Рожденная в Техасе

Тот день начался для Элизабет-Энн как обычно, у нее не было никакого дурного предчувствия. Проснулась она в уверенности, что все идет хорошо. Утро было чистым, звезды казались ярче и ближе к земле, чем обычно.

Как всегда, Карлос Кортес ждал их на строительной площадке. Он всегда приезжал первым, если только они не опережали его на несколько минут, он же последним уезжал вечером. Элизабет-Энн убедилась, что они сделали правильный выбор, взяв на работу Кортеса. Нельзя было найти более преданного делу человека.

— Не верю своим глазам, — удивилась Элизабет-Энн, глядя на возникший перед ней призрачный силуэт, — уже половина каркаса готова.

— Мои люди работают быстро, — согласно кивнул головой Карлос.

— Верно. — Элизабет-Энн взяла Заккеса под руку. — Пойдем, дорогой, посмотрим все хорошенько. — Она в изумлении покачала головой: — Я и не думала, что гостиница будет такой большой! Теперь, когда поднялись деревянные опоры, она представляется просто огромной!

— И очень дорогой, — тихо добавил Заккес.

Она почувствовала недоговоренность в его голосе и внимательно посмотрела на него. Это был первый случай, когда он заговорил о расходах на строительство.

— Что случилось? — спросила Элизабет-Энн.

— В общем, ничего особенного, но если сравнить затраты с тем, что мы планировали, то они значительно выросли, — я этого не предусмотрел.

— Ты хочешь сказать, что расходы превышают бюджет? — улыбнулась она. — Не беспокойся. Думаю, нам не придется возвращать дополнительные две тысячи долларов. — Она помолчала: — А мы на много превысили бюджет?

— Не могу сказать точно, — осторожно заметил он, — но боюсь, что двух тысяч будет мало. Придется брать из накоплений.

Ее пальцы крепко сжали его руку, но она ничего не сказала. Да ей ничего и не нужно было говорить: сила, с которой она сжала его руку, была красноречивее слов.

— Строить сегментами обходится дороже, — объяснил Заккес. — Особенно дорого стоят водопровод и электропроводка. Было бы дешевле строить единое большое здание, но тогда это будет обычный отель, а не гостиница для туристов. Вот на что идут деньги, да плюс к этому рост цен.

— Хорошо, что у нас есть деньги в банке, — сказала Элизабет-Энн.

— Надеюсь, что этого будет достаточно.

— Достаточно? — удивленно посмотрела на мужа Элизабет-Энн.

— На этой неделе мне придется вместе с Кортесом просмотреть все расчеты и счета, но хочу тебя предупредить, — Заккес помедлил, не решаясь продолжать и глядя туда, откуда к ним двигалось шоссе. — Я бы сказал раньше, но не хотел беспокоить тебя, пока не уверился во всем сам.

— И теперь ты уверен?

— Да, — кивнул Заккес.

Летние дни тянулись медленно, но вскоре события последовали одно за другим. Было начало августа, со дня их свадьбы прошло тринадцать лет. И неустойчивое колесо фортуны повернулось, повинуясь задуманному Дженни коварному плану.

17

Нещадно пекло полуденное солнце, и рабочие-мексиканцы укрылись от него за штабелями строительных материалов. В это время к стройке на «форде» Секстона подъехал Заккес. Строительная площадка казалась пустынной.

Заккес заглушил мотор, и наступившая сразу тишина показалась ему гнетущей. Он видел, что рабочие из своего укрытия удивленно наблюдают за ним.

— El jefe.

Босс. Так они его называли. Заккес заметил устремившегося к нему широким шагом Карлоса Кортеса.

— В вашей записке вы просили меня приехать немедленно, — сказал Заккес, выходя из машины.

— Si, сеньор Хейл. Дело очень срочное. Давайте пройдем туда и поговорим. — Карлос указал рукой в дальний конец стройплощадки. — Некоторые рабочие понимают по-английски, а мне не хочется, чтобы нас услышали.

— Хорошо. — Заккес кивнул. В полуденной тишине его голос прозвучал неестественно громко.

