Наши будни, или рассказ о том, как фабрикуются уголовные дела на советских граждан, выступающих в защиту прав человека

      "Правда" пишет, что, "когда эти лица (диссиденты) оказываются за рубежом, они быстро раскрывают свое подлинное лицо и уже открыто выступают против социалистического строя". Из этой сентенции попробуй пойми, какие взгляды они высказывают. Но я уверен, что высказывают они только свои взгляды и именно те, которые у них сложились здесь. Думаю, что и до отъезда они их не скрывали, но спорить о взглядах у нас здесь нет возможности. У всех у нас кляп во рту, и потому мы вынуждены здесь бороться только за одно - за то, чтобы получить наше законное право вынуть кляп изо рта и через слова дать возможность мысли вырваться на волю.
      Что же удивительного, что наши друзья, оказавшиеся там, где право человека на мысль признается, стали говорить не об этом праве, а высказывают свои собственные убеждения. Верните народу его законное конституционное право на свободу слова и печати, мы и дома выскажем свои взгляды, в том числе и о социализме - демократическом и тоталитарном (сталинском). Наверняка найдется немало таких, кто выскажется и против социализма ... тоталитарного.
      Вот и все, что я могу рассказать о своих друзьях - участниках правозащитного, религиозного, национального, культурного движений.
      Для вас, дорогие читатели, они - диссиденты , для меня - друзья, соратники в нелегкой борьбе. Судите сами, могут они быть преступниками?
      Заканчиваю эту главу о друзьях-соратниках, и тепло переполняет грудь мою. Перед моим умственным взором проплывают лица и лица - все дорогие мне люди. Иных из них уже нет, другие далече, третьи и сегодня торят вместе наш тернистый путь. И среди них те, кого никогда не чувствовал отдельно, кто слит с моим существом, без кого и меня не было бы - сегодняшнего. Я говорю о моей жене - Григоренко (в девичестве Егорова) Зинаиде Михайловне и нашем сыне Григоренко Андрее Петровиче.
      Путь к трибуне партийной конференции Ленинского района г. Москвы проложен мне Зинаидой Михаиловной. Она первая нанесла удар по моему сталинистскому мировоззрению. В 30-е годы она потеряла брата, застреленного на Дальнем Востоке; мужа - профессора Института красной профессуры, убитого на следствии; сестру, уничтоженную в сталинских лагерях; зятя, расстрелянного сталинскими палачами. Она и сама испытала следственную тюрьму тех лет. Все это не прошло для нее даром. Она не пошла по пути тех, кто, случайно выбравшись из ада, утверждал, что невиновных выпускают. Не в пример и таким увлеченным, каким был я, она умела обобщать жизненные явления и делать выводы. Очень осторожно и тактично она начала просвещать и меня.
      Вместе с тем она не дала нарушиться моей связи с простыми людьми. Дочь рабочего, старого большевика, она имела постоянную склонность общаться и дружить с людьми попроще, но думающими. И, естественно, ее друзья становились и моими друзьями. Некоторые из них уже в те страшные времена реалистически смотрели на жизнь. Их реализм, хоть и медленно, воспринимался мною.
      Военная среда специфическая, а мероприятия властей направлены на то, чтобы как можно резче обособить ее. Если бы у меня не было через жену окна в мир, я просто не мог бы выработать взглядов, отличных от взглядов своего военного окружения. И к сегодняшнему дню мог бы стать большим начальником, но никак не "диссидентом". В мир мятущийся вводила меня жена. Она открыла для меня "Новый Мир" и Солженицына в нем. Она подкладывала мне литературу с проблесками мысли, вытаскивала меня в театр на стоящие постановки и в кино на приличные фильмы. И мысль моя пробуждалась, выдиралась из-под наслоений одуряющего и отупляющего партпросвещения. Постепенно она добралась и до суждений, высказанных 7 сентября 1961 года на партконференции.
      Происшедшее на конференции потрясло меня до глубины души, но пришел я в семью, которая не только поняла меня, но стала опорой духу моему. Репрессии нарастали, друзей-соратников тогда еще не было, но рядом шли, подпирая своими плечами, жена и наш сын Андрей. А вот и арест. И первое, что сказано на первом свидании: "Не волнуйся! Береги себя. У нас все в порядке". А что там могло быть в порядке, если кроме меня арестованы два моих сына от первого брака, а у Зинаиды Михайловны никаких источников средств существования, кроме собственных рук. Я, только вернувшись домой, узнал, что "у нас все в порядке" - это бессонные ночи за швейной машиной и унизительная торговля пошитым на рынке.
