Роберт Хайнлайн. Собрание сочинений - Звездный двойник

      – Дэк ими не занимается. Каждый носит свои при себе.
      Она полезла в сумку и извлекла маленькую книжечку.
      – Мой – вот, но я решила его не показывать.
      – А… э-ээ…
      – Его паспорт был при нем, когда его похитили. И мы не решались запрашивать дубликат – до этого момента.
      На меня вдруг разом навалилось утомление от всех этих прыжков и ужимок.
      Не получив от Дэка с Роджем руководящих указаний, я продолжал представление и на катере, и при пересадке на борт «Тома Пейна». Сложности это никакой не представляло: я просто-напросто отправился прямиком в собственную каюту и провел длиннющий, отвратительнейший час в невесомости, грызя ногти и гадая, что же творится теперь внизу, на Марсе. С помощью нескольких таблеток от тошноты даже заснуть ненадолго ухитрился – и зря. Тотчас же пошли вереницей какие-то невообразимые кошмары: репортеры тыкали в меня пальцами, фараоны хватали за плечо, а марсиане – целились Жезлами. Все они дружно обзывали меня самозванцем и оспаривали лишь привилегию, кому резать меня на ломти и отправлять в ubliette.
      Разбудил меня вой предстартовой сирены. Затем из динамиков загудел густой баритон Дэка:
      – Первое и последнее предупреждение! Треть g! Одна минута!
      Я бросился в компенсатор. Со стартом жить стало куда веселей: треть g – совсем ничего, почти как на поверхности Марса, однако достаточно, чтоб требуха не поднимала бунтов, а пол был на полу.
      Минут через пять раздался стук в дверь. Не дожидаясь, когда я вылезу из компенсатора, вошел Дэк.
      – Здрасьте, шеф.
      – Привет, Дэк. Рад, что вы появились.
      – И я чертовски рад появиться, – устало ответил он, окинув взглядом мое лежбище. – Можно, я тут лягу?
      – Конечно!
      Дэк, кряхтя, улегся.
      – Ну, дела! И достало ж меня это все, кто б знал! Неделю бы дрых. А может, и дольше.
      – Так давай на пару. А… он на борту?
      – Еще бы. Через всю эту ярмарку проволокли.
      – Я думаю… Хотя почему ярмарка, порт ведь небольшой. В Джефферсоне, на мой взгляд, было бы сложней.
      – Ну нет, там-то как раз все просто.
      – Почему это?
      – Потому. Здесь все всех знают, языки чесать любят, хоть хлебом не корми… – Дэк криво усмехнулся. – Мы выдали его за груз этих креветок из Канала, свежемороженых. Даже пошлину за вывоз заплатили.
      – И как он?
      – Ну, – Дэк сдвинул брови, – док Чапек сказал, придет в форму. Это только вопрос времени…
      С яростью он добавил:
      – Попадись они мне в руки!.. Да ты разревелся бы, будто пацан сопливый, кабы увидел, что они с ним сделали! А мы – ради него же самого – вынуждены дать им спокойно уйти…
      Дэк и сам еле удерживался от рева. Я мягко сказал:
      – Пенни говорила, его искалечили порядком… Неужели настолько?
      – А?! Да нет, ты ее не понял. Снаружи он был всего лишь грязен, как бобик, да весьма нуждался в бритье…
      Я тупо глядел на него:
      – А я-то думал, они его избивали… Чем-нибудь, вроде бейсбольной биты.
      – Да лучше б уж избивали! В крайнем случае – несколько сломанных костей! Не-ет, им понадобился его мозг!
      – А-а…
      Мне вдруг стало худо.
      – Промывка мозгов?!
      – Да. То есть, и да, и нет. Политических секретов они и не трудились из него выкачивать – у него таких просто не водится, он всегда в открытую действует. Они, наверное, только под контролем его держали, чтоб не мог сбежать…
      Дэк на некоторое время замолчал.
      – Док полагает, они каждый день вводили ему минимальную дозу – только-только чтоб приструнить, и так до самого последнего момента. А перед тем, как отпустить, вкололи наполную!.. Хватит, чтоб слона на всю жизнь идиотом сделать. Его лобные доли пропитаны этой дрянью насквозь.
