Француз

ГЛАВА 21

Почти рассвело, когда Фрэнк и Блетчер вернулись обратно. Сумрачный свет просачивался сквозь окна кабинета старшего детектива. Люди сновали взад и вперед, принося какие-то бумаги, отправленные факсы и картонные папки.

Фрэнк сидел в кресле, глаза закрыты, лицо – эдакая посмертная маска. Сказывалось нервное напряжение минувшей ночи.

Блетчер нервно раскачивался взад и вперед, не отрывая покрасневших глаз от телефона. Ждал результатов экспертизы, новой информации о пареньке.

В дверях появилась неслышная тень. Некто тихо подошел к Фрэнку и одобрительно похлопал по плечу.

Открыв глаза, тот узнал Гибелхауза. Вчерашний оппонент выглядел иначе. Недавние события отрезвили его, дав пищу для серьезных размышлений. Теперь он признавал правоту Фрэнка, коря себя за давешнюю намеренную грубость.

– Вот. Полагаю, вам это не помешает, – произнес Гибелхауз, протягивая Фрэнку чашку кофе.

– Спасибо!

Ты прощен, Гибелхауз. Иди и больше не греши.

Кофе был тайной слабостью Фрэнка Блэка еще со времен учебы в колледже. Вместе с другими кофеманами они собирались на дружеские посиделки и смаковали разные сорта. Он знал толк в кофе. За чашкой кофе они когда-то познакомились и с Кэтрин. Он вспомнил, как, набравшись смелости, Фрэнк тогда подошел к рыжеволосой красавице и попросил позволения присесть. Две чашки хорошего "Президента" положили начало новой истории любви С тех пор в их доме пили исключительно этот сорт. Кофе, как и сигареты, действительно сближает. Чай – не то. В нем нет магического вкуса и горького аромата. Кофе быстрее остывает – тем самым напоминая о бренности человеческого существования. О бренности человеческого существования вообще.

В полицейском управлении Сиэтла кофе варить умели. И дело здесь даже не в хорошей кофеварке или элитном сорте, дело в другом. Его здесь ценили. Порой только кофе спасал от сна после тяжелого дежурства, он помогал успокоить нервы и являлся замечательным поводом завязать беседу.

Заметив благодарную улыбку, Гибелхауз кивнул, точно извиняясь, и облокотился на стол:

– Нашли еще два гроба. Оба пустые.

– Им недолго бы пришлось оставаться пустыми.

Блетчер повесил телефонную трубку и повернулся к ним.

– Парень только что дал описание подозреваемого. Белый мужчина, около тридцати лет, на голове бейсбольная кепка. Они сейчас работают над фотороботом, – он многозначительно уел Гибелхауза взглядом:

– Преступник взял у него кровь. И при этом сказал, что если анализ окажется положительным, он его убьет. Но, думаю, что он все равно бы его убил. Кстати сказать, они познакомились недалеко от Волонтир-Парка. Вчера утром. Парень голосовал, мужчина его подвез. Потом предложил выпить по стаканчику.

Гибелхауз помолчал и:

– Я был не прав. Пойду, передам новые данные в эфир… – поспешил прочь.

– Таким образом убийца выносит приговор, – произнес Фрэнк. В его голосе слышалась абсолютная уверенность. – Он, вероятно, отправляет кровь на анализ, а затем выносит несчастным смертные приговоры. Он избавляет город от чумы. Блетчер развел руками.

– Чертов ассенизатор. Ну и как нам его поймать?

– Следите за местами преступлений. Убийцы всегда возвращаются туда снова и снова. Отправь в Волонтир-Парк на несколько дней всех, кого сможешь освободить. Сделайте фоторобот. Проверьте все медицинские учреждения, которые делают анализы крови. Должна быть какая-нибудь зацепка.

Блетчер вновь посмотрел на телефон.

