Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Джек Хейджи. Рассказы (№7) - Девять драконов

ModernLib.Net / Крутой детектив / Хендерсон Крис / Девять драконов - Чтение (стр. 2)
Автор: Хендерсон Крис
Жанр: Крутой детектив
Серия: Джек Хейджи. Рассказы

 

 


Но у меня, слава Богу, были свои источники информации. В Чайна-тауне, как и в любом квартале города, не считая, понятное дело, фешенебельных Саттон-Плейс или Парк-Авеню, действует отлично налаженная система слухов. В наши дни она столь же эффективна, как и в доисторические времена. Жаль только, что ничего отрадного я не услышал.

Оказалось, что сообщение о том, что война окончена, не соответствует действительности. Вчерашние наши гости бессовестно врали. Их банда, носившая гордое имя «Повелители Времени», продолжала оспаривать у «Свирепых Призраков» и «Материнской Крови» сферу влияния — три здоровенных участка, куда входила и Мотт-стрит, а значит, и магазинчик старого Ло. Рэкетиры уведомили еще несколько лавочников и теперь ждали, каков будет глас народа. Однако народ безгласно запер двери своих заведений и, в свою очередь, ждал, какого смельчака выберут для примерного наказания. Вы, наверно, сами догадались, кто отважился.

Я сперва подумал, не позвать ли кого-нибудь на выручку, но потом решил, что не стоит. Тем более, что все равно никто не поможет: соперничающим бандам ни к чему тормозить «Повелителей». Нас со стариком выбрали в качестве козлов отпущения, стало быть, надо принимать свою козлиную долю. Мы ущемили их самолюбие, и за это надо отвечать. Однако только на силу рассчитывать не приходилось.

Честно говоря, я не очень себе представлял, какие силы нужны, чтобы прижучить «Повелителей». Первых двоих я ошеломил внезапностью нападения. Следующих послали лишь для того, чтобы передать ультиматум. А вот теперь... Теперь банда объявит большой сбор и уж наверно ни перед чем не остановится.

Итак, мы сидели и ждали, и Ло сказал мне:

— Моя знай с первого дня, когда приходи тебя нанимай. Моя — не бойся. Что, надейся — они не убивай жену, детей, меня, не поджигай лавка? Моя надейся жить? Что, ползай по полу, умоляй — кого? Они — звери, они убивай для смеха. Нет, спасибо больше! Моя так не поступай! Нет. Если умирай — умирай стоя. Твоя как сцитай?

— Моя считай, что ты рассуждаешь верно.

— Хоросо, — сказал он и, засмеявшись, похлопал меня по спине. — Оцень хоросо. Твоя — готовься. Беда — приходи скоро, не сомневайся. Моя ходи продавай рис.

И он еще четыре часа продавал рис, а на исходе пятого часа наконец началось. Ошибки быть не могло. Мы чувствовали, что с магазинчика не сводят внимательных глаз задолго до того, как в дверь вошли. Чувствовал это старик Ло, чувствовала его жена, спустившаяся, чтобы отвести всех детей в безопасное место. А я надел пальто и прогуливался взад-вперед возле магазина. Тут и появились участники нашей вечерней развлекательной программы.

Было их десятка два — крепкие, очень довольные собой, совсем молодые ребята — самому старшему не больше двадцати. Кое у кого в руках были бейсбольные биты, а у кого-то — просто кусок кирпича. Ну, а о том, что у них в карманах и за пазухой, можно было только догадываться. Я узнал я тех двоих, что приходили за леденцами, и четверку, побывавшую у нас посте, и, конечно, увидел много новых лиц. Одним из таковых оказался их главарь.

На вид ему можно было дать лет семнадцать. По походке, по манере двигаться, по тому, как не замечал он ледяного ветра, выстудившего все живое на улице, я понял, что он в этой стае — самый опасный зверь, а следовательно — ее вожак. Но вот глаза... Глаза его выдавали. Это были глаза человека, которому все можно, глаза ребенка, который привык тыкать пальчиком по все, что ему нужно — в деньги, в женщин, в наркотики, в покровительство полиции, в свою неприкосновенность. Все доставалось ему легко и просто, и он не просто знал, что он — главный, не просто был убежден, что его слово — закон: он свято в это верил. Не знаю, верил ли он в каких-нибудь богов, но непреложная убежденность в том, что все на свете принадлежит ему, могла быть только ниспослана свыше.

