Тюркские мотивы

Хайдар Сулейманович Бедретдинов

Тюркские мотивы

Солнечное рождение

Каждый ребёнок – это солнечное явление, исполненное тайны. Каждый ребёнок по-своему трогателен и красив. Но давно замечено: если в новорождённом воссоединяется Восток и Запад – ребёнок непременно будет симпатичен, в чём-то необычен и одарён толикой таланта, который будет помогать ему в трудных жизненных ситуациях. Рождение поэтической книги Хайдара «Тюркские мотивы» со всей очевидностью подтверждает данную закономерность. Написанная на русском языке, книга вобрала в себя и исторические отступления в прошлое по тюркским тропам и славянским просёлкам, и топонимические открытия, и этнографические находки, и поэтические прозрения, невозможные без любви к Родине, матери, единственной женщине и, конечно, – трогательной любви к детям.

Можно часами говорить об интернационализме, о духовности, о сближении культур; говорить с экрана с апломбом и жаром, который быстро остывает; а можно совершить Поступок, собрать воедино, под одну обложку всё выстраданное и накопленное на тему «Восток-Запад» и явить читательскому миру.

Вдвойне действенно, когда такой Поступок совершает воин, с честью прошедший свой трудный путь и запечатлевший самые яркие вехи в стихах.

Верю в то, что путь этой книги никогда не будет одиноким. Написанная во имя дружбы и любви, она всегда найдёт и попутчика и задушевного собеседника.

Владимир Бояринов, поэт,

заслуженный работник культуры РФ, Ингушской республики, Чеченской республики.

От автора

Как говорится в одной русской поговорке: «Поскреби русского – найдёшь татарина», так и в культурах славян и тюркских народов много заимствований и взаимопроникновений. Достаточно сказать, что по исследованиям Казанского университета 25 % корней слов русского языка имеет тюркское происхождение, причём словарное проникновение относится ещё к доордынскому периоду – эпохе Киевской Руси, когда зачастую русские князья были в династических браках с половецкими и печенежскими княжнами (например, Владимир Мономах – сын и муж половчанок). Торговля Руси со Степью тоже предполагала взаимовлияние благодаря хозяйственным взаимоотношениям купцов и простолюдинов. Исследователи памятника древнерусской литературы «Слова о полку Игореве» находят огромное количество тюркизмов в этом произведении и делают вывод, что автор «Слова» был двуязычен, что весьма характерно для той эпохи и для тех сложившихся близких взаимоотношений славянских и тюркских племён.(3аписки Афанасия Никитина «Хождение за три моря» также пестрят тюркизмами). Позднее влияние сказалось и в делопроизводстве, которое до Петровской эпохи велось на тюркский лад, и в архитектурных заимствованиях (шатровые церкви древней Руси – это перенесённые проекты булгарских мечетей, а Храм Василия Блаженного – повтор одной из разрушенных мечетей Казани с куполами-тюрбанами). Заимствование или влияние было даже в мелодике богослужебных православных молитв и духовных песнопений допетровской эпохи – ведь они пришли из Византии, имеющей восточные культурные корни. Много элементов тюркской культуры имелось и в одежде, и в вооружении, военной организации, почтовой связи Руси той поры. Всё это вместе составляло, как сейчас принято говорить, евразийскую общность с её особой культурой.

и дальних соседей, услышать вдруг сохранённый бережно соседями голос дальних своих предков, обогатиться новыми впечатлениями и знаниями. Необходимо способствовать сохранению и развитию культурных связей евразийских народов, занимающих обширные пространства от Алтая до Молдовы, от Причерноморья до севера России.