– Хорошо. Мы уже направили соответствующие распоряжения во все лаборатории. Фрэнк вздохнул и встал:

– Мне нужно позвонить Кэтрин. Она очень волнуется, я ведь сорвался посредине ночи.

Блетчер протянул ему телефонную трубку. Когда тот взял ее, Блетчер натянуто произнес:

– Я в полиции восемнадцать лет, Фрэнк. Но никогда не видел ничего более ужасного. Неужели мы действительно превращаемся в животных? Ведь ни один нормальный человек не додумается до этого.

– Он ненормальный.

– Знаешь, Фрэнк, сегодня ночью я понял, что это значит для тебя. ЧЕМ это было в твоей жизни и почему ты подал в отставку.

– Ну-ну, старина, ну-ну.

– Да нет, правда.

– Ну-ну.

Минувшая ночь расставила все по своим местам. Обида прошла, да в общем-то он не вправе обижаться на Боба. Блетчер так же, как и Фрэнк, выполнял свой служебный долг. Так, как считал нужным, по-своему. Но за это винить нельзя.

Фрэнк медленно положил телефонную трубку. Провел рукой по измученному лицу, собираясь с мыслями. Раньше он не думал, что придет минута, когда захочется рассказать. Не все, но многое. А Блетчер сейчас как никто другой мог понять мотивы и поступки Фрэнка…

– Это не сразу пришло. Жестокость, неописуемые преступления – все это в какой-то момент стало для меня вполне обыденным делом, лишенным остроты и понимания. Я точно впал в оцепенение, – Фрэнк говорил, будто вспоминая заученные слова, которые произносил и раньше добрую сотню раз. Но оба знали, что это далеко не так. – Через некоторое время я как будто перестал вообще что-либо чувствовать. Лягушка в анабиозе.

– А что было потом? Фрэнк вздохнул и облокотился на край его письменного стола.

– Я работал по делу о серии убийств в Миннесоте. Убийцу звали Эд Каффл. Убийца с извращенным чувством юмора и особым восприятием жизни, если так, конечно, можно сказать о маньяке. Он мог выбрать любой соседский дом, подойти к двери – все совершенно случайно. Под влиянием импульса. Причем когда возникнет этот импульс, никто не знал. Если дверь оказывалась не запертой, он расценивал это как приглашение хозяев войти в дом. Как согласие быть убитыми. Им. Затем он фотографировал свои жертвы "Полароидом" и посылал снимки в полицию… Серийный убийца работает именно так – поэтому их и называют серийными. Сперва они ловят кайф от убийства, от насилия как такового. Крики, вопли только подстегивают их воображение, обостряют чувственность. Потом они ловят кайф уже оттого, что их не могут поймать. И тогда убивают снова и снова. Самый страшный вид зависимости, зависимости от убийства. Они убивают, а мы их в конце концов ловим. Потому что они не могут остановиться и не могут хоть раз да не оставить улики. Они играют с полицией, как кошка с мышью – их возбуждает опасность, возбуждает угроза быть пойманными… Существует два типа серийных убийц. Одни совершают преступления по четко продуманной схеме, в их поступках всегда есть логика. Вторые, напротив, импровизаторы. Каффла было очень сложно поймать – в его убийствах не было логики. Он выбирал свои жертвы абсолютно случайно. Наша работа напоминала расшифровку кода, придуманного сумасшедшим. Мы занимались этим несколько месяцев и все же поймали его. Эд Каффл получил три пожизненных срока.

Он замолчал.

Блетчер терпеливо ждал продолжения. Не дождался и спросил:

– Значит, это случилось тогда? Фрэнк поднял голову. Его глаза блестели, как у безумца.

– Год спустя я забирал почту из ящика и обнаружил там адресованный мне конверт. Без обратного адреса. Внутри… внутри были фотографии Кэтрин. Кэтрин в супермаркете. Кэтрин в школе. И вдруг этот мой душевный наркоз испарился, и оцепенение превратилось в парализующий страх.

– Ты нашел того, кто послал тебе эти снимки?

