Рождественский кинжал

– Все еще впереди, дорогая моя. Подожди, придет время, – успокаивал ее неисправимый оптимист. – Я приготовил всем маленькие подарки, мы их повесим на елку. И хлопушки, конечно!

– Вам не показалось, что Эдгара Мотисфонта что-то тревожит? – спросила Матильда.

– Да, – согласился Джозеф. – Наверное, небольшие неприятности в делах. Ты же знаешь, какой Нат упрямый! Но все обойдется, вот увидишь!

Судя по подавленному состоянию Мотисфонта во время обеда, его беседа с компаньоном прошла не в рождественском духе. Он выглядел удрученным, тогда как Натаниель неодобрительно хмурился, пресекая любую попытку втянуть его в разговор.

На Валерию, которая, казалось, за утренние часы уже далеко продвинулась в своих отношениях с драматургом, никак не действовало столь негостеприимное поведение хозяина дома, зато все остальные явно ощущали его. Стивен был откровенно угрюм, его сестра беспокойна, Матильда молчала, драматург нервничал, а Джозеф, движимый природной бестактностью, шутил по поводу отсутствия силы духа у всех остальных.

В конце концов мрачная атмосфера, которую он сам и создал, оказала благотворное действие на Натаниеля. То, что его собственное дурное расположение духа развеяло хорошее настроение гостей, доставило ему огромное удовлетворение. Нат чуть ли не потирал руки от радости. К тому времени как все поднялись из-за стола, он уже настолько успокоился, что спросил, чем гости собираются развлекать себя днем.

Мод вышла из состояния задумчивого молчания и объявила, что, как обычно, пойдет отдохнуть и, вполне вероятно, возьмет с собой книгу. Мысль о том, что жизнь императрицы вполне может быть темой для хорошей пьесы, все еще не покинула ее. Мод заметила, что будет трудно поставить путешествия этой сумасбродной леди.

– Но думаю, вы справитесь, – доброжелательно кивнула она Ройдону.

– Виллогби не пишет пьесы такого рода, – раздраженно бросила Паула.

– Дорогая, мне просто показалось, что это может быть интересно, – мечтательно проговорила Мод. – Такая романтичная жизнь!

По выражению смертной скуки на лицах гостей можно было догадаться, что «Жизнь императрицы Австрии» не самая лучшая тема для общей беседы, и Натаниель немедленно, с плохо скрываемым злорадством, начал проявлять к ней острый интерес. Поэтому все, исключая Стивена, который вышел из комнаты, вынуждены были еще раз прослушать рассказ о длинных волосах императрицы, о цирковых лошадях и о ревности великой герцогини.

– Кто бы мог подумать, – шепнула Матильда на ухо Мотисфонту, – что нас, плебеев, будет преследовать дух коронованной особы?

Мотисфонт ответил ей быстрой легкой улыбкой, но ничего не сказал.

– Кто еще интересуется Елизаветой Австрийской? – скривилась Паула.

– Это история, дорогая, – пояснила Мод.

– Ненавижу историю. Я живу в настоящем.

– Если говорить о настоящем, – вмешался Джозеф, кто поможет нам с Тильдой закончить елку?

Он бросил умоляющий взгляд на племянницу.

– О господи, ладно! – невежливо сказала Паула. – Кажется, мне придется впасть в детство. Хотя я думаю, что все это глупости.

Снова пошел снег, других развлечений не предполагалось, и Валерия с Ройдоном тоже присоединились к украшающим елку. Они пришли в бильярдную, чтобы послушать радио, но вскоре соблазнились видом сверкающих блесток, пакетиков с искусственным инеем и цветных свечей. Поначалу Ройдон был склонен прочитать лекцию о том, какое ребячество – придерживаться старых обычаев, а в данном случае имеет место тевтонский обычай, но, когда он увидел, как Матильда прилаживает подсвечник к ветке, он забыл, что, все это его недостойно.

– Дайте-ка я сделаю! Если оставить его здесь, он подожжет всю елку.

