Седьмое Правило Волшебника, или Столпы Творения (Книга 1)

Гудкайнд Терри
Седьмое Правило Волшебника, или Столпы Творения (Книга 1)

      Терри Гудкайнд
      Седьмое Правило Волшебника, или Столпы Творения
      Книга I
      Перевод с английского Н.Романецкого
      Зло становится все сильнее, все могущественнее. Слишком черны людские души, слишком многие мечтают о власти и богатстве -- и готовы, во имя достижения собственной цели, служить ЛЮБОМУ ГОСПОДИНУ. Даже -- Сноходцу Джеганю, чья армия захватывает все новые и новые земли -- и почти не встречает сопротивления.
      КТО окажется столь чист душой, что не поверит в заманчивые посулы Тьмы? Только -- юная сестра легендарного Ричарда Сайфера Дженнсен. Единственная, кому удалось ускользнуть от клинков наемных убийц. Та, перед которой лежит полный опасностей путь в сердце Д'Хары -- ибо только там сможет она познать Седьмое Правило Волшебника.
      Глава 1
      Ощупывая карманы мертвеца, Дженнсен Даггет наткнулась на то, чего никак не ожидала найти здесь. Широко раскрыв глаза, она озадаченно смотрела на четкие печатные буквы, и холодный ветер шевелил ее волосы. Бумажный листок сложили дважды, превратив в маленький аккуратный квадратик. Дженнсен зажмурилась, словно надеялась, что, пока она не видит бумагу, слова исчезнут, подобно ночному призраку. Но они оставались на месте, разборчивые и реальные.
      Хотя Дженнсен и знала, что мысль эта глупа, ей показалось, что мертвый солдат наблюдает за ее действиями. Не проявляя внешне своих эмоций, она украдкой взглянула в его глаза. Они были тусклыми и неподвижными. Говорят, покойники выглядят, как спящие Этот не был похож на спящего. Его бледные губы были плотно сжаты, лицо -- как восковое. На могучей шее багровело пятно.
      Конечно, он не наблюдал за ней. Он вообще ни за кем теперь не наблюдал. Но поскольку голова его была повернута в сторону Дженнсен, было похоже, что он на нее смотрит
      Вверху, на каменистом утесе за спиной, голые ветви стукались друг о друга. Словно бряцали кости... Казалось, и лист бумаги в дрожащих руках Дженнсен тоже громыхает на ветру. Сердце ее, и так учащенно бившееся, заколотилось еще сильней.
      Дженнсен похвалила себя за смелость и попыталась успокоиться. Попросту она позволила своему воображению зайти слишком далеко... Но ведь раньше ей никогда не приходилось видеть мертвеца, человека, который столь неправдоподобно неподвижен. Человека, который не дышит. Это просто ужасно! Дженнсен судорожно глотнула, пытаясь сдержать собственное бурное дыхание.
      Ей не нравился этот мертвый взгляд, поэтому она встала, приподняла подол длинных юбок и обошла вокруг тела. Потом тщательно сложила листик бумаги по уже имеющимся сгибам и положила себе в карман. Ей еще придется побеспокоиться об этом. Дженнсен знала, как мать отреагирует на эти два слова на листе.
      Намереваясь завершить поиски, она вновь присела около мертвеца на корточки. Теперь, когда его лицо было повернуто в другую сторону, казалось, будто он оглядывается назад, на тропу, с которой сорвался. И удивляется тому, что оказался на дне скалистой пропасти со сломанной шеей.
      На плаще мертвеца не было карманов. Зато к его ремню были приторочены два подсумка. В одном находилось машинное масло, точильный камень и ремень для правки бритв. Другой подсумок был наполнен вяленым мясом. И ничего, что могло бы подсказать имя погибшего.
      Знай он местность так же хорошо, как Дженнсен, он бы воспользовался длинным путем вдоль подножия утеса, а не тропой, проходящей по вершине, где пятна черного льда делали дорогу в это время года предательски опасной. Даже если бы он пожелал спуститься с тропы в пропасть, было бы умнее пройти по лесу, несмотря на густую чащобу и бурелом.
      Но что случилось, то случилось!.. Вот бы найти вещь, которая могла бы подсказать его имя. Тогда, может быть, удастся отыскать его родственников или знакомых. А они бы захотели узнать, как он погиб...
      Дженнсен изо всех сил старалась держаться за эту никчемную идею, потому что это придавало ей чувство безопасности. Но против своей воли опять стала размышлять, что же делал здесь погибший. Разумеется, тщательно сложенный лист бумаги говорил обо всем слишком очевидно. Однако ведь могла же быть и другая причина!
      Если бы Дженнсен могла обнаружить эту причину!..
      Надо проверить его карманы. А для этого придется немного отодвинуть его руку,
      -- Милостивые духи, простите меня, -- прошептала она и взялась за мертвую плоть.
      Негнущаяся рука мертвеца сдвинулась с большим трудом. Дженнсен с отвращением поморщилась. Он был холодным, как земля, на которой лежал, как редкие дождевые капли, падавшие со свинцового неба. В это время года перед таким резким западным ветром почти всегда шел снег. Сменяющие друг друга изморось и туман наверняка сделали заледенелую тропу еще более скользкой. Доказательством тому был мертвый человек.
      Дженнсен понимала, что если останется здесь дольше, то наверняка попадет под приближающийся зимний дождь. Она хорошо знала, что люди в такую непогоду рискуют своей жизнью. По счастью, дом ее находился не слишком далеко. И если она задержится, обеспокоенная мать скорее всего придет за дочкой. Однако Дженнсен не хотелось, чтобы мать тоже промокла под дождем.
      Она ждет рыбу, которую Дженнсен сняла с удочек, заброшенных в проруби на озере. Сегодня попалась целая связка рыбы. Сейчас рыба лежала с другой стороны от мертвеца...
      Его не было здесь раньше, иначе бы Дженнсен наверняка обнаружила тело по дороге к озеру. Глубоко вздохнув, чтобы укрепить свою решимость, она заставила себя вновь взяться за поиски. Она представила, как в далеком краю неизвестная женщина ждет этого красивого великана, беспокоясь -- в безопасности ли он, тепло ли ему, сухо ли...
      Женщина не зря беспокоится.
      Дженнсен не хотелось бы, чтобы кто-нибудь сказал матери, что ее дочь упала с утеса и разбилась... Нет, мать поймет, если дочь задержится немножко, чтобы выяснить, кто этот погибший. Дженнсен снова задумалась. Да, мать сможет понять, но вряд ли захочет, чтобы Дженнсен находилась рядом с одним из этих солдат. Правда, он мертв и не мог сейчас никому причинить зла -- ни ей, ни матери...
      Еще больше мать обеспокоится, когда Дженнсен покажет ей, что написано на листке бумаги.
      Дженнсен знала, что именно надежда найти объяснение и подвигнула ее на поиски. Она отчаянно хотела, чтобы нашлось какое-нибудь объяснение. И насущная необходимость в этом удерживала ее рядом с мертвым телом, хотя больше всего ей хотелось сейчас убежать домой.
      Если она не отыщет ничего, объясняющего присутствие солдата здесь, то будет лучше всего спрятать тело с надеждой, что никто никогда его не найдет. Даже пусть разразится дождь, ей следует спрятать его как можно быстрее. Тогда никто никогда не узнает судьбу солдата.
      Она заставила себя засунуть руку в карман его брюк до самого дна. Бедро мертвеца было, как дерево. Пальцы Дженнсен торопливо захватили горсть мелких предметов. Судорожно вздохнув от страха, она вытащила сжатый кулак, низко склонилась в сгущающейся темноте и раскрыла ладонь, чтобы посмотреть. Сверху был кремень, костяные пуговицы, маленький моток веревки и сложенный носовой платок. Дженнсен пальцем сдвинула веревку и кремень. Под ними оказалась горсть монет -- серебряных и золотых. Дженнсен тихо присвистнула, увидев такое богатство. Она никогда не думала, что солдаты могут быть настолько богаты, но у этого человека было пять золотых марок и большое число серебряных. По любым стандартам это был настоящий капитал. И серебряные пенни (не медь, а настоящее серебро!) казались незначительными рядом с золотыми монетами, хотя, видимо, и они одни составляли сумму большую, чем та, что Дженнсен потратила за все свои двадцать лет жизни.
      Ей пришло в голову, что она впервые в жизни держит в руках золотые -- и даже серебряные -- марки.
      А еще мелькнула мысль, что ее действия очень смахивают на мародерство.
      И не было в карманах никакого пустячка, так или иначе связанного с неизвестной женщиной. И ничего не поясняло, кем был погибший солдат.
      Дженнсен снова поморщилась, когда ей пришлось исполнить очередную неприятную обязанность -- положить вещи назад, в карман. Несколько серебряных монет выскользнуло у нее из руки. Она подняла их с влажной, мерзлой земли и заставила себя вернуть на место.
      Пролить свет на личность погибшего мог его заплечный мешок. Но на нем распростерлось тело, и Дженнсен не была уверена, что хочет заглянуть туда, тем более что там могут оказаться одни лишь припасы. Все самое ценное он скорее всего носил в карманах. Как листок бумаги...
      Она решила, что осталось осмотреть оружие и амуницию. На солдате были прочные кожаные доспехи, прикрытые темным плащом и мундиром. На бедре висел зловеще острый меч в потрепанных ножнах из черной кожи. Посередине меч был сломан -- несомненно, в результате падения с тропы.
      Взгляд Дженнсен остановился на ноже, прикрепленном к ремню. Увидев нож, она похолодела, но тут же вспомнила, что владелец его мертв. Рукоять ножа, поблескивающая в полумраке, привлекла ее внимание прежде всего. Дженнсен была уверена, что ни один обычный солдат не должен иметь столь искусно выделанного ножа. Это явно один из самых дорогих ножей, которые она видела в своей жизни.
      На серебряной рукояти была затейливо выгравирована буква "Р".
      Как же все-таки красива эта вещь!
      С юного возраста мать учила дочь обращению с ножом. Как было бы хорошо, окажись у матери такой нож!..
      "Дженнсен".
      Она вскочила.
      Не сейчас! Милостивые духи, не сейчас! Не здесь...
      "Дженнсен".
      Дженнсен принадлежала к числу людей, которые мало что не любят в жизни, но этот голос она не любила.
      И она проигнорировала его, как и всегда, заставив свои пальцы ощупывать тело. Проверила кожаные ремни. Нет ли в них потайных мест?.. Увы, нет. И мундир простого покроя, без карманов...
      "Дженнсен".
      Она стиснула зубы.
      -- Оставь меня, -- произнесла она вслух, но тихо. Дженнсен.
      На этот раз голос прозвучал по-другому. Будто был не в голове, как это казалось обычно.
      -- Оставь меня в покое, -- простонала она.
      "Сдавайся", -- прозвучал безжизненный невнятный голос.
      Дженнсен подняла голову и увидела, что глаза мертвеца пристально смотрят на нее.
      Первый порыв завывающего ветра, предвестника холодного дождя, обрушился на нее. Словно ледяные пальцы духов начали ласкать лицо...
      Сердце Дженнсен бешено застучало. Она задышала прерывисто и скрипуче. Словно шелк цеплялся за сухую кожу... Взгляд широко раскрытых глаз был устремлен на лицо мертвого солдата. А потом она отскочила, поскальзываясь на мелких камнях.
      С ее стороны так вести себя было глупо, и она это знала. Человек мертв. Он не смотрит на нее. Он просто не может смотреть на нее. Его немигающий взгляд мертв. Он сейчас, как связка снулой рыбы. Рыбины ни на что не смотрят. И он не смотрит. Это ей только кажется.
      Но даже если его глаза мертвы, она будет глядеть на него, чтобы убедиться, что он на нее не смотрит...
      "Дженнсен".
      Над высоким гранитным утесом раскачивались на ветру сосны. Оставшиеся без листвы клен и дуб размахивали своими скелетообразными ветвями, но Дженнсен ничего вокруг не видела. Она не сводила глаз с мертвеца. И прислушивалась, не раздастся ли голос.
      Однако губы мертвеца были неподвижны. Дженнсен знала, что так и должно быть. Голос раздавался в ее голове.
      Лицо погибшего по-прежнему было повернуто в сторону тропы, откуда он упал, хотя сейчас Дженнсен казалось, что оно обращено в ее сторону. И она крепко сжала рукоять своего ножа.
      "Дженнсен".
      -- Оставь меня. Я не сдамся.
      Она никогда не понимала, почему голос желает, чтобы она сдалась. Он был с нею всю ее жизнь, но никогда ничего не объяснял. И в этой двойственности она находила успокоение.
      Как будто отвечая на ее мысли, голос раздался вновь:
      "Откажись от своей плоти, Дженнсен".
      Дженнсен не могла вздохнуть.
      "Откажись от своей воли".
      Она в ужасе сглотнула. Он никогда не говорил так раньше -- чтобы она могла понять все слова.
      Она едва различала этот голос, когда засыпала. Он звал ее издали, безжизненным шепотом. Он произносил разные фразы -- она знала это, но никогда не могла различить ничего, кроме собственного имени да пугающего короткого призыва сдаться. Это слово всегда звучало более отчетливо, чем остальные. Она всегда слышала его и не могла расслышать других слов.
      Мать говорила, что это голос мужчины, который почти на протяжении всей жизни хотел убить Дженнсен. Мать говорила, что он хотел замучить ее.
      "Джен, -- обычно говорила мать. -- Все в порядке. Я здесь, с тобой. Он не причинит тебе никакого вреда".
      Дженнсен не хотелось перекладывать этот груз на мать, и часто она не рассказывала той, что снова слышала голос.
      Но даже если он не мог причинить ей зла, это мог сделать обладатель голоса, если найдет ее. И как никогда Дженнсен захотелось очутиться в защищающих объятиях матери.
      Когда-нибудь он придет за нею. Они обе знали, что так случится. Пока же он посылал к ней голос. Во всяком случае, так считала мать.
      Поскольку такое объяснение пугало, дочь предпочитала думать, что она -сумасшедшая. Ведь если Дженнсен не в себе, значит, голоса не существует.
      -- Что случилось?
      Дженнсен задохнулась от крика и развернулась, выхватывая нож. Полуприсела и широко расставила ноги, готовая броситься на неведомого противника. Ведь сейчас это не был бесплотный голос. Какой-то человек шел оврагом по направлению к ней. Ветер завывал вокруг, да еще ее отвлекло тело мертвеца, поэтому она и не услышала, как человек приблизился.
      Он выглядел очень крепким и находился уже совсем рядом, так что она поняла -- удрать не удастся, он с легкостью ее догонит.
      Глава 2
      Увидев ее реакцию, человек остановился:
      -- Я не хотел вас напугать.
      Голос его оказался достаточно приятным.
      -- И тем не менее вы меня напугали!
      Хотя капюшон плаща незнакомца был опущен и Дженнсен не могла отчетливо видеть его лицо, похоже, он, как большинство других людей, заинтересовался ее рыжими волосами.
