Восхождение на Эверест

И мы могли полностью наслаждаться живописными пейзажами, предаваясь своим любимым занятиям – наблюдению за птицами, сбору цветов и насекомых и приятному времяпровождению в обществе друг друга. Мне кажется, что мы еще острее ощущали очарование этих дней, предвидя наступление более суровых времен – во всяком случае так было со мной.

Наш путь шел на восток, пересекая русла рек, стекающих с водораздела Гималаев. Мы двигались по сильно расчлененной местности, спускаясь в глубокие долины, переправляясь через пенящиеся потоки, широкие и быстрые реки, подымаясь на склоны холмов. Насколько хватал глаз – везде была плодородная со множеством уютных домиков обширная страна, имевшая приветливый и гостеприимный вид. По дороге нам встречалось очень много местных жителей – девушки с большими серьгами, стеклянными украшениями на запястьях и красными бисерными ожерельями, мужчины, коротко остриженные, в грязновато-серой одежде, очень легкой – соответственно климату. На водораздельных отрогах мы вступали в зону восхитительных рододендронов – корявых деревьев, чьи цветы с высотой меняли окраску от алой до розовой, а на высоте более 3000 м. – до белой и желтой. Почва в лесах была усеяна опавшими белыми цветами магнолий, издававшими сильный запах, в изобилии росли лиловые примулы. Птицы Гималаев неизменно приводили нас в восхищение. Трудно описать великолепие этих драгоценных камней пернатого царства – нектарниц, светлоголубых мухоловок или красноголовых с зелеными спинками синиц и яркоалых так называемых «красных птиц». Сами названия этих птиц вызывают в воображении представление об экзотической и причудливой их окраске. Стобарт и Грегори все время фотографировали.

Ежедневно можно было видеть, как, выбрав выгодную позицию, они увековечивали на пленке какой-нибудь великолепный пейзаж или снимали киноаппаратом наш движущийся караван.

Мы видели как живут непальцы, их примитивный быт, тяжелую ручную обработку земли на узких террасах, высеченных в склонах гор, картофель, выращиваемый на поверхности горных отрогов, достигающих 2700 м, мелиорационные сооружения на склонах холмов, вроде тех, что воздвигаются в Англии на границе Уэльса. Очень странно выглядели стога сена, висевшие на ветвях деревьев. Продвигаясь от одного района к другому, мы наблюдали, как меняется характер жилых построек; в одной местности крыши были крыты дощечками, придавленными сверху валунами, подобно тому, как это делают во многих районах Альп; в других местах дома были крыты соломой или большими плоскими камнями. Мы купались и стирали одежду в горных потоках; вода в них была чистой и в это раннее время года еще без примеси ила, приносимого талыми водами ледника.

Во время одного из таких купаний чуть было не погиб Чарльз Эванс. Однажды утром он, Эд Хиллари и я отправились купаться на реку Ликху-Кхола. Чарльз разделся, смело окунулся в большой омут. Мы с Эдом увидели с ужасом, что он исчез под водой, затянутый водоворотом. Вскоре он вынырнул, но сразу течением его сильно ударило о скрытый под водой камень и снова затянуло в бурлящий поток. Все это произошло в мгновение ока, и мы еще только собирались броситься к нему на помощь, когда его рыжеватая голова снова вынырнула на поверхность, и он, не получив, очевидно, никаких повреждений, сумел выбраться на противоположный берег, где уже был в безопасности. Это происшествие всех нас очень взволновало, ибо он был на волосок от гибели.