– Нет. Я даже не находил в себе сил выйти из дома. Зачем ходить на работу, зачем защищать других, если не можешь защитить собственную семью? Джордан… Джордан была для нас настоящим чудом. Доктора говорили, что мы никогда не сумеем зачать ее. Как же я мог жить, зная, что она в опасности?

– Но ведь ты справился с этим, Фрэнк! Ты справился… Но как?

– На меня вышла группа мужчин и женщин, которые помогли мне понять природу этого явления… – он помедлил, – Моего дара.

Моего проклятия.

Блетчер кивнул, точно подбадривая его: у – Та самая группа, "Миллениум"?

– Да.

– И что, они действительно верят во всю эту чушь? В предсказания Нострадамуса, в Апокалипсис, в конец света?

– Они полагают, что нам не следует просто сидеть сложа руки и надеяться на счастливый конец. Тем более совершенно очевидно, что хэппи-энда у человечества не будет. Не заслужили мы хэппи-энд. Слишком много крови накопилось за тысячелетие, слишком много преступлений и открытий. Счастье, Блетч, в незнании. А мы, напротив, стремимся к ЗНАНИЮ. Каждый из нас сознательно идет к собственной гибели, тем самым приближая разрушение всей цивилизации. Известно пять цивилизаций, Боб, но наша будет последней. Однако при желании, при очень сильном желании, эту гибель можно отсрочить, дав шанс нашим детям исправить положение. Близится Миллениум. На стыке веков всегда происходят страшные трагедии и катастрофы. Конец каждого столетия – одновременно череда новых открытий и зверских преступлений, кровопролитных войн и гибели тысяч людей. Неважно, виноваты они в чем-то или нет. Смерть всех уравнивает. Но Миллениум страшен вдвойне. Это своеобразный экзамен для всех, тест на выживаемость. Осилим ли мы еще одно тысячелетие? Иногда мне кажется, что нет. Мы слишком устали от самих себя. Силенок не хватает. Да, слишком много грехов и преступлений, слишком много крови и мало любви. И все же еще можно попытаться… Вдруг получится? Ведь даже в тексте Апокалипсиса, Откровения от Иоанна, есть надежда. Еще не снята седьмая печать. Большинство не верят в предсказания Нострадамуса и Апокалипсис. Только когда происходит очередная катастрофа, люди обращаются за помощью к мистике, психологически так легче пережить горе и страх. Каждый выбирает сам, верить ему в Бога, дьявола, судьбу или фатум. Списывать все неудачи на карму или же пытаться что-либо изменить. Каждый выбирает сам. Я выбрал. Принял решение. Признаться, это было нелегко. Людям из группы "Миллениум" – тоже. У каждого из них свой дар и свое проклятие. Однако мы хотим хотя бы немного очистить мир от скверны, в которую он погружается. Это – как очистить Авгиевы конюшни. Блетчер, я хочу только одного, чтобы моя дочь никогда не испытала на себе той боли и грязи, которые пришлись на мою жизнь. Она заслуживает лучшего. И ради этого я готов на очень многое.

Он снова дотянулся до телефонной трубки и стал набирать номер больницы. Тем самым показывая, что разговор закончен. Он немного жалел об этой импровизированной исповеди, а с другой стороны – понимал: это необходимо. Но достаточно. Достаточно, Боб, дружище!

Осознав, что продолжения не последует, Блетчер на цыпочках вышел из кабинета.

Фрэнк посмотрел ему вслед и нахмурился: из трубки донеслись короткие гудки. Он нажал на рычаг, собираясь перезвонить еще раз, но не успел – телефон тут же зазвонил.

– Кабинет Боба Блетчера, – произнес Фрэнк, взглянув на дверь: не появится ли старший детектив, привлеченный звуком раздраженного телефона.

– Боб? – спросил мужской голос.

– Нет, он только что вышел.

– Звонивший крякнул от досады,

– Вы не могли бы передать ему информацию от меня? Это срочно.

