Записки ветеринара (№3) - И все они – создания природы

На шорох газеты Рон быстро повернул голову.

– Что вы об этом думаете, мистер Хэрриот? По-вашему, так и надо?

– Ну-у… право, Рон, не знаю. Мне не очень нравится, но, вероятно, эта дама считает по-другому.

– Оно, конечно, – хриплый голос дрожал. – Да я-то не хочу, чтобы Герман вот так… – Рука соскользнула с кровати, пальцы затанцевали по ковру, но песик остался лежать возле двери. – Он безнадежен, мистер Хэрриот, а? Совсем безнадежен?

– Ну, с самого начала ничего хорошего ждать было нельзя, – пробормотал я. – Очень тяжелое заболевание. Мне очень жаль…

– Да не виню я вас! Вы сделали, что могли. Вот как ветеринар для этой собаки на снимке. Но толку нет, верно? Что же теперь? Усыпить его надо?

– Нет, Рон, про это пока не думайте. Иногда через долгое время такие параличи проходят сами собой. Надо подождать. Сейчас я никак не могу сказать, что надежды нет вовсе. – Помолчав, я обернулся к миссис Канделл. – Но тут есть свои трудности. В частности, отправление естественных надобностей. Для этого вам придется выносить его в сад. Слегка нажимая под животом, вы поможете ему помочиться. Научитесь вы этому быстро, я не сомневаюсь.

– Ну, конечно! – ответила она. – Буду делать все, что надо. Была бы надежда.

– А она есть, уверяю вас.

На обратном пути я не мог отделаться от мысли, что надежда эта очень невелика. Действительно, паралич иногда проходит сам собой, но ведь у Германа – крайне тяжелая форма. Закусив губу, я с суеверным ужасом подумал, что мои визиты к Канделлам приобретают оттенок фантастического кошмара. Парализованный человек и парализованная собака. И почему эта фотография была напечатана именно сейчас? Каждому ветеринару знакомо чувство, будто судьба работает против него. И пусть машину заливал яркий солнечный свет, на душе у меня было черно.

Тем не менее я продолжал заглядывать туда каждые несколько дней. Иногда я приезжал вечером с двумя бутылками темного эля и выпивал их с Роном. И муж и жена встречали меня с неизменной приветливостью, но Герману лучше не становилось. По-прежнему при виде меня песик волочил по коврику парализованные лапы, и, хотя он сам возвращался на свой пост у кровати хозяина и всовывал нос в опущенную руку, я начинал смиряться с тем, что недалек день, когда рука опустится и не найдет Германа.

Однажды, войдя к ним, я ощутил весьма неприятный запах, показавшийся мне знакомым. Я потянул носом, Канделлы виновато переглянулись, и Рон после некоторой паузы, сказал:

– Я тут Герману одно лекарство даю. Вонючее – поискать, но для собак, говорят, полезное.

– Ах, так?

– Ну… – Его пальцы смущенно пощипывали одеяло. – Билл Ноукс мне посоветовал. Один мой друг… Мы с ним вместе в забое работали. Так он на той неделе навестить меня приезжал. Он левреток держит, Билл то есть. И про собак много чего знает Ну и прислал мне для Германа эту микстуру.

Миссис Канделл достала из шкафчика обыкновенную бутылку и неловко подала ее мне. Я вытащил пробку и в ноздри мне ударил такой смрад, что память моя сразу прочистилась. Асафетида! Ну, конечно! Излюбленный ингредиент довоенных шарлатанских снадобий, да и теперь попадается на полках в аптеках и в чуланах тех, кто предпочитает лечить своих животных по собственному усмотрению.

Сам я в жизни ее не прописывал, но считалось, что она помогает лошадям от колик и собакам при расстройстве пищеварения. По моему твердому мнению, популярность асафетиды покоилась исключительно на убеждении, что столь вонючее средство не может не обладать магическими свойствами. И уж во всяком случае Герману она никак помочь не могла. Заткнув бутылку, я сказал:

– Так вы ее ему даете?

