Сезон туманов (№2) - Долгий восход на Энне

Руки быстро закончили работу, и, не останавливаясь, не давая себе ни секунды на колебание, он размахнулся и швырнул начавшую раскаляться батарею высоко вверх и в сторону по касательной к поверхности «пузыря». Маленький квадратик мелькнул в воздухе, почти коснулся поверхности шара и взорвался в каком-то десятке метров от Ротанова… Странный это был взрыв. Раскаленная, сверкающая плазма, брызнув во все стороны, вдруг замедлила свой стремительный бег… Ротанов видел, как огненные завихрения, несущиеся к нему, тормозятся, изменяют форму, закручиваются, протуберанцами взлетают вверх, отклоняются в стороны, словно чья-то огромная невидимая ладонь прикрыла стоявшего на скале человека. Затем шар издал чавкающий звук, выбросил в сторону взрыва черную непрозрачную кляксу и погасил его вовсе… После этого поверхность шара вспыхнула ослепительным радужным сиянием, он замедлил свое вращение, остановился, раскачиваясь, и медленно потянулся к человеку, словно желая рассмотреть его поближе… Но основание шара вдруг сократилось, рвануло его вниз, к озеру, и почти сразу же шар начал наливаться малиновым светом и оседать, уменьшаться в объеме. Все повторялось в обратном порядке, утолщалось основание «пузыря», волновалась и тянулась к нему поверхность озера, словно всасывая в себя недавно извергнутую наружу массу. Наконец «пузырь» исчез вовсе, сгладился, слился с поверхностью озера. Не осталось ничего, даже выступа, напоминавшего о его недавнем рождении. И тогда озеро сначала медленно, а затем все стремительнее начало наступать на берега, повышать свой уровень, сокращая те немногие метры, что отделяли его поверхность от стоявшего на карнизе человека. Ротанов услышал шум. Вначале это был просто пронзительный свист, словно сверху на него налетел ветер. Впечатление усиливалось странным давлением на плечи и голову, точно кто-то гнул его книзу со все возрастающей силой. Казалось, озеро возмутилось дерзким поведением человека, казалось, оно хотело возразить ему… В глубинах темной массы озера возникли тонкие сверкающие линии.

Вместе с тем свист перешел в мелодичную гамму звуков, она притягивала к себе внимание человека, парализовала волю. Наверное, так пели сирены в древнегреческом легендарном море. Ротанов сделал шаг вперед, еще один. Теперь всего несколько сантиметров отделяло его от края обрыва. Он стоял и смотрел, не двигаясь и ничего ухе не опасаясь, потому что все время помнил о руке, прикрывшей его от взрыва.

И тогда он услышал голос, печальный и в то же время ласковый, словно с ним говорила женщина, говорила так, как говорят с человеком лишь один раз в жизни…

— Разве ты не устал от борьбы, от каменистых дорог?

— Нет.

— Как странно, ведь многие так ценят покой… Но не только покой я могла бы подарить тебе. Мои возможности неограниченны в вашем мире, хочешь власти? Этот напиток любит твое племя, я знаю, хочешь власти такой, какой не знал ни один человек? Твои соплеменники преклонятся перед тобой, обожествят твое имя, ты будешь единолично управлять и распоряжаться судьбами миллиардов, подумай об этом.

— Я думаю. Слишком тяжела расплата. Многие из тех, кто стремился к власти, кто отдал за нее свою жизнь, так и не перенесли последнего своего часа, они ушли с горьким и слишком поздним сожалением о содеянном.

— О какой расплате ты говоришь?

— О бесцельно растраченных годах, об искусственной жизни вокруг, о фальшивых улыбках, о притворном покорстве, о рабской лести, о последнем часе, наконец, когда груз становится невыносимым, когда совесть спросит, что же ты сотворил с собой и с теми прекрасными мгновениями, что были подарены тебе под жарким солнцем? Где твои друзья, человек? Где вершины, которые ты покорил, где женщина, которую ты любил? Что я отвечу? Разве власть не убивает все это? Разве не потребует она на свой алтарь бесправных и страшных жертв?

— Тогда, быть может, ты хочешь безмерного богатства, хочешь, все ценности мира будут принадлежать тебе?

