очень заинтересованы в поимке убийцы? — с мягкой проникновенностью сказал он.

— Вы правильно понимаете, — ответила я ему не менее проникновенно.

— Тогда перейдём к делу. Когда вы виделись с вашей подругой в последний раз? Желательно поточнее.

Я честно и добросовестно прикинула время, и у меня получилось, что мы попрощались вскоре после девяти. Скрывать тут нечего, а майору может сгодиться. Сократив наш разговор, я сообщила, что мы обсуждали главным образом проблемы квартирного ремонта и станковой живописи, поскольку Алиция собиралась повесить на стену что-нибудь подходящее. Собственно, против истины я не очень и погрешила.

— Потом Алиция пошла приготовить кофе, — продолжала я. — Заварила его в термосе — у неё такой термос особый — и принесла в комнату, но разлить не успела. Стала рыться в столе, искала фотографии — хотела показать, — и тут наткнулась на забытый заказ. Какой-то эскиз. Она должна была срочно его доделать, чтобы отдать утром, ну я и ушла, решив не мешать. Помнится, она ещё сказала, что завтра у неё пропасть дел.

Для верности я точно держалась диалога, который мы разыграли перед тем сучком в косяке. Мало ли что… Чем дальше я несла околесицу, тем больше впадала в уныние, все яснее представляя, какие кошмарные трудности ждут меня впереди. Как найти того типа, который ей делал ремонт? А ведь он может оказаться в этом деле нужной ниточкой. Да что ниточкой — верёвкой, морским канатом! А как мне выбраться из Варшавы? Как выйти на людей, с которыми она последнее время общалась?

— После вашего ухода кто-то у неё был, — сказал майор. — Согласен, эта одинокая чашка воспринимается странно. — Как вы считаете, кто мог к ней зайти? Ведь не обязательно убийца.

— Не имею понятия. Возможно, какой-то уважаемый ею человек — ради него она даже свечи зажгла. Или, наоборот, из тех, кто всегда в тягость. Про таких не знаешь, чем их занять, вот и ставишь от нечего делать свечу.

— Либо начинаешь кромсать её на куски… Кто из ваших знакомых подходит к такой ситуации? Я быстро прикинула.

— Да считайте с полгорода. Чего-чего, а знакомыми Алицию судьба не обидела. Если надо, я, конечно, могу вычислить всех её приятелей и знакомых, всех, кого она любила, но не вижу смысла. Для вас, по-моему, это плёвое дело, а я даже не знаю их фамилий, не говоря уж об адресах.

— А как насчёт тех, которые были ей в тягость?

— Тут я ничем помочь не могу.

— А разве у пани Хансен врагов не имелось?

— О врагах ничего не знаю. Вообще-то её все любили. Редкой души человек, кому только не помогала…

— Допустим. Но не убил же её кто-то просто с улицы, без всякой причины. Она не упоминала при вас, что кого-то боится?

До сих пор разговор с майором катился на удивление гладко. И вот наконец задан вопрос, прозвучавший сигналом тревоги.

— Говорила, что последнее время нервничает, но почему — не сказала.

Пришлось признаться, а что делать — все равно они обнаружат мою успокоительную микстуру. Кто поверит, чтобы человек пил такую гадость себе в удовольствие? А через фамилию врача на прописи выйдут на меня. Ну ничего, главное — быть начеку и не врать без надобности.

— И вы не расспрашивали? — удивился майор.

— Не особенно. Решила, что из-за свадьбы. Зря, конечно, я брякнула насчёт свадьбы. Но не отмалчиваться же.

— Какой такой свадьбы?

— Её собственной. Она собиралась замуж за одного… гм, человека… точнее, иностранца. Из Дании. Уже с год собиралась, да все что-то мешало. Кажется, каких-то бумаг не хватало. Она этим занималась, но так, с прохладцей. По-моему, сама ещё не определилась, хочется ли ей замуж.

Все это я старалась выложить майору под видом светских сплетён. А он слушал и явно мотал на ус, что меня очень угнетало.

— А зачем вы ей сегодня звонили? По какому делу?

— Мы с ней договорились встретиться в «Европейском», если она наконец освободится. Вчера я ушла слишком неожиданно, а мы, знаете ли, не виделись целую вечность, я три недели как вернулась из-за границы.