Рон кивнул.

– Три раза в день. Он, правда, нос воротит, но Билл Ноукс очень в эту микстуру верит. Сотни собак с ее помощью вылечил.

Проваленные глаза глядели на меня с немой мольбой.

– Ну, и прекрасно, Рон, – сказал я. – Продолжайте. Будем надеяться, что она поможет.

Я знал, что вреда от асафетиды не будет, а раз мое собственное лечение результатов не дало, никакого права становиться в позу оскорбленного достоинства у меня не было. А главное, эти двое милых людей воспряли духом, и я не собирался отнимать у них даже такое утешение.

Миссис Канделл облегченно улыбнулась, из глаз Рона исчезло нервное напряжение.

– Будто камень с плеч, – сказал он. – Я рад, мистер Хэрриот, что вы не обиделись. И ведь я сам малыша пою. Все-таки занятие.

Примерно через неделю после этого разговора я проезжал через Гилторп и завернул к Канделлам.

– Как вы нынче, Рон?

– Лучше не бывает, мистер Хэрриот. – Он всегда отвечал так, но на этот раз его лицо вспыхнуло оживлением. Он протянул руку, подхватил Германа и положил на одеяло. – Вы только поглядите!

Рон зажал заднюю лапку в пальцах, и нога очень слабо, но дернулась! Торопясь схватить другую лапку, я чуть было не повалился ничком на кровать. Да, несомненно!

– Господи, Рон! – ахнул я. – Рефлексы восстанавливаются!

Он засмеялся своим тихим хрипловатым смехом.

– Значит, микстурка Билла Ноукса подействовала, а?

Во мне забушевало возмущение, порожденное профессиональным стыдом и раненым самолюбием. Но длилось это секунду.

– Да, Рон. – сказал я. – Подействовала. Несомненно.

– Значит, Герман выздоровеет? Совсем? – Он не отрывал взгляда от моего лица.

– Пока еще рано делать окончательные выводы. Но похоже на то.

Прошло еще несколько недель, прежде чем песик обрел полную свободу движений, и, разумеется, был это типичнейший случай спонтанного выздоровления, в котором, асафетида не сыграла ни малейшей роли, как, впрочем, и все мои усилия. Даже теперь, тридцать лет спустя, когда я лечу эти загадочные параличи стероидами, антибиотиками широкого спектра, а иногда коллоидным раствором кальция, то постоянно задаю себе вопрос а сколько их полностью прошло бы и без моего вмешательства? Очень и очень порядочный процент, как мне кажется.

Хоть и грустно, но, располагая самыми современными средствами, мы все же терпим неудачи, а потому каждое выздоровление я встречаю с большим облегчением.

Но чувство, которое охватило меня при виде весело прыгающего Германа, просто не поддается описанию. И последний визит в серый домик ярко запечатлелся в моей памяти. По случайному совпадению приехал я туда в девятом часу вечера, как и в первый раз. Когда миссис Канделл открыла мне дверь, песик радостно кинулся поздороваться со мной и сразу вернулся на свой пост.

– Великолепно! – сказал я. – Таким галопом не всякая скаковая лошадь похвастает.

Рон опустил руку и потрепал глянцевитые уши.

– Что хорошо, то хорошо. Но, черт, и намучились же мы!

– Ну, мне пора! Я нагнулся, чтобы погладить Германа на прощание. Просто на обратном пути домой хотел еще раз удостовериться, что все в порядке. Больше мне его смотреть нет надобности.

– Э-эй! – перебил Рон. – Не торопитесь так. Время-то выпить со мной бутылочку пивка у вас найдется!

Я сел возле кровати, миссис Канделл дала нам стаканы и придвинула свой стул ближе к мужу. Все было совершенно так, как в первый вечер. Я налил себе пива и поглядел на них. Их лица излучали дружескую приветливость, и мне оставалось только удивляться, ведь моя роль в исцелении Германа была самой жалкой. Они не могли не видеть, что я только беспомощно толок воду в ступе, и наверняка были убеждены, что все было бы потеряно, если бы вовремя не подоспел старый приятель Рона и в мгновение ока не навел бы полный порядок.

