Пятьдесят тысяч

Эрнест Хемингуэй

«Пятьдесят тысяч»

— Как дела, Джек? — спросил я.

— Ты видел этого Уолкотта? — сказал он.

— Только в гимнастическом зале.

— Ну, — сказал Джек, — надо, чтобы мне повезло, а то его так не возьмешь.

— Он до тебя и не дотронется, Джек, — сказал Солджер.

— Хорошо, кабы так.

— Он в тебя и горстью дроби не попадет.

— Дробью пускай, — сказал Джек. — Дроби я не боюсь.

— А в него легко попасть, — сказал я.

— Да, — сказал Джек, — он долго не продержится на ринге. Не то что мы с тобой, Джерри. Но сейчас хорош.

— Ты его обработаешь одной левой.

— Пожалуй, — сказал Джек. — Может быть, и так.

— Разделай его, как ты Ричи Льюиса разделал.

— Ричи Льюис, — сказал Джек, — этот заморыш!

Мы все трое, Джек Бреннан, Солджер Бартлет и я, сидели у Хэндли. За соседним столиком сидели две шлюхи. Они уже порядком накачались.

— Заморыш, — говорит одна. — Ишь ты! Ты как сказал, дубина ирландская? Заморыш?

— Да, — говорит Джек. — Именно.

— Заморыш, — говорит она опять. — Уж эти ирландцы! Чуть что, так сейчас ругаться. А сам-то!

— Не связывайся, Джек. Пойдем.

— Заморыш, — говорит она. — А ты, герой, хоть раз в жизни угостил кого-нибудь? Жена тебе небось каждое утро карманы наглухо зашивает. А туда же, заморыш! Тебе от Ричи Льюиса тоже попало!

— Да, — сказал Джек. — А вы как — ни с кого денег не берете?

Мы вышли. Джек всегда был такой. За словом в карман не лазил.

Джек проходил тренировку на ферме у Данни Хогана в Джерси. Место там красивое, но Джеку не нравилось. Он скучал без жены и детей и все время ворчал и злился. Меня он любил, и мы с ним ладили. Хогана он тоже любил, но Солджер Бартлет скоро начал его раздражать. Шутник может здорово надоесть, особенно если шутки его начинают повторяться. А Солджер все время подшучивал над Джеком, все время отпускал шуточки. Не очень забавные и не очень удачные, и Джека это злило. Бывало, например, так: Джек кончал работать с тяжестями и с мешком и надевал перчатки.

— Поработаешь со мной? — спрашивал он Солджера.

— Ладно. Ну, как с тобой поработать? — говорил Солджер. — Вздуть тебя, как Уолкотт тебя вздует? Посадить тебя разок-другой в нокдаун?

— Валяй, — говорил Джек. Но это ему не нравилось.

Раз утром на прогулке мы зашли довольно далеко и теперь возвращались. Мы делали пробежку три минуты; потом ходьба — одну минуту. Потом опять пробежка. Джека нельзя было назвать спринтером. На ринге он двигался быстро, когда бывало нужно, но бегать не умел. Во время ходьбы Солджер только и делал, что высмеивал Джека. Мы поднялись на холм, где стояла ферма.

— Вот что, Солджер, — сказал Джек, — уезжай-ка ты в город.

— Что это значит?

— Уезжай в город, да там и оставайся.

— В чем дело?

— Меня тошнит от твоей болтовни.

— Ах, так? — сказал Солджер.

— Да уж так, — сказал Джек.

— Тебя еще хуже будет тошнить, когда Уолкотт с тобой разделается.

— Может быть, — сказал Джек, — но пока что меня тошнит от тебя.

Солджер уехал в то же утро с первым поездом. Я провожал его на станцию. Он был очень сердит.

— Я ведь только шутил, — сказал он. Мы стояли на платформе, дожидаясь поезда. — С чего он на меня взъелся, Джерри?

— Он нервничает, оттого и злится, — сказал я. — А так он добрый малый, Солджер.

— Вот так добрый! Когда это он был добрым?

— Ну, прощай, Солджер, — сказал я.

Поезд подошел. Солджер поднялся на ступеньки, держа чемодан в руках.

— Прощай, Джерри, — сказал он. — Будешь в городе до состязания?

— Навряд ли.

— Значит, увидимся на матче.

