Страсти по Голландии

      Михель исчезает, но в ушах Петера звучит его хриплый голос.
      ПЕСНЯ. Золотом, золотом,
      Чистым - без обмана,
      Полновесным золотом
      Набивай карманы!
      Не работай молотом,
      Плугом и лопатой!
      Кто владеет золотом,
      Тот живет богато!..
      За золотом, за золотом
      В Голландию плыви.
      Золото, золото
      Смело бери!
      Золото, золото
      Хватай, кто не дурак!
      Золото, золото
      И стоит пустяк!
      Сломя голову Петер бросается бежать, сам не зная куда.
      ЧАСТЬ ВТОРАЯ
      КАРТИНА ПЕРВАЯ
      Петер снова приходит на Еловый Бугор. Из-за большой старой ели появляется Стеклушка.
      СТЕКЛУШКА. Добрый день, Петер Мунк.
      ПЕТЕР. Ах, это вы, сударь! Решили полюбоваться моим несчастьем? Да, нечего сказать, щедро вы наградили меня! Врагу не пожелаю такого покровителя!
      СТЕКЛУШКА. Так, так! Значит, по-твоему, это я виноват во всех твоих несчастьях? А по-моему, ты сам виноват в том, что не сумел пожелать ничего путного. Ну, посуди сам: какая была польза тебе и твоей бедной матери, если ты научился выкидывать разные коленца и дрыгать ногами, как этот бездельник Вильм? Какая выгода от бессмысленной силы, при которой ум совершенно не нужен? Какой толк в деньгах, если ты оставлял их за игорным столом, как этот плут Иезекиил?
      ПЕТЕР. Ну что вы мне теперь прикажете делать? На что мне теперь лошадь и повозочка? Какой мне толк от завода и от всего вашего стекла? Ко мне сегодня утром пожаловал окружной начальник, чтобы пустить за долги с молотка все мое имущество. Право же, когда я был простым угольщиком, у меня было меньше огорчений и забот...
      СТЕКЛУШКА. Для того, чтобы стать владельцем стекольного завода, голубчик, надо, прежде всего, быть толковым человеком и знать мастерство. Я тебе и раньше говорил и теперь повторю: ума тебе не хватает, Петер Мунк! Ума и сообразительности!
      ПЕТЕР. Какого там еще ума! Однако же я сообразил, что до Елового Бугра путь ближе, чем до тюрьмы. Я нисколько не глупее всякого другого и докажу тебе это на деле, еловая шишка! Я назову свое третье желание, а ты изволь мне его исполнить, властелин лесов! Чтобы сейчас же на этом самом месте был мешок с золотом, новый дом и...
      СТЕКЛУШКА (покачав головой). Глупый, глупый Петер Мунк!
      Стеклушка исчезает. Петер перепрыгивает через канаву во владения Голландца Михеля.
      ПЕТЕР. Ну что ж, ты еще пожалеешь об этом! Я тебе докажу! (Кричит) Господин Михель! Михель Великан! Голландец Михель!
      Перед Петером появляется Голландец Михель.
      МИХЕЛЬ. Ага, пришел все-таки! Явился? А с тебя никак шкуру содрать хотели, и продать кредиторам за долги?
      ПЕТЕР. Судейские уже описали все мое имущество: дом и пристройки, завод и конюшню, лошадей и повозку. Описали стеклянную посуду, которая хранилась в кладовых и даже метлу, которой подметают двор. Ты прав, Михель, спета моя песенка.
      МИХЕЛЬ. Да полно, полно, не горюй! Ведь все твои беды, как я уже говорил, пошли от этого гордеца и ханжи. Уж если дарить, то щедрой рукой, а не как этот сквалыга. Ну что, берешь у меня золото? Пойдем-ка лучше ко мне, потолкуем. Авось и сговоримся.
      ПЕТЕР. Сговоримся? Чего же ему от меня надо? Сам ведь знает, что у меня ни гроша за душой. Работать на себя заставит, что ли?
      Михель раздвигает рукой еловые ветви, и перед Петером открывается жилище Михеля: большой стол, широкие лавки вокруг него, деревянные часы с кукушкой. Широкая занавеска закрывает заднюю часть жилища.
      МИХЕЛЬ. Чего ты там замешкался, Петер? Проходи, присаживайся, приятель. Выпьем по стакану вина, а там поглядим, столкуемся мы с тобой или нет.
      ПЕТЕР. Как это столкуемся? Разве у меня есть для вас товар?
      МИХЕЛЬ. Этот товар у тебя всегда при себе.
      Михель наливает вина себе и Петеру, и они залпом его выпивают.
