Рапсодия

Миша даже моргнул от неожиданности. Куда она клонит?

— Саймон приехал для того, чтобы убить тебя. Это он сбил твой мотоцикл. Преднамеренно. Он пытался убить тебя. Он остался все тем же агрессивным собственником. Он обезумел от ревности. Мне бы следовало это знать. Это все моя вина.

Она больше не могла продолжать. Снова разрыдалась.

Миша лежал потрясенный.

— Но как ты можешь это знать? Ты уверена?

Она кивнула, вытерла глаза тыльной стороной ладони.

— Он мне позвонил. Бахвалился. Сказал, что его ни за что не поймают. Он угнал машину, на которой сбил тебя. Он ненормальный! Он пытался убить тебя! О Господи! Это все я виновата… Миша!

Из глаз ее снова полились слезы.

— Вера, не надо. Это не твоя вина. Ты же ничего не знала.

— Но я скрывала от тебя, что встречалась с ним. — Она с трудом перевела дыхание. — Я знала, что у тебя есть другие девушки, кроме тех, о которых ты рассказывал. И я… считала, что, скрывая от тебя свои встречи с Саймоном, я… как бы… поквиталась с тобой. Мол, раз тебе можно, значит, и мне тоже. — Она подняла на него глаза. — Мне так стыдно! Мой маленький секрет обернулся большой бедой. Такого я не могла предположить.

Миша снова почувствовал укол ревности. Но разве он сам не вел себя точно так же? Ведь о многих девушках он ей не рассказывал. С другой стороны, ни одна из этих девушек не пыталась убить Веру.

Он взглянул на ее залитое слезами лицо, на волосы, в беспорядке рассыпавшиеся по плечам. Нет, ему совсем не понравился ее обман. Но и усугублять ее мучения он не хотел. Он вовсе не собирается ее наказывать. В глубине души Миша знал, что она уже достаточно наказала себя сама. Тем не менее он заговорил холодным, непререкаемым тоном:

— А теперь уходи. Вера. И никому не говори о том, что знаешь. Тем более полиции. Огласка нам с тобой ни к чему. Все начнут смаковать подробности. Пусть это останется нашей тайной. А ты постарайся забыть об этом. И ради всего святого, держись подальше от этого… Саймона!

— Никогда в жизни больше с ним не увижусь! Папа позаботится о том, чтобы он меня больше не беспокоил.

— Вот и хорошо. А теперь иди. Не звони мне пока. Мне нужно время. Я сам тебе позвоню.

Некоторое время она сидела неподвижно. Потом поднялась и направилась к нему. Он махнул рукой:

— Пожалуйста… просто иди, и все.

Со слезами на глазах она повернулась и вышла из палаты.

Она потеряла его навсегда по собственной вине.

Однако, как оказалось, она его не потеряла. Через несколько недель Миша вышел из больницы, правда, на костылях, и позвонил ей. За это время он кое-что понял. Ни Елена, ни Кристина, ни Валери, ни Риги, ни Банка — ни одна из этих бесфамильных красоток — не пожертвовали ни своим рабочим графиком, ни свободным временем ради него, пока он лежал в больнице. Они просто бросили его. Ни разу не навестили, ни цветочка не прислали, ни даже записочки. Вера же забросила все остальное, изменила график работы, порой оставалась без ленча, чтобы помочь ему как только могла. Возила в город на сеансы физиотерапии и гимнастики, помогала передвигаться по квартире, иногда даже готовила и убирала. Соня, разумеется, с радостью взяла бы на себя все заботы о сыне, однако Мише совсем не улыбалось постоянно видеть ее рядом. В ее присутствии он как бы снова превращался в маленького мальчика. Он мог бы нанять кого-нибудь, и временами, когда Вере не удавалось оторваться от работы, он так и делал. Однако большую часть времени она неизменно посвящала ему. Рабски ему служила. И ни на минуту не теряла уверенности в том, что настанет день, когда он снова выйдет на сцену, сядет за рояль и покорит публику своей музыкой.

