Ганнибал Лектер - Черное воскресенье

Фаулер раскрыл было рот, но Корли опередил его:

— Это не может быть стрелковое оружие.

— Тащить сюда стрелковое оружие — все равно что везти уголь в Ньюкасл, — угрюмо сказал Фаулер.

— Это либо снаряжение, либо доступ в другую ячейку «сот» или к важному агенту, — продолжал Корли. — Сомневаюсь, чтобы ей был нужен доступ к агенту. Насколько я знаю, египетская разведка здесь выглядит весьма жалко.

— Да, — подтвердил посол. — Наш посольский коридорный продает им содержимое моей корзинки для бумаг, а у их коридорного покупает то же самое. Мы наполняем наши корзины старой или подложной почтой, в их корзинах преобладают счета от кредиторов и реклама весьма необычных резиновых изделий.

Совещание продолжалось еще полчаса. Наконец американцы поднялись, собираясь уходить.

— Попытаюсь протащить это в повестку дня утреннего заседания в Лэнгли, — сказал Корли.

— Если хотите, я мог бы...

— Вашего доклада и пленки вполне достаточно, майор Кабаков, — перебил его Фаулер.

Американцы покинули посольство в начале четвертого утра.

— Ох, арабы наступают! — произнес Фаулер, когда они шагали к своим машинам.

— Что вы об этом думаете? — спросил Корли.

— Думаю, что завтра утром я бы вам не позавидовал, — ответил Фаулер. — И если тут пахнет скандалом, агентство будет держаться подальше. Хватит дурачиться в Штатах. — ЦРУ еще не оправилось после Уотергейта. — Если в ближневосточном отделе что-нибудь откопают, мы дадим вам знать.

— Чего это вы так ершились там, в посольстве?

— Устал я от этого, — сказал Фаулер. — Мы работали с израильтянами в Риме, Лондоне, Париже, один раз даже в Токио. Выявляешь какого-нибудь араба, ставишь их в известность, и что же? Они пытаются его перевербовать? Нет. Они следят за ним? Да, но лишь до тех пор, пока не узнают, с кем он дружит. А потом следует громкое «бу-ум!». Арабов сдувает как ветром, а ты остаешься с носом.

— Им не следовало присылать Кабакова, — проговорил Корли.

— Еще как следовало. Вы заметили, что там не было военного атташе Вайсмана. Мы оба знаем, что он выполняет задания разведки. Но он занят сделкой с «фантомами». Им совсем не хочется официально признавать, что между нею и этим делом есть связь.

— Вы завтра будете в Лэнгли?

— Буду, как не быть. Не допустите, чтобы вас отшлепали из-за Кабакова.

* * *

Каждый четверг, рано поутру, вся американская разведывательная братия проводит совещание в выложенной свинцовыми плитами комнате без окон — в штаб-квартире ЦРУ в Лэнгли, штат Виргиния. Тут представлены ЦРУ, ФБР, Агентство национальной безопасности, военная контрразведка, Национальный комитет по разведке и советники по военной разведке Объединенного комитета начальников штабов. При необходимости приглашают узких специалистов. Повестка дня сводится не более чем к четырнадцати пунктам, время строго ограничено.

Корли говорил десять минут, Фаулер — пять, а представитель руководства бюро иммиграции и натурализации — и того меньше.

Тем временем в тесном кабинете Корли в штаб-квартире ФБР Кабаков ждал возвращения хозяина.

— Меня просили поблагодарить вас за приезд к нам, — сказал ему Корли. — Госдепартамент намерен выразить признательность послу. Наш посол в Тель-Авиве изъявит благодарность Йигалу Аллону.

— Милости прошу, но что вы намерены предпринять?

— Чертовски мало, — ответил Корли, раскуривая трубку. — Фаулер притащил кучу записей передач каирского и бейрутского радио. Все они, по его словам, представляют собой разнообразные угрозы, дальше которых дело не пошло. ЦРУ сейчас сопоставляет голоса на этих пленках с вашей.

— Моя запись — вовсе не угроза. Ее сделали, чтобы пустить в ход после удара.