Не успела я договорить, как поняла, что сболтнула лишнее. Они, конечно, и без меня узнают, но лучше позже, когда я приду в себя и продумаю тактику.

— Целую вечность — это сколько?

— Полгода.

— Вы пробыли за границей полгода? Вот и попалась.

— Нет, больше. Около года.

— А до того были вместе?

— Ну, какое-то время. Алиция уже там обосновалась, когда я приехала.

— Там — это где?

— В Копенгагене.

— А чем пани Алиция занималась в Копенгагене?

— Работала, естественно. И по случаю нашла себе жениха.

— А не было ли там у неё недоброжелателей? Ну как мне на этот раз выкручиваться?!

— Не знаю, — сказала я уклончиво. — Погодите, может, что вспомню.

Имею же я право, отвечая, задумываться. Скорей всего, ниточка тянется из Копенгагена. Что это был за тип, которого Алиция все время старалась там избегать? Стоп, я ведь именно там видела…

Мне вдруг вспомнилось, где я видела профиль человека, сидевшего в синем «опеле», и меня чуть удар не хватил. Вот ух вовремя осенило! Я представила его так явственно, как если бы это он сидел сейчас напротив меня. Боже милостивый, это он, тот самый!

Ну мыслимо ли, чтобы бредовая история, которая там со мной стряслась, имела отношение к Алиции? Неужели?.. Караул!!!

Наконец я обрела дар речи:

— Нет, ничего такого не знаю. Мы с нею доверяли друг другу без того, чтобы залезать человеку в душу. Алиция вполне могла иметь знакомства, о которых мне не известно.

— Ну хорошо, — сказал майор, помолчав. — Какие ещё изменениями заметили в квартире пани Хансен?

— Видите ли, меня сбил с толку порошок, которым вы все обсыпали. Ну этот, для отпечатков пальцев. О свечах и подозрительной чашке я уже сказала, а ещё мне кажется, что Алицию на диван положили. Сама она никогда в такой позе не спала — говорила, на спине её мучают кошмары. Письменный стол мне тоже не нравится, с него вполне могло что-то пропасть. Вчера был больший порядок. Кстати, во сколько точно её убили? Если, конечно, не секрет…

— Между часом и тремя ночи.

— И он смог в такое время войти? Ведь привратник на ночь подъезд закрывает!

— Мы все проверим. Больше ничего не добавите?

Я глубоко и совершенно непритворно задумалась, поскольку сама понимала, что из моих ответов каши не сваришь. Увы, на ум приходило как раз то, что надо было скрывать всеми силами.

— Сдаюсь, выдохлась. В голове хоть шаром покати.

— Тогда, чтобы совсем вас не уморить, на сегодня и закруглимся. Постарайтесь припомнить все, что может иметь отношение к этой истории — здесь и в Дании. Даже самые незначительные детали. Вдруг какая-нибудь окажется важной.

— Меня вызовут или самой явиться? — с облегчением спросила я, поднимаясь.

— Посмотрим. Наверняка вы мне ещё понадобитесь, а если что вспомните, звоните сразу же. Прошу передать от меня привет пану прокурору.

— Вы знакомы с ним? — удивилась я. Майор слегка усмехнулся.

— Мы знаем друг друга ещё с тех времён, когда он работал в следственном управлении. Даже как-то вели одно дело. Я очень его ценю.

— Спасибо, с удовольствием передам. «Только этого мне не хватало», — мрачно подумала я, стараясь на прощание придать лицу любезное выражение. Вряд ли у меня получилось, но уже на все было наплевать. Хотелось одного — поскорее скрыться с его глаз! Странно, что он допрашивал меня по верхам — не давил, не влезал в подробности, не задерживал. Ох, не к добру это!

* * *

— Позволь спросить, где тебя носило? — недовольно воззрился на меня Дьявол.

Только перешагнув родимый порог, я почувствовала, что смертельно, безнадёжно устала. Даже ужас и отчаяние слегка притупились. Привалившись к двери, я смотрела на него с тоской: пытка ещё не кончена, теперь вот и перед ним играй в прятки.

Дьявол… Ухе три года несла я этот свой крест — с тех пор, как связало нас приснопамятное убийство в моей конторе, злосчастный плод моего воображения, материализовавшийся в убийство взаправдашнее[2].

