Пароль - Директор

      - Браво, вы здорово справились с делом.
      С арестом Леопольда Треппера "Красной капелле" пришел конец. Летучие отряды Пипе и Гиринга штурмовали последние бастионы шпионской организации. 25 ноября Зипо занял кабинеты "Симекско" в Брюсселе и арестовал всех сотрудников; в тот же день гестапо выловило оставшихся членов марсельской группы"Кента": Жюля Гаспара с женой и его секретаршу Маргариту Мариве. Другой отряд схватил в Лионе Исидора Шпрингера и Отто Шумахера.
      Только нескольким ведущим агентам "Красной капеллы" удалось остаться на свободе, но преследователи не сомневались в успехе: попавшие в тюрьму агенты оказались слишком разговорчивы. Даже "Большой шеф", какими побуждениями он бы не руководствовался, помогал ищейкам гестапо. Ему известно было, что он играет со смертью, и немцы могут расстрелять его в любую минуту.
      - Я - офицер, и прошу относиться ко мне соответственно, - заявил он Гирингу при аресте в кабинете дантиста.
      Гиринг пообещал, Треппер пожал ему руку и сказал:
      - Большое спасибо. Можете на меня рассчитывать.
      Он сразу же стал оправдывать доверие немцев, выдав им имена и координаты последних убежищ.
      Первой жертвой стал секретарь Треппера Хилиль Кац, который почитал хозяина с почти религиозным благоговением. Леопольд послал ему записку с просьбой о встрече на станции метро. Гиринг отправил туда своих людей, и Каца арестовали. Когда через некоторое время секретарь увидел Треппера, весь мир обрушился в его глазах, но Леопольд невозмутимо заявил:
      - Кац, мы должны сотрудничать с этими господами. Игра окончена.
      Оказавшись в сложном положении, Треппер прекратил всякое сопротивление и даже выдал свои связи с немецкими управлениями и агентствами в Париже, что привело к аресту барона Базиля Максимовича, его сестры Анны и любовницы Анны-Маргариты Гофман-Шольц. Те в свою очередь предали остальных информаторов: секретаршу агентства Заукеля Кэти Фолкнер, её мужа Йохана Подсядло, сотрудника военной администрации Куприана и Людвига Кайнца, инженера организации Тодта.
      На свободе оставались только двое лучших агентов "Большого шефа": финансист Лео Гроссфогель и представитель Коминтерна Генри Робинсон. Но и здесь Треппер помог следователям найти к ним подходы. Похоже, он не знал, где может прятаться его старый приятель Гроссфогель, но по крайней дал гестаповцам зацепку, назвав имя Симоны Фельтер. Та была любовницей Лео и работала секретаршей в бельгийской коммерческой палате в Париже. Сам Гроссфогель часто использовал её в качестве курьера между Парижем и Брюсселем.
      Сначала за ней установили слежку, но в середине декабря гестапо перешло к решительным действиям. Ее выманили на встречу в "Кафе де ла Пе" и по дороге арестовали. Во время допроса она призналась, что все сотрудники коммерческой палаты уже разъехались на рождественские каникулы и кроме неё в офисе никого не осталось.
      Гестапо заподозрило, что Симона могла дожидаться там звонка от Гроссфогеля. Они отправились в офис и заставили Фельтер отвечать на телефонные звонки. 16 декабря Гроссфогель позвонил и назначил встречу на семь часов вечера в ресторане.
      Ресторан заполнили полицейские. Симону Фельтер они с собой не взяли, поскольку располагали совсем свежей фотографией Лео. Но снова весь план едва не погубил чрезмерный энтузиазм криминальсекретаря Юнга. Юнг неожиданно появился в ресторане с Симоной Фельтер, которая сразу подняла крик в надежде хоть в последний мтг предупредить Гроссфогеля. К счастью для гестапо, тот в ресторане ещё не появился, но полчаса спустя был арестован у входа.
