Боб Суэггер (№3) - Сезон охоты на людей

Вероятно, эти слова подсказала ему травка, но Донни все равно заставил себя улыбнуться. Девственниц на самом деле приносили в жертву, но вовсе не здесь. Это происходило в пятнадцати тысячах километров отсюда, на рисовых чеках, залитых бурой от буйволиного навоза водой.

– Донни, – подхватил Кроу. – Ты можешь вызвать артиллерию? Мы должны уничтожить это место, чтобы спасти его. И это, скорее всего, говорил не он сам, а травка.

– Эй, Дробовик-зулу-три, – принялся импровизировать Донни. – У меня есть для вас огневая работенка, смотрите по координатной сетке: четыре ближе к девять-шесть, шесть-пять-четыре от Альфы-семь-ноль-два-пять. Нас сильно прижали очень уж поганые парни, просим «отель „Эхо“», огонь на поражение, заранее благодарны.

– Вот это круто! – восхитился один из юнцов. – А что такое «отель „Эхо“»?

– Бризантный заряд, – объяснил Донни. – В отличие от осколочного или белого фосфора.

– Круто, как дерьмо, – воскликнул парень. Музыка известила о месте вечеринки гораздо раньше, чем поступило какое-либо визуальное подтверждение. Точно так же, как в «Ястребе и голубе», она вырывалась в ночь, тяжелый психоделический рок, заполняющий темноту и разносящийся чертовски далеко. Впрочем, то же самое он слушал и там; это было здорово. Молодые морские пехотинцы любили рок. Они непрерывно слушали его, и если бы не козни суровых сержантов, то не расставались бы с музыкой и во время патрулирования в джунглях.

– Интересно, Триг будет здесь? – спросил один из парней.

– Когда речь идет о Триге, то ничего нельзя сказать заранее, – ответил Кроу.

– Кто такой этот Триг? – снова спросил Донни.

Вечеринка вроде бы почти не отличалась от тех, на которых Донни бывал, когда учился в Аризонском университете, разве что волосы у парней были подлиннее. Мельтешили люди самого разного облика. Все выглядело точь-в-точь как в баре, только происходило в куда более тесных и душных комнатах. Воздух казался густым от сладковатого запаха травки. На стенах портреты Хо и Че. В ванной, куда Донни зашел, чтобы отлить, висел даже флаг Северного Вьетнама, хотя изготовлен он был не в Хайфоне, а в Скенектади.[9] У Донни даже мелькнула мысль незаметно поджечь его, но он решил, что это наверняка сорвет всю затею. И в конце концов, это же был всего лишь флаг.

Мужчины выглядели в основном его ровесниками, хотя попадались и немного моложе. Несколько человек средних лет слонялись по комнатам и оглядывали окружающих пристальными высокомерными взглядами, которые внушают такое почтение рядовым обывателям округа Колумбия. Судя по прическам, только он и Кроу представляли здесь морскую пехоту Соединенных Штатов, хотя Кроу вряд ли годился на должность представителя. Кстати, тот уже рассказывал кому-то знакомую историю о том, как ему чуть не удалось откосить от призыва, прикинувшись психом.

– Ну так вот, – рассказывал он, – стою я голый, а на голове у меня ковбойская шляпа. Я очень вежлив, и все остальные тоже очень вежливы со мной – поначалу. Я делаю все, чего они от меня хотят: наклоняюсь и выпрямляюсь, ношу свое нижнее белье в маленьком пакете, улыбаюсь и называю всех сэрами. Я лишь отказываюсь снимать свою ковбойскую шляпу. «Э-э, сынок, ты не мог бы снять эту шляпу?» – «Я не могу, – объясняю я. – Если я сниму ковбойскую шляпу, то умру». Понимаете, самое главное здесь – вести себя очень вежливо. Если ты начнешь психовать, то они сразу поймут, что ты косишь. Довольно скоро они собрали кучу майоров, и генералов, и полковников, и все они принялись орать на меня, требуя, чтобы я снял ковбойскую шляпу. Я стою голый в маленьком кабинетике перед всеми этими парнями и наотрез отказываюсь снять свою ковбойскую шляпу. Вот вам самый настоящий герой! Что там Джон Уэйн! Они орут, аж пена брызжет, а я так спокойненько им отвечаю: «Если я сниму свою ковбойскую шляпу, то умру».

