Неподвластные времени

Дженис Хадсон

Неподвластные времени

Глава 1

Он стоял на пронизывающем до костей январском ветру под ненадежной защитой полосатого навеса у кучи складных стульев и наблюдал. Старые друзья и незнакомые люди угрюмо толпились у засыпанного цветами гроба, бормоча слова соболезнования вдове и ее юному сыну. Харпер с удивлением отметил, что должен бы что-то чувствовать: печаль, пустоту, гнев. В конце концов, хоронят ведь не кого-нибудь, а его родного брата.

Он старался вспомнить, каким был Майк в детстве: безмятежный голубоглазый хохотун, который никогда не беспокоился ни о том, что будет завтра, ни о последствиях своей недавней проказы. Но тут же эту картину вытеснил другой образ, от которого Харпер не сразу сумел заслониться. Это тоже было в январе, холодным морозным днем — почти таким, как нынче. Харпер Монтгомери, как, и тогда, приехал на похороны — хоронили его отца. Отец внезапно умер от разрыва сердца, и это потрясло Харпера. Джейсон Монтгомери был опорой жизни Харпера. Большой, сильный, он гордился своими сыновьями и своей фермой. Если сыну приходилось нелегко, он всегда был готов прийти на помощь.

Находясь на государственной службе и занимая беспокойное место секретного агента, он беспрестанно бывал в разъездах. Выполняя очередное задание в соседнем штате, получил известие о смерти отца. Он ринулся домой, опустошенный, потрясенный сильнее, чем можно ожидать от двадцатичетырехлетнего крепкого парня. Единственное, что помогло ему не лишиться рассудка за время долгого путешествия домой, — это мысли об Анни.

«Я люблю тебя, Харпер, — поклялась она, когда он уехал в июне. — Я буду ждать, когда ты вернешься домой».

Да, если бы Анни была там. Она обвила бы его тонкими руками, она облегчила бы его душевные муки. Она любила бы его и позволяла бы ему любить ее, и рядом с ней Харпер научился бы забывать о своих потерях.

Он уже подумывал бросить эту свою секретную работу. Надоело копаться в человеческих отбросах. Он женился бы на Анни — так, как они намечали незадолго до его отъезда. Но дела задержали его до июня. И он приехал на много месяцев позже, чем собирался. Любая другая женщина была бы в ярости, но Анни любила его и знала, как сильно он любит ее. Он напоминал ей об этом в каждом письме. Она знала, что Харпер вернется домой, чтобы жениться на ней. Анни сделала бы так, что все было бы в порядке.

Но дома оставался еще Майк. На два года младше Харпера, для работы на ферме сил у него было более чем достаточно. Но Харпер знал, как его брат ненавидит ферму. Майк бросил бы ферму, если бы было на кого.

Забавно, но Майку всегда хотелось того же, что есть у Харпера. Правда, желания у него были до смешного простые. Если у Харпера была новая рубашка, Майк тут же надевал ее, естественно, без спросу. Зачастую рубашка оказывалась грязной или порванной, прежде чем Харпер успевал хоть раз надеть ее. Если у Харпера был хороший конь, Майк беспечно носился на нем, пока не загонял или пока его вовремя не останавливали. Если Харпер покупал машину, то Майк ездил на ней, покуда корпус или мотор не выйдут из строя или, по меньшей мере, пока не кончится бензин.

И если Харпер захотел бы остаться дома, на ферме, — всем было понятно, что троим там не ужиться. Дел маловато, а отец не собирался уходить на покой. И Майк скулил, стонал и ныл, пока Харпер в конце концов не нашел непыльную работенку на стороне и уехал. Майку все равно скоро надоест копаться в грязи, вот тогда Харпер и вернется домой.

А теперь отец умер, и все изменилось. Майк стал отдаляться от него — так показалось Харперу. Несмотря на зависть и ревность между братьями, Харпер знал, чего стоят семья и семейные узы. Он ни за что не предал бы брата. Майк — это… Майк. И Харпер любил его.

