Страх и ненависть в Лас-Вегасе (Новый перевод)

В то утро, когда зашла горничная, я спал. Мы забыли повесить табличку «Не беспокоить» … она вошла в комнату и напугала моего адвоката. Тот стоял совершенно голый на коленях в кладовке и блевал в свои туфли … думал, он в туалете. Он поднимает голову и видит женщину с простым и добрым лицом, как у Мики Руни, которая, не в силах сказать ни слова, смотрит на него сверху вниз в растерянности и дрожит от испуга.

«Она держала свою швабру как топор, – рассказывал он потом. – Я выбегаю из кладовки на карачках, все еще блюю, и толкаю ее прямо в колени … все на автомате; я думал, она собирается меня убить … потом она стала вопить, и я сунул ей в рот мешок со льдом».

Да. Я помню тот вопль … более жуткого звука мне слышать не доводилось. Я проснулся и увидел, как возле кровати на полу голый адвокат схватился не на жизнь, а насмерть с какой-то пожилой теткой. В номере стоял сильный шум статических помех – на полной громкости свистел включенный на не существующий канал телевизор. Вопли тетки, отбивающейся от мешка со льдом были едва слышны … но она было не справиться с огромной голой тушей моего адвоката … Он наконец зажал ее в углу за телевизором и схватил руками за горло. Она запричитала: «Пожалуйста, пожалуйста … я просто горничная … я ничего такого не хотела … « Я мигом спрыгнул с кровати, схватил бумажник и помахал у нее перед носом золотым жетоном Полицейской благотворительной ассоциации. «Вы арестованы!» – гаркнул я.

«За что? – простонала она, – я просто хотела убраться!» Мой адвокат, тяжело дыша, поднялся на ноги. «Она, наверно, воспользовалась служебным доступа. Я чистил обувь в кладовке, когда заметил, что она сюда проникла – и взял ее». Он дрожал, по подбородку у него стекала рвота, и я с одного взгляда определил, что он понимает всю серьезность происходящего. На сей раз своей выходкой мы далеко перешли границу дозволенных мудачеств. Итак, мы стоим, оба голые, уставившись на запуганную до полусмерти пожилую женщину – работника гостиницы – распростертую на полу нашего номера в припадке страха и истерики. Придется с ней что-то придумать.

– Кто тебя послал? – спросил я – Кто тебе заплатил?

– Никто! – взревела она. – Я горничная!

– Врешь! – рявкнул мой адвокат. – Ты пришла за уликами. Кто тебя послал – управляющий?

– Я работаю в гостинице, я просто убираюсь в номерах.

Я повернулся к адвокату.

– Значит, им известно, что у нас есть. Поэтому они послали сюда эту бедную старушку, чтоб она это выкрала.

– Нет! – закричала она. – Что вы такое говорите!

– Херня! – сказал адвокат. – Ты с ними заодно.

– С кем?

– С бандой наркоторговцев, – сказал я. – Ты что, не знаешь, что происходит в этой гостинице? Зачем мы, по-твоему, здесь?

Она таращилась на нас, пытаясь что-то сказать, но только всхипывала.

– Я знаю, что вы копы, – выдавила она наконец. – Но я думала, что вы на съезд приехали. Клянусь! Я просто хотела у вас убраться. Я ничего не знаю про наркотики!

Мой адвокат рассмеялся.

– Да ты что. Только не говори, что никогда не слышала о Грандже Гормане.

– Нет! – вскрикнула она. – Нет! Богом клянусь, никогда я о таком не слыхала!

Адвокат задумался, потом нагнулся, протянул руку и помог ей встать.

– Возможно, она говорит правду, – обратился он ко мне. – Возможно, она ни причем.

– Нет! Клянусь, я ни при чем! – завыла она.

– Что ж … – сказал я. – В таком случае нам, возможно, не придется ее арестовывать. Вдруг она сможет нам помочь.

– Да! – охотно подхватила она. – Я помогу вам всем, чем смогу. Я ненавижу наркотики.

– Мы тоже, – сказал я.

– Думаю, надо включить ее в штат, – сказал мой адвокат. – Пусть ее проверят, и можно выплачивать ей по штуке в месяц, в зависимости от того, что она принесет.