      -- Да, я заметил... Прошу прощения!
      Она не изменила защитной позы в знак того, что принимает его извинения; наоборот, бросила быстрый взгляд по сторонам, проверяя, нет ли с незнакомцем того, кто незаметно подкрадывается сейчас сзади...
      Будучи застигнутой врасплох подобным образом, она чувствовала себя невероятно глупо. В глубине души Дженнсен знала, что никогда не будет находиться в полной безопасности. И дело совсем не в тайном голосе. Малейшая неосторожность способна в любой момент привести ее к концу. От мысли, как легко это может произойти, девушка почувствовала себя брошенной на произвол судьбы. Если этот человек смог подойти и застать ее врасплох среди бела дня, то мечта о том, что когда-нибудь ее жизнь будет принадлежать только ей самой, просто безнадежна.
      Темная поверхность вздымающейся вверх скалы блестела под дождем. Овеваемый ветрами овраг пустынен -- только девушка и двое мужчин. Один мертв, другой жив. Еще будучи маленьким ребенком, Дженнсен не имела привычки представлять себе зловещие лица, скрывающиеся в сени леса. Вот и сейчас промежутки среди деревьев были пусты...
      Мужчина остановился в дюжине шагов от нее. Судя по позе, остановил его вовсе не страх перед ножом в руке девушки. Просто он опасался вызвать у нее еще больший испуг. Он неотрывно смотрел на нее, казалось, задумавшись о чем-то своем. Но скоро отвлекся от изучения ее лица, непонятно почему вызвавшего столь пристальный интерес.
      -- Я могу представить себе, почему женщина пугается внезапно подошедшего незнакомца. Я хотел пройти мимо, чтобы не тревожить вас, но увидел лежащего на земле парня. И подумал... Может быть, вам нужна моя помощь, подумал я, и помчался сюда.
      Темно-зеленый плащ облегал на ветру его мускулистую фигуру. Потом ветер задрал полы плаща, и Дженнсен разглядела под ними хорошо скроенную простую одежду. Лицо под капюшоном было едва различимо, но незнакомец явно и старательно улыбался. Впрочем, улыбка его была данью вежливости, не больше.
      -- Он мертв... -- других слов у Дженнсен не нашлось.
      Она не привыкла разговаривать с незнакомцами. Она не привыкла говорить с кем бы то ни было, кроме своей матери. Она не была уверена в том, что именно говорят в данных обстоятельствах.
      -- Мне очень жаль... -- Незнакомец слегка вытянул шею, пытаясь разглядеть человека, лежащего на земле, но ближе не подошел.
      Дженнсен подумала о немалой тактичности человека, который старается не приближаться к девушке, видя, что та явно нервничает. И ей стало неприятно, что она выдала свои чувства. Раньше ей казалось, что никто не сможет прочесть ее мысли по выражению лица. Незнакомец перевел пристальный взгляд с мертвеца на нож Дженнсен, а потом на ее лицо:
      -- Полагаю, у вас была на это причина.
      На секунду озадаченная, она в конце концов уловила смысл сказанного и выкрикнула:
      -- Я не убивала его!
      Мужчина пожал плечами:
      -- Прошу прощения! Отсюда мне трудно судить, что случилось.
      Дженнсен обнаружила, что все еще держит нож направленным в сторону незнакомца, почувствовала себя неловко и опустила руку с оружием.
      -- Я не хочу, чтобы вы... подумали, что я сумасшедшая. Вы просто напугали меня до смерти. Его улыбка стала искренней.
      -- Понимаю. Я не в обиде... Ну, и что же здесь произошло?
      Дженнсен махнула свободной от оружия рукой в сторону утеса:
      -- Я думаю, он упал оттуда. У него сломана шея. Во всяком случае, я так думаю. Я только что обнаружила его. И не вижу никаких других следов.
      Пока Дженнсен возвращала нож в ножны, прикрепленные к поясу, незнакомец рассматривал утес.
      -- Хорошо, что я пошел по низу, а не по верхней тропе.
      Дженнсен наклонила голову, как бы приглашая его подойти к мертвецу.
      -- Я тут искала... то, что помогло бы понять, кто он такой. Я подумала, что, может быть, мне следует... сообщить кому-нибудь. Но я ничего не нашла.
      Мужчина направился к ней, его ботинки скрипели на крупном гравии. Он опустился на колени с другой стороны мертвого тела. Наверное, ему казалось предусмотрительным сохранить между собой и женщиной с ножом немного пространства, чтобы не нервничала она так сильно.
      -- Похоже, вы правы. Видно, что он находится здесь, по крайней мере, несколько часов.
      -- Я сегодня уже проходила мимо этого места. Вот мои следы. И вокруг больше нет ничьих следов. -- Дженнсен махнула рукой в сторону своего улова. -- Когда я шла на озеро, чтобы проверить удочки, его здесь не было.
      Незнакомец вытянул шею, чтобы лучше разглядеть застывшее лицо:
      -- Есть какая-нибудь идея, кто это?
      -- Нет. Не имею понятия. Ясно только, что он -- солдат.
      Мужчина поднял на нее глаза:
      -- А что за солдат, как вы думаете? Дженнсен нахмурилась:
      -- Что за солдат?.. Он солдат Д'Хары. -- Она присела на корточки, чтобы посмотреть незнакомцу в глаза. -- А вот откуда вы прибыли, если не узнаете д'харианского солдата?
      Незнакомец просунул руку под капюшон и потер шею:
      -- Я просто странник, проходящий мимо. По голосу было ясно, что он устал, да и выглядел он усталым.
      Его ответ озадачил Дженнсен.
      -- Где бы я в жизни ни была, я еще не встречала человека, который бы не узнал д'харианского солдата! Как их можно не узнать?
      -- Я впервые в Д'Харе.
      -- Это невозможно. Д'Хара занимает большую часть мира.
      На этот раз он улыбнулся не в силах скрыть, насколько его рассмешили слова незнакомки.
      -- Да неужели?!
      Дженнсен почувствовала, как жар прилил к лицу, и поняла, что сильно покраснела от неведения, которое обнаружила.
      -- А что, на самом деле это не так?
      Он покачал головой:
      -- Не так. Я издалека, с юга. Это за пределами Д'Хары.
      Она в изумлении смотрела на него, и от ее досады и следа не осталось, когда она поняла, что может означать это удивительное известие. Возможно, в конце концов ее мечта не так уж невероятна?..
      -- А что вы делаете здесь, в Д'Харе?
      -- Я ведь сказал. Странствую. Голос незнакомца звучал совсем утомленно. Дженнсен хорошо знала, что странствия могут быть очень и очень изматывающими.
      -- Я знаю, что это д'харианский солдат, -- сказал странник более серьезным тоном. -- Вы не так поняли меня. На самом деле я интересовался, откуда этот солдат? Из местного ли он полка? Где базируется полк? Шел ли он на побывку домой? Или просто выпить в город? А может, он -- разведчик?
      Дженнсен сразу встревожилась:
      -- Разведчик?.. И что же он разведывает в своей собственной стране?
      Мужчина посмотрел вверх, на низкие темные тучи:
      -- Не знаю. Я просто спросил, не знаете ли вы что-нибудь о нем.
      -- Конечно, не знаю. Я на него только что натолкнулась.
      -- Эти д'харианские солдаты опасны? Я имею в виду, они доставляют неприятности простым людям? Обычным путникам, которым случается проходить здесь?..
      Дженнсен пыталась избежать его вопрошающего взгляда.
      -- Я... я не знаю. Думаю, наверное, они могут быть опасны.
      Она боялась сказать слишком много, но не хотела, чтобы он попал в беду из-за того, что она сказала слишком мало.
      -- А как вы полагаете, что мог делать в этих краях одинокий солдат? Солдаты ведь не часто ходят в одиночку.
      -- Не знаю. Почему вы считаете, что простая женщина должна знать о военных делах больше, чем бывалый странник? Неужели у вас нет собственных идей? Может, он и в самом деле просто шел домой, на побывку. Может, он думал о своей девушке и потому не смотрел на дорогу. Может, он поскользнулся и упал именно поэтому.
      Незнакомец еще раз потер шею, будто она болела.
      -- Извините, похоже, я плохо соображаю. Я слегка притомился. Наверное, от этого в голове туман. Наверное, поэтому я не знаю, как быть с вами.
      -- Со мной? Что вы имеете в виду?
      -- Видите ли, дело в том, что любой солдат приписан к какому-нибудь подразделению. Другие солдаты знают, где должны находиться их товарищи. Солдаты просто так где попало не ходят. Они не какие-нибудь охотники-одиночки, что могут исчезнуть, и никто этого не заметит.
      -- Или путники-одиночки?
      Незнакомец слегка усмехнулся, и от этого выражение его лица смягчилось.
      -- Или путники-одиночки. -- Ухмылка пропала. -- Все дело в том, что другие солдаты будут искать пропавшего. И если натолкнутся на его тело, то сюда придут войска, чтобы никто не мог покинуть эти края. И всем, кого схватят, начнут задавать вопросы. Из того, что я слышал о д'харианских солдатах, ясно: они умеют задавать вопросы. И они захотят знать все подробности о всяком, кого станут допрашивать.
      У Дженнсен все внутри сжалось от нарастающего ужаса. Меньше всего на свете ей хотелось, чтобы д'харианские солдаты задавали вопросы ей или матери. Вся эта история с мертвым солдатом может закончиться очень плохо.
      -- Но разве есть шансы... -- Дженнсен не договорила.
      -- Я всего лишь хочу сказать, что мне бы не хотелось, чтобы друзья этого парня пожаловали сюда и решили отомстить за его смерть. Они ведь могут посчитать, что это вовсе не несчастный случай. Гибель товарища всегда вызывает бешеную ярость у солдат. Здесь нас оказалось двое. И мне бы не хотелось, чтобы солдаты обвинили нас с вами в его смерти.
      -- Вы считаете, что они могут схватить невинного человека?
      -- Не знаю, но, судя по моему опыту, часто именно так и происходит. Когда они в ярости, они всегда находят козла отпущения.
      -- Но они не могут обвинить нас. Вас здесь даже не было, а я только шла проверить удочки.
      Странник оперся локтем о колено и, наклонившись над мертвецом, придвинулся к Дженнсен.
      -- А этот солдат, занятый делами великой Д'Харианской империи, увидел прогуливающуюся красивую женщину и так загляделся на нее, что поскользнулся и свалился со скалы.
      -- Я не прогуливалась...
      -- Да я вовсе так не думаю. Просто хочу показать, и чем эти люди обвинят вас, если захотят этого.
      Дженнсен такое обвинение и в голову не могло прийти, но поскольку речь шла о д'харианских солдатах, ничего нельзя исключать. Кроме того, она отметила еще одну вещь. Никогда прежде ни один мужчина не называл ее красивой. Ее сердце тронула странная легкая дрожь, и это было очень неожиданно и совершенно неуместно. Она помолчала, поскольку не имела ни малейшего представления, как отвечать на комплимент. К тому же ее вновь охватила сильнейшая тревога.
      -- Если они найдут его, -- продолжал мужчина, -- то непременно соберут всех в округе и будут долго и упорно допрашивать.
      Все эти ужасные предположения казались Дженнсен все более и более возможными. Внезапно перед ней угрожающе замаячило весьма незавидное будущее.
      -- И что же нам делать? Незнакомец на мгновение задумался:
      -- Ну, если они, появившись здесь, не найдут его, то у них не будет никаких причин допрашивать людей. Они просто отправятся на поиски в другое место. -- Он поднялся и огляделся. -- Земля слишком тверда, чтобы выкопать могилу. -- Он опустил капюшон пониже, чтобы защитить глаза от тумана, и указал на подножие утеса неподалеку. -- Вот подходящее место. Здесь глубокая и, похоже, подходящая по размеру расселина. Мы могли бы положить его туда и засыпать гравием и валунами. Это -- единственный способ похорон в такое время года.
      "И, наверное, это -- больше, чем погибший заслуживает", -- подумала Дженнсен.
      Ей хотелось как можно скорее бросить все и уйти, но поступать так было неразумно. Ведь она и сама перед появлением незнакомца обдумывала, как спрятать тело. Пожалуй, лучше всего принять его предложение. Тогда будет менее вероятно, что труп вытащат из-под камней. Ведь не только солдаты, но и звери не смогут обнаружить останки.
      Пока она судорожно взвешивала различные возможности, незнакомец решил, что девушка вообще не согласна с его планом, и принялся мягко уговаривать ее:
      -- Он мертв, с этим уже ничего не поделаешь. Произошел несчастный случай. Зачем доводить дело до того, чтобы несчастный случай испортил нам жизнь? Ведь мы ничего плохого не сделали. Нас здесь даже не было, когда все произошло. Похороним его и будем жить, как жили.
      Дженнсен стояла молча. Наверное, мужчина прав в том, что солдаты, натолкнувшись на мертвого товарища, примутся допрашивать народ в округе. Имеется предостаточно причин волноваться по поводу мертвого солдата и без этой угрозы.
      Она снова вспомнила листок бумаги, найденный у погибшего. И уже одно только это было достаточно веской причиной для тревоги.
      Если листок бумаги означает именно то, о чем она подумала, допросы станут только началом последующих тяжелых испытаний.
      -- Я согласна, -- сказала она. -- Если это необходимо, давайте спрячем его побыстрее.
      Незнакомец улыбнулся, как показалось ей, с большим облегчением. Затем он стянул капюшон, обнажая голову и знак уважения к женщине.
      Дженнсен была поражена: он был всего лет на шесть-семь старше ее, не больше, но его коротко стриженные волосы оказались совершенно седыми. Она разглядывала мужчину с тем же интересом, с каким люди изучали ее рыжие волосы. Глаза его оказались голубыми -- такими же, как у нее, Дженнсен. И у отца ее, говорят, были точно такие... Сочетание коротких седых волос и голубых глаз было необычным, и тем не менее девушке показалось, что ничего иного и быть не может.
      Незнакомец вновь поднял капюшон и протянул ей руку:
      -- Меня зовут Себастьян.
      Поколебавшись мгновенье, она протянула руку в ответ.
      Между ними по-прежнему лежал мертвый солдат, но теперь Дженнсен не боялась. Странник был, без сомнения, сильным человеком, однако не стал демонстрировать ей мощь рукопожатия, как поступило бы большинство мужчин. Девушку удивило, что рука его оказалась неестественно теплой.
      -- А свое имя вы мне скажете?
      -- Меня зовут Дженнсен Даггет.
      -- Дженнсен, -- произнес он с удовольствием.
      Она почувствовала, как лицо ее снова залилось краской. Себастьян, казалось, не заметил смущения девушки. Он подхватил мертвеца под руки и потянул тело в сторону расселины. Солдат был могучего телосложения. Смерть превратила его в огромный груз, и Себастьяну приходилось нелегко.