По мере продвижения на восток возвышавшиеся вдали пики становились все более величественными и реальными. Помню, как на пятый день пути, постепенно поднимаясь, мы взошли на перевал, высотой около 2400 м, с которого открылся изумительный вид на север. Перед нами вздымалась мощная группа Гаури-Санкар, удивительно близкие и привлекающие своей крутизной пики, наиболее высокий из которых – Менлунгдзе – достигает более 7150 м. В течение получаса мы обсуждали самые невероятные варианты восхождения на эти вершины, заранее зная, что нам не придется подняться хотя бы на одну из них. Спустя еще несколько дней с другого гребня за высокой цепью снежных пиков мы увидели на северо-востоке Эверест, очень далекий, но безошибочно угадываемый по облачному флагу у вершины. Каждый из нас по-своему переживал этот волнующий момент, а общее возбуждение еще более усиливало это чувство; чтобы лучше видеть, несколько человек забрались на дерево. Наша походная жизнь размеренно текла по однажды заведенному распорядку. Мы поднимались в 5 час. 30 мин. утра и, выпив по чашке чая, вскоре после шести трогались в путь. Наши повара во главе с Тхондупом уходили вперед, чтобы выбрать подходящее место для завтрака. Тхондуп прекрасно умел находить себе помощников. В их число входили одна или две наши лучшие носильщицы-женщины из племени шерпа, в частности толстая, сильная и веселая девушка, которую мы прозвали «тетушкой». После двух-трех часов ходьбы мы находили красивое местечко на берегу речки и делали продолжительную остановку. Пока повар разводил огонь, варил овсяную кашу и готовил бекон и яйца, мы купались и отдыхали. Одни читали или писали, другие наблюдали за птицами, ловили бабочек и других насекомых. До места ночлега мы добирались довольно рано, и у нас оставалось достаточно времени, чтобы разбить лагерь, заняться дневниками, написать письма и обсудить дальнейшие планы.

Дневные переходы и проведенные в лагере часы досуга чудесно укрепляли наши взаимоотношения. Первые приятные впечатления перешли в прочную дружбу; мы смогли быстро оценить друг друга, сравнивая наше очень различное прошлое и разнообразные интересы, обсуждая сходные или совершенно различные эпизоды из нашей жизни – обычно из области альпинистских восхождений. Я опять занялся составлением планов и провел много часов с Эдом Хиллари и Чарльзом Эвансом (так как в наши обязанности входило, кроме других задач, планирование), обсуждая различные варианты штурма, подсчитывая нужное для этого количество грузов. Временами я мог отдохнуть и понаблюдать за своими товарищами, когда мы лежали в нашей просторной шатровой палатке.

В ней всегда собиралась небольшая компания. Она состояла обычно из Майкла Уэстмекотта, Джорджа Бенда и Тома Бурдиллона, обсуждавших какое-нибудь сверхтрудное скальное восхождение, – обычно в Северном Уэльсе. Том Стобарт рассказывал захватывающие, хотя немного фантастические случаи из охоты на диких зверей в Африке или красочно описывал жизнь на далеком юге. Джордж Лоу серьезным тоном передавал какой-нибудь из многочисленных эпизодов своей разносторонней педагогической практики; среди них не последнее место занимали рассказы о явно неравных схватках между несчастными новозеландскими учителями и их озорными и предприимчивыми учениками. Или же он состязался в остроумии с другим Джорджем и, выступая в роли клоуна, заставлял нас порой корчиться от смеха. В отличие от других Грег спокойно читал или заводил со Стобартом непонятный нам разговор о тонкостях техники фотографирования. Уилф Нойс, не менее молчаливый, чем Грег, конечно скрипел пером в углу палатки, заполняя убористым почерком страницу за страницей одного из своих многочисленных больших блокнотов. Надеюсь, что когда-нибудь нам удастся прочесть все, что он написал, сидя в этой палатке или за кустом в ожидании завтрака. Затем надо было обменяться впечатлениями о событиях дня – напримеp о бабочках, которых Майкл Уэстмекотт или я наловили или упустили, или о кузнечиках, для которых уже не было места в походной коробке Джорджа Бенда, или о птицах, которых мы заметили. Конечно, частой и возбуждающей, но никогда не надоедающей темой были разговоры о еде. Тут даже Грег вылезал из своего угла, а для Эда Хиллари эти разговоры были любимым развлечением. В любой из этих групп можно было слышать спокойный голос Чарльза Эванса, закругляющего беседу шуткой или вставляющего здравое и логичное замечание, которое он черпал из своих весьма широких познаний в различных областях. Компания была великолепная.

Узнавая ближе друг друга, мы одновременно сближались и с нашими носильщиками шерпами. В гималайских путешествиях есть одно правило, которое, видимо, доставляет взаимное удовольствие обеим сторонам: за вами ухаживает верный слуга, который подает вам чай по утрам, готовит спальный мешок, помогает нести ваши личные вещи и вообще балует своего сагиба (слово «сагиб» на языке хинди означает человека с высшим положением, оно употреблялось между нами просто в случае надобности различить члена экспедиции от носильщика шерпа). Моим личным слугой был Пемба, спокойный и дюжий парень, с более чем обычно резко выраженным монгольским типом лица; его толстые косы массивными пучками были уложены по обеим сторонам головы. Пемба пользовался репутацией одного из самых смелых среди сопровождавших нас шерпов и был очень приятным парнем. Очень скоро мы стали достаточно хорошо понимать друг друга, хотя он ни слова не знал на языке хинди, а я на наречии шерпов – единственном языке, на котором он говорил.