В лучшем случае они относились ко мне, как к симпатичному неумехе, и никакие объяснения и заверения ничего изменить не могли. Но как ни уязвлена была моя гордость, меня это совершенно не трогало. Ведь я стал свидетелем того, как трагедия обрела счастливый конец, и любые попытки оправдать себя выглядели бы удивительно мелочными. И про себя я твердо решил, что ничем не нарушу картины их полного торжества.

Я поднес было стакан ко рту, но миссис Канделл меня остановила:

– Вы ведь больше пока к нам приезжать не будете, мистер Хэрриот, – сказала она, – так, по-моему, надо бы нам выпить какой-нибудь тост.

– Согласен, – сказал я. – За что бы нам выпить? А! – Я поднял стакан. – За здоровье Билла Ноукса!

26

Бык в шелковом котелке!

Вот одна из ехидных острот, рожденных искусственным осеменением (ИО), когда оно только-только появилось в послевоенные годы. А ведь ИО – замечательный шаг вперед. Пока не была введена регистрация производителей, фермеры случали своих коров с первыми попавшимися быками. Ведь корова, чтобы давать молоко, волей-неволей должна прежде произвести на свет теленка, хозяина же ее в первую очередь заботило молоко. Но, к сожалению, потомство таких беспородных отцов очень часто оказывалось хилым и во всех отношениях неудачным.

ИО знаменовало дальнейший прогресс. Благодаря ему один элитный бык обеспечивает потомство множеству коров, владельцам которых приобрести в собственность такого чемпиона было бы не по карману. Это великолепно! Вот уже много лет я наблюдаю, как неисчислимые тысячи породистых телок и бычков заполняют загоны английских ферм, и сердце у меня в груди переполняется ликованием.

Впрочем, все это – отвлеченные рассуждения. Личное же мое приобщение к ИО оказалось кратким и печальным.

На заре этого нововведения ветеринары-практики не сомневались, что будут теперь метаться с фермы на ферму, от коровы к корове, и нам с Зигфридом не терпелось приступить к делу. Мы незамедлительно приобрели искусственную вагину (ИВ) – цилиндр из твердой вулканизированной резины восемнадцати дюймов длиной с прокладкой из латекса. Цилиндр был снабжен краником, чтобы наливать в него теплую воду и создавать естественную температуру коровьего организма. К одному концу ИВ резиновыми кольцами крепился конус из латекса, завершавшийся стеклянным стаканом для приема спермы.

Аппарат этот можно было применять и для ее проверки. Именно так я и получил свое боевое крещение.

Уолли Хартли купил молодого айрширского быка у хозяина большой молочной фермы и пожелал проверить его плодовитость новым способом. Он позвонил мне, и я с восторгом ухватился за возможность испробовать наше последнее приобретение.

На ферме я нагрел воду до температуры крови, налил ее в цилиндр и закрепил на нем конус со стаканом. Ну, все готово. Теперь к делу!

Корова, готовая к случке, уже ждала посреди просторного стойла, открывавшегося прямо во двор, и фермер повел к ней быка.

– Хоть росту он и небольшого, – сказал мистер Хартли, – но ухо с ним надо держать востро. Баловник, одно слово. Еще ни разу коровы не крыл, а уж ему не терпится.

Я оглядел быка. Нет, крупным его действительно не назовешь, но глаза подлые, а рога крутые и острые, как айрширу и положено. Ну, да процедура из самых простых. Правда, вживе мне ее наблюдать не довелось, но я пролистал руководство и никаких осложнений не предвидел.

Просто надо выждать, пока бык не начнет садку, а тогда направить эрегированный половой член в ИВ. После чего, согласно руководству, наивный бык выбросит сперму в стакан. Сущий пустяк, как меня уверяли очень многие.

Я вошел внутрь и скомандовал.

– Впустите его, Уолли!