Фрэнк протянул руку, шаря по столу Блетчера в поисках чистого листка бумаги.

– Подождите, я возьму ручку. Записываю.

– Мы проследили те образцы крови, которые он искал. Все они были отправлены в лабораторию, которой пользуется полицейское управление центральной части Сиэтла.

У Фрэнка зазвенело в ушах. Казалось, что голос на другом конце линии стал тише. Он судорожно сглотнул – во рту опять привкус желчи и меди.

– Откуда они были отправлены? – спросил он.

– В этом-то все и дело, – в голосе абонента слышалось не то что бы разочарование, а скорее замешательство. – Они были отправлены по обычным каналам полицейского управления. С тем же курьером. Внутриведомственной почтой.

– Внутриведомственной…

Фрэнк положил трубку и, шатаясь, встал. Казалось, что комната начала расплываться: стулья, столы и книжные полки стали терять свои очертания, сливаясь в унылый пейзаж затопленного леса; становясь полусгнившими пристанями и грязными переулками города, затопляемого приливом, столь стремительным и неотвратимым, что можно было смотреть на него в благоговейном страхе-ужасе, осознавая, что так начинается истинный конец света. Смрад нечистот, запах горящего бензина, тлеющих волос и паленого мяса заполнил комнату. Частицы пыли, медленно кружившиеся над настольной лампой Блетчера, начали сливаться в силуэт соблазнительно извивающейся женщины, или нет: в обезглавленный труп, упакованный в черный пластик.

– Боб!

Голос Фрэнка хрипло прозвенел в пустом кабинете. Он выбежал в коридор, тщетно оглядываясь по сторонам.

– Боб!

Ответа не было.

Он побежал по коридору к грузовому лифту. Сердце гулко стучало в груди. ^ Лифт прибыл лишь через пару минут. Невыносимо медленно тяжелые двери расползлись.

Он прыгнул в кабину, яростно давя на кнопку до тех пор, пока двери вновь не закрылись.

Лифт поехал вниз – еще более медленно и вяло. Прыжок в преисподнюю. Прыжок навстречу смерти в обличье человека.

Фрэнк прислонился к стенке кабины, следя за прыгающими надписями на дисплее: "3", "2", "вестибюль", "гараж".

Тихие щелчки, грохот канатов, приглушенные голоса.

"3", "2", "вестибюль", "гараж".

И наконец на экране яркими красными буквами высветился последний пункт назначения:

МОРГ

ГЛАВА 22

… Вначале была боль. И дьявол сказал: это хорошо.

Сдавленные крики, тяжелое дыхание, багровые волны, плещущиеся у ног.

И был день первый.

***

Покинув лифт, Фрэнк Блэк быстро пошел по пустынному коридору без единого окна. Шаги гулко застучали по холодной плитке пола.

Дойдя до помещения морга, он проскользнул через двойную дверь, игнорируя предупредительные знаки.

«Посторонним вход воспрещен! Биологическая опасность! Пожалуйста, соблюдайте все правила безопасности!»

… Вначале был страх. И дьявол сказал: пусть будет так.

Багровые волны накатывали, подбираясь все выше и выше – к пульсирующей опухоли в паху.

И был день второй.

***

В захлестнувшем его потоке ледяного воздуха чувствовался сладкий привкус лактозы и формальдегида, запах спирта и дезинфицирующих веществ, а еще – слабый, но едкий и всепроникающий смрад разложения. Запах смерти.

Омерзительный архипелаг выстроенных вдоль стен стальных каталок, наваленные на них трупы и мешки с телами – некое подобие безымянных возвышенностей.

***

… Вначале был грех. И дьявол сказал: пользуйтесь тем, что есть.

Прикосновения чьих-то губ и языка. Взрыв сознания. Горечь наслаждения.

И был день третий.

***

Кафельный пол, прорезанный сеть" сточных канавок, ведущих к анатомическим столам у противоположной стены.