— В ЦРУ проверяют свои источники в Ливане.

— В Ливане ЦРУ вынуждено глотать то же дерьмо, что и мы, поставляемое одними и теми же людьми, — сказал Кабаков. — Сведения, которые через два часа так и так попадут в газеты.

— Иногда и того быстрее, — ответил Корли. — Вы пока можете просмотреть снимки. У нас на заметке около сотни сочувствующих ООП, те, кто, по нашему мнению, участвуют в движении Пятого июля. Иммиграция и натурализация не афишируют этого, но у них есть дела на подозрительных арабов. Однако вам придется ехать в Нью-Йорк, чтобы ознакомиться с ними.

— Вы можете своей властью объявить общую тревогу по таможне?

— Я это уже сделал. На нее мы прежде всего и надеемся. Для крупного дела им, вероятно, придется ввозить бомбу из-за границы. Разумеется, если это бомба, — уточнил Корли. — За последние два года тут были три небольших взрыва, организацию которых связывают с движением Пятого июля. На воздух взлетели израильские представительства в Нью-Йорке. С тех...

— Один раз они использовали пластик и дважды — динамит, — вставил Кабаков.

— Совершенно верно. Вы в курсе дела, не так ли? Очевидно, тут они не смогут раздобыть достаточно много пластика, иначе не играли бы с динамитом, рискуя взлететь на воздух во время выделения нитроглицерина.

— В движении Пятого июля полно любителей, — сказал Кабаков. — Им Наджир не доверил бы такое дело. Заряды привезут сюда в упаковке, если уже не привезли. — Израильтянин поднялся и подошел к окну. — Итак, ваше правительство открывает для меня досье, велит таможенникам следить в оба за парнями с бомбами, и все?

— Извините, майор, но я не вижу, что еще мы можем сделать на основе имеющихся сведений.

— Америка могла бы попросить своих новых союзников в Египте надавить на Каддафи в Ливии. Он оплачивает деятельность «Черного Сентября». Ублюдок выдал им пять миллионов долларов из ливийской казны в награду за мюнхенское смертоубийство. Возможно, он отменит операцию, если Египет нажмет посильнее.

Полковник Муаммар Каддафи, глава Ливийского Революционного Совета, опять заигрывал с Египтом, стремясь заложить основы прочной власти. Сейчас он мог поддаться давлению египтян.

— Госдепартамент не будет в это вмешиваться, — сказал Корли.

— Американская разведка вообще не думает, что они могут ударить здесь, не так ли, Корли?

— Так, — устало ответил Сэм Корли. — Они считают, что арабы не осмелятся.

Глава 4

В этот миг сухогруз «Летиция» пересек двадцать первый меридиан, держа курс на Азорские острова и дальше на Нью-Йорк. В его нижнем носовом трюме, в запертом отсеке, лежали в серых клетях 1200 фунтов пластиковой взрывчатки.

Рядом с корзинами в кромешной тьме растянулся полубесчувственный Али Хассан. Вверх по его животу ползла большая крыса. Хассан пролежал так уже трое суток. Капитан Кемаль Лармозо пырнул его в живот стальным прутом.

Крыса была еще не очень голодна. Поначалу стоны Хассана пугали ее, но теперь раненый только судорожно и хрипло дышал. Крыса стояла на корке запекшейся крови и обнюхивала рану. Потом влезла Хассану на грудь.

Сквозь ткань рубашки Хассан чувствовал уколы коготков. Надо выждать. В левой руке Хассан сжимал короткий прут, который капитан Лармозо выронил, когда араб застал его врасплох возле клетей, а в правой — самозарядный «вальтер ППК». Хассан слишком поздно выхватил его. Теперь-то стрелять нельзя: кто-нибудь может услышать. Пусть предатель Лармозо, когда опять явится в трюм, думает, что Хассан мертв.

Нос крысы почти касался его подбородка, усы ее колыхались от судорожного дыхания человека.

Хассан размахнулся изо всех сил и почувствовал, как прут пронзает бок крысы. Коготки впились в тело, когда она отпрыгнула прочь, и Хассан услышал их дробный стук по стальному настилу. Крыса удирала.

