Страх и ненависть в Лас-Вегасе

Хантер Стоктон Томпсон
 
Страх и ненависть в Лас-Вегасе

      Бобу Гейгеру, по причинам, которые здесь объяснять не стоит, и Бобу Дилану за песню Mister Tambourine Man.

      «Тот, кто превращается в животное, избавляется от боли быть человеком».
Доктор Сэмюэл Джонсон

 

ЧАСТЬ 1

1.

      Накрыло где-то около Барстоу, у края пустыни. Помню, как сказал что-то вроде: «У меня голова кружится, садись ты за руль». И вдруг со всех сторон послышался жуткий рев, небо заполонили какие-то огромные летучие мыши, с визгом пикировавшие и взмывавшие вокруг нашего кабриолета, который с опущенной крышей мчался в Лас-Вегас со скоростью сто шестьдесят километров в час. Раздался вопль: «О, господи! Что это за твари?!»
      Потом всё стихло. Мой адвокат сидел без рубашки и поливал грудь пивом, чтобы ускорить процесс загара. «Чего разорался?», — пробурчал он, подставив солнцу лицо в облегающих темных испанских очках. «Проехали, — ответил я. — Твоя очередь вести». Я затормозил и направил Большую Красную Акулу на обочину шоссе. Незачем рассказывать ему про мышей, подумал я, сам скоро увидит.
      Был почти полдень, а нам еще предстояло преодолеть больше сотни миль. Тяжелых миль. Очень скоро, я знал, нам обоим напрочь снесет крышу. Но возвращаться нельзя, а отдыхать некогда. Придется перетерпеть. Регистрация репортеров на феерическую мотогонку «Минт-400» уже началась, и чтобы получить свой звуконепроницаемый номер-люкс нужно добраться туда до четырех. О брони позаботился солидный спортивный журнал из Нью-Йорка, он же выдал денег, на которые мы только что взяли напрокат на Сансет-стрип этот огромный красный кабриолет «Шевроле». И, в конце концов, я — профессиональный журналист и должен подготовить репортаж, чего бы мне это не стоило.
      Редакция также выдала мне 300 долларов наличными, и почти все они были уже израсходованы на чрезвычайно опасные вещества. Наш багажник напоминал мобильный склад конфиската наркополиции. У нас было два мешка травы, семьдесят пять катышков мескалина, пять листов промокашки с мощной кислотой, полсолонки кокаина и целый арсенал разноцветных таблеток: разогнаться, притормозить, повопить и посмеяться … а еще кварта текилы, кварта рома, ящик «Бадвайзера», пинта чистого эфира и две дюжины капсул амилнитрита.
      Все это мы достали накануне, носились как угорелые по всему округу Лос-Анджелес — от Топанги до Уотса, брали всё подряд. Не то, чтоб без всего этого нам в дороге было не обойтись? просто когда начинаешь основательно запасаться наркотиками, как правило, трудно остановиться.
      Один только эфир вызывал у меня беспокойство. Нет на свете ничего беспомощнее, безответственнее и безнравственнее, чем человек в пучине эфирного делирия. А я знал, что скоро мы доберемся и до этой дряни. Пожалуй, на следующей заправке. Всё остальное мы уже опробовали, и сейчас самое время отведать эфиру. И проделать оставшиеся сто миль в безобразном судорожном оцепенении с текущими изо рта слюнями. Единственный способ сохранить бодрость под эфиром — занюхать побольше амилнитрита — но не весь сразу, а постепенно, так чтобы в Барстоу удержать внимание на дороге на скорости 140 км/ч.
      «Да, вот это я понимаю поездка», — сказал мой адвокат. Он перегнулся через сиденье и сделал погромче радио, похмыкивая в такт ритм-секции и полуподпевая-полумыча: «Одна затяжка и вперед …»