      А какие бывают, Петер, красивые города, прекрасные страны, какие широкие реки, какие богатые дворцы! Скажи, хотел бы ты поездить по белу свету и посмотреть на все его диковинки?
      ПЕТЕР. Да, вот это жизнь! Повидать бы все это! А мы-то, дураки, сидим весь век на одном месте и ничего не видим, кроме елок да сосен.
      МИХЕЛЬ. Что ж, и тебе пути не заказаны. Можно и постранствовать и делом позаняться. Все можно - только бы хватило смелости, твердости, здравого смысла... Только бы не мешало глупое сердце! А как оно мешает, черт побери! Вспомни-ка, сколько раз тебе в голову приходили какие-нибудь славные затеи, а сердце вдруг дрогнет, заколотится, ты и струсишь ни с того ни с сего. А если кто-нибудь обидит тебя, да еще ни за что ни про что? Кажется, и думать не о чем, а сердце ноет, щемит... Ну вот скажи-ка мне прямо: что у тебя заболело, когда тебя вчера вечером обозвали обманщиком и вытолкали из трактира?
      ПЕТЕР. Сердце.
      МИХЕЛЬ. А когда судейские описали твой завод и дом, голова у тебя заболела, что ли? Или у тебя, может быть, заболел живот?
      ПЕТЕР. Нет, сердце.
      МИХЕЛЬ. Так. Мне вот говорил кое-кто, что ты, покуда у тебя были деньги, не жалея раздавал их всяким побирушкам да попрошайкам. Правда это?
      ПЕТЕР. Правда.
      МИХЕЛЬ. Так. А скажи мне: зачем ты это делал? Какая тебе от этого польза? Что ты получил за свои деньги?
      ПЕТЕР. Пожелания всяческих благ и доброго здоровья.
      МИХЕЛЬ. Ну и что же, ты стал от этого здоровее? Да половины этих выброшенных денег хватило бы, чтобы держать при себе хорошего врача. А это было бы гораздо полезнее для твоего здоровья, чем все пожелания, вместе взятые. Знал ты это?
      ПЕТЕР. Знал.
      МИХЕЛЬ. Что же тебя заставляло всякий раз, когда какой-нибудь грязный нищий протягивал тебе свою помятую шляпу, опускать руку в карман?
      ПЕТЕР. Сердце.
      МИХЕЛЬ. Опять-таки сердце, а не глаза, не язык, не руки и не ноги. Ты, как говорится, слишком близко все принимал к сердцу.
      ПЕТЕР. Но как же сделать, чтобы этого не было? Сердцу не прикажешь! Вот и сейчас я бы так хотел, чтобы оно перестало дрожать и болеть. А оно дрожит и болит.
      МИХЕЛЬ. Ну, еще бы! Где тебе, бедолаге, с ним справиться? Люди покрепче и те не могут совладать со всеми его прихотями и причудами. Знаешь что, братец, отдай-ка ты лучше мне эту бесполезную вещицу. Увидишь, как тебе сразу станет легко!
      ПЕТЕР. Что? Отдать вам мое сердце? Нет, нет, ни за что! Я передумал. Как мне отсюда выйти?
      МИХЕЛЬ. А что ты, собственно, так беспокоишься о своем сердце? Оно ж пустое! В нем ничего нет, кроме зависти. Ты завидуешь тем, кто живет лучше, мечтаешь о богатстве, а жалеешь о таком пустяке!
      ПЕТЕР. Но ведь тогда я же умру на месте!
      МИХЕЛЬ. Пустое! Это если бы кто-нибудь из ваших господ хирургов вздумал вынуть из тебя сердце, тогда ты бы, конечно, не прожил и минуты. Ну а я другое дело. И жив будешь, и здоров как никогда. Да вот поди сюда, погляди своими глазами... Сам увидишь и убедишься, что бояться нечего. Иди сюда, приятель, не бойся! Тут есть на что поглядеть.
      Михель отдергивает занавеску в глубине дома. Перед Петером открывается музей восковых фигур. Среди экспонатов - восковые Иезекиил, Шлюркер и Вильм. Каждый из них держит в руке банку, в которой находится слабо мерцающее сердце.
      ПЕТЕР. Иезекиил Толстый! Шлюркер Тощий! Вильм Красивый!
      МИХЕЛЬ. Их сердца составляют гордость моей коллекции. Видишь, ни одно из этих сердец не сжимается больше ни от страха, ни от огорчения, ни от дурацкого сострадания. Их бывшие хозяева избавились раз и навсегда от всяких забот, тревог, пороков сердца и прекрасно чувствуют себя, с тех пор как выселили из своей груди беспокойного жильца.