В тяжкой битве, с переменным успехом идущей между нами на интимном фронте, его укрепляла духом нечистая сила, ну а меня… меня уж и не знаю что. Может, милосердное провидение. Оно-то и остепенило меня, подвигло на жизнь праведную, что позволяло блюсти с Дьяволом чистосердечие и к вранью не прибегать. При моей врождённой, прямо-таки патологической откровенности это было мне даже на руку, но, увы, не позволило приобрести во всяких женских хитростях сноровку. Зато уж Дьявол имел возможность досконально ознакомиться с моей биографией… Н-да, может, зря я считала, что Провидение ко мне благосклонно?

— Алиция умерла, — тихо сказала я.

— Что?!

— Алицию убили.

Дьявол смерил меня пристальным взглядом, точно прикидывая, сколько же это я успела, будучи в бегах, нашкодить, чтобы прикрываться такой дикой чушью.

— Что ты несёшь? — подозрительно спросил он. — Это шутка?

— А ты как думаешь?

Он снова впился в меня насторожённым взглядом. Наверно, вид у меня был неподходящий для шуток, потому что тень подозрения мигом слетела с его лица, и он вскочил с дивана.

— О Боже! Скорей присядь, а то грохнешься. Сейчас принесу тебе чаю. Алиция убита?! Когда? Кем?

— Не знаю. Вроде бы между часом и тремя ночи. Тебе привет от майора.

— Спасибо, — машинально кивнул он. — Не понимаю, ведь она ночью звонила тебе. Ты с ней говорила! С убитой?

Господи! Где мне взять сил, чтобы заново выдержать жуткое напряжение последних часов? Значит, он слышал?

— Что-о? — простонала я. — Ведь ты спал!

— Спал, да проснулся… Погоди, заварю тебе чаю.

Как быть, соврать, что звонила не Алиция, а какой-то забулдыга? Бесполезно! Может он мне помочь? Со своим чутьём и талантом — наверняка. Чего только не доводилось ему распутывать на моих глазах! Распутал бы и этот клубок.

Но могу ли я ему все рассказать? Исключено, ни в коем случае. Если вдруг всплывёт, что он что-то узнал от меня и скрыл, карьере его конец. Нечего и сомневаться, как миленький побежит докладывать в милицию. С таким же успехом я могу открыться и самому майору. В моем положении, а я себе не враг, остаётся одно: молчать как рыба и притворяться дурочкой. И так уж, наверно, наболтала лишнего…

Дьявол вернулся с чаем и потребовал полного отчёта. Вид у него был взволнованный, что случалось с ним крайне редко. Надо признать, ещё никогда в жизни не рассказывала я так глупо и бестолково, а ведь говорила-то не перед кем-нибудь — перед профессиональным прокурором, да ещё знающим меня как свои пять пальцев! Ну не пять, ну четыре…

Дьявол слушал молча и на редкость внимательно. В истерзанной моей голове зашевелилась смутная тревога. Уж очень он напоминал сейчас майора, тот с таким же вот самозабвением вслушивался в мой бессвязный лепет.

Я закончила, а он все молчал. Наконец изволил подать голос:

— Ты чего-то не договариваешь. Интересно, только мне или майору тоже? Зачем Алиция тебе звонила?

— С чего ты взял, что это была она? — попыталась я уйти от ответа.

— Не знаю, может, ты Алицией называла для конспирации какого-то своего хахаля. Хотя… ведь ты же думала, что я сплю…

— А тебе и полагалось спать, — возмущённо вылетело у меня. — Все у тебя не как у людей.

Под задумчивым взглядом Дьявола тревога в моей душе перерастала в панику, скрывать её уже почти не удавалось.

— Может, хватит?

— Что «хватит»?

— Темнить. Предупреждаю, если тебя упекут за ложные показания, на меня не надейся. Я умываю руки.

Уж этого он мог бы мне не говорить, ух кто-кто, а он бы все вверх дном перевернул, чтобы меня вызволить, окажись я в застенке за ложные показания или за что-то другое. Испугалась я вовсе не его угрозы.

— Какие ещё ложные показания, у тебя уже сдвиг по фазе. На профессиональной почве.

— Зачем Алиция тебе звонила?

Ну как тут не спятишь! Не затем я отделалась от одного допроса, вырвалась из лап майора, чтобы попасть в другие, куда более цепкие. Насколько труднее врать человеку, который знает нас обеих! Похоже, век не видать мне покоя!