Шли минуты. До Хассана донесся легкий шорох. Ему почудилось, что какая-то тварь возится в штанине. Раненый не чувствовал своего тела ниже пояса и был рад этому.

Теперь его неотступно преследовало желание покончить с собой. У Хассана хватило сил поднести «вальтер» к виску. Он убьет себя, как только появится Мухаммед Фазиль — так обещал себе Хассан. А до тех пор он обязан охранять ящики.

Хассан не знал, долго ли пролежал в темноте, но понимал, что на этот раз сознание вернулось к нему лишь на несколько минут, и попытался поразмыслить. До Азорских островов оставалось чуть больше трех суток плавания, когда он застал Лармозо возле ящиков. Мухаммед Фазиль не получил телеграмму от Хассана 2 ноября. Значит, у него будет двое суток, чтобы предпринять какие-то действия, прежде чем «Летиция» вновь выйдет в море. Азорские острова были последней остановкой перед Нью-Йорком.

Фазиль что-нибудь сделает, а уж я его не подведу.

С каждым оборотом престарелого винта «Летиции» палубный настил под головой содрогался. Глаза застилала багровая пелена. Хассан вслушивался в шум дизеля, и ему казалось, что это стучит сердце Аллаха.

В шестидесяти футах над трюмом в своей каюте отдыхал капитан Кемаль Лармозо. Он пил пиво «Саппоро» и слушал последние известия. Ливанская армия опять воевала с боевиками. Хорошо, думал Лармозо, пусть себе убивают друг дружку.

Ливанцы могли отобрать у него документы, а партизаны — жизнь. Когда он заходил в Бейрут, Тир или Тобрук, надо было подмазывать и тех, и других. Партизан — поменьше, вонючих ливанских таможенников — побольше.

Сейчас он перешел дорогу боевикам. Лармозо понял, что обречен с того мгновения, когда Хассан застал его возле ящиков. Фазиль и остальные начнут охотиться за ним, как только он вернется в Бейрут. Может, король Хуссейн чему-то научил ливанцев и они прогонят боевиков. Тогда ему придется подмазывать только одну сторону. Боевики надоели Лармозо до тошноты. «Ведите его туда, доставайте пушки, ни слова не говорить!» Однажды он обнаружил на покрытом водорослями корпусе «Летиции» магнитную мину со взведенным запалом. Она должна была взорваться, если бы он отказался выполнить требования партизан.

Лармозо был крупным волосатым мужчиной, от которого воняло так; что даже у матросов слезились глаза. Его койка провисла почти до самой палубы — настолько он был тяжел. Капитан зубами откупорил еще одну бутылку «Саппоро» и стал в задумчивости потягивать пиво, вперив взор в приклеенный к переборке разворот итальянского журнала, изображавший голую парочку.

Потом он поднял с палубы маленькую фигурку Мадонны и поставил ее себе на грудь. На фигурке, в том месте, где он скреб ее ножом, остались борозды. Лармозо не сразу понял, что это такое.

Капитан знал три места, где можно превратить взрывчатку в звонкую монету. Кубинские эмигранты в Майами, у которых денег куда больше, чем здравого смысла. В Доминиканской республике один парень платил бразильскими крузейро за все, что могло стрелять или взрываться. Третий возможный покупатель — правительство США.

Помимо вознаграждения, сделка с американцами могла принести и другие блага. Возможно, американская таможня забудет о предубеждении, с которым относится к нему.

Лармозо вскрыл клети потому, что хотел подцепить на крючок заказчика, Бенджамина Музи. Тот заплатил ему на удивление много, и капитану необходимо было знать, какова действительная стоимость контрабандного груза, чтоб высчитать, сколько еще можно заломить. Прежде Лармозо не заглядывал в грузы, заказанные Музи, но недавно до него дошли упорные слухи о том, что импортер сворачивает свои сделки на Ближнем Востоке. Для капитана это было чревато резким падением доходов. Может быть, Музи везет свой последний груз, и Лармозо хотелось выжать из него все что можно.

