Тайна подводной скалы

      - И стал долбить лед?
      - Наш беглец мог не выбраться из полыньи или трещины, к которой привел его жироприбор водохода. Надо не забывать, что он всего лишь подросток. Он мог замерзнуть в воде, сэр, - сказал Мерс.
      - Гм... Пойдемте к торосу, посмотрим...
      Скоро вся группа неизвестных уже наблюдала за действиями одинокого пассажира вертолета, стоявшего тут же на льду... Это был Юра Ветлугин. Он настойчиво долбил электрокиркой лед в том месте, где вчера нашел ракетницу.
      Убедившись, что кроме мальчика с киркой на льду никого нет, старик отправил к месту посадки "Полярного жука" своих спутников, сам же остался ждать их подле полыньи.
      Через двадцать минут после ухода Мерса и его товарищей внезапно возник сильный ветер, который вскоре перешел в бурю. Старик перебрался в подводную лодку. Здесь, сидя в тесной радиорубке подле радиста, он с нетерпением ждал сигнала походной рации, которую захватил с собой Мерс. Лишь через два часа было получено от ушедшего отряда короткое шифрованное сообщение:
      "Сильная буря... Нашли... Возвращаемся... Норд".
      * * *
      Вскоре после посадки на лед противоштормовых машин, радиогазеты передали новое экстренное сообщение:
      "Сегодня в 1 час 50 минут по московскому времени на девяносто восьмом градусе северной широты и семнадцатом градусе тридцати минутах восточной долготы летчики обнаружили труп малолетнего сына начальника Арктании Юрия Ветлугина, замерзшего во время пурги. Здесь же обнаружен разбитый штормом о торос двухместный вертолет с надписью "Полярный жук"...".
      Все, кто в тот день следил за стремительным развитием этой арктической трагедии, понимали, что дивизион свою работу выполнил блестяще и сделал все, что было в его силах, но сообщение это все же подействовало удручающе на миллионы людей.
      * * *
      Сурово сдвинув брови, неподвижно сидела в своей комнате Одарка Барвинок. Столяров в глубокой задумчивости стоял у окна. Наконец, он прервал молчание:
      - Вы были у Ветлугиных, Одарка?
      Девушка медленно кивнула.
      - Может быть вам сейчас надо побыть с Ириной? - вновь спросил Столяров.
      Одарка все так же молча отрицательно качнула головой. Она была у Ветлугиных, ло поняла, что Ирину и Владимира в эти тяжелые минуты надо оставить одних. Когда Одарка вошла, оба они стояли у окна. Ирина крепко обхватила руками плечи мужа и беззвучно плакала, уткнувшись ему в грудь. С окаменелым лицом и широко открытыми глазами, Ветлугин стоял неподвижно, лишь рука его тихо гладила голову жены...
      Тут же, сжавшись в комочек, сидел на краешке дивана дед Андрейчик. Обильные слезы текли по его морщинистому лицу...
      Одарка, опустив голову, тихо вышла.
      Столяров, отойдя от окна и шагая по комнате, наконец спросил:
      - Где он сейчас?
      - На острове Седова, - тихо сказала Одарка.
      - А почему они не доставили его сюда на Арктанию?
      - В больнице на острове Седова будет произведено вскрытие. Нужно медицинское заключение, - деревянным голосом произнесла Одарка.
      - А Ветлугины?
      - Они через час вылетят туда.
      Одарка хрустнула пальцами.
      - Смерть!.. Как это страшно...
      Столяров вздохнул и, чтобы хоть несколько смягчить тягостное настроение, сказал:
      - Все же я уверен, что когда-нибудь человек победит смерть.
      Одарка взглянула на него с удивлением, словно впервые видела этого человека, шагающего по ее комнате. Постепенно выражение ее лица стало меняться. Она силилась что-то припомнить.
      Столяров заметил напряженное выражение лица Одарки:
      - Что с вами?
      - Постойте! - сказала она и провела рукой по лбу. - Постойте!... Победить смерть... Я что-то слыхала недавно... Телерадио... Замороженные и вновь ожившие обезьянки... Тогда же и вас показывали на экране...
      Столяров понял, о чем она говорит:
      - Вы думаете?... - начал он, но Одарка уже вскочила и живо спросила:
      - Как его фамилия?
      - Бахметьев... Москва... Академия Медицинских Наук... отрывисто ответил Столяров.
      Одарка и молодой геофизик одновременно бросились к радиотелефону...