      Треппер помог немцам и в охоте на последнего из руководителей "Красной капеллы", Генри Робинсона. Он дал Гирингу адрес итальянского гравера Менардо Гриотто, дом которого "Гарри" (псевдоним Робинсона) часто использовал для встреч с другими агентами. Секретарь Треппера Кац убедил Гриотто назначить Робинсону встречу на одной из конечных станций парижского метро якобы для передачи важного сообщения от "Большого шефа".
      Встреча с "Гарри" должна была состояться 21 декабря, а три дня спустя гестапо доложило: "После интенсивных допросов и привлечения различных информаторов появилась возможность арестовать "Гарри" в соответствии с ранее намеченным планом. "Гарри" заметили метров за 150 до условленного места и берлинские сотрудники взяли его под стражу". Гестаповцы забрали заодно и ни о чем не подозревавшего Гриотто.
      Теперь, чтобы завершить эту печальную историю, оставалось арестовать нескольких второстепенных агентов "Большого шефа": чешского разведчика Рауха, бельгийского художника Гильома Хоорикса, совладелца "Симекско" Назарина Дрейли и курьера Гермину Шнайдер. К середине января 1943 года Карл Гиринг и Гарри Пипе могли доложить руководству в Берлине о завершении охоты. Самая крупная шпионская сеть Москвы в гитлеровской империи была уничтожена.
      Историю "Красной капеллы" можно было бы на этом закончить, не проверни немцы довольно экстравагантную операцию, которым у спецслужб времен Второй мировой войны обычно завершался разгром вражеской шпионской сети: использование арестованных агентов против их собственных хозяев. Возникла новая "Красная капелла", но теперь уже под руководством гестапо. Своего рода новый вариант старого клича над гробом покойного монарха: - "Красная капелла" умерла, да здравствует "Красная капелла"!
      Контрразведка стала разведкой наоборот. Но сначала нужно было проанализировать материалы, захваченные у агентов "Красной капеллы", и дать точную картину методов работы советской разведки в Западной Европе. Эту задачу возложили на "Специальную комиссию по "Красной капелле" в Берлине и её недавно сформированный в Париже филиал - "Специальный отряд".
      Парижский специальный отряд возглавил профессиональный контрразведчик из гестапо, криминалькомиссар и гауптштурмфюрер СС Генрих Райзер. Его ввели в операцию в конце ноября (после неприятностей с Юнгом), чтобы восстановить порядок на рю де Сэ, где местная команда временно осталась без руководства. Райзер оказался в родной стихии, ведь всего за две недели до того его перевели в Карлсруэ после двух с половиной лет руководства отделом IVA (борьба с коммунизмом) Управления тайной полиции во Франции.
      Райзер стал ещё более важной персоной, когда весной 1943 года ставший к тому времени криминальратом Гиринг ушел с поста из-за обострения болезни, вызванной старой опухолью. Бюрократ до мозга костей оказался идеальным выбором для аналитической работы и снискал себе репутацию великолепного и неутомимого следователя, не успокаивавшегося до тех пор, пока каждое утверждение, пусть даже самое тривиальное, не будет тщательно взвешено, рассмотрено и в конце концов аккуратно вписано в протокол.
      Сотрудникам специального отдела понадобилось два месяца на ознакомления с системой и методами советского шпионажа. Они получили достаточно сведений, чтобы превзойти русских в их собственной игре. Теперь надо было попытаться "обратить в новую веру" захваченных агентов и с их помощью начать радиоигру с Москвой, чтобы дезориентировать противника запутанной смесью подлинной и фальшивой информации.
      С момента появления современных методов шпионажа контрразведка взяла на вооружение "радиоигру", которая традиционно завершала историю разгрома разведывательной сети противника. Во время Второй мировой войны только нацистская контрразведка провела не меньше 160 радиоигр с Москвой. Русские были особенно уязвимы из-за низкого качества используемого оборудования и чрезмерного привлечения непрофессионалов.