И, еще издали взглянув в его хозяйские глаза, я понял, что этот малый — причина всех потрясений в Чайна-тауне. Это по его желанию, во исполнение его прихотей китайский квартал раздирали в клочья местные шайки, ухлопавшие друг у друга за последние три месяца двенадцать человек.

Как и следовало ожидать, горизонт был чист — ни одного полицейского. Естественно. Полицейские первыми узнают слухи. Мне рассчитывать на вмешательство людей в синем, пока дела не зайдут уж слишком далеко, не приходилось: в случае чего они сошлются на приказ мэра и оправдают его слабоумием. Их, в общем, можно понять. Одно дело — выписывать штраф за неправильную парковку и совсем другое — унимать накачанного наркотиками, остервенелого, гориллоподобного подростка-убийцу. Или двоих. Или черт их знает, скольких.

По условному сигналу — пальцы, прижатые к левому плечу, — банда остановилась. Главарь сделал еще три шага ко мне и стал между мной и своим воинством, воображая себя персонажем всех телефильмов, какие вспомнились, ему в эту минуту. Я прислонился к стене ближайшего дома, закурил и стал ждать, когда он начнет. Все мне теперь было окончательно ясно. Все неприятности происходили в Чайна-тауне под Новый год. И обыватели, и полиция по мере способностей старались не попадаться рэкетирам под горячую руку. Ло же предпочел не унижаться перед ними, а нанять для защиты меня.

Предыдущие девять дней шла ожесточенная борьба, а теперь три банды, пробившиеся в финал, собирались окончательно выяснить отношения и определить своих данников. Первый ход сделали «Повелители Времени». Может, это была самая мощная банда — как-никак я был свидетелем уже третьей вылазки. Однако молва утверждала, что это не соответствует действительности, и в данном случае я был склонен доверять молве. У «Повелителей» была порочная, а вернее сказать — топорная стратегия. Они действовали тупо, нахрапом, перли напролом. В этом тоже сказывался их возраст.

Эта черта, столь присущая детям, всегда меня раздражала. Я понимаю, что это неизбежно, но в образе мыслей человека — пока он не спятит окончательно, то есть не повзрослеет, — есть что-то трагическое. Самодовольная юношеская снисходительность и глубочайшая уверенность в собственной правоте — непереносимы, невыносимы. Невыносимо смешно или невыносимо жутко — зависит от самого юнца и от того, насколько он вам симпатичен, но так или иначе он вляпается — причем по уши, — и нет ни малейшей возможности это вляпывание предотвратить. Взрослые хоть помнят свой печальный опыт и то, как их пытались отговорить от опрометчивого шага.

Ибо все дело в том, что мир живет по определенным законам, хоть многие и убеждены в обратном. Те, кто эти законы признает и играет по правилам, называются взрослыми. Те, кто думает, что эти правила хоть на долю секунды могут быть нарушены, — дети.

Детишки.

— Эй, ты, — крикнул главарь, — ночной сторож на Северном Полюсе, как жизнь?

Боже, до чего же я ненавижу детей!

Я затянулся, выпустил дым и одновременно проговорил:

— Утомили вы меня, ребята, шутками своими. Не пошел бы ты отсюда вместе с кодлой своей, а? Послушайся доброго совета. А то огорчу тебя, малолетку, да так, что и до старости не доживешь. С такими, как я, себе дороже связываться. Жизнь и так коротка.

Глаза его, потеряв толику своего невинно-шаловливого выражения, сузились: он заставил себя всерьез оценить возможного противника. Он потоптался на обледенелом тротуаре, и я перехватил еще один условный знак, по которому двое парней, отделившись от главных сил, стали по обе стороны от своего полководца. Одного здоровяка я видел накануне в лавке. Второй — он был еще покрупней — был мне незнаком.