Что бы ни случилось, Миша останется ее любовью. Она даст ему время полюбить себя. Может быть, если она будет так же безоглядно расточать ему свою любовь, он в конце концов поймет, что больше ему нигде любовь искать не надо.

Глава 21

Брайтон-Бич, 1993 год

Соня презрительно оглядывала зал.

— Еда русская, музыка русская, все говорят по-русски. Но эти люди не нашего круга, Миша.

— Мама, попробуй расслабиться и получить удовольствие. Однако Соня была не в настроении воспринимать юмор.

— Да ты посмотри вокруг! — Она обвела зал изящным жестом светской дамы, который здесь выглядел совсем не к месту. — Публика низкого пошиба. Женщины грубо раскрашены. А их обесцвеченные волосы! А эти платья! Везде разрезы, почти все тело обнажено. А мужчины! Да они все выглядят толпой гангстеров.

Миша расхохотался:

— У тебя слишком бурное воображение.

— Вот разве что блины почти как в России.

— Вот так-то лучше!

Миша похлопал ее по плечу. Хотя сам втайне не мог не признать, что мать права. Публика действительно самого низкого пошиба. Мужчины на самом деле выглядят толпой гангстеров. И похоже, пришли сюда с подружками или любовницами. Вряд ли эти женщины их жены.

Если бы Манни и Саша не настояли на праздновании именно в Брайтон-Бич, ни один из них не оказался бы сейчас в этом низкопробном ночном клубе, до отказа набитом эмигрантами из бывшего СССР. Миша ничего не имел против Бруклина или свежеиспеченных российских иммигрантов, однако ни эти люди, ни их образ жизни ему совершенно незнакомы. Да он и не жаждет с ними познакомиться, уж если на то пошло. Эта толпа, наливающаяся водкой, ему так же чужда, как и их провинциальный русский язык, который сейчас слышится со всех сторон.

Он сделал глоток шампанского, которое услужливый официант преподнес им в дар от руководства клуба. Взглянул поверх бокала на Манни. Тот увлеченно о чем-то беседовал с Дмитрием. Миша заметил, что отец тоже чувствует себя не в своей тарелке, как и мать. И действительно, его рафинированные манеры и одежда здесь совершенно не к месту. С какой стати Манни и Саше вздумалось праздновать именно здесь? Непонятно.

Он, конечно, знал, что и Манни, и Саша выросли в этом районе Бруклина. Они даже назвали этим именем диск с его записями. Но ведь они же изо всех сил старались выбраться отсюда, работали для этого не покладая рук. Разве не так? Они старались уйти как можно дальше от самих воспоминаний о днях своей юности. Хотя с другой стороны, этот клуб, эта толпа и не напоминают им об их голодной юности. Эти меха и драгоценности женщин, дорогие костюмы и напомаженные волосы мужчин, лимузины, стоящие у подъезда, все эти деньги, которые так беззаботно швыряются на второсортную еду и развлечения… Все это, скорее, характерно для нового поколения русских. Как-то это не вяжется с Манни и Сашей.

Как бы там ни было, Миша оказался здесь потому, что не хотел огорчать Манни и Сашу, когда те предложили отпраздновать его выздоровление. Дать ему заряд перед очередными кругосветными гастролями, как выразился Манни. И теперь, чтобы не смущать друзей, Миша пытался изображать удовольствие от низкопробного спектакля, вместо того чтобы встать и уйти.

Вера толкнула его локтем в бок.

— Готова заплатить целый пенни за то, чтобы узнать, о чем ты думаешь.

Он с улыбкой обернулся к ней.

— Честно говоря, я пытаюсь понять, с какой стати Манни и Саше вздумалось выбрать именно это место для вечеринки. Вера пожала плечами. Глаза ее сверкнули озорством.

— Может, они решили, что тебе понравится эта музыка. Миша рассмеялся. Вера прекрасно держится, хотя наверняка в душе ей тоже хочется оказаться подальше отсюда. Он сжал ее руку.

— На самом деле я уже решил: еще одна русская песня под аккомпанемент этих чертовых балалаек, и я уйду.

— Может быть, оттого все так много пьют. Музыка тогда кажется лучше.

