Дети Шерлока Холмса (№17) - Ворюга в клеточку

Папа: Вполне возможно. Я их выгнал за плохую успеваемость.

Участковый: Может, мне их подстраховать?

Папа: Спасибо, не стоит. Я это сделаю сам.

Участковый (с заминкой): Значит, вы это… тоже… А ваша супруга, значит…

– На ветке, – сказал папа и, попрощавшись, положил трубку.

Какой добросовестный и заботливый человек этот наш участковый. Прямой такой. Будущий полковник.

После уроков мы опять провели время на… ветках.

– Еще один день, – сказал я Алешке, – и я перьями начну обрастать.

Но Алешку это не испугало. Он яростно утверждал, что если сова ворует вещи, то таскает их в свое гнездо. А гнездо у совы может быть только в парке. Значит, совершив очередную кражу, она неизбежно пролетит мимо нас.

– Логично? – спросил Алешка.

– Логично, – вздохнул я.

Но мне почему-то показалось, что Алешка старается убедить не столько меня, сколько самого себя.

Но вот в чем?..

В общем, мы не только обжились в своем «гнездышке», но и начали обрастать, как перьями, новыми полезными знакомствами. В частности, ближе к вечеру мимо проходил наш районный бомж Вася, который к лету перебирался на местожительство в парк. Он сразу же нас засек, остановился, оглядел шалаш, одобрил:

– Неплохо сладили. Токо стенки надо добавить. Опасно без них.

Вася знал, что говорил. Он сам в свое время построил в глубине парка «бунгало» на ветвях. Но однажды свалился с него во сне. И поэтому перебрался на землю – соорудил себе домик из полиэтиленовой пленки, обзавелся имуществом и систематически таскал в свою берлогу разные полезные вещи с помоек и свалок. Вот и сейчас, помимо рюкзака за спиной, Васину поклажу составляла вполне приличная подушка от тахты.

– Кресло будет, – пояснил он. – Без кресла – не жизнь. Вы сходите к универсаму – там еще две такие есть.

Разговор завязался.

– А вы чего? Бездомные, что ли?

– Временно, – сказал я.

– А… – сразу все понял Вася. – Педагогический прием. Исправление ошибок.

Такому умному человеку не стоит врать. Полезнее им воспользоваться.

– Мы сову караулим.

– Брехня, – Вася поставил подушку на землю. Махнул рукой. – В парке она не водится. Уж я-то знаю.

– А почему?

– Голубей и ворон много стало. Она, видать, в домах гдей-то гнездится. Потому другая птица, опасаясь, в парк перебралась. Хорошая птица, вкусная. Голубиный паштет делаю. Как мушкетер. Даже рогатку завел. Ну, прощевайте, воробьи. Не забудьте к универсаму сбегать. Там еще кастрюльки выкинули, вполне гожие.

Но мы к универсаму за «гожими» кастрюльками не пошли – у нас их дома полно, – а еще немного посидели в засаде.

И не зря! Ближе к вечеру мелькнула в районе двенадцатого этажа большая птичья тень. Но в парк она не полетела, а исчезла где-то меж домов.

Алешка проводил ее взглядом и загадочно произнес:

– Так я и думал…

Глава III

По-моему, он врет

Еще пару дней мы, оставив свое «гнездо», бродили вокруг немецкой колонии вдоль забора. Поглядывая на открытые по случаю весенней жары окна всех трех домов. И в конце концов привлекли внимание охранников, которые тоже бродили вдоль забора, но внутри, и внимательно на нас поглядывали. Мы – на окна, они – на нас.

С этими охранниками у нас вообще были отношения сложные. Даже если мы просто проходили мимо, они изо всех сил подозревали нас в нехороших намерениях. Делать им было нечего.

В общем, еще два дня мы провели без толку. Никакие совы вокруг немецких домов не крутились, фигуры высшего пилотажа не показывали и золотых вещей не таскали.

Когда дело не дает результата, оно в конце концов наскучит. Так и случилось. Нам надоело слоняться возле немецкой колонии под пристальными взглядами бдительной охраны, и мы «сняли наблюдение».

А зря!

