Подземная непогода

      - Держитесь, - говорил Яковлев строителям. - Предстоит генеральная проверка. Это землетрясение лучше всякого ревизора. Сразу покажет качество работы.
      Яковлев был назначен начальником штаба по борьбе с землетрясением. Целые дни он проводил в вертолете, проверяя, как подготовлен каждый поселок, каждый завод. Подземные толчки угрожали не только домам, они могли привести в движение, "оживить", как говорят геологи, оползни и обвалы. Чтобы случайные путники не были засыпаны каменной лавиной, списки всех неустойчивых склонов вывешивались в колхозах, опасные места огораживались канатами и флажками.
      За четыре дня до срока прекратились работы на Вулканстрое. Буры были извлечены из скважин, подъемные краны положены наземь. Ковалев отвел свой комбайн от забоя. Весь лавопровод пришлось укреплять мощными стальными распорками. Вулканстрой замер. По городку гуляли скучающие рабочие. Кашин велел инженерам и бригадирам быть наготове при штабе.
      Но срок в сущности все еще не был известен. Землетрясение могло начаться через два дня, могло задержаться на неделю. Какая-то деятельность все еще шла, и в штаб к Яковлеву беспрерывно звонили по телефону:
      - В порт вошли пароходы, приступать ли к погрузке? Когда начнется землетрясение?
      - Рыболовецкая флотилия готова к выходу в море. Разрешается ли выходить?
      - В районном селе больной. Можно ли везти в город на операцию?
      - Горная речка прорвала плотину. Стоит ли чинить или подождать?
      - Когда будет землетрясение, какого числа, в котором часу?
      - Дата уточняется, - неизменно отвечал дежурный.
      - Уточняем дату, - говорил и Яковлев, если он был в штабе.
      А после нескольких тревожных звонков он приказывал дежурному:
      - Соедините меня с Москвой, с Грибовым. Что он возится, в самом деле! Пора наконец установить точный срок.
      Грибов собирался сам поехать на Камчатку, но оказалось, что это нецелесообразно. Предсказатели должны были понять и предугадать, что произойдет на глубине ста километров под островной грядой. А разбираться в этом можно было с одинаковым успехом и за сотни километров от острова Таналашка - на Камчатке, и за десять тысяч километров от него - в Москве, лишь бы связь работала как следует. Связь с Москвой была налажена, а на Камчатке ее пришлось бы налаживать заново. В Москве были читающие и счетно-решающие машины, проворные чертежники, опытные техники, специалисты-предсказатели. И Грибов остался в Москве, в генеральном штабе, чтобы вести сражение мысленно, разгадывать замыслы подземного врага на карте и отвечать на тревожные звонки.
      - Когда будет землетрясение? - спрашивала Камчатка.
      - Дня через четыре, может быть, позже.
      - А точнее?
      - Точнее определить нельзя.
      - Может быть, землетрясения не будет вовсе?
      - Будет обязательно, - твердил Грибов терпеливо. - Если карандаш стоит стоймя, он упадет неминуемо через секунду или через час. Потерпите. Нельзя рисковать жизнью людей или их здоровьем.
      Однажды Грибов услышал в ответ:
      - Вот именно, нельзя рисковать здоровьем людей! Я главный врач больницы. По указанию штаба больных из хорошего здания пришлось переселить в палатки. Идет дождь, в палатках холодно. Больные нервничают, состояние их ухудшается.
      - У вас и сейчас идет дождь? - спросил Грибов.
      - Нелепый вопрос! - крикнул раздраженный врач. - Какое это имеет значение? Дождь шел, теперь прекратился. Я спрашиваю вас о землетрясении!
      - Значит, дождь прекратился?
      Обиженный доктор выругался и повесил трубку.
      - Прогноз погоды мне! - сказал Грибов своей секретарше. - И позовите Карповича.