      Мне вдруг стало так дурно – даже порадовался, что не успел пообедать. Читал я кое-что о таких штуках. С тех пор их ненавижу!.. Вмешательство в человеческую личность – действие, на мой взгляд, просто сверхунизительное и аморальное. Убийство рядом с ним естественно и чисто – так, шуточки. А выражение «промывка мозгов» пришло к нам из времен движения коммунистов – это конец Смутных Веков. Тогда оно означало изощренные пытки, призванные подавить волю человека и изменить его личность – через страдания тела. Однако возни выходило – на месяцы, и разработан был более «продуктивный» способ. С его помощью человек становился рабом в считанные секунды – всего-то одна инъекция любой производной кокаина в лобные доли мозга.
      Вначале мерзость сию применяли в психиатрии – буйный пациент становился контактным и мог быть подвергнут психотерапии. Тогда это было бесспорной гуманизацией лечения, поскольку позволяло обходиться без лоботомии. Слово «лоботомия» нынче – такое же устаревшее, что и «пояс целомудрия», оно означало этакое перемешивание человеческого сознания с помощью скальпеля; так убивали личность, оставляя в живых тело. Да, вы не можете поверить, но все это действительно существовало – как и казни с целью «изгнания дьявола»!
      Коммунисты же разработали новую технологию промывки мозгов – с применением наркотиков. А когда не стало коммунистов, банды Братьев довели ее до полного совершенства. Вводя мизерные дозы, они добивались от человека абсолютного подчинения, а могли и накачать его до состояния бесчувственной протоплазмы. И все это – единственно во имя Братства! А то какое же, в самом деле, братство, если человек желает что-то скрыть?! И как же лучше всего убедиться в его искренности? Конечно, загнать упрямцу этакому иглу за глазное яблоко и впрыснуть ему пару миллиграммчиков в мозг! «Не разбив яиц не сделаешь яичницы» – аргумент, достойный мерзавцев всех времен и народов!
      Конечно, все это давным-давно запрещено законом. Разве что в качестве лечения, да и то – с разрешения суда. Но уголовники промывкой мозгов пользуются частенько, а иногда и легавые забывают на время про этот закон. Все же единственный способ вытянуть из подследственного показания, и следов не остается. Хочешь – можешь даже приказать жертве забыть все, что с ней проделывали.
      Так что о промывке мозгов я знал и без Дэка, а чего не знал – вычитал в Энциклопедии Батавии из корабельной библиотеки, смотри статью «Неприкосновенность личности», а также «Пытка».
      Я замотал головой, стараясь отогнать от себя этот кошмар.
      – Но оправиться-то он сможет?
      – Док говорит, наркотик этот не разрушает мозг и не изменяет структуры – только парализует. Значит, кровь его постепенно из мозга вымывает, а почки – выводят из организма. Но на все это требуется время.
      Дэк в упор поглядел на меня:
      – Шеф!
      – Что?! Ведь он вернулся! Не пора ли кончать с этими «шефами»?
      – Шеф, об этом я и хочу с вами потолковать. Лоренцо! Ты совсем не можешь поиграть еще, а? Немного, самую малость!
      – Да зачем? И перед кем? Тут, вроде, все свои…
      – Э-э, не так все просто. Лоренцо, нам удалось провернуть операцию по-тихому. Знаем только я да ты, – Дэк загнул два пальца, – да Родж с Биллом, да Пенни, да еще доктор. Да еще одного ты не знаешь, он на Земле, звать его – Лэнгстон. Джимми Вашингтон, кажется, что-то пронюхал, но от этого – родная мать точного времени не добьется. Неизвестно, сколько народу участвовало в похищении, но уж точно – немного. И они, во всяком случае, болтать не станут. А хоть и стали б – им самим теперь подмены не доказать при всем желании, вот что забавно. Я хочу сказать: здесь, на «Томми», команда и посторонние ничего знать не должны. Старичок, поиграй еще малость, а? Всех дел-то: показаться иногда команде да девчонкам Джимми Вашингтона! Только пока он не поправится! Ну как?