Бык рысцой вбежал в стойло, и корова, привязанная за морду к кольцу в стене, спокойно позволила себя обнюхать. Быку она, видно, понравилась – во всяком случае, он скоро занял позицию позади нее, исполненный приятного нетерпения.

Наступила решающая секунда. Встаньте справа от быка, рекомендовало руководство, а все остальное – проще простого.

С поразительной быстротой молодой бык вскинул передние ноги на корову и напрягся. С требуемой молниеносностью я ухватил появившийся из препуция половой член и уже собрался направить его в ИВ, как бык стремительно встал на все четыре ноги и оскорбление повернулся ко мне. Он смерил меня возмущенным взглядом, словно не веря собственным глазам, и в его выражении нельзя было обнаружить ни малейшего намека на благодушие. Затем он словно бы вспомнил про свои неотложные обязанности и вновь пленился коровой.

Его передние ноги взлетели ей на спину, я ухватил, хотел направить, и вновь, прервав свое занятие, он с грохотом опустил передние копыта на пол. На этот раз к оскорбленному достоинству в его глазах добавилась ярость. Он фыркнул, наклонил в мою сторону острые пики рогов, проволок передней ногой пучок соломы по полу и пригвоздил меня к месту долгим оценивающим взглядом, недвусмысленно предупреждавшим «Только попробуй еще раз, приятель, и ты свое получишь!»

В моем мозгу успели запечатлеться все мельчайшие детали этой живой картины, терпеливо стоящая корова, разметанная соломенная подстилка и над нижней половиной двери – лицо фермера, с интересом ожидающего продолжения.

Сам я такого нетерпения не испытывал. Что-то мешало мне дышать нормально, а язык никак не желал отлипнуть от неба.

Наконец, бык, в последний раз предостерегающе воззрившись на меня, вернулся к первоначальной идее и вновь взгромоздился на корову. Я сглотнул, торопливо нагнулся и, едва тонкий красный орган появился из препуция, стиснул его и попытался нахлобучить на него ИВ.

На сей раз бык не стал тратить времени зря: спорхнув с коровы, он наклонил голову и ринулся на меня.

Вот тут и обнаружилась вся мера моей глупости: от большого ума я встал так, что он находился между мной и дверью. За спиной у меня был темный глухой угол стойла. Я оказался в ловушке!

К счастью, на правой руке у меня болталась ИВ, и я умудрился ударить атакующего быка снизу вверх по морде. Обрушь я ИВ ему на лоб, он ничего бы не заметил, и один зловещий рог – если не оба прозондировал бы мои внутренности. Однако чувствительное соприкосновение его носа с твердым резиновым цилиндром вынудило быка затормозить, а пока он моргал, соображая, как начать новую атаку, я в паническом исступлении принялся молотить его моим единственным оружием.

С тех пор меня не раз интриговал абстрактный вопрос: уникален ли я или еще какому-нибудь ветеринару довелось-таки отбиваться от разъяренного быка подобным способом? Но в любом случае ИВ не слишком приспособлена для целей обороны, и вскоре она начала рассыпаться на составные части. Сначала мимо уха потрясенного фермера просвистел стеклянный стакан, затем конус задел по касательной бок коровы, которая уже безмятежно жевала жвачку, не обращая ни малейшего внимания на разыгравшуюся рядом с ней трагедию.

Удары я перемежал выпадами, достойными чемпиона по фехтованию, но выбраться из угла мне никак не удавалось. Однако оставшийся в моих руках жалкий цилиндр, хотя и не мог причинить быку значительной боли, тем не менее вызвал у него большое недоумение. Да, он поматывал головой и наставлял на меня рога, но словно бы не собирался немедленно повторить стремительную атаку, удовлетворившись пока тем, что зажал меня в тесном пространстве.

Но я знал, что долго такое положение не продлится. Он явно решил посчитаться со мной, и мне оставалось только примериваться, как поступить, когда он немного попятится и вновь ринется вперед, опустив голову.