— Дядя, тебе же сказали: иди домой.

— Колумбу тоже советовали не соваться в это полушарие. А он не послушался.

Этот содержательный разговор был прерван щелчком его пальцев — и, получив приказ, мой знакомец ринулся на меня, как взбесившийся паровоз. В тот миг, когда его нога коснулась тротуара, я быстро откачнулся в сторону: его вытянутые руки ткнулись в кирпичную стену, к которой я только что прислонялся.

Но второй гигант тоже надвигался на меня. Он действовал осмотрительней и ясней, чем его напарник, представлял себе, что собирается сделать. Кулак его шел по дуге, а я оказался внутри этой дуги, вплотную к нападавшему, и он на мгновение потерял устойчивость. Этого мгновения мне хватило, чтобы ребром ладони врезать ему по носу, а локтем, развернувшись, — по уху. Он зашатался. Но тут подоспел первый.

Он тоже стал осторожней, но поздравлений по этому поводу от меня не дождался. Кроме того, он берег свои покалеченные пальцы, чем я и воспользовался. Увернулся, ухватил его за левую руку, стиснув пальцы, и дернул к себе, а когда он взвыл, — выпустил. Ошалев от боли, он нанес удар вслепую и, разумеется, — мимо. Я сделал нырок и толкнул его. Поскользнувшись на льду, он въехал головой в своего напарника так, что оба приземлились одновременно — и недоуменно воззрились на меня.

Недоумение это было недолгим: проворно подскочив к первому, я наступил ногой на откинутую руку, вызвав такой вопль, который слышно было, несмотря на грохот и треск фейерверка, во всем квартале. Потом стал потверже на ледяной каше, покрывавшей асфальт, и спросил:

— Исполнишь еще какую-нибудь арию? Или давать занавес?

По знаку главаря вперед вышел квартет — и не простой, а инструментальный: двое с битами, двое с ножами. Первым решил попытать счастья тот, что был с ножом: сделал выпад, отпрыгнул, снова ткнул клинком в мою сторону. Не достал. Клинок опять мелькнул у меня перед глазами, но я догадался, что толковый паренек хочет оттеснить меня поближе к своим дружкам с битами. Догадался вовремя, и голова осталась цела. Оба бейсболиста старались достать меня концами бит: били без замаха, зато держали дистанцию. Замысел был неплох, хромало исполнение.

Когда нападавший снова ширкнул ножом по воздуху, я, изловчась, ухватил его за кисть и выкрутил ее. Нож выпал, а его владельца я заставил прыгать и визжать от боли. Пока он прыгал и скакал вокруг меня, остальным было не приблизиться. Он попытался ударить меня ногой, но попытка была с негодными средствами: слишком сильную боль я ему причинил.

Тогда я поднырнул под него и вскинул себе на плечо. Как я и предполагал, остальные шарахнулись назад, думая, что я швырну его в них. Это впечатляет, но не действует. Парень полетел через машины, произведя смятение в тылах противника. Гигантам пришлось расстроить ряды, уворачиваясь от распластанного в воздухе товарища. Я сделал вид, что сейчас ворвусь в их боевые порядки и начну их укладывать штабелями.

В ответ на мой вызов опять выскочили эти — с битами. Теперь они уже ими не тыкали, а лупили по воздуху наотмашь. Один заехал мне в бок — и довольно сильно. Я опустился на снег, прислонясь к стоявшему у обочины автомобилю. Второй уже заносил над головой биту — восторженные клики его дружков заставили его потерять осторожность. Он опустил "биту, думая, что расколол мне череп, — но это было ветровое стекло ни в чем не повинной «тойоты». Я выбросил ногу, и ботинок глубоко вошел ему под ребра. Что-то хрустнуло. У него, слава Богу.

Тут подскочил первый, замахнулся битой. Я уклонился — раз и другой, а потом сделал вид, что поскользнулся. Бита просвистела рядом, и тогда я вырвал ее у него из рук — помогла инерция. Он бросился бежать, но я, раскрутив биту, изо всех сил швырнул ее вслед и, очевидно, сломал ему лодыжку, потому что он с воем покатился по мостовой.