Он рассчитывал обнаружить особенно крупную партию гашиша, который Музи часто покупал у людей, близких к ООП. Но вместо гашиша капитан увидел пластиковую взрывчатку. А потом появился Хассан и, как дурак, полез за пистолетом. Пластик — штука серьезная, не то что обычная следка с наркотиками, когда приятели могут ограничиться взаимным шантажом.

Лармозо надеялся, что Музи уладит дело с партизанами и получит выгоду от продажи пластика. Но теперь, когда он вскрыл клети, заказчик будет в ярости.

Если Музи не захочет помогать, откажется оплатить молчание Лармозо и защитить его от боевиков, капитан оставит взрывчатку себе и продаст ее где-нибудь в другом месте. Лучше быть состоятельным беглецом, чем бедным. Но прежде надо оценить то, что имеешь и можешь продать, а заодно избавиться от этого мусора в трюме.

Лармозо знал, что серьезно ранил Хассана. Он ждал достаточно долго, тот уже успел умереть. Капитан решил, что сунет труп в мешок, прицепит груз в Понта-Делгада, когда на борту будет только рейдовая вахта, и утопит тело в глубоких водах, едва судно покинет Азорские острова.

* * *

В это день Мухаммед Фазиль каждый час заходил на бейрутский телеграф. Сначала он надеялся, что телеграмма Хассана с Азорских островов просто запаздывает. Прежде депеши всегда прибывали к полудню. Их было уже три — из Бенгази, Туниса и Лиссабона. Хассан посылал их по мере того, как сухогруз продвигался на запад. Слова в каждой телеграмме были разные, но означали одно и то же: взрывчатка в целости и сохранности. В следующей телеграмме должно было говориться: «Маме сегодня гораздо лучше. Хосе». В шесть пополудни, так и не получив телеграмму, Фазиль поехал в аэропорт. У него были документы на имя алжирского фотографа и аппарат, в котором лежал «магнум» калибра 357. Билет Фазиль на всякий случай заказал еще две недели назад. Она знал, что сможет попасть в Понта-Делгада к четырем часам следующего дня.

Капитан Лармозо сменил за штурвалом своего первого помощника рано утром 2 ноября, когда с борта «Летиции» уже можно было разглядеть вершину Санта-Марии. Обогнув с юго-запада маленький островок, он взял курс на север, к острову Сан-Мигел и порту Понта-Делгада.

Этот португальский городок, залитый лучами зимнего солнца, выглядел очень мило. Белые стены, красные черепичные крыши, вечнозеленые деревья между зданиями, почти такие же высокие, как местная колокольня. Дальше за городом начинались пологие предгорья, испещренные квадратиками полей.

Пришвартованная к пирсу «Летиция», казалось, заросла ракушками и водорослями больше, чем когда-либо. Ее выцветшее кольцо Плимсоля мало-помалу показалось из воды, когда команда выгрузила на берег партию отремонтированной сельхозтехники, и снова погрузилось после того, как на борт доставили ящики с бутылками минеральной воды.

Лармозо не волновался: в погрузке и выгрузке был задействован только кормовой трюм. В маленький запертый отсек носового трюма никто не сунется.

На второй день, пополудни, почти вся работа была закончена, и капитан отпустил команду на берег. Казначей выдал каждому ровно столько денег, сколько нужно на один вечер в баре и борделе.

Команда быстро зашагала по причалу, предвкушая вечерние удовольствия. У матроса, шедшего впереди, под ухом виднелась полоска крема для бритья. Моряки не заметили худощавого мужчину, стоявшего под колоннадой Национального банка Ультрамарине. Они прошагали мимо, и он пересчитал их.

Тишину на корабле нарушали только шаги капитана Лармозо. Он спустился в мастерскую при машинном отделении — тесную каморку, тускло освещенную лампочкой в проволочной сетке. Порывшись в куче железного хлама, капитан вытащил шатун с поршневым пальцем на конце. Палец рассыпался во время поломки дизеля прошлой весной недалеко от Тобрука. Шатун был похож на громадную стальную кость. Лармозо с трудом поднял его. Убедившись, что груз достаточно тяжел, чтобы увлечь тело Хассана на далекое дно Атлантики, Лармозо отволок шатун на корму в запер там в шкафчик вместе с мотком веревки.