И тут возникают совершенно новые взаимовлияния в литературе тюркоязычных и других народов. Так, Тимур Зульфикаров, таджик, Олжас Сулейменов, казах, пишут на русском, но сохраняя колорит, характерные речевые обороты и философский подтекст языков своих народов. Здесь можно говорить о тюркизмах уже не лексических, а колористических и духовных. Яркий пример нерусской образности в русскоязычных произведениях являет собой творчество абхазца Фазиля Искандера. При этом расширяются возможности русского литературного языка, идёт его обогащение. Или вот, на все сто – русский писатель-фантаст Сергей Лукьяненко, пишущий на русском же, но выросший на Востоке, в своих произведениях философичен по-восточному, несёт неповторимый аромат восточных притч и сказок. В творчестве Паоло Коэльо заметен след восточной образности и мышления. Болгарский поэт Веселин Георгиев ярко творит на русском языке. Если идти дальше – Набоков и Бродский создали шедевры уже на английском языке. Видимо, если их произведения переводились бы переводчиками, работающими, как сейчас принято, исключительно с подстрочником, то что-то очень важное, духовное терялось бы. Ведь в прошлом, зачастую, литературными переводами занимались мастера, равные, а то и более сильные по творческому потенциалу, чем национальные авторы. И это позволяло создавать в переводе произведения высочайшего уровня, которые приносили славу порой весьма малоизвестным авторам.

Все эти встречные процессы сегодняшнего дня, как бы, открывают новый «Шёлковый путь» для литературы Евразии, когда появляется новая литература – не классическая русская и уже не национальная в чистом виде, а синкретическая, включающая голоса и колорит разных культур этой общности.

Турецкие зарисовки

Ворота Востока

Это моря иль города гул?

Или ветер с Востока подул?

Только слышится громче и громче:

«Истанбул! Истанбул! Истанбул!»

Минаретов торжественный хор

Оглашает молитвой Босфор.

И звучит над проливом азан,

Как сердцам незаблудшим «сезам».

Здесь очаг тьмы народов раздут,

Всех эпох постоянный редут,

Для изгнанников – горькая чаша,

Эмигрантов последний приют.

Вечный символ Востока – чинар.

Под чинаром – бескрайний базар.

И торговец – то липкий, как местная сладость,

То безжалостный, как янычар.

Синим вечером здесь не до сна.

Город весь – как одна ашхана:

За столами вдоль улицы – праздник желудка —

Пьют-едят всей гурьбой до утра.

Здесь кончается «Шёлковый путь».

Запад с ветром врывается в грудь.

Сын Византия,

Константинополя наследник,

Рим восточный,

Стамбул,

Счастлив будь!

Эфес

Сколько раз из руин ты воскрес

И не раз возрождался из пепла

Амазонок столица – Эфес —

И исправный служитель Кибелы!

Чудо света – волнующий храм

Артемиды, известный по праву

И усладой красою глазам,

И лихой геростратовой славой.

Илиаду слагал здесь Гомер,

Македонский – для крепости стены.

Видел амфитеатра партер

Из Нерона кровавые сцены.

Всё Эгейское море держал

От Эфеса до Крита, Родоса

Флага чёрного контрадмирал —

Кровожадный пират Барбаросса.

Цвет героев земных и богов —

Их деяния неповторимы.

Здесь творил Иоанн Богослов,

И жила Богоматерь Мария.

Твои жители, гордый Эфес,

Были духом и телом гиганты.

Каждый камень несёт в себе весть

Легендарной эпохи атлантов.

Азан

Ночь растаяла как будто,

Нарождаются лучи,

С минарета звонко будит

Правоверных азанчи.

В звуках зычного азана —

Заклинанье от беды,

Боль и скорбь Востока, раны

И надежды бедноты.

Просьбы жаркие к Аллаху

Отпущения грехов,

Песнь о предках, что во прахе,

И к молитве первый зов.

Ветерок подул в оконца,

Свет неярких звезд потух.

И – служитель культа Солнца —

Свой азан поёт петух!.

Минарет

Первый луч прикоснулся к глазам.

Держит сон еще сладкий и липкий,

Но звучит уже зычный азан

К омовению сердца молитвой.

Зов к молитве – как песня души

О величьи творца мирозданья.

Минареты, как карандаши,

Продолжают о вечном сказанье.

Успокоился старый пират:

Став купчиной, жизнь переиначил.