Они пошли по широкой, протоптанной за последние недели дорожке, ведущей к основанию завершающего блока гостиничного комплекса, и сели на возвышавшееся крыльцо. Кортес достал пачку сигарет и учтиво предложил Заккесу, но тот покачал головой. Кортес взял сигарету, зажег и глубоко затянулся.

— Дело неладно, — негромко проговорил он.

— А что случилось? — внимательно посмотрел на него Заккес.

— Да ничего хорошего, — невесело усмехнулся Кортес. — «Койот Билдинг Сеплайз» все время поднимает цены. Сроки поставок не соблюдаются. Некоторые заказы приходится ждать неделями. — Карлос помолчал и продолжал: — Вы ведь работаете у сеньора Секстона. Поговорите с ним об этом.

— По его словам, он ничего не может сделать. Он сказал, что компанией руководит его брат Рой.

Темные, подернутые влагой глаза мексиканца сверкнули гневом. Взгляд Заккеса был устремлен в поля.

Кортес с минуту молча курил, затем заговорил снова:

— Но есть вещи, которые меня беспокоят еще больше.

Заккес резко обернулся к нему. Кортес каблуком погасил окурок.

— Нам всегда не хватает материалов. То, что прибывает, тщательно регистрируется, но потом, — он недоуменно пожал плечами, — когда требуется что-то из привезенного, оказывается, что многого недостает.

— Вы хотите сказать, что кто-то ворует у нас стройматериалы? — Голос Заккеса прервался от волнения.

Лицо мексиканца осталось бесстрастным.

— Я был здесь прошлой ночью, сеньор Хейл. Я хотел сам все увидеть.

— И вы видели, что кто-то пришел сюда воровать? — Вопрос прозвучал как утверждение.

— Да, — кивнул Кортес, — они приехали после полуночи. Два грузовика и пятеро мужчин. Я не стал вмешиваться. Их было слишком много, а я — один.

— Глупо было бы даже пытаться, — согласился Заккес. — Они вас видели?

— Нет, сеньор. Но я узнал двоих и грузовики.

Заккес не отрываясь смотрел на Кортеса. Карлос молчал.

— Это были люди Секстона, ведь так? — настойчиво спросил Заккес. Его яркие голубые глаза потемнели от гнева, взгляд стал жестким. — Так оно и должно быть.

— А грузовики принадлежат «Койот Сеплайз», мне очень жаль, сеньор.

— Мне бы следовало раньше подумать об этом, — с горечью проговорил Заккес. — Сначала они продают нам материалы, затем крадут и вновь продают.

— Это плохие люди, сеньор.

— Я знаю, — вздохнул Заккес. — И я один из них.

— Вы, сеньор?

— Я работаю на Секстона. Или, лучше сказать, работал. Сегодня я увольняюсь.

— Правильно, — одобрительно посмотрел на него Карлос и, помолчав, спросил: — А что вы будете делать с кражами?

— Когда прибудет большая партия стройматериалов? — думая о своем, осведомился Заккес.

— По плану — завтра днем.

— Это значит, они могут появиться завтра ночью, — поднимаясь, проговорил Заккес. — Я буду здесь. Мне придется пойти на это.

— Тогда и я с вами, сеньор Хейл, — мягко сказал Кортес, пристально глядя на Заккеса. — От этих людей хорошего ждать нельзя.

— Нет, — покачал головой Заккес, — я должен сделать это сам.

— Но будьте осторожны, сеньор, и если передумаете, то я…

— Нет, спасибо, — улыбнулся Заккес. — Вы смелый человек, сеньор Кортес. Немногие в этом штате осмелились бы на такой поступок.

— De nada, — пожал плечами Кортес. — Что здесь такого. Они — воры, и их нужно остановить.

— Я это и сделаю.

— Вы тоже смелый человек, сеньор Хейл, — грустно улыбнулся Карлос, — но, надеюсь, что не безрассудный.

— О, нет, — волнуясь проговорила Элизабет-Энн. — Надвигались сумерки, они стояли с Заккесом на веранде кафе. — Нет, Заккес, я против этого. Не нужно этого делать. А если ты туда собираешься сегодня ночью, лучше пригласить и шерифа Паркера.

