Крест и меч

      Да никто не подумает, что мы можем отказаться от этого права патроната в пользу какой-либо особы, церкви или монастыря, или мы каким-либо иным способом нанесем ущерб праву патроната. Да никто не покусится на это право, ссылаясь на обычай, запрет или другую причину, – будь то лицо или лица духовного звания, или церковь, или монастырь, за исключением, когда это лицо действует от нашего имени, опираясь на наш авторитет и власть.
      Пусть ни одно светское лицо, ни клирик, ни монашеский орден, монастырь, конгрегация или община любого ранга, условий, качества или превосходства, будь то через суд или вне его, несмотря на причину или цель, не отважутся вмешиваться в дела патроната или причинить нам вред в этом деле. Никому не разрешается давать в качестве дара церковь, бенефиций или любую другую церковную должность или принять такой дар на всей территории Индий, за исключением, если он дан по нашему представлению или лица, которого мы согласно закону или специальным указом на то уполномочили. И если лицо, которое поступает иначе, является мирянином, то он тем самым теряет титул на какие-либо права, которыми он наделен нами на всей территории Индий, и он не сможет больше их иметь или вновь получить их; кроме того, он будет навсегда выслан из всех наших владений. Если же он духовное лицо, то будет считаться высланным из всех наших владений и не может держать или получить бенефиций или церковную должность в наших владениях. И тот и другой подлежат другим наказаниям, установленным согласно закону в этих королевствах. И наши вице-короли, судебные палаты и королевские судьи будут действовать со всей строгостью против тех, кто не станет способствовать утверждению власти нашего права патроната. Они могут действовать как исходя из данных им полномочий, так и по собственной инициативе или по просьбе нашего прокурора или любого другого лица, который подаст на виновных в нарушении патроната в суд, и суд должен быть скорым, ибо этого требуют такого рода дела" (Historia documental de Mexico, v. I. Mexico, 1964, p. 276-277).
      Грозное королевское предостережение было адресовано в первую очередь папству, которое, несмотря на предшествующие заверения о предоставлении права патроната испанской короне на "вечные времена", могло в любой момент односторонним актом отменить эту привилегию или действовать в обход ей, пытаясь оказать влияние на духовенство.
      Папа понимал, что католические монархи Испании не могли порвать с Римом, не подорвав идеологическую основу, на которой зижделась их власть, а именно католичество. В свою очередь папство, чьи позиции в XVI в. были значительно ослаблены, не могло позволить себе вступить в затяжной конфликт со своим главным союзником и покровителем – католическим королем Испании, который к тому же имел право вето при избрании папы римского. Откровенный враг Испании вряд ли мог когда-либо занять папский престол. Однако стремление к преобладанию, к диктату, к подчинению, к вмешательству было столь свойственно папскому престолу, что он никогда не переставал стремиться если не лишить, то существенно ограничить право на патронат, действуя через преданных ему церковников и монашеские ордены или через подкупленных королевских чиновников. Постоянные интриги и маневры Ватикана создавали напряженную атмосферу, которая была характерна для его отношений с католическими монархами Испании. Однако эти противоречия действовались больше подспудно, чем открыто, не перерастая в острые конфликты.
      И все же страх перед возможностью лишиться патроната был всегда столь велик в Мадриде, что Свод законов для Индий буквально пестрит от различных грозных королевских указов, требующих его неукоснительного соблюдения.
      В 1629 г. – через 50 с лишним лет после издания вышеуказанного закона Филиппом II король Филипп IV дополнил его, обязав всех архиепископов, епископов и церковных визитаторов при вступлении в должность присягать перед нотариусом в присутствии свидетелей в том, что они никогда не совершат поступков, противоречащих патронату, что будут охранять его, действовать согласно его установкам и не препятствовать их осуществлению. Тот же закон требовал от церковников публично защищать королевские права и королевские доходы, из какого бы источника они не исходили, в том числе получение королевской казной 2/9 церковной десятины в американских владениях Испании, и безоговорочно поддерживать действия королевских министров во всем, что касается защиты патроната (Shlels W. E. Op. cit., p. 193-194).