— Ты опоздала на добрую тысячу лет. Но и в далеком прошлом богатство было лишь средством к той же власти, а чаще не дарило и этого. Жадность ослепляла, заставляла безумца кружиться по замкнутому кругу, навсегда делала человека рабом самого себя. Те времена прошли. Теперь даже власти нельзя купить за все сокровища мира. А то немногое, что нужно человеку для удовлетворения его собственных нужд, дарится ему природой и обществом бесплатно, как солнечный свет, как воздух, так зачем мне оно, твое богатство?

— Тогда, быть может, ты хочешь молодости, вечной жизни?

— От вечной жизни человек устанет, что же касается долгой и здоровой жизни, каждый человек хотел бы этого. Но ты потребуешь за свой дар слишком высокую цену.

— Ты упрям, человек, упрям и неразумен.

Голос перешел в протяжный свист, и вновь страшная тяжесть обрушилась на плечи Ротанова. Странные картины рождались на поверхности радужной пленки. Он видел там свои детство и молодость, видел чужие миры, которые покорил, видел образы родных и близких ему людей, словно зеркало собственных мыслей лежало перед ним. Словно озеро жадно ловило каждый отблеск его мысли, стараясь понять, разобраться в глубинной сущности его поступков. Что-то грустное появилось в мелодии, прорывающейся сквозь свист, тяжесть чуть ослабела, и Ротанов медленно, с трудом передвинув ноги, сделал шаг назад, еще один, еще… Спина уперлась в камень. Он нашарил рукой отверстие, пригнулся и отпрыгнул в люк. Задыхаясь, выхватил балку и защелкнул стальные запоры. Он подпирал люк балкой, когда вновь услышал голос:

— Я могла бы растворить эти стены в одну минуту. Ты слышишь меня, человек?

— Я слышу. Чего же ты медлишь? Я обещаю, что, если ты отпустишь меня сейчас, я уничтожу тебя.

— Ты уже сделал все, что нужно, остановив Хронар. Я лишь ждала нашей встречи, чтобы не совершить ошибки, а теперь ухожу навсегда. Мир, в котором разум осознал свое назначение, священен. Прощай.

Обессиленный, он прислонился к стене; капли пота сбегали по его лицу. За мертвыми стенами из брони и камня он не мог видеть, как стремительно начало мелеть озеро, сжимаясь и откатываясь назад. Как медленно оторвался от планеты невидимый извне черный рукав, соединявший ее с коллапсирующей звездой, и, неуклонно сокращаясь, стал уходить в сторону Эпсилона, словно огромный осьминог втягивал в себя свое гигантское щупальце.

ОБИТАЕМАЯ ВСЕЛЕННАЯ

Есть писатели, которые рассказывают нам об отдельных невероятных, по нашим земным меркам, событиях, происшедших с людьми на Земле или во Вселенной. А есть те, кто создает целые миры, населенные существами с иными, чем земной разум, формами мышления, живущими по иным законам, стремящимся к иным, нежели человечество, целям.

Среди таких творцов фантастических реальностей — писатель Евгений ГУЛЯКОВСКИЙ. Его миры реальны постольку, поскольку автор заставляет в них поверить. Они не выдуманы, подобно сказкам или небылицам, а увидены неким внутренним, мысленным зрением, проникающим гораздо дальше, глубже, чем зрение обычного человека. Недаром четыре его фантастические книги переведены на многие европейские языки.

«Создать единый фантастический мир, — пишет в предисловии к переводу книги Евгения ГУЛЯКОВСКОГО „Сезон туманов“ болгарский критик Василь Райков, — к тому же населенный нечеловеческим разумом, поистине трудно. Потому это и удавалось до сих пор немногим писателям, и их произведения выделяются яркими звездами в лавине фантастических книг, заполнивших мир в последние десятилетия. Гуляковский — один из таких немногих писателей… Покойный писатель Павел Вежинов поставил „Сезон туманов“ в один ряд с „Левой рукой тьмы“ Урсулы Ле Гуин, „Днем Триффидов“ Джона Уиндема и некоторыми другими книгами всемирно известных писателей-фантастов».

Романы «Сезон туманов» и «Долгий восход на Энне» — действительно лучшее из того, что написал Евгений Гуляковский в жанре фантастики. Это не два романа, а дилогия, поскольку оба романа связаны едиными героями, но главное — между ними существует некая глубинная связь, о чем мы будем говорить ниже.