– И тебя не забрали?

– Ну да, им это надоело, и меня вышвырнули. Потом они несколько недель возились с моими документами, а за это время мой дядя договорился с Большой шишкой о том, чтобы меня засунули в такую щель морской пехоты, из которой не выдергивают в 'Нам. Вы же понимаете, что, когда вся эта заваруха закончится, обо всех обвинениях забудут. Никому до них не будет никакого дела. Все просто-напросто спишется. Поэтому любой, кто позволит убить себя ни за что ни про что, просто слабоумный идиот. Ну скажите мне: за что погибать-то?

Хороший вопрос, подумал Донни. За что? Он попытался вспомнить ребят из своего взвода 1/3 «Браво», погибших на протяжении семи месяцев, которые он провел с ними. Это оказалось непростым делом. И потом: кого прикажете считать? Нужно ли включать в список парня, задавленного армейским грузовиком в Сайгоне? Может быть, он все равно стоял на очереди. Может быть, если бы он выбрался из Сайгона, то все равно получил бы пулю на перекрестке в Шебойгане. Нужно ли его считать? Этого Донни не знал.

Зато несомненно нужно считать того парня – как же его звали? нет, на самом деле, как его звали? – который наступил на «бетти» и был изрешечен осколками. Он первый из тех, кого помнил Донни. А сам Донни был тогда совсем лопоухим салагой. Парень просто упал навзничь. Сколько было крови! Все столпились вокруг него, хотя этого нельзя было делать, а он казался таким спокойным перед смертью. Но никто потом не зачитывал никакого неотправленного им письма к матери, в котором он рассказывал о своем славном взводе и о том, как они доблестно сражаются за демократию. Просто положили его в пластиковый мешок и оставили на месте гибели. Донни помнил его лицо, но никак не мог восстановить в памяти имя. Этакий жирный тип. Рожа как блин, маленькие глазки. У него даже не росла щетина, и ему не нужно было бриться. Как же его звали?

Во второго угодила винтовочная пуля. Он бился, вопил, стонал, и никто не мог уговорить его замолчать. Он задыхался от негодования. Это так несправедливо! Что ж, это действительно было несправедливо. Казалось, он хотел спросить своих друзей: почему меня, почему не вас? Он был стройным и поджарым парнем из Спокана. Мало разговаривал. Всегда держал винтовку в порядке. Кривоногий. А как его звали? Донни не помнил.

Были у него и еще кое-какие воспоминания, но, впрочем, ничего из ряда вон выходящего. Донни не довелось принимать участие в каких-либо крупных сражениях или в серьезных операциях с драматическими кодированными названиями, о которых в газетах сообщали на первых полосах. Главным образом ему приходилось топать пешком, постоянно опасаясь, что кто-нибудь выскочит из кустов, или ты обо что-нибудь споткнешься, или на тебя что-то свалится сверху и прибьет на месте. По большей части это было скучно, по большей части это было грязно, по большей части это было стыдно. Он не хотел возвращаться туда и знал это совершенно точно. «Дружище, если ты позволишь им послать тебя обратно сейчас, когда вся эта пакость уже близится к концу, когда подразделения то и дело возвращаются назад, потому что началось время, которое президент назвал „вьетнамизацией“, если ты сейчас позволишь себе сгинуть ни за грош, то ты просто слабоумный идиот».

Внезапно кто-то с силой толкнул его.

– Виноват, – сказал Донни, отступая в сторону.

– Так оно и есть, – с угрозой произнес незнакомый голос.

Интересно, откуда они взялись? Их было трое, и габаритами они почти не уступали ему самому. Все с длинными волосами, с яркими повязками на головах, одетые в затертые джинсы и армейские рабочие рубахи.