Валерия, обнаружив несколько коробок с проволочными снежинками, начала их развешивать на ветки, время от времени восклицая:

– Посмотрите! Очень симпатично, правда? О, а здесь совсем ничего не висит!

Джозеф, как нетрудно было заметить, был на седьмом небе от счастья. Он победно улыбался Матильде, тер руки и бегал вокруг елки, преувеличенно восторгаясь работой каждого и подбирая упавшие игрушки, а падали они довольно часто. Ближе к чаю вошла Мод, объявив, что елка выглядит как картинка и что, оказывается, императрица была кузиной Людвига Баварского, того, который сошел с ума, вел себя как-то странно, но очень трогательно, и у него еще гостил Вагнер.

После неудачной попытки обсудить с Матильдой возможную продолжительность жизни Натаниеля Паула ворвалась в кабинет своего дяди во время его делового разговора с Мотисфонтом, а затем в отвратительном настроении снова присоединилась к компании, занимавшейся украшением елки. Бросив несколько критических замечаний, на чем ее помощь и закончилась, она заметалась по комнате, нервно затягиваясь и рассуждая о том, что, если Натаниель собирается оставить ей деньги в завещании, она вправе получить их сейчас, не дожидаясь его смерти. Никто не обращал на ее слова никакого внимания, за исключением Матильды, которая посоветовала ей не делить шкуру неубитого медведя.

– Но он же убит! – взвилась Паула. – Дядя уже давно говорил, что оставит мне много денег. Мне они все сейчас не нужны. Меня устроит пара тысяч, и, в конце концов, что эта сумма значит для дяди Ната?

Ройдон от этих слов пришел в смущение, сильно покраснел и притворился, что очень обеспокоен тем, насколько надежно закреплены подсвечники.

Но ничто не могло остановить Паулу. Она продолжала мерить шагами комнату, произнося скучный монолог, который слушал один Джозеф. Стараясь утихомирить племянницу, он сказал, что хорошо понимает ее чувства, и ударился в воспоминания о том, как нервничал, готовясь выйти на сцену в роли Макбета в Мельбурне.

– Давайте, давайте, Джо! Вы никогда не играли Макбета, – подначивала Матильда.

Джозеф воспринял это достаточно спокойно, но настаивал на том, что переиграл все великие трагические роли. К несчастью, он не заметил, как в комнату вошла его жена. Матильда сразу же призвала ее опровергнуть эту явную ложь.

– Не помню, чтобы Джо когда-нибудь играл Макбета, – спокойно ответила Мод. – Мой муж всегда был хорош в комедиях.

Все сразу же представили себе Джозефа в роли первого могильщика, даже у Паулы дрогнули в улыбке губы. Мод же, не замечая произведенного ею впечатления, вспомнила множество мелких ролей, которые принесли успех Джозефу, и бросила туманное обещание поискать тетрадь с вырезками – она ее куда-то засунула.

– Еще одна книга, которую надо стащить и тем самым избавиться от нее, – достаточно громко заметил Стивен прямо в ухо Матильде.

Та вздрогнула, потому что не слышала, как он вошел в комнату. Молодой человек стоял прямо за ее спиной, руки в карманах, во рту трубка. Он выглядел насмешливым и довольным, жизнь играла в глазах, а губы сложились в чуть заметную улыбку. Хорошо зная Стивена, Матильда предположила, что он возбужден ссорой, возможно со своим дядей.

– Ну и дурак же ты, – резко сказала она.

Стивен слегка поднял брови.

– Почему?

– Ты поссорился с Натом.

– А, это! Я всегда с ним ссорюсь.

– Но ведь ты, скорее всего, наследник.

– Я знаю...

– Нат тебе об этом сказал? – удивилась Матильда.

– Нет. Я был проинструктирован дорогим дядей Джо.

– Когда?

– Вчера вечером, когда ты ушла к себе.

– Стивен, тебе Джо сказал, что Нат сделал тебя своим наследником?

Он пожал плечами.

– Ну, не совсем так прямо. Хитрые намеки, подмигивания и толчки в бок.