Майк и Анни. Как нужны были Ши Харперу в то холодное январское утро, когда он приехал домой. А он был нужен им. Так или иначе, втроем им легче было бы справиться с горем, которое обрушилось на них.

Но то, что ожидало Харпера дома, в тот день, десять лет назад, потрясло его еще сильнее, нежели известие о смерти отца. В тот далекий день Харпер в родной дом вошел с черного хода, и первое, что он ощутил, — потеря чего-то жизненно важного. Словно ему стало труднее дышать. Отца больше нет.

Прежде чем он успел свыкнуться с этой болью и перевести дух, мир вдруг начал рушиться прямо у него на глазах. Анни. Он сразу понял, что Анни беременна. На ее прекрасном лице проступила горечь, которой он прежде не замечал. И Майк. Стоит рядом с ней, положив руку ей на плечо. В осанке, в глазах, в голосе — вызов и торжество.

— Мы с Анни поженились, Харп. Пять месяцев назад.

Таким было последнее воспоминание Харпера о Майке — оно заслонило собой все остальное. Других не было: предав Джейсона Монтгомери земле, Харпер официально отказал свою долю фермы Майку и Анни и уехал. И десять лет не появлялся в родных краях.

Вернулся только теперь — опять на похороны. Но на этот раз он ничего не чувствовал. Даже ненависти, которая кипела в нем при отъезде, — он ехал по этой самой дороге, посыпанной гравием, и клялся, что ноги его здесь больше не будет. Ненависть с годами как-то стихла.

Капля дождя, попавшая ему в глаз, смыла горечь воспоминаний. Прошлое мертво, и брат его тоже мертв.

Харпер моргнул, взгляд его случайно упал на затылок Анни. Он так и не виделся с ней как следует с тех пор, как приехал. Но мимолетного взгляда было достаточно, чтобы заметить, как она изменилась. Ее потухшие глаза и неподвижное лицо испугали его. Он всегда восхищался ее угольно-черными волосами — блестящими, нежными, как шелк, чуть вьющимися. Сейчас ее волосы были безжизненными и тусклыми, словно пожухли на холодном ветру.

Он перевел взгляд на мальчика, стоящего рядом с ней. Его племянник. Она обнимала сына за плечи, крепко прижимая его к себе. Сколько же ему, девять? Довольно высок для своего возраста, как и Харпер в детстве. Харпер, конечно, никог»~ да прежде не видел его. И даже не знает его имени. Тут в голову его закралась мысль, от которой ему стало не по себе, и он угрюмо улыбнулся. У мальчика волосы темно-песочного цвета, как у него. А у Майка и Анни — черные. И у мальчика рост Харпе-ра. Тайное всегда становится явным. В нем неожиданно прорвалась накопившаяся злоба, и он мстительно представил, как Майк и Анни содрогались при воспоминании о своем предательстве, глядя на собственного сына.

Он тряхнул головой, отгоняя эту мысль.

У него нет никаких поводов так думать. Он потерял Анни много лет назад. Много лет.

Он приехал сказать брату последнее «прости». Как только у могилы никого не останется, он это сделает, а потом уедет. Заходить в дом он не собирался. Да Анни и сама не захочет, чтобы он оставался. Ведь она даже не удосужилась сообщить ему о смерти Майка. Насколько Харпер помнил, ему звонила насчет этого Эса Хардингер, директор похоронного бюро.

Старый Мэн Хардингер подошел к Анни и ее сыну, которые в одиночестве все еще стояли у могилы, и все трое направились по сухой траве к лимузину, ожидавшему их.

Анни внезапно остановилась и обернулась к Харперу, точно все время знала, что он находится именно там.

Харпер напрягся. Он увидел огромные синие глаза, тусклые и безжизненные — а ведь когда-то эти глаза искрились радостью. Лицо, некогда излучавшее здоровье и нежно золотившееся от летнего солнца, было бледным как смерть. Губы обветренные, растрескавшиеся и бесцветные, без всяких признаков помады — а ведь раньше они могли свести с ума.

