Колдун

– Кто еще?

Стая молчала. Наконец один из оборотней подошел к умирающему собрату и, вздернув вверх острую морду, завыл, признавая победу Сиромы. Его заунывную песню подхватил еще один, и еще…

Покорно ожидал, когда оборотни выплачутся, Сирома. Вожак должен быть терпелив, и он будет таким, пока не поймет, что все оборотни уже отслужили свой срок. Тогда медленно, одного за другим, он уничтожит этих полулюдей, вспоминая каждый миг своего унизительного терпения…

Сирома сладко потянулся. Все же он хорошо придумал – захватить Стаю. Отныне в его руках могучая сила, а главное – эту силу не надо жалеть, ее можно тратить как угодно и когда угодно. Отныне для наказания виноватого ему не придется творить сложных заклинаний и платить за услугу вызванного нежитя своим могуществом. Он просто пошлет Стаю, и оборотни вмиг растерзают обидчика. А если и сами полягут – невелика беда. Все равно им долго по этой земле не ходить. С тех пор как Блазень покинул Сирому, жрец часто мечтал о таких слугах.

Пока он раздумывал, оборотни закончили свою песню и, принимая человеческий облик, по одному принялись рассаживаться вокруг Сиромы. Вскоре на него глядели уже сотни преданных глаз. «А все-таки они звери, – оглядывая свое воинство, подумал он, – и, как все звери, покоряются тому, кто сильнее. Однако умны, как люди, и, если что-то не так, могут взбеситься, но с моей хитростью их умишкам не справиться».

Сделав строгое лицо, он заговорил:

– Я прогнал Нара потому, что он не сберег прежнего вожака. Разве Стае нужен такой слабый учитель? Он не научил вас, как убежать от людей, как обхитрить их, как расквитаться за причиненные обиды. Вы, словно волки, нападали лишь по ночам, и только один из Стаи использовал свой человеческий облик.

– Болотник? – предположил кто-то. Сирома повернулся к говорящему:

– Верно, болотник. Со временем он стал бы хорошим вожаком или учителем, но его больше нет, поэтому пришел я. Я буду учить и оберегать Стаю. Я стар и опытен, как Ратмир, и я мудрее и хитрее Нара.

– Да! Да! – откликнулась Стая.

– Погодите. – Невысокий коренастый парень поднялся и, призывая сородичей к молчанию, растопырил пальцы. Падающие на лоб темные волнистые волосы скрывали его глаза, но Сирома чуял, как его прожигает пристальный взор оборотня. «Нар обучил их слышать мысли, – понял он. – Ну что же, я всего лишь хочу быть вожаком!»

– Да, хочешь, – согласился парень, – но достоин ли? Ты сильнее Нара, и это я видел, но мудрее ли? И что ты дашь Стае? Куда поведешь нас? К новым битвам или к мирной и сытой жизни?

Ветерок пробежал по ветвям деревьев, приоткрывая багровый шрам, отбросил со лба говорящего темные пряди. «Тертый, – мелькнуло в голове у волхва. – Дрался много, терял много», – и, не задумываясь, ответил:

– Я помогу вам расквитаться с людьми. За каждую каплю крови своих собратьев вы отплатите им сполна.

– Тогда я согласен идти за тобой, – удовлетворенно опустился на траву оборотень.

– И я. И я. И я…

Никто не отказался – обиды были слишком свежи.

– Куда мы пойдем?

Сирома задумался. Он торопился в Киев. Болотника привезут туда, и хорошо было бы проверить, как пройдет суд, а заодно, на всякий случай, пустить по городищу слухи, будто даже в неволе Волчий Пастырь приманивает к себе несчастья. Неплохо было бы поспеть в Киев на день раньше него и натравить на городище Стаю. Самому, конечно, отсидеться где-нибудь подальше – зачем лишний раз мозолить людям глаза, да еще в компании с нежитями?

Он покачал головой:

– Пойдем к Киеву.

– К Киеву? – недоуменно спросил все тот же темноволосый. – Там не наша земля.

– Помолчал бы ты, Саркел! – одернули его, а Волхв веско добавил:

– Эта земля, коли подумать, вся не ваша! Зато там вас никто не знает и не ждет. А месть я задумал такую, что никому не догадаться. Сам Киев, оплот людей русских, под нашей силой застонет!