Он вошел в вагон, кондуктор вскочил на подножку, и поезд тронулся. Я поехал домой в двуколке. Джек сидел на крыльце и писал жене письмо. Принесли почту; я взял газету, сел на другой стороне крыльца и стал читать. Хоган выглянул из дверей и подошел ко мне.

— Что у него вышло с Солджером?

— Ничего не вышло. Просто он сказал Солджеру, чтоб тот уезжал в город.

— Я так и знал, что этим кончится, — сказал Хоган. — Он не любит Солджера.

— Да. Он мало кого любит.

— Сухарь, — сказал Хоган.

— Со мной он всегда был хорош.

— Со мной тоже, — сказал Хоган. — Я от него плохого не видел. А все-таки он сухарь.

Хоган ушел в дом, а я остался на крыльце; сидел и читал газеты. Осень только начиналась, а в Джерси, в горах, очень красиво, и я дочитал газеты и стал смотреть по сторонам и на дорогу внизу вдоль леса, по которой, поднимая пыль, бежали машины. Погода была хорошая и места очень красивые.

Хоган вышел на порог, и я спросил:

— Хоган, а что, есть тут какая-нибудь дичь?

— Нет, — сказал Хоган. — Только воробьи.

— Читал газету? — спросил я.

— А что там?

— Санди вчера трех привел к финишу.

— Это мне еще вчера вечером сказали по телефону.

— Следишь за ними? — спросил я.

— Да, держу связь, — сказал он.

— А Джек? — спросил я. — Он еще играет на скачках?

— Он? — сказал Хоган. — Разве это на него похоже?

Как раз в эту минуту Джек вышел из-за угла, держа в руках письмо. На нем был свитер, старые штаны и башмаки для бокса.

— Есть у тебя марка, Хоган? — спросил он.

— Давай письмо, — сказал Хоган. — Я отправлю.

— Джек, — сказал я, — ведь ты раньше играл на скачках?

— Случалось.

— Я знаю, что ты играл. Помнится, я тебя видел в Шипсхэде.

— А теперь почему бросил? — спросил Хоган.

— Много проиграл.

Джек сел на ступеньку рядом со мной и прислонился к столбу. Он жмурился, сидя на солнышке.

— Дать тебе стул? — спросил Хоган.

— Нет, — сказал Джек. — Так хорошо.

— Хороший день, — сказал я. — Славно сейчас в деревне.

— А по мне лучше в городе с женой.

— Ну что ж, осталась всего неделя.

— Да, — сказал Джек. — Это верно.

Мы сидели на крыльце. Хоган ушел к себе в контору.

— Как ты считаешь, я в форме? — спросил меня Джек.

— Трудно сказать. У тебя, во всяком случае, еще есть неделя, чтобы войти в форму.

— Не виляй, пожалуйста.

— Ну, хорошо, — сказал я. — Ты не в порядке.

— Сплю плохо, — сказал Джек.

— Это пройдет. День-два, и все наладится.

— Нет, — сказал Джек. — У меня бессонница.

— Тебя что-нибудь тревожит?

— По жене скучаю.

— Пускай она сюда приедет.

— Нет, для этого я слишком стар.

— Мы хорошенько погуляем вечером, перед тем как тебе ложиться, ты устанешь и заснешь.

— Устану! — сказал Джек. — Я и так все время чувствую себя усталым.

Он всю неделю был такой. Не спал по ночам, а утром чувствовал себя так — ну, знаете, когда даже руку сжать в кулак не можешь.

— Выдохся, — сказал Хоган. — Как вино без пробки. Никуда не годится.

— Я никогда не видал этого Уолкотта, — сказал я.

— Он Джека убьет, — сказал Хоган. — Пополам перервет.

— Ну что ж, — сказал я. — Надо же когда-нибудь и проиграть.

— Да, но не так, — сказал Хоган. — Люди подумают, что он совсем не тренирован. Это портит нашу репутацию.

— Ты слышал, что о нем говорили репортеры?

— Еще бы не слышать! Они сказали, что он ни к черту не годен. Сказали, что его нельзя выпускать на ринг.

— Ну, — сказал я, — они ведь всегда врут.

— Так-то так. Но на этот раз не соврали.

— Э, откуда им знать, в порядке человек или не в порядке.

— Ну, — сказал Хоган, — не такие уж они дураки.