Все это закономерно, думал он. Она ведь только что похоронила мужа. Но вдруг все это показалось ему неважным. Его намерение покинуть город даже не заходя в родной дом развеялось будто одним порывом ветра. В нем словно бы существовали одновременно брат, бывший возлюбленный и полицейский агент, и брат растерялся перед множеством вопросов, бывший возлюбленный был потрясен и охвачен яростью, а полицейский чувствовал смутные подозрения по поводу странных обстоятельств смерти Майка и вообще происходящих здесь событий.

Он хотел знать, откуда у Анни Сэмюэльс Монтгомери безобразный сине-багровый кровоподтек на правой щеке. Кровоподтек размером с мужской кулак.

Несколько мгновений Анни не могла заставить себя сдвинуться с места и лишь безвольно смотрела на высокого мужчину, стоящего под навесом. Он был холоден, точно вобрал в себя всю силу пронизывающего ветра, который трепал его широкий плащ нараспашку. Он будто не замечал холода. Отчужденный. Одинокий.

Харпер.

Его имя прозвучало, как шепот, медленно родившийся в ее сознании. Потом оно вернулось и взорвалось у нее в мозгу с грохотом реактивного самолета.

Харпер!

Колени ее подгибались. Он приехал. Помоги ей Боже, он приехал! Анни боролась с захлестнувшими ее чувствами, которые поднялись в ней при одном взгляде на Харпера — а ведь он стоял в нескольких ярдах от нее. Печаль, вина… страх. И натиск других чувств — таких сильных, таких личных, столь не свойственных женщине, стоящей у могилы мужа, что Анни ужаснулась.

Еле переведя дух, она повернула обратно к лимузину, с трудом заставив себя двигаться.

— Кто это, мама?

Анни сверху вниз взглянула в лицо сыну — только ради него она и живет — и, взяв себя в руки, ответила на этот невероятно трудный для нее вопрос:

— Это твой дядя Харпер, детка. Джейсон бросил взгляд в сторону. — А-а.

Мистер Хардингер оставил заднюю дверь лимузина открытой для нее, и Анни скользнула внутрь, радуясь теплу, лившемуся из отопителя. Джейсон сел следом.

— Ты хочешь сказать что-то еще? — спросила Анни у сына. — Это твой дядя, ты понял?

Джейсон мрачно посмотрел на нее.

— Понял.

В машине было тепло, но Анни била дрожь. Ему бы спросить, почему она не заговорила с Харпером. Почему не познакомила их и не пригласила Харпера домой. Ее невероятно любопытный сын должен был задать кучу вопросов о дяде, которого он никогда прежде не видел.

Анни ощутила, как сердце болезненно сжалось. Нет, Джейсону не следовало задавать все эти вопросы. Он должен был всегда знать Харпера. Харпера, дядю, о котором родители никогда не упоминали, который никогда не приезжал к ним. Это было несправедливо, и в том ее вина, и она знала, что должна что-то с этим сделать. Пришло время расплаты.

Но не сию минуту. Пожалуйста, Господи, не сегодня. Помоги мне пережить сегодняшний день!

Харпер почувствовал приближение фермы прежде, чем в последний раз свернул с шоссе на грязную, посыпанную гравием дорогу. Показался старый двухэтажный дом, горделивый и аккуратный, выкрашенный в белое с зеленым, — он выглядел живо на фоне серого зимнего неба и унылого бурого зимнего пейзажа.

Старые качели как прежде висели на большой шелковице на заднем дворе. На вершинах голых ореховых деревьев, уныло торчавших в палисаднике, как всегда, виднелись последние орехи, упрямо не желавшие падать вниз.

Забавно, но сколько бы Харпер ни вспоминал это место за все эти годы, он каждый раз рисовал себе хозяйство, пришедшее в упадок, обветшалый, покосившийся дом… А здесь все выглядело, напротив, свежим и ухоженным. Как… как дома. И у него защемило сердце.

Ностальгия. Вот и все, что он ощущал. Вполне естественное чувство, особенно если учесть, что он все больше недоволен своей работой, которая изматывала его и не оставляла времени на личную жизнь.

