Тень Земли

– Если вы завтра же не уберетесь со станции, я вызову милицию!

А Строков молчал и только глазами хлопал, отвернувшись к ящику с приборами.

– Уже и жену впутали в наши дела! Хватит! На станции должен быть только один начальник. Я подозреваю, что и моя ссора с Хакимовым тоже не обошлась без вашего участия!

– Вы очень несправедливый человек, Сергей Александрович, – тихо возразил Строков, пытаясь убрать с дороги свой ящик, так некстати вытащенный из чулана.

– Возможно. В общем, так, завтра мы с вами расстаемся.

– Мы давно с вами расстались. Я искал в вас друга, единомышленника, а вы…

Наташа заметила, что в трудную минуту этот человек словно преображался. Куда-то исчезла его мешковатость, несуразность в походке и жестах. Он весь подобрался, стал суше, стройнее. И сейчас стоял перед Быстровым выпрямившись, глядя прямо ему в глаза. И Сергей почему-то не выдержал, отвел взгляд и пробурчал в сторону:

– Избави меня бог от таких друзей! Ушел и уже со двора крикнул:

– Машину я вам выделю! Укладывайте вещи! Ничего путного от ее вмешательства не получилось.

Она должна была это предвидеть. Сергей слишком самолюбив, к нему нужен какой-то особый подход. Но при любом подходе он все равно не потерпит от нее вмешательства в свои дела, связанные с работой. В городе она, пожалуй, могла бы не вмешиваться, но здесь слишком тесно переплелись в неразрывный клубок работа и личная жизнь. Все у всех на виду, и невозможно определить, где кончается работа, где начинается личная жизнь. Так что же ей теперь делать? Все время молчать? Или все же уехать? Ни то ни другое не годилось, и она не знала, как поступить.

Строков между тем начал укладывать вещи. Наташа слышала его шаркающие шаги по всему дому. Она лежала, зарывшись с головой в подушку, но сквозь тонкие стенки все равно доносились тихое покашливание, шоpox старой одежды, даже скрип дверцы чемодана. Она долго крепилась, зная, что ничего хорошего от ее нового вмешательства не получится, и все же не выдержала, выбежала на крыльцо, когда услышала шаги. Она думала, это Строков, но наткнулась на незнакомого ей сотрудника станции. Кажется, его звали Мансур. Посторонилась, давая ему дорогу. Мансур прошел мимо, даже не оглянувшись, словно она была пустым местом.

А Строков тем временем выходил уже со двора. Он вел за собой осла и тащил тяжелый чемодан. Она не стала догонять старика, все равно ничего утешительного не могла ему сказать. Зато Сергею кое-что скажет. Скажет все, что думает. Как бы он ни отреагировал, как бы ни сложились дальнейшие отношения – молчать больше не будет.

Хакимов стирал рубашки на веранде в большом баке с горячей водой. Каждую рубашку он хватал, словно какую-то мерзкую тварь за горло, и швырял в таз. Потом набрасывался на нее с остервенением, словно рубашка и в самом деле была живым, враждебным для него существом.

Саиду он заметил еще во дворе, но когда девушка подошла, только ниже пригнулся к корыту.

– Не надоело тебе молчать? Сколько можно?

Не отвечая, он выкручивал рубашку до тех пор, пока с удовлетворением не услышал хруст разрываемого материала.

– Ну что ты злишься? Можешь хотя бы объяснить? Ну что я такого сделала?

Хакимов швырнул только что выстиранную и выжатую рубашку в бак с грязным бельем и, выхватив оттуда другую, начал ее выкручивать. Саида по-прежнему стояла рядом, и в конце концов он не выдержал ее иронического взгляда.

– Слушай, ты лучше уйди!

– Нет, ты скажи, скажи! Все, что думаешь, скажи! Она постаралась вырвать у него из рук рубашку, но это было все равно что пытаться остановить дорожный каток. Все же бешеный огонек в глазах Хакимова сменился какой-то горечью, и он отпустил рубашку.