      Жиль Перро подозревает, что радиоигры гестапо служили ширмой для политической торговли руководства и представляли собой попытку немцев вступить в политический диалог с советским противником. На самом деле криминалькомиссар Томас Амплер из противодиверсионного сектора РСХА, координировавший эту операцию, преследовал куда более прозаическую цель запутать противника и заставить его выдать свои собственные тайны.
      Вопрос был только в том, кого использовать для этой цели. Судебный ликвидатор "Красной капеллы" был уже в пути: 18 февраля 1943 года главный военный прокурор Манфред Редер прибыл в Брюссель во главе специального трибунала со звучным названием "Специальный полевой военный трибунал главнокомандующего III воздушным округом". На обычном языке это значило, что Редер прибыл штамповать по законам военного времени приговоры "красным" шпионам.
      Уже через две недели Редер вынес приговоры всем членам бельгийской агентурной сети. Троих советских офицеров - Ефремова, Данилова и Макарова приговорили к смерти, хотя приговор Макарову не привели в исполнение, поскольку Редер узнал о его родстве с советским министром иностранных дел Молотовым. * Директора "Симекско" получили различные сроки каторжных работ, Избитского и Сезе также приговорили к смертной казни.
      (* Ефремову также предоставили отсрочку приговора, поскольку он был нужен для проведения "радиоигры". В конце войны ему удалось бежать. Прим. авт.)
      8 марта трибунал Редера переехал в здание напротив Елисейского дворца в Париже, и началась новая серия судебных процессов. Один за другим в зале суда гулким эхом отдавались приговоры. Гроссфогелю, Максимовичам, Робинсону и Кэт Фолкнер вынесли смертные приговоры. К остальным подсудимым Редер проявил неожиданную снисходительность. Анну-Маргарет Хоффман-Шольц приговорили к шести годам каторжных работ за измену по халатности, Куприан - к трем годам тюрьмы за нарушение воинской дисциплины, аналогичный срок получил переводчик из "Симекско", а Гермину Шнайдер отправили в концлагерь.
      "Насколько я знаю, - вспоминал Редер, - всего было вынесено не более 20-25 приговоров; из них, насколько я помню, смертная казнь составляла около трети". Когда в начале апреля ему пришлось докладывать Герингу, он просил для женщин помилования или хотя бы не смертной казни. Геринг согласился.
      Но куда большую ценность для будущей операции гестапо представляли люди, которых Редер так и не отправил на скамью подсудимых. Почти всю верхушку "Красной капеллы" избавили от ужасного судилища. Треппер, Кац, Райхман, Винтеринк, Шумахер с их женами и любовницами нужны были гестапо для "радиоигры" с Москвой. У них началась тайная жизнь, в которой верность политическим и идеологическим убеждениям в расчет уже не принималась, а профессиональная гордость агента приобретала самодостаточный характер.
      В глазах моралистов сам факт работы Треппера и его людей на немцев впоследствии расценивался как "трясина моральной деградации и предательства... одна из самых ужасных глав в тридцатилетней истории советской разведки". Подобный вердикт обосновывался ссылками на учебники, устанавливавшие правила поведения коммунистов в тюрьме. Один из них под названием "Наша борьба" вышел в Праге в 1935 году; в нем говорилось: "Я никогда не признаю свою вину в любом предъявленном мне обвинении... Я принципиально не стану разглашать имена, псевдонимы, личные приметы, адреса и места, посредством которых можно связаться с моими товарищами... Когда мне скажут, что все остальные уже сознались, я этому не поверю, а если это действительно произошло, назову их лжецами и стану все отрицать".
      Подобным педагогам было хорошо известно (конечно, на бумаге), что должен человек говорить под пыткой: "Если меня будут пытать или бить, я скорее дам себя убить, замучить до смерти, чем выдам своих товарищей и организацию".
