Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Адвокат

ModernLib.Net / Триллеры / Гришем Джон / Адвокат - Чтение (стр. 5)
Автор: Гришем Джон
Жанр: Триллеры

 

 


Пора признаться: я никогда не любил свою работу. Она являлась для меня лишь средством, а вовсе не целью. Крутясь в нашей сфере на износ, всякий поневоле станет докой, достигнет совершенства и рано или поздно добьется успеха — не важно, на поприще хитроумных уверток от налогов, в разрешении трудовых конфликтов или адвокатуре. Но кто, спрашивается, способен полюбить антитрестовское законодательство?

Совершив над собой насилие, я поднялся с постели и встал под душ.

Позавтракал за рулем горячей булочкой и стаканчиком крепкого кофе, купленными на улице. Интересно, что ел сегодня Онтарио, подумал я и сразу приказал совести прекратить напрасную пытку. Я имел бесспорное право поглощать пищу, не испытывая чувства вины. И все же вопрос полноценного питания потерял для меня актуальность.

Если верить прогнозу, температура в течение нынешних суток могла колебаться между семью и пятнадцатью градусами ниже нуля, а нового снегопада на неделе и вовсе не ожидалось.

В вестибюле я услышал знакомый голос. Вслед за мной в лифт вошел Брюс из службы коммуникаций.

— Как поживаешь, приятель?

— Отлично. А ты? — Поддерживать разговор не хотелось.

— Аналогично. Ребята очень переживают за тебя. Держись!

Я кивнул так, будто их поддержки мне только и не хватает. К счастью, на втором этаже он удалился, не забыв дружески потрепать меня по плечу. Пошел ты к черту, а, Брюс?

Ощущая себя развалиной, я проковылял по отделанному мрамором холлу мимо стола мадам Девье и дверей конференц-зала, ввалился в свой кабинет и без сил рухнул в кожаное кресло.

Для того чтобы известить меня о имевших место телефонных звонках, Полли отработала два приема. Если я был достаточно прилежен, чтобы ответить большинству звонивших, и если она была удовлетворена моим усердием, то на телефон клеились аккуратные квадратики с новыми номерами. Если же приложенные мной усилия разочаровывали ее, то через центр стола к полу устремлялся настоящий поток наклеенных друг на друга в безукоризненно точном хронологическом порядке розовых листков.

Сегодня меня ждали тридцать девять сообщений, причем одни требовали срочного ответа, а другие исходили от начальства. Судя по количеству записок, самое яростное негодование по поводу моего отсутствия на рабочем месте выказал Рудольф.

Я пробежал глазами листки, отложил в сторону и исполнился твердой решимости допить в спокойной обстановке кофе. Согревая ладони о не успевший остыть стаканчик, я взирал в грядущую неизвестность и, наверное, напоминал человека, размышляющего на краю пропасти. Внезапно дверь распахнулась.

Рудольф.

О моем прибытии ему, похоже, сообщили соглядатаи: охранник в вестибюле или Брюс — если только за входом в здание не следила из окон вся фирма. Хотя вряд ли, для этого коллеги были слишком заняты.

— Привет, Майк, — проскрипел Рудольф, уселся в кресло напротив и скрестил ноги. Разговор предстоял серьезный.

— Привет, Руди.

Столь фамильярно я не называл босса еще ни разу, только официально: Рудольф. Интимное «Руди» могли позволить себе его последняя жена да компаньоны, больше никто.

— Где ты пропадал? — В интонации не слышалось и намека на сочувствие.

— В Мемфисе.

— Мемфисе? — эхом отозвался Рудольф.

— Да, мне нужно было повидать родителей. А заодно и психоаналитика — друга семьи.

— Психоаналитика? — продолжал вторить босс.

— Угу. Он наблюдал меня пару дней.

— Наблюдал?

— Совершенно верно. В уютной палате с персидскими коврами, где к ужину подают лососину на пару. Все удовольствие стоит тысячу в день.

— И ты пробыл там двое суток? Двое?!

