Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Осененные гвардейским стягом

ModernLib.Net / Биографии и мемуары / Гущин Алексей / Осененные гвардейским стягом - Чтение (стр. 6)
Автор: Гущин Алексей
Жанр: Биографии и мемуары

 

 


      25 января 1942 года "Красный Кавказ" отпраздновал свое десятилетие. Итоги нашей боевой деятельности были внушительными. С начала войны крейсер участвовал более чем в пятидесяти походах и прошел за это время восемнадцать тысяч миль. И каких миль! Огненных! Огнем своих орудий мы разгромили две крупные железнодорожные станции, пять дальнобойных и полевых батарей, два склада с боеприпасами и снаряжением. Двести с лишним раз на крейсер налетали фашистские самолеты. Они сбросили на него почти две тысячи бомб, но ни одна из них не попала в цель! Значит, славно поработали зенитчики и рулевые, сигнальщики и машинисты "Красного Кавказа". Но и это не все. Крейсер перебросил в разные места фронта свыше пятидесяти тысяч человек подкрепления и десанта. Целую армию! И, конечно, трудно было пересчитать те вагоны с продовольствием и боеприпасами, которые мы доставили гарнизонам и жителям Одессы, Севастополя, Феодосии. Словом, нам было что вспомнить в юбилей.
      И вот теперь ремонт. Но для этого нам предстоял еще один переход. Последний. В Поти. Неблизко, но теперь мы чувствовали себя уверенней, потому что в помощь "Красному Кавказу" придавался танкер "Москва". Он должен был отбуксировать крейсер по назначению.
      28 января мы покинули Туапсе. И этот переход оказался очень тяжелым. На море по-прежнему не утихал шторм, а устойчивость "Красного Кавказа" значительно снизилась, ибо на палубу погрузили два десятка тяжелых станков, необходимых для ремонта, и огромные катушки со свинцовым кабелем. Топливные же цистерны "Красного Кавказа" были пусты, и палубный груз, таким образам, ничем не уравновешивался. Это в значительной мере повлияло на мореходные качества корабля. Достаточно сказать, что на переходе крен иногда достигал 25 градусов. Конечно, снова не выдержали наши временные крепления, и аварийным группам снова пришлось двое суток вести борьбу с водой.
      Но вот перед нами Поти. Танкер передает нас портовым буксирам. И здесь начинается последний акт напряженнейшей семидневной драмы. Море с яростью сопротивляется попыткам буксиров ввести "Красный Кавказ" в гавань. Огромной силы накат тащит нас прочь от берега. Трос, закрепленный за кнехты, вырывает "с мясом". Заводим второй трос - на этот раз за барбет первой башни, но он лопается, как простая веревка.
      Из гавани спешит на помощь мощный буксир. Толстенный трос пропускается через швартовное устройство - полукип. Рывок. Трос вместе с вырванным полукипом падает в воду. Неизвестно, сколько времени продолжалась бы эта борьба. Но фортуна наконец обернула к нам свое лицо - стих ветер. Ведомый буксирами, "Красный Кавказ" медленно вошел в гавань.
      Нелегко было у меня на душе; невесело смотрели собравшиеся на палубе командиры и краснофлотцы: их родной корабль впервые возвращался в порт на буксире. Искалеченный, со следами многочисленных пожаров, с пробоинами, которые, как раны, зияли в его закопченных, помятых и ободранных бортах. Нет ничего горше для моряка, как видеть свой корабль в таком состоянии!
      Медленно, очень медленно буксир втягивает "Красный Кавказ" в гавань; медленно проплывают мимо нас причалы и портовые сооружения. Глаз фиксирует их машинально, устремляясь вперед, где вот-вот покажутся корабли эскадры. Наконец гавань вся открывается нашему взору. Сейчас корабли увидят "Красный Кавказ". Увидят на поводу у буксира...
      Отгоняя грустные мысли, стараюсь ни словом, ни делом не выдать охвативших меня чувств. Командир есть командир, и никто не должен видеть его уныния или мимолетной слабости. Мы сделали все, что могли, и наши раны раны непобежденного бойца.
