Красные шатры (№3) - Песнь ножен

— Хорошо… отлично! — сказал By, в свою очередь, принимаясь седлать лошадь. — Итак, теперь у тебя есть имя. Валехор. Ты хочешь, чтобы мы называли тебя именно так?

Солдат подумал немного, а затем отозвался:

— Нет. В этом мире я известен как Солдат. — Он усмехнулся. — Это имя овеяно славой. Валехор же здесь — никто, а я пока что не собираюсь скрываться и быть никем. Солдата уважают…

— … страшатся и ненавидят, — вставил ворон.

— Во всех семи королевствах, — закончил Солдат, пропустив слова птицы мимо ушей. — Пока ИксонноксИ не воцарился на троне Короля магов, а Зэмерканд не избавился от Гумбольда, я должен сохранить свой авторитет и власть. А их дает мое имя.

Ворон вскоре улетел. Двое товарищей остались завершать сборы. Затем они отправились в обратный путь, к развилке дорог. Одна из них вела в Зэмерканд, Другая — в Фальюм.

По пути ножны, еще не завершившие песню, продолжили рассказ о жизни рыцаря Валехора. Во время одной из битв, происходивших в его родном мире, рыцарь перенесся сюда. Здесь он очнулся на теплом склоне холма, убил змею, напавшую на ворона, и встретил охотницу, которой предстояло стать его женой.

Эта жуткая схватка продолжается по сей день, — так пели ножны. — Люди по-прежнему сражаются на болотистом вересковье.

…На одной стороне бился Валехор, а на другой — рыцарь Драммонд, убивший короля и ставший правителем. Теперь он мог распоряжаться огромной армией. С этой ратью узурпатор пошел против рыцаря Валехора, и армии встретились на вересковой пустоши. Битва была в самом разгаре, когда два предводителя, живущие под сенью проклятия, скрестили мечи. Стоило непримиримым противникам сойтись в поединке, как наложенные на них заклинания сработали, и они оказались в ином мире. Здесь каждый пошел своим путем; враги долго жили, не подозревая о присутствии друг друга.

Драммонда выкинуло на континенте Гвендоленд. Он вернул свой поименованный меч и память прежде Валехора. Сам Валехор очнулся в Гутруме и стал Солдатом, возвысился от преступника и бродяги до генерала армии наемников, не помня ни своего истинного имени, ни прошлого. Оба имели необычный опыт. Сейчас, как и в старом мире, они встали на разные стороны: Валехор поддерживал ИксонноксИ, а Драммонд — ОммуллуммО. Казалось, сама судьба предназначила Солдату встретиться со старым врагом — если они проживут достаточно долго, чтобы скрестить мечи на поле брани…

— А что же сталось с моей бедной армией? — пробурчал Солдат. — Насколько я понял, они все еще сражаются?

— Они окровавлены, но не сломлены, — пропели ножны. — Каждый день они кидаются в битву. Многие сгинули в черном болоте. Многие умерли от болезней и ран. Но на волшебном вересковье их число не уменьшается… Они бьются — как бьются и их враги. Обе армии уже устали от бесконечных сражений. Их души в плену, их тела тяжелы как свинец. Они стонут под этим бременем. Каждый вечер воины опускаются на колени вокруг сторожевых костров и молятся о прекращении битвы. Они не стареют. Не стареют и их родные. Вечность стала часом. И армии ведут сражение — ибо верят, что выжившие вернутся домой, в свои хижины и замки.

— Сражаются все эти годы? — простонал Солдат. — Как жутко! Они — словно в аду, и впереди их ждет вечность. Битва, которая не кончается никогда… Существует ли способ это прекратить?

Только вы с последним Драммондом в состоянии завершить ее.

— Но как?

Есть два пути: примирение или смерть.

— Смерть одного или обоих?

Сие неведомо.

— Тогда нам следует отринуть нашу старую вражду и стать друзьями, — горько сказал Солдат. — Это непросто, но иного выхода нет. Драммонд должен понять. У него тоже есть армия, есть друзья, которые сражаются в бесконечной битве. Ему тоже захочется положить конец этой войне, верно?