— Не знаю. Не помню.

— Помнишь. Зачем Алиция тебе звонила?

— Отстань. Хотела встряхнуться. Работала, сон её одолел, вот и решила поднять свой тонус. Разговоры со мной, сам знаешь, способствуют повышению тонуса.

— Особенно у будущих жертв, — уточнил Дьявол и вдруг взмолился:

— Иоанна, хватит валять дурака. Дело чертовски скверное. Мне твой характер известен, наверно, втемяшила себе в башку, что сама найдёшь убийцу или что-то такое. Поверь, ничего у тебя не выйдет. Влипнешь в историю, а я заодно с тобой. Лучше скажи, зачем она тебе звонила — ночью, перед самой смертью?

Его слова насторожили меня. Откуда ему известно, что дело чертовски скверное?

— Ну что ты пристал как репей! Может, она хотела скоротать остаток жизни в приятном разговоре и выбрала, естественно, меня. Лучше скажи, во сколько это было, если случайно помнишь.

— Случайно помню. В двадцать минут второго. Сдаётся мне, за этим звонком много чего стоит. Честно тебя предупреждаю — если майор решит со мной побеседовать, я ему все расскажу. А ты признаешься, зачем она тебе звонила.

— Как бы не так! Я откажусь давать показания.

— Учти, за это сажают.

— Ох, испугалась! Меня сажать не за что. Ты же и подтвердишь, что я храпела у тебя под боком.

— Это не исключает подозрения в соучастии. Замалчивая правду, ты покрываешь убийцу.

— Спятил? Во-первых, бред собачий, а во-вторых, сам же говорил — ни за что ни про что не сажают, а то придётся потом выпускать, да ещё извиняться. Большой будет прокол для прокурорской твоей репутации.

— Слишком грамотной я тебя воспитал, — буркнул Дьявол. — На свою голову. Теперь рядом с тобой чувствую себя идиотом.

— Я тоже.

— И вообще — чересчур много ты знаешь.

— Подумаешь! — фыркнула я и осеклась: то же самое Алиция о себе говорила!..

Надо все хорошенько обмозговать. И как можно скорее, а то я, кажется, доболтаюсь. Но старайся не старайся, не получается скрыть, что знаю я больше, чем пытаюсь показать, а он отнюдь не слепой. Эх, посоветоваться бы с ним, обсудить, переложить эту ношу на его плечи… Райское блаженство! Увы, рай не для меня, мой интеллект обречён на адские муки!

— Уймись, заклинаю тебя, — взмолилась я. — Там майор, здесь ты — не многовато ли на бедную мою голову? Дай опомниться, а то я сейчас рехнусь и сама себя начну подозревать черт-те в чем. Или ты отстанешь от меня, или я сбегу из дому!

Наконец он хоть ненадолго от меня отцепился. Даже скрылся с глаз долой в ванной. Под шум воды я с облегчением перевела дух, закурила и стала прикидывать, что и как.

Где начало всей этой кошмарной истории, завершившейся убийством? Не знаю. Видимо, теряется где-то во мраке прошлого. Уходит в те времена, о которых Алиция неохотно говорила и неохотно вспоминала, хотя для неё они были светлым, счастливым пятном в её жизни. Годами великой, беззаветной любви к человеку, который того не стоил.

Мы с нею тогда ещё не знали друг друга, но о её романе потом я наслышалась предостаточно. Человек был женат, но это полбеды, хуже, что он оказался агентом иностранной разведки. Алиция, блестяще знавшая немецкий язык, познакомилась с ним, когда он служил культурным атташе в одном из западных посольств, и очень долго не догадывалась о побочной деятельности своего возлюбленного. Не знала она и о жене — факт её существования скрывался не менее тщательно. Обе эти тайны всплыли на свет Божий одновременно, в обстоятельствах весьма драматических, атташе поспешно отозвали, а Алицию ждали крупные неприятности. Вдобавок ко всему выяснилось, что великая эта любовь не совсем взаимна, возлюбленный добивался не столько её сердца, сколько сотрудничества. В последнем она категорически отказала, сердцем вроде бы тоже охладела, но у меня создалось впечатление, что остатки былой симпатии все-таки ещё теплились в её душе. Окончательно порвать с ним всякие связи она так и не решилась. Разными путями и через разных лиц передавал он ей пылкие приветы, пытался объясниться, оправдывался, даже упоминал о разводе, а Алицию от каждой невинной весточки, от каждого привета бросало в дрожь, потому как меньше всего на свете ей хотелось оказаться за решёткой, да ещё в качестве врага родимой отчизны. Через несколько лет подозрения с неё сняли, вернули выездной паспорт, но от своих страхов она так и не избавилась, обжегшись на молоке, дула на воду.