      Но что это? Почему гремит музыка встречного марша, а над кораблями эскадры вьются флаги расцвечивания? Почему экипажи выстроены вдоль бортов? Встречают? Но кого?
      Видимо, эта мысль промелькнула у всех на "Красном Кавказе". Но уже в следующий момент все сомнения покинули нас: на флагмане, а затем и на остальных кораблях взвились сигналы: "Да здравствует героический крейсер "Красный Кавказ"!", "Слава героям Феодосии!" Вслед за этим с кораблей грянуло могучее "ура!".
      Скажу прямо - мы были глубоко тронуты такой встречей. Семь суток продолжалась одиссея "Красного Кавказа", семь долгих дней и ночей мы противостояли врагу, морю и огню. И победили. И сейчас, смертельно уставшие, покрытые ранами, краснокавказцы воспаленными глазами смотрели на шеренги встречающих и не замечали катившихся по щекам слез. Это не были слезы слабости. Их стыдятся. То были слезы высшего счастья, которыми плачут воины, вернувшиеся из битвы, победившие в ней; то были неудержимые слезы скорби, которые сопутствуют каждой победе, ибо ее торжество взывает к памяти павших...
      Глава шестая
      Итак, нас ожидал ремонт. Этот факт не мог не волновать краснокавказцев. На какое-то время (все понимали - на длительное) из строя выходил мощнейший крейсер эскадры. И это в период, когда немцы усилили свой натиск, когда их войска получили категорический приказ Гитлера - в кратчайший срок взять главную базу Черноморского флота Севастополь. Мы сознавали серьезность момента и готовы были приложить все силы для сокращения срока ремонта.
      На следующий день после нашего прибытия в Поти на "Красный Кавказ" поднялись представители ремонтного завода. Они вновь осмотрели корабль и, сравнив результаты осмотра с теми, что были получены в Туапсе, определили объем ремонтных работ. Он был большим, и работники завода заявили, что на ремонт потребуется не менее десяти месяцев. На нашу "просьбу" ускорить ход восстановления "Красного Кавказа" заводская комиссия ответила односложно:
      - Не хватает квалифицированных кадров.
      Само собой разумеется, что нас такой оборот дел не устраивал. Десять месяцев! Чуть ли не год находиться в ремонте, когда каждый корабль на счету! Нет, мы не могли бездействовать десять месяцев. Нужно было во что бы то ни стало ввести корабль в строй раньше намеченного срока. Эта задача стала делом чести каждого краснокавказца.
      Тут же на месте приняли решение: выделить из числа экипажа крейсера необходимое количество людей для помощи заводским рабочим. С этой повесткой на крейсере прошли собрания личного состава, совещания партийного и комсомольского актива. В их работе приняли участие представители ремонтного завода, а также инструкторы Потинского горкома партии. Как и следовало ожидать, краснофлотцы "Красного Кавказа" единодушно заявили о своем желании помогать в ремонтных работах. Мысль - как можно скорее вернуть родной корабль в строй - владела всеми безраздельно. От добровольцев не было отбоя. Ко мне на стол легли сотни заявлений, в которых содержалась одна просьба отправить на завод. Конечно, все просьбы удовлетворить было невозможно. Корабль, хоть он и вставал на ремонт, не мог быть покинут экипажем.
      Два дня мы отбирали людей. Сошлись на том, что заводу хватит двухсот пятидесяти человек. И вот отобранные строятся на палубе. Краткие напутственные речи - говорить много не надо, все и без того понимают важность и срочность задачи. Звучит команда, и двести пятьдесят человек отправляются на новые боевые посты - в заводские цехи.