Около одного из столов – человек в белом халате, склоненный над сверкающей грудой скальпелей, увеличительных стекол и хирургических ножей.

***

… Вначале была жажда. И дьявол сказал: пей, пока не утолишь ее, пей до тех пор, пока во рту не появится привкус крови, желчи и меди…

И был день четвертый…

***

На столе же – обнаженное, вздувшееся и посиневшее тело. Грудная клетка вскрыта, и из нее, точно корабельные рангоуты, – торчащие ребра.

***

… Вначале была ненависть. И дьявол сказал: отпусти ее, ибо она обратная сторона любви, а любовь разрушает.

И был день пятый.

***

С видом исследователя, делающего научное открытие, живой методично потрошил покойника.

Покойник, естественно, не сопротивлялся, лишь изредка поскрипывал, когда скальпель касался хлипкой плоти или костей.

***

… Вначале был огонь. И дьявол сказал: да пожрет пламя всех невинных и праведных, грешников и блудниц… но ты останешься.

И был день шестой, В день шестой кровь сочилась из глазниц.

И хотя голос, который он слышал, всегда был его голосом, а крики – его криками, кровь принадлежала чужим.

Так всегда начиналось. Так всегда заканчивалось.

Задыхаясь, он оставался на берегу скорби; прилив шел на убыль, смывая боль и страх, после – ничего не оставалось, кроме этого привкуса во рту и пятен крови на его ладонях.

***

– Простите, я ищу главного патологоанатома – Мэсси, Курта Мэсси.

– Его здесь нет… – погруженный в свое занятие человек едва взглянул на Фрэнка. – Можете оставить записку. Я передам, что вы заходили.

Записку? Э-э нет!

Память стремительно выбросила на поверхность восприятия другой голос, с другой интонацией. Голос вновь и вновь повторял хриплым шепотом: "Я хочу увидеть, как ты танцуешь, я хочу увидеть, как ты танцуешь в кровавом приливе"…

Длинная цепь жутких событий, спаянная смертью и страхом, неожиданно замкнулась. Ее замочек, державший все звенья, находился здесь. В морге.

Фрэнк пожирал глазами фигуру в белом халате, склонившуюся над бескровным телом. На руках – резиновые перчатки.

– Вы зря ждете, я же сказал! Взгляды встретились, как тогда, на тропинке в Волонтир-Парке.

В этих в его расширенных глазах Фрэнк увидел, как мечется в огне девушка по имени Вторник; увидел тело Пандемии с аккуратно скрещенными руками на пропитанной кровью груди; увидел обгоревшее, застывшее в невыразимом ужасе лицо другого трупа, заколоченного в грубый гроб. Он видел все это столь же ясно, как и внутренние органы трупа, который сейчас препарировал убийца.

А еще в этих глазах Фрэнк увидел себя – собственное лицо, отражавшееся в зрачках убийцы, увидел таким, каким оно в это мгновение представало перед Французом: лицо худощавого ангела-мстителя, пришедшего за кровавым пророком. Все пророки рано или поздно умирают. Таков закон. Сегодня – очередь Француза.

***

Так всегда начиналось. Так всегда заканчивалось.

Задыхаясь, он оставался на берегу скорби; прилив шел на убыль, смывая боль и страх, после – ничего не оставалось, кроме этого привкуса во рту и пятен крови на его ладонях.

… Ничего, кроме жажды. Жажды смерти.

И тогда наступал День Седьмой.

***

– Нет! – закричал Француз. Мучительное осознание, что все кончилось… Откровение, причинившее боль.

Однако он не собирался сдаваться. Стремительным движением санитар схватил со стола нож – длинный, с зазубренными краями, предназначенный для распиливания костей и мускульных тканей.

Фрэнк увернулся, отступив за одну из каталок с трупом, и со всей силы толкнул ее на Француза.

Тот снова размахнулся, перегнувшись через мертвое тело, и нож прошел в опасной близости от лица Фрэнка, успевшего отшатнуться в сторону.