— Не беспокойся так, мама, — улыбнулся он. — Я собираюсь только спрятаться и наблюдать.

— Я очень боюсь за тебя, Заккес.

— Не нужно так волноваться, — снова улыбнулся он. — Я не собираюсь изображать из себя героя. Но нам нужно точно знать, кто стоит за всем этим. Как иначе можем мы положить конец кражам?

— И все же мне очень не хочется тебя отпускать. — Элизабет-Энн пристально смотрела на мужа.

— Я должен пойти, и ты это знаешь.

Она кивнула и прижалась к нему, он обнял ее и тоже прижал к себе, насколько это было возможно при ее выступающем животе. Чувствуя, как она дрожит, Заккес с нежностью посмотрел на жену.

— Пожалуйста, не будем волноваться и пойдем наверх, у меня еще час в запасе, и я хочу провести его с пользой.

Элизабет-Энн против воли рассмеялась.

— Ребенок может тебя толкнуть.

Она прижалась к мужу, глядя на заходящее солнце, висевшее над крышей гостиницы огромным оранжевым шаром. Оно медлило, медлило, затем вдруг сразу заскользило вниз, осталась лишь золотая дуга, но скоро и она исчезла. Заккес потянул ее за руку.

— Но как же девочки? — слабо запротестовала Элизабет-Энн.

— Роза их займет. Пойдем. Это наш последний шанс до самого завтрашнего утра.

Она чувствовала тепло его тела и ощущала в себе ответное волнение. Поцелуй его был долгим и настойчивым.

— Время уходит.

— Да, ты прав, — сказала она, неотрывно глядя ему в глаза.

18

Миновала полночь. Уже несколько часов Заккес провел на строительной площадке, сидя в траве и по-турецки поджав ноги, рядом стояла бутылка с холодным сладким кофе. В нескольких футах от него лежали привезенные днем лесоматериалы, медные водопроводные трубы, огромные катушки с электрическим кабелем — их черные силуэты выделялись на фоне неба.

С полей веяло смутной тревогой, стояла тишина. Ночь выдалась темная и безлунная. В высокой траве сновали полевые мыши. Вдали завыл койот. Кузнечики и цикады наполняли воздух своими ночными песнями.

Около часа ночи до Заккеса долетело отдаленное ворчание приближавшихся грузовиков. Когда они подъехали поближе, насекомые и животные прервали свой ночной концерт. Три пары фар то поднимались, то опускались в такт движению машин по неровной грунтовой дороге.

Заккес перебрался поближе, чтобы лучше видеть, и притаился за колючим кустом. От непривычно яркого света он замигал и буквально окаменел, когда грузовики, свернув с дороги, двинулись прямо на него. Заккес разглядел впереди легковую машину. Это был совершенно новый, блестевший хромированными частями «кадиллак». Сердце Заккеса бешено заколотилось, словно тамтамы дикарей. Он узнал автомобиль. Другого такого не было во всей округе. И принадлежал он Рою Секстону, младшему брату Текса. Как же он не догадался обо всем раньше!

Послышался визг тормозов и хлопанье дверей. Фары остались включенными, освещая стройплощадку. Рабочие стали открывать борта грузовика. Рой вышел из машины, потянулся и засунул большой палец руки за пояс, к нему заспешили остальные. Это были рабочие с ранчо Секстона.

— Кто его знает, — протянул один из рабочих, — может, они и оставили кого здесь присматривать. Наверное, заметили пропажу.

— Не трусь, Билли, — насмешливо проговорил Рой. — Эти Хейлы такие болваны, они и синицы от дятла не отличат. — Послышался смех. — Кроме того, — продолжал Рой, — у них все рабочие — мексиканцы. Обнаружится недостача — подумают на них. — Рой глухо рассмеялся и презрительно сплюнул.

Заккес едва сдерживался, чтобы не выскочить из укрытия. Глаза его горели, как угли, все существо охватил неудержимый гнев. Так вот, значит, какого они мнения о Хейлах! Ничего, скоро придется его изменить. Кража была хорошо подготовлена, все делалось по плану. Главным здесь был, конечно, Рой. Он подвел людей к материалам и показал, что нужно взять. Из своего укрытия Заккес наблюдал, как рабочие, разбившись на пары, стали носить их к грузовикам.