      * * *
      В Москве в этот час была еще ночь. И все же, поднятый с постели тревожным сигналом телефона, профессор Бахметьев подошел к микрофону:
      - Бахметьев слушает вас.
      Послышался далекий, но ясно слышимый в комнате взволнованный голос Одарки:
      - Профессор!.. Мальчик замерз...
      Бахметьев высоко поднял свои седые, густые брови.
      - Не понимаю... Какой мальчик?
      - Юра Ветлугин... с Арктании, - еще сильнее волнуясь, пролепетала его невидимая собеседница.
      - Ах, это тот самый?! - вспомнил Бахметьев. - Печально очень. Я слышал сообщение...
      - Профессор! Мы знаем о ваших замечательных опытах... Конечно, мы понимаем, это не так просто... Но может быть возможно еще что-нибудь предпринять?..
      Бахметьев вновь поднял брови.
      - Позвольте... я не понимаю... о чем вы говорите?
      - Я разговариваю с борта Арктании, - сказала совсем смущенная Одарка. - Я имею в виду ваши опыты с обезьянами...
      - Вы шутите? - строго спросил Бахметьев.
      - Нисколько, профессор! У нас большое горе. Поэтому я вспомнила о вас, - с жаром сказала девушка.
      - Но ведь там было совсем иное, - произнес Бахметьев.
      - Я знаю, там был анабиоз. Но может быть Юра еще не совсем замерз?
      Бахметьев пожал плечами.
      - Надо подождать. Он доставлен в больницу и там врачи определят, наступила смерть или нет.
      - Летчики объявили, что Юра мертв. Меня же не покидает мысль: а что если они ошиблись? - взволнованно сказала Одарка.
      - На острове Седова есть отличная больница и в ней практикуют не летчики, - с иронией ответил Бахметьев. Однако и него самого уже появилось желание взглянуть на труп замерзшего мальчика.
      - Профессор! - сказала Одарка, и в ее голосе послышались слезы. - От имени всех арктанинцев я прошу вас, осмотрите его...
      Бахметьев колебался:
      - Но если он замера, тогда ничто не поможет...
      - Осмотрите его, дорогой профессор! - взмолилась Одарка.
      - Хорошо, - решительно произнес Бахметьев. - Я осмотрю его...
      - Когда?! - радостно спросила Одарка.
      Бахметьев взглянул на стенные часы: стрелки показывали 3 часа 10 минут.
      - В пять часов утра я буду уже на острове Седова.
      - Родной!.. - дрогнувшим голосом сказала Одарка, но слезы ей помешали.
      - Успокойтесь, Одарка, - произнес мужской голос.
      - Успокойте ее. Если есть хоть какая-нибудь возможность, мы пустим в ход все, чем располагает советская наука, - сказал Бахметьев.
      - Спасибо, профессор, - произнес мужской голос.
      На этом разговор между Арктанией и Москвой закончился.
      * * *
      Профессор Бахметьев тотчас же обратился в высшие органы народного здравоохранения и в его распоряжение был предоставлен реактивный пассажирский самолет. Перед отлетом Бахметьев связался с больницей острова Седова. Вот его разговор с главным врачом больницы:
      Бахметьев. В каком состоянии находится мальчик?
      Гл. врач. Пульс не прощупывается, но электрокардиограф чертит линию с едва заметными волнами. Волны заметно затухают...
      Бахметьев. Значит он не мертв?
      Гл. врач. Но я не сказал бы, что он жив. Температура его тела 20 градусов.
      Бахметьев. Что у него обморожено?
      Гл. врач. По-моему, ничего.
      Бахметьев. Я хочу осмотреть его и буду у вас через час.
      Гл. врач. Мы ждем вас, профессор. Но боюсь, что к вашему прилету на ленте кардиографа уже ничего не будет.
      Бахметьев. Есть у вас биотин?
      Гл. врач. Я слышал о вашем чудодейственном препарате, профессор. Говорят, он чуть ли не мертвых воскрешает, но мы его еще не получили.
      Бахметьев. Я привезу с собой биотин. Где сейчас мальчик?
      Гл. врач. В палате. Изолирован.
      Бахметьев. Держите его при температуре, аналогичной температуре тела.
      Гл. врач. Слушаю, профессор.
      Бахметьев. Дайте ему кислородную подушку. Палату затемните и всех из нее удалите, в палате не должно быть ни одного лишнего кубического сантиметра углекислоты.