Гравий дороги прочертили колеи от колес, ведущие на задний двор. Харпер развернулся и припарковал свой «форд» рядом с коровником. Пробираясь между машин к парадному входу, он спрашивал себя, какого черта он здесь делает.

Как бы в ответ в памяти его всплыл вид кровоподтека на лице Анни.

Черт побери, в нем крепко сидит полицейский — а он так устал быть полицейским. Он всерьез намеревался бросить это занятие. Единственное, что удерживало его: он не знал, чемди самом деле займется, когда оставит это свое треклятое бюро расследований.

Так что он все еще полицейский. А разве это не дает ему права совать свой нос в то, к чему он не имеет отношения?

После пронизывающего холодного ветра в доме ему показалось душно. Воспоминания тоже по-своему душили его. У двери ему повстречалась его учительница английского, рядом с ней стояла жена баптистского проповедника, миссис Кроуфорд. Обе при виде Харпера издали удивленный возглас и тут же выразили свое соболезнование. Харпер проглотил ядовитый ответ, который вертелся у него на языке, — мол, он потерял все еще десять лет назад, а то, что случилось сегодня, — так, формальность.

Миссис Уилдер, учительница, взяла его плащ и сказала, что отнесет его в кладовку, где была верхняя одежда многих собравшихся. Должно быть, он пробормотал что-то вроде благодарности, потому что и миссис Уилдер, и миссис Кроуфорд жалостливо улыбнулись ему, как обычно улыбаются люди на похоронах, и вышли прочь.

В столовой толпилось больше двух десятков человек, не считая тех, кто был на кухне. Анни нигде не было видно.

— Монтгомери! — на плечо ему опустилась огромная тяжелая ладонь.

Харпер обернулся и увидел Фрэнка Ко-льера, школьного задиру и звезду местной футбольной команды, который смотрел на него с мрачным видом. Фрэнк и Майк сидели на одной парте и были закадычными дружками. Харпер машинально подумал, неужели и Майк расплылся за эти годы так же, как Фрэнк. У Фрэнка было объемистое пивное брюхо, заметно свисавшее над ремнем.

Харпер с удивлением заметил на Фрэнке униформу и припомнил, что до него доходили слухи о новой работе Фрэнка, которую тот получил несколько лет назад. Шериф округа. Кто бы мог подумать, что этот парень, который только и знал, что тиранить малышню да отбирать у нее деньги на завтраки, сможет сделаться хотя бы собаколовом, а не то что шерифом. Невольно задумаешься: кто сидел в избирательной комиссии?

— Ну, помянем Майка, — предложил Фрэнк. — Небось Анни рада, что ты приехал?

Харперу это даже в голову не пришло.

Его не заботило, рада она или нет. Он просто кивнул Фрэнку.

— Ну, как твоя работа в агентстве? Я тут видел в прошлом году по телику про то, как ты раскрыл убийство в округе Картер. Такие, как мы с тобой, в своей постели не умирают, верно?

Харпер что-то промямлил в ответ и прислушался к другим разговорам, к унылым голосам, жужжавшим в комнате. За спиной Фрэнка Харпер увидел и узнал старшего брата шерифа, Уилларда. И в нем пробудилось еще одно воспоминание.

Харпер и Уиллард были в третьем классе, Майк и Фрэнк в первом, Билл, третий из братьев Кольер, во втором. В том году Уилларду попали в глаз войлочным мячиком на старом поле на краю города. Что-то в глазу, видно, повредилось, потому что с тех пор левый глаз Уилларда стал сильно косить. Семья Кольер в то время была нищая-нищая, как и большинство других семей, у них не было ни пособия, ни денег на необходимую операцию.

Майк, маленький насмешник, прозвал беднягу Уилларда Косоглазым. С годами жестокое прозвище не забылось. И, как и прежде, левый, глаз Уилларда продолжал обращаться не туда, — «куда надо. Встретив с симпатией взгляд Харпера, Уиллард взирал на него единственным глазом. Второй был обращен куда-то в стену.