Друзья, помогавшие нам советами еще в Англии, внушили мне мысль о важности привыкнуть к кислородным маскам; в частности конструктор Джон Котс настойчиво подчеркивал, что только постоянная и длительная практика даст нам уверенность в успешном их применении на больших высотах. Иные сомневались, сможем ли мы вообще ими пользоваться. Поэтому мы взяли себе за правило ежедневно надевать маски и проходить в них часть пути. Одну ночь двое из нас спали в масках. Впервые надевшие эти маски были приятно удивлены, убедившись, как мало они стесняют дыхание и как мало причиняют неудобств. Нет сомнения в том, что последующее использование масок при самом восхождении стало возможным именно благодаря этим их качествам и применению их уже на ранней стадии экспедиции.

На полпути Эд Хиллари, Тенсинг и я отстали на день, чтобы увидеться со второй группой. С радостью убедившись, что у них тоже все было в порядке, мы обсудили с ними наши дальнейшие планы. У этой группы было несколько тревожных событий: ночной визит пантеры в лагерь, драка на непальских ножах «кукри», возникшая между шерпами и местными носильщиками, после которой впервые пришлось обратиться к помощи доктора Майкла Уорда. Этот последний случай был лишь одним из многочисленных недоразумений, разрешением которых приходилось заниматься Чарльзу Уайли с помощью гуркских сержантов, так как вторая партия носильщиков была менее надежной, чем первая. Участники второй группы были принесены в жертву науке, и я, признаться, был рад, что избежал этой участи. Грифф Паф подвергал их ужасной пытке под названием «испытание при максимальной нагрузке». Она заключалась в том, чтобы с предельной скоростью бежать в гору до тех пор, пока у вас чуть не лопались легкие, и затем выдыхать воздух в огромный мешок, пока он не раздуется, как воздушный шар. Мы с удовлетворением узнали, что Грифф, имевший весьма курьезный вид в пижаме, темных очках и войлочной шляпе охотника за оленями, увенчивающей яркую копну его рыжих волос, нещадно подвергал самого себя тем же мучениям, которые он причинял своим подопытным морским свинкам. Мы поспешили догнать свою группу, пока он не подверг и нас этому испытанию.

На девятый день пути мы перешли через перевал высотой в 2750 м. и вступили в район Сола-Кхумбу. Эта местность – родина наших носильщиков шерпов, и мы сразу же почувствовали перемену в характере ландшафта и облике местных жителей. Склоны гор стали более крутыми и расчлененными; возделанные участки встречались лишь изредка, а домики попадались все реже. Вначале пейзаж был более похож на альпийский, а затем стал типично гималайским. В равной мере заметная перемена наблюдалась и в облике людей. Мы увидели резко выраженный монгольский тип лица, широкого и грубоватого; одежда стала более тяжелой и нарядной. Это была страна шерпов.

До сих пор мы неуклонно двигались на восток; теперь, вскоре после пересечения последнего и самого высокого отрога высотой почти 3650 м, дорога стала спускаться все ниже и ниже в глубокое и узкое ущелье, по которому катила свои бурные и пока еще прозрачные голубовато-зеленые воды река Дуд-Коси, собирающая воды из района самого Эвереста. Отсюда, перейдя через реку по непрочному временному сооружению из бамбука, валунов и дерна, мы резко повернули на север по восточному склону ущелья, держа путь прямо на Эверест. Нам предстояло подняться еще на несколько тысяч метров, так как мы спустились до высоты почти полутора тысяч метров, а дорога, извивающаяся по глубоким ущельям в обход многочисленных непроходимых круч, представляла собой множество больших подъемов и спусков.