      Наконец, спецпсихбольница. Кто в ней не бывал, тому трудно понять, что это - как проваливание в могилу. Единственная надежда выбраться из нее лжераскаяние. И хотя такое "раскаяние" хуже самоубийства, отказаться от него нелегко. И снова рядом человек, понимающий это. На одном из свиданий слышу от жены необычное для нее сообщение. Плохих новостей она мне никогда не сообщала, а тут вдруг: "Андрея из института исключили". "Но ты же говорила, что обещали не исключать! - высказываю я свое удивление. "Да, обещали, но за это потребовали осудить участие в "Союзе борьбы ..." и твои действия. А Андрей отказался". И мне радостно: любимый сын остался верен человеческому долгу лживым раскаянием себя не унизил. Мне ясно также: семья не осудит меня, если я не "раскаюсь". А жену врачи как раз пытались убедить, чтоб она повлияла на меня в обратном направлении.
      Не мемуары пишу я сейчас. И рассказывать подробности жизни не стану. Коротко скажу важнейшее. Из первого заключения в спецпсихбольнице жена меня буквально вырвала, воспользовавшись замешательством в верхах в связи со снятием Н.С. Хрущева с занимаемых им постов. Благодаря ей я пробыл в этой больнице неслыханно мало - восемь месяцев (без учета 7-ми месяцев предварительного тюремного заключения). Выхожу из больницы без пенсии. Но жена, с бодрым видом: "Ничего, проживем!", и оба идем работать вахтерами. Работа временная, но живем. Затем вдвоем с сыном Олегом (инвалид детства) идем работать в магазин грузчиками. Андрей работает чертежником. Он снова поступил в институт - на вечернее отделение. Быстро пролетели месяцы от освобождения до нового ареста (IV. 1965 г. - V. 1969 г.). Но за это время мы все трое основательно вошли в семью диссидентов.
      Пять лет и два месяца Зинаида Михайловна и Андрей, опираясь друг на друга и на друзей - советских и зарубежных, - вели борьбу за мое освобождение. И каждый раз, когда мои силы были уже на пределе, жена находила способ помочь мне укрепить их. Сейчас мы снова вместе, но, к сожалению, нет рядом любимого сына. За участие в правозащитном движении ему неоднократно угрожали спецпсихбольницей: "Вас, Андрей Петрович, - предупредили его из КГБ, - легче всего туда поместить. У Вас же наследственность!" Сказали это один раз, а потом напоминали. И не выдержал... Не Андрей... Я не выдержал. Мне была непереносима мысль, что сын мой окажется там, где 6,5 лет провел я. Для себя я этой перспективы не боюсь. Не все ли равно, где умирать. Лишь бы достойно отойти в мир иной. А вот представить там любимого сына - это было бы свыше сил моих. И я уговорил жену, а затем и сына на его эмиграцию. Сейчас он очень далеко от нас по расстоянию - в США. Но мы всегда чувствуем его рядом. И притом знаем, что в "психушке" ему теперь не бывать. И еще верим мы, что придет время, когда сын наш, как и другие невольные эмигранты, сможет безбоязненно вернуться на родину. И мы встретим их всех уже не как диссиденты, а как свободные граждане свободной страны.
      Люди, систематически слушающие передачи иностранных радиостанций на русском языке, постоянно встречаются с определенными, хорошо известными именами. Я в своей настоящей работе хотел показать, что людей, самоотверженно ведущих правозащитную борьбу, куда больше. И эти-то люди и представляют истинную силу движения. Известность приходит по малозаметным, зачастую случайным причинам*. Действия же всех участников правозащитного движения отражают назревшие потребности общественной жизни. И хотя каждый из них ЛИЧНОСТЬ, широкая известность приходит не ко всем. Многие неизвестными и из жизни уходят, хотя вложили все силы и талант в дело правозащиты.
      * Мне, например, известность создала борьба моей жены и сына за мое освобождение.