– Как ты могла? Ты…

– Ну, Мансур! – Она старалась поймать его за руку, но Хакимов спрятал руки за спину. – Ну, давай забудем! Подумаешь, обнял!

– Ах, подумаешь! Для тебя это «подумаешь», да? Сегодня обнимаешься с первым встречным, а завтра что? Да я бы тебя!…

– Ну, ударь, ударь! Только не смотри так! Ну, хочешь, я тебя поцелую?

– Целуй теперь своего Быстрова! Он все же начальник.

Оставшись один, Хакимов несколько секунд смотрел на расплывшуюся лужу воды из таза с чистым бельем, в который умудрился наступить во время всей этой сцены.

Наконец с тяжелым вздохом перевалил белье в бак и снова начал стирку. Он уже признал свое поражение. Понял, что никуда не денется, простит ее, вот только прежнего доверия не вернуть.

* * *

Быстров сидел в камералке, подперев голову руками, тупо уставившись на схему прошлогодних температур. «Ну вот ты своего добился, Строков наконец уехал», – подумал Сергей и не почувствовал никакого удовлетворения. Поступил-то он не очень красиво, и Наташа во многом права. Никогда раньше не осмеливалась она говорить ему подобных вещей, и вдруг сегодня вечером… Он растерялся и не знал, как отреагировать на ее отповедь. Нужно бы сразу поставить ее на место, но момент был упущен, он молча выслушал все до конца, встал и ушел в камералку. Сколько живешь с человеком, никогда не знаешь его полностью.

Как бы там ни было, он своего добился, и теперь самое время доказать, что поступил правильно. Доказать хотя бы самому себе.

«Строков мешал мне работать. Подстраивал всякие мелкие пакости. Ссорил с сотрудниками станции. Так?» – спросил он себя и пожал плечами, потому что даже в этом полной уверенности не было. Так или нет, – теперь придется доказать, что без Строкова все осталось на своих местах. Больше никто не мешает. Остается наладить нормальную работу.

Итак, с сегодняшнего дня он наконец настоящий начальник станции. Странно, это приятно для самолюбия. Его предыдущая должность была повыше, и все же… Дело в том, что здесь он сам себе хозяин. До начальства сотни километров, как он ни решит, как ни поступит – некому его контролировать. Отсюда и чувство ответственности. Если сделает ошибку, пройдет немало времени, прежде чем ее смогут исправить другие. Возможно, исправлять будет поздно.

Он встал и подошел к графику лавиноопасной зоны,

«Теперь это ваша лавина», – сказал ему Строков, передавая станцию. И Быстров еще раз добросовестно проверил все свои предыдущие рассуждения. Еще раз убедился в том, что был прав. Можно заниматься текущими делами.

С полчаса просидел над картой. Но прогноз продвигался туго. В, управлении эту работу делали за него электронно-счетные машины. Конечно, и сейчас он мог ограничиться обычной сводкой данных для управления, которые там и будут обработаны. Но Строков избаловал Аэрофлот.

Он всегда снабжал его не только сводками, но и прогнозами по трассе, проходящей над Тарьином. Из управления эти данные запаздывали, теряли ценность. Так что придется волей-неволей разрабатывать самому прогнозы.

Сложный рельеф местности разбивал воздушные потоки, идущие с севера на несколько рукавов, и они создавали в зонах своего действия особые погодные условия, микроклимат, те самые отклонения от нормы, которые можно было учесть, только располагая многолетним опытом. Опыта у него не было. Опыт – дело приходящее, но прогноз не станет ждать, пока он поднаберется опыта. Так или иначе Аэрофлот должен получить свою обычную сводку. Станция будет нормально функционировать и без Строкова.

Оставался единственный путь – обратиться за помощью к Хакимову. Очень ему этого не хотелось. Но Сергей понимал, рано или поздно с Хакимовым придется налаживать взаимоотношения.