Мы дважды пересекали реку Дуд-Коси, слишком быструю, чтобы в ней можно было искупаться, не рискуя жизнью. Подъемы чередовались со спусками по крутым лесистым склонам гор. Рододендроны и магнолии вперемешку с гигантскими елями представляли красочный передний план местности, по которой мы двигались; ранние весенние цветы и благоухающий кустарник в цвету окаймляли дорогу. Не менее грандиозные виды открывались при взгляде вниз – туда, где, зажатая меж скалистыми тысячеметровыми склонами, еле слышно шумела река, или же вверх – на зубчатые цепи окружающих долину гребней, над которыми возвышались ледяные вершины ближайших соседей Эвереста. Приятным разнообразием в этой суровой красоте были попадавшиеся иногда небольшие площадки с несколькими домиками шерпов. Это были низкие строения из камня и прочных бревен, крытые дощечками. К ним примыкали небольшие, тщательно и умело возделываемые участки земли. Поля еще были голыми, но скоро должны были покрыться всходами картофеля, ячменя и кукурузы.

Поднявшись вверх по долине, мы увидели огромный контрфорс открытых травянистых склонов. В этом месте Дуд-Коси принимает один из значительных притоков – Бхоте-Коси. Наш путь пролегал вверх по реке Дуд-Коси, собирающей воды тающих ледников обширного горного района к западу от Эвереста, но сначала нам предстояло подняться через контрфорс, разделяющий эти две реки, чтобы добраться до Намче-Базара, главного селения района Кхумбу. Позади Намче на высоту более 5800 м. вздымается огромная колонна из серого гранита. Это Кхумбила. Мы смотрели на нее и вспоминали скальные вершины Савойи и Бергелла.

25 марта мы вышли на широкую дорогу, ведущую к Намче. По ней двигалось много веселого и ярко одетого люда; некоторые несли большие связки тонкого пергамента, изготавливаемого из древесины местного кустарника. Утро было великолепным и ясным, и мы ненадолго поднялись в сторону от дороги, чтобы взглянуть дальше вверх по Имджа-Кхола. И вдруг мы увидели там то, что ожидали увидеть, – Эверест, теперь реальный в своей близости; его массивная пирамида вздымалась над длинным заснеженным узким гребнем, соединяющим Лходзе с Нупдзе. Первое, что бросилось нам в глаза, это то, что верхние скалы Эвереста были черными, почти лишенными снега. Охваченные оптимистическим настроением, мы сначала сделали слишком поспешные выводы о том, какой будет вершина через несколько недель. Однако, трезво поразмыслив, можно было сказать, что отсутствие снега объясняется только одним: на большой высоте еще господствует яростный зимний ветер, надежно защищающий вершину от всех попыток покорения ее. Как бы там ни было, но обнаружив неожиданно для себя, что мы находимся так близко от этой грандиозной вершины, мы пришли в хорошее настроение.

Перед самым входом в селение нас приветствовала небольшая депутация родственников наших носильщиков; встречавшие ждали нас у дороги с бочкой «чанга» – молочного цвета пива, которое варится из риса, и с большим чайником тибетского чая; носик и ручка чайника были украшены цветной бумагой. Этот восхитительный прием, устроенный главным образом ради шерпов, но также и ради нас, типичен для этих дружелюбных людей.

В Намче мы с удивлением увидели небольшую радиостанцию, обслуживаемую чиновниками индийского правительства. Индийский посол в Катманду был столь любезен, что дал указание Тивари, начальнику этого поста, оказывать нам содействие в передаче срочных сообщений. Мы не раз были очень благодарны ему за эту любезность.

В последний день похода удовольствие, вернее восторг, который мы испытывали в пути с того дня, как покинули долину Непала, достиг предела. Нас опять встречала небольшая группа друзей и родственников сопровождавших нас шерпов, на этот раз из соседней деревни Кхумджунг. Больше того, из монастыря выслали пони. Животное имело несколько удрученный вид, но все же оказалось достаточно пригодным для того, чтобы подвезти меня на последних подъемах. Я не привычный наездник, но эта поездка верхом на пони вверх по хорошо утоптанной тропе при ясном, сияющем небе доставила мне истинное удовольствие. Фантастически великолепные виды пьянили меня: Тхьянгбоче, расположенный на высоте 3700 м, является, вероятно, одним из самых красивых мест в мире. Здание монастыря стоит на холме, которым оканчивается большой отрог, вытянувшийся под прямым углом к реке Имджа. Из монастыря, окруженного пристройками необычной конструкции странной средневековой архитектуры, открывается вид на самый красивый горный пейзаж, который я когда-либо видел в Гималаях или других местах. За темными елями, березами, покрытыми лишайниками, и рододендронами, которые на этой высоте уменьшились до размеров кустов, со всех сторон громоздятся громадные ледяные пики. Группа Эвереста замыкает верховья долины стеной Нупдзе высотой в 7800 м, которая обрывается вниз отвесом в 2100 м. от вершинного гребня до ледников у ее основания.