– Я думаю, что он знает. Ты должен последить за собой. Я не удивлюсь, если Нат передумает.

– Ты права, – равнодушно ответил Стивен. Мисс Клар почувствовала внезапный укол отчаяния.

– Тогда зачем ты его раздражаешь?

Стивен вынул трубку изо рта и принялся раскуривать ее снова.

– Господь с тобой, я не раздражаю его! Он просто не любит Валерию.

– А ты? – не удержалась Матильда.

Он посмотрел на нее, явно довольный ее смущением.

– Очевидно.

– Извини! – коротко сказала Матильда и в раздраженном недоумении принялась поправлять свечи на елке. Никогда нельзя до конца понять Стивена. Он, может быть, влюблен в Валерию; может быть, влюбленность уже прошла; может быть, он просто упрямится. Неужели он так глуп, чтобы из-за своего ослиного упрямства выпустить из рук состояние? Ни один мужчина не может быть настолько глуп, цинично решила Матильда. Она искоса взглянула на Стивена и подумала: «А он может. Он в таком состоянии, что может сделать любую глупость. Как мои бультерьеры: лают, кусаются, ищут ссоры, всегда уверены, что должны лезть в драку, даже если другие собаки настроены миролюбиво. О Стивен, почему ты такой осел?»

Матильда снова взглянула на Стивена, на этот раз открыто, потому что его внимание было обращено не на нее. Он смотрел на Валерию, которую Джозеф увлек к окну. Стивен не улыбался, но, как казалось Матильде, наслаждался какой-то тайной мыслью. Она подумала: «Нет, ты не осел. Не уверена, что ты не сам дьявол во плоти. Холодный, с извращенным чувством юмора. Хотела бы я знать, что ты думаешь! « Потом в ее голове пронеслась мысль: «Зачем я только приехала сюда?!»

Как бы отвечая Матильде, Паула внезапно произнесла:

– О боже! До чего я ненавижу этот дом!

Стивен зевнул.

– Почему? – удивился Ройдон.

Паула вынула окурок из длинного мундштука и бросила в камин.

– Не могу выразить этого словами. Если я скажу, что в этом воздухе витает зло, вы будете смеяться.

– Нет, я не буду, – серьезно ответил драматург. – Я верю в то, что человеческие страсти влияют на окружающую обстановку. Ты очень чувствительна, я всегда это в тебе подозревал.

– Нет, Виллогби, не надо! – вмешалась Валерия, немедленно прервав свое уединение с Джозефом. – Из-за вас я чувствую себя просто ужасно! Мне все время кажется, будто кто-то стоит за моей спиной.

– Какие глупости, молодые люди, какие глупости! – встрял вездесущий Джозеф. – В Лексхэме нет привидений, уверяю вас!

– А, привидения! – Паула презрительно пожала плечами.

– Я всегда считала, – оторвалась от книги Мод, – что игра воображения объясняется нездоровой печенью.

Паулу так возмутила эта медицинская новость, что Матильда, стараясь избежать взрыва, поспешно сказала, что пришло время чая. Джозеф с готовностью поддержал ее и принялся выгонять всех из комнаты под тем предлогом, что надо «умыться и причесаться». Сам же он хотел навести последний глянец на рождественское убранство дома и попросил Валерию помочь ему.

Еще оставались непристроенными два рулона серпантина, большой бумажный колокольчик, ветка омелы и несколько звезд из серебристой фольги. Валерии уже надоели рождественские украшения, и она недовольно проворчала:

– Разве здесь еще недостаточно?

– Осталась лестница, – объяснил Джозеф. – Она выглядит так голо. Я хотел украсить ее до завтрака, но вмешался рок.

– Жаль, что он не вмешался раньше, – бросил Стивен, выходя из комнаты вслед за Матильдой.

Джозеф шутливо погрозил ему кулаком и снова взялся за стремянку.