Лицо у тетки заметно просветлело. Ее, кажется, больше не тревожило, что она беседует с двумя голыми мужиками, один из которых минуту назад пытался ее придушить.

– Думаешь, справишься?

– С чем?

– Один телефонный звонок каждый день, – сказал мой адвокат. – Просто расскажешь, что видела, – он похлопал ее по плечу. – Даже если, это окажется пустышка, ничего страшного. Это наша проблема.

Она заулыбалась

– И вы мне будете за это платить?

– А то, – сказал я. – Но как только ты кому-то об этом расскажешь, сразу сядешь в тюрьму до конца жизни.

Она кивнула.

– Я помогу всем, чем смогу. Но кому мне звонить?

– Не беспокойся, – сказал адвокат. – Как тебя зовут?

– Элис, – ответила она. – Звоните в прачечную и спросите Эллис.

– С тобой свяжутся, – сказал я. – Где-то через неделю. Но держи ухо востро и веди себя как ни в чем не бывало. Справишься?

– Да, сэр! Когда я вас снова увижу? – она робко заулыбалась. – После этого, ну …

– Нет, – ответил адвокат. – Нас послали сюда из Карсон-сити. С тобой свяжется инспектор Рок. Артур Рок. Он будет выдавать себя за политика, но ты без труда его узнаешь.

Она нервно зашаркала.

– Что такое? – спросил я. – Ты что-то нам не сказала?

– Нет! – быстро ответила она. – Я просто подумала, а кто мне будет платить?

– Инспектор Рок об этом позаботится, – сказал я. – Оплата наличными, тысяча долларов девятого числа каждого месяца.

– О, Боже! – воскликнула она. – За такие деньги я на все готова!

– Ты и многие другие, – сказал адвокат. – Ты бы удивилась, узнав, кто в гостинице работает на нас.

Она поразилась.

– Я их узнаю?

– Вероятно, – сказал я. – Но они все под прикрытием. Ты узнаешь наверняка, только если случится что-то очень серьезное, и кто-то из них свяжется с тобой в открытую, назвав пароль.

– Какой?

– «Рука руку моет». Как только услышишь, отвечай: «Я ничего не боюсь». Так они тебя узнают.

Она кивнула и несколько раз повторила пароль, а проверили, чтобы она его верно запомнила.

– Отлично, – сказал мой адвокат. – Пока все. Скорее всего мы больше никогда не увидимся. Лучше игнорируй нас, пока мы не уедем. В номере убираться не надо. Просто оставляй полотенца и мыло у двери ровно в полночь, – он улыбнулся. – Так мы сможем избежать повторения подобных инцидента, верно?

Она направилась к двери.

– Как скажете, джентльмены. Мне правда очень жаль, что так вышло … но я ведь не знала.

Адвокат проводил ее на выход.

– Мы понимаем, но теперь все в порядке. Хвала всевышнему, что есть на свете порядочные люди.

Перед тем, как закрыть за собой дверь, она улыбнулась.

12. Возвращение в «Цирк-цирк» … В поисках обезьяны … К чертям Американскую мечту.

После того странного происшествия минуло почти трое суток, и еще ни одна горничная не заглянула к нам в номер. Любопытно, что сказала им Эллис. Мы видели ее один раз на стоянке, когда заезжали туда на Белом ките – она катила тележку со стиркой, но мы не подали виду, что узнали ее, и она поняла.

Но долго так продолжаться не могло. Номер был завален использованными полотенцами, они висели повсюду. На полу в ванной было по щиколотку кусков мыла, блевотины и грейпфрутовых корок вперемешку с битым стеклом. Чтобы сходить отлить, мне приходилось всякий раз надевать сапоги. Серый коврик был так густо усыпан семенами марихуаны, что выглядел зеленым.

Номер походил на помойку, в нем стоял такой невероятный чудовищный срач, что я решил, что можно будет отмазаться, заявив, что это «кусок жизни», экспонат, привезенный с Хейт-стрит, дабы наглядно продемонстрировать копам с других частей страны до какой мерзости могут опуститься наркоманы, если предоставить их самим себе.

