Дитя из слоновой кости

Дым перестал струиться; богиня при помощи сопровождавших ее женщин снова выпрямились в кресле, все еще прижимая к своей груди Дитя и как бы убаюкивая его. Но голова ее была опущена, будто она находилась в обмороке. Харут подошел к ней и что-то сказал; потом снова отступил назад и ждал. Тогда среди всеобщего молчания она поднялась со своего места и заговорила, устремив свои большие глаза в небо. Что она говорила – нам не было слышно.

Через некоторое время она смолкла, снова села в кресло и сидела, не шевелясь и по-прежнему глядя вперед.

Харут подошел к алтарю, стал на его каменных ступеньках и обратился к жрецам, жрицам и остальному собранию. Он говорил так громко и отчетливо, что мы слышали и понимали каждое сказанное им слово.

– Слушайте голос Оракула, Хранительницы небесного Дитяти, тени, родившей его, отмеченной знаком молодой луны. Слушайте ответы на вопросы, предложенные мною. Харутом, пожизненным жрецом Вечного Дитяти. Вот что говорит Оракул: о белые люди кенда, почитающие Дитя, потомки тех, кто в продолжение тысячи лет чтили его в древней земле, пока варвары не прогнали их оттуда. Приближается война, о белые люди кенда! Злой Джана, чье другое имя Сет, Джана, живущий в образе слона, почитаемый тысячами, некогда покоренными нами, поднялся против вас. Мрак поднялся против света. Зло идет войной на добро. Мое проклятие пало на народ Джаны, мой град побил их, их хлеба и скот. Но они все еще сильны для войны. Они идут отобрать у вас хлеб. Джана идет попрать ногами вашего бога. Зло идет разрушить добро. Ночь хочет пожрать день. Это будет последняя схватка. Как победить вам, о народ Дитяти? Не своей собственной силой, ибо вы малочисленны, а Джана очень силен. Не силой Дитяти, ибо Дитя становится слабым и дряхлым и дни его господства проходят. Только с помощью издалека призванных можете вы победить – так говорит голосом Дитяти Хранительница его. Их было четверо, но один из них погиб в пасти стража пещеры. Это было злое деяние, о сыновья и дочери Дитяти, ибо страж теперь мертв, и многие из вас, задумавших это злое дело, должны умереть за кровь того человека. Зачем вы сделали это? Чтобы удержать в тайне похищение женщины, чтобы продолжать дело лжи? Так говорит Дитя. Не подымайте руки против трех остальных, дайте им, что они потребуют, ибо они одни могут спасти вас от Джаны и тех, кто служит ему. Вот что сказал Оракул на празднике первых плодов.

Харут окончил свою речь. Некоторое время царило молчание, потом поднялся всеобщий стон.

Когда он затих, спутницы Изиды помогли ей подняться со своего места.

Все собрание, жрецы и жрицы поклонились ей.

Она подняла изображение Дитяти высоко над головой, и все с глубоким благоговением преклонились пред ним.

Потом, продолжая держать изображение над головой, она повернулась и ушла с сопровождавшими ее женщинами в святилище, а оттуда, вероятно, крытым ходом в дом, стоявший позади него.

После ее ухода все собравшиеся покинули свои места и столпились в наружном дворе храма. Жрецы раздавали им жертву, взятую с алтаря. Каждый мужчина получал хлебное зерно, которое съедал, каждая женщина – цветок, который прятала на груди.

Рэгнолл немного приподнялся, и я увидел, что его глаза блестели и лицо было чрезвычайно бледно.

– Что вы хотите делать? – спросил я.

– Потребовать у этих людей возвращения моей похищенной жены, – ответил он, – не останавливайте меня, Кватермэн. Я знаю, что делаю.

– Но они не отдадут ее, а нас всего трое невооруженных людей. Прошу вас, не будьте опрометчивы. Это может все испортить. Предоставьте мне попробовать уладить дело.

– Хорошо, – согласился Рэгнолл после некоторого колебания.

– Теперь, – сказал я, – мы пойдем вниз посетить Харута и его друзей.

Под прикрытием кустарника мы отползли на некоторое расстояние назад и, пройдя с четверть мили в восточном направлении, повернули на север и (как я и ожидал) вышли на дорогу, которая вела к восточным воротам амфитеатра.

Мы прошли через них и не привлекли ничьего внимания, быть может, потому, что все были заняты разговором или молитвой.