      ПЕТЕР. Да, но что же теперь у них в груди вместо сердца?
      МИХЕЛЬ. А вот что.
      Михель достает из ящика стола каменное сердце и протягивает его Петеру.
      ПЕТЕР. Это? Вот оно что! Каменное сердце? Но ведь от него, должно быть, очень холодно в груди?
      МИХЕЛЬ. Конечно, оно немного холодит, но это приятная прохлада. Да и зачем, собственно, сердце непременно должно быть горячим? Зимой, когда холодно, вишневая наливка греет куда вернее, чем самое горячее сердце. А летом, когда и без того душно и жарко, ты и не поверишь, как славно освежает такое мраморное сердечко. А главное - оно-то уж не забьется у тебя ни от страха, ни от тревоги, ни от глупой жалости. Очень удобно!
      ПЕТЕР. И это все, зачем вы меня позвали? По правде сказать, не того я ожидал от вас. Мне нужны деньги, а вы мне предлагаете камень.
      МИХЕЛЬ. Ну, я думаю, ста тысяч гульденов хватит тебе на первое время. Если сумеешь выгодно пустить их в оборот, ты можешь стать настоящим богачом!
      ПЕТЕР. Сто тысяч! Да не колотись ты так, неугомонное сердце! Скоро я навсегда распрощаюсь с тобой...
      МИХЕЛЬ. Поездишь по белу свету и посмотришь на все его диковинки, а как надоест, то осядь в здешних местах, построй себе дом, женись - любой почтенный человек в Шварцвальде с радостью отдаст за тебя свою дочь.
      ПЕТЕР. Господин Михель, я согласен на все! Давайте мне деньги и ваш камешек, а этого бестолкового колотилу можете взять себе...
      МИХЕЛЬ. Я так и знал, что ты парень с головой! Тогда не будем медлить и сразу приступим к операции. Не трусь, ничего не бойся, ты даже не почувствуешь. Закрой глаза.
      Михель вынимает из груди Петера сердце и вставляет ему камень. Живое сердце он опускает в чистую банку с прозрачной жидкостью.
      Вот и все, как видишь, ничего страшного.
      ПЕТЕР. А ты что, меня обманул? Это была шутка?
      МИХЕЛЬ. Почему шутка! Пойди, погляди.
      ПЕТЕР (читает надпись на ярлыке). Петер Мунк.
      МИХЕЛЬ. Ну как, что ты сейчас чувствуешь?
      ПЕТЕР. Вот здесь, в груди, страшный холод. Кажется, что все внутри леденеет.
      МИХЕЛЬ. Ничего, через несколько дней ты к этому привыкнешь, и уже не будешь ощущать леденящего холода.
      ПЕТЕР. А где мои сто тысяч гульденов?
      МИХЕЛЬ. Среди сокровищ "Кармильхана". И ты поможешь мне их достать, Петер. По этому случаю следует выпить. А потом... потом и делом займемся.
      Они усаживаются за стол и выпивают еще по стакану вина. Петер, уронив голову на руки, засыпает мертвым сном.
      КАРТИНА ВТОРАЯ
      И снится Петеру сон. Он и Лизбета приходят на вершину Елового Бугра. Петер ведет за собой на веревке упирающуюся корову.
      ПЕТЕР. Вот мы и пришли. Теперь дело за малым. Я убью корову, а ты поможешь мне содрать с нее шкуру.
      Петер заносит топор над головой коровы, готовясь убить животное. Лизбета, не выдержав, падает перед ним на колени.
      ЛИЗБЕТА. Ради бога, Петер! Пожалей корову! Пожалей и себя, и меня! Спаси свою душу, свою жизнь! А если ты все-таки не боишься искушать бога, то подожди до завтра и лучше принеси в жертву другое животное, чем нашу милую корову.
      ПЕТЕР. Лизбета, ты с ума сошла! Я должен пожалеть корову и умереть с голоду?
      ЛИЗБЕТА. Ты не умрешь с голоду! Пока у меня есть руки, ты не будешь голодать. С утра до ночи я буду работать, только не лишай своей души вечного блаженства, и оставь в живых нашу бедную корову!
      ПЕТЕР. Трудом своих рук ты можешь удовлетворить только наши самые жалкие потребности! Что ж, тогда возьми топор и размозжи голову мне! Я не тронусь с места, пока не добьюсь своего! Или, может быть, ты вместо меня отыщешь сокровища "Кармильхана"? Но ты можешь пресечь мою жизнь - иди, пусть я паду жертвой!
      ЛИЗБЕТА. Хорошо, Петер. Убей корову, убей меня! Мне ничего не жаль. Мне жаль лишь твою душу. Ведь жертва, которую ты хочешь принести, предназначается духу тьмы!