Писатель вполне владеет секретами приключенческой литературы. Каждый роман, а они выходили в отдельности и в разное время, я прочитал на едином дыхании.

Кто не мечтал об иных мирах, с детства сказочных, «в некотором царстве, в некотором государстве…»

И вот мы вместе с главным героем «Сезона туманов», инспектором внеземных поселений Ротановым, в космическом корабле, который, «роняя колючие искры, словно капли голубой воды», медленно (для космических кораблей, разумеется) опускается на планету Реану, попадает в долину Трескучих Шаров, где расположилась одна из неперспективных, как это видится из метрополии, колония землян.

И сразу окунаемся в тайну, в окружение неразрешимых для поселенцев загадок. Лишь один из них, некий чудаковатый простак, кажется, нападает на верный след, ведущий к разгадке.

А тайн на Реане немало. Что такое эти трескучие шары («трескучки») — единственная форма жизни, рожденная именно здесь, на этой пустынной планете, или они принесены из других миров? И что они собой представляют — растения, потому что растут и обладают теми же признаками, что и земные растения, или это некая переходная форма — полурастения-полуживотные, ибо производные их, точнее, произведенные ими организмы способны передвигаться и реагировать на внешние воздействия.

И что это — низшая форма жизни, ибо, по всей видимости, они не обладают разумом, или какая-то высшая, так как продуцируемые ими организмы способны дематериализоваться и превращаться в энергию? А может быть, это некие биологические машины времени, ибо с помощью сока трескучек возможно путешествие в прошлое?

Словом, еще только начало произведения, еще не прочитана первая глава, а загадок окружает нас столько, сколько хватило бы иному писателю на целый том.

Читая роман Гуляковского, ты не просто перелистываешь его страницы, а как бы сам переживаешь приключения, происходящие с героями. Постепенно этот эффект усиливается, достигая иллюзии соприсутствия, соучастия. Это происходит благодаря напряженному сюжету, к минимуму сведенным описаниям. Однако это не означает, что Гуляковский не владеет образным описательным словом. Он лишь использует его предельно скупо, отдавая предпочтение напряженному, динамичному действию, стремительному диалогу. Возможно, из-за этого предлагаемую автором игру читатель воспринимает всерьез. Ибо ты не читаешь о тайне, а сам вместе с героями романа участвуешь в ее раскрытии.

В «Сезоне туманов» много тайн. И те, о которых уже говорилось, лишь прелюдия к главной — тайне древней цивилизации рэнитов, представленной автором в форме мифа. Мифотворчество — это еще одна особенность стиля Гуляковского.

Многие загадки не разрешаются до конца автором в первой части дилогии, и нетерпеливому читателю, любящему заглядывать в конец книги, придется-таки смирить свое нетерпение и прочитать вторую часть дилогии -«Долгий восход на Энне».

Терпение читателя будет вознаграждено сторицей, поскольку вторая часть дилогии еще более увлекательна, чем первая, и герои в ней испытывают еще более головокружительные приключения.

Здесь, на планете Энна, читатель встретится еще с одним ответвлением рэнитской цивилизации, познакомится с гуманоидными племенами, находящимися на стадии развития, соответствующей земному каменному веку, а также с разумом, пришедшим на Энну из иной Вселенной и обладающим такой мощью, которая в состоянии остановить гравитационный коллапс звездной системы. Ее гравитационную смерть.

В «Долгом восходе на Энне» обогащается изобразительная палитра писателя. Еще четче проявляются фольклорные мотивы в виде мифа о Богине, которой поклоняются гуманоидные племена, в виде своеобразной парафразы русских сказок с замком и Змеем-Горынычем, уносящим оттуда свои жертвы. В виде всякого рода нечисти, обитающей в лесах Энны, воскрешающей в памяти, с одной стороны, чудовищ ранних геологических эпох Земли, а с другой — вполне репрезентативных экземпляров малой демонологии, которыми русский крестьянин заселял окружающий его мир природы.

Однако не спешите принимать авторские фантазии за чистую монету. Автор лукавит с нами, мистифицирует, соединяет фольклорные образы с фантазиями эпохи НТР конца двадцатого века, и вот уже звероподобные существа превращаются в биороботов, сконструированных причудливой фантазией высокоразвитого разума, опирающегося на прапамять в своей прихотливой игре.