      А еще через несколько минут, записывая цифры, он говорил своему помощнику:
      - Вы видите, дождь у них прекратился, небо прояснилось, барометр идет вверх. Институт прогнозов говорит, что к вечеру давление повысится на двадцать миллиметров, то есть примерно на тридцать граммов на каждый квадратный сантиметр. Сколько же придется на весь массив, считая по триста тысяч тонн на квадратный километр? Выдержит эту нагрузку наш выступ номер шесть? Нет, конечно! Можете давать радиограмму: "Семь вечера, когда давление дойдет до семисот восьмидесяти, будет землетрясение". Правильно я считаю?
      6
      Грибов ошибся на девятнадцать минут.
      В восемнадцать часов сорок одну минуту по времени камчатского пояса, не выдержав добавочной нагрузки, ненадежный выступ скололся. Потеряв опору, остров Таналашка вместе со своим подводным основанием опустился на один метр. На один метр осела массивная каменная плита объемом в пять миллионов кубических километров. Погружаясь, она толкнула смежные плиты, всколыхнула океан, поколебала соседние страны. Землетрясение почувствовали жители Аляски, Чукотки, Камчатки, Курильских островов, Японии. Затухающая волна обошла земной шар дважды и была отмечена всеми сейсмическими станциями от Северного полюса до Южного.
      Все люди на Камчатке запомнили миг, когда вздрогнули горы, долины и здания. И много лет спустя они рассказывали приезжим, где были в эту минуту, что подумали, что почувствовали, что предприняли, придя в себя.
      Тасю землетрясение застало на временном глубинометрическом пункте.
      Тревогу подняли лошади. Они начали биться, сорвались с привязи. Тася погналась за одной из них... и тут услышала гул. Затем земля вздрогнула, как-то вывернулась из-под ног. У Таси закружилась голова, на секунду она потеряла равновесие. Но тут же гул затих, земля снова стала неподвижной, и Тася увидела все на своем месте - горы, лес, небо, палатки, навес для инструментов. Только шест радиоантенны свалился. И, глядя на него, девушка расхохоталась. Землетрясение свалило шест! Гора родила мышь! Тася хохотала все громче, мстя стихии за напряжение, за свой невольный испуг. Ждали его, ждали, трепетали, готовились, а оно пришло... и шест повалило. Воевода Топтыгин чижика съел!..
      Мовчан был в кабинете Кашина на инструктаже. Когда грянул удар, пол заходил ходуном, чернильницы подпрыгнули на столе, со стены сорвалась картина, балки над головой угрожающе заскрипели. Мовчан был человеком действия. Услышав скрип, он не стал рассуждать, упадет ему крыша на голову или нет. Он высадил плечом окно и выпрыгнул во двор со второго этажа. Во дворе конторы, как обычно, толпилось много народу. Когда послышался звон стекла и сверху упало что-то тяжелое, все шарахнулись в сторону, многим показалось, что дом валится. Но дом не обвалился. На цветнике под окнами оказался только Мовчан, перепачканный в земле и сконфуженный. Из разбитого окна выглянул Кашин и сказал спокойно:
      - Товарищ Мовчан, сходите в столярную мастерскую, пусть пришлют мастера раму вставить... за ваш счет.
      Долго еще друзья подсмеивались над Мовчаном:
      - Стекло у нас в коридоре разбито. Не ты ли, Григорий, прыгал? Может, вставишь за свой счет?
      Несколько сильнее сказалось землетрясение в жилом городке. Подтверждая слова Яковлева, оно пришло сюда, как ревизор: проверило качество кладки, кое-где обрушило столбы, углы зданий... Местами появились трещины в земле до полуметра шириной, в них тотчас выступила вода. Одна трещина, самая большая, угрожала столовой. Но здание заблаговременно было обведено канавой. Трещина, дойдя до канавы, повернула под прямым углом. Не причинив никакого вреда, она обошла здание и потянулась в прежнем направлении.
      Ковалев в эти дни скучал. Четверо суток отдыха подряд! Ковалев гулял, читал, говорил с соседями. Хотел было сходить в кино, но кино не работало: не рекомендовалось собирать много народу под одной крышей. Помаявшись, Ковалев лег спать после обеда, во сне слышал какой-то шум, треск и топот, перевернулся на другой бок и заснул еще крепче. Проснулся он поздно вечером, вышел в коридор покурить и тут узнал от соседей, что землетрясение уже произошло.