– В Киеве есть княжья дружина. Это не печищенские лапотники, – не унимался Саркел. – Они нас вмиг перебьют!

– Если будем одной силой брать – перебьют, – покачал головой Сирома. – А коли с умом – руки коротки!

– Как – «с умом»?

– Ближе к вечеру появимся в Киеве не все вместе, а поодиночке. Оденемся как люди и приходить будем как люди. На Русальную неделю в городище будет много пришлых – никто нас не приметит. Устроимся по разным избам и в одну ночь перережем у хозяев весь скот. А после обернемся волками, в лес утечем – дружинники ахнуть не успеют.

– Умно… – завистливо шепнул кто-то. От этого шепота, будто от упавшего в воду камушка, побежали, расходясь по толпе, возгласы одобрения. Только Саркел еще сомневался. Сирома разозлился. Что мнил о себе этот оборотень?! Что затевал? Где чуял подвох? И ведь не кидался очертя голову в драку, как тот, первый, не искал себе быстрой смерти, а напирал исподволь…

– О чем загрустил, Саркел? – дружески спросил он у парня. Тот вскинул темные глаза:

– Нас киевляне не трогали, чего ж мы их обижать будем? Нам не с ними – со здешними надо расквитаться.

Ты молод, – с притворной грустью вздохнул Сирома. – Киев для всех людей – будто мать для сыновей. Ее поругание всему русскому люду станет великой бедой. А виноватых искать – людской удел. Ты же – не человек.

– Может быть, – как-то неуверенно сказал Саркел.

– Он хорошо придумал. Обдерем киевлян – всем нашим обидчикам разом отплатим. И задумка хороша… – К Саркелу подошел другой оборотень, присел рядом, заглядывая в удрученное лицо сородича. – Попробуем, чего нам терять?

Затаив дыхание, Сирома следил за Саркелом. Парень оказался слишком умен и опасен. При случае следовало избавиться от него, а пока оставалось лишь надеяться на судьбу. Наконец, после долгих раздумий, Саркел кивнул. Сирома облегченно перевел дух. Благость Велеса не покинула его. А разобраться с оборотнем он еще успеет…

Сдерживая ненависть, он ласково улыбнулся Саркелу:

– Вот и правильно. Завтра поведу вас в Киев на богатые земли.

Он приятельски опустил ладонь на плечо оборотня. Тот дернулся, скинул ее, рыкнул:

– Не смей меня трогать!

– Хорошо, – покладисто отступил жрец и тут же поставил парня на место: – А голоса на меня не повышай! Чай, я тебе не дружок!

– Это верно, – огрызнулся Саркел и, развернувшись, пошел прочь. За ним длинной вереницей потянулись остальные. Сирома отыскал средь них самого неказистого, догнал его:

– Буду жить в твоем доме.

Тот покорно кивнул. Вожак имел право на жилье любого из Стаи. Правда, Ратмир всегда сам рыл себе землянку, но нынешний вожак был иным. Все чуяли это. Он был очень могуч и очень зол, а внутри него сочился яд. С ним нельзя спорить…

Щуплый оборотень свернулся калачиком у входа в свою бывшую нору, запрокинул лицо к вечереющему небу. Завтра они отправятся в Киев. Долгий путь и новый вожак поведут их к другой жизни. Будет ли она лучше этой?

Рваные полотнища облаков пробежали по звездам, пригасили их нежный свет. Глаза оборотня засвербило. «Нет, – подумал он. – Не будет». И, тоскуя по прежним вольным лесным денькам, жалобно заскулил, вздергивая к небу костлявый подбородок.

ГЛАВА 27

Варяжко выполнил обещание и, едва отъехав от Порешек, в первую же ночь перерезал стягивающие руки Ратмира путы. Уже упрежденный о договоре оборотень, пристально глядя на Егошу, еще мгновение помедлил возле телеги.

– Иди, – улыбнулся тот. – Я ведь и правда по своей воле еду.