      Аналогичная картина и с диссидентскими семьями. Даже в диссидентской среде мы знаем Александра Гинзбурга, Миколу Руденко, ну и т. д. А что мы знаем об их женах? Рассказом о своей семье я хотел привлечь внимание к диссидентским семьям , которые несут на себе все тяготы, все невзгоды, зачастую не легче тех, которые выпадают тем, кто отбывает заключение в тюрьмах, лагерях и "психушках". Сейчас новый отряд жен, матерей, детей начал познавать нашу жизнь через страдания арестованных родных людей и через репрессии, обрушиваемые властями на них самих. Помощь и поддержку им и известность их борьбе - к этому я призываю своим рассказом о моих друзьях.
      6. А может, все же диалог
      Описанное нами отношение властей к "диссидентам" есть следствие сложившихся отношений между правителями и народом. Управляющие принимают решения втайне от народа, без его участия - за закрытыми дверьми. Настроения народа если и учитываются, то только по данным государственного аппарата и сведений секретных служб. Объявленные решения народу дозволено только одобрять, приветствовать (голосовать "за" и аплодировать) и исполнять.
      Для бюрократов такая система - просто рай. Не надо заботиться о завоевании доверия избирателей и уважения подчиненных. Достаточно заслужить доверие начальника и поддерживать это доверие. В остальном жизнь течет спокойно, размеренно, без помех и тревоги. Если случились ошибки, просчеты, их стараются скрыть в надежде, что они не будут повторены, а, следовательно, никто о них не узнает и неприятностей от начальства не будет.
      В таких условиях всякий, кто пытается "вынести сор из избы", признается самым вредным элементом и подвергается гонениям. Ну, а как прикажете относиться к тем. кто борется против таких гонений, то есть к людям, ведущим правозащитную борьбу?! Ведь если бы случилось такое, что исчезла возможность поддвергать гонениям критиков существующих порядков, то нарушилась бы вся нынешняя система. Не преследуемые критики расплодились бы невероятно и не пропустили бы ни одной ошибки, никому не дали бы спокойно жить. Значит, правозащита для чиновника еще страшнее и ненавистнее, чем критика недостатков в хозяйстве, управлении, научной деятельности, культуре... На нее поэтому и обрушивается вся сила карательных воздействий государства.
      Нередко жестокую практику карательных органов оправдывают с помощью сентенций: "Правительство должно проявлять твердость. Иначе в стране начнется анархия". Но такая "философия" не выдерживает критики. Во-первых, еще никакая, даже самая жестокая, диктатура не избавляла страну от взрывов и следующей за ними анархии. Наоборот, именно жестокий гнет и террористические действия властей приводили к особенно разрушительным взрывам и безудержному разгулу анархии. Да это и естественно: паровой котел взрывается не там, где излишки пара свободно уходят в атмосферу, а где его продолжают усиленно подогревать и после того, как давление давно перешагнуло критическую черту.
      Во-вторых, сама природа дает нам наглядные уроки. Наиболее живучи в природе те существа, у которых лучше развиты обратные связи, или, как обычно говорят, приспособляемость. Выдержал соревнование за жизнь не огромный, но неповоротливый доисторический динозавр, а маленький, юркий, на все быстро реагирующий варан.
      Мы знаем, что принесла стране сталинская твердость. Не будем опровергать известные успехи того времени. Но разве стоят они 66 миллионов загубленных жизней. Да пусть и не 66, хотя эта цифра, выведенная по косвенным показателям, но строго научными методами, никем никогда не опровергалась. Но я не спорю с цифрой. Пусть - 30 или другое количество миллионов безвинно загубленных людей - любые успехи стоят этого?
      Да и успехи... Огромный Голиаф был мгновенно сбит с ног вооруженным современной пращей небольшим мускулистым Давидом. Чего стоило Голиафу подняться после этого удара и дойти до победы! "Десятки миллионов"... человеческих жизней - пишет "Правда" (12. 02. 77 г.). А на Западе приводят и более точную цифру - 44 миллиона. Такая огромная, ничем не оправдываемая цена, заплаченная в условиях необычайно благоприятной международной обстановки! А сколько стоит то, что сотни тысяч наших соотечественников воевали на стороне врага? И это все плата за тот путь - сталинский путь, которым мы шли многие годы.
      Так стоит ли нам и сегодня держаться за этот путь? Тем более что он осужден 20-м и 22-м съездами партии.
      Повседневная жизнь современного советского общества, независимо от наших желаний и вкусов, настойчиво требует демократизации. Чтобы осознанно совершать движение, надо иметь очень многочисленную и разветвленную разведку. Одновременно нельзя давать скапливаться "излишкам пара" даже в отдельных узлах жизни.