      - Ну вот и хорошо! - сказал он, зевая. - Значит, завтра на работу. "
      Когда выходить на работу?" - этот вопрос задавали в тот вечер все работники Вулканстроя.
      Кашин позвонил в штаб, штаб связался с Москвой. Грибов ответил:
      - Сами знаете, сейчас все нужно начинать сначала. Подземная обстановка изменилась. Старые очаги исчезли, возможно появились новые. Может быть второй удар, толчки повторяются иногда еще год, полтора. Надо произвести новые исследования, тогда будет ясно.
      - Когда же будет ясно?
      - А вы торопите глубинометристов. Как только они сообщат новые цифры, мы приступим к расчетам.
      7
      Гораздо серьезней землетрясение проявило себя на побережье, еще внушительнее на островах, в особенности на крайнем, пограничном, где работала Елена Кравченко.
      В последний месяц было очень много хлопот. Елена расплатилась с лихвой за легкий год. Измерения производились не раз в неделю, а три, потом и четыре раза в сутки. Днем и ночью, в сухую погоду и под дождем глубинометристы выходили с аппаратами в море. Спали в промежутках между измерениями, не больше трех часов подряд. Все измучились, осунулись. Землетрясения ждали нетерпеливо. Скорее бы пришло и прошло, чтобы можно было выспаться!..
      При землетрясении опаснее всего быть в доме. Поэтому, как предусматривала инструкция, Елена повела всех своих подчиненных на заранее выбранную возвышенную лужайку. Радист нес рацию, рабочий - аппаратуру, Елена - чемодан со своими вещами, журналами и документами. Здесь же лежали все материалы о строении океанского дна - результат двухгодичных исследований, самое ценное, что было у нее в жизни. Она вела за руку старшего из детей, парнишку лет шести. Накануне он объелся ягодами на болоте, сегодня куксился и плакал.
      Солнце уже зашло за горы. Из-за горбатого хребта били конусом золотистые лучи. Погода стояла тихая, но прибой шумел внизу, как всегда. Ухающие удары волн, скрежет сползающей гальки были постоянным припевом ко всем размышлениям Елены, дневным и ночным.
      Потом послышался более сильный гул, подземный. Что-то с грохотом рушилось в глубинах, в вечной тьме лопались камни, куда-то съезжали тяжелые пласты, сокрушая друг друга. Гул нарастал, становился все громче, рассыпался на отдельные звуки: скрежет, треск, гром. Казалось, сейчас что-то большое и страшное вырвется из-под земли. Вдруг почва ушла из-под ног. Елена подлетела на полметра в воздух и, падая, больно ударилась плечом о камень. Все трое детей заревели в голос. Елена встала на четвереньки. Подняться во весь рост не удалось. Надежная земля превратилась во что-то зыбкое, колеблющееся. Елена барахталась, хватаясь руками за траву. Не за что было держаться в непривычно неустойчивом мире. В эту минуту ей страшно захотелось быть в Москве у мамы на 16-й Парковой улице, где пол никогда не ходит ходуном, все так спокойно и надежно.
      Елена чуть не плакала от злой обиды за свою беспомощность. Она, взрослая женщина, начальник станции, прыгает, как теннисный мяч на ракетке? Это нелепо... это смешно... это больно, наконец!
      Но постепенно все успокоилось. Земля утихомирилась. Ее снова можно было безнаказанно попирать ногами. Землетрясение продолжалось всего несколько секунд. Елена удивилась, узнав об этом впоследствии. Ей казалось, что она барахталась очень долго.
      Она села, и солнечный свет ударил ей в глаза. Откуда же явилось солнце? Ведь оно уже зашло. Елена посмотрела на горы и поняла: силуэт хребта изменился. Обвалилась вершина с "когтем" - отвесной скалой, по которой так удобно было ориентироваться с моря. "
      Обвал! Каменная лавина! Опять опасность!" - Елена вскочила на ноги, готовая бежать.