      ПЕТЕР. Какое мне до этого дело! Лучше мне попасть в ад, чем без конца видеть голые стены и прочую нищету!
      ЛИЗБЕТА. Ну, послушай меня хоть раз, Петер. Я не хочу, чтобы ты шел в ад. Даже если ты будешь всего-навсего ночным сторожем, будешь ходить с колотушкой и фонарем и получать всего-навсего два-три талера, я буду рада.
      ПЕТЕР. Лизбета, ты сошла с ума, и меня с ума сводишь! (Вытаскивает нож и замахивается над собой) Ну что ж, оставь себе вместо меня корову!
      ЛИЗБЕТА. Что ж ты делаешь, Петер! Ведь я люблю тебя, и всегда любила, даже теперь, когда ты стал таким, все равно я тебя люблю! Хорошо, я согласна, убей корову.
      Петер замахивается топором и с силой ударяет корову по голове. Корова с жалобным мычанием падает. Сверкает молния, и гремит гром. Петер сдирает с коровы шкуру, Лизбета помогает ему в нее завернуться.
      Могу ли я еще что-нибудь сделать для тебя, Петер?
      ПЕТЕР. Больше ничего. Уходи. А когда я получу сто тысяч гульденов, мы поженимся.
      ЛИЗБЕТА. Да хранит тебя бог. И да простит тебя, как прощаю я.
      Лизбета уходит. В лесу начинается буря. Воет ветер, качаются ели и сосны. На макушку одной из елей усаживается неизвестно откуда взявшийся ворон.
      ВОРОН. Кар! Кар-р! Кар-р-р - миль - хан!
      Слышится затихающий шум морского прибоя, к которому примешивается торжественная музыка, напоминающая церковное пение. К Петеру приближается процессия людей, с одежды которых струится вода. Это все те, кто был на "Кармильхане"  перед тем, как он затонул. Возглавляет шествие капитан.
      ПЕТЕР. Во имя того, кому вы служите, заклинаю вас, скажите, кто вы? И что вы хотите от меня?
      КАПИТАН. Я Альфред Франц Ван дер Свельдер, капитан корабля "Кармильхан" из Амстердама, который на обратном пути из Батавии затонул у скалистого берега со всем экипажем и грузом. Вот мои офицеры, вот мои пассажиры, а вот мои отважные матросы, которые все утонули вместе со мной. Зачем вызвал ты нас наверх из наших глубоких жилищ на дне морском? Зачем нарушил ты наш покой?
      ПЕТЕР. Я хочу знать, где лежат сокровища "Кармильхана"!
      КАПИТАН. На дне моря.
      ПЕТЕР. Но где?
      КАПИТАН. В Стинфольнской пещере.
      ПЕТЕР. Как мне их добыть?
      КАПИТАН. Гусь ныряет за сельдью в морскую пучину, - разве сокровища "Кармильхана" не стоят того же?
      ПЕТЕР. Сколько же их достанется на мою долю?
      Неожиданно перед Петером появляется Михель.
      МИХЕЛЬ. Больше, чем ты сможешь истратить за всю твою жизнь!
      Все громко хохочут.
      КАПИТАН. У тебя все?
      ПЕТЕР. Да. Будь здоров!
      КАПИТАН. Всего хорошего, До свидания.
      Вся процессия медленно удаляется.
      ПЕТЕР. А где мои гульдены?
      МИХЕЛЬ. Дома. Вернешься, поищи в мешках с углем, Петер-богач!
      КАРТИНА ТРЕТЬЯ
      Двор нового дома Петера. За большим столом Петер подсчитывает гульдены. Его жена Лизбета, сидя за прялкой, напевает песенку.
      ЛИЗБЕТА. - Не знаю, как тебя зовут,
      Где ты живешь, не ведаю.
      - Живу везде - и там и тут,
      За угольщиком следую!
      - Вот эти нивы и леса
      И все, чего попросишь ты,
      Я дам тебе, моя краса,
      Коль угольщика бросишь ты!
      Одену в шелк тебя, мой друг.
      Зачем отрепья носишь ты?
      Я дам тебе коней и слуг,
      Коль угольщика бросишь ты!
      - Хоть горы золота мне дай
      И жемчуга отборного,
      Но не уйду я - так и знай!
      От угольщика черного.
      У нас любовь - любви цена.
      А дом наш - мир просторный.
      И платит верностью сполна
      Мне угольщик мой черный!
      ПЕТЕР. Ты опять затянула эту песню! Немедленно прекрати ее петь! Чтоб я ее больше не слышал!