      – Ммм… А почему бы нет… Это надолго?
      До конца рейса! И все! Мы потихоньку пойдем, на малых оборотах; тебе даже понравится!
      – Заметано. И знаешь, Дэк, не надо мне этого оплачивать. Последнее действие я сыграю потому, что ненавижу промывку мозгов любого рода!
      Дэк вскочил и от души хлопнул меня по плечу:
      – Лоренцо! Мы с тобой одной крови! И не беспокойся за гонорар – в обиде не останешься!
      Он продолжил игру:
      – Отлично, шеф. Спокойной ночи, сэр.
 

* * *

 
      Но одно всегда тянет за собой другое. Стоило Дэку вернуться в рубку, мы стартовали на более высокую орбиту, где нас уже не смогли достать никакие газетчики, даже если б они, в погоне за новостями, вознамерились преследовать нас на катере. Поэтому проснулся я в невесомости, однако, проглотив таблетку, ухитрился с горем пополам позавтракать. Тут же появилась Пенни:
      – С добрым утром, мистер Бонфорт!
      – И вас также, Пенни, – я кивнул в сторону гостиной, – что-нибудь новенькое?
      – Нет, сэр, все по-старому. Капитан шлет привет и спрашивает, не затруднит ли вас зайти к нему.
      – Хорошо.
      Пенни проводила меня в рубку. Дэк пребывал там, восседая на стуле, который он обхватил ногами, чтоб не взлететь. Родж и Билл сидели, пристегнувшись к кушетке. Дэк, оглянувшись, сказал:
      – Спасибо, что пришли, шеф. Нужна ваша помощь.
      – С добрым утром. Что случилось?
      Клифтон ответил на приветствие в обычной своей почтительно-вежливой манере; Корпсмен небрежно кивнул. Дэк продолжал:
      – Еще один выход, и спектакль пройдет «на ура»!
      – Но я думал…
      – Минутку. Оказывается, службы новостей ждали от вас сегодня генеральной речи: ну, комментарии ко вчерашнему. Я думал, Родж ее отменит, но Билл уже все написал. Дело только за вами. Как?
      Ну вот. Стоит приютить кошку – у нее тут же появляются котята!
      – А где – в Годдард-Сити?
      – Нет, нет! Прямо у вас в каюте. Мы ее транслируем на Фобос, а они – на Марс и, по правительственной связи, в Новую Батавию, там подхватит земная сеть и передаст на Венеру, Ганимед и дальше. Так, часа за четыре, ваша речь облетит всю Систему, а вам и шагу из каюты сделать не придется!
      Да, масштаб был грандиозен! Меня никогда еще не транслировали на всю Систему. То есть, было раз, всего-то двадцать семь секунд… Однако, хоть двадцать семь, да мои!
      Дэк, решив, что я собираюсь отказать, добавил:
      – А хотите, можем сделать вначале запись, тут же, на борту, просмотреть и выкинуть, что будет не нужно.
      – Ну ладно. Билл, текст у вас?
      – Ну да.
      – Дайте-ка посмотреть.
      – На что тебе? Придет время – дам!
      – У вас что, нет его?
      – Говорят же, есть.
      – Тогда позвольте посмотреть.
      Корпсмен разгневался.
      – Посмотришь за час до записи! Такие штуки лучше идут, когда читаешь без подготовки, экспромтом, ясно?
      – Эти «экспромты» требуют тщательной подготовки, Билл. И прошу не учить меня моему ремеслу!
      – Ты же вчера на космодроме вообще без всякого текста шпарил! А эта речь – все те же старые бредни, и я хочу, чтобы ты ее прочел точно так же!
      Чем больше Корпсмен упирался, тем сильнее проступала во мне личность Бонфорта. А что бы он сказал в ответ на это ослиное упрямство!.. Похоже, Клифтон почуял надвигающуюся грозу, потому что сказал:
      – Ох, Билл, кончай ты, ради бога! Дай текст.