Но какому наркоману понадобится эта скорлупа от кокосов и кожура от мускатных дынь? Как присутствие наркоманов объяснит весь этот недоеденный картофель-фри? Капли засохшего кетчупа на комоде?

Ладно. Но зачем столько бухла? А эти грубые порнографические фото, вырванные из журналов вроде «Шведских шлюх» и «Мавританских оргий», прилепленные к разбитому зеркалу горчицей, засохшей и превратившейся в твердую желтую корку … все эти следы разгрома, эти странные красные и синие лампочки и осколки стекла, торчащие из штукатурки на стенах …

Нет. Эти дымящиеся серой следы оставили не обычные богобоязненные наркоманы. Слишком дико, слишком агрессивно. В этом номере повсюду виднелись свидетельства чрезмерного потребления почти всех видов наркотиков, известных цивилизованному человеку с 1544 года. Это можно объяснить только как инсталляцию, какой-то гигантский медицинский экспонат, тщательно собранный с целью показать, что выйдет, если двадцать два тяжелых наркомана – и каждый со разной зависимостью – безвылазно просидят взаперти в одном помещении пять дней и ночей.

В самом деле. Но, разумеется, господа, в Реальной Жизни такого не никогда случится. Мы устроили все это исключительно в показательных целях …

Вдруг зазвонил телефон, выдернув меня из мечтательного ступора. Я посмотрел на него. Дзиииииинь … Господи, ну что теперь? Неужели все? Я уже представил себе, как управляющий мистер Хим сообщает пронзительным голосом, что полиция уже поднимается ко мне в номере и просит, чтобы я не стрелял через дверь, когда они начнут ее ломать.

Дзииииииинь … Нет, они не станут звонить. Если будут меня брать, то устроят засаду в лифте: струя газа в лицо и навалятся скопом. Без всяких предупреждений.

Я взял трубку. Это звонил мой приятель Брюс Иннс, из «Цирка-цирка». Он нашел человека, который хотел продать обезьяну, о которой я давеча спрашивал. Цена – 750 долларов.

– Вот жадюга! – спросил я. – Вчера вечером было четыреста.

– Он говорит, что только обнаружил, что она приучена к туалету, – сказал Брюс. – Он вчера оставил ее на ночь в трейлере, и она нагадила в душе.

– Это ничего не значит. Обезьяны тянутся к воде. В следующий раз нагадит в раковине.

– Может ты сам подойдешь и с ним поторгуешься. Он со мной в баре. Я ему сказал, что обезьяна тебе очень нужна, что ты можешь взять ее в хороший дом. Думаю, он готов поторговаться. Он сильно привязался к этой вонючей твари. Она с нами в баре, сидит на табурете, пускает слюни в бочку с пивом.

– Ладно, буду через десять минут. Только смотри, чтоб не нажрался. Хочу увидеть его в нормальном состоянии.

Когда я добрался до «Цирка-цирка», у главного входа в «скорую помощь» заносили какого-то старика. «Что случилось?» – спросил я у парковщика.

«Не знаю. Говорят, инсульт. Но я видел, что у него весь затылок разбит». Он сел в Кита и протянул мне квиток. «А что с напитком, – спросил он, поднимая большой стакан с текилой, стоявший на сиденье. – Могу поставить в холодильник, если хотите». Я кивнул. Эти люди были знакомы с моими привычками. Я так часто бывал в этом месте, с Брюсом и другими членами группы, что парковщики знали меня по имени, хотя я им не представлялся, а они не спрашивал, как меня зовут. Я решил, что здесь так заведено, они просто залезли в бардачок и нашли блокнот с моим именем.

На самом деле все объяснялось по-другому – тогда мне это в голову не пришло – на мне до сих пор висел значок с Конференции окружных прокуроров. Он болтался на кармане моей разноцветной охотничьей куртки, но о нем я давно забыл. Они наверняка приняли меня за суперстранного тайного агента … а может и нет, может они угождали мне рассудив, что псих, выдающий себя за копа, разъезжая по Лас-Вегасу в кабриолете марки «Кадиллак» со стаканом в руке – очень Крут, возможно даже опасен. В городе, где любой уважающий себя человек не тот, кем он кажется, вести себя как конченый отморозок не слишком рискованно. Смотрящие важно кивнут друг другу и пробормочут что-нибудь про «неотесанных понторезов».