      Гл. врач. Слушаю, профессор.
      Бахметьев. Я и два моих ассистента вылетаем к вам.
      Гл. врач. Мы ждем вас, профессор.
      VIII. БИЕНИЕ СЕРДЦА
      Ирина и Владимир Ветлугины, а с ними дед Андрейчик и Одарка Барвинок со Столяровым прибыли с Арктании на остров Седова на полчаса раньше профессора Бахметьева. В больнице их встретил главный врач Иван Иванович Нестеров, пожилой, сероглазый, очень любезный человек. Увидев тревожные глаза Ирины, он сказал:
      - Профессор Бахметьев будет здесь через полчаса.
      - Значит, наш сын еще жив? - спросил Ветлугин.
      - Жизнь не погасла в его теле, - уклончиво ответил Нестеров и, увидев, как ожили большие глаза Ирины, добавил: Профессор Бахметьев привезет свой замечательный биотин.
      - А это что означает? - спросил дед Андрейчик.
      - С помощью своего биотина он восстанавливал жизнь у теплокровных животных с температурой тела около пяти градусов, - многозначительно произнес Нестеров.
      - У мартышек? - вновь спросил дед Андрейчик.
      - Да.
      - Значит, вы думаете, что между моим внуком и мартышкой никакой разницы нет? - насмешливо спросил старый радист.
      Нестеров не ответил.
      - Папа! - укоризненно сказала Ирина.
      Дед Андрейчик приложил ладонь к губам:
      - Молчу...
      - Вы нас допустите к сыну? - спросил Ветлугин.
      - Нет. Сейчас нельзя, - ответил Нестеров.
      Одарка и Столяров переглянулись.
      - Почему?
      - Мальчик по предписанию профессора Бахметьева помещен в затемненную палату с особой температурой и нзалирован. Сейчас ему вредно даже дыхание окружающих.
      Ирина замахала руками:
      - Не надо! Не надо! Мы подождем...
      Ирина с мужем, дед Андрейчик и Одарка со Столяровым уселись в кресла посетительской комнаты и стали вполголоса разговаривать. Через некоторое время кто-то в коридоре громко сказал: "Прибыл!..". Дверь в коридоре распахнулась, и вошел Бахметьев в меховой шубе и куньей шапке, большой, седовласый, окутанный клубами пара. Завидев спешившего к нему Нестерова, он спросил:
      - Где тут мой пациент?..
      Ирина взглянула на Бахметьева. Могучие плечи, пышащее здоровьем лицо и рокочущий бас профессора сразу же сняли с ее сердца большую тяжесть. Она поверила, что этот необыкновенный человек совершит чудо, вернет к жизни ее сына, которого все уже считали погибшим.
      Бахметьев без промедления надел белый халат и вместе с ассистентами прошел в палату...
      В комнате ожидания долго длилось тягостное молчание. Наконец появился главный врач...
      Все бросились к нему. Прибежали Ирина и Одарка. К ним присоединились Ветлугин, дед Андрейчик и Столяров.
      Окруженный плотным кольцом людей, Нестеров обратил свои внимательные глаза к бледной дрожащей Ирине.
      - Не волнуйтесь, - сказал он с большой теплотой. - У нас уже появилась надежда, что ваш сын будет жить...
      Учтиво поклонившись, главный врач скрылся за дверью палаты.
      Слезы волнения оросили бледные щеки исстрадавшейся матери. Одарка обняла Ирину и тихо заговорила:
      - Успокойтесь, Ириночка! Вы же слышали: "Ваш сын будет жить...".
      * * *
      В этот день люди всех рас и национальностей говорили и думали о необычайном опыте московского профессора, который вот уже два часа как заперся со своими ассистентами в одной из палат больницы на острове Седова. Всех волновал вопрос: будили жив Юра?
      В 7 часов Зз минут по московскому времени по радио раздался голос корреспондента "Радио-Правды":
      - Слушайте! Слушайте! Говорит остров Седова. Наш микрофон установлен в комнате, где профессор Бахметьев принимает все меры для того, чтобы вдохнуть жизнь в бездыханное тело Юры Ветлугина!..
      Затем, после короткой паузы, все тот же ровный голос продолжал:
      - Слушайте! Слушайте! Появились первые признаки возвращения мальчика к жизни... Температура повысилась до тридцати пяти градусов!..