— Только и сумели, что разругать Вилларда в Толедо. Этот Ларднер, сейчас-то он умный, а спроси его, что он говорил о Вилларде в Толедо.

— Да он к нам и не приезжал, — сказал Хоган. — Он пишет только о больших состязаниях.

— А, плевать мне на них, кто бы они ни были, — сказал я. — Что они понимают? Писать они, может, и умеют, но что они понимают в боксе?

— А сам-то ты считаешь, что Джек в форме? — спросил Хоган.

— Нет. Он сошел. Теперь одного не хватает, чтоб Корбетт изругал его как следует, — ну, и тогда все будет кончено.

— Корбетт его изругает, будь покоен, — сказал Хоган.

— Да. Он его изругает.

В эту ночь Джек опять не спал. Следующий день был последний перед боем. После завтрака мы опять сидели на крыльце.

— О чем ты думаешь, Джек, когда не спишь? — спросил я.

— Да так, беспокоюсь, — сказал Джек. — Беспокоюсь насчет своего дома в Бронксе, беспокоюсь насчет своей усадьбы во Флориде. О детях беспокоюсь и о жене. А то вспоминаю матчи. Потом у меня есть кой-какие акции — вот и о них беспокоюсь. О чем только не думаешь, когда не спится!

— Ну, — сказал я, — завтра вечером все будет кончено.

— Да, — сказал Джек. — Это очень утешительно, не правда ли? Раз, два — и все уладится, так, по-твоему?

Весь день он злился. Мы не работали. Джек только поупражнялся немного, чтобы размяться. Он провел несколько раундов боя с тенью. И даже тут он производил неважное впечатление. Потом немного попрыгал со скакалкой. Он никак не мог вспотеть.

— Лучше бы уж совсем не работал, — сказал Хоган. Мы стояли рядом и смотрели, как он прыгает со скакалкой. — Он что, совсем больше не потеет?

— Да, — вот не может.

— Ты думаешь, что он хоть сколько-нибудь в форме? Ведь он, кажется, всегда легко сгонял вес?

— Нисколько он не в форме. Он сходит, вот что.

— Надо, чтобы он вспотел, — сказал Хоган.

Джек приблизился, прыгая через скакалку. Он прыгал прямо перед нами, то вперед, то назад, на каждом третьем прыжке скрещивая руки.

— Ну, — сказал он, — вы что каркаете, вороны?

— Я считаю, что тебе больше не надо работать, — сказал Хоган. — Выдохнешься.

— Ах, как страшно! — сказал Джек и запрыгал прочь от нас, крепко ударяя скакалкой об пол.

Под вечер на ферму приехал Джон Коллинз. Джек был у себя в комнате. Джон приехал из города в машине. С ним было двое приятелей. Машина остановилась, и все они вышли.

— Где Джек? — спросил меня Джон.

— У себя. Лежит.

— Лежит?

— Да, — сказал я.

— Ну, как он?

Я посмотрел на тех двух, что приехали с Джоном.

— Ничего, это его друзья, — сказал Джон.

— Плохо, — сказал я.

— Что с ним?

— У него бессонница.

— Черт, — сказал Джон. — У этого ирландца всегда бессонница.

— Он не в порядке, — сказал я.

— Черт, — сказал Джон. — Всегда он не в порядке. Десять лет я с ним работаю, и никогда еще он не бывал в порядке.

Те, что с ним приехали, засмеялись.

— Познакомьтесь, — сказал Джон. — Мистер Морган и мистер Стейнфелт. А это мистер Дойл. Тренер Джека.

— Очень приятно, — сказал я.

— Пойдем к Джеку, — сказал тот, кого звали Морганом.

— Да, поглядим-ка на него, — сказал Стейнфелт.

Мы все пошли наверх.

— Где Хоган? — спросил Джон.

— В сарае, со своими клиентами.

— Много у него сейчас народу? — спросил Джон.

— Только двое.

— Тихо у вас, а? — спросил Морган.

— Да, у нас тихо, — сказал я.

Мы остановились перед дверью в комнату Джека. Джон постучал.

Ответа не было.

— Спит, наверно, — сказал я.

— С какой стати ему спать среди бела дня?

Джон нажал ручку, и мы вошли. Джек лежал на постели и спал. Он лежал ничком, уткнувшись лицом в подушку. Он обнимал подушку обеими руками.