      Одна затяжка, говоришь, дурила. Погоди, увидишь сейчас этих богомерзких мышей. Я едва слышал радио. Оно валялось в углу на заднем сиденье и пыталось оттуда перекричать магнитофон, откуда на всю катушку неслась Sympathy for the Devil. Это была наша единственная плёнка, и мы её крутили по кругу, как безумный контрапункт радио. А еще чтобы поддерживать ритм. Ровная скорость бережет топливо, а тогда это почему-то казалось важным. Да, в самом деле. В таких поездках нужно следить за расходом топлива. Избегать резких ускорений, от которых кровь приливает к затылку.
      Мой адвокат заметил автостопщика гораздо раньше, чем я. «Подвезем паренька», — сказал он и, не успел я возразить, как он остановился, а эта несчастная деревенщина, разинув рот в улыбке, уже бежала к машине: «Ни фига себе! Ни разу не катался в кабриолете!»
      «Да? — сказал я. — Ну тогда, ты, наверно, готов?» Он радостно закивал, и мы рванули с места.
      «Мы твои друзья, — сказал адвокат. — Мы не такие, как все».
      Господи, да он рехнулся. «Хватит! — рявкнул я, — А то пиявок напущу». Он усмехнулся, вроде понял. К счастью, в машине стоял такой страшный шум от ветра, радио и магнитофона, что на заднем сиденье парнишка ничего не слышал. Или слышал?
      Долго ли мы еще сумеем продержаться, подумал я. Пока один из нас не сорвется и не начнет грузить беднягу? Что он тогда подумает? Ведь эта безлюдная пустыня была последним известным пристанищем «семьи» Мэнсона. Вдруг эта мрачная подробность всплывет в его памяти, когда мой адвокат заверещит, что машину атакуют летучие мыши и огромные скаты. Что ж, в таком случае нам придется отрубить ему голову и где-нибудь закопать. Отпускать ни в коем случае нельзя. Он сразу донесет на нас в местное отделение полиции, и эти захолустные фашисты затравят нас как диких зверей.
      Господи! Это я сказал или только подумал? А вдруг сказал? Меня услышали? Я глянул на адвоката, но тот с отрешенным видом следил за дорогой, управляя нашей Большой Красной Акулой на скорости под 180. С заднего сиденья звуков не доносилось.
      Может лучше поговорить с пареньком? Если я ему всё объясню, он не будет пугаться.
      Ну да, конечно. Я обернулся и одарил его лучезарной улыбкой … любуясь формой его черепа. «Вот что, — сказал я, — надо тебе кое-что уяснить».
      Он не мигая уставился на меня. И, кажется, заскрежетал зубами.
      — Ты меня слышишь?!!!! - заорал я.
      Он кивнул.
      — Хорошо, потому что я хочу, чтобы ты знал: мы направляемся в Лас-Вегас на поиски Американской мечты. — Я улыбнулся. — Поэтому мы взяли напрокат эту машину. По-другому никак. Усваиваешь?
      Он снова кивнул, но в глазах его был испуг.
      — Я хочу, чтобы ты знал всю предысторию. Потому, что это очень суровое задание, сопряженной с чрезвычайным риском для здоровья. Черт, совсем забыл про пиво! Не желаешь?
      Он помотал головой.
      — Может эфиру?
      — Что?
      — Не важно. Ближе к сути. Короче, сутки назад мы сидели в коктейль-баре «Поло» в отеле «Беверли Хиллс» — на террасе, разумеется — и вот мы сидим под пальмой, и ко мне подбегает карлик-официант с розовым телефоном и говорит: «Сэр, должно быть, этого звонка вы ждали всё это время».
      Я засмеялся, открыл банку с пивом, залив все заднее сиденье пеной, и продолжил.
      — И знаешь, он угадал! Я и в самом деле ждал звонка, но не знал только от кого. Улавливаешь?