      Чтобы помочь, Дженнсен уцепилась за плечо солдата. Себастьян ухватился за другое плечо, и теперь дело пошло быстрее. Мертвец был для девушки столь же устрашающим, как и при жизни, но она не давала страху побороть себя и, задыхаясь, тянула, и тянула, и тянула...
      Перед тем как столкнуть солдата в щель, которая должна была стать его последним приютом, Себастьян, тяжело дыша, перевернул тело. Дженнсен впервые увидела на мертвеце короткий меч, на перевязи, перекинутой через плечо, прямо под мешком. Раньше меч не было видно, потому что солдат лежал на нем.
      К портупее на пояснице был прикреплен боевой топор с лезвием в форме полумесяца. Разглядев, насколько хорошо вооружен солдат, Дженнсен встревожилась еще больше. Солдат регулярных войск не носит так много оружия. У солдат регулярных войск не бывает таких ножей.
      Себастьян стягивал с солдата лямки заплечного мешка. Потом снял с перевязи меч и отложил в сторону. Отстегнул портупею и кинул ее на меч.
      -- Ничего примечательного, -- сказал он, быстро осмотрев мешок.
      Мешок был отправлен туда же, где лежали портупея и меч. А Себастьян начал проверять карманы мертвеца. Дженнсен хотела спросить, зачем он это делает, но вспомнила, что и сама проделала то же самое. Она еще больше встревожилась, когда Себастьян положил все вещи назад, кроме денег. Обкрадывать мертвеца казалось девушке совсем бессердечным.
      Себастьян протянул деньги ей.
      -- Что вы делаете? -- спросила она.
      -- Возьмите. -- Он сделал настойчивый жест. -- Какую пользу они принесут лежа в земле? Деньги нужны, чтобы облегчать страдания живым, а не мертвым. Или вы полагаете, что добрые духи спросят с него плату за переход в вечность?
      Мертвец был д'харианским солдатом, и Дженнсен полагала, что для него у Владетеля найдется в запасе что-нибудь менее приятное.
      -- Но... это не мое...
      Себастьян нахмурился, неодобрительно глядя на нее:
      -- Считайте, что это частично возмещает все ваши страдания.
      Дженнсен похолодела.
      Откуда он знает?.. Они с матерью всегда были так осторожны...
      -- Что вы имеете в виду?
      -- Вы сегодня до смерти перепугались из-за этого парня. Испуг сократит вашу жизнь на несколько лет.
      Дженнсен, наконец, с облегчением вздохнула. Пора бы и перестать, разговаривая с людьми, ожидать от них самое худшее.
      И, когда Себастьян вложил ей деньги в руку, она больше не сопротивлялась.
      -- Хорошо. Однако вам причитается половина за помощь. -- Она вернула ему три золотые марки.
      Странник сжал руку девушки, вдавив монеты в ее ладонь:
      -- Нет, они ваши.
      Дженнсен задумалась.
      Эти деньги -- немалая подмога в трудный час...
      -- У моей матери тяжелая жизнь, -- сказала она. -- Я отдам их ей.
      -- Надеюсь, они помогут вам обеим. И пусть их помощь станет последним деянием этого человека.
      -- У вас руки горячие. -- Дженнсен заглянула страннику в глаза и вдруг поняла, в чем дело. Он кивнул, подтверждая ее догадку:
      -- У меня небольшой приступ лихорадки. Началось сегодня утром. Когда мы покончим с этим делом, я доберусь до ближайшего города и хорошенько отдохну в сухом помещении. Мне просто нужен отдых, чтобы восстановить силы.
      -- В таком состоянии вы не дойдете сегодня до города.
      -- Чепуха!.. Я быстро хожу. Я привык к походам.
      -- Я тоже, -- сказала Дженнсен, -- и у меня дорога в город занимает почти целый день. Осталась всего пара светлых часов, а мы еще не закончили наше дело. Даже на лошади сегодня уже не добраться до города.
      Себастьян вздохнул:
      -- И тем не менее я попытаюсь.
      Он встал на колени, перевернул солдата на бок и отстегнул его нож. Ножны из черной тонкой кожи были в тон рукояти, украшенной серебром и какой-то сложной эмблемой.
      Продолжая стоять на коленях, Себастьян протянул нож девушке.
      -- Глупо хоронить такое прекрасное оружие. Он ваш. Это много лучше той рухляди, что вы мне показали. Дженнсен стояла ошеломленная и смущенная.
      -- Нет, его должны взять вы.
      -- Я возьму все остальное. Это больше соответствует моим правилам. А нож ваш. По правилу Себастьяна.
      -- По какому еще правилу Себастьяна?
      -- Красота принадлежит красоте.
      От столь явного комплимента Дженнсен снова покраснела. Однако нож вовсе не был красотой. Себастьян даже не понимал, сколько уродства крылось за этой вещью...
      -- Не знаете, что может означать буква "Р" на рукояти?
      Еще как знаю, хотела сказать Дженнсен. Она и в самом деле слишком хорошо знала, что "Р" означает. Эта буква и была воплощением всего уродства в мире.
      -- Сокращенно "Дом Рала".
      -- Дом Рала?
      -- Лорд Рал -- правитель Д'Хары, -- сказала Дженнсен, короткой фразой объясняя весь кошмар случившегося.
      Глава 3
      К тому времени, когда они спрятали тело мертвого д'харианского солдата, руки у Дженнсен уже тряслись от усталости. Влажный холодный ветер пронизывал одежду и, казалось, ножом резал тело. Уши, нос и пальцы просто заледенели.
      Однако мертвый человек был наконец-то похоронен под грудой мелких камней и валунами, которых у подножия утеса было великое множество. Зверье теперь не сможет откопать тело, и пиршеству червей ничто не помешает. Себастьян произнес над могилой несколько простых слов, прося Создателя встретить душу уходящего в вечность человека. Он не стал просить благословения, и Дженнсен тоже промолчала. Она разровняла камни ногой и толстой веткой, критически осмотрела место и успокоилась, поняв, что никто не заподозрит здесь присутствие могилы. Даже если мимо пройдут солдаты, они никогда не узнают, что один из их товарищей нашел здесь последний приют. У них не возникнет повода допрашивать местных жителей, разве лишь спросят они, не встречался ли кому-нибудь солдат. И солгать будет достаточно просто, и любой проглотит эту ложь...
      Дженнсен прижала руку ко лбу Себастьяна. Ее опасения подтвердились.
      -- Вы весь горите.
      -- Зато мы все сделали. И я смогу отдохнуть без волнений о том, что солдаты настигнут меня, вытащат из постели и примутся допрашивать, угрожая мечами.
      Дженнсен беспокоил вопрос, где он собирается ночевать. Мелкий дождь стал крупным. Похоже, скоро он превратится в ливень. Небо полностью заволокло темными тучами, и дождь будет лить без остановки всю ночь. Себастьяна промочит до костей, и его лихорадка только обострится. Такой зимний дождь легко может убить человека, если у того нет надежного укрытия.
      Она наблюдала за странником, прилаживающим к поясу портупею. Он не стал крепить топор на пояснице, как обычно носят солдаты, а привесил справа, сбоку. Проверив остроту лезвия, остался доволен. Короткому мечу нашел место на ремне у левого бедра. Все оружие оказалось в таком положении, чтобы в случае необходимости до него было легко дотянуться. Потом Себастьян плотно запахнул свой зеленый плащ. И снова стал выглядеть, как обычный путник. Дженнсен подозревала, что это впечатление обманчиво. У Себастьяна были какие-то секреты. Он особо и не таился, готов был их раскрыть. Дженнсен же всеми силами пыталась скрыть свои тайны.
      Себастьян очень ловко обращался с мечом, он явно не раз держал его в руках. Девушка могла оценить это, потому что сама без усилий обращалась с оружием, а такое мастерство приходит лишь с опытом и при непрерывных тренировках. Некоторые матери учили своих дочерей шить и готовить. Мать Дженнсен считала, что шитье не спасет дочь. Нож тоже вряд ли спасет, но все же в большей степени, чем иголка с ниткой.
      Себастьян поднял заплечный мешок мертвого солдата и открыл его.
      -- Поделим припасы?
      -- Нет, -- сказала Дженнсен, поднимая связку рыбы. -- Припасы и мешок должны взять вы.
      Он кивнул, соглашаясь. Завязал мешок, оценивающе глянул на небо.
      -- Пожалуй, мне пора идти.
      -- Куда?
      Он прикрыл отяжелевшие веки:
      -- У меня нет определенной цели путешествия. Просто странствую... Думаю, пройдусь еще немного, а затем буду искать какой-нибудь приют.
      -- Дождь зарядил на всю ночь, -- сказала Дженнсен. -- Любой местный житель знает это. Он улыбнулся:
      -- Думаю, вы ошибаетесь.
      Однако в его глазах отразилось то, что ждало его впереди, и он принимал это с явной неохотой. Тем не менее он смахнул пот со лба тыльной стороной ладони, пригладил влажные пряди седых волос и натянул на голову капюшон.
      -- Ну, берегите себя, Дженнсен Даггет. Передавайте привет вашей матери. Она воспитала прекрасную дочь.
      Дженнсен улыбнулась с признательностью и только кивнула в ответ. Стоя лицом к влажному ветру, она смотрела, как Себастьян повернул в другую сторону и пошел через покрытую гравием большую осыпь. Нависающие скалы, покрытые наледями, возвышались вокруг, теряясь в вышине среди низких серых туч, скрывавших сами горы.
      Как жаль, что так ненадолго пересеклись в этой огромной стране пути двух людей, всего лишь на короткое трагическое мгновение, когда подошла к концу жизнь третьего человека!.. Как жаль, что они снова разойдутся и исчезнут в бесконечном забвении жизни!..
      У Дженнсен сильно забилось сердце, и стук его отдавался в ушах. Она слушала, как под ногами Себастьяна стучат друг о друга камни, и смотрела, как тот, ступая широким шагом, растворяется в серой мороси. Она судорожно пыталась решить, как ей поступить. Неужели всегда придется прятаться от людей? Неужели всегда придется лишать себя даже таких вот небольших поступков, которые составляют саму жизнь? Неужели придется делать это из-за преступления, которого она не совершала? Сможет ли она когда-нибудь осмелиться и пойти на риск?
      Она знала, что сказала бы мать. Но мать горячо любила Дженнсен и поэтому не будет к ней строга...
      -- Себастьян ?!
      Он обернулся через плечо, ожидая, что она скажет.
      -- Если вам негде укрыться, вы вряд ли доживете до утра. Мне бы не хотелось, чтобы вас убил приступ лихорадки.
      Он стоял, глядя на нее, между ними по-хозяйски расположилась пелена дождя.
      -- Мне бы тоже не хотелось этого. Я постараюсь во что бы то ни стало найти какое-нибудь укрытие.
      Прежде чем он сделал шаг, Дженнсен вскинула руки и махнула рукой в другую сторону. Пальцы ее тряслись, но вовсе не от усталости.
      -- Вы могли бы пойти ко мне домой.
      -- Ваша мать не будет против?
      Ее мать... Да она просто будет в ужасе. Она бы никогда не позволила незнакомцу остаться на ночлег в их доме. Она бы не смогла глаз сомкнуть всю ночь, окажись поблизости чужой... Но если Себастьян останется без укрытия, он может умереть. Мать Дженнсен не пожелала бы такого этому человеку. У матери было доброе сердце. Именно эта доброта была причиной того, что она так опекала дочку.
      -- Домик у нас маленький, но есть пещера, где мы держим скотину. Если вы не против, то можете спать там. В пещере вовсе не так плохо, как может показаться. Я иногда там сплю, когда дома мне кажется тесно. Я бы развела для вас костер. Будет тепло, и вы отдохнете... Ведь вам это просто необходимо.
      Он, похоже, не хотел принимать приглашение. Тогда Дженнсен подняла связку рыбы.
      -- Мы можем накормить вас, -- сказала она, чтобы предложение зазвучало еще заманчивее. -- У вас, по крайней мере, будет хорошая еда и отдых в тепле. Я думаю вам требуется и то, и другое. Вы мне помогли. Давайте и я вам помогу.
      Он благодарно улыбнулся ей:
      -- Вы -- добрая женщина, Дженнсен. Если ваша мать позволит, я приму приглашение.
      Она откинула полы своего плаща, показывая нож в ножнах, заткнутый за пояс.
      -- Мы предложим ей этот нож, она оценит его по достоинству.
      Себастьян улыбнулся по-доброму и весело -- такой приятной улыбки Дженнсен еще никогда не видела.
      -- Не думаю, что двум женщинам, умеющим обращаться с ножом, придется трястись от страха перед незнакомцем, которого самого трясет в лихорадке.
      Об этом уже успела подумать и Дженнсен, но не подала виду.
      Она надеялась, что мать посмотрит на предстоящее таким же образом.
      -- Значит, решено. Пойдемте, пока дождь совсем не разошелся.
      Себастьян ускорил шаг, пытаясь поспевать за ней. Она взяла у него из рук мешок погибшего солдата и повесила на свое плечо. У Себастьяна был собственный заплечник да еще обретенное оружие. В теперешнем состоянии ему было достаточно и такого груза.
      Глава 4
      -- Подождите здесь, -- тихо попросила Дженнсен. -- Я пойду скажу ей, что у нас гость.
      Себастьян тяжело опустился на выступ скалы, который служил удобным сиденьем.
      -- Вы просто скажите ей, что я говорил. Скажите, я пойму, если она не захочет оставлять на ночлег незнакомца. Я понимаю, что это совсем не беспочвенный страх.
      Дженнсен устремила на него спокойный взгляд и произнесла с расстановкой:
      -- У нас с матерью есть причина не бояться посетителей.
      Это не была бравада, и по тону он понял. Впервые, с момента встречи, в обычно спокойном взгляде его голубых глаз промелькнула неуверенность -этакая тень напряженности, которой не проявлялось, даже когда Дженнсен осматривала при нем нож. Девушка видела, как он ломает голову, пытаясь понять, какую опасность она может собой представлять, и губы ее тронула улыбка.
      -- Не беспокойтесь! Только тем, кто хочет причинить нам зло, опасно находиться здесь.
      Он поднял руки, показывая, что сдается:
      -- Ну, тогда я здесь в такой же безопасности, как дитя в материнских руках.
      Дженнсен оставила Себастьяна дожидаться на уступе скалы, а сама пошла вверх по извилистой тропе, мимо нависающей ели. Ступая по перевитым корням, как по ступеням, она поднималась к дому, который располагался в сени дуба на небольшом горном выступе. Поросшая травой площадка в более погожие дни была залита солнцем. Здесь было достаточно места для выпаса козы и нескольких уток и цыплят. Позади дома находилась крутая скала, не дававшая незваным гостям возможности подобраться с этой стороны. Единственным подходом к дому служила тропа, по которой поднималась сейчас девушка.