Потом он взял с камбуза большущий холщовый мешок для мусора и отнес его через пустую кают-компанию к носовому сходному трапу. Накинув мешок на плечи, будто серапе, он двинулся по коридору. Капитан громко стучал ногами и насвистывал сквозь зубы. Внезапно сзади донесся тихий шорох. Лармозо замер и прислушался. Может, это старик, стоявший при якоре, расхаживает по палубе над головой? Лармозо шагнул в люк кают-компании, ступил на сходный трап и двинулся вниз по железным ступеням к носовому трюму. Но в трюм капитан не вошел. Вместо этого он громко хлопнул дверцей и прижался к переборке у подножия трапа. Он смотрел вверх, на люк, которым заканчивалась темная шахта со ступенями. Пятиразрядный «смит-вессон» в его громадной ладони казался детской игрушкой.

Дверца люка кают-компании распахнулись, и в проеме медленно появилась голова Мухаммеда Фазиля. Он был похож на ищущую добычу змею.

Лармозо выстрелил. В тесном пространстве, ограниченном стальными переборками, выстрел прозвучал невероятно громко. Пуля срикошетила от поручня. Капитан пригнулся, бросился в трюм и с грохотом задраил за собой люк. Он обливался потом, стоя в темноте, и зловоние его тела смешивалось с запахами ржавчины и машинного масла.

Медленные размеренные шаги. Человек спускался по трапу. Лармозо знал, что одной рукой Фазиль держится за поручень, а в другой у него пистолет, наведенный на закрытый люк. Капитан забился за клеть футах в двенадцати от дверцы. Время работало на него. Рано или поздно вернется команда. Лармозо лихорадочно соображал, какие отговорки и сделки можно предложить Фазилю. Нет, все бесполезно. У него осталось четыре патрона, и он убьет Фазиля, когда тот будет в проеме люка. Это решено.

На миг на трапе стало тихо. Потом рявкнул «магнум» Фазиля, пуля прошила люк, и через трюм полетели кусочки металла. Лармозо выстрелил в дверцу люка. Пуля 38-го калибра со специальной головкой оставила только вмятину в металле. Капитан стрелял без перерыва, потому что люк распахнулся, и на пороге возникла черная устремленная вперед фигура.

Выпуская последний патрон, Лармозо заметил, что он палит по диванной подушке, прихваченной Фазилем из кают-компании. Капитан побежал по темному трюму в носовой отсек. Он спотыкался и сыпал проклятиями.

Ему нужен был пистолет Хассана. Завладев им, Лармозо застрелит Фазиля.

Капитан бежал быстро для человека своей комплекции. К тому же, он хорошо знал трюм. Меньше, чем через полминуты он уже был у дверцы отсека и вставлял в скважину ключ. Вонь, которой его обдало изнутри, заставила капитана зажать рот ладонью. Ему не хотелось зажигать спичку, и Лармозо пополз по палубе, ощупью отыскивая в темноте Хассана. Он что-то бормотал себе под нос. Потом ударился о клети и ползком обогнул их. Его рука нащупала ботинок. Лармозо повел ладонью вверх по ноге, по животу. Пистолета за поясом не было. Он ощупал палубу слева и справа от Хассана, наткнулся на руку, почувствовал, что та шевелится. Но пистолет капитан обнаружил, только когда тот громыхнул перед самой его физиономией.

У Фазиля заложило уши, и лишь спустя несколько минут он услышал едва уловимый шепот, доносившийся из носового отсека:

— Фазиль... Фазиль...

Боевик направил в отсек луч своего маленького фонарика, и послышался топот крысиных лапок. Осветив кровавую маску, в которую превратилось лицо лежавшего навзничь мертвого Лармозо, Фазиль шагнул в отсек.

Он опустился на колени и взял в ладони обглоданное крысами лицо Али Хассана. Губы раненого зашевелились.

— Фазиль...