      На лице у парня застыла маска растерянности и ужаса. Меня понесло дальше.
      — Я хочу, чтобы ты понимал, человек за рулем — это мой адвокат! А не какой-то псих, я его не на улице подобрал. Да ты взгляни на него! Он не похож на нас с тобой, верно? Это потому, что он иностранец. Самоанец, кажется. Впрочем, какая разница? У тебя нет предрассудков?
      — Нет, какой там!
      — Я так и думал. Потому что, несмотря на свою национальность, этот человек представляет для меня огромную ценность.
      Я метнул взгляд на адвоката, но он был не с нами.
      Я врезал кулаком по водительскому сиденью. «Это важно, черт подери! Это всё правда!» Машину неприятно повело в сторону, но она быстро выровнялась. «Убери свои сраные лапы с моей шеи!» — заорал адвокат. Парень, похоже, готов был выпрыгнуть из машины и пуститься наутек. Между нами поползли неприятные вибрации — но почему? Я запутался и отчаялся. Неужели в этой машине общение стало невозможным? Неужели мы опустились до уровня бессловесных тварей?
      Потому, что я рассказал правду. Самую что ни на есть. И я чувствовал, что надо непременно разъяснить ему цель нашего путешествия. Мы на самом деле не один час просидели в баре, попивая коктейли с мескалем и лакируя их пивом. Когда мне позвонили, я был готов.
      Карлик с опаской приблизился к нашему столику и вручил мне розовый телефон. Я ничего не говорил, только слушал. Потом повесил трубку и обратился к адвокату.
      — Это из редакции. Они хотят, чтобы я немедля отправлялся в Лас-Вегас и связался с португальским фотографом по фамилии Ласерда. Все подробности у него. От меня требуется только заселиться в номер, он сам меня найдет.
      Мой адвокат посидел молча, потом вдруг ожил. «Черт подери! — воскликнул он. — Я всё понял. Тут пахнет серьезными неприятностями!» Он заправил защитного цвета майку в белые шорты и заказал еще выпить. «В этом деле тебе понадобится много советов юриста, — сказал он. — И вот мой первый совет: возьми напрокат скоростную тачку с откидным верхом и вали из Лос-Анджелеса хотя бы на пару суток.? Он с грустью покачал головой,? Выходные коту под хвост, ведь, мне, разумеется, придется ехать с тобой — и нам надо вооружиться».
      — Почему бы и нет, — сказал я. — Если и браться за такое дело, то как положено. Нам понадобится приличная техника и куча наличности — хотя бы на наркотики и сверхчувствительный магнитофон, чтобы непрерывно записывать.
      — О чём репортаж?
      — «Минт-400», самая роскошная внедорожная гонка среди мотоциклов и багги в истории профессионального спорта. Фантастическое зрелище, организованное в честь какого-то толстосума по фамилии Дель Уэбб, владельца фешенебельного отеля в самом центре Лас-Вегаса … Так, по крайней мере, написано в пресс-релизе. Мой человек из Нью-Йорка мне только что его зачитал.
      — Как твой адвокат, советую тебе купить мотоцикл. Иначе как ты сможешь правильно освещать гонку?
      — Никак. Где можно достать «Винсент Блек Шэдоу»?
      — Что это?
      — Сказочный мотоцикл. У новой модели движок — две тысячи кубиков, двести лошадок на четырех тысячах оборотов, магниевая рама, два пенопластовых сиденья, полная масса — ровно двести фунтов.
      — Для нашего дела в самый раз.
      — И я о том же. На поворотах, правда, херня, зато по прямой рвёт в клочья. Обгонит Ф-111 на взлете.
      — На взлете? Сами не улетим?
      — Ни в коем разе. Позвоню в Нью-Йорк насчет денег.