Пройдя немного, мы остановились, и я сказал громким голосом:

– Белые люди и их слуга пришли на приглашение Харута. Проводите нас к нему.

Все обернулись и удивленно смотрели на нас, стоявших в тени, так как солнце поднялось еще не особенно высоко.

– Смерть им! – вдруг закричал один голос, – смерть чужестранцам, осквернившим наш храм!

– Как! – ответил я, – вы хотите убить тех, кому ваш главный жрец обещал безопасность, тех, с чьей помощью, как говорил ваш оракул, вы надеетесь убить Джану и отразить врагов?

– Как они узнали это? – закричал другой голос, – это маги!

– Да, – сказал я, – если сомневаетесь, пойдите и взгляните на стража пещеры, о смерти которого говорил ваш оракул. Вы увидите, что он не солгал.

В то время, когда я говорил это, в ворота вбежал человек в белой одежде, развевавшейся по ветру.

– О жрецы и жрицы Дитяти! – кричал он. – Старая змея умерла. На мне лежала обязанность кормить ее в день новой луны, и я нашел ее мертвой!

– Вы слышали, – спокойно сказал я, – отец змей мертв. Мы взглянули на него, и он умер.

Все тихо стояли и смотрели на нас, как стадо испуганных овец. Потом толпа расступилась, и появился похожий на библейского патриарха Харут. Он поклонился нам со своей обычной восточной вежливостью. Мы тоже ответили ему поклоном.

– Итак, вы здесь? – обратился к нам Харут на своем особенном английском языке, принятом, вероятно, белыми кенда за язык, известный только магам.

– Ты приглашал нас, и мы пришли, так как считаем невежливым не принять твоего приглашения. Мы прошли через пещеру, где живет отвратительное пресмыкающееся, безвредное для тех, кто не боится его. Вы не заметили нас, но мы присутствовали при вашем богослужении и все видели и слышали. Например, мы видели жену лорда, похищенную вами в Египте, хотя ты, Харут, будучи лжецом, клялся, что не похищал ее. Мы слышали, что она говорила после того, как вдохнула дыма вашего курения.

Харут побледнел, поднял глаза к небу и зашатался, едва не упав.

– Как вам удалось это? – спросил он слабым голосом.

– Это безразлично, мой друг, – надменно ответил я, – нам только надо знать, когда вы вернете эту леди ее мужу.

– Никогда, – сказал он, овладев собой, – сперва мы убьем вас, потом ее. Она должна остаться здесь до самой смерти.

– Слушай, – вмешался Рэгнолл, – я сильнее тебя. Если ты сейчас же не дашь обещания вернуть мне мою жену, я убью тебя этой палкой.

– Господин, – с достоинством сказал старик, – я знаю, что ты можешь сделать это, и если ты убьешь меня, я поблагодарю тебя, так как мне очень тяжело жить. Но что хорошего выйдет из этого? Все вы умрете через минуту после меня, а леди останется здесь до тех пор, пока не умрет, или пока царь черных кенда не сделает ее своей женой.

– Дайте мне говорить, – сказал я, наступая Рэгноллу на ногу, – мы слышали, что говорил ваш оракул, и знаем, что вы верите в его слова. Он говорил, что только с нашей помощью вы можете победить черных кенда. Если вы не пообещаете исполнить то, что мы потребуем, мы не станем помогать вам. Мы сожжем наш порох и расплавим свинец; тогда наши ружья не будут в состоянии говорить с Джаной и Симбой. Но если вы обещаете нам исполнить наши требования, мы научим ваших людей стрелять из тех пятидесяти ружей, которые имеются у нас, и с нашей помощью вы победите врагов. Ты понял меня?

Харут утвердительно кивнул головой и спросил, поглаживая свою длинную бороду:

– Что же мы должны обещать?

– Мы хотим, чтобы после того, как Джана будет убит и черные кенда побеждены, вы вернули нам похищенную леди и дали нам всем возможность уйти из вашей страны.

– Вы требуете невозможного, – сказал Харут, – это погубит нас. Но присядьте и поешьте. Тем временем я поговорю с другими жрецами. Не бойтесь, вы в безопасности.

– Нам нечего бояться. Это ты, похитивший леди причинивший смерть Бене, должен бояться. Вспомни слова оракула, Харут.

– Я знаю их. Но мне непонятно, откуда они вам известны, – ответил он, после чего отдал несколько приказаний.