      Прошла неделя. Каждый день командование "Красного Кавказа" посещало завод, где трудились посланцы крейсера. Под руководством опытных мастеров они овладели новыми специальностями - сборщиков, гибщиков, электросварщиков, слесарей, такелажников, и скоро из отличных моряков получились отличные рабочие. Это сказано не для громкого словца. Краснокавказцы трудились действительно по-ударному. Объединенные в бригады, они побили многие существовавшие тогда нормы выработки. Именно в то время возникло известное движение двухсотников, то есть рабочих, выполнявших по две нормы за смену. Одним из его инициаторов был котельный машинист "Красного Кавказа" краснофлотец Александр Киселев.
      А тем временем выяснилось одно чрезвычайное обстоятельство. Скрупулезное обследование корабля показало, что ремонтировать его на плаву невозможно. Слишком велики были разрушения, чтобы заделать их, не поднимая крейсер из воды. Словом, "Красный Кавказ" необходимо было поставить в док. Но в какой, если в Поти не было доков таких размеров? Доки судоремонтного завода могли поднимать лишь корабли, водоизмещение которых не превышало 3-4 тысяч тонн; "Красный Кавказ" вытеснял воды вдвое с лишним раз больше названной цифры, стало быть, и док ему требовался грузоподъемностью чуть ли не в десять тысяч тонн. Надо было искать выход из положения. И он был найден.
      Помню тот день. Водолазы доложили размеры подводных пробоин. Всем ясно - без докования не обойтись. В рубке "Красного Кавказа" тесно. Сюда набились все, кто имеет отношение к ремонту. Вносятся предложения, которые обсуждаются и тут же за непригодностью отвергаются. Очередь доходит до начальника технического отдела Черноморского флота инженер-капитана 1-го ранга Стеценко.
      - Введем "Красный Кавказ" в док, - сказал он.
      Такое смелое предложение было скептически встречено даже видавшими виды моряками. Еще бы! Вводить в небольшой док стальную громаду крейсера многим показалось безумством. С планом не согласились. Но Стеценко не думал сдаваться. С карандашом в руках он принялся обстоятельно доказывать состоятельность своих выкладок. И постепенно все собравшиеся в рубке утрачивали свой скепсис, ибо возможность невозможного подтвердилась неумолимой логикой расчетов.
      Во-первых, следовало, что если разгрузить крейсер и тем самым облегчить его вес до семи тысяч тонн, то одно обязательное условие успеха будет выполнено. Вторым таким условием, по мнению Стеценко, являлось удлинение дока. В буквальном смысле слова этого нельзя было сделать, но трудность разрешалась довольно просто: автор проекта предлагал под нос крейсера, который не помещался в док, подвести обычные понтоны, "Красный Кавказ", таким образом, целиком извлекался из воды.
      План был смел и необычен, но я повторяю то, о чем говорил уже не раз! война шла небывалая, и многие наши представления не выдерживали проверки временем, ломались и заменялись новыми. Так было и в этот раз, После тщательного взвешивания всех "за" и "против" план Стеценко приняли, и мы приступили к демонтажу корабля.
      Решающим фактором был фактор времени. Оно ценилось на вес золота, уплотнялось как только можно. Авралы продолжались сутками и благодаря четкой организации отличались высокой производительностью. С "Красного Кавказа" сгружалось все, что могло так или иначе расцениваться как лишняя тяжесть, многочисленное корабельное имущество, запасные части, стволы орудий.
      За работой, когда смешались дни и ночи, когда грохот кувалд и пневматических молотков заменил все звуки, мы на время забыли те огневые ночи, которые еще недавно оглашались грохотом орудий и железным лязгом, криками ярости и боли. Напоминание о них пришло неожиданно: 25 февраля на крейсер прибыл член Военного совета Черноморского флота дивизионный комиссар И. И. Азаров, чтобы вручить награды отличившимся при прорыве в Феодосию.
      Самой высокой награды - ордена Ленина - был удостоен командир электромеханической боевой части капитан 3-го ранга Купец, на долю которого выпала основная тяжесть борьбы по спасению "Красного Кавказа" во время второго феодосийского похода. Орденом боевого Красного Знамени были награждены артиллеристы капитан-лейтенант Коровкин, старший лейтенант Кныш, краснофлотцы Пушкарев и Плотников, пулеметчик Петров. Орден Красной Звезды И. И. Азаров вручил старпому Агаркову, штурману Елисеенко, боцману Суханову. Многие моряки крейсера получили медали "За отвагу" и "За боевые заслуги".