В тот же вечер нас перехватил во дворе Санек, Лешкин одноклассник. Веселый такой пацан, неунывающая личность. И очень интересная. Я уже, кажется, рассказывал как-то о нем. У него две уникальные особенности: все время шнурки развязываются и все время он фантазирует. Видно, просто так, без приключений, жить ему скучно.

И надо еще сказать, что Санек живет в доме, который совсем рядом с немецкими домами.

– Леха! А что я видел! – завопил Санек.

– Сову в клеточку, – проворчал Алешка.

– А вот и нет! Настоящего Карлсона! Он из окошка вылетел. И все при нем: пропеллер за спиной и подтяжка через плечо.

– А денег при нем не было? – серьезно спросил Алешка.

– Сам ты дурак! – обиделся Санек.

…Когда они помирились, Санек взахлеб рассказал, как они с Женькиного балкона бросали водяные бомбы, как попали прямо на крышу Вадькиного «мерса», как тот (Вадька, а не «мерс») орал на них и как вдруг из немецкого дома вылетел Карлсон.

– А куда он полетел, твой Карлсон?

– Как куда? – удивился Санек и взялся завязывать шнурки. И сказал прямо в землю: – Куда ему положено, туда и полетел. На свою крышу. То есть на нашу.

– А в клюве у него ничего не было?

– В каком клюве? Он же Карлсон.

– Ну а… в руках? Что он держал?

– Вроде ничего. Он их вот так раскинул, как крылья. И ногами болтал. А все встречные вороны – от него в разные стороны, с воплями. А самое главное знаешь что? – Санек приблизился к Алешке, осмотрелся, будто великую тайну хотел сообщить, и сказал громким шепотом: – А ведь это в самом деле МОЙ Карлсон!

– Как это твой?

– А так! У меня в детстве игрушка такая была, Карлсон с меня ростом. Он у нас на шкафу все время сидел. А потом пропал. Улетел, значит.

Алешка призадумался. Но ненадолго.

– Санек, у вас чердак запирается?

Тот хитро прищурился.

– Запирается. И отпирается.

– Сходим на крышу?

– А зачем?

– Посмотрим. Где там твой Карлсон живет.

– А я уже лазил. Никто там не живет. Даже голуби разлетелись. – И без всякого вежливого перехода: – А что дашь?

– В лоб, – ответил Алешка.

– Ну, пошли. Только завтра. Мы сегодня вечером с батей выступаем. В переходе.

Это хорошо сказано: выступаем. Отец Санька, безработный слесарь, время от времени приходит в наш переход у метро и играет там на баяне. Зарабатывает. А Санек помогает. Грустная история.

– По-моему, он все врет, – сказал я, когда мы на следующий день пошли к Саньку. – Известный сказочник.

– Врет, конечно, – легко согласился Алешка. – Только не все…

Мы доехали на лифте на двенадцатый этаж, поднялись по пожарной лестнице к двери на чердак. На ней висел большой замок.

– Жаль, – вздохнул Алешка. – Очень жаль такой красивый замок ломать.

Санек опять хитро прищурился, достал что-то из кармана и прижал ладошку к замку. Внутри замка что-то звонко щелкнуло.

– Прошу! – Санек распахнул дверь.

– Здорово! – оценил Алешка. – Магнит?

– Магнит. Это наш Академик придумал. Он на чердаке какой-то опыт производил. Какую-то антенну ладил. А батя ему помогал.

– Фиг с ним, с Академиком, – отмахнулся Алешка. – Пошли на крышу.

На чердаке было скучно – пыльно, мусорно, сумрачно, а на крыше – здорово!

Вольный ветер, дали неоглядные. Виден весь город – до Кремля и обратно. Наш детский сад, куда мы когда-то ходили (сначала я, а потом Алешка). Наша школа, куда мы теперь вместе ходим. Универсам. Станция метро. Отделение милиции. Институт механики. Все такое хорошо известное и в то же время совсем другое, новое, неожиданное. Например, я и не догадывался, что на крыше нашей родной школы столько мусора и барахла: старые санки, конек с ботинком, много застрявших мячиков, бумажных голубей, ходовая часть детской коляски, автомобильная шина – прямо свалка, а не образцовое учебное заведение. С драматическим уклоном.