      На случай угрозы мать с дочерью высекли в скале хорошо спрятанные ступеньки -- сзади, у кромки узкой скалы. Далее извивающаяся тропинка уходила в сторону, пересекая оленьи тропы, и вела через ущелье и дальше. Эта потайная тропа была почти недоступна, по ней было невозможно пройти, если не знать точного маршрута в лабиринте возвышающихся скал, расселин и узких карнизов над краем ущелья. А кроме того, мать с дочерью позаботились, чтобы ключевые части маршрута были укрыты буреломом и специально посаженными кустами.
      С юных лет Дженнсен с матерью часто переезжали и никогда не задерживались долго на одном месте. Здесь, однако, они ощущали себя в безопасности и прожили уже больше двух лет. Ни один путник ни разу еще не обнаружил их укрытие в горах -- как случалось в других местах, где им довелось жить, -- а жители Бриартона, ближайшего к ним города, никогда не осмеливались заходить в темный, пугающий лес так далеко.
      Почти нехоженая тропа вокруг озера, с которой упал солдат, была от них на таком же расстоянии, как любая другая тропа. Только один раз Дженнсен с матерью побывали в Бриартоне. Едва ли кто-нибудь вообще знал, что они живут среди непроходимых гор, вдали от пахотных земель. Кроме случайной встречи с Себастьяном, Дженнсен никогда никого не видела вблизи своего дома. Это было самое безопасное место, которое когда-либо у них с матерью было, и девушка уже осмеливалась считать его своим домом.
      С шестилетнего возраста Дженнсен преследовали. Несмотря на все меры предосторожности, которые предпринимала ее мать, несколько раз они были близки к тому, чтобы их поймали. Преследователь не был обычным человеком, его не сковывали традиционные методы поисков. Дженнсен знала, что сова, наблюдающая с высокой ветви за тем, как она пробирается по горной тропе, вполне может быть его глазами. Как только Дженнсен добралась до дома, ей навстречу вышла мать с наброшенной на плечи накидкой. Они с дочерью были одного роста, у матери были такие же густые волосы, но скорее каштановые, чем рыжие. Ей еще не исполнилось тридцати пяти, и она была для Дженнсен одной из самых красивых женщин, а ее фигурой залюбовался бы сам Создатель. В других обстоятельствах вокруг матери вились бы бесчисленные ухажеры, готовые отдать за нее выкуп, как за королеву. Однако насколько прекрасным было ее лицо, настолько же любящим -- сердце, и она, чтобы защитить свою дочь, отказалась от всего на свете.
      Иногда Дженнсен начинала жалеть себя, вспоминая, чего в ее жизни не было из того, что могло бы быть. Но она тут же вспоминала мать, которая отказалась от всего этого по доброй воле и ради своей дочери... Больше всего мать была похожа на ангела-хранителя во плоти.
      -- Дженнсен! -- Мать кинулась к ней и обняла за плечи. -- О-о, Джен, я уже начала волноваться. Где ты была? Я уже собиралась искать тебя, я уже решила, что с тобой приключилась беда.
      -- Так оно и было, мама, -- сказала Дженнсен.
      Мать на мгновенье замерла, затем, не задавая никаких вопросов, обняла дочь. После дня, наполненного пугающими событиями, объятия матери были для Дженнсен как чудодейственный бальзам. Наконец, по-прежнему успокаивающе обнимая дочь за плечи, мать потянула ее в дом.
      -- Заходи внутрь, надо обсохнуть. Я вижу, у тебя отличный улов. Мы пообедаем, и ты хорошенько мне все расскажешь.
      Дженнсен замедлила шаг:
      -- Мама, я не одна.
      Мать остановилась, внимательно вглядываясь в лицо дочери и пытаясь понять, насколько серьезно случившееся.
      -- Что ты имеешь в виду? Кто с тобой? Дженнсен махнула рукой в сторону тропы:
      -- Он там, внизу. Я велела ему подождать. Я сказала, что спрошу, можно ли ему поспать в хлеву...
      -- Что? Остаться здесь, у нас? Джен, о чем ты только думала? Мы не можем...
      -- Мама, послушай меня. Пожалуйста!.. Сегодня случилось ужасное. И Себастьян...
      -- Себастьян?
      Дженнсен кивнула:
      -- Этот человек, которого я привела... Себастьян помог мне. Я натолкнулась на солдата, сорвавшегося с верхней тропы над озером.
      Лицо у матери стало пепельным. Она молчала.
      Дженнсен набрала побольше воздуха и продолжила рассказ:
      -- Я обнаружила мертвого д'харианского солдата в ущелье, под верхней тропой. Других следов вокруг не было -- я посмотрела. Он был настоящий великан, вооруженный с ног до головы. Боевой топор, меч у пояса, меч па перевязи...
      Мать наклонила голову и пристально посмотрела на дочь:
      -- Ты мне что-то не договариваешь, Джен.
      Дженнсен не хотела рассказывать все, пока не объяснится насчет Себастьяна, но, похоже, мать читала все в глазах и улавливала по голосу. От листочка бумаги, лежавшего в кармане Дженнсен, исходила ужасная угроза, и два слова, написанные на нем, звучали в ее голове набатом.
      -- Мама, пожалуйста... Дай, я расскажу тебе все по-своему?
      Мать погладила Дженнсен по щеке:
      -- Ну что же, расскажи. И если так надо, то -- по-своему.
      -- Я обыскивала солдата, пыталась найти что-нибудь важное. И кое-что нашла. Но потом этот человек, путник, случайно заметил меня... Извини, мама, я была напугана... Солдат лежал там, и я обнаружила кое-что у него в карманах и вела себя не так осторожно, как следовало бы. Я знаю, что вела себя глупо...
      Мать улыбнулась:
      -- Нет, дитя мое, все мы не без греха. Нет идеальных людей. Мы все когда-нибудь совершаем ошибки. Это не означает, что ты глупа. Не говори о себе так.
      -- Ну, я почувствовала себя так глупо, когда он что-то сказал, и я обернулась, а он уже стоял рядом. Но я держала нож наготове...
      Мать одобрительно кивнула, улыбнувшись дочери.
      -- Он потом понял, что тот человек разбился насмерть. Он... его зовут Себастьян... он сказал, что если мы просто оставим солдата здесь, то скорее всего его найдут другие и начнут нас всех допрашивать и могут обвинить в том, что погиб их товарищ...
      -- Похоже, этот Себастьян знает, о чем говорит.
      -- Я тоже так подумала. Я еще раньше сама хотела похоронить мертвого солдата, постараться его спрятать. Но он был такой огромный... Я бы никогда не смогла оттащить его в расселину. Себастьян предложил мне захоронить тело. Вместе мы смогли перетащить его и скатить в глубокую щель в скале. Мы очень хорошо прикрыли его сверху. Я наносила гравия, а Себастьян положил наверх несколько тяжелых валунов. Никто не найдет солдата.
      Мать выглядела более успокоенной.
      -- Это было мудрое решение.
      -- Прежде чем мы похоронили его, Себастьян решил, что надо взять все ценное. Не оставлять же гнить без пользы в земле!
      Мать вопросительно подняла брови:
      -- Ну, и взял он что-то?
      Дженнсен кивнула. Она сунула руку в карман, где не было листа бумаги, вытащила деньги и переложила в руку матери.
      -- Себастьян настаивал, чтобы я взяла все. Здесь золотые марки. Он не хотел брать их себе.
      Мать смотрела на состояние, лежащее в ее руке, затем бросила взгляд на тропу, где ждал Себастьян. И склонилась ближе к Дженнсен:
      -- Джен, раз он пришел с тобой, то, может быть, считает, что сможет забрать деньги, когда ему заблагорассудится. Он изобразил из себя щедрого человека, завоевал твое доверие, но от денег не отходит, чтобы, в конце концов, забрать их.
      -- Я тоже думала над такой возможностью.
      Тон матери смягчился, она с сочувствием сказала:
      -- Джен, это не твоя вина. Я всегда держала тебя взаперти, и ты просто не знаешь, какими могут быть люди.
      Дженнсен отвела взгляд от умных глаз матери:
      -- Видимо, такие люди бывают. Но я не думаю, что Себастьян такой.
      -- А почему нет? Дженнсен оглянулась:
      -- У него лихорадка, мама. Он болен. Он уходил, не попросившись на ночлег. Он распрощался со мной. Он очень устал, и его трясет в лихорадке, и я побоялась, что он умрет под дождем. Я его остановила и сказала, что, если ты не будешь против, он сможет спать в пещере со скотиной, где, по крайней мере, тепло и сухо. -- Помолчав мгновенье, Дженнсен добавила: -- Он сказал, что если ты не захочешь, чтобы рядом находился чужак, то он не обидится и пойдет своим путем.
      -- Да? Он в самом деле так сказал?.. Ну, Джен, этот человек либо очень честен, либо очень хитер. -- Мать устремила серьезный взгляд на дочь. -- Что он за человек, как ты считаешь?
      Дженнсен сцепила пальцы рук перед собой:
      -- Честное слово, не знаю. Я думала о том же самом... -- Потом она вспомнила слова странника. -- Он сказал, что хочет, чтобы у тебя было вот это. Тогда тебе не надо будет бояться чужаков, нашедших приют в твоем доме.
      Дженнсен вытащила из-за пояса нож в ножнах и протянула матери. Серебряная рукоять блеснула в тусклом желтоватом свете, исходящем из окна.
      Мать смотрела на нож в изумлении, потом медленно подняла его обеими руками на уровень глаз и прошептала:
      -- Милостивые духи...
      -- Я знала, -- заметила Дженнсен. -- Я чуть не завизжала от страха, когда увидела его. Себастьян сказал, что это -- чудесное оружие. Он хотел, чтобы ты взяла нож. Себе он оставил короткий меч и топор. Я обещала отдать тебе этот нож. И он сказал, что это поможет тебе чувствовать себя в безопасности.
      Мать задумчиво покачала головой:
      -- Я вовсе не чувствую себя в безопасности, зная, что человек с таким оружием был совсем близко от нас. Джен, мне это совсем не нравится. Совсем!..
      По глазам матери Дженнсен видела, что теперь та обеспокоена вовсе не приведенным в дом чужестранцем.
      -- Мама, Себастьян болен. Можно ему остаться в пещере? Я постаралась убедить его, что мы ему не более опасны, чем он нам.
      Мать взглянула на нее, хитро улыбнувшись:
      -- Умная девочка...
      Обе знали, что могут выжить, только действуя сплоченно, роли каждой были отработаны, и не требовалось все подробно обсуждать.
      Потом мать вздохнула, словно с грустью признавала, как много ее дочь теряет в жизни. Она нежно провела рукой по волосам Дженнсен.
      -- Все в порядке, дитя мое, -- сказала она. -- Мы позволим ему переночевать.
      -- И покормим его. Я сказала ему, что он получит горячий ужин за то, что помог мне. Мать улыбнулась:
      -- Ну, тогда будет ему и ужин.
      Наконец она вытащила нож из ножен. Внимательно осмотрела его со всех сторон, изучая гравировку. Проверила остроту лезвия, затем -- балансировку ножа. Покрутила его в тонких пальцах, чтобы иметь полное ощущение от вещи, и снова взвесила в руках, примеряясь к оружию. Наконец она положила нож на раскрытую ладонь, разглядывая украшенную орнаментом букву "Р". Дочь не могла даже представить, какие ужасные мысли и воспоминания проносились у матери в голове, пока та молча рассматривала эмблему, представляющую династию Рала.
      -- Милостивые духи, -- прошептала мать едва слышно.
      Дженнсен ничего не сказала. Она все поняла. Это была не красота. Это была уродливая вещь, полная зла.
      -- Мама, -- прошептала Дженнсен, когда, казалось, прошла вечность, а мать по-прежнему рассматривала рукоять ножа. -- Уже почти стемнело. Можно я позову Себастьяна и потом отведу его в пещеру?
      Мать вернула лезвие в ножны, и с этим движением, казалось, исчезли болезненные видения и воспоминания.
      -- Да, полагаю, будет лучше, если ты приведешь его. А я приготовлю рыбу и принесу кой-какие травы, которые ослабят лихорадку и помогут ему уснуть. Жди здесь, пока я не выйду, и не своди с него глаз. Мы поедим снаружи. Я не хочу, чтобы он входил в дом.
      Дженнсен кивнула. Потом тронула руку матери, словно не хотела отпускать. Надо было сказать еще кое о чем. Как жаль, что придется сделать это. Дженнсен всей душой не хотелось причинять матери боль, но никуда не денешься.
      -- Мама, -- сказала она чуть слышно. -- Нам надо уходить отсюда.
      Мать изумленно взглянула на дочь.
      -- Вот что я нашла у д'харианского солдата. -- Дженнсен вынула из кармана листок бумаги, расправила и протянула на раскрытой ладони.
      Взгляд матери застыл на записке, состоящей всего из двух слов.
      -- Милостивые духи!..
      Это было все, что мать смогла произнести. Потом она обернулась, посмотрела на дом и обвела взглядом горы. Глаза ее внезапно наполнились слезами. Дженнсен знала, что мать относилась к этому их жилью, словно к родному дому.
      -- Милостивые духи... -- опять прошептала мать, не в силах сказать что-нибудь еще.
      Дженнсен подумала, что мать не выдержит такого напряжения и от бессилия разрыдается. Сама Дженнсен еле-еле сдерживала слезы. Однако ни та, ни другая не заплакали.
      Мать пальцем потерла под глазами и снова взглянула на Дженнсен. И все-таки не выдержала -- короткий скрипучий выдох, мгновенное, тут же подавленное рыдание.
      -- Это ужасно, дитя мое...
      Сердце Дженнсен разрывалось от жалости. Все, что недополучила в своей жизни она, мать недополучила вдвойне. И за себя, и за дочь. А кроме того, маме всегда приходилось быть сильной.
      -- Мы уйдем, как только начнет светать, -- сказала мать словно о само собой разумеющемся. -- От ночного похода под дождем не будет ничего хорошего. Нам придется искать новое место для укрытия. На этот раз он подобрался слишком близко.
      Глаза Дженнсен переполнялись слезами.
      -- Мне так жаль, мама, -- с трудом произнесла она. -- Я приношу тебе одни неприятности. -- Она не выдержала: горькие слезы хлынули из глаз. -Прости меня! Жаль, что тебе никак от меня не избавиться. -- Дженнсен смяла в кулаке записку.
      Мать обхватила ее руками, прижала голову рыдающей дочери к своей груди.
      -- Нет, дитя мое, нет. Никогда не говори так. Ты -- мой свет в окошке, моя жизнь. Все беды нам причиняют другие люди. Ты не должна чувствовать себя виноватой из-за того, что они -- воплощение зла. В тебе для меня вся радость жизни. Я бы отдала тебе все на свете и в тысячу раз больше, кабы могла. И была бы очень, очень счастлива. Дженнсен сейчас радовалась, что у нее никогда не будет детей. Ведь у нее нет такой силы, как у матери. Однако через минуту-другую она решительно высвободилась из объятий:
      -- Мама, Себастьян явился издалека. Он сам об этом сказал. Он говорит, что пришел из мест, расположенных на пределами Д'Хары. Есть такие места, другие страны. Он их знает. Разве это не удивительно? Разве не чудесно, что в мире есть место, которое не принадлежит Д'Харе?