      Между тем демонтаж корабля шел полным ходом. Круглосуточно работали стрелы, выгружая то, что отяжеляло корабль, а из недр крейсера все продолжали и продолжали поступать грузы. Работа была очень трудоемкой. Чтобы просто переместить с места на место две тысячи тонн груза, требуется немало времени; нам же приходилось извлекать груз из разных мест корабля, демонтировать полностью или частично многие корабельные установки. При этом некоторые операции растягивались на несколько дней.
      Наконец "Красный Кавказ" был разгружен, и 26 марта 1942 года два буксира повели крейсер в док. И вот наступил самый ответственный момент. Буксиры поставили крейсер на место, где находился затопленный док. Прошло несколько минут и по команде руководителей работ док стал всплывать, поднимая на себе крейсер. Требовался очень точный расчет, чтобы корабль не опрокинулся, - ведь треть "Красного Кавказа" поддерживалась всего лишь понтонами. Опора зыбкая. Не выдержи она - и может случиться непоправимое. Но все обошлось благополучно. Расчеты не подвели, и "Красный Кавказ", точно Левиафан, поднялся из воды и плотно лег на кильблоки.
      И только теперь все воочию увидели изуродованную корму корабля. Разрушения были огромны. В пробоины могла свободно въехать автомашина, и оставалось лишь поражаться, как при подобных повреждениях крейсер все же держался на плаву. Нет, недаром потрудились советские инженеры над бывшим "Адмиралом Лазаревым". Они создали такую прочную конструкцию, которая обеспечила крейсеру непотопляемость, казалось бы, в безнадежной ситуации.
      Спускаюсь вниз, ближе к корме. В разные стороны торчат разорванные страшной силой взрывов листы стали. Оторван один винт по правому борту. Нет кронштейна гребного вала по левому. Разбит кормовой брус - ахтерштевень, составляющий вместе с килем и форштевнем основу набора корпуса. Разрушения, разрушения, разрушения... Все это сделали бомбы пикировщиков, бомбы, которые рвались в воде. А если б на палубе? Разрушения могли бы стать необратимыми. И я еще раз с великой благодарностью подумал о краснофлотцах "Красного Кавказа" - о зенитчиках, создававших непроходимую огневую завесу перед вражескими самолетами, о рулевых и машинистах у маневровых клапанов, чьи безукоризненные действия помогли нам избежать прямых попаданий.
      - Дела... - проговорил кто-то у меня за спиной.
      Дела действительно были не блестящими. После окончательного осмотра в доке стало ясно, что ремонтную ведомость придется значительно расширять. Мы не могли обойтись одними заплатами, как думали раньше; предстояло полностью заменять многие листы обшивки и детали набора корпуса. Словом, работы было невпроворот.
      "Ремонт - это бой!" - такая крылатая фраза облетела в те дни весь корабль. И люди трудились по-боевому, не считаясь ни со временем, ни с трудностями. А их возникало много. Например, с той же обшивкой. Новые броневые листы изготовлялись на заводе. Но это было еще полдела. Мало изготовить лист - его еще нужно согнуть по определенному профилю, чтобы обшивка пришлась точно по месту. Но на заводе имелся только один гибщик, и работа шла черепашьими темпами.