— Возможно, — отозвался By, который все слышал и был изумлен и напуган не меньше Солдата. — Будем надеяться…

Небосвод казался мирным и спокойным. Где бы ни происходили стычки между богами, колдунами и магами — небо было тем местом, где отражалось их настроение. С тех пор как магические цвета горели на небесах, эмоции несколько поутихли.

…Человек и псоглавец расстались на перекрестке дорог. Солдат направился к Красным Шатрам, где его ожидала Лайана.

Принцесса стояла на вершине холма, вглядываясь в горизонт, и выехала навстречу Солдату, едва лишь его приметила. Они обнялись и поцеловались, обмениваясь фривольными шуточками, но тут идиллия была прервана появлением их друзей. Явился Спэгг, обуянный восторгом, и попросил подержать Кутраму (Солдат, разумеется, не позволил). Приехала Велион и некоторые из боевых товарищей Солдата. За время его отсутствия, как доложила Велион, ничего не изменилось.

— С удовольствием передаю тебе командование, — сказала Велион по пути к шатрам. — Я не в восторге от этой обязанности.

— Не могла бы ты пригласить генерала Каффа на встречу? — спросил Солдат. — Пора начинать переговоры о мире.

— Переговоры о мире? — Велион, Лайана и все прочие были поражены. — С Гумбольдом? Уму непостижимо!

— Я понимаю ваше возмущение, но за время путешествия к Семи Пикам я многое успел обдумать. Жестокости есть предел. Разумеется, любое соглашение будет означать, что Гумбольд отправится в пожизненную ссылку…

Вечером Солдат и Лайана наконец-то остались одни.

— Что с тобой произошло, муж мой? — спросила принцесса. — Ты сильно переменился с тех пор, как уехал от нас.

— Я так же безумно люблю тебя. Здесь ничего не изменилось, — ответил Солдат.

— Я не о том. — Лайана заглянула ему в лицо. — Твои глаза по-прежнему светятся любовью. Но ты странно тих и задумчив… И эта невероятная идея о перемирии с Гумбольдом… Я не ожидала такого поворота. Что-то случилось. Дело в мече? — Она кивнула на клинок, лежащий на табурете возле кровати.

— Отчасти да. Когда я вернул меч, Синтра, мои ножны, начали петь. Ты же знаешь: раньше они пели, когда мне угрожала опасность. И я не понимал слов. Однако на этот раз все было иначе. Они пели — но, не предупреждая, а рассказывая о моей прежней жизни в старом мире…

— Хм-м… Стало быть, к тебе вернулась память? Завидую.

— Нечему завидовать. Я мог бы рассказать тебе историю твоей жизни! В ней не было ничего, кроме доброты, самопожертвования и любви. А моя история отвратительна. В родном мире я был кровожадным варваром. Я уничтожил целый род, я загнал всех в могилы. О да, они сделали то же самое с моей семьей, они убили мою молодую жену сразу после свадьбы… Но какое это имеет значение? Я мог бы примириться с ними, мог прекратить кровопролитие. Вместо этого я продолжал преследовать несчастных людей, уничтожать их без различия пола и возраста. Ах, если бы только я согласился на мир, моя жизнь была бы совершенно иной…

— А можно ли верить этой песне? В конце концов, ножны — не живое существо. Не исключено, что они просто повторяют слова, некогда вложенные в них неизвестно кем.

— Кутрама и Синтра были плотью и кровью, прежде чем стали оружием. У них есть душа — как и у нас с тобой.

— И тем не менее. Можно ли верить песне?

— Да, любовь моя. Это правда. Теперь, когда ко мне вернулась память, я сознаю, что так оно все и было. Воспоминания облекли смыслом мои сны. Да будет тебе известно, любовь моя, что я — рыцарь, прозываемый сэр Валехор. Жестокий и кровожадный человек, чья слепая ярость стала причиной войны. В прошлой жизни я был хладнокровным убийцей. На моих руках кровь Драммондов. Я вырезал под корень весь их род, и в этом мире меня преследует последний из клана… Хотя кто кого преследует? Он меня или я его? В любом случае этот человек жаждет моей смерти.