— Ты молодчина, Хассан. Я сейчас приведу врача.

Но Фазиль видел, что это бессмысленно. Истерзанному перитонитом Хассану уже ничем нельзя было помочь. Тем не менее Фазиль мог бы похитить какого-нибудь врача и силой привести его на борт «Летиции» за полчаса до отплытия. В открытом море, перед прибытием в Нью-Йорк, он мог бы прикончить эскулапа. Врач — самое меньшее из того, чего заслуживал Хассан. Это было бы по-человечески.

— Хассан, через пять минут я вернусь с аптечкой. Я оставлю тебе фонарь.

Ответом ему был едва слышный шепот:

— Исполнен ли мой долг?

— Да. Держись, старый друг, сейчас я принесу морфий, а потом приведу врача.

Он на ощупь пробирался по темному трюму к корме, когда за спиной громыхнул пистолет Хассана. Фазиль остановился, прижавшись головой к холодной стальной переборке.

— Вы за это заплатите, — прошептал он, обращаясь к людям, которых никогда не видел.

* * *

Старик из рейдовой вахты все еще лежал без чувств. На затылке его, куда пришелся удар Фазиля, набухла синяя шишка. Фазиль оттащил его в каюту первого помощника и уложил на койку, потом сел и задумался.

Сначала они планировали передать груз на бруклинском причале заказчику, Бенджамину Музи. Но как знать, может быть, Лармозо связался с Музи и совершил свое предательство с его помощью. Музи все равно надо убирать: он слишком много знает. Таможенники начнут расспрашивать, куда делся Лармозо. Похоже, никому на судне не известно, что за груз лежит в клетях. Ключи капитана так и остались в замке носового отсека. Теперь они лежали в кармане Фазиля. Взрывчатка не должна попасть в гавань Нью-Йорка, это совершенно ясно.

Первый помощник, Мустафа Фози, был человеком здравомыслящим и отнюдь не храбрым. В полночь, когда он вернулся на борт, Фазиль наспех побеседовал с ним. В одной руке боевик держал большой черный револьвер, в другой — две тысячи долларов. Сначала Фазиль спросил, как чувствует себя мать и сестра Фози, живущие в Бейруте, а потом заявил, что их здоровье в немалой степени зависит от согласия первого помощника сотрудничать с ним. Вопрос решился очень быстро.

* * *

Было семь часов вечера по времени восточного побережья, когда в доме Майкла Лэндера зазвонил телефон. Работавший в гараже хозяин снял трубку. Далиа помешивала краску в жестянке.

Судя по шумам на линии, звонили издалека. У говорившего был приятный голос, а окончания слов он проглатывал точно так же, как Далиа, на английский манер. Он попросил к телефону «хозяйку дома».

Далиа тотчас же взяла трубку и повела нудный разговор о родственниках и недвижимом имуществе. Беседа шла по-английски. Потом в течение двадцати секунд — на трескучем арабском жаргоне.

Далиа прикрыла трубку ладонью.

— Майкл, придется забирать пластик в открытом море. Ты можешь достать лодку?

Лэндер принялся лихорадочно соображать.

— Да. Назначай место встречи. Сорок миль к востоку от маяка Барнегат, за полчаса до заката солнца. Тогда мы завидим их еще при свете, а сблизимся уже в темноте. Если ветер будет больше пяти баллов, отложи встречу ровно на сутки. Скажи, чтобы груз был в свертках, которые под силу поднять одному человеку.

Далиа затараторила в трубку, потом повесила ее на рычаг.

— Вторник, двенадцатое число, — сказала она и с любопытством посмотрела на Лэндера. — Быстро же ты все придумал, Майкл.

— Да нет, не быстро, — ответил он.

Далиа уже давно поняла, что Лэндеру нельзя лгать. Это было так же бессмысленно, как вводить в компьютер наполовину ложные данные в надежде получить правильные ответы.

Кроме того, он не только умел распознавать ее ложь, но и чувствовал малейшее желание солгать. И теперь она радовалась тому, что с самого начала посвятила его в план доставки взрывчатки.