Я встретил его ударом от груди, и это меня спасло – резинка, удерживавшая внутреннюю камеру, соскочила, и ему в глаза хлестнула волна теплой воды.

Бык остановился как вкопанный и, по-моему, решил, что игра не стоит свеч. Такого двуногого он еще не встречал. Сначала я позволил себе возмутительные фамильярности, когда он пытался выполнить свою законную обязанность, потом лупил его по морде резиновой штукой и в заключение обдал водой. Явно я ему опротивел.

Пока он размышлял, я проскользнул у него под боком, распахнул дверь и выскочил во двор.

Фермер сочувственно наблюдал, как я отдуваюсь.

– Черт-те что за работка, это ваше ИО, а, мистер Хэрриот?

– Да, Уолли, не без того, – ответил я, еле ворочая языком.

– И всегда так?

– Э… э… нет, Уолли. – Я с грустью обозрел останки моей ИВ. – Такой уж исключительный случай. Я… По-моему, чтобы взять пробу у этого быка, нам следует обратиться к специалисту.

Фермер потер ухо, слегка задетое стаканом.

– Ладно, мистер Хэрриот. Дайте мне знать, когда соберетесь. Все-таки есть на что посмотреть!

Его заключительная фраза отнюдь не пролила целительного бальзама на мое уязвленное самолюбие. Я постыдно отбыл с фермы не солоно хлебавши. Нынче все ветеринары чуть не каждый день играючи берут такие пробы. А я… Да что же это такое?

Вернувшись домой, я позвонил в консультационный пункт. Хорошо, обещали мне, завтра в десять утра меня на ферме встретит опытный консультант.

Когда утром я добрался туда, консультант уже расхаживал по двору. Что-то очень знакомое почудилось мне в небрежной походке и облаках сигаретного дыма у него над головой. Он обернулся, и я с радостным облегчением убедился, что это действительно Тристан. Слава богу, хотя бы не опозорюсь перед посторонним человеком!

Его широкая ухмылка подействовала на меня, как лучшее тонизирующее средство.

– Привет, Джим! Как дела?

– Отлично, – ответил я. – Вот только с этой пробой у меня что-то не ладится. Ты, конечно, каждый день их берешь, но я вчера сильно осрамился.

– Неужели? – Он сделал глубокую затяжку. – Валяй, рассказывай, пока мистер Хартли не вернулся с поля.

Мы вошли в злополучное стойло, и я приступил к моему печальному повествованию. Не успел я начать, как у Тристана отвисла челюсть.

– Что-о? Ты просто впустил быка сюда, ничем не стеснив его свободы?

– Да.

– Джим, ты последний из идиотов. Радуйся, что жив остался. Во-первых, эту манипуляцию всегда производи на открытом месте, во-вторых, быка необходимо удерживать шестом или за кольцо в носу. Я всегда стараюсь подобрать двух-трех помощников. – Он смерил меня недоумевающим взглядом, закурил очередную сигарету и потребовал. – Ну, а дальше?

По мере того как я говорил, лицо Тристана начало меняться. Губы задергались, подбородок задрожал, из груди вырвалось невнятное хихиканье.

– Я не ослышался? Ты так прямо его и ухватил?

– Ну… да…

– О господи! – Тристан привалился к стене, корчась от смеха. Когда его немножко отпустило, он поглядел на меня с мягким сожалением.

– Джим, старина! Чтобы направлять, руку кладут только на препуций!

Я криво улыбнулся.

– Знаю. Вчера вечером я перечитал брошюрку и понял, что сажал ошибку на ошибку…

– Ну, ничего, – перебил он. – Продолжай свою повесть. Ты пробудил во мне странное любопытство.

Последующие минуты произвели на моего коллегу сокрушительное действие. Я описывал, как бык ринулся на меня, а Тристан с воплями все больше и больше обмякал и в конце концов повис, как тряпичная кукла, на нижней половине двери, вяло болтая руками. По щекам у него катились слезы, он невнятно всхлипывал.