      На помощь заводским специалистам пришли матросы "Красного Кавказа". Краснофлотец Иван Конюшенко, знакомый с технологией изготовления броневых листов, вызвался обучить ремеслу гибщика своих товарищей. Но для этого непростого дела нужна специальная печь - ведь перед гибкой стальные листы требуется нагревать. Конюшенко и тут не спасовал. Он подобрал себе в подручные восемь человек, смастерил из металлических отходов печь, и бригада заработала так, словно всю жизнь только и занималась гибкой тяжелых броневых пластин. Под ударами матросских кувалд шпангоуты, всевозможные угольники, а затем и броня принимали нужную форму. Изо дня в день росли нормы выработки. Так, артиллерийский электрик Иван Журин выполнял план на 350 процентов. А вскоре краснофлотец Никифор Панченко перекрыл этот показатель и стал выполнять шесть норм в день. Такой же выработки достиг и котельный машинист Гончаров, ремонтировавший маневровые клапаны. Он окончил свою работу намного раньше установленного срока и с отличным качеством.
      Ремонт - процесс многотрудный и хлопотный. Каждый день нужно было решать множество самых разных вопросов, к которым в обычное время я не имел прямого отношения. Ведь теперь приходилось иметь дело не только с краснофлотцами "Красного Кавказа", но и с людьми малознакомыми или незнакомыми вовсе - с рабочими и руководителями завода. Нужно было поспеть всюду, и я не раз сожалел, что рядом со мной нет нашего военкома Григория Ивановича Щербака. О лучшем помощнике я и не мечтал, но военкома не было: он лечился от ран в госпитале.
      Но недаром говорят: "Если сильно хочешь - сбудется". В один прекрасный день Григорий Иванович объявился на корабле. Худой, бледный, но, как всегда, энергичный, готовый с места в карьер приняться за любую работу. Обрадованный, я расспрашивал Щербака о его житье-бытье за прошедшее время. Оказывается, военком не долечился. Едва почувствовав себя более или менее сносно, он стал проситься на корабль. Врачи в госпитале не могли удержать Григория Ивановича.
      С первого же дня военком с головой окунулся в дела. Я не покривлю душой, если скажу, что с появлением Щербака темпы ремонта возросли. Комиссара на корабле любили, он был желанным гостем в любом матросском кубрике, на любом боевом посту. Живой и инициативный, он заражал своей работоспособностью всех, умел замечать детали, которые нередко давали начало какому-нибудь массовому движению. Находясь почти круглосуточно в гуще ремонтных работ, Григорий Иванович не раз видел примеры трудового героизма краснокавказцев. Но даже он пришел однажды ко мне, восхищенно качая головой:
      - Ну и люди! Не люди, а титаны!
      И военком рассказал мне примечательный эпизод, лучшим образом иллюстрирующий самоотверженность моряков крейсера. Речь шла о краснофлотце Степане Асерецком, работавшем в бригаде Конюшенко. Когда бригада приступила к изготовлению броневых листов, Степан освоил профессию сверлильщика. Казалось бы, нехитрое это дело - сверлить отверстия под заклепки. Вопрос другой - сколько их можно просверлить, сообразуясь со своими силами. Так вот, Асерецкий сумел вручную, обыкновенной дрелью подготовить за смену тысячу отверстий. Тысячу! Когда это попробовали сделать другие, им удалось выполнить лишь треть той нормы, которой добился Асерецкий. Конечно, начались расспросы. И тогда Степан раскрыл свой "секрет". Оказывается, смена у него продолжалась... сутки. Матрос трудился без отдыха 24 часа!
      А чистка и щелочение нефтяных отсеков? Труднейшая, поистине каторжная работа! Отсеки тесные, в них не выпрямишься во весь рост, не повернешься, как нужно. Нефтяные испарения ядовиты, хуже отравляющих газов воздействуют на сознание. И несмотря ни на что, краснофлотцы Николай Трифонов и Тихон Щербина не раз и не два спускались на дно нефтяных ям и чистили их, подготавливая к эксплуатации. Нет меры матросскому мужеству, нет меры той стойкости, которую проявили краснофлотцы "Красного Кавказа" в бою и труде...