– Стивен думает, что я ужасный старый вандал. – Он доверительно склонился к Валерии. – Боюсь, старина меня действительно не привлекает. Вы скажете, я простак, но я совсем не стыжусь этого, совсем! Мне нравится, когда вокруг весело и приятно, мне безразлично, построена эта лестница во времена Кромвеля или королевы Виктории.

– Наверное, этот дом очень старый. – Валерия с легким интересом взглянула на кованые перила.

– Да, в своем роде достопримечательность, – подтвердил Джозеф, поднимаясь на четыре ступеньки, которые вели к первой площадке, и стараясь установить на ней стремянку. – Да, похоже, это непросто. Я думал, что, если дотянуться до этой люстры, можно повесить там колокольчик.

– Мистер Хериард, наверное, очень богат, – невпопад брякнула Валерия, следуя ходу своих мыслей.

– Ужасно! – подтвердил Джозеф, подмигивая ей.

– Интересно... – Она заикнулась и слегка покраснела.

Джозеф на мгновение задумался, потом сказал:

– Дорогая моя, наверное, я знаю, что вам интересно. Хотя мне и не очень хочется говорить на эту тему, но я весь день собирался немного потолковать с вами об этом.

Валерия подняла на него вопросительный взгляд.

– Да, пожалуйста! Вы можете говорить со мной о чем угодно, я все понимаю.

Он снова спустился и взял Валерию за руку.

– Полагаю, вы поняли, что я питаю некоторые родственые чувства к Стивену.

– Да, я знаю, вы такой удивительный, – промурлыкала красотка.

Поскольку бесцеремонное отношение Стивена к своему дяде часто доходило до откровенной грубости, это замечание было еще глупее, чем выглядело на первый взгляд.

– Я понимаю Стивена! – Джозеф на глазах перешел от образа игривого дядюшки к образу мудрого наблюдателя жизни. – Понимать – значит прощать.

– Как это верно, – томно вздохнула Валерия и добавила после минутного размышления: – Но разве Стивен, я имею в виду, он что-нибудь?..

– Нет, нет! – поспешно ответил Джозеф. – Но жизнь у старины Стивена нелегкая! Ну, ко мне судьба тоже не была добра, и, наверное, это помогает мне понимать его.

Он загадочно улыбнулся. Поскольку Валерию не интересовали жизненные сложности престарелого лицедея, она не поняла, что он уже оставил роль вселенского мудреца и принял облик скромного страстотерпца. Она туманно ответила:

– Да, думаю, вы правы!

Джозеф понял, что с ней будет непросто. Мение эгоцентричная молодая женщина откликнулась бы на его реплику и задала бы сочувственный вопрос. Он со вздохом принял ее безразличие и снова вернулся к роли доброго дядюшки:

– Не будем обо мне! В конце концов, моя жизнь подходит к финалу. Но у Стивена все впереди. Когда я вспоминаю себя таким, каким был в его возрасте, то вижу, как мы похожи! Я всегда был бунтарем, как и он. Думаю, вам трудно в это поверить, когда вы видите перед собой такую добропорядочную старую развалину.

– О нет! – попыталась возразить Валерия.

– Как летит время, – разливался Джозеф. – Когда я смотрю назад, я не жалею об этих беззаботных годах.

Валерия с удивлением глянула на старика.

– Нет, – продолжал он. – Но зачем утомлять прелестных крошек вроде вас историями о моей неудавшейся юности? Я хотел поговорить с вами о Стивене.

– Он весь день вел себя так ужасно, – откликнулась девица с полной откровенностью. – Он и меня ставит в неприятное положение, только он настолько эгоистичен, что далее не думает об этом. Если честно, сейчас я его просто ненавижу.

– Но вы же его любите! – обескураженно развел руками Джозеф.

– Да, но вы понимаете, что я хочу сказать.

– Может быть, – мудро кивая, согласился Джозеф. – Я полагаюсь на вас. Вы должны использовать свое влияние на нашего дорогого Стивена.

– Что-что? – Валерия удивленно вытаращила и без того большие глаза.

Джозеф слегка сжал ее руку.

– Ну, вы же не думаете, что у вас нет на него влияния! Нет, нет, я-то знаю!