Как бы ни было грандиозно это зрелище, гигантский клык, неуклюже выступающий в долину правее и ближе этой стены, привлекал еще большее внимание. Это вершина Ама-Даблам. Вздымаясь на высоту 6800 м, она выглядит совершенно недоступной, превосходящей самые потрясающие по недоступности подъемы на Маттерхорн; ее можно сравнивать с неприступной вершиной Мустаг-Тоуэр в дальнем Каракоруме.

Прямо над отрогом, на котором стоит монастырь, к юго-востоку, возвышались два пика-близнеца, покрытые тонким слоем висячего льда. Отдельные шпили их остры, как иглы, и почти прозрачны на фоне голубого неба. Это Кангтега и Тхамсерку, еще одна пара вершин, высотой около 6700 м. К северо-западу, в верховьях реки Дуд-Коси, поднималась вершина абсолютно симметричная и прямая, как стрела, а на юго-западе виднелась Квангде – еще одна стена льда и скал, высотой более 6000 м, тянущаяся на несколько километров.

Очарованные этим удивительным зрелищем, мы молча стояли среди широкого альпийского луга, на котором мирно паслись яки. Это было идеальное место для нашего первого Базового лагеря. Жизнь была прекрасна.

Глава VII

ТРЕНИРОВКИ

В течение трех следующих дней Базовый лагерь в Тхьянгбоче представлял собой живописную и оживленную картину. Мы рассчитывали, что период между окончанием этапа подходов и началом «акклиматизации» будет спокойным. Но отдыхать пришлось очень мало: многое нужно было организовывать и планировать; кроме того, было важно ни в коем случае не сорвать выполнения других дел, от которых зависела наша готовность начать штурм Эвереста в намеченный срок – 15 мая. Таким образом, работы было по горло. Позвольте мне коротко описать эту картину, воспользовавшись записью в моем дневнике от 28 марта.

День между вчерашним прибытием второго каравана и завтрашним выходом первой из наших трех тренировочных групп выдался исключительно хлопотливым. Носильщики получили деньги и теперь уже находились на пути в свои деревни. Доставленные ими грузы были аккуратно разложены, одни по сортам, другие по цвету нашивок на тюках, означающих, где и когда их нужно вскрывать. Ящики с продуктами и кислородными баллонами составили два внушительных прямоугольных штабеля. Баллонам было отведено специальное место, обозначенное веревкой. Чтобы оградить нас от множества любопытных из числа жителей монастыря, а также от проходящих с грузами людей по близлежащей тропинке, Тенсинг обнес весь участок лагеря альпинистской веревкой.

Фото 10. Вид на Амба-Даблам с реки Имджа на подходах к Базовому лагерю.

Впервые были установлены все наши палатки – их было около двадцати – различной формы, размеров и цвета. Тут и три миниатюрные палатки, предназначенные для последнего лагеря, и палатки оранжевого цвета для Передового базового лагеря и последующего участка пути, а также палатки такого же образца, но желтого цвета для лагерей ниже Западного цирка. Тут и характерная швейцарская палатка, в которой временно помещается Тенсинг, и две большие шатровые палатки. В одной из них разместились шерпы, в другой – мы сами. Рядом с палатками раскинуты проветривающиеся спальные мешки: розовые, коричневые и оливковые. В одном из дальних концов лагеря Тхондуп соорудил из ящиков кухню, покрыв ее брезентом. У него обилие подчиненных и среди них женщины племени шерпа. Одни чистят котлы для приготовления пищи или чинят одежду, другие расчесывают и заплетают друг другу длинные черные косы.

Мы не спеша заканчиваем свой завтрак, сидя на упаковочных ящиках вокруг стола, который мы смастерили из бурдиллоновских ящиков из-под кислорода. Иней на траве таял под лучами солнца (мы находились на высоте почти 4000 м, и по ночам было холодно). Удивительно, что большинство из нас были еще более или менее чисто выбриты. Этим мы были обязаны предусмотрительности Тома Бурдиллона, который запасся несколькими специальными «стригущими» бритвами, зная, что кислородные маски, надетые на сильно обросшее лицо, дают утечку.