Кто знает, не было ли для такой осторожности своих причин? В том посольстве у неё оставалось множество знакомых, постоянно кто-то ехал туда, кто-то обратно, постоянно вертелись возле неё люди, лично знавшие того субъекта и, чем черт не шутит, возможно, даже его преемники по внеплановой деятельности. Вдруг она случайно соприкоснулась с чем-то нелегальным? Скажем, вопреки её воле до неё дошла какая-то информация… Кстати, судя по тому, что я от неё слышала, таки дошла.

Копенгаген. В Копенгагене тоже полно посольств и всяких людей из той страны. Алиция получала массу писем на самых разных языках. Я их не читала, но допускаю, что письма могли приходить как от родных, извещавших, скажем, о гриппе племянника, так и от того субъекта, и в них он доверительно сообщал, что собирается выведать кое-какие секреты у государства, политическая система которого ему несимпатична. А у Алиции характер был…

А у Алиции характер был аполитичный, вне времени и пространства, никаких границ она не признавала… Для неё существовал только один критерий: порядочный это человек или дрянь. Остальное — статус, идейные взгляды — не имело значения. Но кое-какие вещи для неё однозначно не совмещались с порядочностью, и среди них шпионах — на любом уровне, в любом его проявлении. Ей одинаково были противны что ябеда в яслях, что ас международной разведки. Подняться в атаку на танки со штыком — это пожалуйста, это она понимала, другое дело — заниматься чем-нибудь скрытно, хотя бы из патриотизма.

Зато ни за какие коврижки она бы не выдала сведений, доверенных ей по секрету. Ближайшей подруге глаза не открыла бы на измену мужа, если бы тот в этом ей исповедался. Любимому человеку не сказала бы, что контрразведка его засекла, получи она эту информацию конфиденциально.

Рано или поздно, тем путём или иным в её руках должна была скопиться чересчур богатая информация. Наверняка она понимала, насколько это для неё чревато последствиями. Ну и в согласии со своим характером попыталась распорядиться свалившимся на неё добром, никого не подставляя. Результат оказался не тот, на который она рассчитывала…

И вот теперь мне доверено распутать — но не рубить! — этот гордиев узел…

В последнюю минуту она успела подсказать, где искать разгадку ко всей афёре. Есть и ещё наказ: ни в коем случае не подпускать к частным её делам посторонних, так что придётся разбираться тайком, делясь с милицией лишь минимумом информации.

Но и это, к несчастью, не все…

Сколько я ни гнала от себя ужасную догадку, пришлось с нею смириться. Своими собственными, матушкой природой дарованными глазами я видела, что Алицией интересовался тип с перебитым носом. А с этим типом, чего уж вилять, у меня тоже кое-что связано!

«Я боюсь за тебя…» Так сказала Алиция, а она-то знала, что говорит. Я пропустила её слова мимо ушей, пропустила с непростительным легкомыслием, объяснимым разве что внезапным затмением ума. Теперь затмение это прошло, и я за себя боялась, боялась панически.

Предположим, что Алицией интересовался не только агент иностранной разведки, которого она, на своё горе, вспугнула. Одной лишь мне ясно, что Алиция ничем таким не стала бы заниматься, одной мне настолько известны её нрав, взгляды, её железные принципы.

Не мытьём, так катаньем, не в лоб, так по лбу… С таким же успехом и наша госбезопасность могла решить, что Алиция для неё опасна. Зная слишком много, вдруг спутала бы им карты, предупредила бы кого не следует, наконец, вступила бы с этим человеком в сговор… Если наши органы видели в ней врага, то, конечно, глаз с неё не спускали. Не исключено, что её считали причастной к шпионажу, но не арестовывали, чтобы выйти на других. Контрразведка не всеведущий святой дух, к этим другим вполне могла быть причислена и я…

Так что же получается? Я тоже вроде теперь знаю слишком много. Если всесильная госбезопасность интересовалась Алицией, что вполне вероятно, то заинтересуется теперь и мною. Я бы и сама заинтересовалась. Чур меня, ещё накличу беду! Кто бы Алицию ни убил, кто бы ни приложил к этому руку, сейчас он, конечно, сориентировался, что я знаю слишком много. Может статься, что все, кто тут замешан, даже преувеличивают мою осведомлённость. Мне же любой интерес к моей скромной особе совсем ни к чему. Кровавая схватка всяких там разведок, а на поле битвы очередная невинная жертва, сначала Алиция, потом я… Завидная перспектива!