Билл Кольер громогласно объявил, что несчастье, случившееся с Майком, произошло в гараже, который одновременно служил магазином запчастей. Харпер уже получил извещение об этом. И ему вовсе не хотелось снова выслушивать, как Майк решил не ждать, пока в гараже появится нормальная яма. Как взял легкий бамперный рычаг, чтобы приподнять машину, с которой он возился. Как подпер им правый передний край, а потом заполз на локтях под днище. Когда он закончил и собрался вылезти обратно, схватился за рычаг, и его придавило.

Харпер подумал, что за секунду до того, как машина накрыла его и колесо раздавило ему грудь, Майк, должно быть, наверняка знал, что делает и что за этим последует. Харпер надавил большим и средним пальцами на глаза и стер картинку, возникшую в сознании.

— Слушайте, может, хватит об этом? — хрипло прошипела Долорес Полянски. «Интересно, — машинально подумал Харпер, — она все еще работает в банке?» — Можете просто прицепить к машине бирку и выставить ее на продажу, Билл. Что до меня, то я ни за что не сяду за руль этой машины — как Бог свят.

Из услышанного Харпер заключил, что, видимо, на Майка рухнула машина миссис Полянски.

Черт, нашли что обсуждать! Несмотря на неприязнь к Анни, он все же был рад, что ее нет в комнате и она не слышит отвратительного разговора.

Потом он открыл глаза и увидел ее. Анни. Жену своего брата. Вдову своего брата. Она стояла у кухонной двери, обнимая за плечи сына, ее ярко-синие глаза пристально смотрели на Харпера.

Она выглядела усталой и измученной. Ее гладкое черное платье с черно-белым шейным шарфом висело на ней, скрадывая фигуру. Зловещая примета — но черное ей шло. Чертовски шло. Особенно когда она носила черный свитер с ярко-красной юбкой — форму старших бойскаутов. Тогда одежда привлекательно облегала все изгибы ее юного тела, настраивая окружавших ее молодых людей на определенный лад.

Он сравнивал те свои давние воспоминания с ее нынешними длинными вдовьими одеждами, свободно висевшими на ней. Случайно ли это, или все дело в определенной одежде, или это всегда было в ней?

Впрочем, что это он? Его вовсе не должна заботить внешность его невестки.

Он подошел к Анни, подсознательно ожидая, что она повернется и постарается избежать разговора с ним, но она стояла как вкопанная. Выражение на ее бледном лице читалось с трудом: печаль, смирение и… страх. Почему страх? На секунду она закрыла глаза, и, когда вновь открыла их, Харпер мог прочесть в них не больше прежнего. Кровоподтек на щеке был куда красноречивее. Зная многое о кровоподтеках и всех их оттенках, он определил, что этому дня три-четыре.

— Привет, Анни, — сказал он.

— Харпер, — она потупилась, словно разглядывала что-то на своем платье. — Я рада, что ты сумел приехать.

Да, верно.

— Я рад, что вовремя узнал об этом и появился здесь.

Ее сын, головой ей едва до плеча, чуть выдвинулся вперед, словно хотел защитить. У парня неплохие задатки. Ишь, как сердито глядит на Харпера. Единственный мужчина в доме — настоящий мужчина, который защищает то, что ему принадлежит.

— Ты… — Анни помедлила, облизнув бледные губы. — Ты не знаком с Джейсоном?

Харпер почувствовал, как в груди кольнуло. Отцу бы понравилось, что первого внука назвали в его честь.

— Нет, не знаком. Привет, Джейсон.

— Джейсон, это твой дядя Харпер.

На Харпера уставились воинственные глаза того же холодного серого цвета, что и у него.

— Привет, — пробормотал Джейсон, с вызовом глядя на Харпера, и тут же обернулся к Анни. — Пошли, мам. Ты же сказала, тебе надо поговорить с миссис Кроуфорд. Она на кухне.

Харпер не сомневался, что мальчик пытается отвлечь мать от него. Он не знал, почему, но ему не пришлось ничего выдумывать и объясняться — к ним подошел проповедник Кроуфорд.

— Можно мне похитить на минутку твою маму, молодой человек? — вежливо спросил проповедник. — Обещаю, что скоро верну ее тебе. Мне надо поговорить с ней и с твоим дядей. Я думаю, миссис Кроуфорд отложила вам на кухне пару фаршированных яиц.