— Ага.

Ни стыда за ложь, ни уколов совести за отсутствие этого стыда я не чувствовал. При желании или необходимости Фирма могла быть очень жесткой, даже жестокой, и, помня об этом, я не жаждал подставлять задницу на растерзание голодным псам. Рудольф заявился ко мне по распоряжению исполнительного комитета, значит, рапорт ляжет на стол начальства через несколько минут после того, как он оставит меня в покое. Сумей я разжалобить его, рапорт прозвучит мягче, компаньоны снисходительно умилятся. Какое-то время мне позволят дышать свободнее.

— Тебе следовало позвонить кому-нибудь, — по-прежнему холодно заметил Рудольф, однако лед в голосе начал таять.

— Оставь, пожалуйста. Меня держали взаперти, никаких телефонов. — Печальной фразой я сокрушил его строгость.

— Как ты сейчас себя чувствуешь? — после долгой паузы осведомился он.

— Прекрасно.

— Прекрасно?

— Психоаналитик заверил, что я в отличной форме.

— На сто процентов?

— На сто десять. Проблема исчерпана, Рудольф. Мне требовался маленький перерыв. Теперь я чувствую себя великолепно. Готов впрячься в работу.

Это было все, что босс хотел от меня услышать. По лицу его поползла улыбка.

— Работы накопилось выше крыши, — сказал он, расслабившись.

— Знаю. У меня чешутся руки.

К двери Рудольф бросился чуть ли не бегом — наверняка торопится к телефону, чтобы обрадовать компаньонов: один из самых стойких бойцов вернулся, слава тебе, Господи, в строй.

Заперев дверь на замок, я в течение мучительно долгого часа раскладывал на столе бумаги и записные книжки. Хотя ни одно дело пока не близилось к завершению, мне каким-то чудом удалось не вывалиться из графика.

Почувствовав, что силы на исходе, я распихал розовые квадратики Долли по карманам и покинул кабинет. Бегство мое осталось незамеченным.

В просторном помещении аптеки на Массачусетс-авеню я с наслаждением занялся покупками. Сладости и игрушки для детей, мыло и туалетные принадлежности для всех, комплекты носочков и трусиков, огромная картонка памперсов.

Никогда еще двести долларов не приносили мне столько радости.

Я бы с легкостью пошел на любые расходы, лишь бы устроить Онтарио и его родных в тепле. Пусть это будет хоть месяц в мотеле, не важно. Очень скоро им предстоит стать моими клиентами, а уж тогда я начну сыпать исками и судебными преследованиями до тех пор, пока не добьюсь признания за ними права иметь крышу над головой. Мне не терпелось вступить в хорошую тяжбу.

Оставляя «лексус» напротив церкви, я уже не боялся, как ночью, за машину, хотя кое-какие сомнения, правда, довольно слабые, бередили мою душу. Мне хватило сообразительности не вытаскивать покупки из багажника. Явление Сайта-Клауса способно вызвать в храме настоящую бурю. Я намеревался забрать семейство, отвезти в недорогой мотель, убедиться, что они вымылись и избавились от вшей, наелись до отвала, проверить, не нуждаются ли в медицинской помощи, доехать при необходимости до магазина, купить обувь и теплые вещи и опять накормить всех. Мне было безразлично, сколько на это уйдет времени и денег.

Точно так же меня не волновала опасность предстать в глазах окружающих состоятельным белым чудаком, решившим искупить некий грешок.

Мисс Долли обрадовалась мне. Поздоровавшись, она Указала на гору ожидавших чистки овощей. Но меня в первую очередь интересовали Онтарио, его мать и остальные Малыши. Рядом с кухней их не было. Перешагивая через Десятки тел, я обошел подвал. Семейства не оказалось ни в Зале наверху, ни на балконе.

За чисткой картофеля мы с Долли разговорились. Молодую мать с четырьмя детьми она помнила, однако, вернувшись сюда около девяти утра, ее не застала.

— Куда же она могла подеваться?