      ЛИЗБЕТА. Но почему? Очень славная песня! Она напоминает мне о прошлых днях.
      ПЕТЕР. Мне тоже. Поэтому замолчи! (Пауза.) Лизбета!
      ЛИЗБЕТА. Тебе холодно?
      ПЕТЕР. Ты же знаешь, мне всегда холодно!
      Лизбета приносит камзол и набрасывает его на плечи Петера.
      ЛИЗБЕТА. Старый Яков опять приходил. Отдай ему лодку, его река кормит. Без лодки он пропадет.
      ПЕТЕР. На реке можно ловить и на чужих лодках. Главное - поглубже нырнуть.
      ЛИЗБЕТА. Рыбакам каждый грош достается с трудом. У Якова кроме рук и лодки ничего нет.
      ПЕТЕР. Вернет долг - получит лодку.
      ЛИЗБЕТА. Петер, когда-то ты был таким же, как и он.
      ПЕТЕР. Еще немного времени, и половина Шварцвальда окажется у меня в долгу. Я добьюсь того, чтобы каждый приходил ко мне на поклон за кусок хлеба или за глоток вина. Каждый мой гульден превратится в десять, десять - в сто, сто - в тысячу, и я стану миллионером.
      ЛИЗБЕТА. Петер, умоляю тебя, подумай о бедняках-соседях. Не будь таким жестокосердным, сжалься над ними.
      ПЕТЕР. А кто сжалился надо мной? Кто пожалел меня, когда окружной начальник продал мой дом и все имущество с молотка? Так о какой жалости может идти речь?
      ЛИЗБЕТА. Но я не могу видеть, как бедняки дни и ночи осаждают наш дом, выпрашивая милостыню.
      ПЕТЕР. На этот счет ты можешь быть спокойна. Мой друг старший лесничий пообещал достать мне хороших овчарок. Тогда, я надеюсь, все эти "кошачьи концерты" под окнами моего дома прекратятся.
      ЛИЗБЕТА. Петер, если ты не жалеешь их, то пожалей хотя бы меня! Я не могу слышать, как уже все в Шварцвальде говорят о том, что госпожа Мунк еще жаднее, чем ее муж: она не даст умирающему глотка воды, а голодному - корки хлеба!
      ПЕТЕР. Не можешь - не слушай! И поменьше верь всяким сплетням. Пусть болтают, что хотят - язык без костей!
      Входит Барбара. Она старая, немощная, иссохшей рукой опирается на клюку.
      БАРБАРА. Здравствуй, сынок! Добрый день, Лизбета!
      ЛИЗБЕТА. Добрый день, матушка, проходите, присаживайтесь.
      ПЕТЕР. Опять притащилась эта старуха! Каждую неделю через слуг я высылаю ей по семь талеров, но ей все мало! Она приходит сюда нарочно, чтобы позорить мое доброе имя.
      ЛИЗБЕТА. Я очень рада, что вы пришли, вы так редко нас навещаете. Подождите немного, я сейчас накрою на стол.
      ПЕТЕР. Вздор! Запрещаю тебе кормить разных нищенок!
      ЛИЗБЕТА. Петер, опомнись, это же твоя мать!
      ПЕТЕР. Сам знаю! Нечего мне указывать!
      ЛИЗБЕТА (дает ей несколько монет). Вот, возьмите, здесь несколько гульденов.
      БАРБАРА. Ничего не нужно, доченька. Я уже передохнула и могу идти дальше.
      ЛИЗБЕТА. Не уходите, я соберу вам с собой в дорогу немного еды.
      ПЕТЕР. Нечего разбазаривать мое добро! Пошла прочь, побирушка! Гони ее вон! Пусть ей подадут объедки с кухни!
      БАРБАРА. Спасибо, Петер, но я не голодна. Можешь не беспокоиться, я больше не приду в твой дом, чтобы не доставлять тебе неприятных минут. И денег от тебя мне тоже не нужно. Будь счастлив, сынок. Прощай.
      Барбара уходит.
      ПЕТЕР. Как ты смеешь швырять направо и налево мое добро всяким бродягам и оборванцам?
      ЛИЗБЕТА. Я - твоя жена. И не считаю за грех накормить бедную старушку, вынести бокал вина прохожему старику или дать несколько мелких монеток соседским детям на сладости.
      ПЕТЕР. А что ты принесла в мой дом с собой, кроме своего честного имени, о котором уже по всему Шварцвальду идет дурная слава? Разве ты принесла с собой приданое, чтобы его раздаривать? Забыла, что сама нищая? Нищенским посохом твоего отца и печки не истопишь, а ты бросаешься деньгами словно принцесса.