      * * *
      Апрель. В Поти вовсю буйствует весна. Над планетой гремят сражения, но вечное преображение природы продолжается. И, как Феникс из пепла, из руин возрождается "Красный Кавказ". Каждый день меняет облик корабль. Листы свежей обшивки закрывают его раны, исчезают следы разрушений на верхней палубе, приобретают свой прежний вид командирские каюты и матросские кубрики. Люди находятся в приподнятом настроении. Все знают: еще немного, и крейсер вновь выйдет на боевые коммуникации и начнет громить фашистов.
      И словно в соответствии с буйством весенних красок и настроений, в эти апрельские солнечные дни произошло событие, оставившее неизгладимый след в душе каждого краснокавказца.
      Как-то утром ко мне в каюту буквально ворвался военком Щербак:
      - Командир, включай погромче трансляцию!
      Зараженный волнением военкома, я до отказа повернул рычажок динамика. Торжественный голос Левитана заполнил помещение:
      - За проявленную отвагу в боях с немецкими захватчиками, за стойкость, мужество, дисциплину и организованность, за героизм личного состава удостоить звания гвардейских экипажи нижеследующих кораблей Военно-Морского Флота:
      экипаж крейсера "Красный Кавказ"...
      Смысл услышанного не сразу дошел до моего сознания. Слишком неожиданным было сообщение, чтобы вдруг уразуметь его. Но Щербак уже тряс меня за плечо и счастливо повторял:
      - Гвардейцы, командир! Гвардейцы!..
      Гвардейцы! Волнующее слово, за которым видится вся ратная история русских и Советских Вооруженных Сил. Быть гвардейцем - значит быть лучшим из лучших, нести на своем знамени все символы воинской доблести. Советская гвардия родилась в огне Великой Отечественной войны. Многие подразделения наших сухопутных войск и авиации уже носили это почетное наименование. И вот теперь родилась морская гвардия Страны Советов. И мы первые!..
      - Пойдем на митинг, командир, - сказал Щербак, глядя на меня повлажневшими глазами.
      А на другой день корабль захлестнул поток поздравлений. Нас приветствовал весь советский народ - и общественные организации, и шефы, и просто знакомые и незнакомые люди. Пришли телеграммы от наркома ВМФ, от командующего Черноморским флотом, от руководства Азовской военной флотилии, от многих кораблей и соединений. Особенно нас тронула телеграмма из Севастополя, нашего родного города, находившегося в кольце осады. Защитники главной базы Черноморского флота, сутками не покидавшие позиций, отбивавшие приступ за приступом, не забыли свой крейсер. Они писали в телеграмме:
      "С радостью и гордостью узнали трудящиеся Севастополя о преобразовании экипажа крейсера "Красный Кавказ" в гвардейский. Честь и слава первому отряду гвардейцев Черноморского флота! От имени трудящихся Севастополя горячо поздравляем с почетным званием. Уверены, что гвардейский крейсер "Красный Кавказ" будет еще беспощаднее громить фашистских оккупантов".
      Прислали нам письмо и бывшие моряки крейсера, воевавшие на сухопутном фронте. Радостно было читать строки, идущие от сердца; строки, в которых наши товарищи с гордостью называли себя воспитанниками "Красного Кавказа" и клялись не уронить его чести в предстоящих боях. Как и севастопольцы, моряки-сухопутчики заканчивали свое письмо призывом еще сильнее громить ненавистного врага.
      Громить фашистских оккупантов! Об этом думали все, и все горели одним желанием - как можно быстрее закончить ремонт корабля. Усилиями экипажа его темп достиг пределов, и появилась твердая уверенность, что "Красный Кавказ" выйдет из дока значительно быстрее установленных сроков. Несмотря ни на что, ни на какие трудности. А их встречалось немало. Они возникали на разных участках работ, преодолевать их приходилось ежедневно, подчас с большим риском. Два случая наиболее ярко отражают действительность тех дней.
      Монтировалась зенитная артиллерия - 100-миллиметровые орудия, которые наилучшим образом оправдали свое назначение в минувших боях. Две пушки требовалось заменить, ибо после всех переделок, в которых побывал крейсер, их нельзя было отремонтировать. Но в Поти таких орудий не имелось. Устанавливать меньший калибр не хотели ни мы, ни судоремонтники - подобная замена намного бы снизила эффективность зенитной обороны корабля. Как быть? Где отыскать нужные пушки. При всем желании и энтузиазме на заводе таких не сделаешь.