      Испанская корона в целом могла рассчитывать на солидарность и поддержку своего духовенства, в особенности церковной иерархии, члены которой подбирались из аристократических семейств, являвшихся опорой королевской власти. Духовенство целиком состояло из испанцев. В вопросах теологии оно признавало главенство Рима, но это не мешало ему считать не Рим, а Испанию родиной ортодоксального католицизма. Иначе дело обстояло с монашескими орденами. Все они подчинялись непосредственно папе римскому, их руководство находилось в Риме, монахи были спаяны железной дисциплиной, действовали независимо от национальной церковной иерархии. Испанской короне было значительно труднее контролировать деятельность монашеских орденов, чем деятельность священников. И все же обойтись без их услуг королевская власть не могла. Монахи обладали апостолическим рвением, легко снимались с насиженных мест, не боялись риска, что делало их неоценимыми помощниками завоевателей. Правда, монахи, трудясь на "ниве господней", стремились в первую очередь прославить свой орден и расширить сферу его влияния. Поэтому королевская власть, используя их "бойцовые" качества в интересах сначала конкисты, а затем порабощения индейского населения, пыталась одновременно ограничить их связи с папским престолом и подчинить их деятельность контролю более лояльно настроенной церковной иерархии. После Тридентского собора, наделившего епископов правом контроля над всей религиозной деятельностью в пределах их епархий, испанская корона обязала монахов в колониях подчиняться местной церковной иерархии. Папскому престолу пришлось довольствоваться назначением комиссариев, представлявших в Мадриде генералов (римское руководство) монашеских орденов. Комиссарии сносились с монахами в колониях через Совет по делам Индий. Хотя комиссарии назначались с согласия короны, она настороженно относилась к их деятельности. Филипп II предложил перевести комиссариев в колонии, что поставило бы их в еще большую зависимость от короны, ибо их назначения производились бы тогда Советом по делам Индий. Но папский престол контратаковал, предложив учредить пост специального нунция для Индий, а это угрожало существованию патроната. Филипп ответил, что согласен на назначение такого нунция, но при условии, что он будет пребывать в Мадриде. В конце концов, обе стороны отказались от своих проектов, хотя деятельность монахов в колониях продолжала вызывать постоянные трения между папским престолом и королевской властью.
      Адриан VI, бывший царедворец Карла V, будучи избранным папой, буллой "Омнимода" (1522) уравнял в правах францисканцев в Индиях со священниками. И хотя в той же булле он подчинил францисканцев колониальной церковной иерархии, последняя неоднократно поднимала вопрос о лишении монахов священнических функций. Традиционная вражда между "белым" и "черным" духовенством (священниками и монахами) привела к разграничению их функций: монахи в основном выполняли роль миссионеров, а священники возглавляли колониальную церковную организацию.
      И все же королевская власть продолжала не доверять лояльности монахов. Ее опасения особенно возросли в 1568 г., когда в римской курии была создана Конгрегация пропаганды веры, возглавившая деятельность миссионеров среди "язычников". Когда Конгрегация попыталась подчинить своему контролю работу монашеских орденов в заморских владениях Испании, Филипп IV в 1634 г. обязал всех руководителей монашеских орденов присягать наравне с духовенством на верность патронату (Ibid., p. 205).
      В XVIII в. королю Фердинанду VI, наконец, удалось осуществить давнишнюю мечту испанской монархии и добиться от папского престола расширения патроната на всю территорию метрополии. Это право было зафиксировано в конкордате, подписанном Бенедиктом XIV в 1753 г. Конкордат предусматривал, что впредь испанские епископы при посвящении в сан будут приносить присягу на "послушание и преданность" не папе римскому, а королю.