Другая сторона медали – синдром «А это еще что за черт?». Встречается у людей вроде швейцаров и официантов, считающих, что если кто-то ведет себя как псих, но дает щедрые чаевые, то это кто-то важный – а значит ему надо угождать, или хотя бы обходиться учтиво.

Но все это ничего не значит под мескалином. Ты просто бродишь туда-сюда и делаешь то, что считаешь правильным, и так оно обычно и есть. В Лас-Вегасе полным-полно людей двинутых от природы, которых прет на ровном месте, поэтому наркотики здесь никого не волнуют – кроме полиции и героинового синдиката. Психоделикам не место в городе, где в любое время дня и ночи ты можешь зайти в казино и узреть распятие гориллы на пылающем неоновом кресте, который вдруг оборачивается колесом и вертит зверюгу кругами над многолюдным игровым залом.

Я нашел Брюса в баре, но обезьяны нигде не было. «Где она? – спросил я. – Я готов выписать чек. Возьму эту тварь с собой на самолете. Я уже заказал два билета в первом классе – Р. Дюк и сын».

– На самолете?

– А что такого, черт подери? Думаешь, мне кто возразит? Укажет на недостатки моего сына?

Он пожал плечами.

– Забудь. Ее только что увезли. Набросилась на старика прямо в баре. Какой-то старик начал домогаться до бармена, почему тот пускает сюда «всякий босоногий сброд», и тут обезьяна как заверещит, а старик швырнул в нее кружкой, и обезьяна взбесилась. Прыг с табуретки – и оттяпала ему полбашки … Бармену пришлось вызывать «скорую», потом приехали копы и увезли обезьяну.

– Черт подери. Сколько залог? Мне нужна эта обезьяна.

– Угомонись. Еще не хватало тебе угодить в тюрягу. Им только повод дай – сразу наденут на тебя наручники. Забудь про обезьяну. Она тебе не нужна.

Я подумал и решил, что он, пожалуй, прав. Ни к чему все портить из-за какой-то бешеной обезьяны, которой я никогда не видел. А то еще откусит мне голову, если я пойду ее вызволять. Она долго будет оправляться после пережитого в тюрьме потрясения, а мне столько ждать некогда.

– Когда улетаешь? – спросил Брюс.

– Чем скорее, тем лучше. Больше оставаться в этом городе незачем. Все что нужно, у меня есть. Лишнее только собьет меня с толку.

Он удивился.

– Ты нашел Американскую мечту? В этом городе?

Я кивнул.

– Мы сейчас сидим на главном нерве. Помнишь, управляющий рассказывал нам про владельца? Как он в детстве всегда хотел убежать из дома и работать в цирке?

Брюс заказал еще пару пива. Он окинул взглядом казино, потом пожал плечами.

– Я понимаю, о чем ты. Теперь у него свой собственный цирк, и деньги он гребет лопатой. – Он кивнул. – Ты прав. Превосходный образец.

– Совершенно верно. Горацио Элджер в чистом виде, вплоть до мировоззрения. Я пытался с ним поговорить, но какая-то суровая лесбиянка, что назвалась его Исполнительным секретарем, послала меня нахуй. Сказала, больше всего в Америке он ненавидит прессу.

– Он и Спиро Эгню.

– Они оба правы. Я ей пытался сказать, что во всем с ним согласен, но она велела не валять дурака и уматывать из города и даже не думать приставать к Боссу. Он, говорит, в самом деле ненавидит репортеров: «Я не то чтобы предупреждаю, но на вашем месте я бы именно так это и восприняла» …

Брюс кивнул. Босс отстегивает ему штуку баксов в неделю за два выступления за вечер в баре «Леопард-лаунж» и еще две штуки группе. От них требуется только лабать погромче два часа каждый вечер. Боссу насрать, какие песни они играют, главное, чтобы ритм потяжелее, да громко звучали динамики, чтобы заманивать народ в бар.