      ЛИЗБЕТА. Ах, лучше бы мне жить в убогой хижине отца, чем в этом богатом каменном доме! Если бы время можно было повернуть вспять!
      ПЕТЕР. Видимо, тебе раньше очень хорошо жилось в отцовском доме, раз ты постоянно вспоминаешь об этом. Впрочем, тебя никто здесь не держит, и ты можешь вернуться туда хоть сейчас. Слышишь, убирайся из моего дома!
      ЛИЗБЕТА. Не выгоняй меня, Петер, ну, пожалуйста, ты ведь знаешь, что отца уже нет, и мне некуда идти. Обещаю тебе, что я больше никогда...
      ПЕТЕР. Конечно, никогда, потому что ты больше никогда не войдешь в этот дом.
      ЛИЗБЕТА. Не гони меня. Что ж ты делаешь! Ведь у тебя никого нет, кроме меня. Прости, Петер, пожалуйста, прости!
      ПЕТЕР. Ну, хорошо! Только смотри у меня, чтобы это было в последний раз, а не то... Если замечу, как ты кому-нибудь подаешь милостыню, то хорошенько попотчую плеткой! Сейчас я отправляюсь в город, в окружную канцелярию, чтобы подать списки должников.
      Петер уходит, Лизбета садится за прялку. Во двор входит дряхлый старичок, который сгибается под тяжестью большого мешка.
      ЛИЗБЕТА. Бедный! Как трудно вам нести такую непосильную ношу!
      СТАРИЧОК. Ах, хозяюшка, до того измучился, что просто с ног валюсь.
      ЛИЗБЕТА. Как же можно в ваши годы таскать такие тяжести!
      СТАРИЧОК. Что поделаешь - бедность... Нужда заставляет гнуть спину. Жить-то ведь чем-нибудь надо. Будьте милостивы, хозяюшка! Дайте мне глоток воды.
      ЛИЗБЕТА. Мой муж не разрешает мне подавать беднякам.
      СТАРИЧОК. Конечно, такой богатой женщине, как вы, и понять мудрено, как горька старость. Вот вы, наверно, кроме сливок и не пьете ничего, а я и за глоток воды скажу спасибо.
      ЛИЗБЕТА. Подождите, я мигом!
      Лизбета наливает в кружку воды из кувшина, но, взглянув на старичка, отставляет кружку в сторону, берет бокал и наполняет его вином из другого кувшина, кладет сверху большой ломоть мягкого белого хлеба и подает старичку.
      Вот, держите, подкрепитесь на дорогу. Глоток вина придаст вам больше сил, чем вода, вы ведь уже такой старенький. Только пейте, не торопясь, и поешьте свежего хлеба.
      СТАРИЧОК. Я человек старый, но мало видел на своем веку людей с таким добрым сердцем, как у вас. А доброта никогда не останется без награды...
      ПЕТЕР (внезапно появляясь). Верно говоришь, старик! Не останется! И свою награду она получит сейчас же! Так вот ты как! Вот какова цена всем твоим обещаниям и клятвам! Пока меня нет дома, ты самое лучшее вино из моего погреба наливаешь в мою самую любимую кружку и угощаешь каких-то грязных бродяг...Ты мне больше не жена!
      ЛИЗБЕТА. Петер, пощади, ради всего святого!
      ПЕТЕР. Вот же тебе! Получай свою награду!
      Петер изо всей силы ударяет Лизбету по голове тяжелым кнутовищем. Она падает, даже не успев вскрикнуть. Опомнившись, Петер бросается к ней.
      Лизбета! Что с тобой? Ты жива? Ну, все, вставай, хватит притворяться!
      СТАРИЧОК. Не трудись, угольщик Мунк! Все кончено. Это был самый прекрасный цветок в Шварцвальде, но ты сломал его, и он никогда больше не зацветет.
      ПЕТЕР (узнает Стеклушку). Так это вы, господин Стеклушка! Ну да что сделано, того уж не воротишь. Но я надеюсь, по крайней мере, что вы не донесете на меня за убийство в суд?..
      СТЕКЛУШКА. В суд? Нет, я слишком хорошо знаю твоих приятелей судейских... Кто мог продать свое сердце, тот и совесть продаст не задумавшись. Я сам буду судить тебя!..
      ПЕТЕР. Не тебе меня судить, старый скряга! Это ты погубил меня! Да, да, ты, и никто другой! По твоей милости пошел я на поклон к Голландцу Михелю. И теперь ты сам должен держать ответ передо мной, а не я перед тобой!..
      СТЕКЛУШКА. Жалкий червяк! Я мог бы на месте испепелить тебя! Но так и быть, ради той, что накормила и напоила меня, дарю тебе еще семь дней жизни. Если за эти дни ты не раскаешься - берегись!..