На все ушло не более получаса. Потом Рой крикнул:

— Хватит!

Рабочие подняли борта и забрались в машины.

— Ты едешь, Рой? — крикнул из кабины один из рабочих, заводя мотор.

Рой махнул рукой, чтобы они уезжали.

— Похожу здесь немного, уезжайте, я вас догоню.

Тяжело нагруженные машины двинулись в обратный путь. Свет фар запрыгал по дороге, но теперь в обратном направлении. В воздухе повис запах выхлопных газов.

Рой остался один и стал расхаживать по стройплощадке в лучах мощных выпуклых фар своего «кадиллака».

С минуту поколебавшись, Заккес поднялся и направился к Рою. Ярость слепила его, а сердце и пульс бешено стучали.

— Рой! — В царившей тишине имя прозвучало, словно выстрел.

Рой Секстон обернулся и натолкнулся на убийственный взгляд Заккеса. Он увидел худое загорелое лицо Роя с почти черными злыми маленькими глазками, мощной челюстью и раздвоенным подбородком. И уже в который раз Заккесу почудилось, что от подтянутой, жилистой фигуры Роя исходила грубая животная сила.

— И давно ты у нас тут воруешь, Рой? — с издевкой спросил Заккес.

Услышав свое имя, Рой весь подобрался, теперь же он позволил себе слегка расслабиться.

— Собираешься что-нибудь предпринять? — усмехнулся он.

— Хочу, чтобы ты вернул то, что принадлежит нам.

Даже не взглянув на Заккеса, Рой со скучающим видом отвернулся.

— Ты, Секстон, сукин сын, — зло бросил Зак-кес. — Все вы воры, лгуны и вымогатели, но ты, сукин сын паршивый, хуже всех.

— На твоем месте я бы попридержал язык, продавец Библии, — с угрозой сказал Рой, медленно поворачиваясь к Заккесу. — Еще одно слово — и можешь не появляться завтра на работе. — Он издал неприятный смешок. — Можешь снова возвращаться к своим Библиям.

— Ты что же, собираешься уволить меня?

— Очень может быть.

— Я вчера уволился, — рассмеялся Заккес, — ты, наверное, не слышал. А теперь садись в машину и убирайся с моей земли. Не хочу, чтобы такой трусливый вор, как ты, осквернял ее своим присутствием.

Внезапно Рой бросился на Заккеса с кулаками. Тот едва успел увернуться. Он обхватил Роя руками, оба полетели на землю и стали по ней кататься. Секстон изогнулся и, сбросив Заккеса, вскочил на ноги. Взгляд его упал на лежавший на земле обрезок трубы. Схватив его, он стал угрожающе размахивать им перед Заккесом, его злобные глазки горели диким огнем.

Заккес уже был на ногах. Он внимательно следил за движением трубы в руках Роя, но в то же время не упускал из виду его глаза, говорившие яснее оружия, когда он собирался нанести удар.

И вот Рой сделал бросок. Заккес увидел летевшую трубу и метнулся в сторону. Патрубок упал туда, где за несколько секунд до этого лежал Заккес. Он стал осторожно обходить Роя.

Приняв стойку, Секстон, смеясь, поворачивался к Заккесу лицом, и, сделав несколько обманных движений, он поднял другую трубу и, не давая противнику приблизиться, замахнулся и ударил.

Заккес отскочил в сторону, но все же удара ему избежать не удалось, он пришелся по плечу, раздался неприятный хруст: острая боль пронзила руку, прошла через грудь, он покачнулся.

Рой, смеясь, наступал на Заккеса, размахивая трубой, тесня его к штабелям лесоматериалов. Взгляд Заккеса панически заметался, он не мог теперь отскочить назад, положение стало критическим.

Стиснув зубы и превозмогая боль в плече, Заккес взобрался на штабель и оттуда взглянул вниз на Роя, потом быстро побежал по десятифутовому бревну.

За его спиной Рой забросил трубу на штабель и вскарабкался вслед за ней. Подхватив свое оружие, он погнался за противником.