– Ты говнюк из морской пехоты, верно? Кадровый?

– Да, я из морской пехоты, – признался Донни. – И возможно, говнюк. Но я не кадровый.

Все трое уставились на него. Было заметно, что глаза у них мутны с перепою, но все равно они горели ненавистью. Тот, который толкнул Донни, судя по всему предводитель, сильно покачивался. В кулаке он сжимал горлышко бутылки с джином, причем явно намеревался воспользоваться ею как оружием.

– Вот из-за таких, как ты, дерьмовых вояк мой брат вернулся домой в пластиковом мешке! – выкрикнул он.

– Я очень сожалею о твоем брате, – ответил Донни.

– А этот кадровый козел получил подполковника.

– Подобные пакости случаются не так уж и редко. Какой-нибудь ловкач хочет получить еще одну нашивку и посылает своих парней на холм. Он получает нашивку, а парням достаются пластиковые мешки.

– Да, но случается это только потому, что говнюки вроде тебя это допускают, потому что в ваших долбаных душах нет ни грамма смелости, чтобы сказать Большому Брату «нет». Если бы у вас было хоть чуть-чуть мужества, то все это дело давным-давно прекратилось бы.

– А ты значит, сказал Большому Брату «нет»?

– И без этого обошелся, – с гордостью заявил парень. – Я был первогодком, и меня эти игры не касались.

Донни захотелось сказать ему, что раз уж ты согласился вписаться в классификацию, то совершенно неважно, в какой разряд попал. Все равно ты подчинялся приказам и работал на Большого Брата. Просто некоторым парням отдавали более приятные приказы, чем другим. Но в этот момент парень шагнул к нему, его лицо перекосила злобная пьяная гримаса, и он еще крепче стиснул бутылку.

– Эй, я пришел сюда не затем, чтобы драться, – негромко сказал Донни. – Я просто гулял со знакомыми парнями.

Осмотревшись вокруг, он увидел, что оказался в центре круга уставившихся на него юношей. Даже музыка умолкла, и дым, казалось, клубился не так густо. Кроу, конечно, куда-то исчез.

– Значит, ты, подонок, забрел туда, куда не следовало, – рявкнул парень и напрягся, видимо намереваясь подойти еще на шаг.

Донни лихорадочно соображал, что же ему делать: то ли постараться вырубить дурака, то ли поскорее свалить отсюда и не ввязываться в потасовку.

Но внезапно между ним и его противником втиснулась чья-то фигура.

– Остановитесь, – сказал незнакомый человек. – Братья, братья мои, не теряйте своего священного хладнокровия.

– Да ведь это же поганый... – начал было агрессор.

– Он такой же парень, как и ты, и у тебя не больше оснований обвинять его в происходящем, чем себя самого или кого-нибудь другого. Ведь все дело в системе, разве ты этого не понимаешь? Помилуй боже, неужели ты так ничего и не понял?

– Да, но ведь надо же с чего-то начать!

– Джерри, остынь. Пойди, дружище, забей, что ли, косячок с кем-нибудь. Я не допущу, чтобы трое парней набрасывались с пустыми бутылками на несчастного солдата, который забрел сюда, не желая никаких приключений.

– Триг, я...

Но этот самый Триг положил ладонь на грудь Джерри, твердо посмотрел ему прямо в глаза – в этом взгляде, казалось, было столько огня, что можно было расплавить едва ли не все, что существует на свете, – и Джерри отступил, сглотнул и посмотрел на своих приятелей.

– Хрен с ним, – сказал он после продолжительной паузы. – Но все равно мы с тобой не согласны.

С этими словами троица резко повернулась и, расталкивая присутствующих, зашагала к двери.

Неожиданно снова загремела музыка – «Satisfaction» в исполнении «Роллинг Стоунз», – и вечеринка вновь забурлила.

– Слушай, спасибо тебе, – спохватился Донни. – Мне меньше всего на свете хотелось драться.

– Пустяки, – откликнулся спаситель. – Кстати, меня зовут Триг Картер.