Зацепившись за месяц, стоят

Минареты – застывшие мачты.

Азанчи посылает свой зов

Сотни лет в небо – нету ответа.

В честь покинувших Землю богов

Минарет – смутный облик ракеты?

Видно, был не единожды крах,

Человечество в прах растирая. —

Мы грустим о златых временах,

Мы скорбим о потерянном рае.

Не случается жизнь без грехов —

Такова человека природа.

Минареты – от гнева богов

Сквозь раскаянье громоотводы.

Сто загадок таит Будды след.

Будоражит нас зов Атлантиды.

Колокольня стоит, минарет

На руинах дворца Артемиды…

Восточный базар

Давно описал караван я сарай,

Где яства и гурии – сладостный рай.

И только слегка отрезвевши от чар,

Обещанный мной покажу я базар.

Восточный базар, видно, создал нечистый,

Куда уж там КИО-иллюзионисту!

Ведь в цирке в конце вам вещички вернут,

А здесь лишь улыбку вернёт тебе плут.

Меня не заманит какой-то дешёвкой

Торговец лукавый, готовя уловки.

Хочу по базару я так погулять —

Намерений нет что-то здесь покупать.

«Зачем покупать? Ты зайди, посмотри:

А мех-то пушистый какой изнутри!

Тебе мы как гостю навстречу идём

И вдвое дешевле товар отдаём.»

Такое вниманье! Такой уж почёт!

И вдвое дешевле, – ну кто ж не возьмёт?

«А вот-ка», – добавил, начёс теребя, —

Примерь-ка, да это – как раз на тебя.

Когда в нём увидит, то ахнет жена,

И вечером, знай, так уж будет нежна.

А это! Тут сразу – и сахар, и мёд!

И только ослепший его обойдёт!

Для ровного счёта и это возьми —

Достойно ты будешь ходить меж людьми.

А эту вот вещь предлагаю свою:

Я сам брал за пять, а за три отдаю.»

Но в лавке соседней прошиб меня пот:

Хозяин за ТРИ там пять штук отдаёт.

На чём-то ведь должен родиться навар…

Никто не неволит идти на базар.

Разинул я рот на восточное чудо:

«А можно – на память сниму я верблюда?»

Те снимки поныне забыть не дают,

Кто был в этот день настоящий верблюд.

Меня подхватили, не дав обомлеть,

Четыре ручищи – и я уж в седле.

Два крошечных круга погонщик ведёт

И тут же вручает за всё это счёт:

За фото, поездку как с гостя – пустяк:

По сотне за круг и ещё четвертак.

Влетел. Расплатился. Но тут же другой

С улыбкой-шербетом: «Зайди, дорогой!»

Чайку наливает: «Присядь, отдохни,

Попробуй, примерь, на товары взгляни!»

От сделки удачной отходишь едва,

Как кругом от новых идёт голова.

Домой возвратился с пустым кошельком

И понял, что я – ну, дурак дураком.

Навьюченный верхом товар я припёр.

И на фиг мне сдался молельный ковёр?

И чёрт ли попутал мозги мне совсем —

Кумган омовенья купил я зачем?

Жена вместо ласк показала на дверь:

«На что же детишкам мы купим теперь?»

Базар не равняется рынку Европы,

Но нас убеждает лишь собственный опыт.

Хоть надписи нету, но будь начеку:

Сам воздух базара вредит кошельку.

По правде – была и достойная встреча:

И искренний взгляд, и язык человечий.

С двух слов подружились мы запросто с ним:

Литейщик, чеканщик, художник – Расим.

Ах, сколько ж легенд, поучительных притч

На том же базаре узнал я – москвич!

За стих о султане, прочитанный мной,

Подарок вручил мне – подсвечник резной.

Хотите уж верьте, хотите – уж нет:

Но может меняться менталитет.

Раскрою секрет, завершая рассказ:

Учился торговец в Союзе у нас.

А что там с базаром? Бушует базар.

И всё – как по Марксу: за деньги – товар.