Сергей недолго искал Хакимова. Тот второй вечер подряд продолжал свою бесконечную стирку.

Он, конечно, сразу его заметил, но даже не повернулся. «Трудный человек, – подумал о нем Сергей. – Очень трудный. Знает, что мне без него не обойтись, потому и держится так. А Саида – просто удобный предлог. Ну, да ладно. Теперь не время для счетов».

– Мансур Тавобович! Нам надо вместе посмотреть

погодный график и прогноз на завтра, вы не могли бы…

– Не мог бы. Я закончил дежурство. С четырех до восьми у меня свободное время.

– Я знаю. Я к вам за помощью обращаюсь.

Хакимов ничего не ответил и все так же мрачно продолжал стирать свои рубашки. Сергей прошелся по веранде. Продолжать разговор со спиной Хакимова казалось почти оскорбительным, но другого выхода у него сейчас не было.

– Я понимаю, что виноват перед вами. Но я же не знал, черт побери, о ваших отношениях с Саидой, можете вы понять?! Ну, хорошо. Я виноват. Нам работать все равно придется вместе. Давайте не будем делать глупостей.

– Что вам от меня нужно?

– Погодный график, прогноз. И не мне. Это наша работа. Не будем же мы по каждому поводу тыкать друг друга в расписание.

– Вы к Строкову обратитесь. Он лучше меня разбирается в прогнозах.

– Строков здесь уже не работает! А вы пока еще…

– Просто у вас получается – «работает», «не работает». Хотите доказать, что без него обойдетесь? Вот и давайте. Без меня. Между прочим, Строков эту станцию построил.

Показывая, что разговор окончен, Хакимов схватил бак с грязной водой и, выплеснув его с веранды, ушел за ведром.

* * *

Один Строков, виновник разгоревшихся в его отсутствие страстей, казался спокойным. Он всегда мало обращал внимания на внешнее положение вещей, справедливо полагая, что поражение в поединке с Быстровым потерпел гораздо раньше, задолго до того, как состоялось его формальное изгнание со станции. Не спеша он прошел через аул и подошел к дому Бобо-Кадыра.

Хозяин встретил его у ворот, где и положено встречать почетного гостя. Передал одному из сыновей повод осла, забрал из рук Строкова чемодан.

– Почему заранее не сказал? Плов сварить не успею!

– У тебя всего три барашка осталось. Обойдемся без плова. Лучше в шахматы сразимся да чаю попьем. У меня теперь много свободного времени.

– Неужто правду в ауле болтают…

– Все правда, Бобо-Кадыр. Я теперь на станции не начальник. Да дело не в том… Помнишь сель, в тридцать втором году?

– Кто ж его не помнит, пол-аула тогда снесло…

– А докуда он дошел, помнишь?

– Ниже ничего тогда не было, а то бы, конечно, запомнил…

– Да… Комбинат и поселок построили позже. Ладно. Неси шахматы.

Строков играл невнимательно, и Бобо-Кадыр вскоре обиделся.

– Нарочно ты мне сегодня проигрываешь, что ли?

Стали пить чай. Принесли виноград, конфеты и лепешки. Беседа текла неторопливая, о делах давно известных и не раз обговоренных. Она не мешала Строкову думать о своем.

«Как трудно бывает объясниться с человеком… – думалось Строкову. – У каждого своя жизнь, свой опыт, свое самолюбие, и твои слова застревают где-то по дороге, словно вязнут в грязи».

Совесть его чиста, он сделал все, что мог. Даже больше. Теперь настала пора уезжать. Как просто решают проблемы те, кто может сказать: «Это не мое дело». Вещи все здесь. Завтра утром в кишлак придет автобус. Можно ни с кем не прощаться. Зачем лишние слова? Ну свалится эта штука, когда его тут не будет. Скажут: «Строков был прав». Что с того? Он об этом даже не узнает…

Они сидели у самой ограды перед обрывом. Присмотревшись, можно было увидеть на дне ущелья мирную издали реку.