– Но ради бога, что вы хотите, чтобы я сделала? – обескураженно спросила она.

– Не позволяйте ему раздражать своего дядю, – ответил старик. – Постарайтесь убедить Стивена, чтобы он вел себя разумно! В конце концов, хотя ко мне меньше всего следует обращаться за советом – боюсь, я никогда не обладал ни каплей мудрости! – но, правда, глупо было бы отказываться от всего этого из одного только упрямства?

Взмахом руки он обвел все вокруг. У Валерии заблестели глаза.

– О, мистер Хериард, он действительно хочет оставить все Стивену?

– Вы не должны меня об этом спрашивать, дорогая, – потупился Джозеф. – Я сделал все, что в моих силах, большего я сказать не могу, теперь все зависит от Стивена... И от вас тоже.

– Да, но мне кажется, я не очень понравилась мистеру Хериарду, – возразила Валерия. – Забавно, я всегда очень хорошо лажу со стариками. Даже не знаю почему.

– Посмотрите на себя в зеркало! – по-рыцарски ответил Джозеф. – Боюсь, что бедный Нат немного женоненавистник. Вы не должны обращать на это внимания. Только удержите своего возлюбленного в рамках благоразумия – это все, о чем я прошу вас.

– Ну, я постараюсь, – с сомнением пробормотала Валерия, – хотя Стивен и не очень-то прислушивается к моему мнению. Он никогда этого не делает!

– Не говорите глупостей! – Джозеф шутливо обнял ее.

– Он обращает гораздо больше внимания на Матильду Клар, чем на меня, – продолжала жаловаться Валерия. – На самом деле удивительно, как это вы не обратились по этому поводу к ней!

– К Тильде?! – воскликнул Джозеф. – Нет, нет, дорогая моя, здесь вы абсолютно неправы! О господи боже мой, да Стивен и дважды не взглянет на Тильду!

– Вы правда так думаете? – спросила Валерия с надеждой. – Конечно, она совсем некрасива. Я хочу сказать, мне она ужасно нравится и все такое, но я бы не назвала ее привлекательной, правда ведь?

– Ни в коем случае! – согласился Джозеф. – Тильда просто хороший человек. А теперь нам надо пойти к себе, вымыть руки, а то опоздаем к чаю. Стивен будет ревновать! Я просто прислоню стремянку к стене и закончу после чая! Вот так! Думаю, здесь она никому не помешает...

Площадка была довольно широкой, и лестница вовсе никому не мешала, но Натаниель, который несколькими минутами позже появился из библиотеки, недовольно прогудел, что Джо уже давно пора закончить с этими глупостями. Стивен, спускавшийся по лестнице, недвусмысленным тоном присоединился к этому пожеланию.

– Эй вы, ворчуны, уймитесь! – воскликнул Джозеф. – Чай!.. А вот и ты, Мод, дорогая! Мы как раз ждали, чтобы ты проводила нас. Пойдем, Нат, старина! Пойдем, Стивен!

– Умеет создать теплую семейную атмосферу, – усмехаясь, сказал Стивен Натаниелю.

Натаниеля просто тошнило от радушия Джозефа, так что это злобное замечание вызвало у него прилив дружеских чувств к племяннику. Он фыркнул от смеха и последовал за Мод в гостиную.

Глава 4

За чаем Джозеф улучил минутку и сказал Матильде, что он ввел Валерию в курс дела. Намерения у него хорошие, думала Матильда, правда, направлены не в ту сторону. В этот момент Джозеф победно призвал ее оценить, насколько улучшились отношения между Стивеном и Натаниелем. Неужели это заслуга Валерии или, столкнувшись с перспективой чтения пьесы вслух, они потянулись друг к другу как товарищи по несчастью – этот вопрос оставался для Матильды открытым, но Стивен явно старался угодить дяде.