2. Развод свиноматки в Беверли-Хиллс на 300 долларов

      В нью-йоркской конторе о «Винсент Блек Шэдоу» ничего не знали: меня отфутболили в лос-анджелесскую, которая на самом деле находилась в Беверли Хиллс, в нескольких кварталах от бара «Поло» — но когда я туда добрался, тётка-бухгалтер отказалась выдать мне больше трехсот наличкой. Она сказала, что понятия не имеет, кто я такой, а я к тому времени уже истекал потом. Кровь у меня слишком густая для Калифорнии: в этом климате у меня никогда не получалось объясниться по-человечески … Особенно, если пот льет градом … глаза красные и выпученные, а руки дрожат.
      Я взял 300 баксов и вышел. Адвокат ждал меня в баре за углом. «Маловато будет, — сказал он. — Нужен неограниченный кредит».
      Я заверил его, что кредит будет. «Вы самоанцы все такие, — упрекнул я его. — Никакой веры в порядочность, на которой зиждется культура белого человека. Ведь еще час назад мы сидели в тухлом кабаке без цента в кармане и планов на выходные, и тут из Нью-Йорка звонит совершенно незнакомый человек и велит мне отправляться в Лас-Вегас — на расходы плевать — потом посылает меня в какую-то контору в Беверли-Хиллс, а там еще один совершенно незнакомый человек дает мне триста баксов просто так … Вот это, друг мой, американская мечта в действии! Будет глупо затормозить в самом начале этого странного пути и так и не узнать, куда он нас заведет».
      — Точно. Так нельзя.
      — Верно. Но сначала машина. Потом кокаин. И еще магнитофон с особой музыкой и гавайские рубашки.
      Я знал: единственный способ подготовиться к такой поездке — нарядиться как павлины и, попрощавшись с разумом, совершить бросок через пустыню и сделать репортаж. Главное — не упускать из виду основную задачу. А в чем она, собственно, состоит? Никто так и разъяснил. Значит, придумаем сами. Свобода предпринимательства. Американская мечта. Горацио Элджер, обторчавшийся в Лас-Вегасе до потери рассудка. Здесь и сейчас: чистая гонзо-журналистика.
      Был еще социо-психический фактор. Всякий раз, когда жизнь усложняется и вокруг тебя начинают кружить хищные твари, единственное лекарство — заправиться губительными веществами и ломиться из Голливуда в Лас-Вегас. Обрести покой в утробе залитой солнцем пустыни. Откинуть и закрепить верх кабриолета, намазать лицо маслом для загара и выдвигаться в путь с музыкой на полную катушку и пинтой эфира — не меньше.
 
      Достать наркотики не составило труда, но раздобыть машину и магнитофон в шесть тридцать вечера в пятницу в Голливуде оказалось непросто. У меня была своя машина, но для работы в пустыне она не годилась — слишком маленькая и медленная. Мы зашли в полинезийский бар, где адвокат совершил семнадцать звонков, прежде чем ему удалось найти кабриолет с достаточно мощным мотором и подходящего цвета. Я слушал разговор.
      — Ждите. Мы приедем и всё оформим через полчаса.
      Возникла пауза, потом он взревел: «Что?! Разумеется у этого джентельмена безлимитный кредит. Да ты, блядь, соображаешь вообще, с кем разговариваешь?»
      — Не позволяй этим свиньям тебе хамить, — сказал я ему, когда он впечатал трубку в аппарат. — Теперь нам нужен магазин с лучшей аудио-техникой. Никакого хлама. Новый бельгийский «Гелиоватт»: выносной микрофон с голосовой активацией — ловить разговоры из встречных машин.
      Еще несколько звонков — и мы нашли нужную технику в магазине в километрах восьми от нас. Он уже закрывался, но продавец обещал подождать, если поторопимся. Однако мы задержались в пути, из-за аварии на бульваре Сансет: «Шевроле Стингрей» перед нами сбил пешехода. Когда мы доехали, магазин уже закрылся. За стеклянной дверью были люди, но открывать они не хотели, пока мы несколькими сильными ударами по двери не объяснили, кто мы такие.
      Наконец к двери подошли два продавца с разводными ключами, и через узкую прорезь нам удалось договориться о покупке. Потом они приоткрыли дверь, просунули магнитофон, захлопнули и заперли. «Забирайте и катитесь отсюда ко всем чертям!» — крикнул один сквозь прорезь.
      Адвокат погрозил им кулаком и прокричал: «Мы еще вернемся! Я вам как-нибудь сюда бомбу захуячу! У меня на чеке ваши фамилии! Найду, где живете, спалю дом!»
      — Вот ему будет над чем задуматься, — пробурчал он, когда мы отъезжали, — Он все равно — психопат-параноик. Таких сразу видно.
      Неувязки возникли и в автопрокате. Подписав все бумаги, я сел в машину на стоянке и, сдавая назад к заправке, чуть не потерял управление. Продавца аж затрясло.
      — Это … ребята, ну вы … с машиной поосторожней, ладно?
      — Конечно-конечно.
      — Нет, ну вы даете! Вы сейчас перемахнули через полуметровый уступ и даже не притормозили! Семьдесят на задней передаче! Вы чуть в колонку не врезались!
      — Всё обошлось. Я всегда так проверяю трансмиссию. Заднюю часть. На прочность.
      Мой адвокат тем временем перетаскивал ром и лёд из нашего «Форда Пинто» на заднее сиденье кабриолета. Продавец нервно уставился на него.
      — Ребята, вы что, пьете?
      — Я нет, — сказал я.
      — Давай заправляй, — рявкнул адвокат. — Мы чертовски торопимся. Мы едем в Лас-Вегас на гонку в пустыне.
      — Что?
      — Неважно, — сказал я. — Мы ответственные люди.
      Я дождался, пока он закрутит колпачок на бензобаке, врубил первую передачу и выкатился на дорогу.
      — Еще один беспокойный, — сказал адвокат. — Наверняка под быстрым.
      — Ага, ты бы ему транков отсыпал.
      — Такому козлу транки не помогут. Да и хрен с ним. У нас еще полно дел перед отъездом.
      — Я бы не прочь достать мантии священников. В Лас-Вегасе могут пригодиться.
      Но всё магазины одежды уже закрылись, а грабить церковь мы не отважились. «Вот еще, — сказал адвокат. — Ты кстати не забывай, что многие копы — злобные благочестивые католики. Прикинь, что эти ублюдки с нами сделают, если нас примут — бухих, гашёных, в паленых ризах? Господи, да они нас кастрируют!»
      — Ты прав. И ради бога, перестань пыхать из трубки на светофорах. Не забывай, нас видно со всех сторон.
      Он кивнул.
      — Нужен большой кальян. Поставим на сиденье, чтобы незаметно было. Кто увидит, подумает, кислородная подушка.
      Остаток ночи мы провели в сборах. А потом закинулись мескалином и пошли купаться в океане. Ближе к рассвету позавтракали в кофейне в Малибу, потом очень осторожно пересекли город и, выехав на окутанную смогом автостраду Пасадена, устремились на восток.