Ни слова не говоря, Ратмир скользнул в кусты. В какой-то миг Варяжко показалось, будто в зарослях исчез не человек, а крупный косматый волк, но вышедшая луна осветила спящих у подвод дружинников, осенний лес, связанного Выродка, и наваждение пропало.

Поутру Варяжко всех поднял на поиски беглеца, но конечно же, его так и не нашли. Ратники бродили возле обоза, делали вид, будто ищут следы пленника, но в лес заходить побаивались – мало ли кто там поджидает? Скрепя сердце Варяжко устроил взбучку проспавшим побег сторожевым и приказал трогаться в путь. Выродок покачивался на первой телеге и, поравнявшись с нарочитым, весело ухмыльнулся ему. До этого за время пути он не сказал Варяжко ни слова, и тот уже начал сомневаться в правильности своего решения, но теперь не оставалось ничего другого, кроме как полагаться на обещание болотника.

Варяжко спешил в Киев как умел, однако, когда приехал, ни княжны, ни Настены в городище уже не было. И хоть Рогнеда гостила в Киеве недолго, Ярополк ходил довольный. Кмети болтали, будто полочанка стала его женой, и по этому случаю все княжьи люди гуляли аж целых три дня, но сам Ярополк отмалчивался. Варяжко не стал, подобно Потаму, испытывать его терпение и сразу поведал, кого лапотники нарекли Волчьим Пастырем. Не веря, Ярополк замотал головой:

– Да ты что, браги опился? Какой из Оноха тать? Он при моем дворе жил – ни разу в воровстве примечен не был…

– У меня видоки есть, князь, – перебил его Варяжко.

Ярополк встал, заходил по горнице. Длинный красный корзень развевался за его спиной, будто крылья птицы Стратим.

– Не верю! – признал наконец князь. – Веди-ка его сюда.

С замиранием сердца Варяжко приказал привести злодея. Два сильных стражника впихнули Егошу в горницу и, повинуясь небрежному жесту княжьей руки, быстро вышли. Болотник поднял голову, огляделся.

– Ты скот воровал? – хрипло спросил у него Ярополк.

– Воровал, – признался тот.

Князь подошел поближе, всмотрелся в равнодушное, покрытое следами старых побоев лицо пленника:

– Зачем?

– Есть хотел.

Глаза Ярополка округлились:

– Тогда почему же ты от меня на голодную жизнь сбежал? Ведь были тебе тут во всем почет и уважение – не всякому я доверяю сотником стать!

Сердце Варяжко дрогнуло, замерло. Вот сейчас откроет Выродок рот, расскажет о подлом замысле Блуда и о том, как однажды в темном осеннем лесу нарочитый воткнул в его грудь острый клинок. Но болотник молчал.

Варяжко не верил своим ушам! Не имеющий стыда и совести Выродок сдерживал обещание!

– Что молчишь? – надавил на пленника Ярополк. – Говори, когда князь спрашивает.

Зеленые глаза болотника скользнули по его лицу. Выродок хмыкнул, отвернулся.

– Смерд болотный! – разъярился князь. – Ты хоть знаешь, в чем тебя винят?! Ведаешь ли, что тебя Волчьим Пастырем прозвали?

Грубый голос болотника перебил его:

– Да пусть хоть горшком кличут, лишь бы в печь не ставили…

Тупо глядя на него, Варяжко переминался с ноги на ногу. Происходящее казалось ему сном. Неужели Настена была права и под маской подлеца он не сумел разглядеть честного и верного сердца? Болотник губил себя молчанием и небрежными отговорками! Губил, но выполнял обещанное!

– Погляжу я, как ты на прилюдном суде шутить будешь, – сквозь зубы прошипел Ярополк и кивнул Варяжко: – Уведи его с глаз моих!

Подхватив пленника под локти, нарочитый поволок его к выходу и, пользуясь отсутствием видоков, шепнул:

– Не ожидал я, что ты таков… Прости. Не поворачивая головы, болотник ответил:

– Быстро же ты решения меняешь! Сперва меня грязью облить поторопился, теперь отмыть поспешил…

Варяжко не успел спросить у Выродка, что таилось за его загадочными словами. Поджидавшие за дверьми стражи налетели на болотника, выхватили его из Варяжкиных рук. Кабы знали, кто их пленник, небось обращались бы с ним иначе, но, не желая до поры будоражить горожан, князь приказал скрывать имя и вину пойманного. Только Варяжко да те немногие молчаливые кмети, что ездили с ним в Порешки, знали, кто сидит в княжьем порубе.