      -- Но ведь эти земли находятся за пограничным барьером, который не пересечь.
      -- Да?.. А как же он тогда оказался здесь? Он-то смог пройти, иначе бы его здесь не было.
      -- А что, Себастьян... Он живет в одной из тех стран?
      -- Он сказал, что пришел с юга.
      -- С юга? Не представляю, как такое может быть. Ты точно помнишь его слова?
      -- Да! -- Дженнсен уверенно кивнула. -- Он сказал про юг. Он упомянул об этом мимоходом. Я сама не уверена, что такое возможно, но вдруг это и в самом деле так? Мама, а может, он станет нашим проводником. Может быть, если мы попросим, он выведет нас из этой кошмарной страны!
      Мать была человеком вполне трезвым, но Дженнсен видела, что она начала обдумывать эту дикую идею. Значит, не так уж все несбыточно -- коли мама обдумывает подобную возможность. Неужели Дженнсен удалось найти что-то стоящее, что поможет спасти их?..
      -- Но с какой стати он будет помогать нам? -- сказала мать.
      -- Не знаю. Я даже не знаю, заинтересует ли его наша просьба и что он захочет взамен. Я его не спрашивала. Я не осмелилась об этом говорить, пока не расскажу тебе. Потому отчасти я и привела Себастьяна сюда -- чтобы ты сама могла расспросить его. Я так боялась упустить шанс... А вдруг это действительно возможно?
      Мать снова оглядела дом. Построенный из бревен, которые они сами ошкурили, состоящий всего из одной комнаты, он был крошечным, но теплым, уютным и сухим. Было страшно даже подумать о том, что в самый разгар зимы предстоит сниматься с места. Но альтернатива оказаться схваченными была гораздо хуже. Даже Дженнсен знала, что произойдет, если их поймают. Перед смертью им предстоят долгие пытки и мучения.
      Наконец мать собралась с силами:
      -- Ты все правильно продумала, дитя мое. Не знаю, будет ли толк, но мы поговорим с Себастьяном. Бесспорно только одно: надо уходить. Нельзя и мечтать остаться здесь до весны, раз они совсем близко. Уходим на рассвете.
      -- Мама, а если Себастьян не захочет увести нас из Д'Хары?.. Куда мы в таком случае пойдем? Мать улыбнулась:
      -- Дитя мое, мир велик. Мы с тобой -- всего лишь два неприметных человека. И опять просто исчезнем. Я знаю, это нелегко, но ведь мы с тобой вместе. И мы увидим новые места, новые земли... Ступай, веди сюда Себастьяна, а я пойду готовить ужин. Нам надо хорошенько поесть.
      Дженнсен торопливо поцеловала мать в щеку и припустилась вниз по тропе. Снова накрапывал притихший было дождь. Среди деревьев было так темно, что девушка едва различала тропу.
      Деревья вокруг казались ей д'харианскими солдатами, широкоплечими, могучими, пугающими. Она знала, что теперь, когда она увидела вблизи мертвого солдата, ее будут преследовать кошмары.
      Себастьян все еще сидел на уступе, дожидаясь ее. Когда Дженнсен подбежала к нему, он встал.
      -- Мама сказала, все в порядке. Вы можете спать в пещере со скотиной. Она уже начала готовить рыбу. Она хочет с вами познакомиться.
      Себастьян был настолько утомлен, что не мог выразить никакой радости, но ему удалось выдавить из себя подобие улыбки. Дженнсен схватила его за запястье и потянула за собой. Себастьяна продолжало трясти и лихорадить. Но руки у него стали еще теплей. Дженнсен шала, что именно так и проявляется лихорадка. Человек дрожит, хотя горит внутри огнем. Но она была уверена, что скоро он придет в себя -- от еды, трав и сна в тепле.
      Не была она уверена в одном: согласится ли он помочь.
      Глава 5
      Коза Бетти внимательно смотрела на них из своего загона, испуганным блеянием выражая недовольство по поводу вторжения в ее владения.
      Дженнсен набрала соломы из убежища Бетти и отнесла в сторону, для незнакомца. Потом ласково почесала за ушами встревоженной козы, похлопала по коричневой волнистой шерсти на круглых боках и дала полморковки. Бетти сменила испуг на бурную радость и принялась махать коротким, торчащим вверх хвостом. Себастьян снял плащ и заплечный мешок, но не расстался с поясом, на котором крепилось его новое оружие. Потом он отстегнул из-под заплечника свернутый спальник и расстелил его на соломенной подстилке. Несмотря на настойчивые уговоры Дженнсен, сидящей на коленях у входа в пещеру и подготавливающей углубление для костра, странник не ложился.
      Он принялся помогать ей с разведением огня, и она в свете из окна -домик находился совсем рядом, на другой стороне лужайки -- увидела, как струится с его лица пот. Себастьян безостановочно остругивал ножом ветку, и перед ним уже образовалась пышная груда стружек. Потом несколько раз ударил железом по кремню, выбивая искры на подготовленную груду. Потом прикрывал их руками и легонько дул на медленно разгорающееся пламя, а потом перенес запылавшие стружки под лучину для растопки. Огонь с треском побежал по сухим лучинкам. От загоревшихся веток заструился приятный аромат.
      Дженнсен собиралась сбегать в дом и принести немного горячих углей, но Себастьян разжег костер прежде, чем она предложила сделать это. По тому, как он дрожал, девушка могла представить, насколько ему хочется тепла. Из дома доносился запах жарящейся рыбы, и когда время от времени стихал ветер, Дженнсен различала шкворчание масла на сковороде.
      Цыплята отпрянули от разгорающегося пламени в глубь пещеры, затаились в тени. Бетти стояла с навостренными ушами, надеясь, что ей дадут еще морковку, и то и дело начинала помахивать хвостом.
      Когда-то в далеком прошлом пещера образовалась из-за того, что отколовшийся кусок скалы выпал, подобно расшатавшемуся гигантскому зубу, и вонзился в нижнюю часть склона, а на его прежнем месте осталось сухое гнездо. Теперь у подножия скалы вокруг скатившихся валунов густо выросли деревья. Пещера уходила вглубь всего на двадцать футов, но скала над входом защищала от непогоды, словно навес, и внутри всегда оставалось сухо. Дженнсен была высокого роста, но потолок пещеры позволял ей стоять прямо, только кое-где приходилось наклоняться. Поскольку Себастьян был лишь немногим выше ее, ежик его волос, казавшихся янтарно-оранжевыми при свете костра, также не задевал потолка. Когда странник пошел за сложенными в глубине сухими дровами, цыплята заквохтали, но быстро успокоились.
      Дженнсен присела на корточки возле костра, спиной к дождю, и протянула руки к потрескивающему огню.
      Себастьян сделал тоже самое по другую сторону. После дня, проведенного в холоде и сырости, тепло костра казалось роскошью. Дженнсен хорошо знала, что рано или поздно зима нагрянет со всей яростью. И сейчас уже на улице было холодно и неуютно, но будет еще хуже.
      Девушка пыталась не думать о том, что придется покинуть дом. Уже в тот момент, когда она увидела записку, она знала, что предстоящего не избежать.
      -- Вы голодны? -- спросила она.
      -- Умираю от голода, -- сказал Себастьян, предвкушая рыбу на ужин с не меньшим нетерпением, чем Бетти -- морковку.
      Да и у Дженнсен от запаха рыбы заурчало в животе.
      -- Это хорошо. Мама всегда говорит, что когда у больного появляется аппетит, дела идут на поправку.
      -- Через день-другой я буду в полном порядке.
      -- Да, отдых пойдет вам на пользу. Мы никогда и никого еще не оставляли здесь. Но поймите, нам надо принять меры предосторожности.
      По глазам Себастьяна она увидела, что тот ничего не понял. Тем не менее он пожал плечами, признавая ее благоразумие.
      Дженнсен достала из ножен свой нож. Он не шел ни в какое сравнение с изящным оружием погибшего солдата.
      У ножа Дженнсен была простая рукоять, сделанная из оленьего рога, и тонкое лезвие, отточенное, как бритва. Девушка быстро сделала небольшой надрез на внутренней стороне своего левого предплечья. Себастьян, нахмурившись, запротестовал, но она строго глянула на него, и он застыл на месте, с растущим интересом наблюдая, как Дженнсен вытирает обеими сторонами лезвия алые капли крови, сочащиеся из раны. С вызывающей решимостью она посмотрела гостю в глаза, а затем повернулась к нему спиной и прошла к выходу пещеры, туда, где дождь увлажнил землю.
      Опустившись на корточки и чувствуя на себе взгляд Себастьяна, Дженнсен начертила намоченным в крови ножом большой круг, затем четырьмя быстрыми движениями нарисовала квадрат, углы которого касались круга. И почти не прерывая линии, изобразила меньший круг, вписанный в квадрат.
      Рисуя фигуру, она тихо бормотала молитвы, прося добрых духов помочь движениям ее руки. Похоже, она все делала правильно. Себастьян мог услышать ее голос, но вряд ли различал слова.
      Вдруг ей пришло в голову, что все это напоминает голоса, которые ей иногда чудились. А когда она чертила внешний круг, то услышала голос, шепотом звавший ее по имени.
      После молитвы она открыла глаза и нарисовала восьмиконечную звезду, лучи которой пронзали оба круга и квадрат. Считалось, что лучи представляют собой дар Создателя, поэтому, рисуя восьмиконечную звезду, Дженнсен всегда нашептывала молитву, которая произносилась в благодарность за дары.
      Когда она закончила обряд и подняла глаза, перед нею стояла мать, будто возникшая из тени или материализовавшаяся из рисунка. В свете пламени мать была похожа на образ духа неземной красоты.
      -- Молодой человек, вы знаете, что означают эти рисунки? -- спросила она еле слышным голосом.
      Себастьян неотрывно смотрел на нее, как обычно смотрели все впервые видящие. Потом он отрицательно покачал головой.
      -- Это называется Оберег Милосердия. Эти фигуры рисовали тысячу лет люди, наделенные магическим даром, -- говорят с момента создания мира. Внешний круг означает начало вечного существования подземного мира -- мира Владетеля мертвых. Внутренний круг -- продолжение мира живых. Квадрат представляет собой разделяющую оба мира завесу смерти. Время от времени он касается обеих сущностей. Звезда -- дарованная Создателем магия, простирающаяся сквозь жизнь и пересекающая мир мертвых.
      Костер потрескивал и шипел, мать Дженнсен возвышалась над ним, словно некая призрачная фигура. Себастьян молчал.
      -- Моя дочь нарисовала Оберег Милосердия, чтобы охранять вас и ваш сон сегодня ночью. Есть еще один Оберег Милосердия -- перед дверью в дом.
      На какое-то время повисло молчание, а потом она продолжала:
      -- С вашей стороны было бы очень неразумно пересекать знаки без нашего согласия.
      -- Я понял, госпожа Даггет.
      При свете костра лицо гостя оставалось бесстрастным. Потом голубые глаза повернулись в сторону Дженнсен, слабая улыбка тронула губы, хотя выражения лица оставалось серьезным.
      -- Вы удивительная девушка, Дженнсен Даггет. Полная загадок... Сегодня я буду спать в безопасности.
      -- Вот и хорошо, -- сказала мать, -- кроме ужина, я принесла травы, которые помогут вам уснуть.
      Держа в одной руке миску, полную жареной рыбы, другой рукой она взяла Дженнсен за локоть, подвела к костру и усадила рядом с собой, напротив Себастьяна. Судя по серьезному выражению его лица, женщины достигли своей цели.
      Мать взглянула на Дженнсен и улыбнулась ей так, чтобы гость не видел. Дженнсен все сделала верно.
      Протянув Себастьяну миску с рыбой, мать сказала:
      -- Я хочу поблагодарить вас, молодой человек, за то, что вы сделали сегодня для Дженнсен.
      -- Меня зовут Себастьян, с вашего позволения.
      -- Да, Дженнсен мне говорила.
      -- Я помог с удовольствием. На самом деле это была помощь и мне самому. Мне бы совсем не хотелось, чтобы за мной охотились д'харианские солдаты.
      -- Возьмите вот этот кусок сверху. Он с травами, которые помогут вам уснуть, -- заметила мать.
      Себастьян проткнул ножом указанный кусок. Дженнсен взялась за другой, предварительно вытерев лезвие ножа об юбку.
      -- Дженнсен говорит, вы не из Д'Хары. Гость взглянул на хозяйку:
      -- Верно.
      -- Мне, честно говоря, трудно в это поверить. Границы Д'Хары непроходимы. За всю мою жизнь никто не смог преодолеть их. Как же вам удалось?
      Зубами Себастьян снял с ножа кусок рыбы. Чтобы остудить, погонял воздух между зубами. Прожевав рыбу, взмахнул лезвием ножа:
      -- Сколько времени вы находитесь здесь, в глубоком лесу? Без людей, без новостей... Очень давно, я полагаю. Тогда ясно, почему вы не знаете, что с некоторых пор барьер снят.
      Мать с дочерью восприняли эту ошеломляющую новость, в которую трудно было поверить, молча. И так же молча начали представлять открывающиеся перед ними возможности.
      Впервые за всю жизнь побег стал казаться Дженнсен приемлемым. Невыполнимая мечта всей их жизни вдруг оказалась на расстоянии одного путешествия. Раньше они странствовали, чтобы спрятаться. Теперь, казалось, в этих странствиях, наконец, будет поставлена точка.
      -- Себастьян, -- сказала мать. -- Почему вы помогли сегодня Дженнсен?
      -- Я люблю помогать людям. Ей нужна была помощь. Я понял, насколько она напугана, хотя солдат и был мертв. -- Странник улыбнулся Дженнсен. -- Она очень мила. Я хотел ей помочь. А кроме того, -- добавил он, -- я не очень жалую д'харианских солдат.
      Хозяйка жестом указала на миску с рыбой. Приподняв миску, гость подцепил ножом еще один кусок.
      -- Госпожа Даггет, я ведь очень скоро засну. Почему бы вам просто не сказать, что у вас на уме?
      -- За нами охотятся д'харианские солдаты.
      -- Почему?
      -- Эта история заняла бы целую ночь. В зависимости от того, чем эта ночь закончится, вы сможете, вероятно, услышать суть, но сейчас важно одно: нас преследуют. И больше Дженнсен, чем меня. Если солдаты поймают нас, она будет убита.
      Уста хозяйки вымолвили последнюю фразу легко и просто.
      Однако Себастьян подумал, что теперь убить Дженнсен будет совсем не просто. И тому, кто попытается, наградой станет смерть. Он взглянул на девушку:
      -- Мне бы это едва ли пришлось по вкусу.