Но выйти сухой из воды будет нелегко, тут ведь ещё путается под ногами этот урод с перебитым носом…

Так что в итоге мне остаётся? Только одно: заставить всех поверить, что я ничегошеньки не знаю!

Значит, так. Я дурёха, тупица, башка мякинная, выжившая из ума идиотка и кто там ещё, ничего не знаю, не видела, не слышала. И вообще не понимаю, чего от меня хотят. А теперь подведём итоги и сделаем практические выводы.

Алицию убили. Таков главный факт, не подлежащий сомнению. Завещание, нацарапанное на стене, требует моей поездки в Копенгаген на розыски конверта. Понятия не имею, что в нем, может, сведения об убийце, а может, что-то такое, что она хотела кому-то передать, — помнится, она ведь сама об этом упоминала. Пока остаётся только гадать, выясню на месте. Но когда ещё я туда доберусь, надо бы, не теряя времени, кое в чем и здесь разобраться.

В дверной косяк был встроен микрофон. Дело пустячное, тут особого ума не надо. Взяли и установили такую штуковину во время ремонта квартиры. Не дежурила же она все время у маляров за спиной. Под планкой должен быть след проводки, и надо бы планку отодрать, чтобы проверить, куда он ведёт. Может статься, что использовался не магнитофон, а радиосвязь, ведь не любители же участвовали в преступлении. В косяке был передатчик, а приёмник ничего не стоит пристроить где угодно, хотя бы в автомобиле. А там уж, если хочешь, и на плёнку себе записывай. Наверняка замешан кто-нибудь из шабашников, маляр либо подручный, нужно выяснить. Интересно, как?

О том, что у неё кое-что есть, она сказала мне на лестнице. Убийца этого не слышал. Явился к ней в гости, с какой-то целью напугал — и ушёл. Не нравятся мне эти свечи. Ох как не нравятся!..

Похоже, горели они часа три. Так прикинем… Я ушла от неё в девять с минутами. Она позвонила мне в двадцать минут второго. Итого четыре часа. За сколько времени она могла нацарапать надпись? Скажем, за четверть часа, на штукатурке это быстро сделаешь, но ведь надо прежде обдумать. И не бросилась же она к стене сразу, лишь только гость вышел, значит, кладём на все про все полчаса. Нет, при госте так раскромсать свечи ей бы не хватило времени, это точно. Разве что над ними потом, после звонка, потрудились.

Смерть наступила, по заключению врача, самое позднее в три часа. Итого от звонка до убийства имеем один час сорок минут. Меньше, она ведь успела заснуть. Но даже если на все действо со свечами оставалось лишь полчаса, не исключено, что это её рук дело… как не исключено и другое — сделал это убийца. А мне позарез надо знать точно, я ведь даже не представляю, какой величины та штуковина, которую Алиция хотела им отдать. Спрячешь ли её, допустим, в свече? Кстати, этому типу такая мысль тоже могла прийти в голову…

Пока я прикидывала, что ему могло прийти в голову, а что нет, что он знал, а чего не знал, что было в свечах на том месте, где полагалось быть обыкновенному фитилю, у меня ум за разум зашёл. Я решила отключиться от свечной тематики, а то, не дай Бог, увязнешь в комбинациях с раскромсанными огарками до конца бренных своих дней. Отключилась я на мысли, что свечи могут означать даже больше, чем я предполагаю. А именно: к Алиции приходил кто-то из близких знакомых, таких, кого потчуют кофейком и привечают по-старосветски, со свечами, — словом, кто-то, перед кем она притворялась, что ничегошеньки не знает, хотя этот кто-то был из тех людей, о которых она знала чересчур много. Близкий знакомый! Так может, и я его знаю?..