— Миленький, эти люди никогда не сидят на месте. Из одной кухни бредут в другую, из старого приюта в новый.

Может, женщина услышала, что в Брайтвуде дают сыр или где-то — одеяла. Может, ей повезло и она устроилась мыть посуду в «Макдоналдсе», а детишек оставила у сестры. Кто знает? Но на месте они сидеть не будут, это точно.

Мне с трудом верилось, что мать Онтарио нашла работу, однако обсуждать сей вопрос с мисс Долли я не хотел.

Мордехай прибыл к обеду, когда очередь к кастрюлям только начала выстраиваться. Я углядел его первым, и как только наши глаза встретились, лицо Грина осветилось приветливой улыбкой.

Сандвичи готовил доброволец-новичок; мы с Мордехаем опускали черпаки в кастрюлю с супом и наполняли тарелки. Требовался определенный навык: плеснешь чуть больше бульона — и получишь неприязненный взгляд, положишь лишнюю толику овощей — и в кастрюле останется одна вода.

Искусством раздатчика Мордехай овладел годы назад, а мне, дабы немного набить руку, неоднократно пришлось с виноватым видом опускать голову. Для каждого подходившего у Грина было припасено доброе слово: привет, как дела, рад тебя увидеть. Кто-то отвечал ему улыбкой, кто-то предпочитал смотреть в тарелку.

К середине дня дверь начала отворяться чаще и чаще, очередь становилась длиннее и длиннее. Подходили новые добровольцы. Кухню заполнил негромкий и приятный гул голосов. Так переговариваются люди, которым труд приносит искреннюю радость. Среди входящих я пытался высмотреть Онтарио. Но мальчишка и не подозревал, что Санта-Клаус ждет именно его.

Когда очередь рассосалась, мы налили себе по тарелке супа. Поскольку столы были заняты, решили поесть на кухне, прислонившись к раковине.

— Помните, мы вчера меняли подгузник? — спросил я, прежде чем отправить ложку в рот.

— Еще бы!

— Что-то их сегодня не видно.

Несколько мгновений Грин сосредоточенно жевал хлеб.

— Утром, когда я уходил, они были здесь, — промолвил наконец.

— Это примерно во сколько?

— Около шести. Спали вон в том углу.

— Куда они могли пойти?

— Понятия не имею.

— Мальчишка сказал, они живут в машине.

— Вы говорили с ним?

— Да.

— И теперь хотите разыскать его, не так ли?

— Хочу.

— Не рассчитывайте.

После обеда выглянуло солнце, и в подвале началось брожение. Народ подходил к раздаточному столу, получал апельсин или яблоко и тянулся к выходу.

— Человек, потеряв дом, навсегда лишается покоя, — пояснил Мордехай. — Ему необходимо движение. У него есть свои ритуалы и традиции, излюбленные места, друзья на тротуарах, срочные дела. Он едет в свой парк или переулок, копается в сугробах.

— Сейчас минус пять, а ночью обещали до пятнадцати, — заметил я.

— К ночи все вернутся. Дождитесь темноты — здесь яблоку будет негде упасть. Не хотите проехаться?

Мы получили от мисс Долли благословение на краткую отлучку. Видавший виды «форд-таурус» Мордехая стоял вплотную к моей машине.

— Однажды вы его здесь не найдете, — кивнул Грин в сторону «лексуса». — Если у вас сохранится желание бывать в этой части города, рекомендую завести что-нибудь попроще.

Не помышляя расставаться со своим сказочным красавцем, я услышал в совете Грина едва ли не оскорбление.

Мы забрались в «таурус» и выехали со стоянки. На первых же десяти метрах я понял, что водитель из Мордехая никакой, и попробовал застегнуть ремень безопасности. Замок оказался сломанным, однако владелец машины, похоже, и не подозревал об этом.