Рядом, в нескольких футах, был еще один штабель, пониже. Заккес прыгнул на него, и под его тяжестью сложенные бревна стали смещаться. Он соскочил на землю и отбежал в сторону.

Через несколько мгновений за ним последовал Рой. Но ему не повезло: прыжок оказался роковым. Бревна под тяжестью Заккеса опасно сдвинулись, равновесие их было нарушено, и, как только Рой прыгнул, штабель под ним стал рассыпаться. Младший Секстон начал валиться на спину, отчаянно размахивая руками.

— Какого… — пробормотал Рой, и это было его последнее слово. Он полетел вниз и ударился головой о торчавшую из земли трубу.

Внезапно наступила тишина.

С сильно бьющимся сердцем Заккес подошел к Рою. Фары «кадиллака», прорезая тьму, освещали зловещую картину.

— Рой, — шепотом позвал Заккес. Ответа он не услышал, но при виде страшной картины его прошиб холодный пот. Рой Секстон смотрел на него невидящими глазами. Из разбитого черепа обильно лилась кровь.

Заккес почувствовал спазмы в животе. Он вскинул голову и отвернулся, зажав рукой рот, чтобы подавить приступ тошноты. Несколько мгновений спустя он набрал в легкие побольше воздуха и снова взглянул на тело, пощупал пульс.

Пульса не было. Рой Секстон, младший брат Текса, был мертв.

Заккес выпрямился и побрел, словно во сне, к машине Роя. Он прислонился спиной к открытой дверце и, тяжело дыша, стоял так несколько мгновений, показавшихся ему очень длинными. Неожиданно навалилась на него огромная усталость. Заккес закрыл глаза.

Он знал, что ему придется сделать, что может он сделать, чтобы выйти из этого сложного положения.

IV

1924

СОЛОМЕННАЯ ВДОВА

1

Элизабет-Энн, наверное, уже в тысячный раз перечитала записку.

«Мои любимые жена и дети!

Когда вы будете это читать, меня уже не будет с вами. Кражами занимались Рой Секстон и его люди. Когда мы встретились с ним лицом к лицу, он начал драку и разбил себе голову, ударившись о металлическую трубу. Рой мертв.

Я не убивал его, но мы с тобой прекрасно знаем, что все суды в округе контролируются Секстонами, поэтому мне без сомнения вынесут смертный приговор за преступление, которого я не совершал.

Не могу передать, как мне тяжело, что этот неожиданный поворот судьбы разлучает нас навсегда, но я должен уйти один. Мы не можем уехать вместе, потому что я не хочу погубить ваши жизни.

Элизабет-Энн, очень прошу тебя, останься в Квебеке и заверши строительство гостиницы для туристов. Ты должна осуществить нашу общую мечту, то дело, которое мы начали вместе.

Регина, Шарлотт-Энн и Ребекка, молю вас, помогайте матери и помните о вашем отце. Надеюсь, что вы и дальше будете верить в его честность и порядочность.

Не сомневайтесь в моей любви к вам, которая никогда не иссякнет, и поймите, что я не мог поступить иначе.

Прошу простить меня. Ваш любящий муж и отец,

Заккес».

Элизабет-Энн глухо застонала, листок выскользнул у нее из рук. По лицу ее вновь потекли слезы, и в горле застрял ком. Дом казался опустевшим, осиротевшим, словно с уходом Заккеса он лишился своей души. Это невозможно было вынести.

В первые дни после исчезновения Заккеса она держалась стойко, насколько хватало сил. Шериф Паркер расспрашивал ее, она показала ему записку Заккеса, которую он великодушно разрешил оставить у себя. Заккеса искали, но он как сквозь землю провалился.

Но больше всего Элизабет-Энн пугало молчание Текса и Дженни. Ей приходилось только гадать, что за этим скрывалось. Она слишком хорошо знала Дженни и Текса и с ужасом думала, в какой форме может проявиться их месть.

Стараясь отогнать эти мрачные неотвязные мысли, она пыталась сосредоточить все внимание на девочках, которые нуждались в утешении и поддержке. Как и она, дочери были совершенно убиты горем, но и у них был характер Хейлов. Девочки крепились, стараясь не выдавать своих чувств, и были полны решимости поддержать друг друга и вместе преодолеть тяжелое и горькое время. Все они втайне надеялись, что отец вернется.