— Довольно разговоров об убийствах, любимый. Я вижу, они тебя печалят. Успокойся. Иди сюда. Сядь на эту шелковую подушку возле меня, и я положу руку на твой разгоряченный лоб. Станет легче. Вот так…

Лайана гладила его по голове, и это действительно помогало. Лихорадочное возбуждение покинуло Солдата. Он расслабился и даже выпил вина. А Лайана продолжала говорить мягким, нежным голосом:

— Сэр Валехор? Благородное имя. Гораздо благороднее, чем Драммонд. Он родом из той же страны, что и ты?

— Да. Мы были родичами. Едва ли не кузенами. Главы двух разных кланов из приграничных земель, мы не принадлежали ни той, ни другой стране. Мы были верны северному правителю, хотя и южный владыка мог призвать нас на службу, если бы начал войну. И до тех пор, пока эти короли не воевали друг с другом, мы были предоставлены сами себе. В моем мире приграничные кланы зачастую живут грабежами и набегами, как здешние люди-звери и ханнаки. Местный правитель посвятил нас обоих в рыцари — меня и главу клана Драммондов — в надежде, что мы станем более цивилизованными. Разумеется, этого не произошло. Мы просто нашли новое оправдание своим усобицам.

— Понятно. Но это все в прошлом. И ты не сможешь вернуться туда, даже если захочешь.

— Твоя правда. Теперь я стал совсем другим человеком и начал новую жизнь.

— Вот именно. А я буду называть тебя Солдатом, а не Валехором. Ибо Валехор для меня ничто, а ты — мой возлюбленный муж.

Она понимала его лучше, чем он сам, — эта женщина, принцесса из иномирья. Лучше, чем те, кто жил на его родине…

Они лежали на шелковых простынях и разговаривали до самого утра. Они не занимались любовью, ибо сейчас это было не к месту. Они говорили друг с другом и думали, как жить дальше. Да, они обнимали друг друга и держались за руки, но не более того. На рассвете они наконец-то уснули. В полдень их разбудила Велион.

Приподняв полог шатра, Велион резко проговорила:

— Пора вставать. Кафф пришел.

Солдат надел лучшие сандалии и золотой нагрудник, который ему выдали правители Карфаги в качестве символа генеральской должности. Меч, ножны и шлем, он оставил в шатре, желая продемонстрировать мирные намерения.

Кафф в сопровождении эскорта имперских гвардейцев стоял возле водосточного желоба. Лицо генерала Зэмерканда было лишено малейших эмоций, но время от времени Кафф оглядывался по сторонам, словно ожидал коварного нападения.

— Генерал Кафф! — сказал Солдат, протягивая руку. — Я рад, что ты пришел. Не надо бояться: мои воины не ударят в спину. Мы сражаемся только в открытую, и честь Красных Шатров да будет в том порукой.

— Что все это значит? — подозрительно спросил Кафф. Ястреб, вправленный в его запястье, вскрикнул и замахал крыльями. — Я тебе не доверяю.

— Что — все?

— Твое подхалимство. И обращение «генерал Кафф». И сладкозвучные речи…

— Пришло время говорить о мире, — ответил Солдат — Я устал от убийств и смертей, я готов предложить переговоры. Мы сохраним прежний статус. Карфаганцы останутся армией наемников, которые будут защищать стены Зэмерканда. Горожане откроют ворота, и осада закончится. Единственное мое условие: Гумбольд должен быть смещен. Никаких казней и арестов. Город присягнет на верность королеве Лайане и тем придворным, которых она назначит.

— И только-то? Ничего больше?