      Стеклушка исчезает вместе с мертвой Лизбетой.
      КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ
      Петер стоит на вершине Елового Бугра во владениях Голландца Михеля.
      ПЕТЕР. Голландец Михель!
      МИХЕЛЬ (появляясь). А, Петер-богач! Здорово, дружище! Что, жену убил? Я бы поступил так же. Зачем не берегла мужнино добро? Ну и ладно, поделом ей! Ну как, хорошо съездил? Повидал белый свет?
      ПЕТЕР. Да как вам сказать... Видел я, разумеется, немало, но все это глупости, одна скука... Вообще должен вам сказать, Михель, что относительно сердца вы сдержали свое слово. Но этот камешек, которым вы меня наградили, не такая уж находка. Конечно, он меня избавляет от многих неприятностей: от всех этих слез, вздохов, сожалений. Я никогда не сержусь, не грущу, но зато никогда и не радуюсь. Словно я живу наполовину...
      МИХЕЛЬ. Чего ж ты хочешь? Ведь у тебя теперь каменное сердце!
      ПЕТЕР. Вот, вот, камень - это камень! А нельзя ли сделать его хоть немножко поживее? А еще лучше - отдайте мне мое прежнее сердце. За свою жизнь я порядком привык к нему, и хоть иной раз оно пошаливало и выкидывало глупости - все же это было веселое, славное сердце.
      МИХЕЛЬ. Ну и дурак же ты, Петер Мунк, как я погляжу. Ездил-ездил, а ума не набрался. Ты знаешь, отчего тебе скучно? От безделья. А ты все валишь на сердце. Сердце тут решительно ни при чем. Ты лучше послушай меня: я дам тебе еще сто тысяч гульденов, а ты пусти эти деньги в оборот. Когда каждый гульден будет у тебя превращаться в десять, тебе станет так весело, как никогда. Деньгам даже камень обрадуется.
      ПЕТЕР. Мне не нужны деньги, Михель, забери их все, только верни мне мое горячее сердце!
      МИХЕЛЬ. Когда ты умрешь, Петер Мунк, оно непременно к тебе вернется. Тогда ты вновь обретешь свое мягкое, отзывчивое сердце и почувствуешь, что тебя ожидает: радость или мука! Но здесь, на земле, оно больше твоим не станет. Бери деньги, и расстанемся друзьями!
      Михель исчезает, оставив Петеру кошелек с деньгами.
      КАРТИНА ПЯТАЯ
      Трактир "Золотой гульден". Как ни странно, но сегодня в трактире не так много посетителей. Лишь как всегда хозяйка за стойкой да Иезекиил за игорным столом. Входит Петер.
      ПЕТЕР. Добрый вечер, хозяйка!
      ХОЗЯЙКА. А, господин Петер Мунк! Добро пожаловать. Давно вы к нам не заходили.
      ПЕТЕР. Был занят неотложными делами.
      ХОЗЯЙКА. Понятно. А как здоровье вашей жены? Что-то ее не видно.
      ПЕТЕР. Она поехала на несколько дней навестить родственников.
      ХОЗЯЙКА. Все ясно. Вернется, передавайте ей от меня привет.
      ПЕТЕР. Передам. А что, Иезекиил уже давно здесь?
      ХОЗЯЙКА. Давно, господин Петер Мунк, вас дожидается.
      ИЕЗЕКИИЛ. Иди сюда, Петер. Твое место свободно. Бросим кости?
      ПЕТЕР. Хорошо.
      Петер усаживается за игорный стол. Они делают ставки и по очереди кидают кости.
      ПЕТЕР. Семь.
      ИЕЗЕКИИЛ. Тринадцать. Ставка моя.
      ПЕТЕР. Ответь мне на один вопрос, Иезекиил: почему ты всегда выигрываешь?
      ИЕЗЕКИИЛ. Каждому свое. Мне чертовски везет в кости, а тебе - в любви.
      ПЕТЕР. Скажи, что будет с нами после смерти?
      ИЕЗЕКИИЛ. Что за странные вопросы? Тело похоронят, а душа либо вознесется на небо, либо низринется в преисподнюю.
      ПЕТЕР. Значит, сердце тоже похоронят?
      ИЕЗЕКИИЛ. Конечно. А почему ты об этом спрашиваешь?
      ПЕТЕР. Ну, а если у человека больше нет сердца?
      ИЕЗЕКИИЛ. Что ты хочешь этим сказать? Ты что, насмехаешься надо мной? По-твоему, у меня нет сердца?