      Вершина исчезла. Только облако пыли виднелось под горой. Потом до слуха донесся отдаленный грохот. На соседнем, поросшем лесом склоне началось какое-то движение. Там неслись огромные камни, подпрыгивая, вздымая пыль, ломая и выворачивая с корнем деревья. К счастью, лавина шла стороной: людей отделяла от нее глубокая долина. Лишь отдельные камешки, свистя и щелкая, как пули, перелетали сюда. "
      До берега не дойдет!" - подумала Елена.
      Но тут в ста метрах от них, у самого края долины, лес расступился, хрустнули придавленные ели, и громадная глыба, высотой с двухэтажный дом, выкатилась на прибрежный песок. На ее пути оказались склад и пристань. Склад был раздавлен, как спичечная коробка под тяжелым сапогом. Глыба перевернулась еще раз, вдавила в землю пристань и разлеглась, как наглый завоеватель в чужом доме. Но плеска не было. Внезапно Елена заметила, что воды тоже нет. Океан ушел. Исчез привычный шум прибоя, стоявший в ушах два года. Как и когда это произошло, никто не заметил.
      Океан отступил на несколько сот метров. Вдоль берега тянулась серо-желтая полоса мокрых камней. На обнажившихся скалах сверкали лужицы, в расселины стекала вода. Водоросли повисли зелеными и бурыми космами.
      - Наверх! Скорее! - крикнула Елена.
      Она знала, что произойдет сейчас.
      Океан не ушел. Только отступил ненадолго, как бы для разбега. Сейчас должен последовать прыжок.
      Люди кинулись бежать, схватив на руки детей, часто оглядываясь назад. Скорее, скорее! Спасение - на высоте! Добежать бы до отвесных скал, взлететь на кручу!..
      Но вдали уже поднялась пенная полоса. Она закрыла горизонт, кружевной каймой отделила стальную гладь от пятнистого дна. Кипящий вал невиданной высоты ринулся к берегу. Исчезли обнажившиеся скалы дна. Глыба, развалившаяся на берегу, булькнув, захлебнулась в воде. Остатки склада, пристани - все утонуло в одно мгновение. Кипящая водяная стена, не замедляя хода, пронеслась над пляжем и устремилась вверх по долине. Всплыли вырванные с корнем деревья. Лесистые склоны превратились в островки и полуострова.
      Такие волны на равнинах могут уходить километров за пятнадцать от берега. Но на гористом острове Котиковом для них не было простора. Волна, конечно, не могла перехлестнуть через горы. Она прошла полкилометра по долине и уперлась в крутой скат. Казалось, что гора вздрогнула от удара. Пенная стена обрушилась, разбилась на десятки клокочущих водоворотов. А сзади подступали все новые массы воды. Вал взбежал на склон и, обессилев, покатился назад по обоим бортам долины, выдирая деревья и вросшие в землю камни, обтесывая, шлифуя, сглаживая шероховатые бока горных отрогов.
      - Выше, выше, еще выше!
      Люди бежали по лужайке, напрягая все силы. Впереди - радист с рацией за спиной, потом рабочий с одним из детей, его жена с младшим и Елена позади всех. Чемодан путался у нее в ногах, под мышкой она держала старшего, самого тяжелого ребенка. У нее кололо в сердце, она задыхалась, ловила воздух ртом, шептала сдавленным голосом:
      - Скорее... Скорее!
      Но вот перед ними естественная каменная лестница. По плитам можно вскарабкаться вверх.
      - Возьмите ребенка! - крикнула Елена.
      Чьи-то руки приняли малыша.
      - Теперь чемодан.
      Елена подняла груз. Но навстречу ей не протянулись руки. Она увидела испуганные глаза.
      - Бросайте! - закричали три голоса.
      - Почему бросать?
      Она оглянулась и на мгновение увидала гору пены, нависшую над головой.
      Елена хорошо плавала, не раз купалась в большую волну. Она знала, что пенистый вал нельзя встречать грудью. Нужно нырять под пену или становиться к волне спиной. Пусть несет. Когда гребень пройдет, можно будет выплыть.