Но Элизабет-Энн ясно сознавала: возвращение его в Квебек невозможно. Никогда… Если только он не хотел попасть на виселицу.

Но как неимоверно трудно было смириться с этой ужасной правдой.

Он не вернется никогда.

Если не хочет, чтобы его повесили.

Жизнь Элизабет-Энн превратилась в сплошную муку. Совсем недавно они были вместе, он обнимал, целовал ее. И теперь она осталась одна. Дети лишились отца, она потеряла мужа. Они чувствовали себя одинокими, покинутыми.

Покинутыми.

Невыносимая боль терзала ей сердце. Если бы не дети и еще не родившийся малыш, она бы покончила с собой. Никакого оружия для этого не понадобилось бы. Она бы умирала медленно, тоскуя и страдая, и в конце концов сердце ее не выдержало бы и разорвалось.

Элизабет-Энн зажмурилась вдруг от пришедшей ей в голову нестерпимой мысли. Она вспомнила, как называют женщину, которую по разным причинам оставил муж, и даже содрогнулась, когда эти слова всплыли в памяти. Соломенная вдова. Да, именно так ее называют. И теперь она оказалась на положении соломенной вдовы.

Соломенная вдова.

Она знала, что люди жалеют этих женщин, но, сочувствуя им, в то же время поглядывают на них с подозрением, как и на разведенных. Этими словами женщину словно клеймили и смотрели на нее, как на потенциальную соперницу, которая постоянно ловит в свои сети мужчин, и не обязательно холостых.

Слезы застилали ей глаза, она ничего не видела, но вдруг решительно вытерла мокрое лицо и гордо подняла голову, вздернув подбородок. Хватит! С этой минуты она не позволит себе плакать, не станет давать волю чувствам — сейчас это непозволительная роскошь. Она должна быть сильной и спрятать свое горе — девочки смотрели на нее и нуждались в поддержке.

Элизабет-Энн положила руку на грудь. Там, в сердце, был и навсегда останется ее Заккес. И он всегда будет жить в ребенке, которого она носила.

Дотронувшись до шеи, она ощутила прохладную гладкую поверхность медальона. И здесь тоже был он. Куда бы она ни посмотрела, везде его следы. Она ничего не тронет. Пусть все его вещи останутся там, где они обычно находились.

И пусть Заккеса не было рядом — осталась их любовь, чтобы жить всегда.

2

Со своего высокого сиденья в кабриолете Элизабет-Энн увидела Регину, которая махала ей рукой, стоя на веранде кафе. Она махнула в ответ и улыбнулась, впервые за много недель.

«Слава Богу, у меня есть мои девочки и есть мои заботы, которые не оставляют времени на размышления о том, как мне не хватает Заккеса».

Распорядок дня у нее остался прежним. Она все так же поднималась до рассвета и ехала на стройку, откуда она сейчас возвращалась. Конечно, без Заккеса все было по-другому. Именно во время этих утренних поездок она острее всего чувствовала его отсутствие, а еще по ночам — без него постель казалась такой пустой и чужой.

Элизабет-Энн остановила лошадь перед кафе и посмотрела из кабриолета на Регину. «Да, — подумалось ей, — мне есть за что благодарить Бога».

Она стала медленно спускаться. Регина протянула ей руку. Ее дочь! Как только Элизабет-Энн оказалась на земле, она ласково взъерошила волосы девочки и вдруг нахмурилась.

— Что ты такая мрачная? Шарлотт-Энн тебе прибавляет хлопот?

— Нет, — пожала плечами Регина, не поднимая глаз и подбрасывая камешек носком ботинка. — Я со всем справлюсь. Ты же знаешь, Шарлотт-Энн нужно все время подталкивать.

Элизабет-Энн не могла удержаться от смеха, ей нравилось, как говорила Регина.

Тем временем девочка продолжала рассказывать, сохраняя на лице чувство оскорбленного достоинства:

— Кроме того, я хочу ее проучить. Я не позволю помыкать мной и не буду терпеть ее капризы.