– Ты… вон в том углу… отбивался от быка! Крушил его по морде ИВ… а она разлеталась на части! – Он достал носовой платок. – Джим, ради всего святого, замолчи. Не то ты меня доконаешь.

Он утер глаза, выпрямился, но я заметил, что колени у него подгибаются. Пошатываясь, Тристан сделал несколько шагов навстречу идущему через двор фермеру.

– А, мистер Хартли! Доброе утро, – сказал он. – Ну, можно начинать.

И принялся деловито распоряжаться. Вчерашняя корова еще была в охоте и несколько минут спустя уже стояла во дворе, крепко привязанная к столбу. По ее бокам расположились двое работников.

– Чтобы не вывернулась из-под быка, – объяснил мне Тристан и, обернувшись к фермеру, вручил ему ИВ. – Налейте сюда, пожалуйста, теплой воды и покрепче закрутите кран.

Фермер зарысил к дому, а когда вернулся, третий работник уже вывел быка. На сей раз моего противника надежно удерживала веревка, продетая в кольцо в носу.

Да, Тристан, бесспорно, организовал все очень четко.

Быку и теперь явно не терпелось, как накануне выразился его хозяин. Едва увидев корову, он устремился к ней, точно воплощение плотской страсти. Тристан еле успел схватить ИВ, а он уже взбирался на корову.

Должен признаться, мой коллега действовал с неимоверной быстротой – нагнулся, положил ладонь на препуций и надел ИВ. «Вот, значит, как это делается! – подумал я уныло. До чего же просто!»

Меня пронзил стыд, и в ту же секунду бык высунул язык, испустил протяжный гневный рев, отпрыгнул назад, подальше от ИВ, и начал выделывать курбеты, натягивая веревку и обиженно мыча.

– Что за дьявол?.. – Тристан с недоумением посмотрел на мечущееся животное и рассеянно сунул палец в ИВ. – Господи! Да это же кипяток!

Уолли Хартли кивнул.

– Ага! Чайник как раз закипал, ну я и налил.

Тристан вцепился пятерней в волосы и застонал.

– Только этого не хватало! – шепнул он мне. – Всегда проверяю температуру термометром, а тут заболтался с тобой, ну и молодчик так рвался вперед, что у меня из головы вылетело. Кипяток! Не удивительно, что бедняга запрыгал, как ошпаренный.

Бык тем временем умолк и принялся обнюхивать корову, посматривая на нее с опаской и уважением. «Вот это темперамент!» – говорил его взгляд.

– Ну, попробуем еще раз! – Тристан решительно зашагал к дому. – Только уж воду я налью сам.

Вскоре все вернулось на круги своя. Тристан изготовился. Бык, видимо, нисколько не охлажденный недавним конфузом, прямо рвался в бой. Представить себе, что думает животное, не так-то просто, и я решил, что, быть может, он терзается, вспоминая вчерашние фиаско и удар, только что нанесенный его гордости и спокойствию духа. Тем не менее, судя по его выражению, он намеревался обслужить свою красавицу, даже если бы весь ад с цепи сорвался.

И словно в подтверждение, бык неукротимо рванулся вперед. Тристан успел-таки ошалело надеть ИВ на мелькнувший мимо член, но бык, не устояв на ногах, въехал под корову на спине.

ИВ вырвалась из рук Тристана и взмыла в небо. Мистер Хартли, разинув рот, следил, как она описала изящную параболу и шлепнулась на груду соломы в дальнем углу двора.

Бык кое-как поднялся, а Тристан неторопливо направился к соломе. Стакан удержался на цилиндре, и мой друг поднес его к глазам.

– Гм, да, – промурлыкал он. – Три кубика. Отличная проба.

Фермер, пыхтя, подбежал к нему.

– У вас, значит, получилось, что надо?

– Да, – небрежно уронил Тристан. – Именно то, что требовалось.

Фермер даже головой помотал.

– Черт! И хитрая же штука!