У самого поворота ущелья виднелись маленькие, совсем игрушечные домики. Их не станет в первую очередь… Он представил, как это будет. Как ринется вниз сорокаметровый вал камней и грязи, рожденный лавиной. Как выгнутся стены домов и рассыплются под ее напором. Рухнут крыши, мелькнут на секунду в грязевом потоке обломки зданий… Людей отсюда не увидишь, они слишком малы для такого бедствия, крошечные фигурки… И никто не сможет помочь, будет поздно.

Строков поставил на поднос чашку и с секунду молча смотрел на Бобо-Кадыра, За долгие годы они научились понимать друг друга. Можно и не говорить всего. Достаточно просьбы. У друга здесь не спрашивают: «Зачем тебе это нужно?»

«Ключи вот сдал, жалко, придется ломать замок…» – подумал Строков, стараясь оттянуть начало разговора.

* * *

Перед новолунием луна встает поздно. Глубокой ночью ее свет заливает мертвые в этот час скалы. Дорога на станцию кажется припорошенной снегом, но это лишь пыль. Два старика медленно бредут по дороге, сгибаясь под тяжестью поклажи. Их фигуры то появляются, то исчезают на фоне глубоких черных теней, отбрасываемых стенами ущелья.

У них много дел в эту ночь, пожалуй, слишком много для двух стариков.

Станция спала. Спали Быстров с Наташей. Спали Хакимов и водитель Хабиб. Даже Саида прикорнула у своей бессонной, подмигивающей разноцветными огоньками рации.

Печально скрипнула дверь склада, расположенного в дальнем углу двора, в сарайчике за колючей проволокой. Ветер пронесся по двору, замел чьи-то следы, загудел под крышами, хлопнул сломанной лопастью ветряка. За шумом ветра не слышно было осторожных шаркающих шагов.

Человек пересек двор. Подошел к входной двери. Долго шарил по ее поверхности, отыскивая язычок щеколды. Наконец дверь поддалась его усилиям. Прежде чем войти, он подул на замерзшие руки и оглянулся на восточный склон, стараясь определить время, оставшееся до восхода. Рядом с ним на земле лежал рюкзак, две пары горных ботинок, ледорубы. Сейчас Строков выглядел особенно нелепо в этой величественной горной стране в своем стареньком пальто, в надвинутой на лоб шляпе.

«Пожалуй, Бобо уже дома, – тихонько пробормотал он, – не потерял бы чего… Утром могут хватиться. Вроде мы все сделали как надо. Брали из нижних ящиков. Не заметят. Хорошо, кабы не понадобилась она, только кто ж его знает, как все обернется…» Он еще раз подул на руки и осторожно боком проскользнул в коридор. От резкого стука Наташа проснулась первой.

– Вставай, Сергей! Что-то случилось. Да проснись же!

Наконец Сергей поднялся, чиркнул спичкой. Огонек выхватил из темноты лицо Строкова, его шляпу, воинственно сдвинутую на затылок.

– Вы? Что случилось?

– Ничего не случилось. Мы с вами идем на лавиносбор.

– Вы что?… Вы знаете, сколько времени?

– Знаю. Пять часов. Чтобы вернуться засветло, приходится выходить рано. Утром снег крепче.

– А с чего вы взяли… И вообще вы же, кажется, уехали?

– Мы с вами договорились о том, что я уеду только после того, как сдам участки…

Быстров захлопнул дверь. Наташа привстала, шаря по тумбочке, стараясь найти одежду.

– Теперь ты убедилась? Он же просто сумасшедший!

Строков снова забарабанил в дверь, крича:

– Вы мне обещали!

Взбешенный Сергей опять вскочил с постели.

– Он у меня сейчас дождется, я емуне районное начальство!

– Ты бы выслушал его, Сережа…

Не обернувшись, Сергей распахнул дверь, исразу же в комнату ворвалось занудное бормотание Строкова, словно он там, за закрытой дверью, не останавливался ни наминуту.