      Что вынудило папу Бенедикта XIV пойти на столь серьезную уступку испанской короне? Иезуит Эуджен Шиле пишет, что этот шаг нельзя понять, не учитывая того, что происходило тогда в политических кругах Лиссабона, Парижа и Мадрида, и интеллектуального наступления, которое вели против церкви Дидро, Д'Аламбер, Руссо и Вольтер (Shiels W. Е. Op. cit., p. 203). Политический ветер дул явно не в паруса "ладьи св. Петра" как называют церковники папский престол. В Португалии, Испании, Франции к власти пришли сторонники просвещенного абсолютизма. Труды энциклопедистов, проникавшие во все уголки католического мира, несмотря на церковные запреты и угрозы инквизиции, подрывали устои церкви, испытывавшей трудности, по сравнению с которыми протестантский раскол казался детской забавой. Повсеместно сгущались грозные тучи над иезуитским орденом – главным оплотом папства. Папская область пришла в упадок, жители ее влачили жалкое существование. В Риме царило запустение, улицы заросли травой, на них паслись козы и овцы, папская казна пустовала.
      В этих условиях Бенедикт XIV вынужден был уступить требованию Фердинанда VI и согласиться на расширение патроната на территорию самой Испании, хотя в римской курии далеко не все считали такую уступку разумной и своевременной. Что же получало папство взамен? Во-первых, можно было рассчитывать, что Испания, добившись наконец от папства всего, о чем ранее мечтала, по крайней мере теперь будет заинтересована в укреплений его влияния и авторитета. Во-вторых, согласно конкордату, папский престол в виде компенсации получал от испанского короля свыше 1 млн. скуди и сохранял за собой 52 крупных бенефиция в Испании, доходы с которых поступали в ватиканскую казну. Все остальные церковные бенефиции переходили в распоряжение испанского короля (См. текст конкордата: Shiels W. E. Op. cit., p. 234-242).
      Надежда Бенедикта XIV на беспрекословную поддержку Испании оправдалась не вполне. В 1767 г. Карл III запретил иезуитский орден в метрополии и колониях, а самих иезуитов выслал в Италию. В 1768 г. он запретил циркуляцию в Испании и ее владениях папского Индекса запрещенных книг.
      Служанкам не легче
      В 1768 г. архиепископ Мехико Франсиско Антонио Лорен-сана и епископ Пуэблы Франсиско Фабиан-и-Фуэро обратились к королю с предложением укрепить дисциплину среди монахов, которых они обвиняли в нарушении обетов бедности, целомудрия и послушания. Это предложение было принято на особом заседании Королевским советом в Мадриде. В соответствующем документе, известном под названием "Томо регио", отмечалось, что укрепление монашеской дисциплины преследовало цель "сохранить здоровые принципы любви и повиновения его величеству среди клириков", которые в свою очередь должны были прививать эти принципы королевским вассалам-мирянам путем "примера и проповеди" (Farriss N. М. Crown and Clergy in Colonial Mexico. 1759-1821. The Crisis of Eclesiastical Privilege. London, 1968, p. 34).
      Четвертый мексиканский провинциальный собор одобрил "Томо регио". Кроме того, по своей собственной инициативе собор постановил наказывать отлучением от церкви каждого – будь то церковник или мирянин, кто выступит и будет действовать против короля или отнесется с неуважением к его приказам. Этот же собор обратился к папскому престолу с требованием запретить иезуитский орден. Правда, решения собора не были утверждены королевской властью в силу того, что вскоре позиции сторонников просвещенного абсолютизма при мадридском дворе ослабли, но корона не забыла наградить Лоренсану и Фабиана: первый был назначен архиепископом Толедским и стал кардиналом, а второй – архиепископом Валенсии.
      Преданные королевскому трону богословы подкрепляли рега-листскую политику короны различного рода богословскими р правовыми аргументами. Они выдвинули положение, согласно которому испанский король являлся "викарием" Христа в заморских владениях, а право патроната проистекало не от привилегии папского престола, а от божественных прав, якобы присущих самой королевской власти. Такой тезис обосновал известный испанский юрист Хуан де Солорсано Перейра в трактате "Индейская политика", изданном в 1647 г. (Solorzano у Pereyra J. de. Politica Indiana, v. I-II. Madrid, 1647).