– Ну-у, иногда случаются некоторые осложнения, – Тристан снисходительно пожал плечами. – Бывает, бывает. Сейчас принесу из машины мой микроскоп и проверю пробу.

Времени на это потребовалось немного, и вскоре мы уже расположились на кухне, попивая чай.

Поставив чашку на стол, мой коллега взял масляную лепешку.

– Отличным вы производителем обзавелись, мистер Хартли.

Фермер даже руки потер от удовольствия.

– Вот и расчудесно. Я за него порядком отвалил, ну и приятно слышать, что не зазря. – Он поглядел на Тристана с нескрываемым восхищением. – Замечательно вы это проделали, уж так я вам благодарен!

Я молча прихлебывал чай, раздумывая, что миновавшие годы ровным счетом ничего не изменили. Почему этот стакан хлопнулся на мягкую подстилку из соломы? А потому что Тристан всегда выходил сухим из воды.

27

Худенькое тело врезалось в коровий бок, и меня передернуло, но сам Джек Скотт словно бы и внимания на свой полет не обратил. Глаза у него, правда, чуть выпучились, кепка соскользнула на ухо, но он снова ухватил хвост, уперся подошвами в булыжник и приготовился к дальнейшему.

Я пытался оросить матку коровы раствором люголя. Обычное послевоенное лечение бесплодия, вызванного эндометритом. Но оно требовало введения длинного металлического катетера в шейку, и этой корове такая процедура явно пришлась не по вкусу. Каждый раз, едва я начинал вводить катетер, она резко поворачивалась и щуплый фермер стукался о соседнюю корову.

Но теперь дело как будто пошло на лад. Только бы она секунду постояла спокойно, и металлическая трубка проскользнет, куда следует!

– Держите крепче, Джек, – прохрипел я, начиная накачивать раствор люголя.

Едва корова ощутила, что происходит, она опять повернулась, рот фермера, зажатого между двух великанш, разинулся, и тут же копыто припечатало пальцы его ноги. У него вырвался тихий стон.

– Вот и чудесно, – сказал я, извлекая катетер, а про себя подумал, что пациентка оказалась на редкость несговорчивой.

Джек, однако, моего мнения, видимо, не разделял. Сильно прихрамывая, он обошел корову и обнял ее за шею.

– Ах, ты моя умница! – пробормотал он, прижимаясь щекой к могучей челюсти.

Я следил за ним без всякого удивления. В этом был весь Джек. И к людям, и к животным на своей ферме он питал нежнейшую привязанность, не делая никаких исключений, и чувство это, видимо, было взаимным, не считая, разумеется, моей пациентки. Кончив ее обнимать, он протиснулся обратно и перепрыгнул через сточный желоб. Лицо его сияло обычной улыбкой. Само оно не выглядело типично фермерским – не обветренное и румяное, но бледное, изможденное, словно он не спал ночами. Было Джеку всего сорок лет, однако глубокие складки на лбу и на щеках заметно его старили. Только улыбка освещала его изнутри каким-то особым светом.

– У меня для вас еще есть кое-какая работка, мистер Хэрриот. Сперва сделали бы вы укол волу, чего-то он кашляет.

Мы зашагали через двор, а Рип, овчарка Джека, радостно плясал вокруг него. Собаки на фермах нередко держатся настороженно, стараются поменьше попадаться на глаза людям, но Рип вел себя, как счастливый баловень.

Фермер нагнулся и потрепал его по спине.

– Здорово, малый! С нами идешь, что ли?

Пес только в восторге извивался. Но тут к нам подбежали мальчик с девочкой – самые младшие члены семьи.

– Пап, ты куда? Пап, ты чего делаешь? – затараторили они.

Визиты на эту ферму редко обходились без вмешательства ребятишек: они сновали между коровьими ногами, мешали работать, но Джек относился к этому с полнейшим благодушием.

Вол лежал на толстой подстилке и спокойно жевал жвачку. Видимо, чувствовал он себя прекрасно.

– Так-то он ничего, – сказал Джек. – Может, простудился маленько, да и все. Но покашливает иногда. Вот я и подумал, что укол ему не повредит.