«Таурус» катил по довольно чистым улицам северо-западного Вашингтона, оставляя позади десятки заколоченных досками домов, проулки, узкие настолько, что в них отказывались въезжать даже водители «скорой», школьные дворы, обнесенные оградами с колючей проволокой. Глубже и глубже мы проникали в кварталы, постоянно сотрясаемые взрывами насилия и ненависти. Грин был превосходным гидом. Вокруг лежал его мир: каждый дом имел свою судьбу, каждый поворот таил свою историю. Мы проезжали мимо приютов и кухонь, где Мордехай знал по именам всех кухарок; мимо церквей, в которых службы отправляли знакомые ему священники. Церкви Грин авторитетно делил на плохие и хорошие. Первые держали двери на замке от бродяг, вторые распахивали настежь. В одном квартале Мордехай с гордостью показал здание своей юридической школы.

Чтобы получить образование, он потратил пять лет, сидя по ночам над учебниками, а днем работая в двух местах сразу.

В другом квартале притормозил у сгоревшего дома — бывшего пристанища торговцев крэком[7], здесь погиб его третий сын, Кассиус.

Неподалеку от офиса Мордехай спросил, не буду ли я возражать, если мы заглянем внутрь: ему нужно проверить почту. Я согласился, ведь прогулка от этого не ухудшится.

В знакомом помещении было сумрачно, холодно и пусто. Мордехай щелкнул выключателем.

— Мы сидим втроем: я, София Мендоса и Абрахам Лебов. София — социальный работник, но знает законы улицы лучше, чем мы, вместе взятые. — Вслед за Грином я обогнул обшарпанные колченогие столы. — Не поверите, но раньше здесь работали семеро профессиональных юристов.

Тогда мы еще получали от правительства какие-то деньги.

Теперь же, по милости республиканцев, нам не перепадает ни цента. Три кабинета расположены за той стеной, три по нашу сторону. — Он энергично взмахнул руками. — Сколько места пропадает зря!

Действительно пропадало (если исходить из отсутствия персонала), но уж никак не зря, поскольку шагу было нельзя ступить без того, чтобы не наткнуться на картонную коробку с запылившимися папками или стопку потрепанных юридических справочников.

— Кому принадлежит здание? — поинтересовался я.

— Фонду Коэна. Старый Леонард Коэн был учредителем солидной адвокатской конторы в Нью-Йорке. Умер в восемьдесят шестом, когда ему стукнуло лет сто. Деньги старик зарабатывал такие, что пачки банкнот впору было не считать, а взвешивать. И вот поди ж ты — под конец взял да и заявил: на том свете мне они ни к чему! Потом пустился во все тяжкие — одна богадельня, другая. Но главным его Детищем стал фонд поддержки юристов, оказывающих помощь бездомным. Так появилась на свет наша контора. В настоящее время фонд содержит еще две таких же: в Нью-Йорке и в Ньюарке. Меня приняли на работу в восемьдесят третьем, а через год я уже сидел в кресле директора.

— Значит, финансирование идет только из одного источника?

— Практически да. В прошлом году фонд выделил нам сто десять тысяч. Годом ранее — сто пятьдесят. Денег отпускают все меньше, вот и приходится расставаться с работниками. Управляется фонд безграмотно, основной капитал съедают чиновники. Сомневаюсь, протянем ли мы еще лет пять. Может, хватит годика на три.

— И нет никакой возможности собрать средства?

— Ну почему! Целых девять тысяч за прошлый год. Но на сборы требуется время. Либо мы занимаемся юридической практикой, либо собираем деньги. София не умеет быть любезной с людьми. Эб — заносчивая задница. Так что остаюсь один я. Плюс мое обаяние.

— А во что обходятся накладные расходы? — Похоже, я был слишком въедлив, поскольку особого беспокойства по поводу их финансового положения не испытывал. В конце концов, почти все некоммерческие организации раз в год представляют общественности отчеты с расписанными до цента приходом и расходом.

— Две тысячи в месяц. После всех затрат, вычтя небольшую резервную сумму, мы делим на троих восемьдесят девять тысяч долларов. Поровну. София считает себя полноправным компаньоном. Честно говоря, мы с ней не спорим. Я приношу домой около тридцати тысяч в год, столько, по слухам, получает юрист, чья клиентура состоит из бедных и неимущих. Добро пожаловать на нашу улицу, мистер.