— Наверное, так и есть. — Он придвинулся к ней ближе. — Слава Богу, скоро, кажется, конец. Я подумал, может быть, после того, как мы уйдем отсюда…

— Михаил Левин!

Миша вздрогнул от неожиданности. Взглянул на человека с громовым баритоном, который возвышался над их столом, огромный, как медведь. Волосы — «соль с перцем», густые усы, лицо багровое, жизнерадостное. Дорогой костюм смотрится не к месту на этом мясистом, громоздком теле. Одну огромную тяжелую ладонь он положил Мише на плечо, другую протянул для рукопожатия, обнажив в широкой улыбке зубы с множеством коронок.

— Юрий Дурасов.

Миша пожал протянутую руку, приподнялся. Дурасов похлопал его по плечу:

— Не надо, не вставайте. Я только хотел вас поприветствовать. Я один из владельцев клуба «Москва» и большой ваш почитатель.

— В самом деле?

Миша постарался не выказать недоверия. Вряд ли этот бегемот может действительно быть почитателем классической музыки. Однако внешность иногда бывает обманчива, напомнил он себе. Ну и конечно, ни в коем случае нельзя показаться невежливым.

— Благодарю вас. Я очень рад, что вам нравится, как я играю. Дурасов снова похлопал его по плечу:

— Прекрасно играете. Просто прекрасно. — Он окинул оценивающим взглядом Веру, словно лошадь, выставленную на продажу. Стальные глаза впитывали ее холодную красоту, элегантный костюм от Мэри Макфадден, изысканные украшения. — Ваша девушка?

— Ох, простите! Вера Буним, мой друг.

Вера изящным жестом протянула руку, любезно улыбнулась.

— Как поживаете, мистер Дурасов?

Он еще на несколько мгновений задержал на ней взгляд.

— Счастлив познакомиться.

— А это моя мама, — поспешно вставил Миша. — Софья Левина.

Дурасов снова протянул руку. Соня ответила мимолетным пожатием, коротко кивнула и демонстративно отвела взгляд, явно не испытывая желания вступать в разговор с Юрием Дурасовым.

Тот снова перевел глаза на Мишу:

— Надеюсь, вам понравился ужин и шампанское. Для нас большая честь видеть вас у себя в клубе.

— Взаимно. Спасибо за шампанское.

Дурасов еще раз похлопал его по плечу. Двинулся к Манни и Саше. Те вскочили, представили его Дмитрию. Вера внимательно наблюдала за ними.

— Кажется, Манни и Саша хорошо его знают.

— Похоже на то.

Впервые за сегодняшний вечер Миша испытывал тревожное чувство. От одного вида этого Юрия Дурасова, при всем его дорогом антураже и дружелюбных манерах, у него мурашки пробежали по телу. Под этой дорогостоящей одеждой и светскими манерами угадывался зверь, жестокий и беспощадный.

— Ты думаешь о том же, о чем и я? — спросила Вера. Он не успел ответить. Манни и Юрий Дурасов подошли к нему. Саша остался сидеть на месте. Ему было явно не по себе.

— Миша, — позвал Манни со своей обычной напускной веселостью, — Юрий спрашивает, не окажешь ли ты честь его клубу, не сыграешь ли для них?

Миша удивленно взглянул на него. Манни ведь знает, что он терпеть не может такие вещи. Он не раз повторял, что музыка — это его работа, за которую он получает деньги. Однако, уловив выражение лица Манни, он решил, что не может подвести друга. Ему, конечно, нет дела ни до этого Юрия Дурасова, ни до его клуба, но Манни, похоже, почему-то очень важно, чтобы он сыграл здесь.

— Ну хорошо. Сыграю… что-нибудь. — Он сам уловил раздражение в собственном голосе. Сделал над собой усилие. — Почему бы и нет?

Манни вздохнул с явным облегчением:

— Здорово! Вы слышите, Юрий? Он согласился играть.

— Это большая честь. Поистине огромная честь. Пойдемте со мной.