Мы были окружены стражей и проведены через толпу во второй двор храма, который был теперь пуст.

Женщины принесли нам питье и пищу, за которую мы с Хан-сом принялись с усердием, между тем как Рэгнолл ел очень мало. Радуясь, что носче долгих поисков он наконец нашел свою жену, он в то же время боялся снова потерять ее, и это лишало его аппетита.

Пока мы ели, жрецы, числом около двенадцати, собрались между алтарем и святилищем и вступили в горячий спор с Харутом. По их лицам было видно, что мнения разделились.

Наконец Харут сделал какое-то предложение, на которое все согласились. Он и двое других жрецов вошли в святилище.

Минут через пять они вернулись, и один из них сделал сообщение, которое было выслушано весьма внимательно.

Потом один из жрецов подошел к нам и с поклоном пригласил нас приблизиться к алтарю.

Харут снова открыл двери святилища, стал направо от них и обратился к нам на этот раз на своем языке.

– Господин Макумацан, Игеза и желтый человек, именуемый «Светом-во-мраке!» – сказал он. – Мы, главные жрецы Дитяти, посоветовавшись между собой и с мудростью Дитяти, от имени белых кенда соглашаемся на ваши требования.

Во-первых, после того, как вы убьете Джану и прогоните черных кенда, мы отдадим вам белую леди, жену лорда Игеза. Во-вторых, мы проводим вас и ее из нашей земли до места, откуда вы можете вернуться в свою страну. Мы исполним все это, ибо если Джана будет мертв, у нас не будет больше причин бояться черных кенда и не будет надобности в оракуле. Когда у нас явится нужда в оракуле, мы, без сомнения, сумеем найти нового. Но если мы поклянемся в этом, вы в свою очередь должны дать клятву, что до конца войны останетесь с нами. Вы должны поклясться, что до тех пор, пока мы сами не вернем вам леди, вы не будете пытаться видеть ее. Если вы откажетесь, мы окружим вас кольцом и будем сторожить до тех пор, пока вы не умрете от голода и жажды, ибо мы не можем проливать кровь в этом месте.

– Мы исполним свое обещание, но кто нам поручится, что вы исполните ваше?

– Мы поклянемся Дитятей, и эта клятва не может быть нарушена.

– Тогда клянитесь, – сказал я.

Жрецы положили свои правые руки на алтарь и «во имя Дитяти и всего народа белых кенда» дали торжественную клятву, после чего потребовали того же и от нас.

Сперва вышло некоторое затруднение с Рэгноллом, отказавшимся связывать себя какими бы то ни было обещаниями. В конце концов, к великому облегчению мне удалось уговорить его.

Ханс объявил мне, что готов поклясться чем угодно, прибавив, что слова ничего не значат, так как всегда можно будет поступить так, как будет выгодно.

Я прочел ему короткое внушение относительно гнусности вероломства, которое, кажется, не произвело на него большого впечатления.

Первый давал клятву я, закончив ее словами «да поможет мне Бог», как несколько раз делал это, когда мне приходилось выступать свидетелем на суде.

Потом Рэгнолл повторил мою клятву по-английски.

Харут внимательно выслушивал каждое слово и раза два попросил меня точно объяснить значение некоторых выражений. Наконец Ханс, которому, очевидно, все это весьма наскучило, повторил за мной слова клятвы, прибавив от себя: «Да поможет мне покойный отец бааса». Это выражение вызвало длинные объяснения. Ханс растолковал жрецам, что мой покойный отец находился в гаком же положении к Высшей Силе, как их Оракул к Дитяти. Кроме того, он щедро посулил дополнительно клясться душами своего деда и бабки и некоторыми божествами, почитавшимися им, в числе которых, кажется, был заяц. Это предложение было принято жрецами.

– Эти глупцы не понимают, – на ухо прошептал мне по-голландски Ханс, – что покойному отцу бааса будет приятно, если я сыграю с ними такую же шутку, как они сыграли с белой леди и лордом Игезой.

В глубине своей темной и таинственной души Ханс чтил только одного бога, именно – любовь, но не к женщине и не к Дитяти, а к моей скромной особе.

XVIII. ПОСОЛЬСТВО

После этой церемонии все жрецы, за исключением Харута и двух других, удалились, вероятно, затем, чтобы сообщить о своем решении остальному собранию, а через него – всему народу белых кенда.