Как-то странно было сидеть в Вегасе и слушать, как Брюс поет мощные вещи вроде «Чикаго» и «Кантри сонг». Если бы руководство потрудилось прислушаться к словам, всю группу вымазали бы в дегте и изваляли в перьях.

Несколько месяцев спустя, в Эспене, Брюс пел те же песни в полном клубе туристов, где еще сидел Астронавт32*, и когда выступление закончилось, –––– подвалил к нашему столу и стал нести какой-то пьяный ура-патриотический бред и доебываться до Брюса: «Совсем обнаглел канадец, приехал сюда и оскорбляет нашу страну!»

– Слушай, – сказал я. – Я американец. Я здесь живу и я согласен, блядь, с каждым его словом.

Тут подошли вышибалы и, загадочно улыбаясь, сказали: «Добрый вечер, джентльмены. Книга Перемен говорит, что сейчас время тишины. И здесь не принято приставать к музыкантам, ясно?»

Астронавт ушел, что-то мрачно бормоча что-то о том, как бы используя свое влияние «что-то сделать, да побыстрее» с законами об иммиграции. «Тебя как зовут?» – спросил он меня, когда его провожали вышибалы.

– Боб Циммерман, – сказал я. – И больше всего на свете я ненавижу тупых поляков.

– По-твоему, я поляк? – закричал он. – Ах ты прихлебала поганый. Говнюк! Ты не представляешь эту страну.

– Господи, надеюсь, что ты ее не представляешь – пробормотал Брюс. –––– Все еще что-то вещал, когда его выволокли на улицу.

На следующий вечер, в другом ресторане Астронавт, трезвый как стеклышко, сидел и жрал – когда к его столику подошел за автографом мальчик четырнадцати лет. ––––– немного посмущался для приличия, потом нацарапал свою подпись на маленьком клочке бумаги, который дал ему мальчик. Тот посмотрел на бумажку, порвал ее на кусочки и бросил ему на колени. «Не все тебя любят», – сказал он и вернулся к своему столику, стоявшему в метрах двух поодаль.

Компания Астронавта потеряла дар речи. Человек восемь-десять: жены, администраторы и избранные старшие инженеры, развлекавшие ––– в славном городке Эспен. Никто не сказал ни слова. Быстро доели и ушли, не оставив чаевых.

Так астронавт ––– съездил в Эспен. В Лас-Вегасе бы у него таких проблем не возникло.

Этот город очень быстро забирает. Через пять дней в Вегасе чувствуешь себя, как будто ты здесь прожил пять лет. Кому-то нравится, но кому-то нравится и Никсон. Этот бы здесь стал отличным мэром, шерифом – Джон Митчелл33, а Эгню – начальником канализации.

13. Конец пути … Гибель Кита … Пот градом в аэропорту.

Когда я попытался сесть за карточный столик, меня окружили вышибалы. «Тебе здесь не место, – тихо сказал один из них. – Пойдем выйдем»

– Почему бы и нет? – ответил я.

Они вывели меня через главный вход и дали знак привезти Белого Кита.

– Где твой друг? – спросили меня, пока мы ждали.

– Какой друг?

– Здоровый мексикос.

– Послушайте, я доктор журналистики. С чего это я вдруг буду здесь тусоваться с каким-то мексикосом?

Они засмеялись: «Тогда это что?» – и сунули мне в лицо большую фотографию, где мы с адвокатом сидели за столиком во вращающемся баре.

Я пожал плечами.

– Это не я. Это некий Томпсон. Работает в «Роллинг стоун» … очень опасный человек, буйный псих. А рядом с ним киллер мафии в Голливуде. Да каким местом вы на эту фотку смотрели? Какой нормальный человек станет ходить в одной черной перчатке?

– Это мы заметили. Где он сейчас?

Я пожал плечами.

– Он быстро передвигается. Задания приходят ему из Сент-Луиса.

Они пристально на меня посмотрели.

– А ты откуда все это знаешь?

Я быстро засветил перед ними свой золотой значок Полицейской благотворительной ассоциации, повернувшись спиной к толпе.