      И тут кто-то вспомнил, что "сотки" были установлены и на другом черноморском крейсере - "Червона Украина", который в свое время был потоплен немецкой авиацией в Севастопольской бухте. Вот если бы снять их и установить на "Красном Кавказе"! Мысль высказана, но поначалу дело казалось совершенно бесперспективным. Попробуй сними пушки, когда "Червона Украина" лежит на дне, да еще в осажденном городе, куда добраться почти невозможно. А если и доберешься? Пушки надо снять, на что-то (на что?) погрузить и переправить в Поти. Короче говоря, экспедиция, план которой стал потихоньку складываться в голове, могла расцениваться как фантастическая. И все же мы решили провести ее.
      Для начала требовалось разрешение, и не чье-нибудь, а наркомата Военно-Морского Флота - своей властью в таком деле мы не могли обойтись. Долго ли, скоро - разрешение было получено, и с этого момента я стал подыскивать подходящую кандидатуру на роль командира экспедиции. Требования к нему предъявлялись высокие - нужен был человек мужественный, решительный, находчивый, который не сплоховал бы в крайней ситуации. И, кроме всего, этот человек должен был знать артиллерию. Долго перебирал я возможных кандидатов и наконец по совету военкома Щербака остановился на старшине 1-й статьи Александре Белоусове. Командир отделения зенитчиков, он обладал теми качествами, которые были необходимы в предстоящем походе.
      Белоусов без проволочек взялся за организацию предприятия, подобрал себе помощников из комендоров и водолазов и вскорости доложил мне, что группа готова к выполнению задания. Все вместе мы составили и обсудили примерный план действий, но я сказал Белоусову, что полностью полагаюсь на его инициативу и разрешаю поступать так, как потребует обстановка. С этим Белоусов и отбыл в Севастополь.
      Краснокавказцы добрались до города в момент одного из ожесточенных штурмов. Немецкая авиация сутками бомбила Севастополь, а место, где лежала "Червона Украина", находилось под непрерывным артиллерийским огнем. И все-таки Белоусов с товарищами начали работу по подъему пушек. В конце концов их сняли, но можно себе представить, что пришлось преодолеть отважным краснофлотцам за те несколько дней, пока орудия поднимали с палубы затонувшего корабля.
      Пушки погрузили на баржу - ее раздобыл где-то в порту все тот же Белоусов - и свезли на берег. Пришла очередь искать оказию - какое-нибудь судно, отправлявшееся в Поти. Счастье сопутствовало краснокавказцам, они "поймали" попутный транспорт, перегрузили на него "сотки" и отправились в обратный путь.
      Переход морем достоин отдельного описания. Скажу лишь, что он был подвигом. Немецкая авиация охотилась за каждым кораблем, и транспорт во все время перехода подвергался ожесточенной бомбежке. Разумеется, наши посланцы не сидели сложа руки. Заменив раненых и убитых комендоров транспорта, они отбивали воздушные атаки. Пушки в целости и сохранности были доставлены в Поти и установлены на "Красном Кавказе".
      Не менее смелым и трудным был и другой рейд - на этот раз в Сталинград. Дело в том, что "Красному Кавказу" требовался новый ахтерштевень, громадный металлический брус, составляющий основу крепления кормы. Потийский завод не мог своими силами отковать новый. Ахтерштевень весил ни много ни мало десять тонн, и для его изготовления нужны были специальные станки и оборудование. Пришлось заказывать брус в Сталинграде. Рабочие одного из заводов выполнили наш заказ, и в город отправилась группа моряков с "Красного Кавказа", в которую входили машинисты крейсера во главе с инженер-лейтенантом Михаилом Парасенко. Проделав долгий и опасный путь по военной стране, они привезли вновь откованный ахтерштевень.