      Эту же точку зрения высказывал член королевской аудиенсии (суда) в Мехико Антонио Хоакин де Рибаденейра-и-Барриентос, выпустивший в Мадриде в 1755 г. свод сведений о королевском патронате (Ribadeneyra A. Y. de. Manual compendio de el regio patronato Indiano. Madrid, 1755) в котором он называл патронат самым драгоценным украшением испанской короны. Рибаденейра утверждал, что патронат ведет свое начало от Адама и Евы, что он органически свойствен королевской власти, возник с нею и не может быть от нее отделен. Однако корона предпочитала ссылаться в оправдание патроната на папские буллы, являвшиеся более реальными доказательствами ее прав, чем мифические библейские сказания.
      В 1723 г. в Испании была отменена церковная цензура на книги. В 1804 г. Карл VI конфисковал в пользу испанской казны все "богоугодные дела" (обрас пиас) – земельную или городскую собственность или просто капитал, на доходы от которых церковь содержала приюты, больницы и учебные заведения. Инквизиция, давно превратившаяся в королевскую полицию, поддерживала эти мероприятия мадридского двора. На этот раз папский престол оказался бессильным повернуть колесо истории вспять и вынужден был покорно сносить все эти унизительные для него мероприятия католического короля.
      Регалистская политика Мадрида встречала особенно горячую поддержку колониальных чиновников и церковных иерархов в заморских владениях Испании. Когда Абад-и-Кейпо, епископ Мичоакана, вздумал протестовать против конфискации "богоугодных дел" в 1804 г., инквизиция лишила его поста и выслала в Испанию, где он умер в опале 20 лет спустя.
      Патронат просуществовал в американских владениях Испании вплоть до завоевания колониями независимости в первой четверти XIX в.
      В своей борьбе против церковников, поддерживавших испанских колонизаторов, патриоты настаивали на сохранении за ними права патроната, доказывая, что оно перешло к ним по праву наследования как к преемникам власти испанского короля.
      Патронат всегда расценивался Ватиканом как принижение папского авторитета, оскорбление его достоинства, черная страница в его истории. В Каноническом тсодексе – высшем законе католической церкви, принятом в 1917 г. и действующем поныне, утверждается, что "право патроната не может быть в будущем ни в каком случае законно предоставлено" (Канон 1450). В том же кодексе говорится, что если папский престол предоставляет государству в конкордате или вне его право выдвигать кандидатов на вакантные церковные должности, то это вовсе не может служить достаточным основанием для патроната (Канон 1471).
      Означает ли наличие патроната, что папский престол не разделяет с испанской короной ответственности за колониальный гнет? Нет, этого нельзя сказать, да и сами сторонники папства не утверждают ничего подобного. Вся философия конкисты, ее идеология, концепция завоевания индейцев и их обращения в христианство, их подчинение колонизаторам и нещадная эксплуатация – все это отвечало принципам христианства, которые всегда воплощал папский престол, служивший интересам власти имущих. И когда колонии восстали против испанского гнета, папство солидаризировалось с испанской короной и в течение всей войны за независимость и многие годы спустя отстаивало ее интересы.
      Королю Испании, несмотря на все его старания, не удалось воспрепятствовать связям папства с духовенством в колониях. Миссионеры могли селиться в испанских владениях только с особого разрешения Совета по делам Индий, и, однако, в их среду просачивалось значительное число иностранцев – итальянцев, немцев, французов, чехов, венгров. Многие из миссионеров-иностранцев являлись "слугами двух господ" – одновременно работали на испанского короля и на папу римского. В папскую казну из колоний поступали через тайные каналы от иезуитского и других орденов крупные средства. Да и в колониальной церковной иерархии, несомненно, у папства имелась своя агентура: до распространения патроната на метрополию назначения на церковные должности в Испании совершались римской курией, а колониальные прелаты мечтали завершить свою карьеру, получив в Испании епархию, если не кардинальскую шапку, что не могло не толкать их на прямые контакты с папством.
      Карл III (1759-1788) строжайше запретил монахам покидать колонии без королевского разрешения, а в 1774 г. был отдан приказ арестовывать монахов, направлявшихся в Рим без королевской лицензии (Farriss N. И. Op. cit., p. 69). В конце XVIII в. короне удалось вырвать у папского престола еще одну уступку: были ликвидированы должности генеральных комиссариев – полномочных представителей генералов монашеских орденов, местопребыванием которых являлся Рим.