      Профессор Бахметьев не разрешил поставить в операционной телепередатчик, но те из взрослых радиослушателей, которым когда-либо приходилось наблюдать смерть человека, могли сейчас мысленно восстановить некогда виденное в обратной последовательности: температура в человеческом теле не падала, а повышалась до нормального уровня, и наступала... жизнь.
      На далеком арктическом острове этот момент еще, повидимому, не настал, но он приближался, и ровный голос по радио оповещал об этом:
      - Слушайте! Слушайте! Уже ясно слышно биение сердца мальчика! Включаю микрофон, соединенный с грудной клеткой. Слушайте!..
      В глухой тишине стал зарождаться в воздухе легкий шорох. Шорох исходил из радиоприемников. Это были даже не удары сердца, а скорее легкие вздохи. Но звуки становились все четче, все ритмичнее, все звонче, и, наконец, послышалось гулкое биение ожившего сердца...
      * * *
      А в это время в палате больницы острова Седова профессор Бахметьев, стоя над умывальником, мыл руки. Его окружали журналисты. Профессор прислушивался к успокоительному плеску воды. До его слуха будто издалека доносились восклицания корреспондентов:
      - Это историческое событие!
      - Древние назвали бы это чудом!..
      - Мы убедительно просим вас, Владимир Порфирьевич, сказать хоть несколько слов...
      В умных молодых глазах Бахметьева жило еще нервное творческое напряжение, которое лишь полчаса назад разрядилось великолепным научным экспериментом.
      - Вы просите несколько слов для ваших радиогазет... сказал он, осушая руки в стенных пневматических перчатках. Но что я могу сказать в этих нескольких словах, если я долго работал, прежде чем совершить то, что я сделал сейчас. А до меня многие поколения ученых веками подготовляли этот мой эксперимент...
      Профессор осмотрел свои сухие руки и окинул смеющимися глазами окружающую его молодежь:
      - Здесь кто-то из вас произнес одно старинное слово: "чудо". По поводу чудес я могу сказать для ваших газет несколько слов, именно несколько... Можете записать их на пленку. Вот они: "Нет таких чудес, которые не смогла бы совершить советская наука...".
      Профессор оглянулся:
      - Позвольте, а где же родители мальчика? Позовите их. Пусть они войдут и полюбуются на своего неугомонного путешественника.
      * * *
      Ирина все еще стояла в коридоре, не решаясь войти в палату. От волнения бледное лицо ее порозовело. В этом волнении видна была еще большая доля страха: Ирина боялась верить, что Юра жив. Но верить этому уже можно было. Она слышала за дверью оживленные голоса, ее обнимал и целовал муж, рядом с нею стояла и плакала слезами счастья Одарка, а дед Андрейчик уже пробирался в палату...
      Глубоко вдохнув воздух, не чувствуя пола под ногами, Ирина, поддерживаемая Одаркой, вошла в палату.
      Сразу ей показалось, что в комнате чересчур много людей. Среди них не было Юры. Ирина остановилась. И вдруг поняла: "Ах да, он лежит вон там, в углу, на койке... После смерти он еще не совсем здоров... Что за странные мысли приходят в голову!..".
      В углу, заслонив своими широченными плечами лежавшего на койке мальчика, профессор Бахметьев прослушивал его пульс. Заметив вошедших, он осторожно положил руку мальчика, стал в сторону и громко сказал:
      - Ну, вот он, ваш красавец...
      Разметав по подушке густые черные волосы, на койке лежал смуглый, почти темнокожий мальчик с длинными изогнутыми ресницами и с красным пятном на лбу, похожим на силуэт ползущей улитки. Грудь его ровно вздымалась. Мальчик спал.
      - А где же Юра?.. - тихо спросила Ирина и обвела всех изумленным взглядом.
      Из-за ее плеча дед Андрейчик, Ветлугин, Одарка и Столяров с изумлением глядели на незнакомое лицо мальчика.
      - Разве вы не видите?.. - хмуря густые брови, спросил Бахметьев. - Он перед вами...
      - Это... не он! - испуганно сказала Ирина и попятилась к двери, словно видела перед собой страшное видение. - Это не Юра! - крикнула она и добавила тихо, внезапно ослабев: Это... другой... мальчик!..
      Потрясенный Ветлугин едва успел подхватить ее на руки: Ирина потеряла сознание...