Мысль о приближающемся чтении не давала Матильде покоя. Она вообще не любила, когда ей читают, но сейчас и время, и обстановка, выбранные для этого, были настолько неподходящими, что ничто, кроме чуда, не могло предотвратить катастрофы. Наблюдая, как Ройдон нервно ковыряет ложкой пирожное, она ощутила прилив жалости к нему. Молодой человек относился ко всему так серьезно. Он разрывался между верой в свою гениальность и естественным нежеланием читать пьесу перед теми, кто не был ему симпатичен. Матильда пересекла комнату, села рядом с Виллогби и, пользуясь тем, что ее не было слышно за шумными заигрываниями Джозефа с Валерией, как можно душевнее произнесла:

– Мне хочется, чтобы вы рассказали мне о пьесе.

– Не думаю, что она кому-нибудь из вас понравится, – с нервным упрямством возразил драматург.

– Может быть, некоторым и не понравится, – спокойно ответила Матильда. – Ваши пьесы уже ставили?

– Нет. Правда, один раз было воскресное представление. Не этой пьесы. Ею заинтересовалась Линда Барри, но так ничего и не вышло. Конечно, та пьеса была еще очень незрелой. Теперь я это понимаю. Вся беда в том, что у меня нет финансовой поддержки. – Он отбросил со лба непослушную прядь и добавил с вызовом: – Я работаю в банке!

– Неплохой способ коротать время, – согласилась Матильда, отказываясь видеть в этом отчаянном признании что-либо выдающееся и трогательное.

– Если бы кто-нибудь помог мне, я... ноги бы моей там не было!

– Да, тогда вам, наверное, и не понадобилось бы туда ходить. Ваша пьеса может стать популярной?

– Это серьезная пьеса, для меня популярность не имеет значения. Я... я знаю, что должен писать пьесы – хорошие пьесы! – но лучше я всю жизнь проработаю в банке, чем... чем...

– Будете литературной проституткой, – подсказала Матильда, не в состоянии удержать непослушный язык.

Создатель шедевров покраснел:

– Да, именно это я и хотел сказать, хотя вижу, что вы надо мной смеетесь. Как вы думаете... как вы считаете, есть ли хоть какой-нибудь шанс заинтересовать мистера Хериарда?

Матильда думала, что такого шанса нет и не может быть, но, хотя она и предпочитала честность во всем, все же не могла заставить себя так огорчить беднягу. Ройдон смотрел на нее с такой надеждой, что Матильда непроизвольно начала обдумывать туманный план умасливания Натаниеля.

– Ее постановка обойдется недорого, – с жаром убеждал драматург. – Даже если он не интересуется искусством, ему, может быть, захочется сделать приятное Пауле. Знаете, она просто великолепна в этой роли. Он это поймет. Она хочет сама сыграть свою сцену, просто чтобы показать ему.

– А какая у нее роль? – спросила Матильда, не в состоянии объяснить, что Натаниелю совершенно не нравится увлечение племянницы сценой.

– Она играет проститутку, – просто ответил автор.

Матильда расплескала полуостывший чай. Пока она стряхивала чаинки с юбки, безумная мысль убедить Виллогби не делать глупостей и не читать пьесу уступила место фатальному чувству, что никакие слова не уберегут этого молодого человека от судьбы.

Стивен, который направлялся к буфету, протянул ей носовой платок.

– Держи, нескладеха!

– Чайные пятна ничем не выводятся, – предупредила Валерия.

– Выводятся, если хорошенько потереть, – откликнулась Матильда, энергично работая платком Стивена.

– Я говорю о платке.

– А я нет. Спасибо, Стивен. Тебе вернуть его?

– Не обязательно. Пойдем к камину, просохнешь!

Матильда послушалась, отказавшись от множества ценных советов, которыми забросали ее Мод и Паула. Стивен протянул ей тарелку с пирожными.

– Возьми. Стоит подкрепиться перед предстоящим испытанием.

Она оглянулась и, убедившись, что Ройдон, сидящий в другом конце длинной комнаты, не услышит, сердито прошептала:

– Стивен, это о проститутке!

– Что именно? – заинтересовался тот. – Эта треклятая пьеса?

Она кивнула, трясясь от внутреннего смеха. В первый раз за день Стивен казался довольным.