Он протянул Донни руку. У Трига было одно из тех удлиненных серьезных лиц, на которых кожа туго обтягивает кости, а глаза кажутся одновременно и влажными и светящимися. Он очень напоминал киношного Иисуса. В его манере смотреть на собеседника было что-то очень притягательное. Он обладал редким даром с первого взгляда вызывать симпатию.

– Рад познакомиться, – ответил Донни, удивившись, что рукопожатие такого хрупкого с виду человека оказалось очень крепким. – А я Фенн. Донни Фенн.

– Я знаю. Ты тайный герой Кроу. Настоящий головорез.

– Господи боже, я никак не гожусь в его герои. Мне нужно дослужить свой срок, а потом я навсегда уберусь отсюда в страну кактусов и индейцев-навахо.

– Я там бывал. Траурные голуби, они ведь оттуда, верно? Маленькие белые птички, которые так быстро носятся по ложбинам и кустам, что их трудно рассмотреть.

– О да, – ответил Донни. – Мы с отцом любили на них охотиться. Нужно пользоваться самой легкой дробью – восьмеркой или девяткой. И все равно попасть очень непросто. Впрочем, ты, наверное, и сам это знаешь.

– Похоже, что это и впрямь забавно, – заметил Триг. – Но я-то охочусь на них не с ружьем, а с фотоаппаратом. А потом рисую их.

– Рисуешь? – переспросил Донни. Он никогда не видел большого смысла в этом занятии.

– Ну да. Картины. Вообще-то я художник-орнитолог. Мне довелось немало поездить по миру, рисуя портреты птиц.

– Здорово! – восхитился Донни. – И за это платят?

– Кое-что. Я иллюстрировал книгу моего дяди, Роджера Прентиса Фуллера. «Птицы Северной Америки». Он зоолог из Йельского университета.

– Э-э... Пожалуй, никогда не слышал о нем.

– Когда-то он был охотником. В начале пятидесятых ездил на сафари вместе с Элмером Кейтом.

Это имя произвело на Донни впечатление. Кейт был прославленным стрелком из штата Айдахо, автором книг «Элмер Кейт и его шестизарядный револьвер» и «Элмер Кейт и большая ружейная охота».

– Вот это да! – воскликнул он. – Элмер Кейт!

– Роджер рассказывал, что Кейт был злобным крошечным человечком. Он ужасно обгорел в детстве и всю жизнь стремился отыграться за свои увечья. Они больше не общаются. Элмера интересовала только стрельба, и ничего больше. Он просто не мог увидеть никакого смысла в том, чтобы хоть как-то ограничить себя. А Роджер больше не стреляет.

– Думаю, что после 'Нама я тоже больше не буду стрелять, – сказал Донни.

– Для морского пехотинца сказано просто здорово, Донни. Кроу был прав насчет тебя. Может быть, когда закончишь службу, присоединишься к нам? – Триг улыбнулся, и его глаза вспыхнули, как у кинозвезды.

– Ну... – протянул Донни. Он представил себя борцом за мир – с длинными волосами, курящим дурь, размахивающим плакатами, распевающим «К черту все, мы не пойдем» – и рассмеялся вслух.

– Триг! Когда ты появился?

Это был Кроу со своей свитой, к которой теперь присоединилось еще несколько девчонок. Вся эта толпа каким-то образом закружилась вокруг Трига, как будто тот был средоточием поля, вроде электромагнитного. И спустя несколько секунд Триг исчез, словно смытый потоком восторженного поклонения, которого Донни никогда не понимал.

Он повернулся к стоявшей поблизости девушке.

– Эй, прошу прощения, – сказал он, – но кто все-таки такой этот Триг?

Она выпялила на него изумленные глаза, а затем возмущенно спросила:

– Слушай, парень, с какой планеты ты свалился?

С этими словами она умчалась вслед за Тригом, и в ее глазах сияла любовь.

Глава 3

– Триг Картер! – воскликнул коммандер Бонсон.