– Мы договаривались, что сначала я сдам вам… Сергей вышел в коридор, хлопнув дверью. Стараясь сдержать тревогу, Наташа торопливо оделась. Нужно успеть вмешаться, постараться помочь Строкову. Похоже, у старика по-настоящему серьезное дело, заставляющее его совершать все эти нелепые поступки, за которыми, к сожалению, многие не могут ничего рассмотреть. Вот и Сергей тоже… Она не успела одеться. Сергей вернулся раньше. Она с тревогой всматривалась в него, пытаясь понять, что там между ними произошло, за закрытой дверью.

– Знаешь, я согласился…

– На что согласился?

– Пойти с ним в маршрут. Я готов пройти нетолько пятнадцать, тридцать, сто километров! Лишь бы от него избавиться!

– По-моему, правильно сделал.

– Да? А что мне оставалось? Он уже иХакимова сюда впутал, и тебя, и Сайду. Что я могу один против всех? Вот избавлюсь от него, потом с вами разбираться буду. Он мне слово дал, что сразу уедет. Честное слово. Как думаешь, сдержит?

– Сдержит, если ты сам не попросишь его остаться.

– Я тоже похож на сумасшедшего?

– Нет. Но я верю, не зря он все затеял.

До ледяной стенки добирались в сероватых предрассветных сумерках. Сергей решил говорить только в случае крайней необходимости. Пока это удавалось. Немного жал правый ботинок, в остальном он чувствовал себя превосходно. До сих пор подъем проходил легче, чем он ожидал.

Чистый воздух, быстрые движения, красивый, почти торжественный пейзаж, застывшие исполины скал, розовеющее на востоке небо – все это вместе пробудило в нем чувство никогда раньше не испытанной легкости. И только Строков, едва переставлявший ноги, портил общее впечатление.

– Вы не могли бы идти быстрее?

– Могу. Но если пойти быстро, вас надолго не хватит.

– Спасибо. Вы очень внимательны ко мне.

– Как хотите. Я могу идти гораздо быстрее. Строков значительно ускорил шаг. Но подъем стал круче, к тому же шершавая поверхность камня сменилась голубоватым, неправдоподобно чистым льдом. Еще с полчаса Сергей легко шел вперед, хотя ноги часто срывались, а громоздкие шипатые ботинки цеплялись за малейшие неровности льда, словно специально ихискали.

В очередной раз споткнувшись, он вдруг почувствовал, как внезапно навалилась усталость, точно она кралась за ним следом и лишь выжидала момент. Теперь такой момент настал.

Рюкзак потяжелел, словно в него добавили камней. А воздух стал как будто реже. Он хватал его широко открытым ртом и чувствовал – с каждым шагом дышать становится труднее.

Сергей пока еще крепился. Изо всех сил старался выдержать темп, который сам предложил. Очевидно, Строков заметил его состояние и сбавил шаг. Но теперь этого замедления оказалось недостаточно. Перед глазами у Сергея запрыгали черные мушки, а воздуха просто не стало, словно они попали в безвоздушное пространство. Он пошатнулся, схватился за грудь, медленно опустился на камень. Сердце кольнуло, задергалось и застучало так, что тошнота подступила к горлу.

– Что с вами?

– Не знаю… Сердце…

– Дайте руку! – Пальцы Строкова сжали ему запястье, проверяя пульс– Ничего страшного. Это от смены высоты. Пройдет. Нельзя останавливаться, иначе не дойдете. Вставайте и постепенно набирайте темп… Я думал, вы хорошо знаете свои силы. Нельзя же так срываться.

– Я, пожалуй, лучше вернусь… В другой раз. Строков еще раз проверил пульс и посмотрел на него строго.

– Нет, вы пойдете сейчас. Сердце у вас в порядке.