Выходя из комнаты, Джейсон послал Харперу еще один взгляд, явно означавший «Держись подальше от моей мамы».

— Харпер, — произнес Кроуфорд, протягивая руку.

И тот пожал руку человеку, который был духовным отцом и другом семьи, сколько Харпер себя помнил.

— Долго же тебя не было в родных стенах, сын мой. Слишком долго, — продолжал проповедник. — Мне очень жаль, что тебе пришлось появиться здесь в связи с такими обстоятельствами. Харпер не отреагировал на этот тонкий упрек.

— Но все же ты здесь, и это самое главное, — говорил между тем проповедник. — Не могу передать тебе, какое я почувствовал облегчение, узнав, что Анни и Джейсон не останутся одни.

Мгновенная тень страха пронеслась по лицу Анни.

— Да, но…

— Этот несчастный случай с Майком — такое потрясение, — продолжал Кроуфорд. — С тобой они будут в полной безопасности.

Харпер едва не запротестовал в ответ на предположение этого человека, что он останется на ферме, но не стал. Не смог.

Анни подняла голову, чтобы заглянуть в лицо Кроуфорду, который был на три дюйма выше Харпера с его шестифутовым ростом. От этого движения развязался ее черно-белый шарф.

Харпер почувствовал укол в сердце. Он не мог оторвать глаза от синих пятен на шее Анни. Он насчитал три таких пятна. И он поклялся бы, что видел и четвертое, маленькое, чуть ниже. И пятое, немного больше, размером с подушечку мужского большого пальца — с другой стороны.

— Но не можем же мы затруднять Харпера таким образом, — донесся до него голос Анни.

Харпер с усилием отвел глаза от ее шеи и встретился с ней взглядом.

— Меня это нисколько не затруднит. Но, думаю, что вас не стеснит, если я проведу ночку-другую вон на той кушетке.

— Прекрасно, прекрасно, — сказал проповедник.

Глядя в затравленные глаза Анни, Харпер стиснул зубы. Чертовски неловко получается, она ведь не желает его здесь оставлять. Но и он так просто не уедет, пока не выяснит, откуда у нее эти синяки на шее.

Глава 2

Анни захлопнула дверь спальни и привалилась к ней спиной. Она стояла, закрыв глаза и расслабив плечи. Ей удалось пережить этот день. Она схоронила мужа. Много часов она терпела всех этих друзей, знакомых, печальные улыбки, фаршированные яйца, сандвичи с ветчиной и галлоны кофе. И ей надо было уложить спать сына. Сына, который становится отчужденно-злобным, как только рядом появляется Харпер.

И она выдержала жесткий взгляд серых глаз, некогда ласковых и добрых. Она встретилась с Харпером лицом к лицу. Она даже смогла провести его через общую комнату в спальню Майка, оставаясь при этом более или менее спокойной.

Сейчас она осталась одна в своей комнате, нервное напряжение, не отпускавшее ее весь этот день, улетучилось, на нее наконец никто не смотрел. Никто не видел, как она дала себе волю. Никого не заботило, дрожат ли у нее руки. Можно было хоть на секунду расслабиться.

Колени ее подогнулись, и она опустилась на пол.

Он приехал. Харпер приехал.

Стыд и вина обрушились на нее. Она не имела права даже думать о нем. Никакого права. Она потеряла это право много лет назад. Десять долгих лет. Ей надо думать о Майке. О муже, которого она только что схоронила. Но перед ее мысленным взором вставало лицо Харпера — тонкое, твердое, привлекательное, с четко очерченными скулами и волевым подбородком, с ртом, который… навевает греховные мысли.

При этой мысли она покраснела. Когда в последний раз ей доводилось думать так о мужчине?

С тихим хриплым смешком она поднялась и стала раздеваться. Рот Харпера — наименьшая из ее забот. Анни обрадовалась, что он приехал, и ей было стыдно, что не она сама позвала его сюда. Но что ей теперь делать? Что сказать ему? Как поступить? Он держался холодно и отчужденно оба раза, что они разговаривали днем. Он по-прежнему ненавидит ее?