3. Странное лекарство в пустыне … Кризис доверия

      Меня до сих пор смутно тревожат слова нашего попутчика о том, что он «ни разу не катался в кабриолете». Этот дурень живёт в мире, где по шоссе мимо него один за другим проносятся кабриолеты, а он никогда в жизни в них не катался. Я ощутил себя королем Фаруком. У меня возникло желание заставить адвоката зарулить в ближайший аэропорт и составить простой договор о передаче машины в пользование этому несчастному дурачку: «Распишись вот здесь и тачка твоя». Отдать ему ключи, по кредитке купить билеты на реактивный самолет — например в Майами, там взять напрокат еще один красный кабриолет и, заправившись наркотиками, гнать на полной скорости по воде до самого Ки-Уэста … а там поменять машину на лодку. Главное не останавливаться.
      Но эта маниакальная затея быстро выветрилась у меня из головы. Парнишку арестуют — а это ни к чему, кроме того, у меня на машину свои планы. Я предвкушал, как буду рассекать на ней по Лас-Вегасу. Можно устроить нешуточный дрег-рейсинг на центральной улице: встать у большого светофора напротив отеля «Фламинго» и заорать: «Ну что, цыплята дрисливые! Задроты! Когда загорится зеленый, я выжму газ и всех до одного вас трусливых ушлепков уделаю нахер!»
      Точно. Бросить гадам вызов на их же территории. С визгом тормозов подкатить юзом к «зебре» — в руке бутылка рома — клаксоном глушить музыку … изрыгая бессвязные вопли … за маленькими стеклами гризерских очков в золотой оправе остекленелые глаза с огромными зрачками… по-настоящему опасный пьяница, от которого разит эфиром и веет неизлечимым психозом. Разогнать движок до жуткого дребезжащего визга … дождаться зеленого …
      Когда еще представится такая возможность? Выморозить гадов до самой селезенки. Старые слоны идут умирать в холмы; старые американцы выезжают на шоссе и мчатся на своих огромных машинах навстречу смерти.
 