      Здесь она не успела ни о чем подумать, ничего не успела предпринять. Увидела опасность - и в следующую секунду была смята, оглушена, раздавлена. Ее несло боком, ногами вперед, кувыркало, выворачивало руки и ноги. Пена с бульканьем лезла в уши, в рот, в нос. Чемодан Елена потеряла в первую же секунду. Она хотела выплыть на поверхность. Обычно для этого требуется только сильный толчок ногами. Елена попыталась оттолкнуться, но ноги у нее прижало к животу, голова уперлась в землю. Она не успела набрать воздуха. Грудь ее сдавило, лицо налилось кровью, рот раскрывался сам собой. Елена не удержалась, соленая пена проникла сквозь стиснутые зубы, она судорожно закашлялась, рванулась и вдохнула воздух.
      Пенный гребень прошел, Елена отстала от него, и поэтому ей удалось вынырнуть... Только теперь она почувствовала, как холодна вода. Вокруг нее вздымались неровные серо-зеленые холмы, то и дело менявшие форму. В волнах колыхались какие-то доски, ящики, бочки. Высовывались, цепляясь друг за друга, корни вырванных деревьев и ободранные ветви устоявших. Елена старалась ухватиться за каждую ветку, но вода волокла ее и заставляла разжимать пальцы.
      Впереди мелькнул дом. "
      Сейчас разобьет меня", - подумала Елена.
      Но в этот момент откуда-то выплыл ствол сломанной сосны, тараном ударил в стену. Венец рассыпался, как спички. Сосна описала полукруг, ветви хлестнули Елену. Она схватилась за них непроизвольно и тут же начала тонуть. У кроны возник водоворот, Елену неудержимо потянуло под ветви. Женщина сопротивлялась как могла, напрягая мускулы, обдирая кожу иглами. Однако вода была сильнее, вода отрывала руки. Согнутая ветвь уперлась в лоб Елене, как будто нарочно хотела утопить. Елена отводила голову, ветка следовала за ней. Борьба происходила уже под водой. "
      Захлебнусь... - подумала Елена. - Завтра меня найдут. И буду я утопленница, мокрая, жалкая, некрасивая. Всем будет неприятно смотреть на меня... и страшно дотронуться".
      Но тут в ушах зажурчало, забулькало, перед глазами стало светло. Вода нехотя отступала, возвращаясь в свое логово после разбойничьего набега на сушу. Соленая пена схлынула и оставила на берегу мокрые бревна разрушенного дома, сосну, засевшую в стропилах, и женщину, запутавшуюся в колючих ветвях.
      8
      После землетрясения разыгралась непогода. На небо набежали тучи, даже громыхал гром, непривычный в это время года. Океан не хотел успокоиться, тяжелые черные валы накатывали на берег, ворочали камни, пробовали крепость скал. Эти валы были гораздо меньше первого, самого страшного, но все-таки вдвое выше, чем обычно в бурю.
      Елена сидела у костра и никак не могла согреться. От сырой одежды поднимался пар. Переодеться было не во что. Лучшие платья утонули вместе с чемоданом, те, что похуже, были погребены в разрушенном доме. Наступившая темнота заставила подумать о ночлеге. Мужчины нашли брезент, расстелили у костра, укрыли детей. Начиналась скудная жизнь потерпевших крушение. Даже на помощь звать было некого. Взбираясь по скале, радист уронил на камни рацию, что-то повредил и не мог исправить. Напрасно взывал он:
      - Говорит остров Котиковый! Говорит остров Котиковый. Слышите меня?
      Не слышали.
      Старший мальчик совсем расхворался, голова у него была горячая, глаза блестели. Он сидел рядом с Еленой и жалобным голоском скулил:
      - Хочу домой!
      Его отец ломал ветки руками и резал их складным ножом, чтобы соорудить подобие шалаша. Топора не было, топор тоже остался в доме.
      - Потерпи, глупый! - уговаривала мальчика мать. - Дом наш завалился. Завтра с утра отец пойдет починит.
      - Хочу домой! - капризно тянул малыш. "
      А ведь это мог быть мой Витька, - думала Елена. - Нет, не место здесь детям. И женщинам не место. Уеду отсюда, немедленно, завтра же. Все равно работа загублена, материалы утонули. О себе тоже надо подумать".