— Эй, Джек! — сказал Джон.

Голова Джека шевельнулась на подушке.

— Джек! — сказал Джон, наклоняясь над ним. Джек еще глубже зарылся в подушку. Джон тронул его за плечо. Джек приподнялся, сел и посмотрел на нас. Он был небрит, на нем был старый свитер.

— Черт, — сказал Джек. — Что вы мне спать не даете?

— Не сердитесь, — сказал Джон. — Я не знал, что вы спите.

— Ну конечно, — сказал Джек. — Уж, конечно, вы не знали.

— Вы ведь знакомы с Морганом и Стейнфелтом, — сказал Джон.

— Очень рад, — сказал Джек.

— Как себя чувствуете, Джек? — спросил Морган.

— Великолепно, — сказал Джек. — Как мне еще себя чувствовать?

— Вид у вас хороший, — сказал Стейнфелт.

— Куда уж лучше, — сказал Джек. — Послушайте. — Он повернулся к Джону. — Вы мой менеджер. Вы на мне берете хороший куш. Какого же черта вас нет на месте, когда сюда являются репортеры? Мы с Джерри, что ли, должны с ними разговаривать?

— У меня Лью работал в Филадельфии, — сказал Джон.

— А мне какое дело! — сказал Джек. — Вы мой менеджер. Вы на мне берете хороший куш. Какое мне дело, что там у вас в Филадельфии? Вы там не для меня денежки загребали. Какого черта вас нет, когда вы мне нужны?

— Хоган был здесь.

— Хоган, — сказал Джек. — Хоган такой же бессловесный, как и я.

— Кажется, Солджер Бартлет тоже с вами работал? — спросил Стейнфелт, чтобы переменить разговор.

— Да, он был здесь, — сказал Джек. — Он-то был, как же.

— Джерри, — сказал Джон, — будьте любезны, поищите Хогана и скажите ему, что мы хотим его видеть, так, через полчасика.

— Ладно, — сказал я.

— Почему вы его отсылаете? — сказал Джек. — Не уходи, Джерри.

Морган и Стейнфелт переглянулись.

— Не волнуйтесь, Джек, — сказал Джон.

— Ну, я пойду поищу Хогана, — сказал я.

— Иди, если сам хочешь, — сказал Джек. — Но не потому, что они тебя отсылают.

— Пойду поищу Хогана, — сказал я.

Хоган был в гимнастическом зале, в сарае. С ним были оба его клиента, в перчатках. Каждый из них так боялся попасть под удар противника, что сам уж не решался ударить.

— Ну, довольно, — сказал Хоган, увидев меня. — Прекратите это побоище. Вы, джентльмены, примите душ, а Брюс вас отмассирует.

Они пролезли под канатом, и Хоган подошел ко мне.

— Джон Коллинз приехал, — сказал я, — повидать Джека. И с ним двое приятелей.

— Я видел, как они подъехали в машине.

— Кто эти, с Джоном?

— То, что называется ловкачи, — сказал Хоган. — Ты их не знаешь?

— Нет, — сказал я.

— Хэппи Стейнфелт и Хью Морган. Держат пул. [пул — игорное предприятие по типу тотализатора]

— Я ведь уезжал.

— Правда, — сказал Хоган. — Этот Хэппи Стейнфелт продувная бестия.

— Я о нем слышал.

— Хитрец, — сказал Хоган. — А вообще оба они жулики.

— Так, — сказал я. — Они хотят, чтобы мы к ним зашли через полчаса.

— То есть, иначе говоря, чтобы мы к ним не заходили раньше, чем через полчаса?

— Вот именно.

— Ну, пойдем в контору, — сказал Хоган. — К черту этих жуликов.

Минут через тридцать мы с Хоганом пошли наверх. Мы постучали в дверь. Слышно было, что в комнате разговаривают.

— Подождите минутку, — сказал кто-то.

— А ну вас к дьяволу, — сказал Хоган. — Если я вам нужен, я буду в конторе.

Мы услышали, как повернулся ключ в замке. Стейнфелт открыл дверь.

— Заходите, Хоган, — сказал он. — Сейчас мы выпьем по рюмочке.

— Ладно, — сказал Хоган. — Это дело.

Мы вошли. Джек сидел на кровати. Джон и Морган сидели на стульях. Стейнфелт стоял.