      Хозяйство нашей страны достигло огромной степени концентрации и централизации. В этих условиях малейшая ошибка в руководстве поражает не отдельную клетку единого хозяйственного организма, а организм в целом. У нас много говорят о преимуществах планового начала, но почти не говорят о его серьезных недостатках, которые особенно заметны и чрезвычайно опасны в условиях недемократических методов составления планов. В этих условиях в основу плана ложатся не всесторонне обоснованные научные соображения, а волюнтаристские установки. А отдельный человек или небольшая их группа, не обремененные глубокими знаниями и самоуверенные, могут высказывать как умные мысли, так и глупости. Но одно дело глупость одного человека в сфере его узкой деятельности, а другое - глупость, распространенная на все хозяйство. Это уже громадное бедствие, бороться с которым можно только методами широкой демократии. Чиновник поддакнет высокому руководителю или промолчит (это не я придумал. Это выводы партии о волюнтаризме Н.С. Хрущева - П.Г.), а в массе участников демократического обсуждения плана обязательно найдутся те, кто не только обнаружит глупость, но и поднимет свой голос против нее.
      Волюнтаристское планирование уже нанесло громадный урон хозяйству и природе нашей страны: уничтожение природных зон сельского хозяйства, превращение огромных пространств тучнейших черноземов (путем вскрышных работ) в лунные ландшафты, отдача необъятных просторов целинных земель во власть ветровой эрозии, уничтожение плодороднейших Волжской и Днепровской пойм, создание условий высыхания и загрязнения Каспийского и Аральского морей и многое другое, затрагивающее не только интересы живущих, но и их потомков. И это все очень трудно исправить. А ради чего делается? Ради сиюминутных потребностей и даже для удовлетворения непомерного тщеславия властительного временщика.
      Что может дать хотя бы маленькая, почти незаметная, вскоре задушенная властями струйка демократии, показывает проблема Байкала. Ученым, вступившимся за Байкал, удалось многого добиться, хотя кардинально проблема из-за неразумного упрямства властей и не решена. Полностью противоположное мы наблюдаем на Дону, где Цимлянское море навсегда поглотило цимлянский виноград, несмотря на отчаянные крики о помощи нескольких защитников этого уникального растения. В общем, нужна смелая хозяйственная демократия. Нужен плодотворный диалог властей с учеными-плановиками, организаторами, администраторами и рядовыми тружениками промышленности, сельского хозяйства, строительства, транспорта, связи, сферы услуг.
      А зачем правительству запрещать людям, способным к тому, рисовать то, что они хотят, писать стихи, перекладывать их на музыку, петь, писать литературные и литературно-критические произведения, социологические исследования, открывать новые виды искусства или по-новому трактовать традиционные? Очевидно, что только свободное соревнование различных направлений, течений, жанров даст полную жизнь разнообразному творчеству, устранит ныне широкие недовольства и освободит государство от содержания тучи ненужных чиновников, которые сами никакими талантами не обременены и могут лишь что-то запрещать, не тратя сил даже на обоснование этих запрещений. С помощью диалога можно было бы легко решить и вопросы, вызывающие все большее недовольство немногих из числа депортированных при Сталине, но еще не возвращенных на историческую родину малых народов: крымских татар, советских немцев, месхов и некоторых других.
      Нечего говорить, что национально-культурные и религиозные вопросы можно разрешать лишь с помощью диалога. Но именно в этих областях накопились серьезные противоречия. Ни на чем не основанные неразумные утеснения религии и национальных чувств людей создают нездоровую обстановку там, где ей и места не должно быть.
      По всем этим вопросам можно было бы уже сегодня начать плодотворный диалог с нынешними диссидентами. Не о себе я думаю, говоря это. Мой возраст и здоровье напоминают об ином диалоге. Но друзья мои достойны того, чтобы руководители страны с уважением отнеслись к их слову. Во-первых, потому, что они убежденные сторонники строгого соблюдения законов и уважения к заключенным Советским Союзом международным договорам. Во-вторых, и сами эти люди заслуживают уважения. То, что их ругают в советской печати, отражает лишь злобу чиновничества против правозащитников, но истинной ценности не имееет. Даже те, кто пишет эту ругань, вряд ли верят в написанное и понимают, что разговор с А. Сахаровым и А. Солженицыным составит честь для политического деятеля самого высокого ранга.