– Да, совершенно верно. Я никак не мог вспомнить фамилию, – согласился Донни, который на самом деле помнил фамилию очень хорошо, но никак не мог заставить себя произнести ее вслух. – Мне показалось, что он очень симпатичный парень.

Бонсон занимал ничем не примечательный кабинет в одной из слепленных на скорую руку во время Второй мировой войны построек, все еще сохранившихся на территории Вашингтонской верфи военно-морского флота, которая находилась в полумиле от казарм «Восемь-один». Наутро Донни под каким-то благовидным предлогом отправили туда для отчета о первом дне его шпионской охоты.

– Вы видели вместе Трига Картера и Кроу. Так?

Почему же Донни все это казалось таким гадким? Он чувствовал себя грязным, будто его кто-то подслушивал. Скосив глаза, он оглядел кабинет. Президент Никсон сурово смотрел на него со стены сверху вниз, повелевая ему выполнить свои обязанности перед Богом и страной. Диплом Нью-Гемпширского университета придавал кабинету дополнительную торжественность. Несколько парадных фотографий лейтенанта-коммандера Бонсона в обществе различных высокопоставленных чиновников придавали обстановке завершенность. Если не считать этого, в помещении не было и следа какой-либо индивидуальности или даже ощущения присутствия человека. Оно было неестественно аккуратным: даже скрепки для бумаги в небольшой пластмассовой коробочке были аккуратно сложены, а не брошены кучей.

Лейтенант-коммандер Бонсон наклонился вперед, вперившись в Донни своим темным пристальным взглядом. Это был тощий темноволосый человек с гладко выбритыми сизыми щеками. Он производил впечатление глубочайшей сосредоточенности. В нем было нечто фанатическое, казалось, что ему самое место на кафедре проповедника, откуда он гневно обличал бы мини-юбки и «Битлз».

– Да, сэр, – собравшись с духом произнес Донни. – Они оба были там. И еще около сотни народу.

– Повторите еще раз, где это было.

– На вечеринке. Э-э... С-стрит, на Холме. Адреса я не заметил.

– Три сорок пять, С, Юго-восток, – сообщил энсин Вебер.

– Вебер, вы проверили этот дом?

– Да, сэр. Там проживает некий Джеймс К. Филлипс, клерк судьи Дугласа и, согласно данным ФБР, гомосексуалист.

– Скажите, Фенн, было ли большинство присутствовавших там гомосексуалистами? Была ли это сходка гомиков?

Донни не знал, что на это сказать. Сборище было самой обычной вашингтонской вечеринкой и, вероятно, ничем не отличалось от любой другой вечеринки в Вашингтоне. Там было много молодых людей, была травка, было пиво, музыка и атмосфера веселья и надежды.

– Не могу сказать ничего определенного, сэр.

Бонсон задумчиво откинулся на спинку стула. Мысль о сборище гомосексуалистов, похоже, застряла в его мозгу, и некоторое время он не мог от нее отделаться. Но вскоре он вновь вышел на след.

– Значит, вы видели их вместе?

– Не совсем так, сэр. В одной и той же толпе. Было ясно, что они знакомы друг с другом. Но мне не показалось, что за этим знакомством стоит нечто большее.

– Кроу мог передать ему какие-нибудь сведения о дислоцировании роты?

Донни чуть не рассмеялся, но Бонсон смотрел на него таким тяжелым взглядом, что было ясно: поддаться этому порыву будет большой ошибкой.

– Я так не думаю, – сказал Донни. – Не в том смысле, что не видел. Я хочу сказать, у Кроу не может быть каких-то секретных сведений о планах действий роты. У меня, например, их не бывает. Откуда же они возьмутся у него?

На это Бонсон ничего не ответил. Он посмотрел на Вебера.

– Нам удалось подобраться вплотную, – сказал он. – Мы внедрили его в самую ячейку. Триг Картер. Подумать только!

– Запись, сэр. Может быть, мы могли бы записать его разговоры, – предложил Вебер.

«О Христос, – подумал Донни. – Мне только не хватало ходить с магнитофоном, прилепленным к животу скотчем».