— Не сомневаюсь, что именно так все и будет, — с шутливой торжественностью проговорила Элизабет-Энн. — А сейчас не поцелуешь ли ты меня? — И она подставила щеку.

Регина поднялась на цыпочки, неловко чмокнула мать, затем отступила в сторону, пропуская ее вперед, и вошла в кафе вслед за матерью.

— Ты только представь, мама, мы уже подали двадцать семь завтраков.

— Двадцать семь?! — Элизабет-Энн даже остановилась от неожиданности. — Но это… — она даже присвистнула от удивления. — Это же наш лучший результат.

— Всего около семи долларов, — радостно кивнула Регина. — Ай! — вдруг хлопнула она себя по лбу.

— В чем дело? — спросила мать.

— Да ведь Роза послала меня за дровами! — И она поспешила выполнять поручение, а мать улыбнулась ей вслед. Она гордилась тем, что ее девочки были такими смышлеными, проворными и трудолюбивыми, и была уверена, что они многого добьются в жизни.

С этой согревающей мыслью Элизабет-Энн обошла дом, открыла боковую дверь и сразу окунулась в атмосферу кухни. В лицо ей пахнуло жаром, она прикрыла дверь и сняла с крючка накрахмаленный белый фартук, быстро накинула его и завязала на пояснице.

У большой плиты стояла Роза и жарила яичницу с ветчиной. Как только хлопнула дверь, она посмотрела через плечо и поздоровалась:

— Buenos dias, сеньора.

— Buenos dias, Роза, — ответила Элизабет-Энн. — Хлопотливое выдалось утро.

— Да уж! — Роза надула щеки и медленно выдохнула. — Не припомню другого такого. Мы столько уже отпустили завтраков, что вы на них заработаете тысячи долларов.

— О, Роза, — рассмеялась Элизабет-Энн, — хотела бы я, чтобы это было правдой. — Она с улыбкой оглядела могучую фигуру мексиканки. Роза была истинным сокровищем во всех отношениях. И отличалась необычайным трудолюбием. Небольшого роста, с круглым как луна лицом, обрамленным черными блестящими волосами, она никогда не падала духом. Голову Роза повязывала косынками наподобие тюрбана, в ушах носила крохотные золотые сережки.

Из-за жары, царившей в кухне, блузка ее была расстегнута, насколько допускали приличия, закатанные рукава обнажали полные сильные руки, способные поднимать и передвигать чугунные котлы и сковороды. На смуглой коже блестели капельки пота.

Элизабет-Энн стала убирать на столе, а Роза поддевала лопаточкой куски бекона и переворачивала их. Внезапно дверь, ведущая в зал, распахнулась. До Элизабет-Энн долетел гул голосов и звон посуды. Она оглянулась: в кухню влетела Ребекка.

— Ой, мама! — деланно запричитала она. — Я просто ног не чувствую.

— Тогда отдохни, дорогая, пусть тебя сменит Шарлотт-Энн.

— Шарлотт-Энн! — сердито прищурилась Ребекка. — Она все еще в постели, уверяет, что ей нездоровится.

Элизабет-Энн удивленно подняла брови.

— Она сказала, что именно у нее болит?

— Не-е-т… просто нездоровится и все. — Ребекка бросила взгляд на Розу и заговорила шепотом: — Роза ходила наверх к Шарлотт-Энн и говорит, что с ней все нормально.

Слова Ребекки не ускользнули от тонкого слуха Розы.

— Так и есть, с ней все в порядке, — усмехнулась она, отвернувшись от плиты и сердито покачивая лопаточкой. — Она хочет показать, какая она слабая и болезненная, а сама просто притворяется, вспомните мои слова. А Регина и Ребекка опять за нее работают.

— Немного погодя схожу наверх и проверю, — вздохнула Элизабет-Энн.

— Мама, — тихо позвала Ребекка.

— Что, детка?

— Может быть, у нее и правда что-то болит. Мне не трудно поработать вместо нее. Совсем не трудно.

— Знаю, что ты не против, — обняла дочь Элизабет-Энн.

— Может быть, Шарлотт-Энн нужно пойти к доктору Пуриссу?