Фрэнк толкнул каталку еще раз, вынудив Француза отступить назад, к металлическому столу.

– Кто ты такой, чтобы судить меня?! – завопил Француз. От напряжения в его глазах лопнули сосуды, лицо побагровело, следы оспин налились синюшным цветом.

– Положи нож, и мы с тобой поговорим, – ответил Фрэнк, стараясь, чтобы его голос звучал спокойно.

Вместо ответа Француз сделал новый выпад. Теперь нож прошел в дюйме от груди.

Фрэнк всем весом навалился на каталку так, что Француз оказался придавленным к столу.

Маньяк, словно жирный червь, начал извиваться, тщетно пытаясь освободиться.

– Они виновны! – вопил он. – Ты знаешь это! Они все виновны и должны быть наказаны. У меня особая миссия:

– я должен спасти этот город от чумы. Сиэтл – единственное, что я люблю!

– Положи нож.

– Я взял на себя ответственность! Кто-то должен был это сделать! Покарать их, погрязших в разврате там, где Сатана воздвиг свой трон! Это пришла страшная чума! Кто-то должен это сделать! Кто-то должен взять на себя ответственность!

– Положи нож.

Фрэнк старался предугадать следующее движение убийцы. До двери было далеко. Все оружие, а точнее все анатомические инструменты находились на столе около Француза. Фрэнк прикидывал, удастся ли дотянуться до какого-нибудь из них, когда Француз вновь сделал выпад.

Фрэнк инстинктивно отшатнулся и по инерции отступил назад.

Француз толкнул каталку, которая покатилась на Блэка, сбив его с ног. Рухнув на пол, Фрэнк увидел, как каталка начинает крениться и падать прямо на него. Он попытался увернуться, но – слишком поздно: каталка страшным грузом придавила к полу. Каталка плюс ее содержимое, то есть труп. Тяжесть неподъемная. Придавило трупом.

В ту же секунду Француз склонился над ним, приставив нож к горлу:

– Так гласит пророчество! – прошипел он. – Близится Апокалипсис, все грешники будут гореть в кровавом пламени!

Теперь лишь труп, как последний бастион, отделял их друг от друга.

– Это приговор – и это победа! Моя победа! Так все закончится. Но ты ведь и сам знаешь, ты ведь все видел, не так ли? Ты видел то же, что и я. Стену, за которой прячутся ОНИ! Блудниц в горящем озере! Ты все видел. Какое право ты имеешь судить меня?! Что сделал ты, чтобы прекратить великую чуму?!

Фрэнк понимал – в словах Француза есть горькая правда. Каким-то звериным чутьем Француз догадался обо всем. Догадался, кто он, этот Фрэнк Блэк. Распознал его дар. Убийца видел его насквозь, как и Фрэнк убийцу. На мгновение не стало преступника и полицейского: вместо них появился новый человек, отягощенный вереницей преступлений. Он с трудом шагал по реке крови, увязая в черных сгустках разорванных сосудов. В одной его руке был острый нож, другая плетью висела вдоль туловища. Он шел и понимал, что скоро придет конец.

И НИЧЕГО УЖЕ НЕЛЬЗЯ ИСПРАВИТЬ!

– Ты знаешь, что грядет конец! – кричал Француз. – Прошла тысяча лет, и придет новая тысяча! Миллениум!

Неожиданно прервав свою проповедь, Француз попытался вонзить нож в горло Фрэнка.

Тяжело дыша, Фрэнк оттолкнул мертвое тело, и оно безропотно приняло удар. Затем он пинком отшвырнул труп в сторону и попытался откатиться. Но не успел.

Француз быстро выдернул нож из тела и кинулся к Фрэнку, занося руку для последнего, смертельного удара.

– Ты думаешь, ты тот, кто остановит это?! – закричал он. – Ты думаешь, что это можно остановить?!

Теперь Француз направил на противника лезвие, целя в сердце.