      Но у нашей поездки иная цель: классическое утверждение всего правильного, истинного и порядочного, что есть в национальном характере. Грубая физическая дань уважения фантастическим возможностям, что открывает эта страна — но только тем, кто крепок духом. Мы были крепки.
      Мой адвокат, при всей своей расовой неполноценности, эту идею понимал, но нашего попутчика убедить было нелегко. Он сказал, что понял, но по его глазам я видел, что это не так. Он меня обманывал.
      Внезапно мы свернули с дороги, заскользили по гравию и остановились на обочине. Меня швырнуло о приборный щиток. Адвокат обмяк на руле. «Что такое? — закричал я. — Здесь нельзя останавливаться. Здесь летучие мыши!»
      — Сердце, — застонал адвокат. — Где лекарство?
      «А, лекарство, погоди, сейчас достану». Я полез в чемоданчик за амилами. Паренек застыл в ужасе. «Не бойся, — сказал я. — У него больное сердце — стенокардия. Но у нас есть лекарство. Ага, вот оно». Я вынул из жестяной банки четыре ампулы и две вручил адвокату. Тот немедля разломил одну под носом. Я сделал то же самое.
      Он глубоко затянулся и откинулся на сиденье, подставив лицо солнцу: «Музыку, блядь, погромче! У меня сердце как аллигатор!»
      «Громче! Чётче! Басы! Побольше басов!» — он замолотил воздух голыми руками. «Да что за херня? Что мы как старушки?» Я выкрутил громкость радио и магнитофона на полную. «Подлый адвокатишка, — сказал я. — Подбирай выражения. Ты разговариваешь с доктором журналистики!». Он истерически хохотал. «Хули мы делаем в этой пустыне? Полиция! На помощь!»
      «Ты на этого борова не смотри, — сказал я попутчику. — Он не умеет обращаться с лекарствами. Вообще-то мы оба — доктора журналистики и едем в Лас-Вегас писать главный материал о нашем поколении». И тут меня пробило на смех …
      Мой адвокат развернулся лицом к попутчику со словами: «На самом деле мы едем в Лас-Вегас завалить героинового барона по кличке Свирепый Генри. Мы с ним давно знакомы, но недавно он нас кинул. Чуешь, чем пахнет?» Я хотел его заткнуть, но нас обоих скрутило в приступе смеха. Хули мы делаем в этой пустыне, если у нас обоих больное сердце?
      «Свирепый Генри подписал себе смертный приговор! — зарычал адвокат. — Мы ему легкие вырвем!»
      «И сожрём! — выпалил я. — Ублюдок своё получит. Что творится в этой стране, если какая-та мразь безнаказанно обувает доктора журналистики?»
      Никто не ответил. Адвокат разломил вторую капсулу, а паренек пополз через заднее сиденье по багажнику. «Спасибо, что подвезли! — прокричал он, — Большое спасибо! Вы хорошие ребята! За меня не беспокойтесь!» Он спрыгнул на асфальт и побежал в сторону Бейкера. Вокруг пустыня, ни деревца.
      «Постой, — крикнул я, — Вернись за пивом». Но он, видимо, меня не слышал. Музыка играла очень громко, а он удалялся очень быстро.
 