Мы вошли в его каморку и уселись друг против друга.

— Похоже, вы не оплатили последний счет за отопление, — обронил я.

— Очень может быть. Нам нечасто приходится работать по выходным, какая ни есть — все же экономия. А потом офис просто невозможно ни обогреть зимой, ни утеплить летом.

В «Дрейк энд Суини» подобная идея никому бы не пришла в голову. Отдыхать по выходным, чтобы сэкономить деньги!

— Кроме того, если здесь будет хоть какой-то комфорт, клиенты и вовсе не захотят уходить. Поэтому зимой у нас холодно, а летом душно. Кофе хотите?

— Нет, спасибо.

— Конечно, все это шутки. Мы не пытаемся отпугнуть своих подопечных. А температура беспокоит нас мало. Когда знаешь, что твои клиенты привыкли терпеть голод и холод, сам перестаешь обращать на это внимание. Вас не мучило чувство вины во время завтрака?

— Мучило.

На лице Мордехая появилась мудрая улыбка человека, который немало пожил и многое успел повидать.

— Обычное дело. К нам приходят молодые юристы из крупных фирм, я зову их бессребрениками, и они как один признаются, что поначалу теряют всякий аппетит. — Грин похлопал по своему объемистому животу. — Но все проходит.

— А чем бессребреники занимаются? — Я понимал, что заглатываю наживку, и отдавал себе отчет, что Мордехай видит это.

— Находят клиентов в приютах. Работа в принципе нетрудная, как правило, требуется облаять по телефону бюрократа, не желающего оторвать задницу от стула. Талоны на питание, пенсии для ветеранов, жилищные субсидии, медицинское обслуживание, пособия на детей. Примерно Двадцать пять процентов нашей работы связано с выбиванием всякого рода социальных льгот.

Я внимательно слушал. Мордехай читал мои мысли.

— Видишь ли, Майкл, — он впервые обратился ко мне по имени и на ты, — бездомные как бы лишены голоса. Их никто не слышит, до них никому нет дела, и помощи они ни от кого не ждут. Попытка добиться положенных им льгот по телефону заканчивается ничем: трубку просто кладут на стол. У многих Нет даже почтового адреса. Чиновникам на все наплевать, они надувают тех людей, которым должны оказывать помощь. Поднаторевший в схватках социальный работник в состоянии заставить их по крайней мере выслушать себя, а то и полезть в папку. Но если трубку снимет юрист да еще рявкнет в нее что-нибудь грозное об ответственности должностного лица перед законом, тут они начинают суетиться, как тараканы, и дело сдвигается с мертвой точки. Из боязни потерять кресло чиновник готов разбиться в лепешку. «Как вы сказали, у него отсутствует адрес? Ничего страшного, перешлите чек ко мне, я сам его вручу вашему клиенту»...

Мордехай размахивал руками, повышая голос. Он оказался весьма красноречивым оратором. Я представил, как убедительно звучали бы его слова для жюри присяжных.

— А вот другая история, — продолжал он. — Около месяца назад один мой клиент пришел в бюро социальной помощи, чтобы заполнить форму на получение льгот — обычное дело. Ему за шестьдесят, страдает хроническими болями в позвоночнике. Если десять лет подряд ночевать на скамейках парка, заболит не только спина. Два часа старик простоял в очереди у входа, вошел, прождал еще час перед окошком, а когда наконец раскрыл рот, чтобы изложить свою просьбу, секретарша — бездушная тварь, у которой, видите ли, было в тот день дурное настроение, — вылила на него ушат грязи, не забыв упомянуть и про ужаснувший ее запах. Естественно, старик оскорбился и ушел. Явился ко мне, я тут же сел на телефон. В результате три дня назад в этом чертовом бюро состоялся маленький спектакль. Мы явились туда вместе, он и я, а там нас уже ждали: секретарша, ее начальник, его начальник, директор всей конторы и крупная шишка из управления социальной помощи. Стоя лицом к лицу с моим клиентом, секретарша зачитала целую страницу извинений. Ах, как трогательно она говорила! Мне вручили нужные бланки, причем присутствовавшие в один голос заявили, что просьба моего клиента будет рассмотрена незамедлительно и со всем вниманием. Вот это и есть торжество справедливости, Майкл, вот это и есть закон улицы. Главное — сохранить достоинство.