Он указал в сторону небольшой сцены. Миша последовал за ним. Дурасов подошел к одному из балалаечников, о чем-то тихо переговорил с ним. Музыка смолкла. Дурасов поднялся на сцену, подвел Мишу к пианино. Повернулся к микрофону. В зале все затихли.

— Леди и джентльмены! Сегодня в нашем клубе присутствует великий пианист из России Михаил Левин.

Публика разразилась бурными аплодисментами. Кое-где раздался свист. Интересно, подумал Миша, хоть один из этих людей когда-нибудь его слышал?

Дурасов обернулся к нему, поклонился. Миша заиграл всеми легко узнаваемую «Лунную сонату» Бетховена. Эта вещь хотя и не русская, но должна понравиться здешней публике своим отчаянием невостребованной любви и своей узнаваемостью.

Через несколько минут, понимая, что эта аудитория долго слушать такую музыку вряд ли захочет — не для того они сюда пришли, Миша сымпровизировал концовку, встал, поклонился. Публика разразилась оглушительными аплодисментами, свистом, громкими криками. Немалое количество выпитого спиртного наверняка способствовало энтузиазму слушателей.

Дурасов пришел на помощь, взял его за руку, вывел со сцены и проводил обратно на место. Миша сел за столик. С натянутой улыбкой обернулся к Вере.

— Очень великодушно с твоей стороны, — произнесла она. В ответ он лишь пожал плечами. Соня наклонилась к сыну:

— Зря растрачиваешь свой талант. Миша молча кивнул. Обернулся к Манни:

— Я думаю, нам пора идти.

— Ты прав, старик. — Манни выглядел растерянным. Он встал. — Я на минутку. Пойдем, Саша.

Вместе с Сашей они вышли из зала, пошли по длинному темному коридору. По-видимому, там где-то находится офис, решил Миша.

За Мишиным стулом появился Дурасов. Снова хлопнул его по плечу своей тяжелой ладонью.

— Спасибо за выступление. Надеюсь, вы к нам еще придете вместе со своими друзьями. Нам здесь такие люди нравятся.

Миша не успел ответить. Соня его опередила. Окинула Дурасова взглядом, полным неприкрытого презрения.

— Не уверена, что мы к месту среди людей такого сорта, как у вас здесь, мистер Дурасов. Если я правильно поняла, вы гангстер и этот ваш клуб — притон для гангстеров из России. Разве не так?

На мгновение Дурасов застыл. В следующий момент благодушное выражение на его лице сменилось холодной яростью. Серые глаза стали холоднее льда. Он снял руку с Мишиного плеча. Звучно щелкнул мясистыми пальцами.

— Вон отсюда! Все вы, убирайтесь вон! Немедленно.

К столу приблизились три дюжих охранника. Положили руки на спинки стульев. Соня ощутила легкую тревогу. Уж не собираются ли они выдернуть из-под них стулья?

— Мы не нуждаемся в вашей помощи! — презрительно бросила она.

Отодвинула стул, встала с видом оскорбленного достоинства. Дмитрий обошел вокруг стола, подошел к ней.

— Соня, прошу тебя. Что за манеры! Мистер Дурасов…

— Ах ты, вечный миротворец!

Вера с Мишей тоже поднялись. Вера взирала на происходящее с непроницаемым выражением лица.

— Пошли, мама. Выйдем отсюда.

Миша взял мать под руку. Дмитрий подал руку Вере. Они вышли из зала. Женщина в гардеробной уже сняла их пальто. Подбежали Мании и Саша.

— Что… — встревожено начал Манни., Дурасов сгреб его за ворот пиджака.

— Ты! — взревел разъяренно. — Пошли со мной. Вы оба!

Он потянул Манни обратно по темному коридору, к офису. Саша понуро побрел за ними.

Глядя им вслед, Миша помог матери надеть пальто. Потом оделся сам. Дмитрий подал пальто Вере. Они пошли к выходу. Вера взяла Мишу за руку.

— Может быть, родители пойдут к машине, а мы с тобой подождем здесь Манни и Сашу?

Она кинула на него многозначительный взгляд.

Несколько секунд Миша задумчиво смотрел на нее. Кивнул.