      Два агента "Красной капеллы" действительно так и поступили. София Познанская предпочла в камере покончить с собой, чтобы не выдать товарищей. Исидор Шпрингер выбросился из окна лионской тюрьмы раньше, чем его смогли заставить говорить. Но это были исключения. Для большинства членов "Красной капеллы" правила из учебников по шпионажу не имели никакого отношения к действительности, и они предпочли "перейти в новую веру".
      Можно ли это считать обычным предательством под нажимом грубой силы? Определенно нет. Даже бывший комиссар Райзер подтверждал, что "безжалостное слово "предательство" в этом случае неприменимо". Поведение этих людей можно объяснить целым комплексом побуждений, попыток самооправдания и отговорок, сплетавшихся в запутанный клубок фатализма, инстинкта самосохранения, надежды на побег - и просто склонностью к авантюризму. Конечно, все это сыграло свою роль, но перевешивало ненасытное любопытство профессионала, желавшего выяснить, как его противник сможет решить свои проблемы.
      Что бы не побуждало узников работать на врага, самый распространенный мотив, столь любимый некоторыми миротворцами, едва ли вообще использовался - речь идет о подавлении воли пытками. Конечно, в отдельных случаях гестапо пытало своих узников. Келлер подвергался избиениям, Херш Сокол был забит до смерти, а его жену били кнутом и полицейской дубинкой. Но заключенных, предназначенных для "радиоигры", гестапо практически не трогало.
      Даже гитлеровцы понимали, что жестокость не способна заставить вражеского агента говорить, а тем более сотрудничать. Один из них, знавший об этом не понаслышке, говорил: "Физическим воздействием я не могу добиться от человека правды. Он может ответить на наводящий вопрос, но никогда не выдаст настоящих секретов... К этому не могут привести все известные комбинации и возможности, но хорошо известно, что вполне достаточно одних косвенных улик".
      Если бывших агентов "Красной капеллы" действительно можно было перевербовать для работы против Москвы, то с ними нужно было по крайней мере прилично обращаться. Специальный отряд Райзера позаботился об удобном жилье для своих номинальных сотрудников. Треппера и Каца поселили в средневековом поместье в парижском предместье Нюлли. Впоследствии к ним присоединились Гроссфогель, Отто Шумахер, "Кент" с Маргаритой Барча, так что это место со временем стало напоминать штаб-квартиру гестаповской версии "Красной капеллы".
      Гестапо сделало все возможное, чтобы обеспечить своих избранных узников максимально возможными удобствами: каждый из них занимал отдельную комнату с приличным выбором литературы, добротную еду подавала прислуга, их ежедневно выводили на прогулку и иногда водили в кинотеатр небольшого городка на западной окраине Парижа. Охрана скромно держалась поодаль, а сами заключенные не видели ничего необычного в том, что двери комнат за ними запирали.
      Других невольных помощников гестапо содержало в частных домах Парижа и Брюсселя. Ефремова и Венцеля разместили в реквизированном доме на рю ль Авроре в Брюсселе, Винтеринк также жил в Брюсселе, а Райхман со своей Мальвиной оказались в старом доме Хилиля Каца в Париже. Их охраняли строже, чем узников Нюлли, но даже при этом гестапо старалось поддерживать у них хорошее настроение, обеспечивая приличный рацион, сигареты и посещение кино.
      Вскоре специальный отряд посчитал узников готовыми к сотрудничеству и ведению радиоигры. 22 декабря "Специальная комиссия по "Красной капелле" сообщила Гиммлеру: "Для сохранения контакта с Москвой следует постоянно использовать все возможности для радиоигры." Соответственно были задействованы каналы связи "Бордо" в Бельгии и Винтеринка в Голландии, радиопередатчик разместили также в Брюсселе. Была сделана попытка восстановить обмен сообщениями по рации Крюйта.