Он спокойно выслушал рассказ о том, что произошло на корабле, и спросил:

— Думаешь, Лармозо действовал с подачи Музи?

— Фазиль не знает. У него не было возможности расспросить Лармозо. Будем исходить из предположения, что да. Мы не можем позволить себе думать иначе, не правда ли, Майкл? Если Музи посмел заграбастать груз, прикарманить задаток и продать пластик где-нибудь еще, значит, он выдал и нас местным властям. Он должен был поступить так ради собственной безопасности. Но даже если и нет, все равно его придется убирать: ему слишком многое известно и он видел тебя. Он может тебя опознать.

— Так вы с самого начала хотели его убить?

— Да. Он не из наших. И он занимается опасным делом. Стоит властям припугнуть его, и кто знает, чего он наболтает. — Далиа поймала себя на том, что говорит слишком убежденно. — Для меня невыносима сама мысль о том, что этот человек может угрожать твоей безопасности, Майкл, — добавила она чуть мягче. — Ты ведь и сам не доверял ему, правда, Майкл? Весь этот план перегрузки в море ты разработал загодя, на всякий случай. Так, Майкл? Это просто удивительно.

— Да, удивительно, — отвечал Лэндер. — Вот что: Музи останется цел и невредим до тех пор, пока мы не завладеем пластиком. Если он побежал к властям просить защиты в связи с другими своими проделками или еще чем-то еще, засада будет на причале. Пока они уверены, что мы приедем в доки, едва ли им придет в голову выслать на корабль вертолет с нарядом полиции. Если убить Музи до прибытия судна, власти поймут, что мы не явимся на причал, и станут караулить нас на выходе в море. — Внезапно Лэндер впал в ярость. Кожа вокруг его губ побелела. — Значит, ваш дерьмовый главарь не сумел отыскать никого получше Музи!

Далиа и бровью не повела. Она не стала напоминать Лэндеру, что первым отправился к Музи он сам. Далиа знала, что вспышка угаснет, а злость ляжет в копилку ярости в душе Лэндера, когда он вновь вернется мыслями к стоящей перед ним задаче.

Он на миг прикрыл глаза.

— Тебе придется побегать по магазинам. Дай-ка мне карандаш.

Глава 5

Теперь, когда Хафез Наджир и Абу Али были мертвы, только Далиа и Мухаммед Фазиль знали, кто такой Лэндер. Но Бенджамин Музи раз видел его, поскольку служил первым связующим звеном между Лэндером, «Черным Сентябрем» и пластиковой взрывчаткой.

Главная трудность с самого начала как раз в том и заключалась, чтобы достать взрывчатку. Когда Лэндера озарило, когда он осознал, что именно хочет сделать, ему не пришло в голову, что может понадобиться помощь. Проделать все в одиночку — в этом ему виделась некая эстетика будущего действа. Но по мере вызревания замысла Лэндер, вновь и вновь вглядываясь в толпы зрителей под ним, решил: эти люди заслуживают чего-то большего, а не просто нескольких ящиков динамита, который он мог купить или украсть. Они достойны особого внимания: летящие наобум из разорвавшейся гондолы шрапнель, куски гвоздей и цепные звенья для них не годятся.

Зачастую, когда Лэндер лежал без сна, потолок его спальни заполняли обращенные к нему лица людей: рты разинуты, губы шевелятся, как колеблемые ветром цветы на лугу. Многие лица обретали черты Маргарет. А потом от его пылающих щек как бы отрывался громадный огненный шар; вертясь, будто Крабовидная туманность, он взлетал к этим лицам и испепелял их. Тоща Лэндер успокаивался и засыпал.

Он должен раздобыть пластик.

В поисках взрывчатки Лэндер дважды объехал всю страну. Он заглянул в три хранилища, пытаясь выяснить, можно ли украсть ее, и убедился, что это безнадежное дело. Тогда он отправился на завод, выпускавший напалм, клей и пластик, и увидел, что охрана там не хуже, чем в арсеналах, разве что значительно более мнительная. Нестабильность нитроглицерина делала невозможным выделение его из динамита.