Вздохнув, Варяжко проводил Егошу долгим взглядом и собрался было пойти обратно, как чужая рука рухнула на его плечо. Нарочитый оглянулся. Серое, как худая мука, лицо Блуда склонилось к нему. Варяжко с удовольствием отметил трясущиеся губы воеводы и мелкое подергивание его обвисших щек.

– Ты кого привез?! – тонким голоском спросил Блуд. – Кого привез?!

Варяжко усмехнулся. Верно, там, в Порешках, узрев перед собой давно умершего врага, он сам выглядел не лучше, но теперь пугаться настала очередь Блуда…

Отстраняясь от дрожащего воеводы, он негромко сказал:

– Нашу погибель привез. Твою вину…

– Нет… – У Блуда пропал голос. Неловкими руками он вцепился в Варяжкины плечи: – Что он сказал князю?! Обо мне говорил?!

– Пока ничего не сказал, – нахально ответил Варяжко и, наслаждаясь испуганным видом Рыжего, добавил: – Он, видать, все до прилюдного суда бережет, чтобы люди услышали, каковы бояре у киевского князя. Застонав, Блуд привалился к стене:

– Убить гаденыша, пока открыть ничего не успел! Варяжко отвел в сторону его руки, шагнул мимо:

– И не думай. Не позволю!

– Дурак! – взвился Блуд. – Иль не ведаешь, что вместе со мной он и тебя погубит?! Смерти захотел?

На его громкий голос из горницы выглянул Ярополк и, заметив поссорившихся бояр, удивленно вскинул густые брови:

– Опять повздорили? Живете как кошка с собакой – никакого с вами сладу! – И прикрикнул на Варяжко: – А ты ко мне зайди – потолковать надо.

Окатив Блуда уничижающим взором, Варяжко гордо прошел за Ярополком.

Едва за ним захлопнулась дверь, как воевода начал действовать. Он уже понял: слабак нарочитый струсил и опустил руки. Надеясь на прощение, стал выслуживаться перед князем… «А я не таков, меня на испуг не возьмешь», – торопливо шептал воевода, спеша через княжий двор. Заскочив к себе в избу, он снял с полочки над притолокой ключи. Он твердо решил, что делать. В его тюрьме-клети было много рабов, и среди них те двое аварцев с отсутствующим взором темных узких глаз. Блуд купил их за немыслимую цену, но они и впрямь оказались таковы, как обещал продавец. В придачу к аварцам он дал Блуду большой, доверху наполненный какой-то заморской травой мешок. «Ты давай им понемногу этой травки, – передавая аварцев воеводе, объяснял худой долговязый хорват с реки Дравы, – и они будут послушны тебе, как дворовые псы. Любое приказание выполнят. Их души уже давно принадлежат Кровнику, и только эта трава дает им благостное отдохновение от мук. Ради ее щепотки они сделают все что угодно».

Блуд тогда не очень-то поверил хорвату, но со временем убедился в достоверности его слов. Стоило всего полдня продержать рабов-аварцев без их зелья, как они начинали метаться по клети, грызть железные решетки и в жутких муках кататься по соломенной подстилке. Всего щепотка травы вмиг превращала их в покорных и исполнительных рабов. С их помощью Блуд совершил уже много темных дел. Вспомнить хотя бы ту девку, которая после бурной ночи любовных наслаждений пожелала пожаловаться на Блуда князю. Все плакала и твердила – ты, мол, меня силой взял, ты такой, ты сякой… Аварцы ее быстро утихомирили. Ее мертвое тело нашли спустя два дня в Нестре – вздутое, страшное. А маленькой точки под ухом никто и не приметил. Аварцы знали много ядов и хорошо умели ими пользоваться. За это умение Блуд и прозвал их именем Индрик-зверя – страшного чудища смерти. Одного нарек – Ином, а другого – Дриком. Вместе получалось – Ин-Дрик…