      Сразу после рагрома шпионской сети в Бельгии и Голландии Амплецер в Берлине приказал начать радиоигру с Москвой с использованием захваченных у Венцеля, Райхмана, Сезе, Крюйта и Винтеринка передатчиков. Рация Крюйта оказалась неисправной, но остальные четверо включились в игру: операция "Айхе" (дуб) с использованием передатчика Сезе, операция "Танне" (ель) Винтеринка, "Вайде" (ива) - Венцеля и "Бухе-Паскаль" (бук) - Райхмана.
      С захватом организации Треппера во Франции появились ещё два передатчика, которые положили начало операциям "Айфель I" и "АйфельII". Впоследствии их объединили под кодовым названием "Марс-Айфель". "Марс" в данном случае означало Марсель, поскольку немцы хотели поддержать легенду, что "Кент" по-прежнему ведет передачи из этого города.
      Амплетцер начал управлять своим фальшивым "оркестром" в ноябре 1942 года. Связь быстро удалось наладить, и вскоре обмен сообщениями между Москвой и Западной Европой пошел так же гладко, словно и не прерывался. У московского Центра подозрений, похоже, не возникало, а задержку с выходом в эфир гестапо объяснило техническими неполадками. Москва с этой версией согласилась.
      Гестаповцам очень хотелось передать радиосвязь в руки перевербованных агентов "Красной капеллы". Конечно, приходилось опасаться, что в любой момент невольные помощники могут предупредить советский разведцентр при помощи какого-нибудь заранее согласованного сигнала. Единственная ошибка в определенной группе цифр или позывных могла положить конец тщательно спланированной радиоигре.
      Поэтому гестапо не позволяло никому из бывших агентов даже прикасаться к настоящим передатчикам. Перевербованные радисты работали на учебных ключах, а их сообщения записывались на магнитную ленту. Таким образом немцы могли изучать, а затем имитировать "почерк" каждого радиста "Красной капеллы. У каждого были свои индивидуальные особенности, это касалось продолжительности пауз между словами и предложениями, ритма и скорости передачи.
      После долгих тренировок по копированию "почерка" бывших противников немецкие радисты передавали тщательно подготовленную информацию в Москву. Перевербованным радистам приходилось постоянно присутствовать во время приема и передачи радиограмм, поскольку московское начальство могло внезапно вклиниться в передачу и потребовать сообщить заранее условленный пароль; тогда немецким радистам пришлось бы немедленно выполнить это требование.
      Но какие же сообщения отправлял в Москву "Специальный отряд?" Передача сплошной дезинформации могла оказаться равносильной самоубийству, поскольку советская разведка наверняка будет все перепроверять. Следовательно оставались только такие сведения, которые противник был не в состоянии проверить. Подобного материала оказалось явно недостаточно, а значит в материалах гестаповской радиоигры поневоле преобладали подлинные данные.
      Это условие выросло в большую проблему. Москва требовала главным образом военную информацию, но как передавать её противнику без ущерба для безопасности собственных войск? Для гестапо этот вопрос был самым болезненным, ведь они зависели от доброй воли руководства вермахта, без санкции которого никакой военной информации получить невозможно. Работавшее под надзором Гитлера и Гиммлера ОКВ могло с готовностью пойти на сотрудничество, но высший военный руководитель в Западной Европе, Главнокомандующий группы армий "А Запад" фельдмаршал Герд фон Рундштедт был на ножах с гестапо и к тому же принципиально не верил в операции контрразведки, считая их дурацкими затеями.
      Амплетцеру пришлось согласиться с довольно сложной процедурой получения разрешения. Когда ни о чем не подозревавший "Директор" запрашивал у своих агентов военные сведения, "Специальному отряду" приходилось запрашивать их у французского отделения абвера в Париже. В свою очередь абвер обращался за одобрением к главнокомандующему группой армий "Запад" или его офицеру разведки, и только получив его, составлял необходимую сводку, после чего "Специальный отряд" вместе с бывшими агентами отправлял шифровку в Москву.