      А член-корреспондент Академии наук СССР И. Шафаревич, член-корреспондент Армянской Академии наук Ю. Орлов, доктор физико-математических наук В. Турчин, писатели Л. Копелев, Л. Чуковская, В. Войнович - разве это не достойные собеседники? Но главный участник диалога - талантливая, ищущая, мужественная советская молодежь. Не так давно мир был свидетелем умных, глубоких выступлений трех советских диссидентов - Л. Плюща, А. Амальрика, В. Буковского в защиту политзаключенных и в осуждение антидемократических порядков в СССР. Стоило только сопоставить эти выступления со стандартизованными, упакованными в казенные фразы высказываниями высоких политических деятелей социалистического мира и некоторых слепо копирующих КПСС коммунистических партий, чтоб убедиться, что с любым из этой тройки можно вести содержательный и конструктивный разговор. А ведь это рядовые правозащитного движения. Такие, как они, и более талантливые осуждаются по сфальсифицированным обвинениям и идут в тюрьмы, лагеря и спецпсихбольницы. Многие эмигрируют. "Известия" публикуют статью "Контора г-на Шиманского" (24. 02. 77 г.). В этой статье в самом ругательном тоне говорят и о трех, мне хорошо известных людях. Но уместно спросить у "Известий", почему эти, ругаемые сегодня, - за рубежом? Ведь В. Максимов - выдающийся русский писатель, Н. Горбаневская - поэтесса, А. Галич - талантливый, хотя и своеобразный поэт. Спрашивается - почему им всем не творить на Родине? Но Максимову и Галичу закрыли дорогу к творческому труду, лишив тем самым и средств к существованию, а Н. Горбаневскую, кроме того, оторвали от малолетних детей и упрятали в спецпсихбольницу. Что же удивительного, что всем им пришлось эмигрировать.
      Так за что же ругают их "Известия"? Что не поют дифирамбов своему прошлому? Нет, они говорят о нем правду, а это, как уже известно, на языке Михайловых, кассисов, да и апариных называется клеветой и дезинформацией. За это их и ругают.
      Вот так страна теряет свои лучшие кадры, своих талантливых и мужественных людей, которые истязаются в местах заключения или покидают свою родину. Продвигаются же, замещают руководящие посты те, кто не высказывается против, у кого хребет погибче. Эти люди чиновничий покой не нарушают. Но будет ли от этого народу лучше? Вопрос! Не нарушают покой и те, кто, считая, что "плетью обуха не перешибешь", уходят в семью или в пьянку, в разврат, вырабатывая в себе полное равнодушие к делу.
      Минувшей осенью страна, по оценке правительства, собрала небывалый урожай. Я не вижу оснований не верить этому. Но вот вопрос: улучшилось ли снабжение в связи с таким урожаем? Твердо заявляю: нет, стало хуже. Это не мое индивидуальное мнение. Это говорят все: в магазине, в транспорте, на улице. Но почему? Да потому, что все звенья товаропроводящей системы работают все хуже. И никакой чиновничий контроль этого не выявит и не устранит.
      Нельзя сказать, чтобы партийно-государственное руководство не видело всего этого. Оно видит. Но пути, которые избирает, вряд ли назовешь эффективными. Почти еженедельно публикуются постановления, написанные тем бюрократическим языком, который как-будто кого-то к чему-то обязывает, но делает это столь неконкретно и с заблаговременным созданием возможности уклониться от выполнения заданий, что можно не бояться привлечения к ответу за невыполненный пункт. Мало помогают делу и всякие призывы и соревнования с вручением премий и знамен. Чтобы преодолеть затхлую атмосферу чиновничьего покоя, надо, чтобы туда подул хоть легкий ветерок демократической критики.
      Но в настоящее время нет другой силы, способной на это, кроме диссидентов. Не только конкретные личности, составляющие данное движение, указывают на это. Связь, которая установилась у диссидентов с думающими людьми, тоже говорит в их пользу. Диссиденты, особенно такие, как Сахаров и наиболее близкие ему люди, получают много писем. Среди них есть всякие - и сомнительные жалобы, и просто графоманские. Но основная масса таких, в которых люди делятся своими мыслями, раздумьями и чаще всего ничего не просят. Нередко заканчивают почти стереотипной фразой: "Пишу только для того, чтобы Вы знали об этом. Ответите, буду рад". Если к этому добавить, что через диссидентов идет и "самиздат", где публикуются очень серьезные труды, то станет ясно, что у диссидентов есть что сказать своему оппоненту.