– Что вы хотите теперь делать? – по-английски спросил Харут, всегда говоривший на этом языке в присутствии Рэгнолла, – быть может, вы полетите обратно в город Дитяти? В таком случае, пожалуйста, возьмите и меня с собой, так как это избавит меня от долгой езды.

– О, нет! – ответил я, – мы прошли сюда через пещеру, где живет отец змей, который при виде нас умер от страха.

– Хорошая ложь, – восхищенно сказал Харут, – первоклассная ложь! Но удивительно, как вам удалось убить змею, которую мы считали бессмертной, так как она прожила несколько сот лет? Наш народ нашел ее, когда впервые пришел в эту страну. Это было мерзкое животное. Быть может, вы хотите посмотреть Дитя? Это можно, так как вы теперь наши братья. Только снимите шляпы и не разговаривайте.

Мы, конечно, выразили желание посмотреть Дитя. Харут ввел нас в небольшое святилище, достаточно просторное, чтобы вместить всех нас. В нише, устроенной в стене, в дальнем конце его, стояло священное изображение, которое мы с Рэгноллом рассматривали с глубоким благоговейным интересом. Это была статуя ребенка около двух футов высотой, вырезанная из цельного клыка слона. Она была настолько ветхой, что желтая слоновая кость покрылась множеством мелких трещинок. По ее виду можно было заключить, что она была сделана несколько тысяч лет тому назад и всегда хранилась под покрывалом. Египетское происхождение статуи не вызывало сомнений. Возможно, что моделью для нее послужило дитя какого-нибудь фараона. Тонкая работа обнаруживала превосходного художника, создавшего статую.

В святилище не было ничего, кроме кресла черного дерева с инкрустацией из слоновой кости, изображения змеи и двух свитков папируса, лежавших в нише вместе со статуей.

К моему великому разочарованию Харут не разрешил даже прикоснуться к ним.

– Теперь вы и народ белых кенда одно, – сказал он, когда мы вышли из святилища, – ваш конец – его конец; кипа судьба – его судьба; его тайна – ваша тайна. Ты, лорд Игеза, в награду за помощь нам получишь леди, которую мы похитили у тебя на Ниле.

– Как вам удалось сделать это? – прервал Харута Рэгнолл.

– Мы следовали за тобой, господин. Мы следовали за тобой по Египту, пока не представился удобный случай. Когда наступила ночь, мы позвали леди, и она пришла на наш зов. Ты помнишь арабов, разъезжавших по берегу большой реки за день до похищения? Мы были в числе их, и нам удалось на верблюдах увезти леди через пустыню в нашу страну, точно так же, как, я убежден, мы перевезем тебя и ее обратно.

– Я тоже верю в это, – ответил Рэгнолл, – вы причинили мне много зла. Но как могло случиться, что мой мальчик был убит слоном?

– Спроси об этом Джану, а не меня, – сумрачно ответил Харут. – Ты, Макумацан, получишь в награду много слоновой кости, которую ты видел на кладбище слонов по ту сторону реки Тавы. Когда ты убьешь Джану, стерегущего это место, и нанесешь поражение служащим ему черным кенда, мы дадим тебе верблюдов, чтобы довезти слоновую кость до кораблей. Что касается тебя, желтый человек, я думаю, что ты, который скоро унаследуешь все вещи, не ищешь награды.

– Старый маг хочет сказать, что я скоро умру, – задумчиво сплевывая, заметил Ханс, – что же, баас, я готов, если сперва умрет Джана и некоторые другие. Правда, я становлюсь слишком стар для путешествий и сражений и потому буду рад перейти в другую страну, где снова сделаюсь молодым.

– Вздор! – воскликнул я.

– Западная и восточная дороги, – продолжал Харут, – единственные пути, ведущие к Храму на вершине горы. Западный путь, который идет через пустыню, легко защитить.

Относительно него нам нечего беспокоиться, так как оттуда трудно ждать нападения. Другое дело – восточный. Я вам покажу его, если вы поедете со мной.

Он отдал несколько приказаний жрецам, те ушли почти бегом и через некоторое время вернулись, ведя несколько верблюдов.

Мы сели на них и, проехав полмили, достигли ряда отвесных скал, образовавших наружный кратер.

В этих скалах был проход шириной в две-три сотни ярдов, в середине которых проходила дорога с окопами по сторонам, устроенными, очевидно, с целью обороны.

Видя, что эти укрепления представляют ненадежную защиту, я спросил, когда они выстроены.