– Не может быть! Ну и повеселится же дядя! Я хотел улизнуть к себе, написать письмо. Теперь останусь непременно. Этого нельзя пропустить ни за что на свете!

– Бога ради, веди себя прилично! – взмолилась Матильда. – Это будет просто ужасно!

– Глупости, девочка! Наконец-то мы хорошо Проведем время.

– Стивен, если ты будешь издеваться над этим несчастным молодым идиотом, я убью тебя!

Он сделал большие глаза.

– Ах вот куда ветер дует. Никогда бы не подумал этого о тебе.

– Да нет же, глупый. Просто он слишком ранимый. Это все равно что обидеть ребенка. И потом, он ужасно серьезен.

– Перегрузил мозги ниже ватерлинии, – поставил диагноз Стивен. – Я мог бы вывести его из этого состояния.

– Не советую. Я всегда опасаюсь таких неуравновешенных неврастеников.

– А я никого не опасаюсь.

– Нечего распускать передо мной хвост! – осадила его Матильда. – На меня это не действует!

Стивен рассмеялся и пошел к своему месту на диване рядом с Натаниелем. Паула уже рассказывала о пьесе Ройдона, ее гневный взгляд не давал никому выйти из комнаты. Нату было скучно, но он решил проявить снисходительность:

– Если мы должны ее выслушать, то, значит, должны. Прекрати болтать! Я способен оценить пьесу и без твоей помощи. В своей жизни я повидал столько хороших и плохих пьес, что тебе и не снилось. – Он внезапно повернулся к Ройдону: – К какой из этих категорий относится ваша?

По опыту Матильда знала – единственным оружием против всех этих Хериардов была прямота. Если бы Ройдон смело ответил: «Хорошая! « – Натаниель был бы доволен. Но с тех пор как дворецкий Натаниеля в первый раз обратил на него пренебрежительный взгляд, Виллогби чувствовал себя не в своей тарелке. Он колебался между враждебностью, порожденной его болезненным комплексом неполноценности и усиливавшейся грубостью хозяина, и желанием угодить, в основе которого лежала только его крайняя нужда. Заикаясь и краснея, он пробормотал:

– Ну, едва ли мне полагается об этом судить!

– Должен же я заранее знать, хорошо это или плохо, – недовольно отвернулся Натаниель.

– Уверен, все мы очень повеселимся, – с солнечной улыбкой вмешался Джозеф.

– Я тоже, – протянул Стивен. – Я только что говорил Матильде, что ни за что на свете не пропущу такое событие.

– Вы говорите так, будто Виллогби собирается читать вам веселенький фарс, – возмутилась Паула. – В ней описана жизнь как она есть!

– Проблемная пьеса? – со своим обычным бессмысленным смешком спросил Мотисфонт. – Когда-то давно они были в моде. Нат, ты должен помнить!

Это было сказано с интонацией, в которой слышалась мольба о прощении, но Натаниель все еще вынашивал мстительные планы в отношении своего компаньона и притворился, что ничего не слышал.

– Я не пишу проблемных пьес, – возопил Ройдон фальцетом. – И меньше всего хочу, чтобы на моей пьесе веселились. Если пьеса заставит вас задуматься, значит я достиг цели.

– Благородное намерение, – прокомментировал Стивен. – Но не стоит говорить так, будто вы считаете это недостижимым. Просто невежливо.

Виллогби смутился. Свекольно покраснев, он разразился потоком восклицаний и объяснений. Стивен откинулся на диване, наблюдая за ним с интересом натуралиста, склонившегося над микроскопом.

Спас незадачливого драматурга приход Старри и лакея, которые унесли приборы. Было очевидно, что замечание Стивена окончательно пошатнуло его и без того неустойчивое равновесие. Несколько минут Паула поносила брата на чем свет стоит. Валерия, чувствуя, что пора напомнить о себе, ввернула, что не видит повода для такого пыла. А Джозеф, с помощью какого-то шестого чувства догадавшись о сомнительном характере пьесы, заявил, что все присутствующие отличаются широтой взглядов, терпимостью и нет причин волноваться.