— Только одно: Гумбольд должен уйти. Мы согласны отпустить его и не преследовать. Однако мы настаиваем на том, чтобы он покинул Зэмерканд и обязался никогда не возвращаться. Кроме того, он должен дать слово, что не станет нанимать армии и присоединяться к вражеским войскам, действующим против Зэмерканда. Не знаю, много ли значит его клятва, но надеюсь, она удовлетворит моих капитанов…

Речь Солдата перебил крик с городской стены. А через секунду его подхватила охрана на сторожевых башнях Красных Шатров:

— Орда идет! Зверолюди!

Среди свит обоих генералов возникло замешательство, хотя сами предводители сохраняли спокойствие. Они были весьма и весьма опытными воинами и приучили себя не поддаваться панике. Им требовалось некоторое время, чтобы оценить ситуацию, прежде чем отдавать приказы.

Солдат заговорил первым. Он обратился к часовому на ближайшей башне:

— Они вооружены?

— Да, генерал.

— Как они несут оружие? — спросил Кафф.

Стражник сделал вид, будто не слышит вопроса, но Солдат распорядился:

— Ответь ему.

— Оружие не наготове, господин генерал… господа генералы. Они не собираются атаковать. Мечи убраны в ножны, копья повернуты остриями к земле. Они приближаются шагом, а не галопом.

— Сколько их? — спросил Солдат.

— Примерно тысяча, — отозвался человек на смотровой башне. — Возможно, чуть больше. Теперь я вижу яснее… Единственный клан. Псоглавцы.

Солдат кивнул.

— Нет повода для беспокойства. Мой друг By привел воинов своего племени. Дождемся, пока они явятся сюда, а затем ты дашь мне ответ, генерал Кафф. Сдается мне, так будет лучше. Я не знаю, зачем они пришли, но предположить могу. Ты подождешь?

— Не много ли чести для блохастого псоглавца? — Лицо Каффа окаменело. — Ты меня изумляешь, Солдат. Мы с тобой враги, верно, но у тебя нет более нетерпимого противника, нежели люди-собаки. Что ж, может, оно и к лучшему. Тебе представляется великолепный шанс уничтожить цвет их воинства прямо под стенами Зэмерканда.

Солдат пропустил его слова мимо ушей. Он отдал приказ не атаковать людей-собак и пропустить их в лагерь. Карфаганцы занервничали; несколько капитанов самолично явились к Солдату, дабы оспорить приказ, но он оставался тверд. Если бы люди-собаки собирались нападать, говорил Солдат, они явились бы большим числом и привели своих союзников-ханнаков.

— Мы примем их. — Таково было его последнее слово. Действительно, во главе воинов-псов ехал By. Он издалека прокричал приветствие и попросил встречи с главнокомандующим. Солдат пригласил его внутрь. By оставил свое войско за пределами лагеря Шатров, что несколько успокоило встревоженных капитанов.

— Ах, — сказал By, спешиваясь и пожимая руку Солдата, — извини меня за высунутый язык. Скачка была долгой.

— Дать воды?

— Нет — до тех пор, пока мои воины тоже не смогут напиться. Прежде всего, я хочу поблагодарить тебя и признать, что ты сдержал свое слово. Плотники работают на совесть, два зернохранилища скоро будут готовы. Они великолепны, каждое из них в десять раз больше обычного амбара. Мне сказали, что в стропила уже заложили ветку, как того требует гутрумская традиция. Нам прислали зерно, семена и плуги. Приехали два опытных фермера. Все хорошо, друг мой, и мы очень довольны.

— Я рад. Фермерство — не такое славное занятие, как война или охота, но в конечном итоге приносит больше удовлетворения.

Солдат распорядился, чтобы воинам-псам вынесли бурдюки с водой. К отвращению Каффа, By принялся лакать прямо из позеленевшего желоба для лошадей. Затем он оглядел присутствующих.

— Я прибыл не вовремя? — спросил он Солдата. — Или наоборот, кстати? Это посланник города?

— В какой-то мере, — пробурчал Кафф.