– Нет, не имеет смысла, если мы не сможем сделать все это быстро. А он всегда очень подвижен, легок на ногу. Мы не сможем сделать запись, по крайней мере при этих обстоятельствах.

– Это было только предложение, сэр, – сказал Вебер.

– Ну что ж, Фенн, – вновь обратился к нему Бонсон, – вы взяли прекрасный старт. Но нам слишком часто приходилось видеть, как бегуны после хорошего старта еле-еле доползают до финиша. Теперь вам надо по-настоящему поднажать. Вы должны сделать Кроу своим приятелем, своим другом, понимаете? Он уже начал доверять вам; и таким образом вы сможете разломить всю скорлупу. Триг Картер! Нет, Вебер, вы когда-нибудь слышали что-то ужаснее?

– Сэр, могу ли я спросить: кто такой Триг Картер?

– Покажите ему, Вебер.

Вебер раскрыл папку, пролистал бумаги и пододвинул несколько листов по столу к Донни. Лежавшую сверху фотографию Донни узнал сразу: он видел ее, наверное, тысячу раз, но никогда не обращал на нее особого внимания. Она висела на стене в казарме, где он жил во время войны, рядом с еще несколькими впечатляющими картинками.

Это была обложка номера журнала «Тайм», вышедшего в конце горячего лета 1968 года: Чикаго, «зверства полиции» вечером последнего дня Национального съезда демократической партии. И на этой фотографии крупным планом был запечатлен Триг в рубашке с короткими рукавами и с лицом, залитым кровью, хлещущей из уродливого шрама на голове с коротко подстриженными волосами. Он сгибался под тяжестью какого-то другого парня, вытаскивая его из туманного облака слезоточивого газа подальше от расплывчатых пятен – чикагских полицейских, стрелявших во все, что можно было убить. Вид у Трига был немыслимо благородный и героический, он казался невероятно храбрым. Из зажмуренных глаз текли слезы от слезоточивого газа, он был покрыт кровью и потом, и жилы на шее вздулись от напряжения, с которым он вытаскивал потерявшего сознание окровавленного раненного мальчишку из зоны избиения. Он был очень похож на любого из дюжины тех безумно храбрых однополчан, которые на глазах у Донни тащили на себе точно такую же тяжесть, только делали это не среди копов, а под обстрелом трассирующими пулями, среди разрывов гранат и «бетти» в Дурной Земле; правда, ни один из них так и не удостоился чести попасть на обложку «Тайм».

«ДУХ СОПРОТИВЛЕНИЯ» – гласила надпись на обложке.

– Он их рыцарь Ланселот, – сказал Вебер. – Его избила в Селме государственная полиция Алабамы, он попал на обложку «Тайм» во время съезда шестьдесят восьмого года. С тех пор он оказывается повсюду, где только происходят акции движения. Один из первых уродов, помешавшихся на борьбе за мир, богатый отпрыск одного из старинных семейств Мэриленда. Только что возвратился из Англии, где Год учился рисованию в Оксфорде. Диплом Гарварда, какой-то художник, что ли?

– Художник-орнитолог. Это он мне сам сказал.

– Да. Птицы. Любит птиц. Очень странно, – заметил Бонсон.

– Очень способный юноша, – продолжал Вебер. – Но это, похоже, становится уже интересной особенностью. Кстати, в Англии тоже. Эти способные юнцы могут растолковать и объяснить все на свете. И после революции именно они окажутся элитой. Так или иначе, он один из вождей Народной коалиции за мир и справедливость, своего рода проповедник, кочующий посол и организатор. Живет здесь, в округе Колумбия, но работает, скитаясь по университетским городкам, всегда отправляется туда, где намечаются какие-то акции. ФБР следит за ним уже несколько лет. Именно таким должен быть человек, который задурил голову Кроу и сделал из него шпиона. Он подходит просто идеально. Несомненно, он тот, кого мы ищем. Фенн, по-моему, высказаться яснее, чем я это сделал, просто невозможно. У вас меньше двух недель до тех пор, пока не начнется весь этот бардак с первомайскими демонстрациями. На Кроу будут нажимать, требуя от него сведений о развертывании ваших подразделений. Картер не слезет с него, пока не получит результатов. Вы должны самым тщательным образом следить за ними. Если вам не удастся сделать звукозапись или фотографии, то вам, скорее всего, придется свидетельствовать против них в открытом суде.