Гость посидел, напугал её, подмешал снотворного во что-то, что она непременно должна была съесть или выпить, и убрался к чёртовой матери. Потом, когда она уже спала, вернулся, вытащил микрофон, прочёл написанное на стене и сполоснул чашку, из которой пил. Ну конечно, как же до меня не дошло сразу — он вымыл чашку, чтобы не оставлять следов своего визита! Стало быть, одна я знаю, что он побывал там дважды, майор может лишь строить догадки по свечам. О Боже, отделаюсь ли я наконец от этих огарков?

Ну да, гость сполоснул чашку — предположим, ни к чему больше он не прикасался, — и только после надел перчатки, ведь не в перчатках же он возился с посудой.

Неплохо… Кажется, ход событий я нащупала правильно. Иначе быть не могло. Но это пока что капля в море.

За ней по пятам ходили, ездили. Кто? Да очень просто — либо те, либо другие. И те и другие интересовались, с кем Алиция встречается, с кем разговаривает и не делится ли, чего доброго, своей информацией. Преступники к тому же догадывались, что в руки к ней попало нечто нежелательное, и могли её выслеживать, чтобы заполучить эту штуковину. Вот только в такой упорной слежке чувствуется, увы, скорее почерк наших родимых органов, которым это, конечно, сподручнее.

А тип в синем «опеле»? Господи, спаси и помилуй! Точно, я видела его в Копенгагене, помню даже, где и когда, такое не забывается. Выходит, все это непостижимым образом связано с тамошним моим приключением! Не зря он тут увязался за Алицией. О ужас, вдруг в моей квартире тоже где-нибудь вмонтирован микрофон?

У меня прямо волосы на голове зашевелились, но впадать сейчас в панику было бы непозволительной роскошью. Прежде всего надо трезво обдумать, понял ли убийца завещание. Допустим, понял. Тогда мог ли он с такой же лёгкостью вычислить место? Исключено. Считанные люди знают прачечную на площади Святой Анны, тем более это не совсем и прачечная. А главное — от неё имеется всего два ключа, один у меня, второй у владельца, но уж он-то вне подозрений. Уж если родственник датского короля — участник шпионской афёры, тогда я — английская королева!

А подделать ключ к прачечной в старинном аристократическом особняке не так-то просто. После девяти вечера туда не попасть даже друзьям хозяина, с которым, кстати, и Алиция водила дружбу.

Но днём, положим, можно войти. С помощью отмычки… или чего там ещё.

В моей голове был такой ералаш, что, казалось, лёгкое помешательство — а то и на худой конец мания преследования — мне гарантировано. Вот уже некий тип в маске стал отпирать на моих глазах одну за другой двери и наконец вытащил из кофра конверт. Караул! Надо ему помешать! Как мне, черт побери, попасть в Копенгаген?!

— Ну и что ты надумала? — прозвучал голос Дьявола.

Как гром среди ясного неба! У меня чуть сердце не разорвалось. Он, оказывается, просидел все это время в комнате, усердно за мной наблюдая. Такой блеск в глазах, насколько я успела его изучить, появлялся у него в двух случаях: либо от интереса к какой-нибудь красотке, либо от сенсационного оборота в судейских его делах. Интерес к красотке в данный момент отпадал, тогда что же он, на меня глядя, открыл? Надеюсь, я не говорила сама с собой?

— Показания давать отказываюсь, — отрезала я. — Все сходится на том, что это я её убила, а ты был моим сообщником…

* * *

Майор вызвал меня на следующий же день. К счастью, лишь к трём часам, так что удалось переделать множество дел. В паспортном бюро я разузнала, что если буду совсем уж настырной, то смогу выехать без приглашения. Подала заявление, приложила справку о легальной сумме валюты и заполнила просьбу о визе в датское посольство. Оставалось запастись терпением и ждать.

Потом, вконец выдохшись, отправилась к майору.

— Вы именно та особа, с которой убитая в последнее время больше всего общалась, — объявил он, с нескрываемым интересом уставившись на меня. Небось прикидывал, какими такими клещами вытащить из меня правду, — бедняге и в страшном сне не могло присниться, чего это будет ему стоить. — Вы о её делах знаете — во всяком случае, должны знать — больше, чем кто-либо другой. Прошу вас подробно пересказать ваш разговор у неё на квартире. Слово в слово, все, что помните.