— Па, отведешь маму к машине? Мы сейчас.

— Конечно, сынок. — Дмитрий взял жену под руку. — Пошли, Соня. Только тихо.

Соня вскинула голову, распрямила плечи и вышла из клуба с поистине королевским видом. На губах ее промелькнула удовлетворенная усмешка, однако она не произнесла ни слова. Огромный, молчаливый, устрашающего вида швейцар в черном кожаном дождевике, с непроницаемым лицом открыл перед ними тяжелую стальную дверь.

Вера обернулась к Мише:

— Может быть, пойти поискать их?

— Можно. Только мне все это очень не нравится, Вера. Иди-ка ты лучше к машине и подожди меня там.

— Нет. Я с тобой. Пойдем вместе.

В этот момент в дальнем конце коридора показались Манни и Саша. Манни прижимал руки к животу. На лице его блестели капли пота. В серых пронизывающих глазах Саши застыло паническое выражение. Они еще не заметили Веру и Мишу.

— Какого черта, Манни! — воскликнул Миша. — Что происходит?

Манни поспешно опустил руки. Сделал попытку улыбнуться. Ничего не получилось. Он достал из кармана снежно-белый носовой платок, вытер пот с лица.

— Пошли, — прохрипел едва слышно. Обернулся к Саше: — Идем.

Оба ринулись к двери. Вера вопросительно взглянула на Мишу. Тот пожал плечами, крепко сжав губы. Обнял ее за талию, повел к выходу, в ночной Бруклин.

Сейчас не время задавать вопросы. Он не собирается пытать Манни и Сашу в присутствии матери. Потом, позже. Да, он их обо всем расспросит потом, когда они останутся одни.

Но это «потом» так и не наступило. На следующий день начались лихорадочные приготовления к отъезду. Составление и изменение графика предстоящих кругосветных гастролей, бесконечные телефонные звонки, сборы, прощания. Он и не вспомнил о том, что собирался поговорить с Манни и Сашей. Тем более что сам страшился услышать ответ на свои вопросы.

Глава 22

Прага

Прага показалась ему волшебной сказкой, чудесным сном, сбывшейся мечтой. Он словно оказался в древних веках. Город, расположенный по берегам Влтавы, соединенный пятнадцатью мостами, завораживал своими прекрасными зданиями, куполами, шпилями и башнями.

Вначале дорога из аэропорта разочаровала Мишу типовыми блочными зданиями, тянувшимися по обеим сторонам. Эти утилитарные жилища рабочих, казалось, переехали сюда прямо из Москвы, из того жуткого района, в котором когда-то их с родителями принудили жить. Какое мрачное напоминание о сорока годах коммунистического правления здесь, в Чехии! Однако как только он увидел сам город, впечатление сразу изменилось. Город остался практически нетронутым. Он прекрасен, в точности такой, как ему описывали.

В аэропорту Мишу встретил молодой человек по имени Карел, посланец Чешского филармонического оркестра. По дороге в город он без остановки говорил о возрождении Праги после падения Берлинской стены и о «бархатной революции».

Миша остановился в прекрасно отреставрированном отеле «Палас». У стойки регистратора его ждал сюрприз — бокал шампанского в подарок от администрации.

— Для пас оставили записку, мистер Левин, — сообщила улыбающаяся девушка за стойкой.

— Спасибо.

Миша взглянул на записку. От Манни. Он прилетел рейсом раньше и теперь вел деловые переговоры. Миша сунул записку в карман. Обернулся к Карелу:

— Спасибо за помощь. С остальным я справлюсь сам. Карел огорченно вздохнул. Он-то надеялся, что сможет поближе узнать знаменитого Майкла Левина.

— Но… как же… вам ведь понадобится гид… переводчик…

— Не обязательно. У меня много работы. Еще раз большое спасибо.

Он, конечно, очень доброжелательный человек, этот Карел, но без посторонних глаз работается гораздо лучше.

— Счастлив был познакомиться, мистер Левин. Если я смогу вам быть еще чем-нибудь полезен, скажите в администрации оркестра. Он повернулся и направился к выходу.