— Возможно, — задумчиво ответила мать, — она жалуется на здоровье не первый раз.

Роза у плиты демонстративно закатила глаза.

— Пойду в зал, пока все не разошлись, — сказала Элизабет-Энн, привычно разгладила фартук и поправила волосы. Она придавала очень большое значение общению с посетителями. Популярность кафе Элизабет-Энн объясняла тем, что каждому гостю здесь уделялось внимание, а это всем нравилось.

— Скоро начинаю готовить обед, — сказала Роза. — Будут свиные отбивные, рис с шафраном и кукуруза. Свинина у нас хорошо идет. Та, что привез Жозе. На ужин приготовлю отварную говядину, капусту, оладьи и картофель. — Ты не против? — Роза вопросительно посмотрела на Элизабет-Энн.

— Просто замечательно! — Она хлопнула Розу по плечу и вышла в обеденный зал с приветливой улыбкой.

За ближайшим к ней столиком сидел Хью Макэлви, издатель «Квебек викли газетт». Элизабет-Энн сразу заметила его худое, с заостренными чертами лицо. Мистер Макэлви расправлялся с омлетом. Ел он медленно, внимательно осматривая каждый кусочек, так же придирчиво относился он к статьям, печатавшимся в его газете, тщательно отбирая слова, как еду в тарелке, опасаясь, как бы не попалось что-то несъедобное. Макэлви был убежденный холостяк и снимал комнату в пансионе Элизабет-Энн. События вокруг него часто приводили его в замешательство, что еще усугублялось его сильной близорукостью.

— Доброе утро, мистер Макэлви, — весело приветствовала его Элизабет-Энн. — Все ли вам нравится?

Он явно не ожидал услышать ее голос, поэтому немного смешался, потом собрался и поздоровался.

— О, доброе утро, миссис Хейл, — услышала она его тонкий, пронзительный голос. — Да, да, все очень вкусно. Очень. — Он кивнул и улыбнулся.

Элизабет-Энн наклонилась к нему и, понизив голос, доверительно сказала:

— Мне бы хотелось поговорить с вами завтра, мистер Макэлви, если вы не против. Дело в том, что я решила немного изменить порядок в кафе. Начиная со следующей недели, вместо одного блюда мы будем готовить на обед и ужин несколько, чтобы посетители могли выбрать, что им больше по вкусу. Как в больших ресторанах.

— Да, конечно, — закивал Макэлви, — это действительно новость. Об этом получится неплохая заметка.

— Замечательно, завтра мы вместе пообедаем, и я вам все расскажу. Я вас угощаю.

— О! — довольно воскликнул издатель. — Спасибо за приглашение. В двенадцать часов вас устроит?

— Хорошо, договариваемся на двенадцать.

— Доброе утро, миссис Хейл, — услышала Элизабет-Энн и, обернувшись, увидела сестер Бэрд, у которых они с Заккесом снимали коттедж. Сестры сидели в своем любимом уголке.

— Доброе утро, мисс Бэрд, — склонив голову, проговорила Элизабет-Энн и повторила приветствие, обращаясь к другой сестре. У нее было безотчетное чувство, что она должна поровну распределять внимание между обеими сестрами. Именно такое отношение к себе они и вызывали.

— Саманта и я интересовались… — проговорила одна из сестер, ставя на стол свою чашку с чаем.

— Не попадитесь на удочку, миссис Хейл, — поспешно извинилась вторая, бросив через стол укоризненный взгляд на сестру-близнеца и грозя ей своим тонким пальцем. — Нехорошо, Саманта, — возмутилась она, — ты ведь прекрасно знаешь, что Саманта — это ты, а я — Сюзанна.

— Не слушайте ее, миссис Хейл, — сурово сказала другая сестра. — Саманта всегда старается кого-нибудь разыграть. Это уже стало невыносимо. — Она возмущенно фыркнула. Суровые на вид сестры были неистощимы на выдумки и розыгрыши, неизменно пребывая в хорошем настроении. Но шутки их всегда были серьезными. И хотя Элизабет-Энн уже давно научилась их различать, сейчас она притворилась, что не может этого сделать.