      — Скатертью дорога, — сказал адвокат, — Мы напоролись на настоящего психа. Мальчишка заставил меня понервничать. Ты видел его глаза? — Он до сих пор смеялся. — Хорошее лекарство, ей богу!
      Я выскочил из машины и метнулся кругом к водительской двери.
      — Двигайся, я поведу. Надо валить из Калифорнии, пока он не нашёл полицейского.
      — Запарится искать, ему отсюда докуда угодно — полтораста километров.
      — Нам тоже.
      — А может развернемся и обратно в «Поло»? — сказал он. — Там нас точно искать не будут.
      Я пропустил его слова мимо ушей. «Открывай текилу», — потребовал я, перекрикивая снова поднявшийся ветер.
      Я выжал газ, и нас вынесло обратно на шоссе. Адвокат тут же склонился над картой: «Прямо по курсу Мескаль-Спрингс. Как твой адвокат, советую тебе остановиться и искупаться».
      Я покачал головой: «Надо всенепременно добраться до гостиницы «Минт» до конца регистрации журналистов. Иначе за номер придется платить».
      Он кивнул: «Но давай забьем на Американскую мечту. Великая самоанская мечта важнее». Он покопался в чемоданчике. «По-моему, пора заточить промокашку. Мескалин попался дрянь, давно отпустило, а эфирной вони я больше не выдержу».
      — А мне нравится. Давай пропитаем полотенце и положим на полу возле педали газа, чтобы испарения поднимались мне в лицо всю дорогу.
      Он завозился с магнитофоном. Радио вопило «Power to the People — Right On!» — политическая песня Джона Леннона, запоздавшая лет на десять. «Куда этот дятел лезет, — сказал адвокат, — Когда такие ушлёпки пытаются быть серьезными, они только все портят».
      «Да, кстати, если серьезно, — сказал я, — то пришло время эфира и кокаина».
      «К черту эфир, оставим на потом, пропитаем им коврик в номере. Вот, держи, твоя половинка промокашки. Только разжуй хорошенько».
      Я взял промокашку и положил её в рот. Адвокат возился с солонкой с кокаином. Открывает. Рассыпает. С воплями судорожно ловит воздух, а драгоценный белый порошок крошечным, но очень дорогим смерчем взмывает из Большой красной акулы и рассеивается по шоссе. «О Господи! — застонал он. — Ты видел, что Бог с нами только что сделал?»
      — Это не Бог! — крикнул я. — Это всё ты. Ебучий наркоагент! Я раскусил тебя с самого начала, свинья!
      — Ты смотри, — он вдруг наставил на меня здоровый «Магнум» 357 калибра, тупорылый кольт «Питон» с фасками на барабане. — В округе полно стервятников. Начисто обглодают твои кости до утра.
      — Ах ты сука. Доберемся до Лас-Вегаса, на бифштекс порублю. Что, по-твоему, сделает профсоюз наркоторговцев, когда я заявлюсь в город с самоанским агентом наркополиции?
      — Пришьют нас обоих. Свирепый Генри знает, кто я такой. Черт, я же твой адвокат, — Он залился диким смехом, — Ты обожрался кислоты, дурила. Нам чертовски повезет, если доберемся до гостиницы и заселимся прежде, чем ты превратишься в животное. Как тебе перспектива? Поселиться в вегасской гостинице под вымышленным именем с умыслом совершить мошенничество в особо крупных размерах, предварительно обожравшись кислоты? — он снова захохотал и запустил нос в солонку, выбирая туго свернутой 20-долларовой банкнотой остатки порошка.
      — Сколько у нас еще времени?
      — Где-то полчаса. Как твой адвокат, советую ехать на предельной скорости.
      Лас-Вегас уже маячил впереди. Вдали, в голубой дымке пустыни виднелась просека главной улицы, а над ней посреди кактусов торчали серые прямоугольники отелей: «Сахара», «Лендмарк, «Американа» и зловещий «Тандербёрд».
      Полчаса. Времени в обрез. Наша цель — высокая башня отеля «Минт» в центре города, а, если не успеем добраться туда до того, как потеряем всякое самообладание — тогда нам на север, в тюрьму штата в Карсон-Сити. Я был там однажды, но только чтобы взять интервью у заключенных — и возвращаться мне туда не хотелось ни при каких обстоятельствах. Так что выбора на самом деле не было: прорываться — и плевать на кислоту. Преодолеть бюрократические дебри, поставить машину в гараж, разобраться с администратором, договориться с коридорным, выписать журналистские пропуска — всё это подлог, совершенно противозаконно, мошенничество чистой воды — но, разумеется, иначе нельзя.
      «УБЕЙ ТЕЛО, И ГОЛОВА УМРЕТ»