Наверно, не понял тут многое я,

Но этика всё же во всём есть своя.

Обычай в честь праздника видел я тут:

Купцы угощенье бесплатно дают.

Кто – сладостей горку, кто – с мёдом шербет,

На масле цветов благовоний букет.

И всё ж очарован восточным базаром.

Его посетил я, наверно, не даром.

Мир новый увидел, а также извлёк

Я, хоть не бесплатный, но всё же урок.

Дельфинотерапия в Мармарисе

А он родился не такой,

Как все бывают,

О ком мечтают.

Свои родители его

Не понимают,

Не понимают…

И папа ходит вечно злой,

А мать рыдает

И так страдает.

И чем для них он не такой,

Малыш не знает,

Не понимает.

Всегда с улыбкой пузыри

Он с губ пускает,

Всех удивляет.

Но окруженье, что творит,

Не понимает,

Не принимает.

И только маленький дельфин,

Что приплывает

И с ним играет,

На свете, кажется, один

Всё понимает,

Всё понимает.

Вдвоём агукают они,

Смеясь, ныряют,

Мир открывают.

Друг друга, душами сродни,

И обнимают,

И понимают.

На жизнь родителей печать

Заботой длинной

Легла безвинно.

Наверно, будут изучать

Остаток жизни

Язык дельфиний…

Малыш и ослик

Здравствуй, милый мой дружок!

Здравствуй, ослик мой послушный,

Посеребреные ушки.

Начинается урок.

Ну и что же из того,

Если кто-то не полюбит,

Называя его грубым,

Твой певучий «И-го-го!».

Ну, вперёд, мой карапуз!

Что-то нынче ты задумчив.

Верно, думаешь, как лучше

Довезти нам этот груз?

Не назад, а вон – туда!

За меня держись покрепче:

Может, станет тебе легче —

Ты ведь умным был всегда.

Удивлён народ: «Малыш!

Он поймёт пинки и палку —

Нам трудов напрасных жалко —

Справишься, коль накричишь.»

«Нет, совет мне ваш – не впрок:

Тренируясь на ослёнке,

Я для вас коплю силёнки,

Для себя веду урок!»

На турецком берегу

На турецком берегу

Волны память берегут.

На турецком, на купецком,

На пиратском берегу.

И глядят из-под воды

Роксоланины следы

На турецком, на купецком,

На пиратском берегу.

Сбывшийся дивчины сон,

Что взойдёт она на трон

В этом ханстве-государстве

На турецком берегу.

Слава шла во все концы,

Что возводятся дворцы,

Церкви, пагоды, мечети

На турецком берегу.

Нынче стены берегут

В камне прочную тамгу

О рабыне, о царице

На турецком берегу.

Одна узбечка

Одна узбечка из Советского Союза,

Но на сезон – турчанка, звать Фируза.

Массаж, буфет и танец живота —

Весь день-деньской такая маята.

А в голове – всего одна забота:

Ну, как бы за сезон здесь заработать!

В Ташкенте ждёт огромная семья

Без хлеба, без работы, без копья.

Что из того, что есть диплом – учитель?

Но власть глуха: стучите – не стучите.

Амбиции взорвали наш Союз,

А бедности на нас свалили груз.

Гнетёт по всем статьям нас униженье.

Мир потерял к стране всё уваженье.

И дети той потерянной страны

Лишь в роли гастарбайтеров нужны.

И улыбнётся с неподдельной грустью

Сестра моя по бывшему Союзу.

И шепчет: «Поскорее бы зима —

Без дома, без детей сойдёшь с ума…»

Остров Клеопатры

Клеопатра, Антоний…

Сколько ярких легенд,

Небылиц и историй —

Бурной жизни их след!

Как любовник неистовый,

Жизнь деля пополам,

Пол империи Римской

Бросил даме к ногам.

Как, имея пол мира,

В сладкой страсти она,

Крах с воякой-задирой

Испытала сполна.

Сквозь далёкие мили,

Сквозь разлучные дни

Как без связи мобильной

Исстрадались они?