Натаниель немедленно возразил, что у него очень узкие взгляды и совершенно нет терпимости, если этим неопределенным выражением Джозеф хочет сказать, будто он готов проглотить те похотливые глупости, из которых, кажется, только и состоят современные пьесы. Несколько минут Матильда тешилась мыслью, что Ройдон почувствует себя достаточно оскорбленным и вообще откажется читать. Но, несмотря на явные признаки гнева, он позволил сломить себя Пауле и Валерии, которые в один голос уверяли, будто все мечтают ознакомиться с его творением.

К этому времени дворецкий с лакеем удалились, сцена была свободна. Джозеф засуетился, пытаясь сдвинуть стулья и кресла. Паула, которая держала под мышкой листы с пьесой, отдала их Ройдону со словами, что она готова вступить по первому его сигналу.

Для автора приготовили стул. Он уселся, бледный от страха, но с надменно поднятым подбородком, откашлялся. Все замерли в ожидании, которое нарушил Натаниель, обратившийся за спичкой к Стивену.

Стивен вынул коробок, протянул его дяде и начал шумно разжигать трубку, сказав между пыхтением:

– Приступайте, наконец! Вы что, ждете приезда членов королевской фамилии?

«Горечь полыни», – начал Ройдон с угрозой, – пьеса в трех действиях.

– Впечатляющее название, – крякнул Мотисфонт со знанием дела.

Ройдон бросил на него благодарный взгляд и продолжил:

– «Действие первое. Место действия – спальня в третьеразрядных меблированных комнатах. Провисшая никелированная кровать, две шишечки на спинке сломаны, потертый ковер, запачканные обои с венками из роз, завязанными голубыми ленточками».

– Чем запачканные? – поинтересовался Стивен. Ройдон, которому это до сих пор не приходило в голову, изумленно посмотрел на него:

– Какое это имеет значение?

– Для меня никакого, но если кровью, так и скажите, тогда моя невеста выйдет. Она очень пугливая.

– Нет, не кровью! Я не пишу таких пьес. Обои просто испачканы.

– Я думаю, это от сырости, – предположила Мод. – Такое впечатление, что место очень сырое. Стивен насмешливо взглянул на нее.

– Не скажите, тетя. В конце концов, мы еще недостаточно услышали, чтобы делать предположения.

– Заткнись! – рассвирепела Паула. – Не обращай внимание на Стивена, Виллогби! Продолжай. Слушайте, все вы! Вы должны настроиться и проникнуться атмосферой, это очень важно. Продолжай, Виллогби!

Ройдон опять откашлялся:

– «Окна закрывают ноттингемские кружевные занавески, сквозь которые можно различить вереницу крыш и дымовых труб. На туалетном столике косо сидит дешевая кукла, с единственного кресла свисает пара грязных розовых корсетов».

Произнеся эту фразу, драматург окинул всех вызывающим взглядом и, кажется, ждал комментариев.

– Я понял! – Джозеф обратил на собравшихся умоляющий взгляд. – Вы хотите подчеркнуть убогость обстановки.

– Согласен! – прокашлял Мотисфонт.

– Мы все готовы признать, что вам это удалось, – сердечно произнес Стивен.

– Мне всегда казалось, что корсеты – это ужасно убого, правда ведь? – внесла свою лепту Валерия. – Я имею в виду атласные, с множеством косточек, кружев и всяких украшений. Конечно, сейчас носят эластичные пояса, если вообще что-либо носят. Но обычно нет.

– Когда-нибудь придется, дорогая, – предрекла Матильда.

– Когда я была молодой, – заметила Мод, – все носили корсеты. Никто и подумать не мог, чтобы ходить без них.

– Вы и ум свой зашнуровали в корсеты, – припечатала Паула. – Слава богу, мы живем во время, не ограниченное условностями.

– Когда я был молод, – взорвался Натаниель, – ни одна приличная женщина не обсуждала нижнее белье в присутствии мужчин!