      IX. "ТА ГРА БАЙ НГУНКО"
      25 мая утром, то есть в тот же день, когда с острова Седова по радио было передано биение сердца возвращенного к жизни мальчика, корреспонденты радиогазет передали из Арктики пространное сообщение. Вот оно:
      Мы уже сообщали, что спасательная экспедиция доставила на остров Георгия Седова (бывший остров Рудольфа) мальчика, застигнутого штормом на льду. Врачи больницы и прибывший на остров профессор Бахметьев обратили внимание на темный цвет кожи почти не подававшего признаков жизни мальчика. Удивление вызвало также и то обстоятельство, что мальчик найден был не на льду, а вмерзшим в лед. Оставалось предполагать, что он попал в полынью, которую во время пурги затянуло льдом. От гибели его предохранил глубоководный скафандр. Даже со своей, вышедшей из строя утепляющей системой этот скафандр все же смог уберечь от полного оледенения мальчика, на котором были надеты одни лишь трусы. Тем не менее, недостаток кислорода и температура, понизившаяся в скафандре до пяти градусов мороза, лишили сознания юного искателя приключений и поставили его на грань смерти. Мальчика спасли лишь своевременные и энергичные действия противоштормовых самолетов и удивительное искусство профессора Бахметьева.
      Однако после того, как мальчику полностью была возвращена жизнь и профессор Бахметьев показал его родным, выяснилось, что найденный на льду мальчик... вовсе не Юра Ветлугин. Сейчас уже нет сомнений, что спасательная экспедиция нашла на льду какого-то другого, неизвестного мальчика. Но вот это-то и кажется всем поразительным, так как нам точно известно, что Юра Ветлугин вылетел со станции один. Непонятно, каким образом очутился во льду на 98-й параллели этот загадочный второй мальчик. Мы обратились к участникам спасательной экспедиции. Командир противоштормоеого дивизиона и пилоты экспедиции утверждают, что все пространство в 23 тысячи квадратных километров, на котором 21 мая свирепствовал шторм, обследовано самым тщательным образом: подобраны не только люди, но даже обломки разбитого вертолета "Полярный жук". Подобрана также и электрокирка Юры. На льду оставлен лишь дохлый моржонок, который служил для Юры Ветлугина своеобразным посадочным знаком во время его поисков Амундсена, норвежского полярного исследователя, погибшего в 1928 году...
      Сегодня же утром, как только была обнаружена ошибка, шестьдесят самолетов вылетело на поиски исчезнувшего Юры Ветлугина. Двадцать машин самым тщательным образом обследовали район, где был обнаружен разбитый вертолет "Полярный жук". Остальные сорок машин взяли под наблюдение соседние районы и обследовали в общей сложности двести тысяч квадратных километров поверхности льда и воды. Во всех соседних районах они не обнаружили никаких следов пребывания мальчика. Только в одном месте на льду самолеты сверху заметили какойто блестящий предмет. Он был подобран и оказался консервной банкой из-под персикового компота.
      Отряд, совершавший разведывательные полеты над районом, где был найден разбитый самолет Юры Ветлугина, также не нашел мальчика. Пилоты и альпинисты, участвовавшие в поисках исчезнувшего мальчика, предполагают, что Юра Ветлугин во время пурги попал в трещину и пошел под лед. Тем не менее поиски будут продолжаться.
      Нашим корреспондентам удалось переговорить с профессором Бахметьевым. Профессор смог уделить им двадцать секунд. Передаем его собственные слова, записанные магнитофоном,..".
      Вслед за этим абоненты радиогазет услышали гулкий бас профессора:
      "Врачей и пилотов поразила темная окраска кожи мальчика. Должен сказать, что темная коа является для мальчика естественной - он не принадлежит к белой расе...".
      * * *
      Худенький мальчик, на вид лет тринадцати, в белом больничном белье, укрытый по грудь легким шерстяным одеялом, полусидел на койке, обложенный подушками со всех сторон. Смуглое, будто подернутое загаром лицо его казалось сонным и усталым; большие черные глаза были прикрыты густыми, длинными ресницами; мальчик словно дремал. Он дышал, видел, слышал, осязал, обонял.
      Единственное, что отличало его от прочих людей, это общая слабость, постоянная сонливость и апатия. Главный врач больницы Нестеров тщательно исследовал мальчика и пришел к выводу: физически мальчик вполне нормален, апатия же и сонливость его есть следствие общей слабости.
      - Вполне возможно, что у мальчика отсутствует полностью или частично память, - сказал он. - Но это мы сможем проверить лишь после того, как кто-нибудь побеседует с мальчиком.