      Корпсмен недовольно хрюкнул и бросил мне листы. В невесомости они не могли упасть на пол, а разлетелись по всей каюте. Пенни собрала их, сложила по порядку и подала мне. Я поблагодарил и начал читать.
      Текст я просмотрел быстро и оглядел собравшихся.
      – Ну как? – спросил Родж.
      – Минут на пять об усыновлении, остальное – аргументы в пользу политики экспансионистов… Почти то же самое, что я видел раньше.
      – Верно, – согласился Клифтон. – Усыновление – стержень, на котором держится все остальное. Вы, вероятно, в курсе – мы собираемся вскоре обернуть очередной вотум доверия в нашу пользу…
      – Ясно, и не хотите упустить случая ударить в барабан. В общем, все в порядке, хотя…
      – Что? Что-нибудь не так?
      – Э-э… Стиль. В нескольких местах кое-какие слова нужно заменить. Он так не сказал бы.
      У Корпсмена сорвалось с языка нечто такое, что в присутствии дамы вовсе недопустимо. Я холодно взглянул на него.
      – Слушай, Смайт, – завопил он, – кто из нас лучше знает?! Ты?! Или все же тот, кто уже битых четыре года пишет ему речи?!
      Я старался держать себя в руках. Отчасти Корпсмен был прав.
      – Дело в следующем: писаный текст – немного не то, что устная речь. Мистер Бонфорт, насколько я могу судить, великолепный оратор. Его смело можно сравнить с Уэбстером, Черчиллем и Демосфеном – людьми, облекавшими великое в простые слова. А взять хоть это ваше «не согласные ни на какой разумный компромисс»! Оно здесь дважды встречается. Я – мог бы так выразиться, у меня вообще слабость к пышным оборотам, да и образованность свою я не прочь показать. Но мистер Бонфорт сказал бы: «тупицы», или «упрямые ослы», или «твердолобые бараны»!.. Потому что эти слова гораздо эмоциональнее!
      – Думай лучше, как подать речь, а слова – моя забота.
      – Билл, ты не понимаешь. Мне плевать, насколько политически эффективна эта речь, мое дело – перевоплощение. И я не могу говорить за него то, чего он в жизни не сказал бы! Иначе все будет выглядеть сплошным надувательством – вроде козла, говорящего по-гречески! Но если я прочту речь в его выражениях – нужный эффект получится автоматически! Он – великий оратор!
      – Заткнись, Смайт! Тебя не речи писать нанимали. Тебя наняли…
      – Билл, завязывай! – прервал его Дэк. – И осторожней бросайся этими «Смайтами», понял? Родж, что скажешь?
      – На мой взгляд, – ответил Клифтон, – вы, шеф, возражаете лишь против некоторых выражений?
      – В общем, да. Неплохо бы еще выкинуть личные выпады в адрес Кироги, и все измышления на тему, кто ему платит. Тоже как-то не в духе Бонфорта, по-моему.
      Клифтон смутился.
      – Этот кусок я сам вставил, но вы, кажется, правы. Он всегда оставляет слушателям возможность пошевелить мозгами.
      Клифтон немного помолчал.
      – Хорошо. Внесите все изменения, какие сочтете нужными. После мы сделаем запись и посмотрим, а если что будет не так, поправим. Или вообще отменим «по техническим причинам». – Он мрачно усмехнулся. – Да, Билл, так и сделаем.
      – А, ч-черт!.. Да вы смеетесь все, что ли?!
      – Отнюдь, Билл. Все идет, как надо.
      Корпсмен вскочил и пулей вылетел из каюты. Клифтон со вздохом сказал.
      – Билл терпеть не может замечаний и выслушивать их готов только от шефа. Но вы не думайте, он вовсе не бездарь. Да, шеф, когда вы будете готовы? Передачу нужно начать ровно в шестнадцать ноль-ноль.
      – Не знаю точно. Во всяком случае, к сроку.
      Пенни отбуксировала меня обратно в кабинет. Когда дверь за нами затворилась, я сказал:
      – Пенни, детка, ты мне пока не понадобишься – около часа, наверное. Если не трудно, попроси у дока чего-нибудь посильней этих пилюль. Похоже, мне нечто в этом роде скоро пригодится.