Последний из этой четверки сначала собирался вступить со мной в единоборство, но отваги у него хватило ненадолго: он опустил голову и юркнул в шеренгу своих дружков. Паренек оказался умней, чем я думал. Банда стояла неподвижно: серебристый пар перемешивался с пороховой гарью и дымом, висевшим в воздухе. Вокруг продолжался праздник; было совсем тихо, если не считать беспрестанной трескотни ракет и шутих, заменявшей нам минуту молчания. Сигарету я в этой свалке выронил изо рта и теперь закуривал другую, стараясь, чтобы руки не ходили ходуном.

— Ну, что, сынок, доволен? — спросил я главаря.

Взгляд его прожигал меня насквозь — буквально испепелял. Потом он сплюнул в полузамерзшую лужу у ног и буркнул:

— Насобачился, сволочь, кости людям ломать?

— Ох, ты бы заткнулся, а? — выдохнул я вместе с табачным дымом.

Будь на его месте взрослый, меня давно бы уже застрелили: в банде наверняка имелся стволик для такого дела. Ему ведь стоило только мигнуть, и я получил бы пулю. Но, выходит, я все рассчитал правильно. Мне нужно было покончить с бандой раз и навсегда, а для этого — выманить главаря, заставить его заняться мною лично, С первого появления двух подонков в лавке я знал, что другого выхода нет.

— Я, знаешь ли, устал. А ты, видно, струсил. Умочить меня не удастся и престиж уронить нельзя, надо марку держать. Как быть? Мой тебе совет — отступиться. Забери свою шваль и возвращайся туда, откуда вы выскочили сегодня вечером. Так будет лучше для всех. Сам видишь, пока — пока! — никто особенно не пострадал. А я так и вовсе цел.

Я еще не успел договорить, а он уже стаскивал с плеч куртку:

— Цел, говоришь, сука? Ничего, не горюй, мы это дело поправим.

Есть! Он заглотнул наживку! Ну, что ж, если я выдержу еще одну схватку с самым свирепым зверем в этой стае, дело можно будет считать сделанным. Внутренне подобравшись, но стараясь никак этого не показывать, я всосал весь никотин, содержавшийся в моем окурке, — предстояло еще немножко подвигаться. Главарь, покосившись на биту у меня в руке, поднял из ледяной жижи другую, оброненную кем-то из моих противников, вытер ее рукавом. Потом мотнул головой по направлению к обширной помойке неподалеку и двинулся туда. Я — за ним. Банда — за мной.

— Кто победит, тому и решать, что будет дальше.

— Ну да, такое уж у них, у победителей, свойство. — Он глядел на меня с улыбкой. Я сделал последнюю затяжку: — Ладно, сынок. Пошли.

Арена предстоящей схватки представляла собой площадку метров десять в длину и три в ширину, сплошь заваленную разным строительным мусором и хламом — обрезками труб, битым кирпичом, обломками бетонных панелей и деревянных перекрытий. В одном углу громоздилась гора вышедших из моды окон. Под ногами пружинил мусор — в пластиковых мешках и россыпью, в которой нередко, должно быть, копались одичавшие кошки и отчаявшиеся люди. В общем, арена — закачаешься.

Когда я взобрался наверх, Сынок — я уже привык его так называть — пересек площадку и встретил меня в моем углу. Пришлось принимать бой в довольно неудобном положении: я едва успел отбить его первый удар. Дальше они посыпались без задержки — слева-справа-слева, слева-справа-слева. Он, видно, ждал, когда я втянусь в ритм этого фехтования, чтобы потом резко сломать его, а потом и меня. Я отбивал удары один за другим, но чувствовал, как немеют руки.

Понимая, что под этим градом мне долго не выстоять, я отбил очередной удар и придержал биту Сынка — своей. Лица наши сблизились. Потом я разжал пальцы, выпустил рукоять, обеими руками ухватил его правое запястье и рванул. Он потерял равновесие и свалился — к сожалению, на мягкие мешки с мусором, — а когда начал подниматься, я прыгнул сверху, прижимая его всей своей тяжестью к этой упругой поверхности. Он извивался подо мной, пытаясь отбросить меня и встать, раздирая пальцами пластик. Нас обоих подбрасывало как на батуте.