Он неспешно отворил двери темницы. Сложив крестом короткие ноги, аварцы тихо сидели в самой ее глубине. На скрип дверей даже не повернулись. Блуд поманил их пальцем. Оба покорно встали, дружно поклонились. Говорить они не могли – еще прежний хозяин вырезал им языки, чтоб не сболтнули ненароком лишнего. Блуду эта мера предосторожности очень понравилась. Иногда он даже подумывал – не лишить ли ему всех прочих рабов бесполезных языков и навек избавиться от их жалоб, стонов и болтовни? Только вот Ярополк может не понять…

– Пойдете ночью к порубу, – показывая мешочек с вожделенной травой, негромко велел он аварцам. – Уберете стражей, а главное – того, кто сидит внутри. Когда вернетесь – получите вот это. – Он тряхнул мешочком перед носами рабов. Почуяв знакомый запах, они встрепенулись, склонились перед Блудом. Они все поняли.

Блуд не сомневался в успехе задуманного – в ожидании Русальных праздников и обряда посвящения девушек в женщины в Киев стеклось много народу со всех концов мира, и на аварцев посмотрят как на новых гостей. Ведь одежда и волосы у них не рабские. И ошейников нет… Однако вечером воевода ощутил беспокойство: Захотелось самому проверить, как действуют послушные рабы. Накинув серый корзень, он неслышно выскользнул со двора и прокрался к порубу. В темноте ночи едва различил приземистые фигурки копошащихся у поруба аварцев. Неподалеку от них, неестественно откинув голову, лежал один из стражей, а чуть поодаль, с зажатым в руке мечом, свернулся второй. Блуд ухмыльнулся… Нет, не зря он купил этих невзрачных с виду мастеров смерти!

Аварцы спустили в поруб веревочную лестницу. Проследив, как их головы скрылись за краем темницы, Блуд облегченно вздохнул. Теперь опасаться разоблачения было глупо: связанный пленник – легкая добыча для двух опытных убийц.

Откинув с головы накидку и уже не таясь, Блуд направился обратно. Дикий поросячий визг нарушил тишину ночи. Воевода вздрогнул, подпрыгивая. Какой дурак надумал средь ночи порося резать?! Но, словно отвечая первому, из соседнего хлева истошно завопил еще один поросенок.

Блуд замер. В окрестных избах беспорядочно захлопали двери. Ошалелые, полуодетые люди выскакивали на улицу и, ничего не понимая, громко перекликались. А киевская скотина орала на все голоса и, вышибая хлипкие створы, выносилась со дворов, давя попадающих под копыта хозяев. В один миг тихая ночь обернулась кошмаром.

Остолбеневший Блуд шарахнулся в сторону от выметнувшейся из-за угла шалой лошади, прижался спиной к забору. Темная косматая тень вынырнула из дверей соседнего хлева, пронеслась мимо него. Воевода вдавился в доски. Клацнув зубами, рядом с ним промчался огромный волк и одним махом перелетел через городьбу. Следом перемахнул другой. Какая-то баба пронзительно завизжала – видать, увидела третьего. Вокруг метались и вопили полуголые люди. Вспомнив о привязанных к столбу дорогих конях, воевода побежал на свой двор. Из настежь раскрытых ворот ему навстречу вылетел вороной жеребец. На его горле, крепко вцепившись зубами, болтался большущий волк. Все еще не веря в наваждение, Блуд выдернул меч, полоснул им по зверюге. Тот отпустил горло коня и пропал в темноте.

– Огня! – заорал Блуд. – Факелы!

Его отчаянный вопль подхватили, понесли по всему городищу. Пугая и без того паникующих животных, на улицах заполыхали факелы. Блуд забыл про аварцев. То, что творилось в Киеве, было немыслимо! Волки не могли оказаться в городище! Где они прятались до вечера, как скрывались?!

Словно услышав его мысли, тонкий женский голос пронесся над волнующимися людьми:

– Кто это?! Ой, мамочка, кто они?!

На Блуда налетел растрепанный ратник. Воевода с трудом признал в нем одного из тех, что ездили с Варяжко в Порешки. Его глаза были выпучены, на губах пузырилась пена.

– Это он! – заметив Блуда, завопил дружинник. – Волчий Пастырь! Он приманивает волков!