— Хорошо. Потому что я прибыл, дабы разрешить проблему моего друга. Генерал, — обратился он к Солдату, — ты не имеешь права войти в Зэмерканд с карфаганскими войсками и выгнать самозваного короля, однако нигде не сказано, что нельзя использовать другую армию. Мои бойцы в твоем распоряжении. Их всего одиннадцать сотен… — стражник на башне услышал эти слова и удовлетворенно кивнул, -…но ты хорошо знаешь этот город и его слабые места. Так что под твоим руководством мы сможем взломать ворота и ворваться на стены. Я велел воинам убивать только имперских гвардейцев и оставить в покое горожан. — By вздохнул. — Это будет для них непросто, ибо они привыкли грабить захваченные города, губить всех жителей, поедать младенцев, жечь библиотеки, дворцы и школы. Воинам-псам нравится хороший пожар… Тем не менее, они согласились следовать моим приказам и будут резать только тех, кто одет в мундир. Пара-другая книг может пострадать, однако по большей части город останется в целости, а население — нетронутым.

— Это необычайно щедрое предложение, Ву, — сказал Солдат. — Я тронут.

— На голову ты тронут, — проворчал Кафф. — Неужто и впрямь веришь, что эти животные сдержат слово?

— Я доверяю своему другу — и поболее, чем тебе! — рявкнул Солдат. — А теперь послушай меня: ты передашь наши условия своему королю. Он должен покинуть город нынче же ночью. Ему дозволяется взять с собой двух людей, трех лошадей и багаж. И там не должно быть украшений или драгоценностей. Только одежда, вода и еда. Если Гумбольд не уберется из Зэмерканда, утром мы начнем штурм.

Кафф кивнул, и Солдат заметил на его лице выражение замешательства. Он надеялся, что не ошибся. Солдату не хотелось атаковать город. Вдобавок он не знал, сумеет ли взять его со столь малым числом воинов. В конце концов, люди-звери и ханнаки долго осаждали Зэмерканд, так и не проломив его стен. Действительно, Солдат знал слабые места в обороне города и верил, что он — лучший командир, чем любой из зверолюдей и ханнаков. Тем не менее, задачу никоим образом нельзя было назвать легкой. Лучше, если Гумбольд уйдет сам.

Лагерь карфаганцев гудел от новостей. Люди-собаки расположились в каких-то двухстах ярдах от их собственных красных шатров. Ничего себе дела! Любопытные солдаты выходили посмотреть на противника и встречались с не менее любопытными воинами-псами. И те, и другие, разумеется, видели друг друга раньше — но только в пылу сражения, ощетинившись смертоносным железом. Теперь же непримиримые когда-то противники спокойно бродили между лагерями, глазея друг на друга.

Солдат вознамерился отвести By обратно в шатер, но тут ему в голову пришла новая мысль.

— Я бы хотел познакомить тебя со своей женой. Только прошу тебя не обижаться, если она отреагирует слишком резко…

— … Из-за моего сородича Bay, — кивнул By. — Я понимаю.

Однако принцесса ничего не помнила о том ужасном событии. Появление человека-пса стало для нее неожиданностью, не более того. Лайана приняла By без малейших признаков враждебности, предложила ему еду и питье, указала место, где он мог отдохнуть, и поблагодарила за помощь в поисках Кутрамы.

— Не стоит благодарности, — ответил By. — Мне было приятно оказать услугу. Именно услугу… то, что я делаю по собственной воле, а не по приказу хозяина — как раболепствующие шавки.

— Понимаю. Я никогда не думала об этом раньше, но вы в чем-то правы. Подобное поведение собак должно вызывать у вас презрение.

By пожал плечами:

— Они полностью собаки, мы — отчасти.

— Вы великолепно владеете нашим языком, — похвалила Лайана. — Мне казалось, что псоглавцы и вообще все зверолюди испытывают определенные трудности по этой части.

— Я путешествовал в компании вашего мужа. Освоить грамматику и набрать словарный запас — не такое уж сложное дело.

— Да конечно. Простите. Всему виной мои предубеждения. Никто из людей не сумел бы так быстро освоить чужой язык.