— Ах да, Карел! Тот обернулся.

— Пожалуйста, оставьте машину с шофером. Они мне могут понадобиться.

Карел улыбнулся, кивнул и вышел из отеля.

Машина с шофером значительно ускорит все передвижения. А ему надо многое успеть за короткое время. Прежде всего Концертный зал имени Дворжака. Там он должен играть завтра вечером с Чешским филармоническим оркестром. Теперь он уже знает многие концертные залы мира, однако в Праге не играл еще ни разу. У каждого концертного зала свои особенности. Он должен их изучить перед концертом, чтобы добиться идеального звучания, как и всегда.

Миша поднялся к себе в номер. Дал на чай услужливому мальчику-посыльному. Огляделся. Комнаты просторные, обстановка приятная. Большие мягкие полотенца в ванной, сушка для волос, кабельное телевидение. Похоже, здесь изо всех сил стараются не отстать от Запада.

Он быстро распаковал чемоданы, принял душ. Надел рабочую одежду — черные брюки, свитер с высоким воротом, удобные черные туфли, длинное черное кашемировое пальто, шарф. Взял перчатки, сунул в карман ключ от номера и вышел. По дороге разглядывал город из окна машины. Великолепные улицы и площади, мощенные брусчаткой, неповторимые здания. Готика, ренессанс, барокко и рококо. Но иногда попадаются и шедевры в современном стиле. Через несколько минут они подъехали к дворцу Рудольфинум на площади Яна Палаха, грандиозному зданию в стиле неоренессанс, названному в честь неудачливого кронпринца Майерлинга. Здание украшали статуи композиторов, скульпторов, художников и архитекторов. Неудивительно, что этот дворец называют храмом прекрасного. Миша почувствовал, что и его вдохновляет эта красота.

В одной из колоннад Концертного зала имени Дворжака его обступила толпа восторженных почитателей. Администраторы, музыканты, дирижеры и просто служащие взирали на него с благоговением, с энтузиазмом выражая свой восторг.

Миша раскланивался, отвечал любезностями, однако много времени тратить на это не стал. Через несколько минут он уже принялся за работу. Вначале проверил свой любимый концертный рояль «Стейнвей», потом поговорил с настройщиком Дэвидом Грегори, который путешествовал вместе с роялем. Слава Богу, здесь проблем никаких. Во всех поездках его всегда страшило, что с любимым роялем что-нибудь случится и тогда придется играть на незнакомом инструменте или, хуже того, на рояле низшего класса. После того как Дэвид покончил с настройкой, Миша для пробы взял несколько звуков, сначала один, потом с оркестром. Наконец началась долгая репетиция.

Через пару часов, выпив несколько чашек крепкого, но восхитительного чешского кофе, он наконец почувствовал, что удовлетворен. Еще одна репетиция завтра утром, и можно считать, что к концерту он готов.

Миша вышел на холодную темную улицу, где ждала машина.

— Отель «Палас», — сказал водителю Яну. Он чувствовал, что совсем выдохся и вдобавок проголодался. Пожалуй, рискнет заказать что-нибудь в номер, а потом — спать. Но ни то ни другое не сбылось. В вестибюле отеля его встретил Манни.

— Ну, старина, как идут дела?

— Нормально. Думаю, к завтрашнему вечеру все будет готово. А где Саша? Он что, не приехал?

— Нет. Слишком много дел в Нью-Йорке. Не знаю толком, что именно. Контракты, наверное, и еще что-нибудь. Ты свободен сегодня вечером?

— Я очень устал, Манни. Закажу что-нибудь перекусить в номер и сразу улягусь в постель.

Манни помрачнел, но лишь на мгновение.

— Послушай, Миша, тут есть один человек, с которым ты обязательно должен познакомиться.

— Да? И кто же это?

На самом деле Мишу это не слишком интересовало, просто захотелось послушать, что скажет Манни.

— Помнишь, мы говорили о том, чтобы привлечь какого-нибудь первоклассного фотографа, для того чтобы сделать снимки на обложки новых компакт-дисков?