Лэндер жадно просматривал газеты, выискивая статьи о терроризме, бомбах, взрывах. Гора вырезок в спальне росла. Он бы оскорбился, узнав, что ведет себя самым шаблонным образом, что во множестве спален психически больные люди точно так же собирают вырезки с ждут своего часа. Некоторые вырезки повествовали о событиях за границей — в Риме, Хельсинки, Дамаске, Гааге, Бейруте.

Как-то в середине июля, в одном из мотелей Цинциннати, в голову ему пришла мысль. В тот день он летал над ярмаркой и сейчас потихоньку напивался в баре. Время было позднее. В углу под потолком висел телевизор. Лэндер сидел почти рядом, уставясь в свой стакан. Большинство посетителей сидело к нему лицом, изогнувшись на табуретах и подняв глаза. Мертвенный свет экрана бликами пробегал по их физиономиям.

Внезапно Лэндер вздрогнул и насторожился. Выражения лиц телезрителей. В них что-то изменилось. Тревога. Гнев. Не то чтобы страх — ведь они были в безопасности, — но эти люди словно бы смотрели из окон своих хижин на волков. Лэндер взял свой стакан и перешел вдоль стойки на место, с которого мог видеть экран. «Боинг-747» лежал в пустыне, вокруг струилось дрожащее знойное марево. Нос самолета разнесло взрывом. Потом взорвалась середина фюзеляжа, и лайнер исчез в клубах дыма и пламени. Программа новостей представляла собой специальную подборку об арабском терроризме.

Очерк о Мюнхене. Кошмар в Олимпийской деревне. Вертолет в аэропорту. Приглушенная пальба. Падают израильские спортсмены, сраженные пулями. Посольство в Хартуме. Заколотые ножами американские и бельгийские дипломаты. Председатель ООП Ясир Арафат отрицает свою причастность к резне.

Опять Ясир Арафат — на пресс-конференции в Бейруте. Он с горечью обвиняет Англию и Штаты в том, что они помогают Израилю совершать налеты на партизан: «Когда мы отомстим, возмездие наше будет суровым», — говорит Арафат, и в глазах его, будто две луны, отражаются юпитеры. Изъявление поддержки со стороны полковника Каддафи, этого наполеончика, неизменного союзника и кормильца ООП: «Соединенные Штаты заслужили звонкую пощечину». И еще: «Господь, прокляни Америку».

— Мерзавцы, — произнес мужчина в бейсбольной куртке, сидевший рядом с Лэндером. — Шайка мерзавцев.

Лэндер громко расхохотался. Несколько выпивох повернулись к нему.

— Тебе смешно, парень?

— Нет. Уверяю вас, сэр, это вовсе не смешно. Мерзавец вы. — Лэндер положил на стойку деньги и вышел вон. Человек что-то кричал ему вслед.

Лэндер не знал ни одного араба. Он начал читать статьи об американских арабах, сочувствующих палестинцам, но посещение одного из митингов в Бруклине убедило его, что эти люди слишком прямолинейны, чтобы полагаться на них. Они обсуждали такие понятия, как «справедливость» и «права личности», призывая друг дружку писать петиции конгрессменам. Начни он выискивать тут боевиков, и к нему очень скоро подойдет полицейский в штатском платье, с прикрепленной к ляжке рацией.

Манхэттенские демонстрации палестинцев были ничуть не лучше. И возле зданий ООН, и на Юнион-Сквер Лэндер видел неполных два десятка арабских подростков, тонувших в море евреев.

Нет, ему нужен опытный и жадный жулик с хорошими связями на Ближнем Востоке. Такого он и отыскал. Имя Бенджамина Музи Лэндер узнал от знакомого летчика, привозившего с Ближнего Востока весьма любопытные пакетики, запрятанные среди бритвенных принадлежностей. Получателем их был Музи.

Контора его, расположенная на задах какого-то старого склада на Седгуик-стрит, выглядела мрачно. Лэндера провел в кабинет здоровенный смердящий грек. Его лысина поблескивала в тусклом свете лампочки, когда они пробирались через лабиринт ящиков.