Донни почувствовал, как к горлу подкатывает тяжелый плотный ком. Перед его мысленным взором невольно возникла картина: он стоит на свидетельском месте и собственными руками надевает петлю на шею несчастному Кроу. От этого его затошнило.

– Я знаю, что из вас получится прекрасный свидетель, – продолжал Бонсон. – Так что начинайте тренировать свою память: запоминайте подробности, события, хронологию. Имеет смысл вести кодированный дневник, чтобы вы смогли лучше припомнить все происходившее. Точно запоминайте высказывания. Возьмите в обыкновение следить за временем, каждые несколько минут смотрите на часы. Если вы не хотите вести записи, то делайте это мысленно, так как это поможет вам упорядочить то, что вы запоминаете. Вы понимаете, что это очень важное дело?

– Э-э...

– Сомнения? Я, кажется, вижу у вас сомнения? Вы не имеет права сомневаться! – Бонсон наклонился вперед и придвигался до тех пор, пока его худое лицо не заполнило собой весь мир. – Точно так же, как не может быть сомневающихся в стрелковом взводе, их не может быть и в контрразведывательной работе. Вы должны входить в команду, работать вместе с командой, быть единым с командой. Сомнения подрывают вашу дисциплину, затуманивают ваш разум, портят вашу память, Фенн. Никаких сомнений. Я требую, чтобы вы неукоснительно следовали этому совету.

– Да, сэр, – ответил Донни. Он люто ненавидел себя и ощущал, как на его молодые сильные плечи наваливается невыносимая тяжесть всемирной тоски.

* * *

На занятиях по подавлению массовых беспорядков, проводившихся около полудня, Кроу был как никогда плох.

– Донни, сегодня так жарко! Ну зачем эти противогазы! Разве мы не можем понарошку сделать вид, будто надели их?

– Кроу, если придется делать это по-настоящему, то ты будешь мечтать о том, как бы поскорее надеть противогаз, потому что слезоточивый газ за считанные секунды превратит тебя в рыдающего младенца. Надень маску, как и все остальные.

Ругаясь шепотом, Кроу натянул противогаз и криво напялил поверх него килограммовый стальной шлем в камуфляжном чехле.

– Взвод, слушай мою команду! Стано-о-вись! – рявкнул Донни, внимательно наблюдая, как его похоронная команда, к которой на сегодняшние учения по технике подавления народных волнений присоединили еще немало народу из той же роты «Браво», выстроилась в шеренгу.

Солдаты походили на армию насекомых: глаза у всех были скрыты за пластмассовыми линзами, а вместо ртов торчали похожие на мандибулы[10] отвратительные противогазовые коробки, отчего головы становились точь-в-точь как у каких-то жуков; поверх серо-зеленой формы все были навьючены амуницией 782-го комплекта, на поясах висели пистолеты, а за плечами – винтовки.

– Взвод... штыки... примкнуть!

И приклады, как один, стукнули в землю, с лезвий штык-ножей слетели ножны, руки отработанным механическим движением взлетели вверх, дружно клацнули замки, закрепившие штыки на дулах винтовок. Все штыки, кроме одного.

Штык Кроу валялся в стороне. Он уронил его.

– Кроу, ты что, совсем идиот? Ну-ка, исполни мне полсотни самых лучших отжиманий!

Из-под маски Кроу не было слышно ни звука, но вся его фигура прямо-таки излучала негодование. Положив на землю винтовку, он начал отжиматься.

– Вольно! – скомандовал Донни.

Солдаты расслабились.

– Раз, капрал, два, капрал, три, капрал, – глухо забубнил Кроу из-под маски.