Харут ответил, что во время последней войны, около ста лет тому назад, когда черные кенда были изгнаны из этого места, так как белые кенда в то время были многочисленнее, чем теперь.

– Значит, Симба знает эту дорогу? – спросил я.

– Да, господин. И Джана знает ее, ибо по временам он посещает эти места и убивает всех, кого встретит. Только к храму он никогда не осмеливается приблизиться.

Я сказал Харуту, что нужно без промедления укрепить это место.

– Да, господин, – согласился он, – мы недостаточно сильны, чтобы напасть на черных кенда в их стране или встретить их в открытом поле. Только здесь может произойти решительное сражение между Джаной и Дитятей. Вы должны руководить нами при постройке укреплений, которые помогут нам победить Джану и черных кенда.

– Ты думаешь, Харут, что этот слон будет сопровождать Симбу и его воинов?

– Без сомнения, господин. Так бывало всегда. Джана повинуется Симбе и некоторым жрецам черных кенда, предки которых вскормили его. Кроме того, он сам умеет думать за себя. Это неуязвимый злой дух.

– Его левый глаз и конец хобота оказались уязвимыми, – заметил я, – хотя я не сомневался в его способности соображать.

Мы произвели несколько измерений. Рэгнолл, хорошо знакомый с подобными вещами, вчерне сделал в своей записной книжке набросок местности для составления плана новых укреплений.

Мы возвратились в город, где нам теперь предстояло много дел. Утомленные долгой ездой, бессонной ночью и всеми предыдущими треволнениями, мы, немного поев, улеглись спать.

Около пяти часов нас разбудил посланный Харута, просивший нас прийти по важному делу в дом собраний, который находился недалеко от нашего дома на площади, где производилась меновая торговля.

Там мы нашли Харута и около двадцати других предводителей, за которыми на почтительном расстоянии стояло человек сто белых кенда, преимущественно женщин и детей, так как мужское население было занято уже начавшейся жатвой.

Нас проводили на почетные места.

Когда мы уселись (Ханс встал за нами), поднялся Харут и сообщил, что от черных кенда прибыло посольство, которое сейчас предстанет перед собранием.

Вошло пять довольно свирепых на вид черных кенда, без оружия, но со своими обычными серебряными цепочками на груди, обозначавшими их звание.

В их предводителе я узнал одного из парламентеров, говоривших с нами перед битвой, в которой я попал в плен.

Он выступил вперед и сказал, обращаясь к Харуту:

– Не особенно давно, о пророк Дитяти, я, вестник бога Джаны, говорившего устами царя Симбы, предостерегал тебя и твоего брата Марута, но вы не послушались меня. Теперь Джана взял Марута, и я снова пришел предостеречь тебя.

– Я помню, – кротко прервал посла Харут, – что вас, передававших мне слова Симбы, было двое. Но Дитя наложило свою печать на лоб одного из вас. Если Джана взял моего брата, то где же твой?

– Мы предостерегали вас, – продолжал посол, – но вы прокляли нас во имя Дитяти.

– Да, – снова прервал его Харут, – мы прокляли вас тремя проклятиями. Проклятиями бури, голода и войны. Два первых уже сбылись, остается третье, которое скоро надет на вас.

– Я пришел говорить с тобой о войне, – сказал посол, дипломатически избегая говорить на другие темы.

– Это неразумно, – возразил Харут, – вы уже пробовали сразиться с нами, но малого добились. С вашей стороны убито много, с нашей мало. Белый господин избегнул ваших рук и клыков Джаны, у которого теперь не хватает глаза. Если он бог, почему он не мог убить лишенного оружия белого человека?

– Джана ответит сам за себя, Харут. Вот слова, которые он говорит устами царя Симбы: Дитя уничтожило мою жатву, поэтому я требую, чтобы его народ отдал три четверги своей. Пусть он соберет ее сам и сложит на южном берегу реки Тавы. Пусть народ Дитяти выдаст белых людей, чтобы они были принесены мне в жертву. Пусть белая госпожа, Хранительница Дитяти, станет женой Симбы и с нею сто девушек вашего народа. Пусть изображение Дитяти будет принесено к реке Таве и явит покорность богу Джане в присутствии его жрецов и царя Симбы. Вот чего требует Джана устами царя Симбы.

Я видел, как содрогнулся Харут и с ним все собравшиеся, когда услышали эти нечестивые требования.