      – Хорошо, сэр.
      Она проплыла к двери.
      – Шеф…
      – Что, Пенни?
      – Я только хотела сказать… Билл врет, что писал за него речи! Вы не верьте!
      – Ну конечно, Пенни. Ведь я слышал его речи. И читал Биллово творчество.
      – Понимаете, Билл частенько составлял за него разные мелочи, да и Родж тоже. Даже я иногда. Он – он использовал чьи угодно идеи, если считал их стоящими, но когда выступал с речью – все было его собственным, до последнего слова, правда!
      – Я и не сомневаюсь, Пенни… Но жаль, сегодняшнюю речь он не написал загодя.
      – Ничего, вы только постарайтесь!
      Так я и сделал. Начал с простой подстановки синонимов – нутряные латинские «скуловороты» заменил округлыми, скачущими легче мячика, германизмами, но постепенно пришел в ярость и разодрал речь в клочья. Любимейшая забава всякого актера – лепить по своему усмотрению добавки и импровизировать вокруг основной линии. Однако – как редко это удается!
      Из публики я допустил в зал лишь Пенни и убедил Дэка, что ни одна живая душа не должна меня подслушивать. Хотя есть у меня подозрения, что этот здоровый обормот надул меня и подслушивал сам. Уже на третьей минуте Пенни прослезилась, а под конец – я уложился ровно в отпущенные двадцать восемь минут – она совсем раскисла. Я не допускал никаких вольностей с четкой и стройной доктриной экспансионизма, как возвещена она была своим общепризнанным пророком – Его Светлостью Джоном Джозефом Бонфортом; я лишь воссоздал его откровения и заповеди из материала предыдущих речей. И что любопытно – сам свято верил каждому своему слову!
      Да, братцы, вот это была речь!
 

* * *

 
      Чуть позже все собрались посмотреть меня в записи. Пришел и Джимми Вашингтон, чье присутствие укротило Била Корпсмена. Запись кончилась, и я спросил:
      – Ну как, Родж? Будем что-нибудь вырезать?
      Вынув изо рта сигару, Клифтон ответил:
      – Нет. Если хотите знать мое мнение, шеф, ее нужно пустить в эфир как есть.
      Корпсмен покинул каюту молча, но мистер Вашингтон подошел ко мне со слезами на глазах. Слезы в невесомости – вещь, весьма неприятная, они не стекают вниз.
      – Мистер Бонфорт, вы были великолепны!
      – Благодарю, Джимми.
      А Пенни и вовсе онемела.
      Что до меня самого – я отключился сразу же после просмотра. Спектакль, прошедший «на ура», всегда выматывает до предела. Проспал я больше восьми часов – разбудил меня вой сирены. Засыпая, я пристегнулся к кровати – терпеть не могу болтаться во сне по всей спальне – и теперь мог не беспокоиться. Однако, куда мы собираемся, я не знал и поспешил связаться с рубкой между первым и вторым предупреждением.
      – Капитан Бродбент, это вы?
      – Минуту, сэр, – ответил Эпштейн. Затем подошел Дэк:
      – Слушаю, шеф? Отправляемся, согласно вашему распоряжению.
      – Какому… А, ну да, верно.
      – Думаю, сэр, мистер Клифтон к вам вскоре подойдет.
      – Хорошо, капитан.
      Я улегся обратно и принялся ждать разъяснений. Немедленно после пуска двигателей – один – вошел Родж, судя по всему, очень встревоженный. По лицу его я ничего не мог понять – оно в равной мере выражало триумф, беспокойство и растерянность.
      – Что стряслось, Родж?
      – Шеф! Они спутали нам все карты! Правительство Кироги только что ушло в отставку!

7

      Я, как обычно, спросонья был туп непрошибаемо. Помотав головой, чтобы окончательно проснуться, я спросил:
      – А что вам не нравится? Вы же сами к этому и вели, если не ошибаюсь?
      – Так-то оно так. Но все же…
      Он не договорил.