Борясь из последних сил, Фрэнк отчаянно старался избежать удара, понимая, что еще чуть-чуть – и произойдет непоправимое.

И оно произошло.

Раскат грома потряс комнату. Склоненное над ним лицо содрогнулось, и Француза волной отбросило назад. Он с грохотом упал на пол, из груди хлынула кровь.

Фрэнк поднялся на локте и увидел Боба Блетчера в дверном проеме. В руке дымился пистолет, все еще нацеленный на упавшего человека.

– Фрэнк! Старина! Тебя нельзя оставить ни на минуту. Вечно ты вляпываешься в историю! Фрэнк слабо улыбнулся:

– Не вляпываюсь, а вхожу. В историю. Судьба у меня такая, Боб.

– Не судьба, а голова. Доверяй людям, Фрэнк, это иногда бывает даже полезно.

Они оба приблизились к Французу. Тот свернулся жалким клубком на полу, зажимая побелевшими пальцами рану на груди. Кровь текла по белому халату, медленно сочилась изо рта. Он смотрел на Фрэнка странным, напряженным взглядом – ни злости, ни огня. Только внезапное понимание ИСТИНЫ, открывшейся на пороге вечной ночи.

– Ты не сможешь этого остановить, – пробормотал он слабеющим голосом.

Еще на одно мгновение, в последний раз, их взгляды встретились. В стеклянных глазах Француза – предупреждение:

– Ты… не сможешь… остановить…

ГЛАВА 23

Было уже три часа дня, когда они подъехали к дому Француза. Бедный, но чистенький квартал. Аккуратные домики. Во дворе альпийская лужайка. Чисто и красиво. На двери – тяжелый крест. Француз вырос в очень религиозной семье.

Прежде чем войти, Блетчер и Фрэнк долго сидели в машине. Блетчер нервно курил. Фрэнк устало молчал. Если ты побывал на краю бездны, то сначала солнечный свет покажется слишком ярким. Надо привыкнуть к нему. Недаром древние говорили, что каждому новому состоянию предшествует смерть.

Физическая. Духовная. Символическая. Умирая, мы рождаемся в другом обличье.

Теперь новый Фрэнк Блэк сидел в салоне собственного "чероки" и думал о Французе. Мистическая связь между ними наконец прервалась, почти полностью освободив сознание Фрэнка. Однако память скрупулезно подобрала увиденные ранее картинки и уложила на дно души.

Отныне сны Фрэнка пополнятся новыми кошмарами. И с этим ничего не поделаешь.

– До сих пор не верится, – произнес наконец Блетчер. – Если бы не случайность, он продолжал бы убивать. Прими мои извинения. Я был не прав. Я должен прислушиваться к советам, тем более если это советы друзей.

Фрэнк хмыкнул, заключая перемирие:

– Как ни банально это звучит, Блетч, но в каждой случайности есть своя закономерность. У тебя действительно работают профессионалы, но им не хватает воображения. Они мыслят узко и стереотипно. Преступники, как и техника, идут вперед. Они меняются быстрее нас. Люди перестают удивляться крови и жестокости. Вспомни, несколько лет назад серия подобных убийств вызвала бы в обществе настоящий шок. А сейчас пройдет два-три дня, и все забудется. Так уже бывало. Даже террористические акты, даже массовые расстрелы и изощренные казни многих оставляют равнодушными. Человека всегда интересовал только он сам, другие – постольку-поскольку. Но, уверяю тебя, если бы Француз остался жить, газеты пестрели бы сенсационными заголовками. Со временем подробности канут в Лету и, не удивлюсь, если бы его неожиданно назвали новым Иоанном Крестителем, который боролся с массовым развратом и чумой. У Француза обязательно нашлись бы последователи. А обывателей больше всего волновало бы, посадят его на электрический стул или нет. Как известно, существует великое множество способов умертвить человека. Но, пожалуй, самым изощренным является электрический стул. Снова бы обсуждались биологические особенности этой казни, ее процедура. Помнишь последние публикации на эту тему?