Его слова расслышали, загомонили, разнося новость по дворам.

– Мы его из Порешек привезли! – захлебываясь криком, продолжал ратник. – Он в порубе сидит, суда ждет!

Взревев, толпа ринулась к порубу. Вниз полетели факелы. Блуд свесился в холодную дыру темницы. Слабые отблески затухающих факелов высветили на сыром дне две маленькие неподвижные фигурки. Аварцы!

Блуд вцепился руками в край поруба. По его вискам катился пот. Оставалось лишь надеяться, что болотник тоже мертв. Но что случилось с аварцами? Как умерли они?

Свет факела выхватил из темноты поруба еще одну фигуру. Признав в ней Волчьего Пастыря, люди завопили. Вниз полетели уже не факелы – камни. Выплескивая накопившееся в душе отчаяние, Блуд закричал. И, словно отвечая на его крик, из глубины темницы донесся жуткий, пронзительный, волчий вой. Толпа шарахнулась в стороны. К Блуду подскочил Варяжко. Глаза нарочитого метали молнии, в руках блестел меч.

– Гони их прочь! – прямо в ухо воеводе завопил нарочитый. – Всех прочь! Приказ Ярополка!

Блуд кивнул, дрожащими руками потянул из ножен тонкое лезвие. К нарочитому уже подоспели его дружинники, обступили поруб, не позволяя любопытным и озлобленным горожанам достичь его краев. Утирая рукавом катящийся по лицу пот, Варяжко грудью напирал на толпу.

– Ты почему скрыл, что нежитя в Киев привез?! – обвиняюще закричала ему в лицо какая-то худая простоволосая баба. Варяжко отмахнулся, но баба упорно теснила нарочитого: – Это Волчий Пастырь свою стаю на нас натравил! Это только ему под силу! Почему оберегаешь его?! Отдай его людям!

– Мы его судить будем, – пытаясь остановить напор бабы, урезонивал ее нарочитый.

Варяжко не зря говорил эти слова. Как все, он не мог понять странного появления волков в самом центре городища, но и Егошу в этом не винил. Что мог сделать болотник, сидя в порубе? Чем приманить зверей?

Варяжко был благодарен Выродку за молчание перед князем и не желал видеть, как озлобленная толпа разорвет несчастного пленника на куски. Не жил болотник по-человечески, так пусть хоть умрет как человек…

– А ну-ка посторонись! – Малуша пробилась сквозь гудящую толпу, оттеснила от Варяжко настырную бабу. Обернувшись лицом к горожанам, она громко произнесла: – Эй, люди! С Пастырем мы еще разберемся – куда он денется? – а вот скотина ваша порезанная, покуда вы тут спорите, издыхает! Я кого смогу – излечу, но сама по дворам бегать не стану! Так что, кому его животина дорога – тащите ее ко мне сами!

Закончив речь, она одними губами улыбнулась Варяжко и нырнула обратно в толпу. Многие поспешно устремилась за знахаркой – каждому хотелось спасти уцелевшее добро. Вскоре возле поруба остались лишь дружинники да наиболее рьяные поборники справедливости, но и те, лишившись поддержки, быстро разошлись по домам, осыпая сидящего в порубе нежитя витиеватыми проклятиями.

Варяжко склонился, заглянул в поруб. Дна он не увидел, поэтому только крикнул:

– Эй, ты там жив еще?

– Жив, – отозвался изнутри хриплый голос и добавил: – А рядышком двое мертвяков лежат.

– Шутишь? – насторожился Варяжко. Выродок помолчал, а потом ответил:

– Мне не до шуток. Меня за эту ночь дважды убить пытались.

– Послушай, Варяжко. – К нарочитому подошел Блуд. Вид воеводы был страшен – рыжие волосы висели патлами, лицо тряслось, будто сготовленный неумелой хозяйкой студень. – Дай мне с пленником поговорить…

– Говори. – Варяжко посторонился. Замирая от ужаса, воевода согнулся над дырой поруба:

– Ты тех, что на тебя напали, знаешь?

– Конечно, – насмешливо ответил Выродок. – Они хоть без языков, а перед смертью одно имечко шепнули. Только не думаю, что оно тебя порадует, коли вслух скажу.