      Хотя испанская корона наделяла миссионеров и колониальную церковную иерархию большими правами, она вовсе не считала церковников абсолютно надежной опорой. Вообще королевской власти было свойственно недоверие к силам, на которые она опиралась, и стремление подчинить их деятельность максимальному контролю и постоянной мелочной бюрократической опеке. Так, колониальный аппарат подвергался бесчисленным проверкам со стороны специальных королевских контрольных комиссий (вистас), а каждый колониальный чиновник по окончании срока своей службы перед возвращением в Испанию или уходом в отставку отчитывался перед особым судебным органом, проходил так называемый "процесс по месту службы" (хуисио де ресиденсиа), во время которого любой мог предъявить ему претензии и обвинения, а он был обязан дать соответствующие объяснения. Однако коррупция среди королевских чиновников, в том числе и среди судебных контролеров, была столь велика, колонии находились так далеко от метрополии, что, несмотря на строгую систему контроля, беззакония и преступления, совершавшиеся колониальными властями, как правило, сходили им с рук.
      Королевская власть контролировала деятельность церковников через колониальную администрацию. Например, в 1766 г. всем вице-королям и губернаторам был дан приказ секретно и с величайшей осторожностью собрать материал о поведении церковников. Последние признавали над собой власть короля, но отказывались подчиняться его чиновникам, претендуя на равные с ними права, что вызывало всякого рода столкновения и конфликты, разрешавшиеся Советом по делам Индий.
      Другим рычагом контроля, используемым королевской властью, было противопоставление духовенства монашеским орденам. Их традиционное соперничество, поощряемое короной, позволяло ей играть роль арбитра и тем самым следить, чтобы ни одна из этих сил не выходила из повиновения, не проявляла слишком большой самостоятельности. Корона старалась, чтобы миссионеры не задерживались долго на одном месте. По мере того как завершался процесс обращения индейцев в христианство, они переходили под опеку "белого" духовенства, а миссионеры направлялись в другую "дикую" местность, что всегда вызывало их недовольство.
      Королевская власть вершила судьбами церковников в колониях. Она назначала их на должности, повышала в ранге, от нее зависели их доходы, она решала спорные и конфликтные ситуации. Все это позволяло короне продвинуть на более доходные и влиятельные должности лояльных представителей церкви, а строптивых и неподатливых лишить доходов или снизить в должности, сослать в глушь, изолировать, а когда заблагорассудится – и привлечь к светскому суду (Ibid., p. 30), хотя церковники подлежали юрисдикции только своего суда.
      "Американские прелаты, – пишет английский историк М. Фаррисс, – привыкли считать короля подлинным главой американской церкви даже до того, как концепция викариата (наместника бога) достигла своего полного развития в середине XVIII в. Поэтому они охотно выполняли королевские судебные решения, не считая, что такие решения нарушают церковный иммунитет больше, чем вмешательство вице-патронов (вице-королей) в спорные вопросы патроната и лишение бенефиций, против чего многие из них решительно протестовали" (Ibid., p. 32).
      Король имел право также назначать по своему усмотрению визптаторов – контролеров монашеских орденов, и, хотя это делалось с согласия высшего начальства ордена, визитаторы, как правило, действовали в интересах короны, что не могло не оказывать соответствующего влияния на поведение монахов, в частности миссионеров.
      Имелось в руках короля и другое грозное оружие, которое он мог применить и применял к неугодным ему служителям культа, так называемое "информационное дознание" (просесо информативо), носившее характер тайного следствия. Эта дисциплинарная мера применялась по распоряжению самого короля или его наместников в колониях. "Информационное дознание" – им руководили светские лица – не носило характер суда, не налагало каких-либо конкретных наказаний на обвиняемого, а только собирало против него компрометирующие данные в виде свидетельских показаний и тому подобных документов. Собранное таким образом досье могло послужить основанием как для процесса, так и для административных мер против лица, являвшегося объектом дознания.
      При желании король мог без каких-либо объяснений, ссылаясь на так называемую доктрину "административной власти" (подер экономико), присущую ему как абсолютному монарху, выслать из колонии любого церковника, который, как отмечалось в соответствующем законе, "своим поведением способствует нарушению порядка, бунту или другим каким-либо способом вредит обществу" (Farriss N. М. Op. cit., p. 52).