      -- Ну, значит, у всех нас вкусы совпадают, -- тихо проговорила мать.
      -- Вот почему вы так дружны, и у вас всегда при себе ножи...
      -- Именно, -- сказала мать.
      -- Я не совсем понимаю... -- Себастьян вновь взглянул на Дженнсен. -Вы опасаетесь, что солдаты найдут вас. Но д'харианские солдаты -- не такая уж редкость. Я видел, как вы были сегодня напуганы. Почему именно этот солдат напугал вас так сильно?
      Дженнсен положила в костер толстую ветку, радуясь тому, что разговор ведет мать. Бетти заблеяла, требуя морковки или хотя бы чуточку внимания. Курицы ворчливо квохтали из-за света и шума.
      -- Дженнсен, -- сказала мать. -- Покажи Себастьяну бумажку, которую ты нашла у погибшего солдата.
      Ошеломленная Дженнсен дождалась, пока мать не посмотрела в ее сторону. Они обменялись взглядами, и дочь поняла, что мать намерена использовать шанс, но для этого надо рассказать страннику хоть что-нибудь.
      Тогда девушка вытащила смятый лист бумаги из кармана и протянула его Себастьяну:
      -- Я нашла его у д'харианского солдата. -- У нее перехватило дыхание от воспоминания о жутком мертвеце. -- Буквально за секунду перед тем, как вы появились.
      Себастьян развернул листок, расправив его между большим и указательным пальцами, настороженно взглянул на обеих женщин. Потом повернул бумагу к огню, чтобы разглядеть написанные на ней слова.
      -- Дженнсен Линди, -- сказал он, прочитав записку. -- Я не понял. Кто такая Дженнсен Линди?
      -- Я, -- сказала Дженнсен. -- По крайней мере, какое-то время была.
      -- Какое-то время? Не понимаю.
      -- Так меня звали, -- пояснила Дженнсен. -- Этим именем я пользовалась несколько лет назад, когда мы жили далеко на севере. Мы часто переезжали, чтобы нас не могли схватить. И каждый раз меняем имена, чтобы сложнее было напасть на наш след.
      -- Значит... Даггет тоже не подлинное имя?
      -- Нет.
      -- Ну и какова же тогда ваша настоящая фамилия?
      -- А это история на всю следующую ночь. -- По тону матери было понятно, что она не намерена обсуждать эту тему. -- Сейчас имеет значение одно: у солдата сегодня была эта бумажка. И ничего не может быть хуже.
      -- Но вы же сказали, что больше не используете это имя. Здесь вы под именем Даггет. Никто тут не знает никакой Линди.
      Мать наклонилась к Себастьяну. Дженнсен знала, что она смотрит на него так, что тот сразу почувствует себя неуютно. Мать умела заставлять людей нервничать, когда смотрела на них напряженным, пронизывающим взглядом.
      -- Да, мы пользовались этим именем там, далеко на севере, но у солдата было записано именно оно, и он находился здесь, всего в нескольких милях от нашего дома. Это означает, что каким-то образом он связал старое имя с нами, с двумя женщинами, спрятавшимися в горах, в удаленном от людей месте. Как-то он это связал... Хотя точнее будет сказать -- не он, а человек, который охотится за нами. Тот человек нашел эту связь и послал солдата за нами. И теперь они ищут нас здесь.
      Себастьян выдержал ее взгляд и, подумав, глубоко вздохнул:
      -- Я понимаю, что вы имеете в виду. -- Он снова начал жевать кусок рыбы, снятый с кончика ножа.
      -- Вместе с этим мертвым солдатом должны быть и другие, -- сказала мать. -- Похоронив его, вы выиграли для нас время. Они не знают, что с ним случилась беда. Нам крупно повезло. Мы все еще на несколько шагов опережаем их. И должны использовать это преимущество, чтобы исчезнуть прежде, чем они затянут петлю. Нам придется уходить утром.
      -- Вы уверены? -- Гость обвел вокруг ножом. -- Вы здесь неплохо спрятались. Живете в изоляции, в укрытии... Я бы никогда вас не нашел, если бы не встретил Дженнсен рядом с мертвым солдатом. Как они смогут вас найти? У вас дом, место здесь хорошее.
      -- Живем -- это единственное, что имеет значение из всего вами сказанного. Я знаю человека, который выслеживает нас. Он не успокоится. Если мы останемся здесь, рано или поздно он нас найдет. Мы должны бежать, пока это возможно.
      Мать вытащила из-за пояса нож мертвого солдата, который принесла ей Дженнсен. По-прежнему не вынимая его из ножен, она покрутила его, показывая Себастьяну.
      -- Эта буква "Р" на рукоятке означает "Дом Рала". Нашего преследователя. Такое великолепное оружие он бы не преподнес самому обыкновенному солдату. Я не хочу пользоваться ножом, который был подарком от злодея.
      Себастьян взглянул на нож, но не взял его. Он посмотрел на женщин так, что у Дженнсен все похолодело внутри. Взор странника пылал безжалостной решимостью.
      -- Там, откуда я родом, есть одно поверье... Если ты используешь нечто, принадлежащее твоему врагу или полученное от него, это -- лучшее против него оружие.
      Дженнсен никогда не слышала о таком поверье.
      Мать не шелохнулась. Нож все еще лежал в ее руке.
      -- Я не...
      -- Вы сами выбираете оружие против него. Или вы предпочитаете быть жертвой?
      -- Что вы хотите сказать?
      -- Почему вы не убьете его?
      Дженнсен в изумлении открыла рот. Мать, казалось, не была так сильно удивлена.
      -- Мы не можем, -- сказала она убежденно. -- Он -- могущественный человек. Его охраняет бессчетное число людей, от простого солдата до людей, владеющих магией. А мы просто две обыкновенные женщины.
      Себастьяна не растрогала ее жалостливая речь.
      -- Он не остановится, пока вас не убьет. -- Странник взмахнул запиской, наблюдая, как женщина не сводит с нее глаз. -- Вот доказательство. Он никогда не остановится. Почему вы не убьете его прежде, чем он убьет вас и вашу дочь? Или ваш выбор -- стать очередным трупом, который войдет в его коллекцию?
      -- А как вы предлагаете нам убить лорда Рала? -- с пылом спросила мать.
      Себастьян выудил из миски еще один кусок рыбы.
      -- Для начала следует оставить у себя этот нож. Он гораздо лучше того, что есть у вас. Используйте вещь, принадлежащую противнику, чтобы бороться с ним. То, что вы, проявляя слабость, не хотите брать оружие, лишь на руку ему.
      Мать сидела неподвижно, словно окаменев. Дженнсен никогда не слышала, чтобы кто-нибудь говорил подобное. Речь Себастьяна возымела на нее такое воздействие, что наставила ее совсем по-другому посмотреть на давно известные вещи.
      -- Я должна признать, что в ваших словах есть резон, -- сказала мать. Голос ее смягчился, в нем слышалась боль и, похоже, сожаление. -- Вы открыли мне глаза. Во всяком случае, до некоторой степени. Я не согласна, что мы должны пытаться убить его, поскольку слишком уж хорошо его знаю. Такая попытка будет равносильна самоубийству или вовсе закончится исполнением его цели. Однако я оставлю нож у себя и воспользуюсь им, чтобы защитить себя и дочь. Спасибо вам, Себастьян, за то, что говорили без обиняков и не обиделись на то, что я не хотела поначалу слушать вас.
      -- Я рад, что вы хотя бы оставите у себя нож. -- Себастьян зубами стянул со своего ножа очередной кусок рыбы. -- Надеюсь, он вам поможет. -Тыльной стороной ладони гость отер пот со лба. -- Если ради спасения вы не хотите убить его, то что тогда намерены делать? По-прежнему бегать от противника?
      -- Вы сказали, что барьер снят. Я намерена уйти из Д'Хары. Мы попытаемся устроиться в другой стране, где Даркен Рал уже не сможет нас преследовать.
      -- Даркен?.. -- Себастьян взглянул на нее, вонзая нож в новый кусок рыбы. -- Даркен Рал мертв.
      Дженнсен, всю жизнь спасавшуюся бегством от этого человека и бессчетное число раз просыпавшуюся среди кошмаров, в которых ее преследовали голубые глаза, наблюдающие за нею из каждого угла (а то и прыгающие на нее, и нет спасения, потому что ноги во сне будто не твои, и не удрать, и не спрятаться, и не защититься!), будто громом поразило. Раньше она каждый день жила с мыслью, что именно сегодня -- тот день, когда он, наконец, поймает ее. Она представляла это тысячу раз, а затем тысячу раз воображала, каким ужасным пыткам он ее подвергнет. И не было дня, чтобы она не молилась милостивым духам, чтобы они освободили ее от преследователя и его безжалостных неумолимых приспешников...
      Только сейчас она поняла, что считала этого человека почти бессмертным. Как бессмертно само зло...
      -- Даркен Рал мертв? Этого не может быть, -- произнесла Дженнсен, и слезы хлынули у нее из глаз.
      Ее переполнило дикое -- до колотья в сердце! -- ощущение сбывшейся, наконец, надежды... и в то же время необъяснимое ужасное предчувствие беды.
      Себастьян кивнул:
      -- Это точно. Уже около двух лет, как я слышал.
      -- Тогда значит... значит... -- Дженнсен никак не могла выразить появившуюся у нее надежду словами, -- значит, он больше нам не угрожает? -Она помолчала, собираясь с мыслями. -- Но, если Даркен Рал мертв...
      -- Теперь лордом Ралом стал сын Даркена, -- сказал Себастьян
      -- Его сын? -- Дженнсен почувствовала, как надежды ее рушатся под натиском мрачной угрожающей силы.
      -- Лорд Рал нас преследует, -- сказала мать, ее голос звучал сильно, спокойно и бесстрашно. Было ясно, что она не поддалась исступленной надежде. -- Лорд Рал -- он и есть лорд Рал. Он есть и был всегда. И будет всегда.
      "Мама права, -- подумала Дженнсен. -- Лорд Рал будет всегда. Он бессмертен, как само зло".
      -- Его зовут Ричард, -- сказал Себастьян. -- Он теперь лорд Рал.
      Ричард Рал... Что ж, Дженнсен знала теперь новое имя своего преследователя.
      И внезапно все ее существо захлестнула жуткая мысль. Ведь раньше голос говорил: "Сдавайся!" и произносил ее Имя да эти иностранные, причудливые слова, которые она не понимала. Теперь же он требовал, чтобы она отдала свою плоть, свою волю. И если это был голос преследователя, как говорила мать, тогда новый лорд Рал должен быть даже более могущественным, чем тот злодей, его отец. Мелькнувшая на миг надежда спастись стремглав умчалась, оставив после себя бесконечное мрачное отчаяние.
      -- Этот человек... Ричард Рал... -- мать пыталась разобраться во всех ошеломляющих известиях, -- он получил власть... он стал лордом по наследству? Когда умер его отец, да?
      Себастьян наклонился вперед, неожиданно в его голубых глазах вспыхнула глубоко таившаяся ярость.
      -- Ричард Рал захватил власть и стал лордом, убив своего отца. И если вы полагаете, что он представляет собой меньшую угрозу, чем его отец, то позвольте рассказать вам все... Именно Ричард Рал разрушил барьер.
      Услышав такое, Дженнсен в замешательстве всплеснула руками:
      -- Но ведь это дает возможность тем, кто хочет бежать из Д'Хары, осуществить свои желания!
      -- Нет, он уничтожил древний барьер для того, чтобы его тираническое правление простиралось в земли, до которых не смог добраться его отец. -Себастьян ударил себя в грудь сжатым кулаком. -- Он хочет не что-нибудь, а мою родную страну! Лорд Рал -- сумасшедший! Ему мало власти над Д'Харой. Он жаждет господства над всем миром.
      Мать Дженнсен отвела глаза и неотрывно смотрела на пламя, глубоко опечаленная.
      -- Я всегда думала... вернее, надеялась, что, если Даркен Рал умрет, то, быть может, у нас появится шанс. Но записка, которую Дженнсен нашла сегодня, говорит о том, что сын намного опаснее отца и что я тешила себя пустыми иллюзиями. Даже Даркен Рал никогда не подбирался к нам так близко.
      Дженнсен, шагнув от забрезжившей надежды к полному отчаянию, впала в оцепенение и почувствовала себя еще более напуганной. Но еще больше ее ранило отчаяние, появившееся на лице матери.
      -- Я оставлю себе нож, -- повторила мать. И Дженнсен поняла, как сильно та боится нового лорда Рала и насколько ужасающе выглядит положение дел.
      -- Правильно, -- сказал Себастьян.
      Тусклый свет, льющийся из окон дома, отражался в разбухших от дождя лужах у входа в пещеру, а моросящий дождь рассекал отражение на тысячи искр, словно это были слезы самих добрых духов. Через день-другой скопление луж заледенеет. Но на морозе передвигаться будет легче, чем под дождем.
      -- Себастьян, -- сказала Дженнсен. -- Как вы считаете, мы можем убежать из Д'Хары? Может быть, нам отправиться в вашу страну, чтобы это чудовище нас не настигло?
      Себастьян пожал плечами:
      -- Может быть... Но пока это чудовище живо, найдется ли где-нибудь место, до которого не смогут дотянуться его хищные лапы?
      Мать засунула за пояс великолепный нож и сложила на коленях руки, сцепив пальцы в замок.
      -- Спасибо вам, Себастьян, -- сказала она. -- Вы нам очень помогли. Необходимость постоянно скрываться, к сожалению, обрекла нас на полное неведение. Вы, по крайней мере, нас немного просветили.
      -- Мне жаль, что новости оказались не слишком хороши.
      -- Правда есть правда. Она помогает нам понять, что нужно делать. -Мать улыбнулась. -- Вот Дженнсен всегда была из тех, кто во всем искал правду. Я никогда ничего от нее не скрывала. Выжить можно только с помощью правды. Все очень просто.
      -- Если вы не хотите попытаться его убить, то, может быть, сможете придумать какой-нибудь способ заставить нового лорда Рала потерять интерес к Дженнсен?
      Мать покачала головой:
      -- В этой истории слишком много всего намешано. Мы просто не успеем рассказать ее сегодня. Ясно одно -- он никогда не успокоится и не остановится. Вы даже не представляете, на что способен пойти лорд Рал... любой лорд Рал, чтобы убить Дженнсен.
      -- Если дело обстоит так, то вы, вероятно, правы. Может быть, вам и вправду стоит бежать.
      -- А вы помогли бы нам... вернее, ей... убежать из Д'Хары?
      Себастьян перевел взгляд с матери на дочь:
      -- Если смогу, попробую. Но я ведь сказал уже: спрятаться негде. Если хотите когда-либо стать свободными, вы должны убить его.