— Помню. И что же?

Манни восторженно потирал руки. Глаза его сверкали.

— А вот угадай что, старичок. Произошло невероятное совпадение!

. — Ну говори же, Манни. Я устал и хочу лечь спать.

— В этом же отеле сейчас остановилась… кто бы ты думал? Сирина Гиббонс! Та самая Сирина Гиббонс. Ну, ты знаешь, знаменитый фотограф. Она здесь снимает показ мод.

Миша кивнул. Конечно, он слышал о Сирине Гиббонс. Да и кто о ней не слышал? Он даже видел некоторые ее снимки в журналах. В основном фотографии знаменитостей. Фотографии хорошие, насколько ему помнится. Но о ней самой он ничего не знает.

— Я думаю, — с жаром продолжал Манни, — она именно тот человек, который нам нужен. Да нет, я просто это знаю! Она великолепный фотограф… и очаровательная женщина. Миша, ты ее полюбишь, я уверен.

— Не сегодня, Манни.

— Но она уже ждет нас наверху!

Миша не сводил с него пристального взгляда. В такие минуты ему хотелось задушить Манни своими собственными руками. Однако он не мог не признать, что его энтузиазм заразителен.

— Выпьем по рюмочке и поговорим, не больше десяти минут, — продолжал уговаривать Манни. — Она знает, что у тебя завтра концерт, и не собирается долго тебя задерживать. Ну пойдем же. Всего на десять минут. Ну ради меня!

Миша тяжело вздохнул.

— Ты никак не можешь оставить меня в покое.

— Ну всего каких-нибудь десять минут. Больше я ничего не прошу.

Миша с тяжелым вздохом кивнул:

— Десять минут, и ни секундой больше.

— Прекрасно, старик! Обещаю, ты не пожалеешь.

Нет, он не пожалел. Ни на одну секунду. Сирина Гиббонс оказалась самой прекрасной, самой обворожительной женщиной, какую он когда-либо видел в своей жизни. Лицезреть ее — истинное удовольствие. Если бы он увидел ее на улице, решил бы, что она ультрамодная фотомодель. Никак не подумал бы, что она первоклассный фотограф и работает по другую сторону фотокамеры. Высокая — почти шесть футов ростом на каблуках, — с длинным торсом, длинными изящными ногами, роскошными иссиня-черными волосами, спадающими ниже плеч, с безупречной, слегка загорелой кожей, составляющей разительный контраст с этими темными как ночь волосами. Огромные карие глаза искрятся озорством, любознательностью, живым интересом. Полные «чувственные губы, высокий лоб, лебединая шея. Лицо словно выточено искусным резцом: выдающиеся скулы, чуть удлиненный прямой нос, идеальной формы подбородок. И на удивление, на этом лице почти нет косметики. Во всяком случае, он ее не заметил.

В отличие от многих красивых женщин она словно и не замечала свою красоту. Носила ее с легкостью, как удобное платье, и, по-видимому, совсем над ней не работала. А возможно, и не сознавала, насколько она обворожительна. Наблюдая за тем, как она легко двигается по своему номеру, готовя для них напитки, Миша подумал, что в детстве она наверняка вела себя как мальчишка-сорванец. Эти быстрые точные движения, эти крупные шаги совсем не девичьи и не подобают леди. Однако самая завораживающая ее черта — и самая будоражащая воображение — заключалась в чем-то таком, чего Миша не мог бы точно определить. Ее окружала какая-то аура… атмосфера почти осязаемой физической чувственности, удивительным образом сочетавшейся с внутренней интеллигентностью.

В ходе их знакомства, которое растянулось от первоначальных десяти минут до двух часов, Миша открыл в Сирине Гиббонс множество других, еще более удивительных качеств, каких никогда бы не мог заподозрить в женщине, да еще столь прекрасной.

Во-первых, она оказалась на редкость земным существом, порой даже приземленным, приниженным. Никакой деланности, никакой претенциозности, характерной для многих красивых женщин. И что еще более поразительно, она оказалась на удивление честным человеком, как с самой собой, так и с другими. Редчайшее качество, удивительное и завораживающее. Как и все в ней.