А вокруг нас, на крыше, столько всего! Торчат телевизионные антенны, растянутые тросиками, в которых нежно поет ветер. Какие-то загадочные надстройки вроде домиков, похожих на собачьи будки, зарешеченные дырки для вентиляции и стока дождевой воды. В общем, было на что посмотреть. И было где спрятаться загадочному Карлсону вместе с его домиком. И запасным аэродромом.

– Ну! – Алешка скрестил на груди руки и повернулся к Саньку. – Показывай!

– Чего показывать-то? – удивился Санек. – Смотри сам.

– Куда твой Карлсон залетел? Где его нора?

Сказал бы уж – гнездо.

– Пошли, – сказал Санек и загромыхал ботинками к самому краю крыши, огороженному проволочным барьерчиком.

Я успел подскочить и ухватить их обоих за шиворот. Санек стал размахивать руками и объяснять.

Сначала он показал на дом напротив:

– Вон там мы стояли с Женькой на ихнем балконе. Где белье висит, видишь? А вон там Вадик проезжал. А вылетел он…

– Вадик?

– Карлсон! Вылетел он вон оттуда, из немецкого дома. И спикировал сюда, – Санек плавно описал рукой полукруг. – И вот здесь исчез. Прямо у двери.

– Все? – спросил Алешка. – Надо его логово искать. – И соблазнил Санька: – Там, наверное, много чего. Натаскал, ворюга!

Обошли мы всю крышу, ничего подозрительного не нашли, «много чего» тут не было. Кроме пары дохлых голубей и пары дохлых крыс.

А у самой двери Алешка вдруг нагнулся и поднял… зажигалку.

– Ни фига себе! Он еще и курит!

Зажигалка была красивая. Вся такая серебряная с рисунком в виде высотного университета МГУ. А когда Алешка щелкнул ею, она не только вспыхнула огоньком, но и проиграла какую-то знакомую, но не очень попсовую мелодию.

– Заграничная, – завистливо сказал Санек. – С музыкой. Меняемся? На батин баян. Слабо?

– На фига он мне, – усмехнулся Алешка.

Санек возмутился такому невежеству:

– Играть будешь. Всякие песни.

– В метро, что ли? А батя твой как же?

– А он на скрипку переходит. Говорит, жалостней получается. Лучше платят.

Я напомнил им, что мы сюда не торговаться пришли.

Алешка смерил меня ледяным взором сверху донизу. И вдруг там, у меня под ногами, остановил свой взгляд:

– А это что такое?

Нагнулся, быстро что-то собрал в ладошку. Показал нам. На ладони лежали… окурки. Каких-то черных сигарет.

– Я ж говорил: он курит!

– Кто?

– Карлсон. Или его сообщник. – И Алешка снисходительно пояснил: – Окурки лежат в одном месте, так?

Мы кивнули.

– Значит, кто-то долго стоял здесь и волновался. – Он пересчитал свою добычу. – Во! Шесть штук! У тебя пакета или коробки нет? Ладно.

Алешка уложил окурки в носовой платок и спрятал в карман куртки.

Я возмутился. Он глазом не моргнул:

– Это, Дим, вещественные доказательства. Понял?

Понял. Доказательства чего? Что кто-то стоял здесь и курил. Не велико преступление.

А ведь будущие события показали: Алешка опять оказался прав…

Когда мы явились домой, папа уже пришел с работы и мама его заботливо кормила на кухне. И гладила по голове. А папа жевал и жмурился, как кот на солнышке.

– Где бегали? – спросил папа.

– По крыше, – пошутил Алешка.

Мы с ним давно уже усвоили: когда хочешь соврать, говори правду. Все равно тебе не поверят.

– Ну и как? – спросила мама.

– Здорово! – похвалился Алешка. – Домик Карлсона нашли. Посидели… Так у него накурено!

– Фантазер! – она потрепала его по голове. – Идите мойте руки и – ужинать. А то папа все съест.

– Опоздала, – сказал папа, отодвигая тарелку. – Да они небось у Карлсона отужинали.