      В наиболее сложных случаях "Специальному отряду" приходилось консультироваться с Управлением безопасности связи ОКВ на бульваре Суше, где текст сообщения проверяли ещё раз. В конце концов сведения поступали в РСХА в Берлине, и Амплетцер решал, соответствуют ли они общей стратегии радиоигры с Москвой, а затем представлял на рассмотрение текст сообщения (и все запросы по военной тематике из Москвы) в III сектор (контрразведка) внешней разведки ОКВ.
      Просто удивительно, как удавалось преодолевать такие сложности и так долго обманывать Москву. Однако, несмотря на все бюрократические препоны, Амплетцер со своими специалистами в Париже ухитрялись отвечать на запросы "Директора" достаточно скоро. Поток информации между Разведупром и гестапо рос с каждой неделей, и вопросы советского Центра становились все интереснее.
      Однако ещё в самом начале у Амплетцера случилась досадная оплошность, которая могла привести к провалу всего предприятия. В январе 1943 года, когда операция "Вайде" ещё только начиналась, чрезмерная самоуверенность охраны позволила совершить побег бывшему радисту "Красной капеллы" Йохану Венцелю. Охранник оставил ключ в замке двери. Венцель сбил его с ног, выскочил из комнаты и запер за собой дверь, а через несколько мгновений уже затерялся на улице.
      Сначала Венцель обосновался в Бельгии, затем перебрался в Голландию. Опасаясь, что его сотрудничество с немцами раскрыто, он старательно избегал встреч с советскими и коммунистическими агентами. Но это было только на руку гестапо. Оно пыталось проводить операцию "Вайде" самостоятельно, но в феврале 1943 года было вынуждено оставить эту затею.
      По другим направлениям радиоигра Амплетцера и Райзера оказалась более успешной. Москва ни на миг не усомнилась в своих агентах на Западе, все ещё полагая, что они на свободе, а запросы "Директора" становились все более конкретными и настойчивыми.
      1 февраля 1943 года "Директор" передал: "Постарайтесь установить: а) число подразделений, переброшенных к испанской границе; б) типы пушек и танков". 21 февраля поступил приказ: "Поручите "Производителю" произвести наблюдение за немецким транспортом и техникой, особенно если они направляются из Франции через Германию к нашей границе, а также за возвращающимися во Францию".
      На следующий день "Директору" потребовалось выяснить: "Какие немецкие дивизии находятся в резерве во Франции и где именно?" 9 марта 1943 года: "Информируйте нас, какие немецкие войска размещены в Париже и Лионе. Число, род войск, продовольственный рацион и оснащение". 18 марта: "Проверьте и немедленно сообщите, находится ли в Нанте 462 пехотная дивизия, 465 пехотная дивизия в Эпинале и 467 во Франции, её точное местонахождение нам неизвестно".
      Десятью днями спустя: "Какие дивизии размещены в Шалон-сюр-Ман и Ангулеме. Мы располагаем информацией, что 9-я пехотная дивизия находится в Шалон-сюр-Мане, а 10-я танковая дивизия в Ангулеме. Подтвердите правильность этих данных".
      Гестаповские радисты всегда спешили удовлетворить запросы "Директора". Так, например, в конце января они сообщили в Москву: "Из надежного источника получена информация, что в последние недели декабря немцы начали исключительно масштабное передвижение войск в сторону испанской границы, особенно в районе Бордо-Ангулем. Между десятым и двадцатым декабря поток транспорта был настолько мощным, что на железнодорожном перегоне Потье-Ангулем наблюдалось до восьми воинских эшелонов в день.