Теперь он понял, почему она приобрела такую популярность в качестве фотографа. Она обладала редким внутренним чутьем, составлявшим часть ее внутренней интеллигентности, которую он сразу ощутил. Опираясь на это чутье, она и смотрела на окружающий мир. Сирина сразу сообщила, что образование ее оставляет желать лучшего, однако Миша с первых слов распознал в ней природный ум и редкостную восприимчивость. Она почти ничего не понимает в классической музыке, честно призналась Сирина, но очень хочет научиться понимать, если это возможно.

— Если мы решим, что я буду вас снимать, — произнесла она своим притягательным хрипловатым голосом, — то вам придется заняться моим образованием.

Сирина сделала глоток зеленого чая с женьшенем и медом. Миша не сводил с нее глаз.

— И как вы себе это представляете?

— Ну, для начала я бы послушала вашу игру. Стыдно признаться, — добавила она совсем тихо, — но я ни разу вас не слышала.

— Ничего страшного, Сирина. Не все должны быть поклонниками классической музыки.

— Я очень рада, что вы так думаете. В любом случае мне надо знать, каких композиторов вы предпочитаете, какой тип музыки. Ну, например, Баха или Бетховена? Какие ваши любимые концертные залы?

— Но зачем вам все это знать? Вам же нужно будет всего-навсего сделать несколько фотографий.

Сирина улыбнулась, обнажив идеальные белые зубы.

— Это же очевидно. Я должна узнать о вас как можно больше. Только так я смогу сделать по-настоящему хорошие фотографии. Чем лучше я вас узнаю, тем лучше получатся снимки. По крайней мере таков мой опыт.

Миша кивнул:

— Да, в этом есть смысл. Но это ведь гораздо сложнее, чем просто прийти в студию, сесть перед фотоаппаратом и улыбнуться. Ну, или, например, принять задумчивый или грустный вид.

Сирина рассмеялась. Какой необыкновенный смех!.. Горловой, чувственный, волнующий.

— Согласна, это намного сложнее. Если, конечно, хочешь получить по-настоящему хорошие снимки.

Она взглянула на его пустой стакан.

— Давайте я вам еще налью. И себе тоже. А вам, Манни?

— Нет, спасибо.

Миша наблюдал за ее быстрыми решительными движениями. Вот она поднялась на ноги, взяла его стакан, широкими шагами прошла к мини-бару. Облегающие кожаные брюки обрисовывали ее тугие ягодицы, черный свитер не скрывал упругую полную грудь. Да, несмотря на изящную худощавость, все изгибы и выпуклости у нее на месте. Это точно.

Манни поймал его взгляд. Подмигнул. Чувственные вибрации, возникшие между Сириной и Мишей, от него не укрылись.

Не обращая на него внимания, Миша снова перевел взгляд на Сирину.

— Могу я вам чем-нибудь помочь?

— Нет, спасибо, я справлюсь. Ах, черт!.. — Она рассмеялась своим хрипловатым чувственным смехом. — Пролила виски!

Миша поспешно вскочил с места, прошел к мини-бару. Взял полотенце и начал вытирать лужицу на ковре.

— Дайте мне. Это же я сделала.

— Все нормально.

Миша яростно тер ковер. Через минуту выпрямился, внимательно осмотрел то место, где была лужа.

— Все, пятна нет.

Он отдал ей полотенце, коснувшись своими длинными музыкальными пальцами ее руки. Сирина непроизвольно вздрогнула. Миша испуганно вскинул глаза и увидел, что лицо ее вспыхнуло яркой краской под легким загаром.

Она почувствовала то же самое, что и он… То же захватывающее ощущение, предвещающее… Что? С самого первого взгляда его потянуло к ней. Она влечет его, как сирена. Он чувствует себя беспомощным перед ее очарованием. Словно околдованный. Это чисто физическая реакция, уговаривал он себя. Но такой он еще не испытывал ни с кем.

Они вернулись обратно за стол. Манни взглянул на Мишу. Подавил зевок. Поднялся с места.