Фрэнк намекал на серию заказных статей, в которых сладострастно обсуждались подробности казни одного из потрошителей. Журналисты взахлеб описывали, как осужденного привязали к специальному креслу, а исполнитель закрепил влажные медные электроды на его голове и ноге. На короткий промежуток времени был подан электроток большой силы. При этом температура тела приговоренного возросла до 138 градусов по Фаренгейту. Смерть наступила в результате остановки сердца и паралича дыхания. Свидетели были в восторге.

Фрэнк поморщился. В человеке на генетическом уровне заложено желание уничтожить себе подобного. Со времен Каина люди истребляют друг друга. Многообразие видов казней – лишнее тому подтверждение. Прорастающий сквозь тело бамбук, дыба, кол, гильотина и уж конечно электрический стул. Но почему-то мало кто помнит, что при казни электротоком происходит: мгновенно обугливаются внутренние органы; часто после включения рубильника обреченные, сдерживаемые ремнями, бросаются вперед; может иметь место дефекация, мочеиспускание, рвота кровью. Очевидцы казни всегда отмечают запах жженого мяса. Кроме того, вскипают глазные яблоки, и поэтому обычно на приговоренного надевают маску, чтобы не шокировать свидетелей казни. Впрочем, свидетели, как правило, бывают очень недовольны, если не видят лица осужденного. Может быть, он и не прав, считая, что новое Тысячелетие подарит человечеству надежду на спасение. Какое уж тут спасение?

– Ну что, пойдем?

Блетчер тяжко вздохнул и без особого энтузиазма вышел из "чероки".

– Пойдем. У нас не так уж и много времени.

Дверь открыла пожилая женщина. Мать? Его мать. Мать Француза.

Они уже многое знали о Французе. Его настоящее имя, полные имена обоих родителей, знали, где он учился, даже то, почему и как попал на работу в морг. Они не знали лишь одного – что послужило первым толчком. Из-за чего он стал убивать.

Француза воспитывала мать.

Он скрывал от нее все. Растущее пристрастие к мальчикам, ночные визиты в "Рубиновый кого-ток" и даже место основной работы. Она оставалась в блаженном неведении. Для мамочки Француз был примерным и хорошим мальчиком. Таким, каким она его воспитывала, с твердыми религиозными убеждениями.

Теперь она сидела на кухне перед ворохом газет с застывшими фотографиями Пандемии и потерянно повторяла;

– Как же так получилось?

Смерть сына она восприняла намного спокойнее, чем известие о том, что ей предшествовало. Похоже, до сознания этой женщины так и не дошло, что теперь она осталась совсем одна. Гораздо больше ее волновало, что скажут соседи, что скажет община. Что скажет Бог.

Но Бог в этот день почему-то молчал.

Фрэнк вошел в комнату, где еще сегодня утром Француз досматривал последние в своей жизни сны.

Комната походила на узкую келью. Тот же ворох газет, теологические брошюры, катрены Нострадамуса, потрепанный томик Библии. Все то, что он и ожидал увидеть в этой комнате, лишенной всякой индивидуальности. Полиция сейчас обследовала подвал, в котором Француз проводил все свободное время. Вот там-то и была индивидуальность, а здесь – смазанные мысли, противоречивые чувства и желания. Здесь нет ничего, кроме книг. Библия сама раскрылась на зачитанной странице. Откровение от Иоанна. Апокалипсис.

И голос, который я слышал с неба, опять стал говорить со мной и сказал: пойди, возьми раскрытую книжку из руки Ангела, стоящего на море и на земле.

И я пошел к Ангелу и сказал ему: дай мне книжку. Он сказал мне: возьми и съешь ее; она будет горька во чреве твоем, но в устах твоих она будет сладка, как мед.

И взял я книжку из руки Ангела и съел ее, и она в устах моих была сладка, как мед; когда съел ее, то горько стало во чреве моем.