      Такие действия предпринимались чаще всего от королевского имени местными колониальными властями, которые для того, чтобы отчитаться перед Мадридом, предварительно проводили "информационное дознание".
      Со ссылкой на "подер экономике", в частности, была издана "прагматика", предписывавшая изгнание иезуитов из испанских колоний и метрополии, а затем на таком же основании были высланы из заморских владений все без исключения церковники-иностранцы (в основном это были монахи) (Ibid., p. 53).
      Административная власть государства, отмечает М. Фаррисс, несомненно, была полезным инструментом для борьбы против преступных или потенциально опасных (с точки зрения короны) церковников. Эта власть рассматривалась королевскими чиновниками в Индиях как необходимое средство для ограничения огромного влияния церкви. Борьба за преобладание была неизбежной между духовенством и светской властью – двумя господствующими классами в колониях, которые часто сотрудничали между собой, но столь же часто сталкивались, обвиняя друг друга в присвоении себе чужих прерогатив (Ibidem).
      Нельзя сказать, чтобы административные меры колониальных властей против церковников всегда проходили гладко. Иногда они вызывали резкую ответную реакцию, причем окончательное решение принималось короной. Например, в октябре 1762 г. в Кампече (Мексика) прибыл из Гаваны находившийся ранее в плену у англичан монах-итальянец Хуан де Анновачио. Колониальные власти, подозревая, что Анновачио был английским шпионом, арестовали его, заковали в цепи и выслали в Испанию. Однако они совершили ошибку, сообщив о своем решении местному архиепископу. Последний, не оспаривая права светских властей на арест монаха, посчитал их действия нарушением церковных прерогатив и публично отлучил их от церкви. Архиепископ заявил, что дело о монахе власти должны были сначала передать церковному судье, и только в случае, если бы решение последнего их не удовлетворило, они могли бы действовать самостоятельно, но лишь с ведома и санкции архиепископа, который, будучи, как и они, верным королевским слугой, не отказал бы им в сотрудничестве. Обе стороны обратились за разрешением спора в Совет по делам Индий, который отменил решение архиепископа и повелел ему снять отлучение с местных властей (Ibid., p. 57-58). Это довольно типичный случай борьбы вокруг вопроса о прерогативах и правах церкви и светской власти, борьбы, которая велась на всем протяжении колониального периода.
      Судебные дела, находившиеся в ведении церковных трибуналов, согласно булле папы Григория XIII, выданной Филиппу II в 1573 г., должны были завершаться в колониях. После решения церковного суда апелляция подавалась архиепископу. Окончательное решение выносил другой архиепископ, диоцез которого был расположен по соседству с первым. Булла Григория XIII не запрещала обращаться в Рим с просьбой пересмотреть постановление колониального церковного суда, но практически решения римской курии признавались только с королевского согласия (пасе регио), выдававшегося Советом по делам Индий. При Карле III эти условия еще более ужесточились. Решение римской курии рассматривалось Советом по делам Индий только тогда, когда апелляция в Рим производилась с согласия высших колониальных властей (вице-короля, губернатора) и испанского правительства.
      Вместе с тем власти разрешали и даже поощряли обращение служителей культа в королевские суды вместо церковных, приветствовали апелляции клириков на решения их судов в Совет по делам Индий.
      В тех случаях, когда церковные трибуналы обращались к колониальным властям с просьбой привести в исполнение приговор и взять под стражу осужденного, вытребовать с него штраф и т. д. (это называлось "ауксилио регио"), власти начинали свое собственное расследование или обращались к светскому суду для подтверждения решения церковного трибунала и только тогда оказывали просимую поддержку. Таких противоречий не возникало при приведении в исполнение решений трибуналов инквизиции.
      В борьбе за преобладание, которую вела светская власть с церковью, важное место занимала просьба о защите (рекурсо де фуэрса), с которой мог обратиться в высшую судебную колониальную инстанцию – аудиенсию любой подследственный церковного суда. "Рекурсо де фуэрса" была не апелляцией, а жалобой на незаконные, несправедливые действия церковного суда. Получив "рекурсо", аудиенсия требовала от церковного суда представить ей соответствующее дело, изучив которое могла сделать внушение церковному суду за процессуальные нарушения, или заставить его изменить приговор, или вообще изъять из его юрисдикции дело и передать его в королевский суд.