— Что у вас тут за тайны? — сказал Хоган.

— Хэлло, Данни, — сказал Джон.

— Хэлло, Данни, — сказал Морган, и они пожали друг другу руки.

Джек ничего не сказал. Он молча сидел на кровати. Он не с ними. Он сам по себе. На нем была старая синяя фуфайка, старые штаны и башмаки для бокса. Ему бы не мешало побриться. Стейнфелт и Морган были шикарно одеты. Джон тоже. Джек сидел на кровати, и вид у него был очень ирландский и мрачный.

Стейнфелт достал бутылку, а Хоган принес стаканы, и все выпили. Мы с Джеком выпили по стаканчику, а прочие на этом не остановились и выпили по два и по три.

— Приберегите на дорогу, — сказал Хоган.

— Не беспокойтесь. У нас еще есть, — сказал Морган.

После второго стакана Джек больше уже не пил. Он встал и смотрел на них. Морган сел на его место на кровати.

— Выпейте, Джек, — сказал Джон и протянул ему стакан и бутылку.

— Нет, — сказал Джек. — Я никогда не любил поминок.

Все засмеялись. Джек не смеялся.

Все были уже под мухой, когда уезжали. Джек стоял на крыльце, пока они садились в машину. Они помахали ему на прощание.

— До свидания, — сказал Джек.

Потом мы ужинали. За все время ужина Джек не сказал ни слова, кроме «передайте мне это», «передайте мне то». Оба клиента Хогана ели вместе с нами. Это были славные ребята. Поужинав, мы вышли на крыльцо. Теперь рано темнело.

— Погуляем, Джерри? — спросил Джек.

— Давай, — сказал я.

Мы надели пальто и вышли. До шоссе был порядочный кусок, а потом мы еще мили полторы прошли по шоссе. Нас обгоняли машины, и мы то и дело сходили с дороги, чтобы их пропустить. Джек молчал. Когда мы залезли в кусты, чтобы пропустить большую машину, Джек сказал:

— Ну ее к шутам, эту прогулку. Пойдем домой.

Мы пошли тропинкой, которая вела сперва через холм, а потом по полям, прямо к ферме. С холма видны были огни в доме. Мы обогнули дом и подошли к крыльцу; в дверях стоял Хоган.

— Хорошо погуляли? — спросил Хоган.

— Замечательно, — сказал Джек. — Послушай, Хоган. Есть у тебя виски?

— Есть, — сказал Хоган. — А что?

— Пришли-ка нам наверх. Я сегодня намерен спать.

— Ну, как знаешь, — сказал Хоган.

— Пойдем ко мне, Джерри, — сказал Джек.

Наверху Джек сел на кровать и сжал голову руками.

— Веселая жизнь, — сказал он.

Хоган принес кварту виски и два стакана.

— Принести вам имбирного пива? — спросил Хоган.

— Зачем? Чтоб меня потом тошнило?

— Я ведь только спросил, — сказал Хоган.

— Выпьешь с нами? — спросил Джек.

— Нет, спасибо, — сказал Хоган и вышел.

— А ты, Джерри?

— Стаканчик выпью, — сказал я.

Джек налил два стакана.

— Ну-с, — сказал он, — теперь займемся.

— Подлей воды, — сказал я.

— Да, — сказал Джек. — Пожалуй, так будет лучше.

Мы выпили молча. Джек хотел налить мне еще.

— Нет, — сказал я, — с меня довольно.

— Как хочешь, — сказал Джек. Он налил себе порядочную порцию и добавил воды. Он немного повеселел.

— Ну и компания, эти, что приезжали, — сказал он. — Наверняка хотят бить. Так, чтоб без риска.

Потом, немного погодя, он добавил:

— Что ж, они правы. Какой смысл рисковать? Выпей, Джерри, — сказал он. — Ну, выпей со мной.

— Мне это не нужно, Джек, — сказал я. — Мне и так хорошо.

— Только один, — сказал Джек. Его уже немного развезло.

— Ладно, — сказал я.

Джек налил немного в мой стакан, а в свой побольше.

— Люблю выпить, — сказал он. — Если б не бокс, я бы, наверно, здорово пил.

— Наверно.

— Знаешь, — сказал он, — я много упустил из-за бокса.

— Зато у тебя куча денег.