Видно, слышали сердцем

И печаль, и восторг,

И сердечные герцы,

И желания ток.

Молвят: шли караваны

Ста судов на восток

И везли, как ни странно,

Не шелка, а песок.

Для единственной женщины,

Чтоб исторгнуть восторг,

Словно молотый жемчуг —

В искрах белый песок.

Этот пляж Клеопатры

Жив до нынешних дней,

Как жемчужина правды

В море сказок о ней.

Сколько скрещено мнений,

Острых копий и лбов,

Чтоб понять, чем важнее

Человеку любовь.

Об Изольде, Джульетте,

Как их ни назови,

Все поэмы на свете —

О мгновеньях любви.

О любви быстортечной,

Словно вдох или взлёт.

И поэзия вечно

Эти песни поёт.

Как объяты огнями,

Свой бросают уют,

Почему соловьями

Чуть не деды поют?

Что за мощная сила

Род взрывает людской?

За взошедшей любимой —

Как за яркой звездой.

Чувство тянет, как в омут,

Хоть в шалаш, хоть в сарай.

Может, эта истома —

В жизни краткий наш рай.

Грех Адама и Евы

Стал изгнанием им.

Как сюжет этот древен!

Что ж от нас мы хотим?

То колонна, то кладка

Смотрят из-под земли —

Это тоже остатки

Древних храмов Любви.

Привидение жрицы

До сих пор по ночам

С нею в танце кружиться

Предлагает друзьям.

Соблазняют поныне

Род мужской неспроста

Жрицы танца живые

Танцами живота.

И Троянские стены,

Сквозь века нам видны,

Хоть прекрасной Елене

Не хотелось войны.

Нынче мир измельчавший:

Не возвышен и нем —

Ни героев отчаянных,

Ни страстей, ни поэм.

Все хиты олигаршьи —

Про богатство, тюрьму.

Нет судьбу поменявших

На любовь да суму.

Мог настроить бы лиру

Я на длинный рассказ.

Но истории мира —

Это тоже про нас…

Рассказ гида

Нет, наверное, шире,

Чем у русских душа:

Тратят доллары, лиры.

В путь домой – ни гроша.

Могут ракию выпить,

Не разбавив водой,

А потом заковыка

Вся выходит с едой.

До утра не напряжно

Могут петь-танцевать,

Чтобы день весь на пляже

После ночи проспать.

Соберутся в парилке —

Не берёт их там жар.

Разжигают напитки

Изнутри им пожар.

Слов мы много узнали

От российских гостей:

«Лох, менты, повязали,

Баксы, тёрки, налей…»

Обещают нам «крышу» —

Всех нас в гости зовут.

Но я всё-таки слышал,

Что не очень нас ждут.

Полицейский там зверем

В паспорт смуглых глядит.

Без бакшиша не верит,

Что ты гость – не бандит.

Может, это и враки —

Надо будет узнать.

Ну, а мы-то вам рады —

Приезжайте опять!

Щедрость

Жил шах-падишах в государстве далёком

И слыл чудаком он душою широкой:

Он платье простое порой надевал,

С лотка на базаре деньгу раздавал.

Хвалили придворные щедрость такую,

Слагали поэмы, о славе тоскуя.

Но было однажды: бродячий дервиш

Его остудил, будто отнял гашиш,

Сказав, что он знает щедрей человека,

Живущего в ближнем лесу, дровосека:

Он рубит, таскает дрова круглый год

И всем, кто в нужде, просто так отдаёт.

«Ты, царь-государь, поразмыслив, сумеешь

Понять – от щедрот ты не стал ведь беднее.

Ещё ко всему я добавить дерзну:

Ведь деньги твои возвратятся в казну.

А вот, дровосек для людей не жалеет

И дарит им то, что и сам не имеет.»

Вот тут-то и сказке случайной – конец.

Кто понял её, тот, конечно, – мудрец!

Спор кумганов

В государстве песчаном,

Где-то с краю Земли

Три кувшина-кумгана

Спор великий вели.