      – Что «все же»? Никак вас не пойму! Столько лет вкалывали и строили всякие козни, а тут… Вы же добились своего! Зачем же теперь корчить из себя невесту, которая даже в спальне сомневается, хочет ли она замуж? Это же просто-таки святочный рассказ: всякие бяки сбежали не солоно хлебавши, и место для примерных, богопослушных деток освободилось! Или я настолько глуп…
      – Н-ну… До сего времени вы политикой не интересовались…
      – Это уж точно. С тех самых пор, как получил трепку, вознамерившись стать начальником скаутского патруля. Она меня на всю жизнь избавила от интереса к политике.
      – Так вот, видите ли, каждому овощу – свое время.
      – Это мне и папаша всегда говорил. Слушайте, Родж, а если б вы могли выбирать – что, оставили бы Кирогу на месте?! Вы сказали, он спутал вам все карты.
      – Сейчас объясню, не торопитесь. Да, мы хотели поставить на голосование вотум доверия, добиться своего, а уже тогда форсировать всеобщие выборы и сместить их. Но все в свое время! Какой смысл начинать кампанию, не будучи на сто процентов уверенными в успехе?
      – Ага. Значит, вы в нем пока не уверены. Думаете, Кирогу изберут еще на пять лет? А если не его, так кого другого из Партии Человечества?
      Клифтон задумался.
      – Похоже, нет. Перевес в нашу сторону.
      – Тогда, может, я еще сплю? Вы что, не хотите победы?!
      – Нет, мы хотим! Но вы понимаете, что значит эта отставка?
      – Кажется, нет.
      – Уффффф! По Конституции, любое правительство избирается на пять лет. Своей властью оно имеет право в любой момент назначить всеобщие выборы. Обычно таким образом взывают к народу в самый благоприятный для себя момент, понимаете? Но никто! никогда! не подаст! перед самыми выборами! в отставку! Если, конечно, не существует мощного давления извне. Теперь понимаете?
      Действительно, чудно они поступили, хоть я в политике и не разбираюсь.
      – Да, странно.
      – В данном случае правительство Кироги в полном составе ушло с арены. Перед всеобщими выборами Империя оказалась в состоянии безвластия. Значит, император должен призвать кого-то для формирования временного правительства, чтобы оно провело выборы. Следуя букве закона, призван может быть любой член Великой Ассамблеи, но в соответствии с прецедентами, на деле у императора выбора нет. Когда правительство не просто жонглирует портфелями, а в полном составе подает в отставку, для формирования временного правительства император должен призвать лидера официальной оппозиции. Система такая настоятельно необходима, она не позволяет бросаться отставками по поводу и без повода. В прошлом пробовали другие методы, и правительства порой менялись чаще нижнего белья. Однако существующий порядок вынуждает правительство отвечать за свои поступки.
      Я так добросовестно старался вникнуть в высший смысл происходящего, что едва не пропустил его последнее замечание:
      – Естественно, теперь император вызовет мистера Бонфорта в Новую Батавию!
      – Что? В Новую Батавию?! Здорово!
      Я вспомнил вдруг, что ни разу не видел столицы Империи. То есть, на Луне однажды был, но превратности профессии не оставили на экскурсию по столице ни денег, ни времени.
      – Так вот куда мы стартовали! Что ж, я не против. Ведь когда-нибудь вы найдете возможность забросить меня домой? Пускай не скоро…
      – А, господи ты боже мой, мне бы ваши проблемы! Когда понадобится, капитан Бродбент найдет тысячу таких возможностей!
      – Да, простите, я и забыл – у вас сейчас дела поважнее, Родж. Конечно с работой моей – все, хотя домой вернуться было бы неплохо, но несколько дней или даже месяц на Луне значения не имеют. Надо мной пока не каплет! Спасибо, что выбрали время поболтать о новостях…
      Я посмотрел на него:
      – Родж, вы все еще чем-то обеспокоены?
      – Но говорят же вам! Император вызывает мистера Бонфорта! Император, друг мой! А мистер Бонфорт и на люди сейчас показаться не способен! Они, конечно, рисковали, делая этот ход, зато теперь мы в ловушке, и, похоже, нам мат.