– Погоди… – Блуд огляделся. Варяжко с дружинниками, отойдя в сторонку, в чем-то убеждал время от времени подходящих к нему встревоженных киевлян. Воевода понизил голос: – А смогу ли я поговорить с тобой один на один? До суда?

– А почему нет? – откликнулся Выродок. – Только ты сам этой милости у князя выпроси, мне-то он ее ни за что не окажет. Прошли те времена, когда я ему песни пел, а он меня золотом осыпал. Нынче мои песни не те, за кои золотом платить хочется…

Блуд закряхтел. Если Выродок сумел выдавить из аварцев признание, то теперь, помимо старого, он мог рассказать еще и о том, как Блудовы люди тайком налетели на него в порубе. А коли исхитриться, то свалит на них и ночной переполох. Кто там что в темноте Да со сна разглядел… Если Ярополк поверит – Блуду не воеводить, а на посылках бегать…

Он всхлипнул. От Выродка следовало избавиться, а заодно выяснить, как он убил аварцев. Воевода чуял – здесь не обошлось без волшбы. Конечно, Выродок – не Волчий Пастырь, как его обозвали, но, что смерть не раз обошла его стороной – говорило о многом. Коли взять его в союзники – никакие аварцы станут не нужны…

Тяжело прихрамывая, Блуд отошел от поруба. Заметив на его помятом лице удовлетворение, нарочитый удивленно спросил:

– Чему радуешься?

– Ничему, – небрежно бросил Блуд и, отвернувшись, пошел на свой двор. Варяжко хмыкнул ему в спину. Поведение воеводы казалось странным. Очень странным. Но размышлять о Рыжем нарочитому было недосуг – ночной шум взбудоражил все городище.

К утру он уладил почти все. Выпущенный скот отыскали и разогнали по домам, раненый – отвели на двор к Малуше, а зарезанный оттащили подальше за городьбу – с ним еще предстояло долго возиться – снимать шкуры, вырезать мясо. Тихо, чтоб не пугать и без того испуганных людей, убрали тела мертвых стражей Пастыря. Только напавших на скотину волков так и не нашли. Даже следов их не сыскали. Пропали ночные тати, словно видение…

Расправившись с делами, Варяжко пошел к Ярополку. Зная о случившемся несчастье, князь метался по горнице, никого не желал видеть, однако Варяжко принял.

– Волков больше нет, – с порога успокоил его вой. Ярополк сжал кулаки, сел:

– Ну скажи мне, скажи – откуда в Киеве волки?!

– Не знаю, – пожал плечами уставший от нежданно свалившихся забот нарочитый. – Может, забыли ворота запереть – они и вошли.

– А может, правдивы байки-то? – полушепотом спросил Ярополк. Его глаза заблестели, на щеках заалел яркий румянец.

– Какие байки?

– Ну, что этот нежить – вовсе не наш Онох, а настоящий Волчий Пастырь в его обличье, мне кара за братоубийство?

Варяжко вздохнул. Он понимал тревогу Ярополка – ведь совсем недавно и сам так думал. Только не смел все рассказать князю, признаться в старой вине…

Отгоняя горькие мысли, он сказал:

– Не думаю…

– И я не думаю. – Ярополк встал и, ломая пальцы, уставился на Варяжко. – А только я его все равно как Пастыря казню. Нельзя иначе!

Нарочитый вспомнил, как Ярополк горевал после Олеговой смерти и сотни раз, хватая его за руки, шептал, будто в бреду: «Я не мог иначе, не мог иначе…» Вот и теперь припомнил эти слова. Только болотник князю не родной брат – его смерть забудется быстрее…

Нарочитый подошел к Ярополку, понизил голос:

– Я все понимаю, князь. Никто тебя не осудит. Пытаясь что-то сказать, Ярополк округлил рот, но смолк, глядя за Варяжкину спину. Нарочитый повернулся. В проеме дверей стоял Блуд. Нарядный, чинный, словно не он этой ночью метался по дворам и взывал к запертому в порубе нежитю. Варяжко подозревал, что два маленьких мертвых человека, невесть как оказавшихся в темнице, были людьми Блуда, но не пойман – не вор, и он молчал.