«Я в стране – самый главный, —

Первый звякнул кумган, —

Золотой я, чеканный,

Среди вас я султан.

И камнями обильно

Вся усыпана грудь:

Бирюза и рубины —

Любо просто взглянуть.

Вязью выписан тонкой

Мой богатый тюрбан.

В нём я выгляжу, словно

Сам султан Сулейман.

А водой не полощут

Суть напрасно мою:

Есть кумганы попроще —

Просто так я стою».

«Серебро я и никель, —

В спор вступает второй, —

Для чего ж, извините,

Нас снабжают водой?

Разве мы – украшенья,

Чтоб без дела стоять?

Ведь своё назначенье

Должен всяк исполнять.

С дорогими вещами

Я дружу как-никак:

Звездочёт завещал мне

Свой чудесный колпак.»

«Да уж, братья-кумганы,

Взяли вы красотой!

Медный я, оловянный,

И из глины простой.

Не богат я, не гордый,

Чтобы что-то иметь,

Но ведь тысячи горнов

Нашу плавили медь.

И трудились над нами

Тысяч сто кузнецов.

Колдовали руками

Тьма простых мудрецов.

А пока вы решали,

Кто из вас красивей,

Омовенье мы дали

Миллионам людей».

Поседели курганы.

Говорят, до сих пор

Всё решают кумганы

О достоинствах спор.

Только прячут усмешку,

Как старик в бороде,

В новый век наш успешный

Тёплый душ и биде.

Сулейман великолепный

Султан Сулейман по прозванью «законник»,

Народ благодарный добром его помнит:

Вершились великие в царстве дела,

И жизнь у народа счастливой была.

При нём процветали ремёсла, искусство.

Его в письменах восхваляли и устно.

И в новых деяньях, полезных делах

Жена, Роксолана, подругой была.

Умел покорять и без выстрела страны

Твореньями зодчего турка Синана.

И в бывших владеньях поныне стоят

Мечети и бани, возрадуя взгляд.

За мирную жизнь, за обилие хлеба

Народ называл его Великолепным.

Но больше, конечно, прославился он

За свой справедливый и мудрый закон.

Об этом законе писали трактаты,

Чеканили текст на пластинах из злата.

Поклонников не зарастала тропа:

За мудростью шла иноземцев толпа.

Он мог по ночам, как дервиш, лишь в халате

Бродить, чтоб прислушаться к бедным собратьям.

Хотел непременно узнать точно он,

Как власть основной исполняет закон.

Овеяны славой великие строки —

Правителям многим упрёк и уроки.

Всего-то пять слов содержал тот закон:

«Чтоб каждый был сыт и защищён!»

Тайна

Вот так и бывает: казалось, случайно

Раскрылась к несчастью их сладкая тайна.

Теперь уж кричи – не кричи «караул!»,

О том, что украдено, ветер шепнул.

Никто б не повёл в эту сторону носом,

Когда бы обычной тут веяло прозой.

А в том-то и дело, что ветер принёс

Откуда-то запахи утренних роз.

Никто и не должен был знать о свиданьи.

Как могут уйти сокровенные тайны?

Да вот, заглядевшись на этот дуэт,

И звёзды проспали законный рассвет.

Казалось: никто, никому, ни полслова.

И в этом поклясться все были готовы.

Но вот на волну накатилась волна,

И стала смышлёным картина ясна.

Ах, сколько случилось трагедий, как эта:

Тахир и Зухра, и Ромео с Джульеттой.

Судьбу повторить их никак не хотим,

Но авторов текста, конечно же, чтим.

И хоть перед классиками неудобно,

Порвать бы хотелось с традицией скорбной,

Чтоб эти страдальцы от тайных колец

До жизни семейной дошли наконец.

Ничто на Земле не бывает случайным,

Ведь всё, что случилось, теперь-то не тайна.

Уж мать-то согласна, смирился отец,—

Такую развязку придумал мудрец.

Танец дервишей

Кружатся, кружатся, кружатся, кружатся,

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.