      Практически наличие "рекурсо" позволяло рядовым церковникам избегать наказаний, мести, преследования со стороны начальства, ибо в таких случаях аудиенсия становилась на их сторону, процессы затягивались до бесконечности, иногда длились 25 лет.
      Любой мирянин мог также обратиться к вице-королю с просьбой защитить его (реаль ампаро) от незаконных действий церковного трибунала. В таких случаях вице-король мог приостановить судебное разбирательство или приказать его прекратить.
      Папский престол категорически возражал против применения к церковным судам "рекурсо де фуэрса". Несколько трудов испанских церковников, восхвалявших "рекурсо", угодили даже в Индекс запрещенных книг. Церковные иерархи в колониях тоже возражали против применения "рекурсо", ссылаясь на то, что каноническое право запрещает людям духовного сословия обращаться в светские суды. Были случаи, когда рассерженные применением "рекурсо" епископы отлучали от церкви членов аудиенсии, однако, как правило, вице-короли заставляли церковников отменять отлучения.
      Во второй половине XVIII в. был издан королевский закон, запрещающий отлучать от церкви королевских судей за применение "рекурсо де фуэрса".
      И все же было бы ошибкой сделать из вышесказанного вывод о том, что на протяжении колониального периода королевская власть только тем и занималась, что стремилась лишить церковь присвоенных ею же прав и привилегий. Испанская корона считала духовную власть своей опорой, равной светской власти. Король представлялся обладателем двух мечей – духовного и светского. Как папа римский, обладая духовной властью, стремился заполучить светскую, так и испанский король, представлявший светскую власть, стремился подчинить себе власть духовную. Но из этого вовсе не следовало, что король был врагом церкви, противником ее учения, пытался бороться с ее влиянием и т. п.: он стремился к тому, чтобы церковь подчинялась бы ему, исполняла бы его желания, служила бы его интересам. Такой церкви ничто не угрожало, во владениях Испании, королевская власть была готова оказывать и оказывала ей максимальное покровительство, а она в свою очередь поддерживала и защищала колониальные порядки. Как отмечает Дж. Ллойд Мэчем, "союз алтаря и трона был более тесным в Америке, чем в самой Испании" (Lloyd Mecham I. Church and State in Latin America. Chapel Hill, 1966 p. 12).
      "Король был широко возмещен за обязанности и ответственность, которые он нес по отношению к церкви, – отмечает американский историк Б. Мозес, – так как католицизм был неразрывно связан с королевской властью, церковь не менее чем армия, была весьма действенным инструментом в завоевании Индий и установлении в них испанского господства. Свыше 300 лет она была одной из главных опор колониальной власти в Америке.
      Клирики, признательные королю за большие и многочисленные благодеяния, служили ему без малейшего желания к сопротивлению. Они чувствовали себя более тесно связанными с ним, чем с самим папой римским, они были более регалистами, чем папистами. Учитывая их почти полное господство над умами невежественных прихожан, бесценное значение для короны контроля над духовенством может быть оценено по заслугам. Несомненно, это слепое повиновение и почти фанатичная преданность жителей колонии "католическим монархам" являлась главным образом результатом стараний духовенства. Это было самое ценное возмещение, которое получила корона за ее заботу и расходы по распространению веры в ее владениях" (Moses В. Op. cit., p. 36-37).
      На протяжении всего колониального периода, за исключением правления Карла III, церковь в колониях пользовалась огромным влиянием, накапливала материальные ценности и мирские богатства. Как справедливо отмечает Н. М. Фаррисс, "церковные институты в Индиях были ограничены в независимости, но не в могуществе" (Ibid., p. 89). По существу находясь под патронатом короля, церковь процветала. Более того, это был единственный общественный институт в испанской монархии, который укреплялся и набирал силу, в то время как все остальные слабели, теряли свою былую мощь и влияние.