– Ведите себя естественно. Не палите меня.

Они все еще стояли там, когда я уезжал в Белом ките. Парковщик пригнал машину как раз вовремя. Я дал ему пятерку и со стильным визгом покрышек выехал на улицу.

Все было кончено. Я подъехал к «Фламинго» и загрузил весь свой багаж в машину. Попытался поднять верх, чтобы избавить себя от посторонних взглядов, но моторчик не работал. Лампочка генератора горела ярко красным огнем с того раза, когда я загнал тачку в озеро Мид для испытания на водонепроницаемость. Беглый осмотр приборной панели показал, что все электрические схемы в машине накрылись пиздой. Ничто не работало. Даже фары – а когда я нажал на кнопку кондиционера, под капотом что-то неприятно громыхнуло.

Верх заклинило где-то на середине, но я решил дотянуть до аэропорта. Если это корыто сломается по дороге, я всегда могу бросить его и вызвать такси. К чертям это хлам из детройтской лавочки. Нельзя допустить, чтобы им это сошло с рук.

Когда я добрался до аэропорта, всходило солнце. Я оставил Кита на VIP-стоянке. Его принял мальчишка лет пятнадцати, но я отказался отвечать на его вопросы. Его очень расстроило общее состояние машины. «Боже мой! – восклицал он. – Как так случилось?» Он ходил кругами вокруг тачки и показывал на всевозможные вмятины, царапины и трещины.

– Я знаю, – сказал я. – Ее раскурочили к херам собачьим. В этом проклятом городе вообще нельзя ездить на кабриолетах. Самая жесть была на бульваре напротив «Сахары». Знаешь, там на углу собираются все торчки? Они там вдруг все как с цепи сорвались.

Паренек попался не слишком сообразительный. Он сразу побледнел и теперь пребывал в состоянии немого испуга.

– Не волнуйся, – сказал я. – Я застрахован.

Я показал ему договор, где мелким шрифтом было написано, что я застрахован от всех видов ущерба всего за два доллара в день.

Когда я сбежал, паренек все еще кивал. Я чувствовал себя виноватым из-за того, что впарил ему машину. Но объяснить обширные повреждения было невозможно. Машина была растерзана и убита ? груда металлолома. В обычных обстоятельствах меня бы схватили и арестовали, когда бы я попытался ее сдать … но не в такую рань, и не с этим пареньком. В конце концов, я был «Особо важной персоной», иначе бы мне вообще не дали напрокат эту машину … .

Что посеешь, то и пожнешь, думал я, спеша в аэропорт. Еще было слишком рано, чтобы вести себя адекватно, так что я спрятался в кофейне с газетой «Лос-Анджелес Таймс» в руках. Где-то в коридоре автомат играл «Еще одну затяжку». Я прислушался, но мои нервные окончания потеряли всякую чувствительность. Единственной песней, которую я мог на тот момент воспринимать была “Mister Tambourine Man”. Или “Memphis Blues Again” … .

«Ооо, мама … неужели это конец?»

Мой самолет вылетал в восемь, а значит, мне предстояло убить два часа. Чувствуя себя отчаянно незащищенным. Я не сомневался, что меня ищут, что кольцо вокруг меня смыкается … всего лишь вопрос времени, когда меня загонят, как бешеное животное.

Я бросил весь свой багаж в лоток. Все, кроме сумки, полной наркотиков. И «Магнума». Есть ли в этом аэропорту металлоискатели? Я прогулялся к выходу на посадку, стараясь не привлекать к себе внимания, и осмотрел территорию на предмет черных ящиков. Ни одного не увидел.

Я решил рискнуть – тупо прошмыгнуть через ворота с широкой улыбкой на лице, рассеяно бормоча про «серьезный спад на рынке скобяных изделий … «

Просто еще один коммивояжер-неудачник. Во всем виноват Никсон. Точно. Я решил, что будет выглядеть естественнее, если я найду с кем поболтать – обычный обмен репликами между пассажирами:

«Здорово, дружище! Думаешь, наверно, что я так потею? Ну так елки-палки! Газеты сегодня читал? Ты не поверишь, что эти твари придумали в этот раз!»