By пожал плечами. Весь его вид словно говорил: «Ну что ж, в некоторых сферах жизни мы вас превосходим…» By и Лайана еще немного пообщались. Затем подоспел ужин, состоящий из мяса дикой птицы, меда, вина, чая и кофе, а после By вернулся к своему клану. Солдат позволил людям-псам разбить лагерь, обеспечил их едой и питьем.

Многие карфаганцы, в особенности новоприбывшие рекруты, не могли прийти в себя от изумления. Они бродили по краю лагеря и разглядывали людей с собачьими головами, сидящих вокруг костров, натягивающих палатки и занимавшихся множеством обыкновенных, повседневных дел, привычных и для самих наемников.

Один молодой карфаганец спросил ветерана:

— А что, люди-псы и вправду едят сырое мясо?

— Едят иногда. При необходимости. Но, как правило, они его варят, жарят или тушат. Приготовленное мясо проще переварить: ведь желудки-то у них человеческие. Прежде чем ты задашь следующий вопрос, отвечу и на него: да, овощи они тоже едят. И рыбу. И птицу. И хлеб. Все те продукты, которые жрем мы с тобой. Не так уж сильно они от нас отличаются, если вдуматься…

— Но они воют! И я сам слышал, как они выли.

— Да. А еще они лают, визжат и скулят. Зато дерутся не хуже любого карфаганца, хотя и действуют несколько безрассудно. Их губит неорганизованность. У людей-псов нет никакого понятия о дисциплине… Они бросаются на врага… то есть на нас… всей ордой. До сих пор мы побеждали только благодаря талантливым командирам. Воинские навыки здесь ни при чем…

— Они так и не научились быть армией?

— Верно. А если это произойдет — боги, храните наши души!

Тем временем в городе происходили не менее важные события. Генерал Кафф обратился к имперской гвардии, пытаясь понять, насколько далеко простирается их преданность королю.

В государствах этого мира власть по большей части принадлежала королям и королевам, тиранам и деспотам. Они правили странами и определяли политику. Был один маленький остров под названием Хеллест, где народ выбирал себе короля, меняя его каждые три года. Однако столь причудливый политический строй не одобрялся нигде за пределами этого крошечного государства. В основном люди становились королями по праву рождения или же правители назначали себе преемников. Бывали плохие короли; бывали хорошие короли… Что до Гумбольда, то он, несомненно, относился к первой категории. Гумбольд злоупотреблял своей властью, издавал жестокие законы, рубил головы направо и налево, делал что хотел, не прислушиваясь к мнению горожан. Вдобавок он совершил самое отвратительное из всех преступлений, на которые только способен монарх: стремился стать земным богом.

Подобное поведение не добавляло ему популярности — в том числе и среди военных. Да, Гумбольд заботился об армии: солдаты обладали особыми привилегиями по сравнению с другими горожанами, получали большое жалованье и могли свободно кутить в кабаках и тавернах города. Однако это делал для своей армии любой правитель, и во времена прежней королевы солдаты имели то же самое. Поэтому, стоило Каффу заикнуться об изгнании узурпатора, большая часть воинов тут же ответила согласием, а остальные попросили время подумать. Никого из них не вдохновляла перспектива долгой осады, сопровождаемой голодом, эпидемиями и прочими напастями, какие обычно обрушиваются на осажденный город. Когда солдаты узнали, что наказания не последует, что единственная их задача — выгнать взашей одного-единственного выскочку, судьба Гумбольда была решена. Имперская гвардия с большим энтузиазмом отправилась во Дворец Птиц, дабы изгнать короля.

Кафф встретился с Гумбольдом в его спальне. Монарх сидел на кровати, облаченный в шелковую ночную сорочку, и сжимал в руках изукрашенный каменьями меч — символ королевской власти.

— У меня есть знак власти, — сказал он Каффу. — А ты, предатель… ты должен согнуться перед ним… согнуться передо мной.

Кафф шагнул вперед и здоровой рукой выдернул меч из пальцев старика.