— Да, — сказал Джек. — Для этого я и стараюсь. А все-таки я много упустил.

— Ну что, например?

— Да вот, например, с женой. И дома мало приходится бывать. И для моих девочек это плохо. Спрашивает их какая-нибудь подружка — из таких, знаешь, светских барышень: «Кто твой отец?» — «Мой отец — Джек Бреннан». Это плохо для них.

— Э, — сказал я, — ничего это не значит. Были б только у них деньги.

— Да, — сказал Джек, — денег я для них припас.

Он налил себе еще. Бутылка была уже почти пуста.

— Подлей воды, — сказал я. Джек добавил воды.

— Ты не знаешь, — сказал он, — как я скучаю по жене.

— Знаю, — сказал я.

— Нет, ты не знаешь. Ты даже представить себе не можешь, каково это.

— В деревне все-таки лучше, чем в городе.

— А мне, — сказал Джек, — совершенно все равно. Ты даже представить себе не можешь, как я по ней скучаю.

— Выпей еще.

— Я пьян? Заговариваюсь?

— Есть немножко.

— Ты даже понять не можешь, каково мне. Никто не может понять.

— Кроме жены, — сказал я.

— Она знает, — сказал Джек. — Она-то знает. Уж она знает, будь покоен. Она знает.

— Подлей воды, — сказали.

— Джерри, — сказал Джек, — ты даже понять не можешь, каково мне бывает.

Он был пьян вдребезги. Он пристально смотрел на меня. Взгляд у него был какой-то слишком пристальный.

— Сегодня ты будешь спать, — сказал я.

— Слушай, Джерри, — сказал Джек. — Хочешь заработать? Поставь на Уолкотта.

— Вот как?

— Слушай, Джерри. — Джек отставил стакан. — Смотри. Я сейчас пьян. Знаешь, сколько я на него ставлю? Пятьдесят тысяч.

— Это большие деньги.

— Пятьдесят тысяч. Два против одного. Получу двадцать пять чистых. Поставь на него, Джерри.

— Выгодное дело, — сказал я.

— Все равно мне его не побить, — сказал Джек. — Тут нет никакого жульничества. Я ведь все равно не могу его побить. Почему же не заработать на этом?

— Подлей воды, — сказал я.

— После этого боя уйду с ринга, — сказал Джек. — Брошу все к чертям. Все равно он меня побьет. Почему же не заработать?

— Ясно.

— Целую неделю не спал, — сказал Джек. — Всю ночь лежу и мучаюсь. Не могу спать, Джерри. Ты даже понять не можешь, каково это, когда не спишь.

— Плохо.

— Не могу спать. Не могу, и кончено. Сколько ни тренируйся, а какой толк, если не можешь спать, верно?

— Верно.

— Ты даже понять не можешь, Джерри, каково это, когда не спишь.

— Подлей воды, — сказал я.

Часам к одиннадцати Джек был готов, и я уложил его в постель. Он засыпал стоя. Я помог ему раздеться и лечь.

— Теперь ты будешь спать, Джек, — сказал я.

— Да, — сказал Джек, — теперь я засну.

— Спокойной ночи, Джек, — сказал я.

— Спокойной ночи, Джерри, — сказал Джек. — Один у меня есть друг — это ты.

— Да ну тебя, — сказал я.

— Один только друг, — сказал Джек. — Один-единственный.

— Спи, — сказал я.

— Сплю, — сказал Джек.

Внизу, в конторе, Хоган сидел за столом и читал газеты. Он посмотрел на меня.

— Ну, уложил своего дружка? — спросил он.

— Готов.

— Лучше так, чем совсем не спать, — сказал он.

— Да.

— А вот поди объясни это газетным писакам.

— Ну, я тоже пошел спать, — сказал я.

— Спокойной ночи, — сказал Хоган.

Утром, часов в восемь, я сошел вниз и позавтракал. Хоган работал со своими клиентами в сарае. Я пошел туда и стал смотреть на них.

— Раз! Два! Три! Четыре! — считал Хоган. — Хэлло, Джерри, — сказал он. — Джек встал?

— Нет. Еще спит.

Я пошел к себе в комнату и уложил вещи. В полдесятого я услышал, как Джек ворочается за стеной. Когда я услышал, что он спускается по лестнице, я тоже пошел вниз. Джек сидел за завтраком. Хоган тоже был там, он стоял у стола.