      Запись в моем блокноте, к чему она? Может как-то связано с Джо Фрейзером? Он еще жив? Не разучился говорить? Я видел тот бой в Сиэтле — сидя в хлам на четыре ряда ниже губернатора. Очень тягостное впечатление во всех смыслах, настоящий занавес шестидесятых: Тим Лири в плену у Элдриджа Кливера в Алжире, Боб Дилан стрижет купоны в Гринвич-виллидж, обоих Кеннеди убили мутанты, Оусли в тюрьме складывает салфетки, и вот, наконец, Кассиус/Али немыслимым образом повержен с пьедестала человеком-гамбургером и стоит на пороге смерти. Джо Фрейзер, как и Никсон, одержал верх по причинам, которые люди вроде меня отказываются понимать — или хотя бы говорить о них во всеуслышание.
      … Но то была иная эпоха, что отцвела и истлела, такая далекая от грубой действительности скверного года 1971 от Рождества Христова. Многое изменилось за эти годы. Теперь я в Лас-Вегасе, пишу статью для раздела автомобильного спорта по поручению редакции глянцевого журнала, отправившей меня сюда на Большой красной акуле не пойми зачем. «Ты там сам разберешься … »
      Точно. Разберемся. Но когда мы наконец приехали в гостиницу, мой адвокат не сумел хитроумно обойти процедуру регистрации и нам пришлось стоять в очереди вместе со всеми, что в данных обстоятельствах оказалось нелёгким испытанием. Я твердил себе: «Тихо, спокойно, молчать … говорить, только когда спросят … фамилия, должность, издание … ничего лишнего, не поддаваться этому ужасному веществу, делать вид, что ничего не происходит … »
      Невозможно объяснить тот ужас, что обуял меня, когда я наконец оказался перед администратором и начал что-то бормотать. Перед каменным взглядом этой женщины рассыпались все отрепетированные фразы. «Здрасьте, … меня зовут … э … Рауль Дюк … да-да, я в списке. Бесплатный обед, окончательное просвещение, полное освещение … а что? Со мной приехал адвокат, да, конечно, я в курсе, что его в списке нет, но это наш номер, да, то есть он мой шофер. Мы приехали сюда на Красной акуле с самого Лос-Анджелеса, и сейчас время пустыни, так? Да. Посмотрите в списке. Не беспокойтесь. Какие тут расклады? Что дальше?»
      Она даже не моргнула:
      — Ваш номер еще на готов, но вас кое-кто ищет.
      — Нет! За что? Мы еще ничего не сделали!
      Ноги стали резиновыми. Вцепившись в стойку, я накренился к администратору. Она протягивала мне конверт, но я не хотел его брать. Ее лицо менялось: оно раздувалось, пульсировало … жуткая зеленая челюсть и клыки наружу — мурена! Смертельный яд! Я отскочил и врезался в адвоката. Тот подхватил меня за руку и протянулся за конвертом. «Я сам разберусь, — сказал он женщине-угрю. — У него больное сердце, но я запасся лекарствами. Меня зовут доктор Гонзо. Приготовьте наш номер поскорее. Мы будем в баре».
      Она пожала плечами, а он повел меня прочь. В полном городе буйнопомешанных кислотного торчка никто даже не замечает. Протолкавшись через многолюдный вестибюль, мы нашли два стула у барной стойки. Адвокат заказал две «кубы либре» с пивом и мескалем, потом вскрыл конверт. «Кто такой Ласерда? — спросил он. — Он ждёт нас в номере на двенадцатом этаже».
      Я не мог вспомнить. Ласерда? Знакомое имя, но я не мог сосредоточиться. Жуткие вещи происходили вокруг нас. Рядом со мной женщине в шею вгрызалась какая-то рептилия, ковер — пропитанная кровью губка, ходить невозможно, провалишься. «Закажи туфли для гольфа, — прошептал я. — Иначе живыми нам отсюда не выбраться. Видишь, ящеры запросто шастают по этой грязи — потому, что у них на ногах когти».
      «Ящеры, говоришь? Ты просто не видел еще, что творится в лифтах», — он снял свои бразильские очки и я заметил, что он плакал. «Я только что поднимался наверх к этому Ласерде, — продолжил он. — Сказал ему, что нам известно, кто он такой. Он говорит, он фотограф, но когда я упомянул Свирепого Генри — тут он и спалился, сел на измену. Я по глазам понял. Он знает, что мы его раскусили».
      — Он знает, что у нас есть «Магнумы»?
      — Нет. Но я сказал ему, что у нас есть «Винсент Блек Шэдоу». От страха он чуть не обоссался.
      — Отлично. Но как же наш номер? И туфли? Мы сидим прямо посреди террариума! И этим ебучим тварям продают бухло! Еще чуть-чуть и нас порвут на клочки. Господи, ты на пол взгляни! Ты видел когда-нибудь столько крови? Сколько народу они уже убили? — я показал на группу у стены в другом конце комнаты; они, кажется, наблюдали за нами. — Блядь! Смотри на ту стаю! Нас засекли!
      — Это столик регистрации журналистов, — сказал он. — Там ты должен расписаться и получить на нас документы. Черт, давай наконец разберемся с делами. Иди туда, а я займусь номером.

4. Мерзкая музыка и ружейная канонада … Грубые вибрации субботним вечером в Лас-Вегасе