Донни дал ему досчитать до пятнадцати, а затем смилостивился:

– Ладно, Кроу. Живо в строй. Попробуем еще раз. Кроу метнул в него сердитый взгляд, поправил снаряжение и вернулся в шеренгу.

Донни снова и снова заставлял команду выполнять все положенные упражнения. День был очень жарким, но настроение у него было настолько гнусным, что он не жалел людей: выстраивал их в цепь, заставлял совершать фланговые перебежки с перестроением на ходу в клин (таким образом полагалось рассекать группы бунтовщиков), следил, чтобы все двигались в ногу единой группой, резко поворачивал отряд направо и налево, снова и снова заставлял людей отмыкать и примыкать штыки.

Он гонял солдат без перерыва, пока их рубахи не потемнели от пота. В конце концов к нему подошел взводный сержант.

– Ладно, капрал, – сказал он. – Можешь дать им передохнуть.

– Есть, сержант! – оглушительно выкрикнул Донни, так что даже сержант Рей Кейз, суровый служака из кадровых, но в общем-то вполне приличный парень, удивленно взглянул на него. – Разойдись! Можете курить, у кого есть. У кого нет – стрельните. А кому уже никто не дает, могут выйти в город и купить.

Сам Донни, вместо того чтобы, как обычно, присоединиться к обозленным потным солдатам, не спеша направился под стену казармы, в тень, решив, что никто ему не нужен. Пусть себе брюзжат.

Однако вскоре Кроу тоже отделился от остальных и нагнал его. Он держался довольно панибратски, что немало раздражало Донни, хотя он и старался этого не показать.

– Послушай, дружище, ну ты и заставил меня попотеть.

– Кроу, я заставил попотеть взвод, а не тебя. Возможно, нам уже в следующий уик-энд придется заниматься всей этой мерзостью по-настоящему.

– Проклятье, да ведь ни один из этих парней не пойдет со штыком на кучку мальцов с цветами в волосах и девчонок, хвастающих своими титьками. Мы наверняка будем торчать в казармах или же просидим целую ночь, а то и сутки в каком-нибудь поганом душном доме. Как ты думаешь, это снова будет Казначейство?

Донни помедлил, чтобы дать вопросу отложиться в памяти, и лишь после этого ответил:

– Кроу, я не знаю. Я просто иду туда, куда мне прикажут.

– Донни, знаешь, что мне сказал Триг? Они даже не станут входить в округ Колумбия. Весь шум будет около Пентагона. Так что со всем этим придется разбираться армии. Мы даже не выйдем из казарм.

– Ну, раз ты так говоришь...

– Я думал, что мы...

– Кроу, мне очень понравился вчерашний вечер. Но здесь, когда светит солнце, я все еще остаюсь капралом и командиром отделения, а ты – рядовым первого класса, так что тебе все равно приходится играть по моим правилам. Никогда больше не называй меня Донни в присутствии других, пока идут занятия, ладно?

– Ладно, ладно, извини. Но так или иначе, кое-кто из нас собирается вечером к Тригу. Я подумал, что ты, может быть, тоже захочешь пойти. Ведь ты же сам сказал, что он интересный парень.

– Вполне приличный для пацифиста.

– Триг не такой, как все. Его избивали в Селме, он показал себя героем из героев в Чикаго. Слушай, дружище, говорят, что он двадцать пять раз кидался в самую схватку и вытаскивал мальчишек прямо из-под носа этих свиней. Он спас много жизней.

– Я не знал об этом, – неискренне ответил Донни.

– Все будет отлично. Тебе, капрал, нужно немного расслабиться.

Донни втайне надеялся, что этого приглашения не последует. Это было частью смутно складывающегося у него в голове плана: просто-напросто дать своему секретному заданию провалиться самому собой, погрязнув в массе ошибок и упущенных возможностей. Но сейчас ему, против его воли, подвернулся большой и волосатый шанс выполнить работу.

* * *

Триг, как оказалось, жил в начале Висконсин-авеню, за самым Джорджтауном, в террасном доме,[11] столь же обшарпанном, как и его многочисленные соседи.