      – Погодите. Успокойтесь, пожалуйста. Понимаю к чему вы клоните, но, дружище, мы же еще не в Новой Батавии! До нее еще миллионы миль – сто, двести миллионов, а может, и больше. Док Чапек успеет помочь ему выкрутиться, и он еще сыграет свою роль! Верно?
      – Хотелось бы этому верить…
      – А что, есть сомнения?!
      – Есть. Чапек сказал, о такой слоновьей дозировке нет клинических данных. Все зависит от индивидуального химизма, и от того, какой именно наркотик был введен.
      Вдруг вспомнилось, как кто-то из статистов подсунул мне мощное слабительное прямо перед спектаклем. Я, конечно, доиграл до конца, что еще раз подтверждает превосходство разума над материей – а потом вздрючил эту скотину как следует!
      – Родж, сдается мне, они не из простого садизма вогнали ему ту последнюю дозу? Похоже, они знали, что делают!
      – Похоже. И Чапек думает так же.
      – Э! Но в таком случае… Выходит, за похитителями стоит сам Кирога?! Гангстер правит Империей?!
      Родж покачал головой:
      – Совсем не обязательно. И даже вряд ли возможно. Но факт, действительно, говорит за то, что и Людей Дела, и саму ПЧ кормят из одних рук. И можно не сомневаться, те кому эти руки принадлежат, средств имеют достаточно и считаются образцом добродетели, так что будьте покойны – притянуть их к ответу никоим образом не удастся. И тем не менее, именно они скомандовали Кироге: «Умри!» – а он брякнулся на спину и засучил лапками…
      Родж замолчал на минуту.
      – И скорее всего, ему даже не намекнули, почему именно сейчас.
      – Вот скотство! То есть, вы, точно, хотите сказать, что самая важная шишка в Империи так легко упала с ветки лишь потому… Потому, что кто-то из-за кулис отдал приказ?
      – Нет, точно я сказать не хочу. Пока это всего только – мои личные умозаключения.
      Я потряс головой:
      – Брррр! И грязная же игра – политика!
      – Отнюдь, – твердо возразил Клифтон. – Нет такого понятия: «грязная игра»! Просто вам попались игроки, нечистые на руку.
      – А какая разница?
      – Космическая! Кироге никогда выше третьего сорта не подняться, и потому он попал – то есть, я думаю, попал – в марионетки к негодяям. А вот Джон Джозеф Бонфорт – это личность! Он никогда ни от кого не зависел, и впредь не будет! Как последователь, он верил, а как лидер – убеждал и вел за собой!
      – Да, похоже, я кое в чем ошибался, – смутился я. – Так что мы собираемся делать? Дэк ведь умерит свою прыть, и «Томми» не придет в Новую Батавию раньше, чем он станет на ноги?
      – Нельзя канителиться. Конечно, ускоряться больше одногоg нужды нет – никто не ожидает, что человек в его возрасте станет слишком уж перегружать сердце. Но и тянуть не следует. Если император призывает, являться следует вовремя.
      – И что потом?
      Родж молча смотрел на меня. Это уже начинало раздражать.
      – Родж, только не надо! Меня ваши дела больше не касаются. Разве что до конца полета еще поиграю. Грязная, там, игра, чистая – все одно не моя! Был уговор. Я получу гонорар и – домой. И там даже близко к избирательному участку не подойду!
      – Да, дела обстоят именно так. Доктор Чапек, скорее всего, успеет подлечить мистера Бонфорта, а если и нет, вам ничего сложного делать не придется! Обряд усыновления был куда сложнее; а тут – всего-то аудиенция у императора… И вы…
      – У императора?!
      Я почти закричал. Монархии я, как и большинство американцев, не понимаю, не для меня такая система. Однако коронованные особы всегда внушали мне непонятную внутреннюю робость, граничащую с благоговением. В конце концов мы, американцы, вошли в Империю с черного хода. Когда подписали договор об особом статусе и праве голоса в решении дел Империи, было отмечено, что наши органы власти, Конституция и все остальное не подвергнутся изменениям. Также существует негласная договоренность, что члены императорской фамилии не станут ездить с визитами в Америку. Может, сложись все иначе, мы бы не так робели перед коронованными особами… Во всяком случае, демократичные американские леди шибче остальных хлопочут о представлении ко двору.