Снег перемешивался с гниющими отбросами: вонь была такая, что дольше барахтаться в этой помойке было немыслимо. И Сынок, выскользнув из моих рук, пополз через всю площадку, жадно хватая воздух. Я попытался схватить его за щиколотку, но неожиданно по колено провалился в мусор, сильно стукнувшись обо что-то твердое, — наверно, под слоем мусора были кирпичи. Нога зацепилась и застряла намертво.

— А вот теперь, — ввинтился мне в ухо его голос, — я буду тебя убивать.

Разрывая брючину, кожу и мышцы, я отчаянно рванулся из этого капкана — и сумел все-таки высвободить ногу. Сынок, подойдя поближе, двинул меня битой с такой силой, что сам чуть не вылетел за край контейнера. Я увернулся еле-еле и подобрал пригоршню битого кирпича. Сынок пошел на второй заход. Я швырнул в него кирпичиной. Промахнулся — и оцарапал дверцу стоящей у обочины машины. Потом, подкинув на ладони второй обломок, метнул и его. Сынок отбил его битой, едва не расколов череп одному из зрителей.

— Ну, что, дядя, кончились шутки? Больше не задираешься?

Раскаленное дыхание обжигало мне гортань. Из ноги хлестала кровь, от боли глаза застилало слезами. Да и бок еще помнил биту, которой угостили меня во втором раунде.

— Какие там шутки, — сказал я. — Шутки кончились.

— Ну, раз так, раз не хочешь повеселить меня еще немножко, тогда... тогда сам понимаешь, сука, что это значит. Понимаешь, а? Смерть твоя пришла.

Он, осторожно ступая по мусору, глядя под ноги, улыбаясь, стал подходить ближе, намереваясь вышибить мне мозги. Силы мои были на исходе, я слишком устал, чтобы уклоняться или отбиваться, а потому вытащил пистолет и выстрелил. Пуля сбросила его с помойки на мостовую.

В ту же минуту человек пять из банды начали карабкаться наверх, ко мне, а еще двое в задних рядах потащили из-за пазухи стволы. Чтобы не расходовать патроны, я схватил массивную оконную фрамугу и швырнул ее в появившиеся над скатом головы трех первых смельчаков. Удачно: одному раздробило подбородок, второй лишился глаза, третьего просто оглушило. Я бросил еще две фрамуги в толпу — накрыло одного из стрелков, а другой проворно отполз в сторонку. Но подобравшийся сзади паренек с ножом успел пропороть мне пальто и оцарапать бок, прежде чем я добрался до него. Собрав все, что у меня еще оставалось, я ударил его в челюсть — он отлетел, сшибив с ног еще одного волонтера. Раздались крики, из чего я заключил, что оба воткнулись во что-то острое и твердое. Не повезло, значит.

В руках у «Повелителей» замелькали револьверы, и я приготовился открыть огонь. В голове была только одна мысль: сколько человек мне удастся прихватить с собой на тот свет? Надо выбрать самых достойных. Я-то, затевая эту дуэль, рассчитывал, что, покончив с Сынком, прогоню остальных голыми руками. Расчет не оправдался. По железу мусоросборника защелкали, высекая искры и рикошетируя, пули. Ну, правильно: как же так — вокруг фейерверки и иллюминация, а на нашей помойке темно и тихо. Зацепило и меня. Я взял на мушку самого скорострельного из этих снайперов, но тут заметил в полумраке, что с обоих концов улицы движутся несколько десятков фигур. Раздалась, усиленная мегафоном, отрывистая команда на кантонском диалекте. Шпана, мгновенно потеряв ко мне интерес, стала озираться по сторонам, пытаясь понять, что происходит.

Молодой китаец в отличном костюме приблизился к контейнеру и протянул руку:

— Спускайтесь, мистер Хейджи. Милости просим.