– Князь! – Блуд сделал два шага к Ярополку и вдруг, рухнув на колени, ткнулся лбом в пол. – Молю, дай мне поговорить с пленником! Не верю я в случайности, хочу из него всю правду вырвать!

– Бесполезно, – поморщился Ярополк. – Он молчит.

– Он тебя, светлого князя, пугается, а мне, простому воеводе, который его когда-то на службу брал, может, и откроется!

Блуд приподнялся на руках, вскинул на князя умоляющие глаза. Варяжко следил за его движениями и не мог понять – чего добивается хитрый воевода? Может, Рыжий своей рукой хочет до суда прикончить болотника?

– Добро! – Ярополк махнул рукой. – Ступай, поговори с пленником.

Пятясь, словно рак, Блуд выскользнул за дверь. Проводив его взглядом, Ярополк задумчиво протянул:

– Вот уж не ведал, что он так предан… Варяжко улыбнулся. Он не сомневался в намерениях Блуда, но выручать болотника не спешил. После нынешней ночи бедняге будет легче умереть, так и не услышав людских проклятий. Блуд – могучий и опытный воин. Один взмах его меча – и мятежный дух Выродка обретет долгожданный покой. Такая смерть – легкая смерть…

Стряхнув грустные мысли, Варяжко взглянул Ярополку в лицо:

– Что велишь, князь…

Он снова стал просто княжьим слугой. С Выродком было покончено. И теперь Настене было не в чем его упрекнуть…

ГЛАВА 28

Вскинув лицо к небу, Егоша жадно ловил пересохшими губами мелкие капли дождя. Той, из-за которой он так стремился попасть в Киев, здесь уже не было. Егоша и сам не мог понять, что нынче испытывал к сестре, – любовь утекла, будто речная вода, но ее влажный, теплый след все еще бередил душу. Потому и хотелось увидеть Настену, убедиться, что сестра сыта, жива и здорова. Но не вышло…

Облизнув едва увлажненные дождем губы, болотник задумался. Он не знал, из-за чего ночью поднялся переполох, но чуял – здесь не обошлось без Сиромы. Только Велесов жрец мог столь настырно добиваться Егошиной смерти. Только его коварный ум сумел бы так хитро настроить добродушных киевлян против Волчьего Пастыря. Как обычно, жрец пошел по кривой дорожке и, оставшись в тени, добился своего. Не то что Блуд. Воевода умишком оказался попроще – подослал убийц и успокоился. Зато теперь на нем шапка горела – нутро прожигала…

Егоша откинулся на спину, положил голову на тело одного из убитых аварцев. Мертвец уже окоченел, и шея Егоши побаливала от неудобного, жесткого ложа. Болотник подтолкнул аварца плечом, сплюнул. Дурак Блуд! Нашел, кого послать! В этих людишках душонка дрожала на тонком травяном стебельке – и дуть не пришлось, чтобы выпустить ее на волю… Хотя откуда воеводе об этом знать? Не ведая Егошиной силы, он угодил в свои же сети.

Болотник потянулся и, заслышав над головой неясный шум, глянул вверх.

– Достаньте его, – загремел оттуда раздраженный голос воеводы.

Егоша вновь улегся, прикрыл глаза. Торопился Блуд, шел на поклон, будто телок на веревочке. Только пока еще не ведал этого…

– Да как же его вытащить? – робко возразил воеводе тихий мужской голос. – Для этого в поруб влезть надобно, а люди шепчутся, будто у него там уже двое убитыми лежат.

– Дубина ты лапотная! – огрызнулся Рыжий. – Коли пугаешься бабьих сплетен, то свет не засти! Пусти! Сам к нему полезу!

Недовольно ворча и продолжая бормотать что-то о мертвецах и коварстве Пастыря, мужик отошел. По крайней мере, его большая тень уже не маячила над Егошиной головой. Вместо нее сверху упала крепкая пеньковая веревка и свесились ноги в расшитых золотом сафьяновых сапогах. Егоша зажмурился и лишь слышал, как, силясь удержать свое тяжелое тело, тот натужно сипит. Пыхтение приближалось, и вскоре из-под ног Блуда на Егошу посыпался мелкий песок.