      Елена почему-то испугалась, когда опасность уже миновала. Перед землетрясением она энергично распоряжалась, в воде судорожно боролась за жизнь. Но сейчас возможная гибель представлялась ей во всех вариантах. Она вздрагивала от ужаса и ожесточенно твердила: "
      Уеду! Во что бы то ни стало уеду!"
      Солнце уже давно зашло, на этот раз окончательно. Небо затянуло тучами. И вслед за короткими сумерками к костру подступила тьма, угольно-черная, первобытная, непроглядная. Беззвездное небо, океан и скалы - все превратилось в черную стену. Из тьмы доносился глухой и грозный шум прибоя. Порывами налетал сырой ветер, крутил едкий дым. Казалось, на свете не осталось ничего, кроме тьмы и костра, у которого ютились последние уцелевшие на земле люди. Елена чувствовала себя несчастной, одинокой, заброшенной.
      Но вот ветер принес какой-то новый звук, непохожий на гул волн. Елена пристальнее вгляделась в темноту и увидела две звездочки - красную и зеленую. Звук приближался, звездочки - вместе с ним.
      Потом от тьмы отделилось ревущее, грузное, тоже темное тело. Над костром повис вертолет.
      Еще через несколько минут из вертолета высадились люди. Летчик поддерживал пассажира, у которого была забинтована голова. На повязке проступали ржавые пятна. Человек этот был бледен и, видимо, чувствовал себя плохо, но не потерял своей порывистой подвижности.
      - Здравствуйте! - сказал он, протягивая руки к огню. - Хороший костер у вас. Ваша фамилия Кравченко, кажется? Будем знакомы. Я начальник штаба Яковлев. Ну, как у вас, все живы, здоровы?
      - Еле живы... спаслись чудом, - ответила Елена с некоторым раздражением. Ей показалось, что вопрос Яковлева прозвучал почти шутливо. - Дом обвалился, документы утонули, дрова подмочены, есть нечего, - продолжала она, как бы упрекая Яковлева.
      - Чем ближе к очагу, тем хуже, - сказал Яковлев серьезно. - Эфир переполнен воплями о помощи. Страшнее всего за границей. На Таналашке настоящая катастрофа: смыты в море рыбацкие поселки и бараки законтрактованных рабочих. Правители-то спаслись - они на всякий случай поверили нам и уехали, но о рабочих и не подумали. Представляете себе, что бывает, когда крыши неожиданно валятся на голову? Разрушено много зданий, повсюду пожары. Там короткое замыкание, там - опрокинутая лампа или треснувшая печь... В порту волна смыла маяк, склады... А один пароход вынесло на берег и посадило на крышу гостиницы. Как его будут снимать теперь, неизвестно. Погибли тысячи людей, многие тысячи... И еще погибнут. Еды нет, медикаментов нет, электричества нет. Мы посылаем им помощь. Два судна уже вышли в море.
      Елена почему-то успокоилась, слушая о чужих несчастьях. Возможно, Яковлев, подметив ее настроение, нарочно рассказал все это.
      - Нет, у нас все живы. Мы все-таки ждали, готовились, вовремя ушли... сказала Елена.
      - Продукты есть на вертолете. Если нужно, поделимся. Чего не хватает, требуйте по радио, вам доставят. Детей я могу захватить с собой... Но взрослым придется потерпеть. Глубинная станция нам нужнее, чем когда-либо, - сказал Яковлев.
      Елена почувствовала себя виноватой.
      - Рация не в порядке, - начала оправдываться она, - все равно нельзя передать цифры. Но у вас на вертолете есть же связь. Я сейчас установлю аппарат, подождите...
      - Ничего, не волнуйтесь. Вы не одна, товарищ Кравченко, сейчас работают глубинометристы по всей Камчатке, и оба судна уже в море - "Аян" и "Алдан". Только на "Аяне" несчастье: глубинометрист пострадал, некому вести съемку... Яковлев сделал выразительную паузу и закончил: - Поэтому я прилетел. Надо доставить вас на "Аян".