– Кто дал вам право?…

– Обстоятельства. Вы мне обещали этот маршрут. И, кроме того, перестанете себя уважать, если теперь повернете назад. Не сможете больше работать в горах. Слышали, как появляется у людей боязнь высоты?

– Перестаньте меня запугивать!

– Тогда вставайте! Вы же моложе меня. Как вам не стыдно!

Строков повернулся и медленно пошел вверх. Веревка, которой они были связаны, шурша, начала разматывать около Сергея свои кольца, словно ползла змея. Со стоном Сергей приподнялся, сделал шаг, другой и неожиданно для себя самого, стиснув зубы, медленно пошел вверх. Теперь каждый шаг давался ему с огромным трудом. Рубашка прилипла к телу, в горле пересохло. Откуда-то сверху, в довершение всех несчастий, начал дуть порывистый холодный ветер. Он принес с собой клочья утреннего тумана. Строкова уже не было видно. Сергей дернул натянувшуюся веревку – Эй! Где вы там?! Я хочу пить!

– Пока не поднимемся, питьнельзя! – донеслось сверху.

Быстров хотел остановиться, зачерпнуть со льда пригоршню снега, но веревка снова, натянувшись, рванула его вперед, не оставив времени даже для этого.

«Скотина! Упрямая, старая скотина! – тихо процедил он сквозь зубы. – На кой дьявол я связался с этим помешанным? Чего ради вообще поперся сюда?»

Сейчас его гордость, самолюбие казались ничтожными, маленькими перед непомерной тяжестью, навалившейся на плечи, перед этим холодным жидким воздухом которого так не хватало измученным легким.

– Остановитесь! Я больше не могу! – крикнул он в седоватый туман, заполнивший пространство впереди него.

Веревка терялась в двух шагах. Казалось, что впереди вообще не было ничего и ему никогда не дождаться ответа. Но ответ пришел:

– Перестаньте ныть! Вы не ребенок! Привал будет через полчаса!

«Часа, часа», – повторял голос Строкова, раздробленный каменными ребрами скал.

Сергей начал считать шаги. Двадцать шагов – минута. Десять минут – двести шагов. Ему осталось пятьсот. Пятьсот шагов до привала… Надо их пройти, надо выдержать – не падать же в самом деле на землю… Не доставлять Строкову этого удовольствия…

Ветер окреп. Сейчас он дул непрерывно. Лед, вздымавшийся перед ним отвесной стеной, вдруг распрямился, и Сергей понял: подъем кончился. К этому моменту он потерял счет шагам и плохо соображал, что с ним происходит, лишь продолжал механически переставлять ноги до тех пор, пока к нему не подошел Строков и не протянул своей фляги с водой. Напившись, Сергей почувствовал, что его выворачивает наизнанку, но сразу вслед за этим пришло облегчение. Минут через десять он начал приходить в себя.

Туман, оказавшийся грядой облаков, плескался теперь у них под ногами. Дальние вершины походили на какие-то фантастические, висящие в воздухе сооружения, словно подрезанные сгустившимися внизу предрассветными сумерками. Солнце вот-вот должно было показаться из-за горизонта, и вдруг Сергей заметил на небе четкую овальную полоску, разделившую небосклон на две почти равные части: светлую и темную. Светлая медленно расширялась, оттеняя темную все дальше к западу.

– Что это?

– Тень Земли. На этой высоте она видна постоянно дважды в сутки, а на станции только в очень ясную погоду.

– Тень чего? – не понял Сергей.

– Воздух очень разрежен. Он уже не рассеивает свет, и перед восходом солнца видна тень, которую отбрасывает в пространство наша планета. Вы разве не знали?

– Нет. В первый раз слышу об этом…

– А я каждое утро смотрю. Все жду, появится или нет. Даже загадываю иногда… Вот жаль, видно ее очень недолго, всего несколько минут. Сейчас взойдет солнце, все исчезнет.

– Так вы из-за этого поднялись так рано?