Последовала вторая история, третья... Конец у всех был один: с помощью бессребреников изгои общества одерживали победу за победой. О поражениях Мордехай не обмолвился ни словом — сейчас его задачей было заложить прочный фундамент нашего сотрудничества.

Я забыл о времени. Он так и не вспомнил о своей почте.

В обратный путь мы тронулись, наверное, за час до наступления темноты — самое подходящее время вернуться в маленький уютный подвал, пока его не заполонила уличная орда. Присутствие Мордехая вселяло в меня уверенность и спокойствие.

Пока нас не было, мисс Долли вновь умудрилась раздобыть цыплят. Исходившие паром, они дожидались меня.

В час пик к нам присоединилась Джоанна, жена Мордехая, такая же бодрая и обходительная, как и он, и почти такая же крупная. По ее словам, под стать родителям вымахали и сыновья — оба за метр девяносто. В семнадцатилетнем Кассиусе, восходящей звезде баскетбола, было больше двух, когда его жизнь оборвала пуля.

Домой я отправился за полночь.

Ни Онтарио, ни его семейства увидеть мне так и не удалось.

Глава 10

Воскресное утро началось с телефонного звонка Клер. Она потревожила меня, чтобы сообщить, когда рассчитывает быть дома. Я предложил поужинать в нашем любимом ресторане, однако, сославшись на отсутствие настроения, Клер отказалась. Спрашивать о том, что случилось, я не стал. Мы оба давно отвыкли от сантиментов.

Поскольку мы жили на третьем этаже, я пробовал убедить доставщика воскресной «Вашингтон пост» оставлять газету у двери квартиры. Однако ничего не получилось: в большинстве случаев за порогом было пусто.

Метеопрогноз обещал на сегодня три градуса мороза.

Одевшись после душа потеплее, я только собрался сбегать за газетой, как услышал выпуск теленовостей. До меня не сразу дошло, о чем говорит ведущий. Я зашел на кухню и прибавил звук. Ноги внезапно стали ватными.

В субботу около одиннадцати часов вечера полицейский патруль заметил в районе Форт-Тоттен-парка небольшой автомобиль, примерзший к асфальту. В машине были обнаружены тела четырех детей и молодой женщины. Смерть наступила от удушья. По мнению полиции, жившая в машине семья ради тепла не выключила двигатель, а проходивший мимо снегоуборщик намертво забил выхлопную трубу снегом.

Две-три незначительные детали и никаких имен.

Хлопнув дверью, я выскочил на улицу и, чудом сохраняя равновесие на обледенелом асфальте, ринулся к киоску, стоявшему у перекрестка Пи-стрит и Висконсин-авеню. Задыхаясь от ужаса, вырвал из рук продавца газету. Заметка, явно вставленная в последнюю минуту, начиналась в самом низу первой полосы. Имен не было и здесь.

Лихорадочно отшвырнув первую половину газеты, принялся искать продолжение во второй. Четырнадцатая полоса: обычный полицейский комментарий со стандартным предупреждением об опасности засорения выхлопных труб. Но сообщались и более значимые мелочи: матери по имени Лонти Бертон оказалось всего двадцать два года, младенца звали Темеко, двухлетних близнецов — Алонсо и Данте. Старшим, как я уже догадался, был Онтарио.

Похоже, я невольно вскрикнул, потому что совершавший утреннюю пробежку мужчина кинул в мою сторону испуганный взгляд. Сжимая в руке газету, я медленно зашагал прочь.

— Простите! — послышался сварливый голос. — А заплатить вы не желаете?