«Конечно, — прошептала она. — А за что ему любить меня?»

Хотя, может, его ненависть уже прошла. Может, его это уже совсем не трогает.

Но он снова возненавидит ее. Снова и скоро.

Харпер долго стоял посреди комнаты, глядя на дверь, за которой скрылась Анни. Старый дом потрескивал и постанывал, словно жалуясь на свой возраст. Работало паровое отопление, и из вентиляции струился по комнате теплый воздух. Он тихо закрыл дверь.

Комната Майка. Так сказала Анни. Не их комната, не прежняя комната Майка, а просто — комната Майка. Она даже предложила Харперу надеть кое-что из вещей Майка и попросила располагаться удобнее, показав шкаф, заполненный одеждой, и ванную в этой самой комнате Майка.

— Спасибо, я захватил с собой все необходимое, — ответил он Анни.

Она сглотнула и отвернулась.

— … Ну хорошо… тогда спокойной ночи.

И поспешно вышла, точно вор, которого застигли на месте преступления.

Теперь она у себя в комнате, за закрытой дверью, Харпер — тоже, так что можно оглядеться вокруг. Шкаф и комод были битком набиты мужской одеждой. Одеждой Майка. Ничего от Анни. Даже пахнет, как в холостяцкой квартире.

Если бы ему надо было доказать то, что он только что узнал, он бы извлек из-под кровати пару мужских тапочек. Майк терпеть не мог, чтобы у него мерзли ноги: и никогда не ходил босиком. Майк всегда держал тапочки под кроватью, чтобы надевать их по утрам.

Вот это новость — Майк и Анни, оказывается, спали в разных комнатах. Это открытие потрясло Харпера.

Муж и жена жили в разных комнатах.

Давно ли?

Он постарался отогнать от себя подобные мысли. Это его не касается, так что нечего об этом и думать. Но все же непонятным образом его это волновало.

Все эти годы, чтобы он ни думал о Майке и Анни, Харпер считал их счастливой парой. Майк, наверное, тайно злорадствовал, что ему удалось отбить девушку у старшего брата. Анни сначала, может быть, и переживала по поводу того, что обманула Харпера, но потом действительно полюбила Майка.

Разные комнаты, синяки у нее на щеке, явно следы чьих-то пальцев на горле, яростный, ненавидящий девятилетний телохранитель — все это складывалось в странную картину.

Черт побери, что же творится в этом доме?

Комната Майка. Эта комната всегда принадлежала Майку, хоть с тех пор, как уехал Харпер, в ней кое-что переделали. В комнате их отца теперь жил его тезка юный Джейсон.

Он едва не задохнулся от теплого щемящего чувства, когда понял, где спит Анни. В его прежней комнате. Именно там, где он собирался с ней…

Харпер бесцельно мерил шагами комнату. Настоящее сумасшествие. Анни больше не волнует его. И не волновала все эти годы. И не будет волновать после всего, что она ему сделала, даже если бы она стала перед ним на колени. Ему наплевать, где она спит.

Черт возьми, та комната, через коридор, больше не принадлежит ему. Он лишь мельком заглянул туда, прежде чем она закрыла дверь. Там больше не было фотографий астронавтов и рок-групп на стенах, призов от Университета Оклахомы. Стены были гладкие, девственно-белые. Вместо его старой полуразвалившейся мебели там стоял спальный гарнитур из полированного дуба. Вместо двуспальной кровати — софа. Никаких грязных носков на нежно-голубом ковре. В этом доме больше нет его комнаты.

Она ждет, чтобы Харпер спал в комнате Майка и одевался в его тряпки. Дьявола она дождется. Бормоча проклятия, он распахнул дверь и сбежал по темной лестнице.

Общая комната еще хранила многочисленные следы происходивших днем похорон. Харпер ощупью прошел дальше, в кабинет. Пальцы его ткнулись в косяк и ощутили заусеницу на гладком дереве. Он вдруг остановился и снова потрогал это место.