      16 марта они сообщили о "выводе многочисленных воинских подразделений из Антверпена и оживлении движения в сторону южной Франции, включавшем 26 воинских эшелонов, 18 из них состояли из более чем 50 вагонов, а 8 - около 40; главным образом - пехота". 23 марта "Директору" передавали об "увеличивающихся масштабах войсковых транспортов и перемещениях войск в Бельгии и Франции", а пять дней спустя о "свежих формированиях Люфтваффе в Бретани", которые, по-видимому," представляют собой свежесформированные подразделения воздушно-транспортных и десантных войск".
      Гестапо сообщало даже самые незначительные подробност. Так например, 2 апреля: "Новая дивизия СС в Ангулеме не имеет ни номеров, ни знаков. Солдаты в серой полевой форме с черными нашивками на воротничке и эсэсовским значком. Оснащена необычно большим числом транспортных средств".
      1 апреля на тему об эсэсовских дивизиях: "Артиллерия: средние и тяжелые гаубицы, тяжелые длинноствольные орудия, все моторизовано. Дополнительно - многочисленные современные противотанковые пушки и зенитки. Дивизия располагает рядом средних бронемашин. Личный состав около 16000 человек".
      Чем подробнее становились вопросы "Директора", тем большн он вынужден был выдавать все ещё работавшую на Западе сеть своих информаторов, а именно это и было целью гестапо. Там имели все основания полагать, что советская шпионская организация во Франции, Бельгии и Голландии разрушена, но ещё оставалась коминтерновская сеть и подполье французской компартии, которых также подключили к сбору информации для русских.
      Гораздо более важной целью была советская шпионская сеть под руководством Александра Радо в Швейцарии. После разрома группы Шульце-Бойзена/Харнака на неё возложили ответственность за обеспечение Москвы информацией с самых высоких уровней руководства германского вермахта. Радо давно отбросил всякие попытки получить собственных агентов в германском руководстве и занимался только перехватом информации по каналам швейцарской армейской спецслужбы, у которой оказались замечательные связи в ставке фюрера. *
      (* Главой I-го разведывательного сектора швейцарской спецслужбы, который отвечал за Германию, был капитан Макс Вайбель. Закончив Высшее военное училище командного состава, он поддерживал дружеские отношения со многими его выпускниками. Во время Второй мировой войны они охотно снабжали его информацией, которая затем суммировалась и передавалась разведслужбам союзников, с которыми Швейцария, постоянно опасавшаяся германского вторжения, старалась сохранить хорошие отношения. Сеть информаторов Радо имела доступ к разведывательной информации через эти каналы. Прим. авт.)
      Для выявления последних оставшихся источников информации (сеть Коминтерна, французские коммунисты и группа Радо) из Парижа приезжает представитель гестапо, разительно отличавшийся от педанта-бюрократа Райзера.
      Криминальрат Хайнц Паннвиц родился в Берлине в 1911 году, принадлежал к христианской общине "Искателей пути", и даже став гауптштурмфюрером СС, оставался членом Конфессиональной церкви. Карьеру он начал в берлинской уголовной полиции, где руководил подразделением, занимавшимся кражами со взломом, а затем перешел в гестапо. Служил референтом по безопасности отделения гестапо в Праге. Летом 1942 года руководил расследованием обстоятельств покушения на Гейдриха.
      В это время Паннвиц постепенно приходит к убеждению, что только жестокими преследованиями участников Сопротивления ничего не добьешься. В августе того же года он изложил свои взгляды Мюллеру-гестапо, настаивая, что РСХА должен "отказаться от простого преследования шпионских группировок Сопротивления, и действовать заодно с ними". Паннвиц привел следующие доводы: цель - избежать бессмысленного кровопролития; если группа полностью уничтожена, на её место придут сотни других, а именно это следует предотвратить.
      На Мюллера, похоже, все это особого впечатления не произвело, но когда Райзер проявил нерасторопность в выявлении новых агентурных групп на Западе, Мюллера вспомнил про Хайнца Паннвица и заявил:
      - Делайте то, что предлагали мне в прошлом году, разыгрывайте любые ставки, иначе с нашими рутинерами нам никогда не выбраться из этой каши.