Я продолжал идти.

— Эй, парень! — Продавец догнал меня и шлепнул по спине.

Даже не оглянувшись, я бросил на асфальт пятидолларовую бумажку.

Недалеко от дома я прислонился к кирпичной ограде роскошного особняка, тротуар перед которым был тщательно очищен от снега и льда, и перечитал заметку — медленно, вдумчиво. Вдруг я что-то не понял, вдруг им посчастливилось избежать трагической развязки? Мысли у меня путались, из лавины вопросов самыми тяжелыми были: почему они не вернулись в приют и неужели младенец так и умер в моей куртке?

Поиск ответов причинял мучительную боль, я с трудом двинулся дальше. Грудь сдавливало чувство вины. Почему я ничего не сделал еще тогда, в пятницу? Ведь можно было привезти мать с детьми в мотель, обогреть и накормить их.

Едва я открыл дверь квартиры, раздался телефонный звонок. Мордехай. Решил узнать, видел ли я сегодняшнюю газету. Вместо ответа я напомнил ему про мокрую пеленку.

Имен Мордехай никогда не слышал. Я передал ему свой разговор с Онтарио.

— Мне искренне жаль, Майкл.

— И мне. — Слова застревали в глотке, не хотели выходить.

Я договорился с Мордехаем встретиться позже, опустился на диван и без единого движения просидел около часа.

Когда оцепенение прошло, спустился на улицу и вытащил из багажника «лексуса» пакеты с едой и подарками.

Наверное, любопытство заставило Мордехая явиться в полдень ко мне в офис. До этого ему не раз приходилось бывать в солидных и крупных фирмах, но сейчас Грин хотел увидеть место, где упал с разнесенным черепом Мистер. Я показал ему конференц-зал, кратко упомянув об основных моментах того памятного дня, затем мы спустились вниз и сели в его машину. Слава Богу, движение в выходной день было не особо напряженным — на другие машины Мордехай не обращал внимания.

— Матери Лонти Бертон тридцать восемь. В данное время она отбывает десятилетний срок за торговлю наркотиками, — сообщил он. — Есть два брата — тоже за решеткой.

Сама Лонти занималась проституцией и курила крэк. Об отце ничего не известно.

— Откуда сведения?

— Я разыскал ее бабку. Когда она виделась с Лонти в последний раз, у той было трое детишек. Зарабатывала на жизнь помогая матери. Бабка сказала, что порвала с дочерью и внучкой всякие отношения после того, как они связались с наркотиками.

— В таком случае кто будет их хоронить?

— Те же люди, что хоронили Харди.

— В какую сумму обходятся приличные похороны?

— Как договориться. Хочешь помочь?

— Но кто-то же должен о них позаботиться.

Проезжая по Пенсильвания-авеню мимо внушительного здания конгресса, за которым виднелся купол Капитолия, я не мог не послать проклятий по адресу идиотов, ежемесячно бросающих на ветер миллионы долларов, в то время как тысячи их сограждан не имеют самого убогого пристанища.

Почему четверо детишек должны были умереть на улице, чуть ли не у стен этих колоссов?

Среди моих соседей по кварталу найдется немало таких, которые скажут, что беднягам было бы лучше и вовсе не рождаться.

Тела находились в корпусе медицинской экспертизы на территории центрального окружного госпиталя — в мрачном двухэтажном здании с коричневыми стенами, где размещался также и морг. Если в течение сорока восьми часов за ними никто не явится, то после обязательного бальзамирования их уложат в простые деревянные гробы, отвезут на кладбище у стадиона имени Роберта Кеннеди и быстренько закопают.

На стоянке Мордехай с трудом нашел свободное место.

— Ты по-прежнему уверен, что хочешь войти?

— Думаю, да.

Зная в отличие от меня дорогу, Грин пошел первым. На охранника в мешковатой форме, попытавшегося нас задержать, он наорал так, что мне стало худо. Страж в испуге отшатнулся от стеклянных дверей, где черной краской было выведено слово «МОРГ», и Мордехай уверенно переступил порог.