– А если мы откажемся исполнить это? – все еще спокойно спросил Харут.

– Тогда Джана объявляет вам последнюю войну, – дерзко закричал посол, – войну до тех нор, пока не будет убит последний ваш мужчина, пока Дитя, которое вы чтите, не будет обращено в пепел, пока ваши женщины не сделаются нашими рабынями, пока ваша земля не будет опустошена и имя ваше забыто! Уже рать Джаны собралась, и он трубным звуком зовет ее в бой. Завтра или в ближайшие дни мы обрушимся на вас, и все вы будете истреблены прежде, чем взойдет полная луна!

Харут поднялся и, выйдя из-под навеса, стал спиной к послам и пристально посмотрел на отдаленные высокие горы.

Я из любопытства последовал за ним и увидел, что эти горы теперь были окутаны темными тяжелыми тучами.

– Последуйте моему совету, друзья, и поскорей поезжайте к реке Таве, – сказал послам Харут, возвращаясь под навес, – в горах сейчас идет такой дождь, какого я никогда не видал. Ваше счастье, если вы успеете перейти через реку, прежде чем она разольется.

Это известие, казалось, встревожило послов. Они вышли из-под навеса и смотрели на горы, перешептываясь друг с другом. Потом вернулись и с безразличным видом потребовали ответа на свои требования.

– Разве вы не догадались о нем? – спросил Харут.

Потом, выпрямившись во весь рост, он загремел на них:

– Вернитесь к своему злому богу, скрытому в образе лесного зверя, и к его рабу, именующему себя царем, и скажите им: «Так говорит Дитя своим возмутившимся рабам, собакам черным кенда: перейдите, если можете, мою реку. Ты уже мертв, Джана! Ты уже мертв, раб Симба! Вы уже рассеяны, собаки черные кенда! Вы будете жить на бесплодной земле, где вам придется рыть глубокие колодцы, чтобы добыть воды и питаться дичью, так как у вас будет мало хлеба». Теперь ступайте, да поскорее, чтобы не остаться здесь навсегда!

Послы повернулись и удалились.

Я был в восхищении от артистических способностей Харута.

Надо прибавить, что будучи весьма наблюдательным человеком, он был совершенно прав относительно дождя в горах. Мы узнали впоследствии, что когда послы достигли реки, она сильно разлилась. Один из них утонул при переправе, и в продолжение четырнадцати дней река оставалась непроходимой для войска.

В тот же вечер мы начали приготовления к отражению неизбежного нападения. Положение белых кенда было весьма серьезным.

У них было всего около двух тысяч семисот мужчин (включая мальчиков и стариков), годных для военных действий различного рода. К ним можно было прибавить до двух тысяч женщин. Странно, что у этого народа мужчины превосходили числом женщин. Против столь незначительных сил черные кенда могли выставить двадцать тысяч мужчин, оставив мальчиков и стариков с женщинами для защиты своей земли.

Таким образом, на одного белого кенда приходилось почти десять врагов.

Кроме того, надо было ожидать, что все черные кенда будут сражаться с большой храбростью и отчаянием, так как три четверти их жатвы и множество скота было уничтожено ужасным градом, о котором я уже упоминал. Им оставалось или отнять хлеб у народа Дитяти, или терпеть голод в продолжение года до новой жатвы.

Только одно обстоятельство было в пользу белых кенда. Они могли сражаться под защитой укреплений, построенных с помощью искусства и знаний Рэгнолла и моих. Наконец враги должны были познакомиться с нашими ружьями, которых до сих нор не знали ни черные, ни белые кенда. Не знаю причины этого, тем более, что по временам белые кенда торговали верблюдами с арабами и другими кочующими племенами, которым было известно огнестрельное оружие. Быть может, какой-нибудь старый закон или предрассудок запрещал ввоз оружия в их страну.

Как я уже говорил, Рэгнолл в придачу к своим охотничьим ружьям привез с собой в Африку 50 винтовок системы Спайдерса с большим запасом патронов. С этими винтовками возникли некоторые сложности на Дюрбанской таможне. Прежде всего нужно было позаботиться о наилучшем применении этого ценного запаса.

Харут отобрал семьдесят пять самых смелых и понятливых молодых людей, которых дали мне с Хансом для обучения стрельбе.

У нас было всего пятьдесят ружей, но мы обучали семьдесят пять человек, то есть больше, чтобы заменять павших в бою.