– Из-за этого тоже. Мне хотелось, чтобы вы увидели… Почувствовали, как это выглядит.

– Спасибо, – сухо сказал Сергей. – Я все равно не уеду.

– Я, собственно, не это имел сейчас в виду… – растерянно ответил Строков.

– Вы давно хотели доказать, что эта работа не для меня.

Строков молчал, и неожиданно Сергею стало стыдно своих мыслей. Он еще не знал почему. Может быть, подействовал вид гор, ослепительно засверкавших всеми своими снегами под первыми лучами солнца. Может, виновата была синева ущелий под ногами, словно заполнившихся расплавленным лазуритом… Он не знал. Он встал и по-прежнему не очень дружелюбно сказал, что готов идти дальше.

– Собственно, это здесь. Сразу за перевалом. Строков с секунду испытующе смотрел на Быстрова, но Быстров молчал, и Строков отвел взгляд. Через полчаса они дошли до цели. Прямо под ними раскинулась широкая, сходящаяся книзу воронка лавиносбора. Сухим, казенным языком начал Строков свои пояснения. Он уже ни на что не надеялся.

– Под нами снежное тело. Его масса шестьсот тысяч тонн. Мы делали снегосъемку, так что масса определена точно. Давайте посмотрим его в разрезе. Шурф здесь, рядом.

Он повел Сергея чуть ниже, туда, где тянулись провода от погруженных в снег приборов, торчали измерительные рейки. Они спустились в глубокий шурф, пробитый до самого скального основания. Строков вынул из рюкзака лоток с динамометром, вырезал ножом из стенки шурфа снежный монолит, зажал его в лотке прибора и осторожно потянул за рычаг. Стрелка медленно поползла по шкале, отмечая граммы сопротивления снежного кубика на сдвиг. Вот наконец образец дрогнул и рассыпался. Строков записал цифру и поверх очков посмотрел на Быстрова. Тому надоела слишком долгая процедура, и, не дождавшись конца, он начал подниматься из шурфа. Строков догнал его.

– За две недели сцепление снега уменьшилось почти на сорок граммов.

– Все ваши соображения я уже слышал и даже отвечал на них письменно не один раз.

– Естественно, я докладывал…

– Все дело в плато. Если здесь и будет лавина, она упрется в плато, остановится на нем и благополучно растает, никому не причинив вреда.

– А мощность? Шестьсот тысяч тонн!

– Да при чем здесь мощность?!

– Посмотрите на угол склона, по которому пойдет лавина. Это почти отвесная стенка! Представьте себе ее мощность, помноженную на скорость, она перепрыгнет через плато, как резиновый мячик.

Быстров остановился, устало растер виски.

– Ну и что, если перепрыгнет? Там же нет ничего, внизу.

– Там озеро… Лавина выбьет из него вал воды, почти равный себе по объему, и вниз, в долину, пойдет сель.

– Ну вот. Теперь еще и сель. Землетрясения, надеюсь, не будет?

Строков в отчаянии швырнул рюкзак на землю. И что-то лихорадочно начал искать в карманах.

– Неужели вам так важно до конца отстаивать свою точку зрения, только потому что бумагу написали? Да очнитесь, наконец! Там же люди внизу! Сорок тысяч только в поселке… Как вы спать будете, если это случится? Вы теперь начальник станции, вы за них отвечаете! Вот смотрите, помните, какие породы в истоках Тарьина?

Строков протянул ему какой-то замусоленный обломок камня, найденный наконец в недрах рюкзака. Впервые Сергей не испытал к нему жалости. Впервые не заметил нелепости его действий. Наверно, потому, что неожиданно задумался над тем, что руководило Строковым? Что заставило его унижаться, бегать по начальству, довести себя до того нелепого положения, в котором он оказался сегодня? Неужели только старческий заскок? Не слишком ли простое и удобное для себя объяснение?

Он взял образец, отколол от него кусочек и на свежем сколе внимательно рассмотрел породу.