Что-то мне эти слова не понравились. Подозрительные какие-то. И взгляд у папы чересчур внимательный.

– У меня для вас приятная новость, – сказала мама, когда мы сели за стол. – Помоете посуду – скажу.

– Это шантаж, – намекнул папа. – Вымогательство. Состав преступления.

– Напугал! – фыркнула мама. – Ради посуды я на все пойду. Ну, кто смелый?

– Алешка, – сказал я.

– Димка, – сказал мой брат.

– Ну, так и быть, – сказала мама. – Один вынесет ведро, другой – посуду.

– А куда ее выносить? – уточнил осторожный Алешка.

– Мыть! – уточнила осторожная мама.

Мы переглянулись: пора соглашаться, а то она еще что-нибудь придумает.

– Ладно, – сказали мы.

– Так вот, – радостно улыбнулась мама. – Только что звонили из школы!

Мы насторожились. Приятных звонков из школы что-то давненько не было. Их вообще никогда не бывает. А мама сияла:

– У вас в школе свинка!

– Большая? – уточнил Алешка. – Или морская?

– Карантин! Две недели! Гуляй – не хочу! Поели? За вами – посуда, ведро и пылесос.

– Мы про пылесос не договаривались! – завопил Алешка.

– Ах да! – спохватилась мама. – Вы правы. Еще и магазин. И прибраться в своей берлоге.

Когда я вымыл посуду, пропылесосил всю квартиру, вынес ведро и вернулся из магазина, Алешка таинственно подмигнул мне и показал глазами на дверь нашей комнаты: зайди, мол, тайное дело есть.

Так, огорчился я, мама еще что-то надумала.

Оказалось, не мама, а папа. Ему позвонили с работы, а Лешка, конечно, подслушал. И сообщил мне. Я никогда не думал, что слово «сообщил» происходит от слова «сообщник». Так и получилось – на две ближайшие недели я стал Лешкиным сообщником по раскрытию жуткой тайны. Невероятной даже.

– Дим, – зашептал мне Алешка прямо в ухо, когда мы скрылись в своей «берлоге», – ты знаешь, из какого окошка вылетел Карлсон? Опять из немецкого. А знаешь, кто там живет? Очень главная персона. Советник посольства! И папе сказали, чтобы он помог поскорее разобраться в этом деле. Потому что… Сейчас вспомню… А! Потому что оно приобрело «нежелательный международный реверанс». Понял?

Еще как! Особенно про международный реверанс.

– Наша задача… – начал Алешка.

– Наша задача, – перебил его я, – учиться и учиться. Из последних сил.

– У нас карантин! Ты что!

Он сказал это так, будто карантин обязывает детей всего мира объединиться на борьбу с преступностью. А кто не объединится, тот сам жулик.

Я покорно поник головой. А Лешка сразу взял командование в свои цепкие руки:

– Завтра с одним пацаном поговорим.

– С каким пацаном?

– С немецким. Это у них что-то украли. А пацан этот дома был. Я сам слышал. «Значит, – спросил папа, – в момент совершения кражи в квартире находился младший сын советника, так?» Мы найдем этого пацана…

– Как? Их там двести штук!

– А я фамилию подслушал. Этого советника. Фофан его фамилия.

Странная фамилия у такого важного лица. Впрочем, чего у них только не бывает.

Глава IV

Клаус Хофман-младший

Утро началось с небольших неприятностей. Мы еще спали, в счет карантина, а мама закричала на всю квартиру из прихожей:

– Отец! Ко мне! В одной руке – ремень, в другой – Алексей!

– А Дима? – высунул Алешка нос из-под одеяла. Заревновал.

Оказывается, мама затеяла стирку и ходила по квартире, собирая наши носовые платки.

– Полюбуйся! – мама сунула папе под нос две руки. В одной – зажигалка, в другой – носовой платок с черными окурками.

– Кубинские, – сказал папа. – Очень крепкие, из сигарного табака. Алексей, разве можно курить такие сигареты?

– Ты что-то не то говоришь, – сказала ему мама.