Я, конечно, помнила весь разговор, слово в слово, каким он взаправду был, но разрази меня гром, если смогла бы вспомнить, как переврала его майору вчера. Вдобавок вопрос наводил на мысль, что микрофоном пользовалась все-таки не иностранная разведка… Так или иначе, пришлось врать дальше. Перво-наперво майор стал выпытывать, почему Алиция нервничала.

— Неужели вы не обсуждали причину? Не упоминала она, к примеру, что кого-то боится? Что есть у неё какой-то враг?

— Клянусь, о её врагах ничего не знаю. Почему нервничает, тоже не говорила. Я велела ей пить моё лекарство, сказала, что помогает и что сама выпила почти полную бутылку.

— Какое ещё лекарство?

— Исключительное! Мне его когда-то прописал один врач, он над его составом долго трудился — чтобы действовало как успокоительное, но при этом не притупляло мозги и не усыпляло. Я периодически возобновляю рецепт. Потрясающее пойло! Не знаю, из чего сделано, но гадость редкостная, страшно невкусное, зато целебное. Жаль, прокисает быстро. Пару дней назад я дала Алиции полную бутылку. Да, забыла — оно без побочных эффектов.

— И впрямь волшебный напиток. Значит, ваша подруга последнее время нервничала?

О том дне, когда Алиция была у меня, я и не собиралась умалчивать. С какой стати? Мы с ней вполне невинно провели вечер, играя в бридж.

— Та-ак, — в раздумье протянул майор. — А в последнюю ночь она звонила вам, чтобы ещё раз пожаловаться на нервы?

— Та-ак, — в тон ему ответила я. — Вижу, вы уже пообщались с дражайшим моим господином и повелителем? Поражаюсь его чуткому сну. Да, было дело, звонила мне — расстроенная. Думала, вдруг я ещё не сплю. О чем говорила, увы, не помню.

— Совсем ничего не помните? Может, все же словечко-другое в памяти сохранилось? Может, сказала что-нибудь странное, вас озадачившее?

— Да нет. Ерунду порола. Я даже подумала, не пропустила ли она чего для настроения, и удивилась — у неё ведь была срочная работа. Она ответила, что все время просидела не разгибая спины и решила отвлечься.

— Почему вы не сообщили о звонке сразу? Это же в какой-то степени уточняет время убийства.

— Совсем из головы вылетело. Да и не знала я, когда она мне звонила.

— Теперь уже знаете?

— Вроде бы в двадцать минут второго.

— Ну хорошо. Вы говорили, что ваша подруга собиралась замуж за иностранца. А как же пан Барский?

Я в изумлении вытаращилась на майора — пана Барского я совсем упустила из виду. В голову не пришло, что его в первый черёд пристегнут к делу! Не хватает ещё, чтобы они вцепились в этого невинного агнца!

— Да никак. Он уже давно смирился! Благороднейший человек, джентльмен до мозга костей! Ни слова упрёка ей не сказал, да и вообще воспринял на удивление спокойно.

— Вы уверены? Пан Барский был очень привязан к пани Хансен и, похоже, с нетерпением ждал её приезда…

Кто ему наболтал? Дьявол не мог, он разбирается в ситуации. Ох уж эти родственнички…

— Какое-то время ждал. Но потом, по-моему, сориентировался, что к чему. Алиция деликатно объяснилась с ним по телефону, я это знаю с её слов. После её возвращения они все обсудили и остались друзьями. Короче говоря, он оказался на высоте.

— А все-таки пан Барский сохранил ей верность, частенько навещал, прогуливался под окнами.

Черт бы побрал этого Збышека с его романтическими заскоками! Так оно и было, он действительно смирился с утратой Алиции, но на правах преданного до гроба воздыхателя. Посылал ей цветы, прогуливался под окнами — если, конечно, позволяла погода, оказывал самые разные услуги — тактично, неназойливо, как верный друг. Вероятно, черпал для себя утешение в том, что это Алиция, а не он, проявила прискорбное непостоянство чувств. Всеми фибрами души ощущал себя рыцарем печального образа. На беду, слыл он человеком чересчур ранимым, способным на непредсказуемые поступки, и мы с Алицией, честно говоря, опасались в своё время какой-нибудь его выходки. Беспокоились мы зря, все обошлось, но наши знакомые до сих пор ожидали, что Збышек возьмёт да и выкинет какой-нибудь фортель. Ну можно ли тут обойтись без щекочущих нервы пересудов!

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.