Затем мы всерьез принимаемся за работу. Образуется несколько небольших групп, занятых каждая своим делом. Том Бурдиллон с Майклом Уордом обучают нескольких человек обращению с кислородным аппаратом открытого типа; его ученики монтируют аппараты, чтобы совершить с ними свое первое пробное восхождение на сотню метров вверх по склону позади лагеря. Эд Хиллари в центре внимания другой группы, состоящей преимущественно из шерпов. С помощью Тенсинга, выступающего в роли переводчика, он показывает специально сконструированные Куком примусы. Джордж Бенд распаковывает портативные радиостанции. После обеда он будет обучать нас, как с ними обращаться.

На противоположном от кухни конце лагеря Майкл Уэстмекотт собрал нашу разборную лестницу и перебросил ее между двумя большими валунами. Посредине лестницы образовался сильный прогиб, вызывающий тревогу. Однако она выдерживает вес шерпов – помощников Майкла, сначала робко, а затем более уверенно переползающих по ней. В другом месте Чарльз Эванс и Уилфрид Нойс раскладывают аккуратные тюки с альпинистским снаряжением и одеждой; все это мы получим, когда наступит время. Кое-что, очевидно, уже выдано, так как попадаются участники, одетые то в светлозеленую куртку из гагачьего пуха, то в свитер бордового цвета; некоторые даже ходят по траве в кошках, привязанных для пробы к новым горным ботинкам. От группы к группе переходит со своим киноаппаратом Том Стобарт. За ним по пятам следует беззубый старик потешного вида по имени Шерап. Это здешний лама, или священник. Он уже умеет расставить треногу для Тома и даже мечтает сам снять фильм.

Все это и многие другие дела идут своим чередом, но предстоит сделать еще больше. На мне лежит обязанность бухгалтера и кассира; я должен написать сообщение для газеты «Таймс» и обдумать план наших дальнейших действий. Чарльзу Уайли и Тенсингу предстоит уйма дел. Они должны подобрать шерпов для каждой тренировочной группы, дать работу остальным, закончить подбор партий для работы на больших высотах и на ледопаде, а также сообща с Грегом, ведающим вопросами почты и координацией фотосъемки, наладить отправку почтовой корреспонденции с нарочными. Джордж Бенд должен раздать пищевые рационы всем группам, которые будут совершать акклиматизационные восхождения. Мы купили овцу, и шерпы как правоверные буддисты не хотят ее резать. По сему случаю Джордж Лоу предлагает свои услуги в качестве мясника.

Прибытие экспедиции неизбежно вызывает стечение хромых и калек, и у Майкла Уорда много пациентов. Ему приходится рвать зубы, лечить глаза, язвы, лихорадку и непонятные желудочные боли. Я должен упомянуть и о нашем физиологе Гриффе Пафе, который загромоздил свою палатку всевозможной аппаратурой и жаждет взвесить нас на больших весах, служащих для взвешивания грузов, исколоть нас иглами и прогнать вниз к тому месту, где находится старт его эксперимента по определению «максимальной нагрузки».

Во второй половине дня по приглашению монахов мы нанесли свой первый визит в монастырь. По приходе нужно было совершить простой обряд возложения шарфов на троны здравствующего ныне настоятеля монастыря – мальчика, который находился в это время в Тибете, и его покойного предшественника. Выполняя совет Тенсинга, я преподнес исполняющему обязанности настоятеля флаг нашей экспедиции. Нас быстро провели по святилищу и пригласили в верхнюю комнату, где был накрыт стол. Сидя вместе с Чарльзом Уайли и Тенсингом рядом с нашим хозяином – тучным монахом, облаченным в выцветшее красное одеяние, – я задал ему вопрос о йети, более известном нам под названием «отвратительного снежного человека». При этом вопросе старый настоятель тотчас же оживился. Взглянув через окно на луг, где стояли наши палатки, он очень красочно описал, как несколько лет тому назад, в зимнюю пору, когда земля была покрыта снегом, из окружающих зарослей появился йети. Этот зверь, передвигавшийся большими прыжками, иногда только на одних задних лапах, а иногда и на всех четырех, был ростом около полутора метров и покрыт серой шерстью. Такое описание мы уже слышали от других очевидцев. Глядя на луг и забыв о гостях, монах старался воспроизвести виденную им картину. Йети остановился почесаться и, ловко подражая ему, старик наглядно продемонстрировал, как это делал зверь, правда, дольше, чем требовалось. Затем йети подхватил комок снега, поиграл им и немного поворчал (и снова для вящей убедительности рассказчик искусно воспроизвел эти звуки). Тем временем население монастыря пришло в сильное возбуждение, и было решено прогнать непрошенного гостя. Монахи затрубили в раковины и традиционные длинные рога. Йети вперевалку затрусил в кусты[4].