Новоприбывшие были вооружены до зубов, но настроены вроде бы довольно миролюбиво. Я осознал, что к чему, сунул мой 38-й в кобуру и ответил:

— Видите ли, сэр, спуск отсюда, несомненно, будет сопряжен с некоторыми сложностями, и при всей моей признательности за ваше любезное предложение, я вынужден отклонить его, ибо опасаюсь, сэр, испачкать ваш костюм.

Он улыбнулся, показал отлично сделанные зубы, и, повернувшись к поскуливающему Сынку, без церемоний пнул его ногой:

— Учись! Этот неустрашимый воитель знает, как, когда и по отношению к кому выказать уважение. А ты, Уильям, так никогда это и не усвоишь. — Потом опять обратился ко мне: — Пусть вас это не беспокоит. Костюм — что? Всего лишь оболочка. То, что вы сделали, стоит десяти таких костюмов. Вашу руку!

Но получил он не только мою руку, но и меня всего: я сполз на него из контейнера, как плевок по гладкой кафельной стене. Он подхватил меня и придержал, чтоб не шатался. Потом шепнул:

— Вы, надеюсь, не намерены загнуться у меня на руках? — и, когда я заверил его, что нет, продолжал: — Вот и отлично. Соберитесь еще минутки на две, пока я приведу этих молодцов в порядок.

Я кивнул. Он повернулся к банде и произнес краткую речь. Смысл ее сводился к следующему: этот улыбчивый молодой китаец был главарем то ли «Свирепых Призраков», то ли «Материнской Крови». Та и другая знали, что «Повелители» начнут действовать первыми, и ждали удобного момента, чтобы выступить единым фронтом и отнять у «Повелителей» плоды их победы.

Затем он без обиняков сказал, что «Повелители» — банда дикая, недисциплинированная, неорганизованная, от нее одни только неприятности, она вносит в преступное сообщество раздоры, рушит гармонию, а потому, выражаясь военным языком, подлежит расформированию. Когда кто-то растерянно заметил, что у них есть, мол, свой вожак, и они только ему подчиняются, Улыбчивый ответил:

— Да, ты прав: есть вожак — есть банда. Но... — И, не закончив, позвал: — Дебби, ласточка моя! Можно тебя на минутку?

Ослепительной красоты девушка — по всей видимости, кореянка — в серой шубке (бешеных денег стоит) вышла вперед и, приставив двуствольный обрез к тому месту в животе Сынка, куда попала моя пуля, спустила оба курка.

Клочья тела, лужа крови, Выбросила стреляные гильзы, снова зарядила обрез, взвела курки и попортила мостовую еще раз.

Покуда она занималась этими дорожными работами, ее босс сказал мне:

— Теперь никому не придет в голову искать вашу, сэр, пулю. Понимаете?

Чего тут было не понять? Я опять кивнул, как мог, энергично. Ладно. Мое дело было — охранять лавку. Я это дело сделал. Под конец пришла банда и, поскольку это было в ее интересах, довершила начатое мною. Сынка устранили, и крыть было нечем: честь «Повелителей» не затронута. Они выполнили команду «разойдись!» и пополнили ряды другой банды — уж не знаю, какой именно.

Улыбчивый проводил меня до дверей лавки. Я был с ним чрезвычайно учтив — все козыри были у него, а мне совершенно не хотелось сопровождать Сынка в его последнем странствии. В этом не было ни чести, ни смысла. Этот бандит в безупречном костюме появился необыкновенно вовремя — не он, так из меня сделали бы сито — и спас меня, чтобы показать, как он ценит «самого крутого на Мотт-стрит». Он вполне мог бы подождать, пока меня убьют, и приступить к делу после этого. Ну что ж, мне и не с такими еще приходилось ладить. Не верите — взгляните на мою бывшую жену.