— Как себя чувствуешь, Джек? — спросил я.

— Ничего.

— Хорошо спал? — спросил Хоган.

— Спал на славу, — сказал Джек. — Во рту скверно, но голова не болит.

— Вот видишь, — сказал Хоган. — Это потому, что виски хорошее.

— Припиши к счету, — сказал Джек.

— Когда вы едете? — спросил Хоган.

— После завтрака. Одиннадцатичасовым.

— Сядь, Джерри, — сказал Джек. Хоган ушел. Я сел к столу. Джек ел грейпфрут. Когда ему попадалась косточка, он выплевывал ее в ложку и сбрасывал на блюдце.

— Я вчера здорово накачался, — начал он.

— Да, выпил немножко.

— Наболтал, наверно, всякого вздору.

— Да нет, ничего особенного.

— Где Хоган? — спросил он. Он доедал грейпфрут.

— В контору ушел.

— Что я там говорил насчет ставок? — спросил Джек. Он держал ложку и тыкал ею в грейпфрут.

Вошла горничная, поставила на стол яичницу с ветчиной и убрала грейпфрут.

— Дайте мне еще стакан молока, — сказал ей Джек. Она вышла.

— Ты сказал, что ставишь пятьдесят тысяч на Уолкотта, — сказал я.

— Это верно, — сказал Джек.

— Это большие деньги.

— Не нравится мне это, — сказал Джек.

— Может еще и по-другому обернуться.

— Нет, — сказал Джек. — Он до смерти хочет стать чемпионом. Эти жулики на нем не промахнутся.

— Ничего нельзя знать наперед.

— Нет. Ему нужно звание. Для него это важней денег.

— Пятьдесят тысяч большие деньги, — сказал я.

— Это простой расчет, — сказал Джек. — Я не могу победить. Ты же знаешь, что я не могу победить.

— Пока ты на ринге, всегда есть шанс.

— Нет, — сказал Джек. — Я выдохся. Это простой расчет.

— Как ты себя чувствуешь?

— Прилично, — сказал Джек. — Выспался, а это мне как раз и нужно.

— Ты будешь хорош на ринге.

— Да, будет на что посмотреть, — сказал Джек.

После завтрака Джек вызвал жену по междугородному телефону. Он сидел в телефонной будке.

— За все время первый раз ее вызывает, — сказал Хоган.

— Он каждый день ей писал.

— Ну да, — сказал Хоган, — марка ведь стоит только два цента.

Мы попрощались с Хоганом, и Брюс, негр-массажист, отвез нас на станцию в двуколке.

— Прощайте, мистер Бреннан, — сказал он, когда подошел поезд. — Надеюсь, вы ему расшибете котелок.

— Прощайте, — сказал Джек и дал Брюсу два доллара.

Брюсу много пришлось над ним поработать. Лицо у него вытянулось. Джек заметил, что я смотрю на два доллара в руках у Брюса.

— Это все оплачено, — сказал он. — Массаж Хоган тоже ставит в счет.

В поезде Джек все время молчал. Он сидел в углу — билет у него был засунут за ленту шляпы — и смотрел в окно. Только раз он повернулся и заговорил со мной.

— Я предупредил жену, что возьму на ночь номер у Шелби, — сказал он. — Это в двух шагах от Парка. А домой вернусь завтра утром.

— Отличная мысль, — сказал я. — Жена тебя когда-нибудь видела на ринге?

— Нет, — сказал Джек. — Никогда не видела.

Я подумал — какого же он ждет избиения, если не хочет показываться домой после матча. На вокзале мы взяли такси и поехали к Шелби. Вышел мальчик и забрал наши чемоданы, а мы пошли в контору.

— На какую цену у вас есть номера? — спросил Джек.

— Есть только номера на две кровати, — сказал конторщик. — Могу вам предложить прекрасную комнату на две кровати за десять долларов.

— Это дорого.

— Могу предложить вам комнату на две кровати за семь долларов.

— С ванной?

— Конечно.

— Ты можешь переночевать со мной, Джерри, — сказал Джек.

— Да нет, — сказал я, — я остановлюсь у зятя.

— Я это не затем, чтобы ты платил, — сказал Джек. — А так, чтобы деньги зря не пропадали.