      – Да вы не беспокойтесь, – заверил Родж. – Скорее всего, вам совсем ничего не придется делать. Просто мы должны быть готовы и к самому худшему. Я что хочу вам сказать – временное правительство не проблема. Законов оно не принимает и в политике государства погоды не делает. Тут я все сам организую. От вас может потребоваться лишь официальная аудиенция у короля Виллема, да еще, наверное, пара пресс-конференций; мы их заранее подготовим. Но это зависит от того, как скоро он станет на ноги. Да вы и не через такое прошли – а если и не понадобитесь, все равно гонорар останется за вами.
      – К черту вас с вашим гонораром! Как говорил один герой сцены: «Исключая меня включительно!»
      Прежде, чем Родж успел ответить, без стука ворвался Билл Корпсмен. Оглядев нас, он бесцеремонно осведомился:
      – Ну что, Родж, сказал ему?
      – Сказал, – ответил Клифтон, – но он не согласен.
      – А?! Вздор!
      – Нет, не вздор, – ответил я. – И кстати, Билл. Дверь, в которую ты только что влетел, дает тебе прекрасную возможность постучать. Может, слыхал случайно – есть такой обычай: постучать и спросить: «Вы позволите?» Не слыхал? Жаль.
      – Ты мне мозги не пудри, нет времени болтать! Что за треп там с твоим отказом?
      – Никакого трепа! Это не та работа, на которую я согласился вначале.
      – Чепуха! Может, ты, Смайт, и туп настолько, что не въезжаешь, но ты слишком крепко влип! И всякий там лепет – не могу да не хочу – он, знаешь, вреден для твоего здоровья!
      Я шагнул к нему и сжал его запястье:
      – Это что – угроза?! Так может, выйдем, разберемся, а?
      Он вырвал руку:
      – Здесь? На корабле?! Ты что, в самом деле такой… простой? Дойдет до тебя когда-нибудь, чурбан хренов, что, возможно, это и вышло-то из-за твоего карканья?!
      – Что «это»?
      – Он имеет в виду, – объяснил Клифтон, – что бегство Кироги, возможно, вызвано вашей вчерашней речью. Может, он даже прав. Однако это к делу не относится. Билл, постарайся быть вежливее, прошу тебя. Мы здесь не для пустых препирательств.
      Допущение, что моя речь могла вызвать отставку Кироги, меня приятно поразило. Я даже забыл о намерении пересчитать Корпсмену зубы. Они это серьезно?! Нет, речь даже мне самому понравилась, но такое!..
      Если это правда, я действительно гений!
      – Билл, – недоуменно спросил я, – вас не устраивает слишком сильный эффект от моей речи, так?
      – А? Черта с два! Не речь, а не поймешь что!
      – Да-а? Ну, знаешь, сразу на двух лошадях не ездят. Сам же пару минут назад говорил, что это «не поймешь что» вынудило ПЧ полностью сдать позиции! Или они настолько пугливы? Ты это имел в виду?
      Раздосадованный, Корпсмен собрался было ответить, но вовремя заметил с трудом подавляемую улыбку Клифтона. Он смешался, пожал плечами и почти спокойно сказал:
      – Ну ладно, ладно. Замечательно. В точку попал. Не имеешь ты никакого отношения к отставке Кироги. Однако есть еще куча дел! И как же нам быть, если ты откажешься поработать на общее дело?
      Я возмущенно уставился на него, однако сдержался: сказывалось влияние личности Бонфорта. Играя роль человека уравновешенного, сам становишься уравновешенным.
      – Билл, ты опять на два стула усесться хочешь! Все это время ты ясно давал понять, что меня наняли. Я контракт отработал и никому ничего больше не должен. Нанять меня снова без моего согласия нельзя. А я согласия не дам.
      Он хотел вставить слово, но я перебил:
      – Все. Можешь идти. Не желаю тебя больше видеть.