Но папа не обратил внимания на ее слова. Он заинтересовался зажигалкой, щелкнул, прислушался к музыке и произнес загадочное слово:

– «Гаудеамус». А зажигалочка-то фирменная. – Он пригляделся к ней и прочитал вслух гравировку, на которую мы почему-то не обратили внимания: – «Володе Акимову – гордости биофака МГУ, будущему академику, от однокурсников. 01.01.1999 год». Бросай курить, Алексей…

– Гаудеамусом стану? – засмеялся Алешка. – Или академиком?

А мама сказала:

– Мне кажется, отец, что ремень нужен для тебя.

Алешка внес ясность:

– Ма, я не курил, правда. Я это все нашел.

– Нашел бы что-нибудь другое, полезное. И зачем тебе «это все»?

– Объявление напишу. Вознаграждение ведь гарантируется.

– И как ты напишешь? – спросил папа. И подсказал: – «Найдены окурки в количестве шести штук. Верну за приличное вознаграждение в долларах США».

Алешка сначала хихикнул, а потом задумался и серьезно сказал:

– Спасибо, полковник. – Уложил зажигалку вместе с окурками в коробочку из-под конфет и спрятал в стол.

– Вещественные доказательства, – посоветовал папа, – опечатывать положено.

– Сойдет, – отмахнулся Алешка. – Здесь все свои и почти некурящие.

Папа уехал на работу, мама занялась стиркой, а мы отправились в немецкую колонию, где живут немецкие граждане со своими детьми, собаками и машинами. За забором. Да еще и с охраной. С которой, я уже говорил, у нас сложились не самые теплые отношения. Мы как-то забрались туда в тихий вечерок покачаться на качелях, так они целую облаву на нас устроили. Хорошо еще, что мы папе об этом не рассказали. Он ведь тоже их недолюбливает. Я как-то слышал, когда мы с ним проходили вдоль ограды, как он зло вполголоса пробормотал: «Бездельники, холуи. Вас бы в город, в патрульную службу!»

Охранникам там действительно делать нечего. Они только шляются вдоль забора да анекдоты друг другу по рации рассказывают. Ну и ворота и калитки отпирают своим немецким хозяевам.

За этой оградой было немножко скучновато, но и немножко мы им завидовали – такой там был порядок и такая чистота. Все по линеечке, даже машины на стоянке стоят, как на параде. А если кто-нибудь выходит погулять с собачкой, то берет с собой веничек и совочек. А собачки ни за что по газонам не бегают. И в детские песочницы не гадят.

Скучновато, конечно. Но и завидно.

За оградой немецкой колонии беззаботно, но аккуратно резвились немецкие дети (киндеры, по-ихнему): без особого ора, очень организованно, дисциплинированно, чуть ли не строем. Одни из них стояли в очереди, чтобы бросить мяч в баскетбольную корзину; другие, тоже по очереди, пробегали по буму, растопырив руки; четверо гоняли ракетками мячик на корте, а остальные вежливо, но эмоционально болели за них. И было их всего штук двести, не меньше. И где тут этот Фофан – младший сын советника посольства?

Но пока я раздумывал, Алешка взялся за прутья ограды, просунул внутрь голову и свистнул.

Свистеть он умел. В одно мгновение на детской и спортивной площадках возникла полная тишина. И все лица повернулись к нам. Как по команде «Равняйсь!».

– Эй! – крикнул Алешка наудачу. – Фофан! Иди сюда!

Я не думал, что на эту странную фамилию кто-нибудь откликнется. Но тут же из очереди к баскетбольному щиту вышел белобрысый паренек Лешкиного возраста и направился к нам. Очередь сомкнулась и пошла своим чередом.

– Их бин Хофман, – сказал паренек. – Вас волен зи?

– А по-русски слабо? – спросил Алешка, пытаясь выдернуть голову, застрявшую между прутьев.

– Не слабо, – скромно похвалился маленький немец и довольно прилично перевел: – Я есть Хофман-младший. Что вы хотел?

– Мы хотел поговорить, – пыхтя пробормотал Алешка. И сказал мне: – Уши прижми.

Я не понял, зачем мне прижимать уши, но послушно это сделал.