Температура оказалась чуть повышенной, и я набрал в шприц раствор пенициллина, тогда еще совсем новинку в ветеринарии. Затем наклонился, хлопнул ладонью по волосатому крупу и вогнал иглу. На любой другой ферме сделать укол такой зверюге было бы непросто – дело могло дойти и до погони через стойло, а вот этот вол даже не вскочил. Его никто не держал, но он продолжал жевать, и только оглянулся на меня с легким любопытством.

– Вот и хорошо. Молодчага ты, молодчага. – Джек потрепал косматую челку, и мы вышли.

– Еще я вам хочу ягнят показать, – продолжал он, ведя меня к строению из волнистого железа с полукруглой крышей, явному наследию войны. – В жизни такого не видел.

Внутри было полно овец и ягнят, но понять, что его озадачило, оказалось легко. У некоторых ягнят подгибались и дрожали задние ножки, а двое падали, не сделав и двух-трех неуверенных шажков. Джек обернулся ко мне.

– Что с ними такое, мистер Хэрриот?

– Лордоз, – ответил я.

– Лордоз? А что это?

– Недостаток меди в организме. Вызывает дегенерацию спинного мозга, приводящую к провисанию спины. В наиболее типичной форме. Но иногда возникает паралич или припадки. Капризная болезнь.

– Странно, – сказал фермер. – У маток полно было меди, чтобы лизать.

– Боюсь, этого недостаточно. Если таких случаев окажется много, маткам в следующий раз на половине беременности надо будет сделать инъекцию меди, чтобы это не повторилось.

Он вздохнул.

– Ну, ладно. Раз мы знаем в чем дело, так вы ягнят подлечите.

– Мне очень жаль, Джек, но лечения тут нет. Ничего, кроме предупредительных мер.

– Н-да… – Фермер сдвинул кепку на затылок. – А с этими что дальше будет?

– Ну, те, которые только пошатываются, вполне еще могут стать здоровыми и упитанными, но, боюсь, этим двоим не выкарабкаться. – Я кивнул на лежащих ягнят. Они уже частично парализованы. И вообще, гуманней всего было бы…

Вот тут Джек перестал улыбаться. Улыбка всегда исчезала с его лица, стоило намекнуть на то, что животное следовало бы безболезненно умертвить. Деревенский ветеринар обязан давать такую рекомендацию клиенту, когда лечение становится явно убыточным. Учитывать коммерческие интересы клиентов – его долг.

Практически все бывали только благодарны все, но не Джек Скотт.

Посоветуйте ему избавиться от коровы, почти переставшей доиться после мастита, и сияющее лицо тут же замыкалось. На ферме у него содержалось немало животных, которые никакого дохода приносить ему не могли, но это были друзья, и он только радовался, глядя, как они живут себе и живут.

Теперь он засунул руки поглубже в карманы, поглядел на распростертых ягнят и спросил:

– Они очень мучаются, мистер Хэрриот?

– Да нет, Джек. Особых страданий эта болезнь, видимо, не причиняет.

– Тогда ладно. Я их оставлю. Не сумеют сосать, сам их кормить буду. Не люблю я последнюю надежду у живой твари отнимать.

Он мог бы мне этого и не объяснять. Надежду он им оставлял, даже когда ее и вовсе, казалось бы, не было. Фермеры терпеть не могут вскармливав ягнят с рожка, а уж тратить время на калек и подавно. Но я знал, что спорить с Джеком бессмысленно. Так уж он был устроен.

Мы вышли во двор, и он прислонился к двери стойла.

– В следующий раз надо не забыть, чтобы вы маткам медь влили.

Он еще не договорил, как над верхней створкой возникла колоссальная морда. В этом стойле помещался бык, и крупный шортгорн возжелал выразить хозяину свое почтение.

Он принялся лизать Джеку затылок шершавым языком, сдвигая кепку ему на глаза. Когда это повторилось несколько раз, Джек кротко запротестовал: