Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Книга о судах и судьях

ModernLib.Net / Мифы. Легенды. Эпос / Харитонов М. / Книга о судах и судьях - Чтение (стр. 1)
Автор: Харитонов М.
Жанр: Мифы. Легенды. Эпос

 

 


Книга о судах и судьях
Составление, вступительная статья, указатели и примечания М. С Харитонова.

СУДЫ И СУДЬИ В МИРОВОМ ФОЛЬКЛОРЕ

1.

      Легенды, рассказы, сказки, басни и анекдоты о судах принадлежат к числу наиболее распространенных в мировом фольклоре. Они имеются, по существу, у всех народов наряду с рассказами о хитрецах, глупцах и простаках, о состязаниях и разделах. Это и неудивительно: с древнейших времен, задолго до того как у разных народов оформилось государство и развитое право, в жизни людей постоянно возникали спорные и конфликтные ситуации, требовавшие третейского разрешения . "Разрешающей" инстанцией не обязательно должен был быть формальный суд или облеченный специальными полномочиями судья; это могло быть и общее собрание племени, и вождь, и старейшины, мудрецы, и просто любой третий человек: сосед, первый встречный, способный "рассудить" В фольклоре, естественно, не могли не отразиться в той или иной форме эти жизненные ситуации.
      Истории о судах могут быть оформлены в самостоятельные рассказы и сказки" могут входить в качестве эпизодов в другие, самые разнообразные тексты. Сказки, повествующие о судах, могут быть волшебными, бытовыми, животными; тема суда может быть связана в них со всевозможными иными. Не случайно во всех известных указателях сказочных сюжетов истории о судах разбросаны по самым разным группам. В знаменитом указателе Аарне - Томпсона ( , в дальнейшем AaTh) это, например, номера 155 (неблагодарное животное хочет съесть своего спасителя; оба обращаются к судьям), 926 ("Суд Соломона": две женщины претендуют на ребенка; судья выявляет настоящую мать), 976 (необходимо выяснить, кто из трех братьев вор; рассказывается история о благородных поступках жениха, возлюбленного и вора; тот, кто называет самым благородным вора, невольно выдает свою сущность и оказывается разоблачен); 1310 (о щуке которую в наказание решали утопить), 4585 (человека научили, как притвориться на суде сумасшедшим, чтобы избежать наказания; после суда он пользуется тем же способом, чтобы не уплатить советчику за помощь); 1660 ("Шемякин суд": человек показывает судье камень за пазухой; тот думает, что это взятка, и выносит несправедливый приговор) и многие другие .
      Разнообразие и разнородность историй о судах, конечно, затрудняли их выделение в какую-то одну особую группу. Путь здесь был подсказав знаменитой работой В. Я. Проппа "Морфология сказки" . В. Я. Пропп советовал приглядеться не только к содержанию сказок, во и к их строению, что дозволяет более четко определить разряд; сам он блестяще осуществил это на материале волшебной сказки , определив направление поисков для многих исследователей.
      Сделать то же самое в отношении сказок о судах оказалось не только возможно, но, как мы увидим дальше, во многих отношениях и целесообразно.
      Впервые на тексты о судах как на особый, не только тематический, но структурно-смысловой тип указал Г. Л. Пермяков. В книге "От поговорки до сказки" [М., 1970, с. 64 - 65] и особенно в предисловии к сборнику "Проделки хитрецов" он предварительно наметил также систему логической трансформации, свойственной этому типу, противопоставив судам мудрым и справедливым суды глупые и неправедные, а также выделив суды, где правыми (или неправыми) оказываются обе противные стороны, и суды-дилеммы, вообще не дающие ответа на вопрос, которая из сторон права.
      Хотя такое предварительное подразделение по принципу справедливости несправедливости и мудрости - глупости при более углубленном знакомстве с материалом потребовало, как увидим, существенного уточнения, сам принцип подхода оказался весьма плодотворным. Рассмотренные в совокупности, тексты о судах обнаружили общность, которая позволяет выделите их в своеобразную группу, обладающую особыми тематическими, структурными и смысловыми свойствами.

2.

      Приглядевшись ко множеству сказок, басен, легенд и анекдотов, представленных в нашем сборнике, мы без труда обнаружим, что все они построены по сходной схеме. Суть ее в общих чертах такова:
      1) Между двумя (или более) персонажами возникает конфликт (спор, тяжба): о разделе добычи (имущества, наследства и т. п.) или возмещении убытков, о том, кому должен достаться ребенок (муж, невеста), кто [в большей степени] виноват в том или ином проступке или преступлении, чьи действия [в большей степени] справедливы, законны, кто [в большей степени] обладает теми или иными качествами (умом, глупостью, леностью, силой) и т. п. Нередко вначале представлен лишь один участник конфликта (истец, пострадавший), второго (ответчика, вора, убийцу) лишь предстоит выявить; но он обязательно должен фигурировать хотя бы заочно или подразумеваться .
      2) Для разрешения конфликтной ситуации (в частности, для выявления виновного) участники ее (или один из них) обращаются к третьему персонажу судье. Нередко судья сам предлагает свои услуги, вызывает участников конфликта (или одного из них) в суд.
      3) Судья выслушивает и разбирает дело (выявляет виновного)
      4) и выносит приговор (или, в судах-дилеммах , оказывается не в силах принять решение) .
      5) Сообщается о вакцин участников на приговор (о его последствиях).
      Таким образом, тематически все представленные в сборнике рассказы при огромном разнообразии исходных ситуаций сообщают о суде, т. е. о третейском разрешении того или иного конфликта; по внешней композиционной структуре все они обычно включают пять основных элементов: 1) возникновение конфликта (спора, тяжбы); 2) обращение (вызов) в суд; 3) судебное разбирательство; 4) вынесение приговора; 5) во многих случаях также - реакцию на, приговор. Эти инвариантные конструктивные элементы соответствуют функциям действующих лиц, обязательный набор которых во всех повествованиях о судах строго определен: двое (или сколько угодно больше, но ни в коем случае не меньше) спорщиков-тяжущихся и судья, а также иногда свидетель и советчик (в новейших вариантах фольклора - адвокат; иногда свидетель и советчик - одно и то же лицо).
      Другими элементами композиции в рассказах о судах являются: характеристика участников, повторение судебного разбирательства, этиологический момент ("с тех пор пошло то-то и то-то"). Действие развертывается в определенной последовательности: сначала представляются участники, затем сообщается о возникновении конфликта, далее следует обращение (вызов) в суд, судебное разбирательство (иногда повторяемое) вынесение приговора, реакция на него, этиологический момент .
      Остановимся подробнее на композиционно-тематических особенностям рассказов о судах и на основных персонажах.

3.

      Как уже было сказано, исходные ситуации, требующие судебного разрешения (возникновение конфликта), могут быть самыми разнообразными; здесь рассказы о судах переплетаются со всевозможными иными историями. Разновидностью их могут быть, например, те рассказы о состязаниях, где для выявления победителя участники обращаются к третьему - судье. Сюда же можно отнести эпизоды с "разрешением спора" или "раздела" в волшебных сказках: когда, например, черти ссорятся из-за обладания волшебным предметом, а герой, вызвавшийся их рассудить, сам завладевает им, усылая спорщиков, скажем, за пущенной стрелой . Но в любом случае отнести текст к разряду "историй о судах" можно лишь тогда, когда конфликтующие стороны обращаются к третьему и он разбирает их дело; иначе говоря, необходимо сочетание с обращением в суд и судебным разбирательством; соответственно, в наборе персонажей непременно должен быть судья.
      Возьмем хотя бы целый ряд сказок на популярный сюжет о "неблагодарном спасенном": тувинскую "Белый заяц" , кхмерскую "Как отец с сыном повстречали крокодила" , басумбва "Человек, лев и заяц" и др. (см. примеч. к вьетнамской сказке "Леопард в книжном ящике", ). Во всех этих сказках один из персонажей спасает из ловушки хищника, а тот в ответ хочет его съесть и даже иногда обосновывает свое право на это. Чтобы узнать, кто из них прав, оба обращаются к судье (иногда последовательно к нескольким). Тот, якобы желая выяснить, "как было дело", просит хищника вернуться в ловушку и оставляет его там.
      Но вспомним очень сходный сюжет знаменитой арабской сказки о рыбаке и джинне, выпущенном им из бутылки. Здесь рыбак сам ухитряется возвратить джинна в бутылку; третий участник не появляется. Именно это принципиальное различие позволяет отнести все перечисленные выше к сказкам о судах, а последнюю - нет. Персонажи, спорящие о волшебном предмете, также могут разрешить спор сами: хитростью или поединком; медведь и человек в известной сказке могут сами разделить урожай на вершки и корешки и т. д. Сопоставим эти истории с любым из текстов нашего сборника, и мы увидим все ту же главную разницу.
      Столь же обязательно наличие в исходной ситуации как минимум двух тяжущихся. Как уже упоминалось, один из них может разыскиваться или подразумеваться (например, если в суд вызван человек, нарушивший закон, его обвинителями предполагаются государство или его представители, или те, чьи интересы он задел, нарушив закон). В бирманской сказке "Как появился кокосовый орех" к берегам страны прибивает плот с тремя преступниками и царь выносит им приговоры за преступления, совершенные в другой стране. Но вот пример иного рода. В ряде сюжетов участник тяжбы должен доказывать свою правоту, отгадывая загадки; это своеобразная сказочная разновидность ордалии, "божьего суда" (см., напр., татарскую сказку "Хвастливый бай", , и примеч. к ней). Сопоставим эту сказку с классическим древнегреческим мифом о Сфинксе, загадывающем загадки Эдипу (если не разгадает - смерть), или с бирманской сказкой "Монг Паук Чайн", где царица ставит герою условие: "Я загадаю вам загадку. И если... вы разгадаете ее - умру я. Если же нет - умрете вы" . Роль Сфинкса можно сопоставить с ролью судьи в татарской сказке, роль Эдипа - с ролью ответчика; но второго тяжущегося нет, и неясен характер тяжбы, что и не позволяет отнести древнегреческий и бирманский тексты к числу рассказов о суда .
      В некоторых случаях, правда, один персонаж может совмещать в себе одновременно две роли: к тяжущейся стороны, и судьи. Превосходный пример турецкий анекдот "И ходжа - двуличный кази": "Пришел однажды к нему человек и говорит: "В ноле паслись коровы и пеструшка - должно быть, это ваша корова боднула в живот нашу корову и убила ее. Что за это полагается?" Ходжа отвечал: "Здесь хозяин ни при чем. К животному нельзя предъявлять иск о пролитой крови11. Тогда человек заметил: "АХ, я ошибся, не ваша корова убила нашу, а наша убила вашу". - "Ну, тогда вопрос усложняется. Достань-ка поскорее с полки вот ту книгу в червем переплете!"" .
      Иногда судья берет на себя и роль советчика (см. индийский рассказ "Изображение в зеркале", .
      Как уже упоминалось, в рассказах-дилеммах судья оказывается неспособным найти решение и роль судьи иногда предлагается взять на себя читателю. Часто в сходных вариантах одного и того же сюжета судья в самом тексте вообще не появляется, рассказчик обращается за "судом" прямо к читателю. Несмотря на принципиальную близость таких сюжетов, мы для сборника предпочитали все-таки варианты, где судья был представлен эксплицитно, как персонаж .
      Разные судьи пройдут перед читателем на страницах этой книги. Тут в люди, и животные [заяц, паук, черепаха), и духи или божества (Ньяме у бауле, бурятский Эсегэ-малан, древнеегипетская Эннеада), и даже неодушевленные предметы иди стихийные силы (гора, ветер). Судьей мог быть и знаменитый фольклорный хитрец (Насреддин, Бирбал, Абу-Нувае), и глава племени или государства (вождь, король, султан), и духовное лицо (мулла), и старейшина рода, и совет таких старейшин . При всей фантастичности некоторых судов этнограф и историк судопроизводства несомненно сможет почерпнуть из этих текстов немало реальных сведений о жизни, обычаях и правовых нормах разных народов.
      Н. Д. Фошко в предисловии к сборнику "Кхмерские мифы и легенды" выделяет в числе обязательных персонажей кхмерских юридических сказок так называемого "ложного судью", т. е. первого, к кому обращаются тяжущиеся. "Судья не может удовлетворительно разрешить спор, справедливое решение выносит король" . Это действительно постоянная характерная особенность именно кхмерских сказок, убедительного объяснения которой пока не предложено. При сходстве многих кхмерских сюжетов с индийскими, пишет Н. Д. Фошко, можно отметить ряд национальных особенностей. "В индийских сказках судья деревенский староста, в кхмерских - король. В индийских сказках плату чаще всего требует бедняк. Кхмерам кажется, что бедняк у бедняка денег не попросит. Вот богачу, привыкшему получать и копить деньги, такая идея прийти в голову может" .
      Вообще обращает на себя внимание обилие сказок о судах и судьях в кхмерском фольклоре. "Склонность кхмеров к "юридической" сказке, - считает Н. Д. Фошко, - объясняется, на наш взгляд, тем, что в средние века камбоджийское общество состояло главным образом ив свободных крестьян, частые конфликты которых с феодалами обычно решались в суде, куда они имели право обращаться" .
      Остановимся особо на тех рассказах, где в суде участвует божество или волшебная сила - не обязательно персонально, как в шумерском мифе "Лахнар и Ашнан" или бурятской сказке "Бедняк"; здесь боги, по существу, очеловечены и выносят решения, которые можно было бы приписать в обычному судье. Интересней переходные случаи, как, например, в сказке бирманской народности нага "Почему кошки едят мышей". Здесь наты (анимистические божества, духи) решают судьбу мышей и кошек игрой в кости: "Если проиграет нат котов, мыши будут есть кошек. Если же проиграет нат мышей, то кошки будут есть мышей" . Такое бросание жребия - типичный пример так называемой ордалии, или "божьего суда"; забавно, что к нему прибегают персонализированные божества. Как правило, в сказках о "божьих судах" бог дает знать о своем приговоре косвенно.
      Ордалии у многих народов древности были одним из самых распространенных типов или элементов судопроизводства. В древней Индия участники судебного процесса испытывались взвешиванием, огнем, водой, ядом, "святой" водой, жеванием зерен риса, раскаленной монетой, раскаленным плугом и вытягиванием жребия. Испытание взвешиванием заключалось, например, в следующем: подозреваемого дважды взвешивали; если во второй раз он оказывался легче, чем в первый, его признавали невиновным. При испытании раскаленными предметами доказательством невиновности служило отсутствие на теле следов ожога через некоторое время после испытания .
      Л. Фробениус в т. 8 "Атлантиса" рассказывает об ордалиях у племен мосси, баммане, малинке (Зап. Судан). У мосси ордалия осуществляется при помощи сосуда, называемого "кабого" (у баммане он называется "сиенг", у малинке "бамбукус"); в сосуде подают заговоренный состав; у некоторых племен в состав добавляют сок ядовитых растений, но это необязательно. Считается, что виновный, выпив из такого сосуда, подавится и умрет; оставшийся живым признается невиновным .
      Сказки разных стран дают нам описания разнообразных "божьих судов" (см. ), иногда существовавших в действительности, иногда живописно-фантастических. Таково, например, описание "весов правосудия" в одной из персидских сказок:
      "Мы подошли к самому берегу моря, и тут я увидел громадную скалу... На вершине ее высился толстый стальной столб, с которого, как с коромысла весов, свисали железные цепи. К ним прицепляли большие подставки, похожие на чаши весов, и сажали испытуемого. Море начинало волноваться, волны вздымались, подступали к самым весам, из моря выплывали рыбы и пожирали виновного. Если же человек был невиновен, они не причиняли ему никакого вреда" .
      Своеобразной сказочной разновидностью ордалии можно иногда считать разгадывание загадок; поскольку содержание загадок обычно не имеет никакого отношения к сути спора, суд апеллирует как бы к "наитию свыше", которое подсказывает правому правильный ответ (см. ).
      Ордалии прежде всего служили доказательством правоты или виновности той или иной стороны на суде, причем доказательством решающим, которому верили больше, чем любым непосредственным уликам или показаниям свидетелей . Таким образом, в известном смысле "божий суд" можно рассматривать как одну из разновидностей, выражаясь современным языком, судебно-следственного эксперимента; эпизоды, посвященные ему, относятся к судебному разбирательству .
      Ордалия, однако, была не просто доказательством и элементом следствия. Во многих случаях она оказывалась одновременно приговором, совпадала с ним например, в сказке тонга "Заяц и дуикер", где виновным признавался тот, кто погиб в результате испытания (свалившись в яму с огнем или сварившись в котле). Вернее говоря, погибнув, он подтверждал свою вину; исполнение приговора совпадало с моментом выявления вины. То же нередко происходило при судебных поединках, которые были разновидностью "божьего суда" и отличались от обычных поединков тем, что совершались в присутствии третейской инстанции, которая затем официально формулировала приговор .
      Вообще судебное разбирательство и связанные с ним эксперименты могли быть самыми разнообразными. Тексты, собранные в этой книге, расскажут о многих поистине мудрых находках судей-следователей. Это и продуманный допрос обвинителей в библейской легенде о Сусанне и старцах: спрошенные порознь, под каким деревом застали они Сусанну за прелюбодеянием, старцы дали разные ответы и разоблачили свою клевету ("Сусанна и старцы"). Это и хитрый замысел вьетнамского судьи, который созвал на пир всю деревню, чтобы выявить, на кого не залает собака и кто, следовательно, мог незаметно проникнуть в дом для воровства ("Тяжба с баньяном"). Это и психологический эксперимент хакасского бедняка, который заявил, что обмазанный сажей петух крикнет, когда до него дотронется вор; как и ожидалось, после эксперимента у вора, единственного руки оказались не запачканы сажей ("Волшебный петух"). Это и распознавание виновного по следам (микронезийский рассказ "Сикхалол и его мать"), по жвачке (кхмерская сказка "Как вор украл корову") и т. п.
      Судебный эксперимент Соломона (см. ) можно назвать "ложным приговором": судья постановляет рассечь ребенка надвое и уже затем, увидев реакцию тяжущихся женщин, выносит приговор настоящий. Такой же эксперимент с "ложным приговором" как элементом следствия мы встречаем и в других рассказах ( , ).
      Чисто сказочная разновидность судебного разбирательства - рассказывание по ходу его историй, призванных по аналогии подтвердить чью-то правоту или неправоту. Так, в индийской сказке "О двух мудрых птицах" для разрешения спора о том, кто коварней и неблагодарней, мужчины или женщины, рассказывается ряд вставных сюжетов ; женщины признаются более злыми, В ангольской сказке "Кималауэзо" варьируется знаменитый библейский сюжет о Иосифе Прекрасном: мачеха пытается соблазнить пасынка, но, потерпев неудачу, обвиняет его в покушении на убийство. Перед судом юноша молчит, но старейшины рассказывают царю целый ряд историй, подтверждающих коварство женщин, и тем психологически подготавливают правильное решение, а затем и сам обвиняемый" заговорив наконец, подтверждает свою невиновность . В аналогичной персидской истории визири целых семь дней увещевали подобными рассказами царя, уже приговорившего невиновного юношу к казни, пока, наконец, тот сам не прерывает обет молчания . Объем таких обрамленных историй не позволил представить сюжет в данном сборнике.
      Несколько слов о характеристике участников. В том случае, когда ее дает рассказчик, она не является конструктивным, сюжетообразующим элементом. Когда же ее дают сами персонажи, она в некоторых случаях оказывается важным элементом сюжета, а именно существенным, даже основным доказательством, влияющим на приговор . Такова, например, качинская сказка, где тяжущиеся наперебой рассказывают о своей глупости ( ). Важную для хода дела роль играют в некоторых рассказах характеристики, которые выдаются свидетелям (турецкий анекдот "Лучших свидетелей не найти", сказка народности канури "Лжесвидетель"). В мусульманском судопроизводстве свидетель должен был иметь хорошую рекомендацию ; опорочить свидетеля - значило иной раз повернуть ход дела, как это и случилось в сказке "Лжесвидетель". В подобных случаях характеристика участников является элементом судебного разбирательства.
      Об обращении (вызове) в суд, как правило, сообщается одной короткой фразой (типа "пошли они к судье" или "судья вызвал их к себе"), которая нередко вообще опускается. Если можно говорить о разных типах конфликтов, о разновидностях судебного разбирательства, о разнообразных приговорах, то обращение в суд самостоятельной сюжетной наполненности практически не имеет.
      Возникновение конфликта и судебное разбирательство чаще всего бывают наиболее весомыми составными частями сюжета; ради них и сказка рассказывается. Но иногда они предстают в усеченном, редуцированном виде; смысл сказки - в приговоре, на него и переносится центр тяжести. Характерный пример - корейская сказка "Странный чиновник": "Однажды двое его слуг поспорили о чем-то и никак не могли прийти к согласию. Наконец один из них обратился к своему господину и сказал:
      - Я поспорил со своим товарищем. Пожалуйста, рассудите нас!
      И он рассказал ему суть спора. Чиновник выслушал его и ответил:
      - Твои слова справедливы. Ты прав.
      Но потом пришел другой слуга, рассказал о том же самом споре и тоже попросил чиновника рассудить. Хван и ему сказал:
      - Твои слова справедливы. Ты прав.
      Когда жена чиновника сказала ему, что так не может быть, он ответил, что и она права. С тех пор и пошла поговорка "Ты судишь, как чиновник Хван".
      Поговорка здесь могла быть связана только с характером приговора, но не с сутью спора и не с характером разбирательства. О тяжбе сказано: "поспорили о чем-то". О разбирательстве: "И он рассказал ему суть спора. Чиновник выслушал его".
      Заметим, что судебное разбирательство вообще довольно часто сводится к фразам именно такого типа. Изложив читателю суть первоначального спора и сообщив об обращении в суд, сказка ограничивается дальше простой констатацией: "Судья выслушал их и сказал". Иначе говоря, читателю предоставляется мысленно повторить весь рассказ о споре - уже в порядке "слушания дела".
      Однако во всех случаях возникновение спора и судебное разбирательство должны быть представлены текстуально или ясно подразумеваться. То же относится и к приговору.
      Приговором в сказке достаточно считать указание на правую (выигравшую) или виноватую (проигравшую) сторону. Мера наказания имеет существенное значение лишь в определенной части сюжетов, смысл которых - рассказать о расплате, соответствующей поступку ("По делам и расплата") или, напротив, не соответствующей ему. Таковы, например, приговоры, основанные на игре слов (истец требует обещанную плату: "ничего" - судья-хитрец дает ему "ничего"; см. ). Такова история о черепахе, которую в наказание топят (сказка пампанго "Обезьяна и черепаха"). Таков "Суд над Бирбалом". Вина Бирбала конкретно не названа, однако не подлежит ни сомнению, ни судебному доказательству; речь идет лишь о мере наказания. Бирбал сам выбирает себе судей-бедняков, которые присуждают его к штрафу - огромному, по их понятиям, но мизерному для богача Бирбала.
      Однако независимо от того, названа мера наказания ила нет, именно наличие приговора, т. е. вывода, оценки, решения, прежде всего позволяет говорить о "судах" как об особой разновидности моралистических, или назидательных, рассказов, о чем подробнее будет сказано дальше. Поэтому тексты, где упоминается о судах, но нет и не подразумевается определенного судебного решения (о судах-дилеммах было оговорено особо), в данную группу включены быть не могут .
      Таким образом, возникновение конфликта, обращение в суд, судебное разбирательство и приговор во всех случаях присутствуют текстуально или подразумеваются; столь же обязательно для сказок о судах наличие минимального набора из трех основных персонажей (свидетель и советчик могут отсутствовать).
      О реакции персонажей на приговор сообщается далеко не во всех текстах. Реакция может быть словесной: "Твой суд глуп!" (сказка Ираку "Лай и заяц"), "Все сочли решение суда справедливым" (непальская сказка "Чья невеста") и т. п. Распространен сюжет, когда кто-то из участников, выслушав несправедливый приговор, рассказывает судье аналогичную историю, чтобы устыдить его, и добивается пересмотра приговора (корейская сказка "Как аист судил птиц"). Возможна и более резкая "рецензия" на приговор - пощечина судье и даже его убийство. В польской легенде "Несправедливые судьи" ("Польские народные легенды и сказки". М. - Л., 1965, с. 203) судьи после неправедного приговора каменеют; здесь можно говорить о вмешательстве в действие некоего высшего судьи. В рассказах, где несправедливый судья ожидал взятку, он может быть проучен иным способом: ожидал получить много денег, а получает арбуз, думал, что за пазухой спрятан богатый подарок, а там оказался камень, получил в качестве мзды горшок с медом, а там оказался навоз, и т. п. Во многих сказках о неправедных и наказанных судьях этот элемент можно считать основным; главную мысль такого типа историй можно сформулировать примерно так: "Каков суд, таков и отклик на него". Есть и тексты, повествующие о благих последствиях справедливых судов (вьетнамская сказка "Справедливый мандарин"); есть и такие, где даже справедливые приговоры оборачиваются бедой (бирманская сказка "Как появился кокосовый орех").

4.

      Как уже было отмечено, истории о судах не только повествуют о разнообразных конфликтах, но и непременно предлагают некое их разрешение, приговор; тем самым каждый сюжет позволяет сформулировать в связи с приговором прямо или косвенно определенный вывод, т. е. мораль из рассказанного. Иногда эта мораль звучит непосредственно в тексте (например: "Бедняку судиться с богачом - все равно что пытаться разбить камень тыквой" или "Недаром говорят: на воре шапка горит"), иногда вывод предлагается сделать самому читателю. Эта особенность позволяет отнести все истории данной группы к числу моралистических, или назидательных. Существенным свойством такого рода текстов является их соотнесенность с пословичными изречениями . Мы уже видели, что во многих случаях выводы из назидательной истории о суде можно сформулировать пословицей или поговоркой: "И щуку бросили в реку", "По делам вору и мука" и др. Многие изречения прямо обязаны своим происхождением соответствующим сказочным или легендарным историям (ср. выражения "Соломонов суд", "Шемякин суд"). Приведем еще несколько примеров.
      Известный русский фольклорист С. В. Максимов в своей книге "Крылатые слова" объясняет происхождение русской пословицы "На воре шапка горит" таким рассказом: "Украл что-то вор тихо и незаметно и, конечно, скрыл все концы в воду. Искали и обыскивали - ничего не нашли... К кому же обратиться за советом и помощью, как не к знахарю?..