– Это гнейсы. Похоже, из верховьев Тарьина. Очень характерный рисунок.

– Я подобрал этот камень в поселке рядом со школой. Там нет таких пород. Нигде поблизости нет ничего похожего!

– Вы хотите сказать?…

– Да. На такое расстояние его могло занести только селем. Я узнавал у стариков в кишлаке, в тридцать втором году был мощный сель. Тогда еще не было поселка, но сель там проходил.

– Если это действительно так…

Быстров надолго замолкает, и Строкову кажется, что все опять напрасно, что все его слова, усилия, мысли, все это отчаяние бесследно тонут в раскинувшихся под ними беспорядочных нагромождениях туманных облачных волн.

Пока длилось это затянувшееся молчание, облачный фронт поднялся выше, разросся к северу и заполнил перед ними большую часть видимого пространства. Наконец Быстров откашлялся и неопределенно произнес:

– Это будет трудно.

– Что именно?

– Доказать будет трудно, заставить их поверить… Тем более написано официальное заключение.

Строков боялся шевельнуться. Он не возражал, не спорил, даже не отвечал Быстрову – он просто ждал и дождался наконец продолжения:

– Если даже я напишу новое заключение – это будет несерьезно, неубедительно. Просто-напросто – несолидно.

Строков опять смолчал, и отчего-то собственные слова показались Быстрову мелкими, незначительными… Может быть, оттого, что, отразившись внизу от огромного моря облаков, они прилетели назад вместе с эхом и звучали в ушах насмешливым рефреном? Или это скалы играли с ними, отражая от своих ребер нелепые глухие звуки?

– Я все же попробую… Может быть, существует вероятность… Вероятность вашей правоты – пусть совсем незначительная… Все равно придется попробовать. Но я не знаю, что из этого получится. Завтра я еду в район.

* * *

В этот день секретарша в приемной председатель поссовета едва успевала отвечать на телефонные звонки. Люди звонили из разных мест, задавали вопросы, на которые она впервые не знала, что ответить.

– Сабур Рахимович просил вас приехать. Да, совещание назначено райкомом. Нет, я не знаю причины. Все скажут на месте.

Во дворе сгрудились машины. Понаехало начальство из области и из района. Раньше тоже бывали представительные совещания, но сегодня случилось что-то особенное. Она не знала, где разместить гостей. Пришлось занимать стулья у «заготзерновщиков». Даже директор комбината приехал, хотя этого занятого человека она еще ни разу не видела. Все вопросы Сабур Рахимович ездил решать к нему сам.

Секретарша развернула длинный список приглашенных на совещание руководителей, отметила галочками фамилии председателя гортехнадзора, начальника республиканского метеоуправления, директора совхоза «Луч» и вдруг невольно опустила ручку, прочитав рядом с фамилией нового начальника метеостанции знакомую фамилию Строкова.

* * *

В комнате плавали облака табачного дыма, тут и там вспыхивали короткие разговоры. Люди еще не поняли, для чего их оторвали от дел и вызвали на это совещание. Слушали пока не очень внимательно.

Но Быстров умел заставить себя слушать. Строков с удивлением отметил, как постепенно и без особого нажима, еще даже не перейдя к основному, он завладел вниманием слушателей. С горечью подумал, что сам никогда не сумел бы так аргументированно, четко и коротко изложить все самое важное… Вот Быстров провел указкой по большой схеме, которую они чертили специально для этого совещания вместе с Хакимовым, объяснил, что произойдет, если лавина дойдет до озера. Отложил указку, протер платком руки и сел на место. Несколько секунд все молчали. Потом грузно поднялся председатель поссовета и медленно, словно танк, развернулся к Быстрову. Строков знал: этот человек будет первым, кто обрушится на них.

– Вам самому не кажется неправильным?

– Что именно? – спросил Быстров, даже не приподнявшись, – и Строков подумал: «Нехорошо он говорит со старшими, невежливо…»