— Запишитесь, пожалуйста, — сказал конторщик. Потом прочитал про себя наши фамилии. — Номер двести тридцать восемь, мистер Бреннан.

Мы поднялись на лифте. Комната была большая и хорошая, с двумя кроватями и дверью в ванную.

— Шикарно, — сказал Джек.

Лифтер поднял шторы и внес наши чемоданы. Джек и не подумал дать ему на чай; тогда я дал ему двадцать пять центов. Мы помылись, и Джек сказал, что нужно пойти куда-нибудь поесть.

Мы пообедали у Хэндли. Там было много знакомых. В середине обеда вошел Джон и сел за наш столик. Джек ел, а разговаривал мало.

— Как у вас с весом, Джек? — спросил Джон.

Джек уписывал солидный обед.

— Хоть одетым могу взвешиваться, — сказал Джек. Он всегда легко сгонял вес. Он был прирожденным легковесом и никогда не толстел. У Хогана он еще потерял в весе.

— Ну, это у вас всегда в порядке, — сказал Джон.

— Да, это в порядке, — сказал Джек.

Мы пошли в Парк взвешиваться. Условия матча были: сто сорок семь фунтов в три часа дня. Джек стал на весы, обернув полотенце вокруг бедер. Стрелка не шевельнулась. Уолкотт только что взвешивался и теперь стоял в сторонке; вокруг него толпился народ.

— Дайте поглядеть на ваш вес, Джек, — сказал Фридмен, менеджер Уолкотта.

— Пожалуйста. Но тогда и его при мне взвесьте. — Джек мотнул головой в сторону Уолкотта.

— Сбросьте полотенце, — сказал Фридмен.

— Сколько? — спросил Джек.

— Сто сорок три фунта, — сказал толстяк, возившийся, у весов.

— Здорово согнали, Джек, — сказал Фридмен.

— Взвесьте его, — сказал Джек.

Уолкотт подошел. Он был белокурый, с широкими плечами и руками, как у тяжеловеса. Зато ноги у него были коротковаты. Джек был выше его на полголовы.

— Хэлло, Джек, — сказал он. Лицо у него было все в шрамах.

— Хэлло, — сказал Джек. — Как самочувствие?

— Очень хорошо, — сказал Уолкотт. Он сбросил полотенце и стал на весы. Таких широких плеч и такой спины я еще ни у кого не видел.

— Сто сорок шесть фунтов и двенадцать унций. — Уолкотт сошел с весов и ухмыльнулся Джеку.

— У вас разница в четыре фунта, — сказал ему Джон.

— К вечеру будет еще больше, — сказал Уолкотт. — Я теперь пойду пообедаю.

Мы пошли в уборную, и Джек оделся.

— Крепкий паренек, — сказал мне Джек.

— Судя по виду, ему часто доставалось.

— О да, — сказал Джек. — В него попасть не трудно.

— Вы теперь куда? — спросил Джон, когда Джек был одет.

— Обратно в отель, — сказал Джек. — Вы обо всем позаботились?

— Да, — сказал Джон. — Там все сделают.

— Пойду теперь прилягу, — сказал Джек.

— Хорошо. А без четверти семь я зайду за вами, и мы пойдем ужинать.

— Ладно.

Когда мы пришли в номер, Джек снял башмаки и пиджак и лег. Я сел писать письмо. Время от времени я поглядывал на Джека. Он не спал. Он лежал совсем тихо, но глаза у него то и дело открывались. Наконец он встал.

— Сыграем в криббедж, Джерри? — сказал он.

— Давай, — сказал я.

Он раскрыл чемодан и достал карты и доску для криббеджа. Мы сыграли несколько партий, и Джек выиграл у меня три доллара. Потом в дверь постучали, и вошел Джон.

— Хотите сыграть в криббедж, Джон? — спросил Джек.

Джон положил шляпу на стол. Она была вся мокрая. Пальто у него тоже было мокрое.

— Дождь идет? — спросил Джек.

— Льет как из ведра, — сказал Джон. — Я ехал в такси, но попал в затор, пришлось добираться пешком.

— Давайте сыграем в криббедж, — сказал Джек.

— Вам бы надо поесть.

— Нет, — сказал Джек. — Пока еще не хочется.

С полчаса они играли в криббедж, и Джек выиграл у Джона полтора доллара.