      Хайнц Паннвиц начал игру. Его целью стало заставить "Директора" выдать последних оставшихся на Западе агентов. Одну победу "Специальный отряд" записал на свой счет ещё под руководством Гиринга - через "Отто" (псевдоним Треппера) удалось убедить советский Разведцентр сообщить местонахождение одного из подпольных передатчиков французских коммунистов, который гестаповцы немедленно захватили.
      Паннвиц продолжил начинание Гиринга. Однажды передатчик "Кента" вышел из строя. Его легко мог починить любой специалист "Специального отряда". Однако гестапо попросило "Директора" обеспечить надежного радиотехника из французской компартии. Москва сразу порекомендовала для этой цели товарища Жожо, который собирал для своей партии коротковолновые передатчики. Жожо арестовали, а его показания выдали совершенно новую цепочку информаторов, которые вскоре оказались в лапах гестапо.
      С такой информацией и оборудованием Паннвиц получил возможность начать новую игру, которая на этот раз была направлена против "Красной тройки" Радо. Летом 1943 года "Специальный отряд" направил к Радо в Женеву своего представителя, франко-германского писателя Ива Рамо. Его настоящая фамилия была Цвейг, и гестапо крепко держало его на крючке из-за еврейского происхождения. Рамо выдал себя за члена "Красной капеллы", сослался на общих знакомых в Париже и попросил обеспечить его некой информацией.
      Но гестапо недооценило противника. Резидент притворился, что не понимает, о чем идет речь: "Должно быть мсье Рамо ошибся адресом". У такого опытного конспиратора, как Радо, подозрение вызвало отсутствие уведомления из Москвы об этом визите.
      С тем же успехом Паннвиц подсылал курьера к его главному радисту, Александру Футу. "Кент" разработал следующий план: послать агента под видом курьера, чтобы получить у Фута деньги, регулярно выделяемые французскому коммунистическому подполью. Агент встретился с Футом, но оказался слишком болтлив и вызвал у того подозрения. Правда, "Кент" смог убедить Москву, что курьера схватили немцы и подменили своим агентом. "Две недели спустя, вспоминает Фут, - Центр подтвердил правоту моих подозрений, что курьер оказался немецким агентом".
      Больше повезло Паннвицу в другой шахматной партии, в результате которой целая шпионская организация работала на гестапо, ничего об этом не подозревая.
      В 1940 году литовский функционер Коминтерна Вольдемар Озолс по указанию советского атташе в Виши создал небольшую шпионскую сеть. Однако "Директор" посчитал её работу неудовлетворительной. Ее единственной заслугой оказалось обеспечение связи с другими агентурными группами. Когда в 1942 году гестапо арестовало двух её информаторов, "Директор" решил слить остатки группы Озолса с "Красной капеллой". Летом 1943 года "Кент" получил приказ использовать людей Озолса для получения сведений о работе его организации.
      Паннвиц через "Кента" немедленно отправил людей Озолса на связь с другими коммунистическими группами, которые таким образом оказались под контролем гестапо. Самой важной из них была группа Сопротивления "Митридат" под руководством французского капитана Поля Лежандра. "Кент" убедил его перебраться в Париж и начать работать на Москву в качестве "агента 305". Вплоть до отступления немцев из Франции осенью 1944 года ни Лежандр, ни Озолс не знали, что "Москвой" на самом деле было гестапо.
      С помощью двух этих групп Паннвиц мог держать под наблюдением немало организаций французского подполья. Капитан Карл фон Ведель из службы безопасности связи говорит, что сеть Лежандра - Озолса "служила ценным указателем слабых мест в нашей собственной системе безопасности, а в некоторых случаях помогала сохранить доверие Москвы. Таким образом мы преуспели в глубоком проникновении в организации французской коммунистической партии и ещё больше узнали, в какой информации заинтересована Москва".