На него нахлынули воспоминания. Смех двух мальчишек эхом отдался в его сознании. А еще спор, слезы. Ему было девять, а Майку семь. Они спорили друг с другом — кто из них быстрее плавает. Спор перешел в потасовку, и Майк дал Харперу подножку, Харпер налетел лицом на косяк и вышиб себе зуб. Вот как раз здесь. В том самом месте, до которого он дотронулся. Он помнил все так, словно это было вчера. У него обильно хлынула кровь, оставляя пятна на полу, и им с Майком здорово влетело от отца за драку в доме.

Мать не терпела, когда они возились в доме. Она погибла в автокатастрофе тремя годами раньше, но отец не изменил ее правилам. В его представлении только так и можно было сохранить память о ней наверняка, чтобы дети не утратили ее. Но в таком возрасте дети неизбежно все забывают. Так что манеры у них не всегда были блестящими — как, например, в тот самый день.

Он был полон терзающих душу воспоминаний. Два брата — люди близкие, но не так, чтобы очень. Они никогда не были достаточно чутки друг к другу. Никогда их жизнь и идеалы не совпадали между собой.

Харпер постарался стряхнуть воспоминания и зажег лампу у двери. Кабинет был по-домашнему уютным. Гораздо уютнее, чем его безжизненная холостяцкая квартира в Оклахома-Сити. Его внимание приковали фотографии на письменном столе.

К горлу подкатил ком, когда он увидел фото отца, с гордостью вскинувшего в победном жесте бейсбольный кубок. Десять лет прошло, а Харпер все еще тосковал по нему. Дождавшись, пока боль схлынет, он отставил снимок в сторону и взглянул на следующий.

И непроизвольно сжал кулаки. На снимке были Майк и Анни: он обнимал ее, она бережно держала на руках новорожденного. Черт побери!

Харпер резко отвернулся, чувствуя, как у него свело желудок. В нем закипала ярость, старая и давно похороненная. Она должна была стать его женой, а Джейсон — его сыном.

Обессилев от собственных мыслей, Харпер опустился на диван. Должно быть, это все от ставших такими явственными воспоминаний — дом, Анни, фотография отца.

Он поговорит с ней утром, выяснит, откуда у нее на шее синяки, и уедет.

Черт, может, лучше ему не думать об этом? Это не его дело. Наверное, лучше просто уехать, и все.

Если бы у него был хоть какой-то повод, он не стал бы ждать утра, он послал бы все к черту прямо сейчас.

Но повода явно не было, так что Харпер прилег на старый диван и устроился поудобнее, насколько позволял коротковатый диван, обитый жесткой ворсистой тканью по моде шестидесятых. Между тремя его подушками был продернут полудюймовый шнур, который впивался в спину, так что Харпер чувствовал себя, словно принцесса на горошине. Диван был такой же неудобный, как и десять лет назад, когда он наконец повалил на него Анни для так сказать небольшого поединка, в ту самую ночь, когда его отца принесли домой с бейсбольного матча…

Кошмарное наваждение! Как раз об этом ему меньше всего хотелось вспоминать. Какого черта они все эти годы держали здесь этот старый неудобный диван?

В ту минуту столовая, где все напоминало о недавних похоронах, казалась ему более привлекательной.

Лежа без сна в своей комнате наверху, пытаясь решить, что именно она скажет Харперу утром, Анни услыхала, как он вышел из комнаты Майка и спустился вниз. Он хотел есть или просто не мог уснуть?

Она долго ждала, с пересохшим горлом и колотящимся сердцем — просто от того, что он был здесь, в доме, — думая, что впервые за десять лет она может — может что? Посмотреть действительности в лицо? Сказать правду? Попросить у него прощения?

Анни со стоном перекатилась на бок, взбив подушку под головой и положив еще одну между колен, чтобы не болела спина. Неужто она действительно решила, что несколько слов исправят то, что она когда-то натворила? Содеянного не исправить, особенно теперь, после всех этих лет. И все же она не собиралась сдаваться. Она должна сделать хоть что-нибудь. Харпер здесь. И это ее единственный шанс.