Сойдет. Но я не мог найти никого, с кем можно спокойно поговорить. Весь аэропорт был заполнен людьми, которые выглядели так, будто готовы вцепиться бы мне в глотку при одном моем неверном движении. Меня обуяла паранойя … я почувствовал себя как маньяк-потрошитель в бегах от Скотленд-Ярда.

Куда бы я ни повернулся, я видел Свиней … потому что в то утро в аэропорту Вегаса было полно копов: массовый исход после кульминации съезда окружных прокуроров. Когда до меня это дошло, мне стало гораздо спокойнее за свое психическое здоровье.

ВСЕ ГОТОВО

Готов ли ты?

Готов?

Ну а что? Тяжелый день в Вегасе. Тысяча копов покидает город, ломится через аэропорт группами по три, по шесть человек. Возвращаются домой. Конференция по наркотикам закончилась. Нездоровые разговоры и тела в зале ожидания. Стаканчики с пивом и «кровавые Мэри», кое-где жертва сыпи на груди втирает мазь в подмышки под ремнями толстой кобуры. Зачем скрывать эту дрянь. Пускай проветривается …

Да, премного благодарен … У меня, кажется, оторвалась пуговица на брюках. Надеюсь, не спадут. Вы ведь не хотите, чтобы с меня свалились брюки?

Хуй. Не сегодня. Не посреди вегасского аэропорта тяжким потным утром в хвосте массового сборища по Наркотикам и Психотропным препаратам.

«Когда приедет поезд на вокзал … я посмотрел в ее глаза …»

Мрачная музыка. «Легко ль сказать, легко ль сказать, когда любовь твоя напрасна …»

Бывают дни, когда все напрасно … полный облом с начала до конца; и тут уж лучше затаиться в укромном уголке и наблюдать. Можно немного подумать. Плюхнуться на дешевый деревянный стул, отгородившись от движения, и ловко сорвать крышки с пяти-восьми бутылок «Будвайзера». Выкурить пачку «Мальборо», съесть бутерброд с арахисовым маслом и, наконец, под вечер заточить пласт хорошего мескалина … потом выехать из дома на пляж. Выйти в прилив, в туман и побрести на онемевших от холода ногах в десяти метрах линии прибоя … пробираясь через стайки куликов-песочников … челночников, надпочечников . . . глупых мелких птичек, крабов и осьминогов, и кое-где поодаль за дюнами и вынесенной на берег древесиной ковыляет в одиночестве большой извращенец или заросший комиссованный бродяга.

С этими тебе не придется познакомиться, разве что совсем не повезет. Но на пляже как-то проще, чем в аэропорту Лас-Вегаса знойным суетливым утром.

Я чувствовал себя очень заметным. Амфетаминовый психоз? Параноидальная шизофрения – что это? Мой аргентинский багаж? Эта кривая размашистая походка, из-за которой меня не взяли в Центр подготовки офицеров запаса ВМС?

Точно. Капитан, этот человек никогда не сможет ходить прямо. Потому что одна нога длиннее другой …Не намного. Примерно на три восьмых дюйма, то есть на две восьмых больше, чем готов бы допустить Капитан.

Так что мы расстались. Он принял командование в Южно-Китайском Море, я стал Доктором Журналистики … и много лет спустя, убивая время этим мерзким утром в аэропорту Лас-Вегаса, я взял газету и увидел, что Капитану пришел пиздец:

Капитан корабля зарезан

туземцами после

«случайного» нападения

на Гуаме

(АОП) – На борту корабля ВМС США: «Крейзи хорс»: Тихий океан(25 сент.) – Сегодня весь экипаж этого новейшего американского авианосца численностью 3485 человек пребывает в яростном трауре, потому что пять членов экипажа, в том числе Капитан, были порезаны как ананасы на кубики в драке с героиновой полицией в нейтральном порту Гон-Си. На рассвете капеллан корабля Доктор Бло, провел на палубе напряженную погребальную службу. Хор 4-ого Флота исполнил «Блюз мальчика-с-пальчика» … а потом, когда неистово зазвонили корабельные колокола, останки пятерых поджег в бутылочной тыкве и бросил в Тихий океан офицер в балахоне, известный лишь как «Коммандер"34.