      Так, может, все-таки конструктивный диалог вместо истощающей силы правительственной войны против мыслящей части нашего народа?
      7. Немного теории или самоновейшая "демократия"
      Наше правозащитное движение постоянно указывало на то, что в СССР попираются права человека. Эти заявления обычно иллюстрировались многочисленными фактами. Но за всю мою практику участия в правозащитном движении не было случая, чтобы власти опровергли хоть один из приведенных фактов или хотя бы предприняли попытку расследования. Как правило, они делаются глухими и слепыми по отношению к конкретным фактам, делают вид, будто о них никто и не говорил; людей же, сообщающих факты, обвиняют в клеветнических измышлениях, в стремлении подорвать существующий строй или нанести ему существенный урон. Одновременно в самой общей форме превозносится забота о человеке в нашей стране.
      По такой схеме построена и статья в "Правде" под заголовком "Что скрывается за шумихой о "правах человека". Начав с прославления наших великих достижений, авторы перешли к площадной брани на диссидентов и самой беспардонной клевете на них. Заодно досталось и "зарубежным антисоветским центрам" и "противникам разрядки". Но как это ни хлестко все изложено, а ответа на вопрос - а как же с правами человека в СССР? - здесь нет. Возникает надобность хотя бы заключить этим. И вот мы читаем: "Что касается действительных прав человека, то опыт истории показал (да, да, у нас только так. Опыт истории всегда, когда нам потребуется, приходит и показывает все что нам угодно - П.Г.), что эти права способен обеспечить только социалистический строй. Право на труд, на образование, на социальное обеспечение, право избирать и быть избранным в органы власти и управления всех уровней, критиковать и контролировать их работу, право на участие в обсуждении и принятии решений, в том числе и общегосударственного значения, - такова наша социалистическая демократия в реальности, в действии". (Курсив мой - П.Г.)
      Невольно хочется переспросить: Что? Что это такое? Демократия? Социалистическая? Да полно-те! Что это за метаморфозы? До сих пор из истории (той самой, опыт которой показал) нам были известны демократия античного мира и демократия буржуазная. Первая была демократией для рабовладельцев, вторая для буржуазии. В обоих случаях демократия - понятие совершенно определенное, и прилагательные (буржуазная, рабовладельческая) содержание понятия не меняют. Они только указывают на тот общественный слой, которому демократия служит. И вдруг мы видим, прилагательное "социалистическая" коренным образом изменило содержание понятия "демократия". До сих пор, из века в век, в понятие демократии включались: свобода слова, печати, собраний, митингов, уличных шествий и демонстраций, свобода вероисповедания, свобода передвижения и выбора места проживания, неприкосновенность личности и жилища.
      Редакия центрального органа правящей партии начисто забыла эти основополагающие составные демократии. И забыла не случайно. В Конституции СССР записаны свободы слова, печати, собраний, митингов, уличных шествий и демонстраций, но этими свободами пользоваться народу советскому не было дано. Участники правозащитного движения использовали эти свободы явочным порядком, не считаясь с запретами властей, поскольку эти запреты незаконны антиконституционны. И правозащитники добились победы, правда, с обратным знаком. Нет, нет, это не поражение, а именно победа с обратным знаком.
      Как было до сих пор? Власти утверждали, что у нас в стране есть свобода слова, печати и т. д., а пользоваться этими свободами не давали. Мы, не считаясь с запретами, пытались пользоваться конституционными свободами. И власти теперь вынуждены открыто признать, что этих свобод в нашей стране нет. Они сознались в своей лжи и подтвердили то, в чем мы были убеждены и что стремились доказать перед всем миром. Разоблачение лжи, признание властей в том, что они до сих пор лгали, - это их поражение, а, значит, наша победа.
      Но победа условная. Как известно, Конституция СССР перерабатывается. Собственный наш опыт свидетельствует, что "Правда" намечаемые в законах изменения публикует на своих страницах и эти публикации становятся для других газет образцами. Надо ожидать, что сейчас вся печать начнет по образцу "Правды" проповедовать социалистическую демократию, из которой удалены общедемократические свободы. Таков, вероятно, будет и проект Конституции, который Конституционная комиссия предложит Верховному Совету, а тот, как всегда внеся несущественные поправки, проголосует единогласно за утверждение.