Мы слушали рассказ, как завороженные, и продолжали расспросы, но стали верить несколько меньше, когда услышали другие и более обстоятельные истории, например о том, что в Тибете целое племя йети, подражавшее обычаям своих двоюродных братьев – людей, навлекло на себя их гнев и было истреблено. Дело кончилось тем, что тогдашнее правительство Тибета издало специальный указ, по которому йети ставились под защиту закона. Это любопытная история, особенно если принять во внимание предубеждение буддистов против убийства. По правде говоря, эта резня была подлым делом. Мы можем предположить, что йети, дав волю чувству юмора, зашли слишком далеко в своих шутках.

Интересно отметить, что под благотворным влиянием монахов вся долина реки Имджи превратилась в заповедник для диких зверей и птиц. Мы видели результаты этого влияния, так как вокруг лагеря неподалеку от наших палаток беззаботно паслись кастури (или кабарга), близкие к фазанам моналы и рам чикор – гигантские гималайские горные индейки.

Перед нашим уходом ко мне обратились с просьбой пожертвовать несколько тысяч рупий на починку монастырской крыши. Прежде чем дать утвердительный ответ, я заколебался, так как просидел большую часть предыдущей ночи без сна, пытаясь тщетно увязать предстоящие расходы с суммой наличных денег. Поэтому мне казалось уместным обратиться к настоятелю с встречной просьбой. Нас заинтриговали размалеванные дьявольские маски, которые мы увидели в монастыре, и я попросил, чтобы на обратном пути нам разрешили присутствовать при обрядовом танце лам. Настоятель согласился и объявил о своем намерении благословить нашу экспедицию перед выходом на Эверест.

На тренировки и подготовку к восхождению на Эверест, которую предполагалось окончить до 20 апреля, оставалось около трех недель. Напомню, что главной целью этого периода была акклиматизация – постепенное приспособление организма к возрастающей высоте. Мы намеревались также испытать кислородные аппараты обеих конструкций и освоиться с другими видами снаряжения. Выполнение программы предполагалось осуществить в два этапа, продолжительностью около восьми дней каждый, и с перерывом, во время которого мы должны были собраться в Тхьянгбоче для отдыха и перегруппировки перед новым выходом. Мы разбились на три группы, которые возглавлялись Эдом Хиллари, Чарльзом Эвансом и мной. Состав групп на втором этапе акклиматизационных восхождений, разумеется, должен был измениться. Эти группы направлялись в разные районы. Все мы с большим нетерпением ждали этого времени, надеясь доказать свою пригодность при некоторых серьезных восхождениях на вершины и перевалы в окрестностях лагеря. Кроме того, в небольших группах складываются более непосредственные и дружеские отношения.

Группа Чарльза выступала первой 29 марта. В нее, кроме самого Чарльза, входили Том Бурдиллон, Джордж Бенд и Майкл Уэстмекотт. Они брали с собой аппараты обоих типов, открытого и закрытого, поэтому программа восхождений у них была особенно насыщенной. Остальные выходили на следующий день. Все группы должны были вернуться в Базовый лагерь к 6 апреля.

Перед самым выходом первой группы Том Бурдиллон сделал очень неприятное открытие: из сорока восьми баллонов, выделенных для тренировочных восхождений, пятнадцать «выдохлись» во время транспортировки. Было совершенно ясно, что этот случай должен неизбежно сказаться на наших планах и мог серьезно их нарушить. Это были стандартные баллоны английской авиации. Они предназначались как для тренировочных восхождений, так и для штурма. Теперь мы были вынуждены либо сокращать время тренировок с кислородными приборами, либо менять план штурма. Положение могло осложниться еще больше, так как с остальными баллонами того же образца, находящимися в пути со второй партией грузов, могло произойти то же самое. Я только что получил радиограмму о том, что Джимми Робертс находится в Катманду и что, согласно плану, туда доставлена самолетом из Индии партия приборов, предназначенных для штурма. Робертс сразу же должен выйти в Тхьянгбоче. Том составил срочную телеграмму с запросом о состоянии груза Робертса и немедленно отправил ее с нарочным на радиостанцию в Намче-Базар.