— Мордехай Грин, адвокат семейства Бертон! — с вызовом рявкнул он сидевшему за столом дежурного молодому человеку.

Пальцы парня проворно забегали по клавиатуре компьютера, после чего он принялся листать какие-то бумаги.

— Чем, черт побери, вы заняты? — вновь сорвался на крик Грин.

Впервые подняв на посетителей глаза, дежурный не сразу осознал, какой значительной фигуре он противостоит.

— Одну минуту, сэр.

— Можно подумать, у них здесь лежат тысячи мертвецов! — возмущенно повернулся ко мне Мордехай.

Мне вспомнилась история с извинениями. Похоже, основной метод общения с государственными чиновниками у Мордехая — агрессивная напористость.

К столу дежурного подошел очень бледный мужчина с не слишком удачно выкрашенными в черный цвет волосами. На нем были синий лабораторный халат и ботинки на толстой резиновой подошве. Вяло пожав нам руки, он назвался Биллом. Где, интересно, администрация находит людей, желающих работать в морге?

Билл распахнул перед нами дверь, мы пошли в основное хранилище по чистому коридору, здесь было намного прохладнее, чем в приемной.

— Сколько вы их сегодня получили? — Вопрос прозвучал так, будто Мордехай регулярно наведывался в морг для подсчета трупов.

— Двенадцать. — Билл нажал на дверную ручку.

— Ты в норме? — спросил меня Грин.

— Не знаю.

Металлическая дверь хранилища медленно отворилась.

В холодном воздухе чувствовался резкий запах антисептика.

Выложенный белой плиткой пол, голубоватый свет флуоресцентных ламп. Следуя за Мордехаем, я опустил голову, стараясь не смотреть по сторонам, но получалось у меня плохо. Мертвые тела были до ступней покрыты белыми простынями — в точности как показывают по телевизору. На больших пальцах висели бирки с номерами.

Мы остановились в углу между длинной каталкой и небольшим столом.

— Лонти Бертон. — Билл драматическим жестом откинул край простыни.

Я увидел лицо молодой женщины. Ошибки быть не могло, это была она, мать Онтарио, лежавшая в рубашке из простой белой ткани. Смерть никак не исказила ее черты, казалось, она просто спит. Я был не в силах отвести взгляд.

— Она, — сказал Мордехай, будто знал ее долгие годы, и выжидательно посмотрел на меня. Я кивнул.

Билл отошел в сторону; у меня перехватило дыхание.

Детишки уместились под одной простыней.

Их уложили по росту, вплотную друг к другу, с одинаково сложенными на груди руками. Спящие ангелы. Уличные солдатики, так и не успевшие стать взрослыми.

Мне захотелось прикоснуться к Онтарио, провести ладонью по его щеке и попросить прощения. Захотелось разбудить его, привести домой, накормить. Дать все, чего он только не попросит.

Я шагнул ближе, чтобы всмотреться в его лицо.

— Не прикасайтесь к ним, — предупредил Билл.

— Они, — сказал Мордехай, и я вновь кивнул.

Билл опустил простыню, я прикрыл глаза и мысленно прочел краткую молитву о спасении невинных душ. «Ты не должен допустить, чтобы это повторилось», — ответил мне Господь.

В соседней комнате Билл достал со стеллажа две проволочные корзины со скромным имуществом погибших. Он вывалил содержимое на стол, и мы принялись составлять опись. Грязная, до дыр протертая одежда, из которой самой ценной вещью была моя джинсовая куртка. Три одеяла, сумочка, пакетик ванильных вафель, нераспечатанная жестянка с пивом, несколько сигарет, два презерватива и долларов двадцать денег: мятые купюры и мелочь.

— Машина находится на городской стоянке, — сообщил Билл. — В ней полно всякого хлама.

— О ней позаботятся, — сказал Мордехай.

Подписав необходимые бумаги, мы забрали пожитки семейства Бертон и вышли.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19