      Кого доставить? Ее? Сейчас, ночью, в мокром платье? Лететь на пароход, где уже пострадал один глубинометрист? Пересаживаться с вертолета на маленькое суденышко, пляшущее в волнах? Снова рисковать, снова испытывать судьбу? Нет, с нее хватит!
      - Не могу! - сказала Елена. - Я чуть не утонула. Я еле жива, я простужена. Мало ли глубинометристов на Камчатке? Почему меня?..
      - Вертолет летит медленно, - ответил Яковлев. - На Камчатку и обратно это лишних четыре часа. На Вулканстрое пятьдесят тысяч рабочих и десять тысяч машин. Все они стоят, ожидая прогноза: будет ли повторное землетрясение или нет? Люди живут в палатках, мы им запретили возвращаться в дома. Рыбаки не выходят в море, лесорубы не валят лес, горняки не спускаются в шахты, школьники не учатся, врачи отложили операции. Покой, здоровье и работа людей зависят от вас, товарищ Кравченко.
      - Нет, я не поеду! Я не могу. У меня нет сил. Я спаслась чудом... повторяла Елена.
      Она знала, что Яковлев мог бы приказать, но он, не повышая голоса, говорил о рыбаках, школьниках и больных.
      Но Елена не слушала. Мысли ее унеслись далеко. Воображение ярко нарисовало будущее.
      С нее хватит! Она натерпелась! Здесь не место женщине. Она уедет. Куда угодно? В Хабаровск, к аспиранту? Конечно, теперь он уже не назовет ее удивительной женщиной. С работой будет трудно... Хорошей рекомендации она не получит: она утопила документацию, отказалась лететь с Яковлевым, удрала со службы. Выбирать не придется, лишь бы приняли куда-нибудь. Опять, как в Москве, читать чужие отчеты и укладывать их в архив. Книгу об океане она уже не напишет. Мнение Е.Кравченко цитировать больше не будут. И когда Витька вырастет, ему нечем будет гордиться перед товарищами. Он не сможет рассказывать о своей замечательной маме... Но все равно, она воспитает его как следует, смелым и честным. Она объяснит ему, каким надо быть. А что, если он спросит: "А ты, мама, всегда была смелой и честной?"
      - Так что же мы теряем время? - сказала Елена. - Я готова. Аппараты на "Аяне" целы или захватить свой?
      9
      Чтобы понять, как велик океан, нужно лететь над ним ночью.
      Сверху волн не видно. Океан - темная равнина, и над этой равниной, тарахтя, мчится вертолет. Вертолет не скоростная машина, но километра два-три за минуту он покрывает. И вот минута бежит за минутой, минуты складываются в часы, а под колесами все та же плоская равнина, нет ей ни конца ни краю. И на этой равнине летчику нужно разыскать суденышко - пляшущую на волнах щепку. Пусть известны координаты, пусть горят сигнальные огни, пусть работают радиопеленгаторы. Радио утверждает, что самолет уже на месте, где-то поблизости от судна, а внизу - непроглядная тьма и нет ни искорки. Может быть, радио ошибается? Очень возможно. В воздухе разряды, ночь грозовая, передача то и дело замирает.
      Прижимаясь лбом к стеклу, Елена глядела во тьму. Вертолет летел совсем низко. Под его колесами колыхались зыбкие бархатно-черные горы воды с разводами пены. Гребни их тянулись к вертолету, вот-вот захлестнут колеса. А за гребнями появлялись подвижные изменчивые долины. Казалось, океан открывал тысячи ртов и каждый из них хотел проглотить вертолет.
      - Все-таки рискованный у нас полет, - сказала Елена, - просто безрассудный.
      - Может быть, не безрассудный, а смелый?
      - Это понятия смежные, не всегда легко разобраться.
      - Нет, отчего же, - заметил Яковлев, - разобраться можно. Я бы так сказал: ненужный риск - безрассудство, а риск, необходимый людям, - самая настоящая отвага.
      Они разговорились... Да и не мог Яковлев два часа сидеть с человеком и не заставить его разговориться. Побеседовали об отваге, о работе Елены. Яковлев заинтересовался подводными съемками, потом спросил:
      - А нашли вы что-нибудь интересное на дне? Какие-нибудь полезные ископаемые?