– Да не свои уши, Дим! – заорал Алешка. – Мои! Голова обратно не лезет, не видишь?

Тут спохватился один из охранников и медленно, похлопывая себя дубинкой по ноге, направился к нам.

– Застрял? – злорадно спросил он. – Попался? – И протянул было руку, чтобы щелкнуть Алешку в его беззащитный лоб.

Но тут маленький скромный немец преобразился. Был цыпленок, а стал боевой петух.

– Хальт! – резко выкрикнул он.

И охранник, испуганно отдернув руку, вытянулся перед ним. Как рядовой перед генералом. И стал что-то, оправдываясь, бормотать, путая немецкие слова с русскими. Немецкие я не понял – я и английские-то уже забывать начал, – а русские были такие:

– Герр Хофман… Я извиняюсь… Им не положено… Орднунг должен быть.

(Орднунг – это по-немецки порядок.)

Хофман-младший что-то еще сказал ему, и охранник грустно побрел к воротам, где стоял второй такой же. Наверное, пожаловаться…

Я тем временем прижал Алешкины уши, и он, крутнув головой, благополучно выскользнул из «капкана».

Хофман-младший просунул руку меж прутьев:

– Клаус.

– Алекс, – ответил Алешка, не теряясь. – Надо поговорить. Пошли в парк.

– Нам не можно гуляйт ваш парк, – отказался Клаус.

– А нам не можно гуляйт у вас.

– Момент. – Клаус на секунду задумался. – Вечер. Семь часов. Калитка. Майн брудер… Мой брат гулять Рекс. Клаус рядом. Яволь?

– Еще какой! – Алешка таинственно повертел головой – нет ли рядом чужих ушей? – и шепотом добавил: – Мы хотел вам помогайт. Интерпол. Понял?

У Клауса стали круглые недоверчивые глаза:

– Интерпол? Такой кляйн… маленький? Такой бывайт?

– У нас и не такой бывайт, – успокоил его Алешка. – Приходи со своим братом Рексом – узнаешь.

Клаус кивнул, еще раз пожал нам руки и побежал на баскетбольную площадку, стал в конец очереди.

– Здорово я по-немецки шпрехал? – похвалился Алешка, когда мы пошли домой.

– Здорово, – признал я. – Особенно «помогайт» и «гуляйт». Правда, с Рексом ты что-то напутал, мне кажется. И с Фофаном тоже.

Старший брат Клауса-младшего был высокий, худой, носатый такой парень (и тоже белобрысый). Рядом с ним сидела красивая (и тоже немецкая) овчарка.

– Привет, Рекс, – сказал Алешка и протянул парню руку.

Парень с удивлением взглянул на него, а его пес подал Алешке лапу.

Оказалось – старший брат Клауса вовсе не Рекс, как напутал Алешка, а Макс. А Рекс – это как раз овчарка. О чем Макс вежливо пояснил Алешке на приличном русском языке.

– А Фофан кто? – нимало не смутился Алексей.

– Я не знаю этого господина. В чем у вас проблема к моему брату?

– Это у вас проблема, – Алешка сразу взял инициативу в свои руки.

Мы сидели в скверике недалеко от нашего детского сада. Там вовсю резвилась наша мелкая детвора. Шум стоял, как возле хорошего водопада. Рекс с удивлением и интересом наблюдал, как все это бегало, прыгало, орало, бросалось и смеялось. Он к этому не привык. И, похоже, ему это нравилось. Казалось, что он даже немного им завидует: поскуливает, переминается с лапы на лапу и машет хвостом, как автомобиль «дворником».

– В чем у нас проблема? – уточнил Макс Фофан… то есть Хофман.

– У вас украли деньги…

– Вы их нашли? – он даже привстал и улыбнулся.

– Нет еще, – признался Алешка. – Но скоро найдем. Если вы нам помогайт.

– Каким образом?

– Нам нужно знать, как все случилось.

Макс пожал плечами.

– Никто не знает.

– Клаус знает, – подсказал Алешка, – но по-русски рассказать не может.

– Клаус уже все рассказал. И нам рассказал, и вашей полиции.

– А нам не рассказал.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.