Вскоре после окончания службы члены экипажа затеяли междоусобную драку, и всякая связь с кораблем была прервана на неопределенный срок. Официальный представитель штаба 4-ого флота на Гуаме заявил, что ВМС никак не может прокомментировать ситуацию прежде, чем станут известны итоги расследования, проводимого группой гражданских специалистов под руководством бывшего окружного прокурора из Нового Орлеана Джеймса Гаррисона.

… Зачем нужны эти газеты, если им больше нечего предложить? Агню был прав. Пресса – сборище пидоров-садистов. Журналистика – не профессия и не ремесло. Это дешевая ловушка для мудаков и неудачников, фальшивая дверь на задворки жизни, грязный зассанный закоулок, заколоченный санитарным инспектором, но достаточно просторный, чтобы вставший с тротуара алкаш мог зайти и подрочить, как шимпанзе в зоопарке.

14. Прощай Лас-Вегас … “Благослови вас Господь, свиньи!”

Пока я прятался по углам в аэропорту, то заметил, что на мне до сих пор висит полицейский значок. Плоский оранжевый прямоугольник с надписью: «Рауль Дюк, следователь по особым делам, Лос-Анджелес». Я увидел его в зеркале над писсуаром.

Сорвать и выкинуть. Конференция кончилась … и она ничего не дала. Не мне, по крайней мере, и не моему адвокату – у него тоже был значок – но он был дома в Малибу, лечил свои параноидальные болячки .

Пустая трата времени, тупой проеб, дешевый предлог, придуманный – теперь это совершенно ясно – только для того, чтобы тысяча копов могла съездить на несколько дней в Лас-Вегасе за счет налогоплательщиков. Никто ничего не узнал – по крайней мере ничего нового. Кроме, пожалуй, меня … а я узнал лишь то, что Ассоциация окружных прокуроров на десять лет отстала от жестокой правды и суровых изменчивых реалий, которые они только недавно стали называть «наркокультурой» в мерзком году Господа нашего 1971-ом.

Они до сих пор выбивают из налогоплательщиков тысячи долларов, чтобы снимать фильмы об «опасностях ЛСД», в то время когда кислота, как известно всем, кроме копов, считается «Студебекером» на рынке наркотиков, где популярность психоделиков рухнула до того, что большинство оптовых торговцев больше не продают качественную кислоту или мескалин, разве что в виде одолжения особым клиентам: в основном знатокам-любителям в возрасте за тридцать – вроде меня и моего адвоката.

Нынче большой спрос на Медленные. «Красные» и «белый» – Секонал и героин – и отстойный самосад, чем только не опрысканный – от мышьяка до лошадиных транквилизаторов. В ходу сегодня то, что «ПАЖОЩ» – все, что способно закоротить мозг и вырубить его на как можно дольше. Рынок из гетто расползся по пригородам. Кто раньше сидел на «Мепротане35» теперь ширяется под кожу или в центряк … и на каждого бывшего скоростного, обретшего покой в героине, приходится 200 детишек, пересевших на иглу прямиком с Секонала. Попробовать скорость они даже не удосужились.

Стимы теперь не в моде. Метедрин на рынке образца 1971 года так же редок, как чистая кислота или ДМТ. «Расширение сознания» ушло вместе с Линдоном Джонсоном … а, транки, следует отметить в интересах истории, пришли с Никсоном.

Я дохромал до самолета без проблем, если не считать неприятных вибраций от других пассажиров … но мой мозг к тому времени был выжжен настолько, что я бы не постеснялся подняться на борт голый и покрытый сочащимися шанкрами. Чтобы не пустить меня на этот самолет, потребовалась бы чрезвычайная физическая сила. Обычная усталость стала для меня настолько неактуальной, что я уже начинал привыкать к постоянной истерии. Я чувствовал, что малейшее недоразумение между мной и стюардессой вызовет у меня либо слезы, либо вспышку гнева … и она, кажется, это почуяла, потому что обращалась со мной крайне обходительно.