— Пора отправляться в путь. Скатертью дорожка. Я мог бы пристукнуть тебя здесь и сейчас — и никто не заплакал бы. Даже эта парочка…

Кафф имел в виду двух сестер, которые делили постель с королем. Девушки быстро сообразили, куда дует ветер, а потому собрали одежку и удрали из спальни. Гумбольд стоял с разинутым ртом, созерцая их бегство. Его предали! Его предал собственный генерал и собственная армия!

— Мои друзья! — простонал он.

— Твои друзья? — выплюнул генерал. — Вернее сказать, твои прихвостни… Игра окончена. Пора убираться. Можешь взять с собой двоих слуг… — И Кафф огласил ему условия.

— Солдат убьет меня, как только я выйду за стены! — вскричал Гумбольд. — Я же обезглавил сестру его жены.

— Солдат позволит тебе уйти в целости и сохранности. Он дал слово.

— Его слово?! — запричитал король. — Да много ли оно стоит?

— Слушай, — сказал Кафф, — этот человек — мой враг. Я ненавижу его всеми фибрами души. Однако даже я признаю, что его слово — священно. Если Солдат сказал, что не причинит тебе вреда, то можешь быть в этом уверен. Что до меня… — Кафф подошел к окну и выглянул наружу, ожидая, покуда низложенный король оденется и натянет чулки. — Что до меня… я просто подожду. Наступит момент, когда Солдат допустит ошибку. В отношениях со своей женой, или с армией, или с горожанами Зэмерканда. Я буду наготове. И убью его… — Он вновь обернулся к Гумбольду. — А ты, надутый, жирный индюк, лучше подумай о себе. Солдат тебя не тронет, но помнишь близнецов — Сандо и Гидо? Они вернулись в Бхантан и снова заняли трон. Они поклялись, что отомстят тебе за причиненные обиды. На твоем месте я бы почаще оглядывался.

На следующее утро ворота Зэмерканда открылись. Гумбольд уехал верхом на осле. То было единственное средство передвижения, которое ему удалось выпросить. Он уехал один, без слуг или рабов: никто не захотел сопровождать бывшего короля. На всем пути следования по Зэмерканду — от дворца до самых ворот — толпа закидывала ненавистного тирана камнями, гнилыми фруктами и тухлыми яйцами. Когда Гумбольд вышел из города, карфаганские солдаты проводили его до самой границы Неведомых Земель. Ни Солдат, ни Лайана так и не появились. Оба они понимали, что не в силах смотреть на этого ничтожного человека, причинившего им столько боли.

Короли— близнецы города Бхантана прослышали о событиях в Зэмерканде и отправили Солдату послание, укоряя его за слишком легкую участь Гумбольда. Солдат ответил на письмо, разъяснив Сандо и Гидо причину своего поступка. Они в свою очередь пообещали, что отправят по следу Гумбольда профессиональных убийц, дабы положить конец его презренной жизни. Они не будут знать покоя, пока не получат его глаза в двух отдельных бутылках, по одному на каждую прикроватную тумбочку.

Лайана триумфально вошла в Зэмерканд, и горожане приняли ее без возражений, ибо трон принадлежал принцессе по праву. Она являлась прямой наследницей, поскольку родители Лайаны имели только двух дочерей, и обе были бездетны.

Теперь Лайана имела все, о чем мечтала. Она излечилась от безумия, избавилась от уродства. Королева была зрелой, красивой женщиной. Рядом с ней стоял Солдат — ее возлюбленный муж, благородный воин, ныне принявший титул принца-консорта.

И только одно беспокоило и тревожило Лайану: утраченная память. Не так уж приятно жить, сознавая, что твое прошлое покрыто мраком — даже если тебе рассказали о нем.

Глава третья

Лайана потеряла память в пустыне Уан-Мухуггиага, в Городе Песков. Любой человек, попавший туда, мгновенно забывал всю свою прежнюю жизнь. Из города Лайану увез принц-самодур, которого затем убили, и принцесса воссоединилась со своим мужем — Солдатом.