      - Нет, я же изучала небольшую территорию, ближайшие окрестности острова.
      - Ну и напрасно! - сказал Яковлев сердито. - Вот вы ученый с кругозором, а в вас сидит кустарь, старатель. Напали на жилу и бережете для себя. Почему не написали мне: дескать, одна - не успеваю. На любой пароход, который заходит в Петропавловск, я могу посадить человека с вашим аппаратом. Пароходы от нас идут по всему свету. Через два года вы будете знать все океаны. Вам же самой интереснее в большом деле работать, не на узком участочке. Надо выходить на простор.
      Елена взглянула на Яковлева подозрительно. Каким образом этот человек угадал ее студенческие мечты? Да-да, было время - она мечтала о просторе. А что нашла? Сначала Тартакова с его стильной мебелью, потом наблюдательный пункт на отдаленном острове. Больших дел не было. Она затаила горечь, но примирилась. И вот опять ей напоминают о просторах. Откликнуться? Стоит ли? Разочарование будет еще горше.
      - Я человек маленький, - сказала она. - Просторы не по моей специальности...
      Яковлев долго обдумывал ответ.
      - Ага, понял! - воскликнул он оживленно. - Видал я такого, как вы, приезжал к нам на Камчатку. Когда он был студентом, учили его рисовать дворцы, а как кончил - поручили проект трансформаторной будки. Ну вот, человек пал духом. Ноет, жалуется: "Искусство умерло". Пишет заявление: "Отпустите меня, Я специалист по большим объектам". Неверно. Нет специалистов по большим объектам. Большие мы поручаем тому, кто малые строит лучше всех. Тут дело в человеке, а не в дипломе. Я с вами не попусту болтаю. Мне Грибов говорил: "Из подводных глубинометристов Кравченко - лучшая". Ах, вы лучшая? Так милости просим на простор. А пока были средней, вам еще следовало на прежнем месте доучиваться.
      У Елены горели глаза и щеки. Куда девалась испуганная женщина, мечтавшая о бегстве? Ей хотелось немедленно взяться за новую работу.
      - Но нужны специальные пароходы, - сказала она. - Когда качает, нельзя заниматься съемкой. На "Аяне" и "Алдане" есть подводные камеры.
      - Особых пароходов с камерами не обещаю. Надо приспосабливаться к обычным. Не каждый же день качает.
      Елена тут же согласилась:
      - Можно и приспособиться. Я вела съемку с пограничного катера и с подводной лодки.
      - Ну вот видите! А я еще вам о смелости рассказывал.
      Но здесь беседу прервал летчик: он прислал записку. Яковлев прочел и повернулся к Елене:
      - Сейчас вам придется проявить смелость.
      В записке было написано: "Аян" под нами. Сесть на палубу не смогу пляшет. Как будете спускать пассажирку?"
      Яковлев открыл люк. Елена увидела судно. Оно казалось игрушечной лодочкой, прыгающей на волнах. Тяжелые валы играли с "Аяном", то поднимали на свои могучие хребты, то стряхивали с гребней.
      Вертолет снижался. Вскоре можно было различить людей на тускло освещенной палубе. Сверху они выглядели непривычно: коротконогие, плечистые, приземистые и бегали проворно, как ртутные шарики, суетясь у широкого брезента.
      - В самом деле, сесть на палубу нельзя, - сказал Яковлев Елене. Суденышко маленькое, мачты так и чертят, можно винтом задеть, тогда вертолету конец. И нам всем, и тем, кто на палубе.
      Он выбросил из люка гибкую лестницу. Конец ее приподняло ветром и заполоскало. Лестница пронеслась над палубой и на секунду оказалась над волнами.
      - Коротка, - заметил Яковлев. - Надо будет прыгать с нее на брезент. Вот они уже натягивают. Это не страшно, в цирке именно так страхуют. Только не промахнитесь!
      Елена заглянула в люк и отшатнулась.
      - Нет, я не смогу! Я шагу не ступлю... Свалюсь в воду обязательно.