От зари до поздней ночи мы с Хансом старались сделать из них метких стрелков. Это была нелегкая задача, тем более, что при стрельбе нужно было экономить патроны.

Мы учили их по команде открывать и прекращать огонь и не тратить даром ни одного выстрела.

За исключением этих семидесяти пяти человек, все мужское население день и ночь было занято сбором урожая. Все зерно свозилось на верблюдах во второй двор храма на горе, – единственное место, где оно было в безопасности.

Стада скота и верблюдов были уведены в безопасные места, в лес на склоне горы, где для них заготовили большие запасы корма.

Разведчики зорко следили за берегами реки Тавы. Укрепление горного прохода тоже потребовало немало труда. Это взял на себя Рэгнолл, к счастью, в юности служивший в Королевских саперах и потому хорошо знакомый с этим делом.

С помощью жрецов и всех женщин и детей, незанятых перевозкой на гору хлеба, построили множество различных укреплений. Повсюду, где только было возможно, мы вырыли глубокие ямы с острыми кольями на дне.

Я был буквально поражен, когда спустя десять дней увидел эту работу в почти законченном виде.

В это время возникли споры, следует ли сделать попытку воспрепятствовать черным кенда переправиться через реку. Этот план находил сторонников среди некоторых стариков.

Наконец решение его было предоставлено мне как главному начальнику, и я отклонил этот план, так как считал наши силы слишком слабыми для его выполнения.

На четырнадцатый день наши верховые разведчики донесли, что черные кенда скапливаются в большом количестве на противоположном берегу реки Тавы.

На пятнадцатую ночь мы получили известие, что перешли реку пять тысяч всадников и пятнадцать тысяч пехотинцев и что во главе их идет огромный слон Джана, на котором едет царь Симба и хромой жрец (вероятно, мой приятель, раненый в ногу пулей из пистолета) в качестве магута[12].

Последнее мне казалось невероятным, так как я не мог себе представить, что можно ездить на таком бешеном слоне, как Джана.

Однако это оказалось правдой.

Я предположил, что либо в руках некоторых это животное становится ручным, либо ему давали какое-нибудь снадобье.

В продолжение двух дней (черные кенда продвигались вперед довольно медленно) мы видели пламя и дым, поднимавшиеся из города Дитяти.

Теперь мы знали, что час испытания близок, и все мужчины, женщины и дети с лихорадочной поспешностью заканчивали постройку укреплений и делали все посильные приготовления к их защите.

Мы занимали довольно сильную позицию.

Все подходы к храму были заграждены. Начать нападение можно было только с восточной стороны.

В проходе было три линии укреплений, построенных одна за другой с промежутками в несколько сот ярдов.

Нашим последним убежищем стали стены самого храма, в задней части которого собрались почти все белые кенда, за исключением охранявших скот в неприступных местах северного склона горы.

Тут собралось около пяти тысяч человек всех возрастов, настолько хорошо обеспеченных пищей, что осаду можно было выдержать в продолжение нескольких месяцев.

Всякое отступление было отрезано, так как от лазутчиков мы узнали, что черные кенда, хорошо знакомые с местностью, поставили несколько тысяч человек охранять западную дорогу и склоны горы.

Единственный остававшийся путь через пещеру был нами загражден большими камнями.

В общем, мы находились в положении крыс, попавших в западню, и нам только оставалось либо победить, либо умереть, так как сдача в плен сулила у часть горше смерти.

XIX. АЛЛАН КВАТЕРМЭН ДЕЛАЕТ ПРОМАХИ

Я сделал последний обход небольшого отряда, который в шутку прозвал «Отрядом метких стрелков», хотя, сказать правду, их стрельбу можно было назвать какой угодно, только не меткой.

Стрелки стояли на своих местах, укрываясь за стеной, причем сзади каждой нары сидел на корточках запасной, готовый заменить павшего.

Я убедился, что в кожаной сумке каждого из них было по двадцать патронов.

Опасаясь беспорядочной стрельбы, как это бывает даже в хорошо дисциплинированных войсках белых, я не снабдил их большим количеством патронов.

Остальной запас (приблизительно по шестьдесят на каждое ружье) находился у нескольких стариков, поставленных в сравнительно безопасном месте за линией укреплений. Им было отдано приказание передавать патроны на переднюю линию в небольших количествах, но не раньше, чем в этом возникнет острая необходимость. Это было нужно для того, чтобы ни один выстрел не пропал даром.