Мистификация — один из любимых приемов автора. То он нас совершенно серьезно уверяет, что сок трескучек позволяет переходить из одного временного измерения в другое, а позже выясняется, что сок тут совсем ни при чем.

То автор рисует нам историю любви Ротанова и молодой беззащитной бореянки, историю, замешанную на дакарском свадебном обряде и сказочных мотивах, которая (не история, а любовь) превращается в выполнение некоего задания суперсовременного злодея, а затем вновь трансформируется в зарождающееся чувство.

Любви в романе отведено не так уж много места, однако играет она существенную роль. И потому, что она очеловечивает космические миры, напичканные ультрасовременной техникой, среди которых, кажется, нет места человеку. И потому, что она одно из вернейших средств воздействия на читателя, усиленная в интерпретации автора тем, что это чувство способствует постижению философии жизни во Вселенной. В дилогии немало таких глубинных раздумий, адресованных пытливому читателю, способному проникнуть за внешний покров приключенческого сюжета.

В обоих романах автор развертывает перед нами философскую концепцию жизни, но не как зарождение живого из неживого, не как развитие от низших форм к высшим.

Для автора не существует вопроса, есть ли жизнь» в том числе и жизнь разумная, во Вселенной, обитаемы ли иные миры. Отвечая на оба вопроса однозначно утвердительно, автор подкрепляет это одним из самых поэтических человеческих чувств.

Впервые Ротанов встречается с женщиной своей судьбы на далекой Реане. Причем встречается в ином, отстоящем от жизни Ротанова на тысячи лет временном измерении. Образ ее остается с ним отныне и навсегда. И не только образ.

Пространственно-временные перемещения Ротанова приводят его к встрече с другими женщинами, чем-то отличающимися от первой встреченной им рэнитки и в то же время настолько похожими на нее, что они являются как бы различными временными воплощениями одного и того же образа.

Писатель не случайно сталкивает Ротанова с различными ипостасями по сути дела одной-единственной женщины, оставшейся навсегда в его сердце. Как и звенья рэнитской цивилизации, разбросанные по Вселенной, различные пространственно-временные воплощения прекрасной рэнитки (есть в романе и ее земное воплощение) говорят нам о том, что Вселенная, хоть и состоит из разных миров, по сути дела едина, пронизана взаимосвязями. И одна из таких взаимосвязей представлена автором в виде поэтической метафоры — объединяющей миры силы Любви.

Поскольку герой фантастического произведения действует в необычных обстоятельствах, в необычном окружении, попадает во всякого рода экзотические миры, поскольку поражает воображение его техническая оснащенность, постольку этот герой приобретает черты человека всемогущего, супермена. Автор понимает это и старается максимально заземлить образ Ротанова, сделать его более реалистическим. И это ему удается. Ротанов действует как вполне земной человек, хоть и попадающий в исключительные условия.

Обитаемая Вселенная — вековая мечта землян. Читая этот роман, ты живешь с его героями, свыкаешься с ними, видишь в каждом из них яркую личность, цельную натуру, благородный характер, широкий пытливый ум, живущий не каждодневной суетой, но большими идеями и неутолимым стремлением к постижению истины.

Общение с героями дилогии Гуляковского не может пройти бесследно, не вызвав стремления хотя бы мысленно дотянуться до них. Его романы — это гимн человеческому разуму.

С особым волнением написаны автором последние страницы дилогии.

Что есть власть, что дает она человеку? И что требует взамен? Какова цена богатства? Нужна ли человеку вечная жизнь?

Ответы на эти и многие другие вопросы вы найдете в предлагаемой книге.

Эти мои размышления хочется закончить одной фразой, которую я поставил бы эпиграфом ко всей дилогии:

«Мир, в котором разум осознал свое назначение, священен».

Построение такого священного мира, к сожалению, еще не факт, а всего лишь цель человечества. Люди вот уже много веков ищут пути к этой цели, предлагают варианты, ошибаются и вновь ищут. Намечают такие пути и писатели-фантасты. Как знать, может быть, именно их наметки и сбудутся. Реализован же предсказанный ими гиперболоид. Художник выше мыслителя, не стоит забывать об этом.

И. Скачков, кандидат филологических наук