      Приближался долгожданный день. Ремонт в основном был закончен, оставались всего-навсего небольшие недоделки, которые нас не пугали. Их устраняли по ходу дела, быстро, можно сказать, играючи. "Красный Кавказ" чистился, красился, прихорашивался. Настроение у всех было приподнятое. Мы не только раньше срока окончили ремонтные работы, но и сэкономили при этом солидную сумму государству - около двух миллионов рублей. Была и еще одна причина для бодрости: со дня на день на корабль ожидался командующий эскадрой контр-адмирал Владимирский, который должен был вручить "Красному Кавказу" новый флаг - гвардейский...
      * * *
      26 июля 1942 года. На "Красном Кавказе" сыгран большой сбор. Вдоль бортов в выходной форме выстроились краснофлотцы и командиры крейсера герои Феодосии. Безукоризненны их ряды. Сурово-радостны лица. Тысяча человек. Они сделали все, чтобы родной корабль вновь встал под боевое знамя.
      Вдали показывается катер командующего эскадрой. Несколько минут стремительного бега - и катер пристает к парадному трапу. Контр-адмирал Владимирский поднимается на борт.
      Звучит музыка встречного марша. Я отдаю рапорт. Лев Анатольевич здоровается с экипажем и подает знак к началу церемонии. Главный артиллерист корабля, теперь уже гвардии капитан-лейтенант Коровкин выносит прикрепленное к древку гвардейское знамя. Справа и слева от Коровкина печатают шаг ассистенты-краснофлотцы Плотников и Пушкарев.
      Торжественная тишина повисает над крейсером. Экипаж, как один человек, преклоняет колени. Командующий эскадрой принимает флаг и передает его мне. Настает минута посвящения в гвардейцы. Слова клятвы, повторяемые за мной краснофлотцами, падают в тишину:
      ... - Перед лицом нашей любимой матери-Родины мы, гвардейцы "Красного Кавказа", торжественно клянемся, что под этим гвардейским флагом наши сердца никогда не дрогнут, что все мы скорее погибнем, чем отступим хотя бы на шаг. Мы клянемся, что победоносно пронесем этот флаг через все битвы до полной победы над ненавистным врагом! Смерть немецким оккупантам!
      Флаг прикрепляется к фалу. Тысячи глаз смотрят на сине-белое с черно-золотистой каймой полотнище.
      - На гвардейский флаг - смирно!
      Секундная пауза.
      - Гвардейский флаг - поднять!
      Отныне под этим флагом "Красный Кавказ" будет находиться везде - в боях, походах и на стоянках возле родных причалов.
      Крейсер вышел из ремонта в тяжелейшее для Черноморского флота время. В разгаре была битва за Кавказ. Овладев Крымом (3 июля 1942 года по приказу Ставки Верховного Главнокомандования наши войска оставили Севастополь), немецко-фашистские войска рвались на Волгу и Кавказ - за хлебом и бакинской нефтью. В начале сентября части правого фланга немецкой армии прорвались на Черноморское побережье Кавказа и вышли к Цемесской бухте. 10 сентября 1942 года был оставлен Новороссийск. Над флотом нависла серьезная опасность. Он лишился основных хорошо укрепленных и оборудованных баз. В нашем распоряжении оставались лишь порты Черноморского побережья Кавказа - Туапсе, Поти, Батуми, оборона которых стала для флота задачей номер один.
      Уже 11 сентября я получил приказ принять на борт полк морской пехоты и доставить его в Туапсе. Там складывалась особо напряженная обстановка, немцы рвались к перевалам, и нашим войскам, защищавшим город, требовались подкрепления.
      ...Склянки отбивают 15 часов. Погрузка людей и техники закончена. Отдаю команду: "По местам стоять, со швартовов сниматься!"
      Следом за эсминцем "Сообразительный", который придавался нам в качестве корабля охранения, "Красный Кавказ" выходит за боковое заграждение и ложится на боевой курс.
      В море корабли встречает ветер.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7