— Ну, — сказал он, когда мы поравнялись с дверью, — теперь заходите, приводите себя в порядок, полечитесь, а не то рассыплетесь на составные части. — С этими словами он, поддерживая меня под локоть, опустил мне в карман пачку кредиток, а на мой недоуменный взгляд ответил: — Ну-ну-ну, гордость — это, конечно, хорошо, но не в данном случае. Я давным-давно ждал, когда кто-нибудь сделает то, что сегодня сделали вы. Теперь я знаю, кто на самом деле Билли Вонга, а вы знаете, кто его прикончил. Я мог убить вас, а кто-нибудь из его родни побежит в полицию, появится возможность притянуть меня... И пойдет, и пойдет... Кому это надо? Мстить так же глупо, как предаваться скорби. Вы мне нравитесь, мистер Хейджи. Вы ухватили самую суть. Билли... он ведь был полоумный. Он слишком тянул одеяло на себя. Его надо было убрать.

Через плотный заслон бандитов сумело все-таки пробиться семейство моего клиента. Пока я переходил из объятий в объятия, Улыбчивый произнес так, чтобы все слышали:

— К вашему сведению. Старик Ло, его семья и все имущество — под моей защитой и покровительством. А этот благородный воин — неважно, китаец он или нет — показал нам всем, как следует поступать с теми, кто преступает наши освященные традицией законы. Он тоже — под моей защитой, он заслужил это своим великодушием и отвагой; он — настоящий мужчина и из-за таких пустяков, как деньги или жизнь, не станет моим другом. Итак, все слышали? Он пользуется моим расположением — моим, а стало быть, каждого жителя Чайна-тауна, — Он перевел дыхание, и лицо его внезапно потемнело. — Все слышали меня, все знают, что я два раза повторять не люблю. Итак, сегодняшний вечер был примечателен только великолепным фейерверком, а вы все любовались им из окон, а на улицу вообще не смотрели.

Несколько ротозеев, поняв его с полуслова, растворились в воздухе. Затем исчезла и большая часть банды. Мусорщики привели в порядок свалку, отыскав для Билли Вонга уютное местечко под несколькими слоями отбросов. Когда Ло помогал мне войти в дом, на улицах снова было пусто и тихо — только черный снег и беспрестанная трескотня ракет. Бок и нога пострадали в схватке, но не так сильно, как казалось при взгляде на них. Меня раздели — одежду сожгли в железной бочке на крыше, — уложили и обработали мои раны.

За уничтожение соперника Улыбчивый дал мне пять тысяч, — меньше, чем я бы запросил за подобного рода работу, но больше, чем предложил кто-либо иной. Да ведь никто и не предложил. Не думаю, чтобы мне когда-нибудь пришлось воспользоваться обещанным мне покровительством, но на ус я это намотал. И вообще я не привык швыряться деньгами. Можно считать, я нашел эти деньги на улице — что же, надо было пройти мимо и не нагнуться за ними? Неприлично подбирать?

Мистер Ло обставил выплату моего гонорара очень торжественно: я сидел в кресле и отбивался от вопросов, сыпавшихся на меня градом. Схватку я представил в несколько юмористическом плане, но самые рискованные моменты — к радости младших Ло — изложил подробно. Разумеется, я сообщил, что, когда приходилось особенно тяжко, — сжимал в кулаке своих дракончиков и взывал к помощи богов. Не знаю, поверили ли мне, но лицо Джит Джинг вспыхнуло радостью, и этого мне было достаточно.

После этого миссис Ло позвала нас к столу, заставленному так плотно, что казалось — на торжество приглашен весь китайский квартал. За обедом продолжилось обсуждение моих подвигов, и вообще Нового года, проведенного мною в Чайна-тауне. Восторгу не было предела. Когда подали десерт, беседа перешла в обычное русло: покупки, бизнес, школа, дети. Обычный разговор за столом, где собралась счастливая семья. Утром мне предстояло со всем этим распрощаться.

Когда малыш сделал попытку убрать тарелку с недоеденным омаром, стоявшую передо мной, я вцепился в нее, изображая крайнюю степень гнева, — мне хотелось в последний раз услышать этот детский, невинный смех. Что за дьявольщина, подумал я, дома я лишился, но в гости-то можно будет приходить? Опять же, при мне теперь дракончики. Глядишь, и помогут.

За окном, кружа среди разноцветных ракет, продолжал падать снег.


  • Страницы:
    1, 2