      Свободы вероисповедания в Конституции нет. Вместо этого затемненное и лицемерное: "Свобода совести и свобода антирелигиозной пропаганды". Как будто можно противополагать эти два понятия. Свобода антирелигиозной пропаганды, если общество демократическое, должно быть противопоставлено свободе религиозной пропаганде. Но дело запутали, чтобы не сказать о свободе вероисповедания. И его нет. Установлена по Конституции и в жизни диктатура новейшей религии - госатеизма.
      Нет в Конституции также свободы передвижения и свободы выбора места проживания. Того и другого нет и в нашей советской действительности. Но если я не могу жить, где хочу, не шею права покинуть место, к которому меня пригвоздил паспортный режим, то чем же я отличаюсь от заключенного? Только тем, что его привезли к месту заключения под конвоем, а я прибыл к месту паспортного закрепления без оного.
      Неприкосновенность личности и жилища Конституцией прокламирована. В действительности же десятки миллионов людей были без каких бы то ни было оснований арестованы, расстреляны, отправлены в лагеря уничтожения; целые народы среди ночи были изгнаны из своих жилищ, погружены в скотские вагоны и вывезены в пустыни и полупустыни. Некоторым из этих народов - крымским татарам, советским немцам, месхам - до сих пор не разрешено возвратиться на землю предков. Их жилища разрушены или заселены другими людьми, но истинным хозяевам этих жилищ не заплачено ни за жилища, ни за другое грабительски изъятое имущество. Теперь, как нам сообщает "Правда", неприкосновенность личности и жилища вообще не входит в понятие социалистической демократиии. Что ж, и правильно! Исторический опыт показывает, что когда надо, то "прикасаются" и к личности, и к жилищу. Так зачем же записывать в Конституцию то, что явно невыполнимо? Пусть наши "доблестные органы" наводят, когда надо, твердый порядок, без каких бы то ни было неприкосновенностей. Пусть арестовывают, расстреливают, угоняют в лагеря, снова депортируют целые народы, не оглядываясь на Конституцию.
      Таковы изъятия из демократии при переходе ее из буржуазного состояния в социалистическое.
      Ну, а во что же превратилась демократия, приняв на себя звание социалистической? Разберем написанное в "Правде" по составляющим социалистической демократии. Итак:
      Право на труд. Правители нашей страны больше всего гордятся тем, , что вписали в Конституцию это право. Но что оно означает? Значит ли это, что вас не могут уволить или что вам обязаны предоставить работу по специальности, если вы потеряли прежнюю. Нет, не значит. Вас могут уволить, если вы политически неугодны властям, и дать указание, чтобы вас нигде не принимали по вашей специальности. Такое происходит, например, с руководителем советской группы "Международной Амнистии", доктором физико-математических наук Валентином Турчиным. Его уволили, и уже 4 года он не работает. А на днях его вызывали в КГБ и заявили: "О вашем трудоустройстве по специальности не может быть и речи". Вот каково оно, это право!
      Так в чем же тогда право на труд? - спросите вы, читатель. - Не знаю, отвечу я. Могу только рассказать о практике. А она вот какая. Уволенный по политическим мотивам обязан устроиться на работу сам. А поскольку его по специальности нигде не берут, а не по своей специальности работать не хочет, то он попадает под суд "за тунеядство". Тот же, кто не хочет быть осужденным, переквалифицируется. Ученые, писатели, художники идут в сторожа, уборщики мусора, рабочие магазинов..., и это на всю жизнь, так как обратного хода для политических нет.
      Но вы скажете, что это не право, а обязанность. Я с вами спорить не буду. И, по-моему, право на труд без права не трудиться является не правом, а обязанностью. Правом на труд в таком смысле полнее всего обладали рабы. Они должны были все время трудиться. Им даже для отдыха предоставлялось совсем недостаточно времени. Право на труд, за которое ратуют пропагандисты преимуществ социалистической демократии, есть рабское "право". Алексей Пешков в таких условиях никогда бы не превратился в Максима Горького. Он либо не вылезал бы из тюрем "за бродяжничество" и "тунеядство", либо должен был сделаться профессиональным мусорщиком или хлебопеком.