      -- Я не наемный убийца, -- сказала Дженнсен, не столько из чувства протеста, сколько ощущая слабость перед лицом грубой силы. -- Я хочу жить. По своей природе я не могу убивать. Я буду защищаться, но не думаю, что получится какой-либо толк, если я вознамерюсь убить кого-нибудь. Просто у меня не получится ничего путного. Вот он -- убийца по натуре. Я же не такая.
      Себастьян холодно взглянул на нее. На его седых волосах играли красные блики от костра, создавая голубым глазам причудливое обрамление.
      -- Вы бы удивились, узнав, на что способен человек, если у него есть соответствующий мотив.
      Мать протестующе подняла руку, чтобы прекратить этот разговор. Она была человеком дела и не привыкла терять драгоценное время на построение несбыточных планов.
      -- Для нас самое важное -- уйти отсюда. Приспешники лорда Рала слишком близко. В этом все дело. Судя по этому ножу и вашим рассказам, мертвый, которого вы нашли сегодня, был частью квада.
      Себастьян нахмурился:
      -- Как вы сказали?
      -- Квад -- это команда из четырех убийц. Во время карательных акций, если цель труднодостижима или представляет собой сверхценность, работают четыре квада. Дженнсен и труднодостижима, и представляет собой сверхценность.
      Себастьян опер руку о колено:
      -- Для человека, спасающегося бегством и годами прячущегося в укрытии, вы кажетесь слишком осведомленной. Вы уверены, что с этими квадами все обстоит именно так?
      В глазах матери плясали огоньки от костра. Голос ее зазвучал, как будто издалека:
      -- В молодости я жила в Народном Дворце. И в свое время видела этих людей. Даркен Рал использовал их для охоты на людей. Безжалостность квад превосходит все мыслимые пределы.
      Себастьян выглядел встревоженным.
      -- Ну, вижу, вы все это знаете лучше меня. Тогда утром мы уходим. -- Он потянулся и зевнул. -- Ваши травы уже начали действовать, а чертова лихорадка совсем меня изнурила. Надо хорошенько выспаться сегодня ночью. А утром я помогу вам уйти из Д'Хары и выведу вас к дороге в Древний мир. Если вы хотите, конечно...
      -- Хотим. -- Мать встала. -- Вы тут доедайте рыбу. -- Она прошла мимо, с любовью погладив нежными пальцами макушку Дженнсен. -- А я пойду соберу вещи. Уложу то, что мы способны унести.
      -- Я помогу тебе, -- сказала Дженнсен. -- Только сделаю земляной валик вокруг костра.
      Глава 6
      Дождь усилился. Он рваным занавесом свесился со скалы над входом в пещеру. Дженнсен почесала Бетти за ухом, пытаясь утихомирить ее. Но коза не переставала блеять. Она и всегда-то была неспокойной. А сейчас и вовсе пребывала в смятении. Видимо, чувствовала, что предстоит поход. А может быть, просто переживала, что мать Дженнсен ушла в дом. Бетти любила ее и, бывало, бегала за нею повсюду, как собачонка. Бетти была бы безмерно счастлива, кабы ей позволили спать в доме.
      Себастьян, насытившись, завернулся в плащ. Веки гостя уже слипались, хотя он старался не спать и следил за тем, как Дженнсен делала валик вокруг костра. Он поднял голову и нахмурился, глядя на топчущуюся рядом козу.
      -- Бетти угомонится, как только я уйду в дом, -- сказала Дженнсен.
      Уже в полусне Себастьян что-то ей ответил, но из-за дождя Дженнсен не расслышала. Однако решила, что это не столь важно, и переспрашивать не стала.
      Страннику необходимо выспаться. Она зевнула. Несмотря на все тревоги этого дня и беспокойство по поводу дня завтрашнего, монотонный шум дождя усыплял и ее.
      Ей не терпелось расспросить гостя о том, что находится за пределами Д'Хары, но она пожелала ему спокойной ночи, хотя и сомневалась, что он услышал ее. У нее еще будет достаточно времени на расспросы. Мать, наверное, уже ждет ее, чтобы вместе разобраться с вещами. Вещей у них было немного, но что-то все равно придется оставить.
      Слава богу, этот неуклюжий д'харианский солдат обеспечил их деньгами как раз в тот момент, когда они нуждаются. Денег хватит на покупку лошадей и запасов, и это поможет им выбраться из Д'Хары. Незаконнорожденный сын другого незаконнорожденного сына в непрерывной цепи бастардов, сам того не желая, он помог им в тот самый момент, когда собирался схватить их.
      Жизнь -- ценный дар. И Дженнсен просто хотела, чтобы они с матерью жили. Где-то за далеким темнеющим горизонтом их ждала новая жизнь.
      Девушка накинула плащ на плечи. Натянула капюшон, но, похоже, дождь был настолько силен, что она промокнет прежде, чем добежит до дома. Вот бы на рассвете, в честь начала путешествия, небо прояснилось! Тогда они смогут увеличить дистанцию между собой и преследователями. Дженнсен убедилась, что Себастьян спит непробудным сном, и порадовалась за него. Ему надо хорошенько выспаться. Она испытывала благодарность к жизни за то, что среди мучений и несправедливости он, хотя бы, появился здесь.
      Она подняла миску с оставшейся рыбой, прикрыла ее полой плаща и, набравшись духу, нырнула в шумные потоки дождя. У нее тут же перехватило дыхание от обрушившегося холода, и она, шлепая по лужам, помчалась к дому.
      Она бежала целую вечность. Сквозь мокрые ресницы тусклый свет от лампы и очага, видный из окна, казался одним сливающимся пятном. Не глядя перед собой, Дженнсен настежь распахнула дверь и вбежала внутрь дома.
      -- Холодно, как в сердце у Владетеля! -- крикнула она матери.
      И, наткнувшись на какую-то плотную стену, которой здесь никогда не было, задохнулась.
      Через миг, придя в себя, она подняла глаза и увидела, как поворачивается чья-то широкая спина, как тянется к ней, Дженнсен, огромная ручища. Ручища сумела ухватить ее за плащ. Но тяжелый шерстяной плащ тут же слетел с ее плеч, а выскользнувшая из него Дженнсен стала падать навзничь. Миска с грохотом стукнулась об пол, завертелась, словно взбесившийся волчок. Дверь с шумом захлопнулась за секунду до того, как девушка спиной врезалась в нее. Переведя дыхание, Дженнсен попыталась понять, что происходит.
      "Дженнсен".
      Ужас!..
      "Сдавайся".
      Безумие!..
      Квадратное лицо мужчины было четко высвечено пламенем очага. Мужчина рванулся в ее сторону. Монстр с мокрыми волосами, свисающими, как плети... Натянутые сухожилия и напряженные от ярости мускулы...
      Нож, зажатый в кулаке Дженнсен, взметнулся как хлыст, отчаянный ужас придал ей решимости.
      Она закричала от неимоверного усилия и панического страха. Нож вонзился мужчине в голову, сбоку. Наткнувшись на скулу, лезвие с треском сломалось посередине. Голова мужчины от удара дернулась. Хлынувшая кровь мгновенно залила его физиономию.
      И он тут же с размаха обрушил свою мясистую руку на лицо Дженнсен. Та отлетела и ударилась о стену. Руку пронзила боль. Но девушка вскочила и обо что-то споткнулась. Снова упала. И обнаружила рядом с собой другого огромного человека, очень похожего на мертвого солдата, похороненного сегодня.
      Сознание Дженнсен выхватывало обрывки увиденного, она по-прежнему пыталась разобраться, что происходит. Откуда явились эти люди? Как оказались в доме?
      Девушка с усилием поднялась. Огромный человек, за ногу которого она запнулась, лежал неподвижно, привалившись к стене. Его мертвые глаза смотрели прямо на Дженнсен. Рукоять с буквой "Р" торчала из-под его уха, искрясь, отражала пламя очага. Острие ножа вышло с другой стороны бычьей шеи. На убитом была мокрая красная рубаха.
      "Сдавайся".
      Похолодев от ужаса, она увидела еще одного мужчину. Тот явно направлялся к ней.
      Сжимая сломанный нож, Дженнсен с трудом поднялась на ноги, повернулась в сторону новой угрозы. Чуть в стороне она увидела мать. Какой-то человек держал ее за волосы. Повсюду была кровь.
      Казалось, происходящее -- сон.
      И в этом кошмарном сне она увидела на полу отрубленную руку матери -раскрытая ладонь, обмякшие пальцы, алые колотые раны...
      "Дженнсен".
      Все ее существо охватила паника. Она слышала собственные пронзительные крики. Разбрызганная по полу кровь блестела в пламени очага.
      Какое-то вращательное движение поблизости отвлекло Дженнсен от крови, но было уже поздно. Один из мужчин набросился на нее, отшвырнул к стене. Она не могла вздохнуть от боли, пронзившей грудь.
      "Сдавайся".
      -- Нет!!! -- Ее голос ей самой показался нереальным.
      Она ударила наотмашь сломанным ножом, распоров нападающему руку. Тот взвыл диким голосом, разразился грязными проклятьями.
      Человек, державший мать, оттолкнул ее и устремился к дочери. Дженнсен с бешенством размахивала ножом, направляя колющие удары в сторону окружавших ее людей. Со всех сторон к ней тянулись руки, делали стремительные выпады. Огромная лапища ухватила ее руку с ножом, но Дженнсен не выпустила оружия.
      "Сдавайся".
      Дженнсен, задыхаясь, всхлипнула. Она продолжала сражаться с дикой яростью. Она пинала врагов ногами и кусалась. Нападавшие проклинали ее. Наконец один из них сдавил стальными пальцами ее горло.
      Дыхания не стало... Не стало дыхания...
      Дженнсен изо всех сил пыталась -- и не могла вздохнуть. Боль пронзила ее виски.
      Человек презрительно улыбался, по-прежнему сжимая девичье горло. Его щека, располосованная ее ножом, зияла открытой раной ото рта до уха, из нее струилась кровь. Сквозь зияющую рану были видны блестящие, залитые красным зубы.
      Дженнсен по-прежнему не могла сделать ни вдоха, ни выдоха.
      Другой противник с размаху ударил ее в живот. Дженнсен лягнула его ногой. Он схватил ее за щиколотку прежде, чем она успела нанести еще один удар.
      Перед глазами начало крутиться, но она еще различала происходящее.
      Один человек мертв... Двое держат ее... Мама лежит на полу...
      Потом поле обзора сузилось до размеров черного тоннеля. В груди пекло огнем. Было так больно. Так больно...
      Все звуки вдруг стали приглушенными...
      Но она услышала глухой удар и треск ломающихся костей.
      Человек, душивший ее, пошатнулся, его голова резко дернулась.
      Дженнсен не могла понять, что происходит. Сжимающая ее горло рука обмякла, и Дженнсен смогла судорожно вздохнуть. Голова душителя свесилась вперед. Из шеи его торчал топор с лезвием в форме полумесяца, разворотившим позвоночник. Душитель падал ничком, и ручка топора раскачивалась из стороны в сторону. А на месте душителя стоял теперь Себастьян -- седоволосое воплощение ярости.
      Последний противник выпустил руку девушки и выхватил измазанный в крови меч. Себастьян опередил его.
      А Дженнсен опередила Себастьяна.
      "Сдавайся".
      Она закричала. Это был звериный, дикий, несдерживаемый крик ужаса и ярости. Искореженным ножом, который по-прежнему оставался в ее руке, Дженнсен рубанула шею мужчины.
      Поломанное лезвие вспороло шею противника до кости, прорвало артерию, перерезало мышцы. Мужчина дико закричал, рванулся назад и стал падать спиной на дальнюю стену. Казалось, поток хлынувшей из шеи крови приостановился, на миг зависнув в воздухе. Замах Дженнсен был так силен, что она едва не упала следом за противником. Но раскинула руки, удержалась.
      Короткий меч Себастьяна, мелькнул, словно молния, и с сокрушительной силой вонзился в бочкообразную грудь противника, довершая дело.
      Через мгновение Дженнсен, оскальзываясь на крови, карабкалась по телам убитых врагов. Перед собой она видела только мать, полусидящую на полу, прислонившись к дальней стенке. Мать смотрела на дочь, а та заходилась в крике и не могла остановиться.
      Окровавленная мать прикрыла веки; словно собралась заснуть. Потом глаза ее снова открылись, в них вспыхнула радость. На ее лице, на щеках и шее виднелись запекшиеся кровавые полосы. Но она улыбалась своей прекрасной улыбкой, глядя на приближающуюся Дженнсен.
      -- Дитя мое... -- прошептала она.
      Дженнсен не могла заставить себя замолкнуть и перестать дрожать. Она не смотрела на жуткие кровавые раны. Она видела только материнское лицо.
      -- Мама... Мама... Мама...
      Левой рукой мать обняла дочь. Правой руки -- не было. Именно в ней она держала нож в начале схватки.
      Рука, обнимавшая Дженнсен, была, как всегда, любовью, спокойствием, укрытием...
      Мать слабо улыбнулась:
      -- Дитя мое... ты все сделала правильно. Теперь, послушай меня...
      Себастьян старался обмотать жгутом то, что осталось от правой руки матери, пытаясь приостановить хлещущую кровь. Мать видела только Дженнсен.
      -- Я здесь, мама. Все будет хорошо. Я здесь. Мама, не умирай! Не умирай! Держись, мама! Держись!!!.
      -- Слушай... -- голос был тих, как дыхание.
      -- Я слушаю, мама, -- сказала Дженнсен плача. -- Я слушаю.
      -- Я ухожу... Я пересекаю завесу... и ухожу к милостивым духам.
      -- Нет, мама, не надо! Ну, пожалуйста, не надо!!!
      -- Ничего не поделаешь, дитя мое... Все хорошо... Милостивые духи позаботятся обо мне.
      Дженнсен обеими руками обхватила лицо матери, пытаясь разглядеть ее сквозь льющиеся от бессилия слезы, и захлебнулась рыданиями:
      -- Мама... не оставляй меня одну... Не оставляй меня... Пожалуйста... пожалуйста, не надо... О, мама, я люблю тебя.
      -- Я тоже люблю тебя дитя... -- Голос матери чуть окреп. -- Больше всего. Я научила тебя всему, что умела. Слушай.
      Дженнсен кивнула, боясь пропустить хоть одно драгоценное слово.
      -- Милостивые духи забирают меня. Ты должна это понять. Когда я уйду, это тело больше не будет мною. Мне оно больше не понадобится. Это совсем не больно. Совсем. Разве это не чудо? Я -- с милостивыми духами. Ты должна сейчас быть сильной и оставить то, что больше не будет мною.
      -- Мама... -- Дженнсен могла только рыдать от муки да держать в руках лицо, которое любила больше, чем саму жизнь.
      -- Он придет за тобой, Джен. Беги. Не оставайся с этим телом, которое уже не будет мною, когда я уйду с милостивыми духами. Поняла?
      -- Нет, мама. Я не могу оставить тебя. Я не могу.