      Знахарь повел пострадавших на базар, куда обыкновенно все собираются. Там толпятся кучей и толкуют о неслыханном в тех местах худом деле: все о том же воровстве.
      В толпу эту знахарь и крикнул:
      - Поглядите-ка, православные: на воре-то шапка горит!
      Не успели прослушать и опомниться от зловещего окрика, как вор уже схватился за голову" .
      Здесь же Максимов упоминает "о существовании однородных анекдотов - из восточных азиатских нравов" . В нашем сборнике наглядный пример подобного анекдота - афганский рассказ "Хитрый визирь". Созвав людей, среди которых были и воры, похитившие хлопок, визирь объявил, что хлопок пристал к их бородам. Воры тотчас схватились за бороды.
      Мы не знаем, существует ли афганская пословица "У вора в бороде хлопок", но, думается, не будет чрезмерной смелостью предположить принципиальную возможность существования такой (или подобной ей) пословицы. При несходстве реалий она будет говорить, по существу, о том же, что и русская "На воре шапка горит", а именно: "Виновный сам себя выдаст", "Всякое действие имеет закономерный результат".
      К той же мысли ведет индийская сказка "Вор", киргизская "Догадливый судья", адыгейская "Как один человек спасся от смерти" и др. В то же время на страницах сборника мы найдем и сюжеты типа китайской сказки "Как один глупец покупал пекинский диалект", где наговаривает на себя и подвергается наказанию невиновный, или тайской "Умный вор", где виновный ловко уничтожает улики и остается безнаказанным. Попадутся нам и сказки типа китайской "глазная болезнь", где судья скажет обеим тяжущимся сторонам: "Поскольку истец прав, то присуждаю двадцать палочных ударов обвиняемому. Но и обвиняемый прав, поэтому присуждаю двадцать ударов палками истцу" ( ). Во многих случаях встретятся, как уже говорилось, и судебные дилеммы, где вместо вывода читателю предлагается вопрос.
      В сказках о судах, пожалуй, особенно ярко отразилась повседневная жизнь народов, их нравы, обычаи, моральные представления, психология, характер деловых взаимоотношений. В суд приходили с самыми разными делами: и с семейными конфликтами, и с трудовыми, и с имущественными тяжбами, и с жалобами на обиду, оскорбление и т. п. Желающему познакомиться с глубинной стороной жизни людей, которая не всегда открывается поверхностному взгляду, небесполезно провести хоть несколько дней в суде; писатели нового времени не раз подтверждали это. Конечно, сказки, легенды, басни отражают реальные отношения в образной, подчас фантастической форме; тем не менее читатель, познакомившийся с текстами этого сборника, почерпнет из них немало и реальных сведений. Он узнает, например, что в древнем Египте потерпевший сам указывал кару, которая, по его мнению, полагалась виновному (а также размер вознаграждения, которое он взыскивает), и что повинный в невыполнении денежных или иных обязательств мог быть отдан в рабство. Он узнает, что в племени Ираку (Танганьика) мужчина мог развестись с женой, потребовав при этом обратно свой свадебный выкуп; женщина после этого могла выйти замуж вторично. Он узнает, что учение о посмертном перевоплощении душ существенно влияло на многие стороны повседневной жизни индийцев, кхмеров и других народов, у которых оно было распространено. Он узнает о быте охотников, земледельцев, скотоводов, торговцев, ремесленников, об их имущественных отношениях и материальной культуре, о некоторых формах общественного устройства у разных народов. А как ярко отражены в этих рассказах самые тонкие оттенки психологии людей! Тут и самоуверенность, и трусость, заискивание перед сильными мира сего и внезапные взрывы смелости, благородство и корыстолюбие, гордость и чувство обреченности, лицемерие и хитрость, глупость и простодушие, проницательность и лукавство, наивное суеверие и ироническое сомнение во всемогуществе "божьего суда", мстительность и великодушие, слепая ярость и спокойная рассудительность.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25