Много труда и выдержки потребовалось Солдату, чтобы завоевать расположение Лайаны, — ведь теперь он был для нее чужим. Однако, в конце концов, принцесса вновь полюбила мужа. Солдат и друзья Лайаны рассказали ей о прежней жизни все, что сумели вспомнить. Не умолчали они и о приступах ужасающего безумия, преследовавших принцессу. Впрочем, с потерей памяти Лайана избавилась от болезни. Принцесса знала, кто она и как жила раньше, но у нее не было собственных воспоминаний, и от того принцесса чувствовала себя ущербной.

Вернувшись в Зэмерканд, Лайана вошла во Дворец Диких Цветов. Здесь двое незнакомых людей — мужчина и женщина — кинулись к ней и разразились слезами.

— О, госпожа! О, ваше величество! — вскричал мужчина, которого именовали Офао. — Как же мы скучали! Как молились богам за ваше избавление!

Женщина — Дриссила — рыдала, приникнув к груди принцессы.

— Моя госпожа, нам сказали, что вы полностью утратили память!

— Так и есть, — отвечала Лайана, мягко отстраняясь от нее и пытаясь избежать объятий. — Я вас не знаю, сударыня… И вас тоже, — добавила она, обернувшись к Офао. — Пожалуйста, я испытываю неловкость от столь бурного проявления чувств.

Ошеломленный Офао с великим трудом совладал со своими эмоциями.

— Ну… — выдавил он. — Я прямо даже не знаю, что сказать. — И отошел в угол, явно расстроенный.

Дриссила оказалась более сдержанной и быстро справилась с собой.

— Мы понимаем, миледи. И сделаем все ради вашего блага и восстановления памяти, Я только надеюсь, что вместе с ней к вам не вернется старый недуг. Ибо если так, то лучше оставить все как есть. Скажу откровенно: эта болезнь была воистину ужасна. Вы убили двух мужей и пытались сделать то же самое с третьим.

— Я пыталась убить Солдата? — в страхе вскричала Лайана. Об этих печальных событиях ей не рассказывали.

— Много раз, ваше величество. Но он оказался покрепче, чем первые два. — В голосе Дриссилы скользнуло презрение. — Должна сказать: они не сумели достойно встретить смерть.

Лайана в ужасе закрыла лицо руками.

— О боги! Что за жутким созданием я была!…

Разговор происходил в Зеленой башне — самом любимом Лайаной месте Дворца Диких Цветов. По традиции этот дворец был отведен для принцессы. Теперь же, став королевой, Лайане надлежало перебраться во Дворец Птиц. Однако какая-то неведомая сила, странное душевное влечение позвало ее в Зеленую башню. Пусть даже она утратила память, но что-то осталось внутри нее. И это что-то привело ее в незнакомую комнату.

Вошел Солдат, преодолев неимоверное количество ступеней винтовой лестницы.

— Ах, вот ты где, любовь моя!

— Мой господин вернулся! Живой и невредимый! — Офао наконец-то увидел человека, который помнил его, и с распростертыми объятиями кинулся к Солдату. Тот опасно прищурился и вытянул вперед руку, останавливая порыв слуги.

— Не вздумай, Офао. Ты знаешь, я этого не люблю.

Офао надулся и вновь отступил назад. Он вышел на балкон и, глянув вниз, увидел под собой огромные массы народа. Они ожидали увидеть новую королеву и зашумели, когда на балконе появилась чья-то фигура. Восторженное «о-о-о» прокатилось по толпе. Некоторые зааплодировали. Офао приободрился и помахал им рукой. Несколько человек машинально махнули в ответ, а затем толпа вдруг загудела и загомонила. В воздух полетели шляпы; и женщины, и мужчины посылали в сторону башни воздушные поцелуи. Дикий восторг овладел Офао. Он готов был станцевать джигу — пока не осознал, что он здесь не один. На балкон вышли королева и принц-консорт. Приветственные крики были обращены к ним, а вовсе не к слуге. Разочарованный Офао шмыгнул обратно в комнату.