      -- Ты должна. Не рискуй своей жизнью для того, чтобы похоронить это бесполезное тело. Это будет глупо. Тело -- не я. Я -- в твоем сердце и с милостивыми духами. Это тело -- не я. Поняла, дитя мое?
      -- Да, мама. Не ты. Ты будешь с милостивыми духами. Не здесь.
      Мать кивнула головой, которую Дженнсен держала в руках.
      -- Умница... Возьми тот нож. Я отправила им одного в другой мир. Это стоящее оружие.
      -- Мама, я люблю тебя... -- Дженнсен и хотела бы найти другие слова, но их не было. -- Я люблю тебя.
      -- И я люблю тебя... Вот почему ты должна бежать, дитя мое. Я не хочу, чтобы ты бесполезно потратила жизнь на то, что больше не я. Твоя жизнь слишком ценна. Беги, Джен. Или он настигнет тебя. Беги... -- Ее глаза устремились в сторону Себастьяна. -- Ты поможешь ей?
      Себастьян, стоявший рядом, кивнул:
      -- Клянусь, помогу.
      Мать снова перевела взгляд на Дженнсен и улыбнулась:
      -- Я всегда буду в твоем сердце, дитя... Всегда... Я буду любить тебя... Всегда...
      -- О мама, ты знаешь, я тоже буду любить тебя. Всегда!
      Мать улыбалась, глядя на свою дочь. Дженнсен пальцами ласкала прекрасное лицо. Пролетел всего один миг и минула целая вечность, пока мать смотрела на дочь. Пока дочь не осознала, что мать уже ничего не видит в этом мире. Захлебываясь в рыданиях, обуреваемая ужасом, Дженнсен упала на тело матери. Все кончилось. Сумасшедший бесчувственный мир перестал для нее существовать.
      Дочь протягивала руки к матери, а ее тянули назад.
      -- Дженнсен! -- говорили ей прямо в ухо. -- Мы должны сделать то, что она хотела.
      -- Нет! -- простонала она. -- Пожалуйста, нет... Ее нежно тянули назад.
      -- Дженнсен, делайте, как она просила. Мы должны. Дженнсен кулаками замолотила по залитому кровью полу:
      -- Нет!
      Мир кончился.
      -- Нет. Пожалуйста, нет. Этого не может быть.
      -- Джен, мы обязаны уйти.
      -- Вы уходите, -- рыдала Дженнсен. -- А мне все равно. Я сдаюсь.
      -- Нет, Джен, вы не сдадитесь. Вы не можете сдаться.
      Себастьян обхватил ее и поднял, поставил на подкашивающиеся ноги. Полубесчувственная Дженнсен не могла даже пошевелиться. Все вокруг было нереальным. Все было как сон. Мир рассыпался в прах.
      Поддерживая под руки, Себастьян встряхнул ее:
      -- Дженнсен, мы обязаны уйти отсюда. Она повернула голову и посмотрела на мать:
      -- Мы что-то должны сделать... Пожалуйста... Что-то надо сделать...
      -- Да, мы должны. Мы должны уйти прежде, чем здесь появятся остальные...
      Его лицо было мокрым. Она подумала, что дождь не перестал. Как будто наблюдала за собой с огромного расстояния, и все ее мысли казались бредовыми.
      -- Дженнсен, послушайте меня...
      Мать недавно говорила... Это было так важно...
      -- Слушайте меня. Мы должны отсюда выбраться. Ваша мать была права. Мы должны идти.
      Себастьян подошел к заплечному мешку, стоявшему на столе в другом конце комнаты. Дженнсен осела. Ее колени глухо ударились об пол. В сердце была пустота, только тлели уголья страшной муки, от которой она не могла избавиться. Почему все должно быть так несправедливо?
      Она поползла в сторону спящей матери. Мама не могла умереть. Она не могла! Дженнсен слишком любила ее, чтобы она посмела умереть.
      -- Дженнсен! Горевать будем позже! Мы обязаны отсюда убраться!
      За открытой дверью хлестал дождь.
      -- Я ее не оставлю!
      -- Она принесла себя в жертву ради вас. Не делайте так, чтобы ее героический поступок пропал зря. -- Себастьян заталкивал в мешок все, что попадало под руку. -- Вы должны сделать, как она сказала. Она любит вас и хочет, чтобы вы жили. Она велела вам бежать. А я поклялся помочь. Мы должны уйти прежде, чем нас схватят.
      Дженнсен уставилась на дверь. Раньше она была закрыта. Дженнсен помнила, как ворвалась в дом и захлопнула ее. А теперь дверь распахнута. Может быть, щеколда сломалась?..
      Огромная тень выступила из дождя, двинулась к двери и ввалилась в дом. Могучий человек смотрел прямо на Дженнсен.
      Смертельный ужас сковал все ее тело.
      Человек двинулся в ее сторону. Сначала медленно, потом все быстрее и быстрее.
      Дженнсен увидела нож с буквой "Р", торчащий из шеи мертвого солдата. Нож, который мать велела забрать с собой. Нож был близко. Мать потеряла руку -- и свою жизнь, -- чтобы убить врага...
      Мужчина, похоже, не заметивший Себастьяна, бросился на Дженнсен. А она рванулась за ножом. Липкие от крови пальцы охватили рукоять. Обработанный металл было удобно удерживать в руке. В нем было искусство и функциональность полезной вещи. Смертоносное искусство...
      Скрежеща зубами, Дженнсен вырвала лезвие из мертвой плоти и перекатилась по полу.
      Прежде чем новый враг настиг ее, Себастьян с рыком вонзил ему в затылок топор. Солдат рухнул на пол рядом с Дженнсен, мускулистая рука навалилась на ее тело.
      Дженнсен закричала и, извиваясь, выползла из-под руки, а темная лужа крови уже разливалась под головой убитого. Себастьян потянул девушку за руки, поднял.
      -- Соберите все, что хотите взять с собой, -- приказал он.
      Дженнсен двинулась через комнату, медленно, словно во сне. Мир сошел с ума. Возможно, и она, наконец, сошла с ума.
      Голос в ее мозгу зашептал на странном языке. Она заметила, что прислушивается к нему, даже почувствовала успокоение от его слов.
      "Tu vash misht. Tu vask misht. Grushdeva du kalt misht".
      -- Мы должны идти, -- сказал Себастьян. -- Соберите то, что желаете взять с собой.
      Дженнсен не могла думать. И не знала, что делать. Она заблокировала голосу доступ в свои мысли и приказала себе делать то, что велела мать.
      Она подошла к комоду и начала собирать вещи, которые они всегда брали в походы. Сложила их в заплечный мешок, побросала сверху травы, пряности и сушеную еду. Положила щетку для волос и маленькое зеркальце.
      Потом начала собирать одежду матери. Тут рука ее застыла, пальцы задрожали. В голове по-прежнему царила пустота, и Дженнсен двигалась, как выдрессированное животное, делая то, чему ее когда-то научили.
      Она быстро оглядела комнату, и мысли ее проснулись.
      Итак, здесь четыре мертвых д'харианца. Плюс еще один -- утром. То есть всего пять. Это квад плюс один. Где же трое остальных? В темноте снаружи дома? На деревьях? Поджидают в темном лесу? Ждут, чтобы привести ее к лорду Ралу, который пытками доведет ее до смерти?
      Себастьян обеими руками взял ее за запястье:
      -- Дженнсен, что вы делаете?
      Она поняла, что втыкает нож в воздух перед собой.
      Она равнодушно пронаблюдала, как Себастьян вынимает нож из ее кулака и вкладывает в ножны, как вешает ножны на ее пояс. Потом он подхватил плащ, который сорвал с нее громадный д'харианский солдат, когда она провалилась в этот кошмар.
      -- Поторопитесь, Дженнсен! Быстро берите все, что хотите.
      Себастьян обшарил мертвых, вынимая деньги и засовывая в свои карманы. Потом отстегнул все четыре ножа. Ни один из них не был так хорош, как тот, что висел теперь на поясе Дженнсен, тот, с причудливой буквой "Р" на рукояти, тот, которым воспользовалась мать.
      Тем не менее Себастьян запихал все четыре ножа в боковой кармашек заплечника и опять попросил Дженнсен поторопиться. Пока он отстегивал понравившийся ему меч у одного из солдат, Дженнсен подошла к столу. Набрала пригоршню свечей, затолкала их в свой мешок. Себастьян повесил меч на пояс, в компанию к остальному своему оружию. Дженнсен собрала посуду для готовки пищи и пару мисок, засунула все в заплечник. Она не вполне сознавала, что именно берет с собой -- подбирала то, что попадалось на глаза.
      Себастьян поднял мешок Дженнсен, продел ее правую руку в лямку, как будто перед ним была тряпочная кукла. Затем просунул левую руку в другую лямку и накинул Дженнсен на плечи плащ. Надвинул ей на голову капюшон и подоткнул под него выбившиеся рыжие волосы. Затем взял в руку заплечный мешок матери и, резко дернув, высвободил из черепа солдата свой топор. Прикрепив ручку топора к поясу, он подтолкнул Дженнсен к двери.
      -- Хотите взять что-нибудь еще из дома, пока мы не ушли?
      Дженнсен оглядывалась через плечо, назад, на мать, лежащую на полу.
      -- Она ушла, Дженнсен, Милостивые духи сейчас заботятся о ней. Теперь она смотрит сверху на вас и улыбается.
      Дженнсен подняла на него глаза:
      -- Правда? Вы думаете -- это так?
      -- Да. Она сейчас в лучшем из миров. Она велела нам уходить отсюда. Нам надо делать так, как она велела.
      В лучшем из миров... Дженнсен ухватилась за эту мысль. Ее мир держался только на страданиях.
      Она двинулась в сторону двери, следом за Себастьяном, переступая через окровавленные тела, через раскинутые руки и ноги. Она была слишком напугана, чтобы обращать внимание на что-либо, сердце ее слишком болело, чтобы полниться какими-нибудь чувствами. Казалось, в голове у нее все перемешалось. Она всегда гордилась тем, что отличается способностью четко мыслить. Куда же девалось ее здравомыслие?
      Уже под дождем Себастьян потянул ее за руку к спускающейся вниз тропинке.
      -- Бетти, -- сказала она, упираясь. -- Мы должны взять Бетти.
      Себастьян напряженно посмотрел на тропу, затем на пещеру.
      -- Не думаю, что нам стоит сейчас заботиться о козе. Но вот свои вещи мне взять надо.
      Дженнсен увидела, что он стоит под проливным дождем без плаща, уже промокнув до костей. Ей пришло в голову, что не одна она потеряла способность трезво мыслить. Себастьян настолько настроился на спасение бегством, что едва не забыл собственные вещи. Это означало бы для него смерть. А она не может позволить ему умереть!..
      И Дженнсен кинулась назад, в дом, не откликаясь на отчаянные призывы Себастьяна. Оказавшись внутри, она подбежала к деревянному ящику возле двери, в котором хранились две накидки из овечьей шкуры, свернутые и связанные, приготовленные на случай, если им с матерью придется спешно бежать.
      Себастьян, стоя в дверном проеме, смотрел на нее с нетерпением, но не сказал ни слова, когда увидел, что она делает.
      Потом они ринулись к пещере.
      Огонь все еще потрескивал. Бетти ходила по хлеву и дрожала, но не блеяла -- как будто знала, что произошло ужасное.
      -- Обсушитесь немного, -- сказала Дженнсен.
      -- У нас нет времени! Мы должны уходить. Остальные могут явиться в любой момент.
      -- Вы замерзнете и умрете, если не обсушитесь. И в побеге не будет смысла. Мертвый -- он везде мертвый.
      Проявленная способность здраво рассуждать удивила ее саму.
      Дженнсен положила на солому свернутые в рулон накидки из овечьей шкуры и занялась развязыванием узлов.
      -- Это нас убережет от дождя, но сначала надо обсохнуть, иначе вы не сможете согреться.
      Себастьян кивал, соглашаясь, дрожал не переставая и потирал руки над костром. Разумность слов Дженнсен, наконец, дошла до его сознания. А та удивлялась, как ему удалось сделать то, что он сделал, при таком приступе лихорадки и принятых снотворных травах.
      Страх всему причиной, догадалась она. Страх, доводящий до исступления...
      Это было ей понятно.
      У нее болело все тело. Было много ушибов, да еще кровоточило плечо. Рана не была опасной, но неприятно пульсировала. Состояние ужаса, в котором находилась Дженнсен во время схватки, утомило и опустошило ее. Хотелось просто лечь и заплакать, но ведь мать велела уходить отсюда. Сейчас только слова, сказанные матерью, подвигали Дженнсен на какие-то действия. Без этих команд она бы просто не смогла двигаться. И теперь просто делала то, что велела мать.
      Бетти продолжала тревожиться. Чтобы быть поближе к Дженнсен, коза пыталась перебраться через загородку. Пока Себастьян склонился у костра, Дженнсен пыталась завязать веревку вокруг шеи Бетти.
      Они дадут возможность Бетти отблагодарить их. Ведь костер в такую сырую погоду вряд ли разожжешь. А с козой они могут приютиться в любой сухой яме, под уступом скалы или под упавшими деревьями. Бетти даст им обоим тепло, и они не погибнут от холода. Бетти то и дело посматривала в сторону дома. Уши козы стояли торчком -- она внимательно прислушивалась. Дженнсен понимала причину такого поведения: Бетти беспокоилась о женщине, которой почему-то не было с ними. Дженнсен собрала с полки всю морковь и желуди, распихав их в карманы и заплечные мешки.
      Когда Себастьян обсох, они надели свои шерстяные плащи. А сверху добавили накидки из овечьей шкуры. Дженнсен взяла в руку веревку, которую привязала к Бетти, и они начали свое путешествие. Себастьян направился к тропе, по которой пришел сюда.
      Дженнсен схватила его за руку:
      -- Они могут поджидать нас внизу.
      -- Но нам ведь надо выбраться отсюда...
      -- У меня есть путь получше.
      Некоторое время он внимательно смотрел на нее через разделявшую их пелену ледяного дождя, а затем безо всяких возражений последовал за нею в неведомое.
      Глава 7
      Оба Шолк схватил курицу за шею и вытащил из гнезда. В его огромном кулаке голова курицы выглядела крошечной. Другой рукой он выудил из углубления в соломе теплое коричневое яйцо, осторожно положил в корзину к другим яйцам.
      Назад класть курицу он не стал. Ухмыльнулся, поднял ее на уровень своих глаз, глядя, как она крутит головой в разные стороны, а клюв ее то открывается, то закрывается. Потом приблизил губы и дунул изо всех сил прямо в открытый клюв.
      Курица издала квохчущий звук, забила крыльями, обезумев и пытаясь вырваться из похожего на тиски кулака. Из горла Обы вырвался утробный рокочущий смех.
      -- Оба! Оба, где ты?
      Голос матери раздался совсем близко от сарая. Оба тут же сунул птицу назад, в гнездо. Испуганно кудахча, курица вспорхнула на шесток. А Оба поспешил к двери.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.