      ПЕТЕР. Как же, сердце у тебя есть, и притом твердое, как камень.
      ИЕЗЕКИИЛ. Откуда ты это знаешь? Может быть, и твое сердце больше уже не бьется.
      ПЕТЕР. Нет, не бьется, во всяком случае, не у меня в груди.
      ИЕЗЕКИИЛ. Значит и твое сердце у него?
      ПЕТЕР. Да. Но скажи мне, теперь ты знаешь, о чем я говорю, что будет с нашими сердцами?
      ИЕЗЕКИИЛ. Ну, хорошего нам ждать не приходится. Скажи-ка, хозяйка, что ждет человека после смерти?
      ХОЗЯЙКА. Как-то раз я спросила об этом у одного школьного учителя. И знаете, что он ответил? Он сказал, что после нашей смерти сердца будут взвешены - велика ли тяжесть грехов. Легкие сердца взлетят вверх, тяжелые упадут вниз.
      ИЕЗЕКИИЛ. Я думаю, наши камни потянут немало.
      ПЕТЕР. Да уж, конечно. Мне и самому часто делается не по себе, когда я думаю о подобных вещах, а мое сердце остается таким безучастным и равнодушным. Скажи мне, только по совести, ты счастлив?
      ИЕЗЕКИИЛ. Совесть-то здесь при чем? У таких, как мы, этого нет.
      ПЕТЕР. У таких, как мы? Ты говоришь так, будто нас много!
      ИЕЗЕКИИЛ. Полным-полно. Ты присмотрись хорошенько, и сам увидишь.
      ПЕТЕР. И тебя никогда не грызет тоска?
      ИЕЗЕКИИЛ. Тоска? А я не знаю, что это такое. Тоска гложет тех, кто беден, а мы богаты. Нам живется легко. Нам никого не жаль. Нам на всех наплевать.
      ПЕТЕР. Что верно, то верно, но мысли-то в голову лезут. И хотя я теперь и не знаю страха, то все же хорошо помню, как ужасно боялся адских мучений, когда был маленьким наивным мальчиком.
      ИЕЗЕКИИЛ. Да тебе-то что за печаль, приятель? Здесь, на этом свете, ты живешь припеваючи, ну и будет с тебя. Тем-то и хороши наши холодные сердца, что при мыслях о будущем нам ни чуточки не страшно. Бери от этой жизни все, и баста! Хозяйка, подай-ка нам по бокалу крепкого доброго вина, а мы споем.
      ПЕСНЯ. Всю землю тьмой заволокло.
      Но и без солнца нам светло.
      Пивная кружка нам - луна,
      А солнце - чарочка вина.
      Готовь нам счет, хозяйка,
      Хозяйка, хозяйка!
      Стаканы сосчитай-ка
      И дай еще вина!
      Богатым - праздник целый год.
      В труде, в нужде живет народ.
      Но здесь равны и знать и голь:
      Кто пьян, тот сам себе король!
      Неси нам счет, хозяйка,
      Хозяйка, хозяйка!
      Стаканы сосчитай-ка
      И дай еще вина!
      Святой источник - мой стакан:
      Он лечит от сердечных ран.
      Ловлю я радости в вине,
      Но лучшие живут на дне!
      Давай нам счет, хозяйка,
      Хозяйка, хозяйка!
      Стаканы сосчитай-ка
      И дай еще вина!
      Выпив изрядную порцию вина, Петер засыпает.
      КАРТИНА ШЕСТАЯ
      И снится Петеру сон. Перед ним райские врата, возле которых, сидя на лавочке, дремлют апостол святой Петр и пророк святой Изекиль. Постепенно они пробуждаются от сна.
      ПЕТР. Ох, скучно тут у нас в райских кущах! Скука смертная. От такой тоски все мухи уже подохли.
      ИЗЕКИЛЬ. Петр, а Петр, сходил бы ты, братец, на землю, поглядел бы как там да что, а потом вернулся да рассказал. Все веселее. Ну, что молчишь? Каково твое мнение?
      ПЕТР. Сходить-то можно, Изекиль, да вот служба как? Мне райские врата сторожить надо.
      ИЗЕКИЛЬ. А что - врата? Не убегут врата.
      ПЕТР. А ключи от врат куда?
      ИЗЕКИЛЬ. Ключи на гвоздик повесь.
      ПЕТР. А возьмет кто?
      ИЗЕКИЛЬ. Ну, кому тут взять! Народ кругом праведный.
      ПЕТР. Праведный-то праведный! Как соблазну нет, так и праведный. А как найдет искушение, откуда и грешники взялись! Нет, уж лучше не искушать. Дьявол, он ведь тоже силен.