      Однако побеседовать с мальчиком оказалось не легко. Мальчик молчал и на все вопросы на всех языках отвечал лишь удивленным взмахом своих изумительных ресниц и долгим напряженным взглядом. Затем его взгляд рассеянно скользил по стенам комнаты, и мальчик впадал в дремоту. За десять дней своего пребывания в больнице острова Седова он не произнес ни слова.
      Поиски Юры Ветлугина тем временем продолжались, но напрасно. Оставалось предположить только одно: во время пурги Юра оступился, упал в трещину и пошел под лед...
      Как попал под лед (или вернее - в лед) темнокожий мальчик, для всех оставалось загадкой, хотя на земле уже не было уголка, куда не проникла бы весть о таинственном мальчике в скафандре, неизвестно как попавшем на лед в районе Северного полюса. Оставалось предположить, что он был выброшен (или бежал) с какой-нибудь подводной лодки, облаченный в глубоководный скафандр-самоход, и те, кто его выбросил в пучину океана, или те, от кого он бежал столь необычным способом, имеют серьезные основания помалкивать...
      Эта мысль не оставляла и Григория Антоновича Серебрякова, комиссара безопасности советского сектора Арктики. Однажды он вызвал к себе Гридина - начальника оперативного отдела, черноволосого человека лет тридцати пяти.
      - Так что же вы думаеяее об этой истории, Андрей Андреевич? - спросил медлительный, грузный Серебряков, словно продолжая прерванный разговор.
      - Мальчик в скафандре? - коротко спросил Гридин.
      - Да...
      - Дело сложное и, я полагаю, серьезное. Сегодня я как раз собирался доложить вам, что наш сотрудник, направленный на остров Седова, ничего нового не узнал. Мальчик молчит. Врачи говорят, что у него полный провал памяти.
      - Кто поехал на остров Седова?
      - Васенькин.
      - Один?
      - Один... - нерешительно ответил Гридин.
      - Напрасно, - строго сказал Серебряков. - По доброй воле этот темнокожий малыш не стал бы гулять по ледяным полям Арктики. Скорее всего, он выбросился из субмарины, спасаясь от каких-то "злых дядей".
      - Возможное дело, - согласился Гридин.
      - Может быть он знает что-то нехорошее про этих "злых дядей".
      - Вполне возможно.
      - Раз уж вся планета знает, что мальчика спасли и что он находится на острове Седова, надо ждать, что туда же с визитом скоро явится какой-нибудь курьер от "злых дядей".
      - Вполне возможно, Григорий Антонович...
      - Значит на остров Седова надо, кроме Васенькина, послать еще нескольких наших сотрудников для охраны мальчика.
      - Сегодня же туда поедут архитектор и два его помощника для ... "составления плана перестройки больницы", - быстро ответил Гридин.
      - Правильно. Выполняйте...
      На другой же день на остров Седова прибыл "архитектор с помощниками". Они остановились в гостинице, и к "архитектору" явился щегольски одетый юноша с голубыми девичьими, но чрезвычайно быстрыми и наблюдательными глазами.
      - Корреспондент журнала "Антарктида", - отрекомендовался юноша.
      "Архитектор" постучал в стену и, подойдя к двери смежной комнаты, сказал негромко:
      - Ребята! Васенькин!..
      Через несколько минут живой, остроумный Васенькин уже полностью ввел своих коллег в курс всей жизни на острове и в больнице. Ничего подозрительного пока нет. На острове, после отлета Ветлугина, деда Андрейчика и Одарки со Столяровым на Арктанию, а Бахметьева - в Москву, никого постороннего, кроме него, Васенькина, не было и нет. Убедиться в этом не трудно, ведь жителей небольшого поселка на острове всего лишь... сто тридцать восемь человек.
      - Отлично живут! Свою больницу имеют, - заметил один из "помощников архитектора".
      - Эта больница обслуживает около двух тысяч полярников архипелага и береговой полосы, - пояснил Васенькин.
      - Ну, что ж, попробуем ее обследовать и составить план перестройки этой замечательной больницы, - объявил "архитектор".
      Потекли дни. "Корреспондент" журнала "Антарктида" проинтервьюировал уже почти все население острова и заготовил материал на несколько очерков, "архитектурная комиссия" прилежно изучала солидное здание островной больницы, а новостей никаких на острове не прибавлялось.
      Все так же сидел и почти постоянно дремал укутанный одеялом и обложенный подушками красивый темнолицый мальчик в четвертой палате больницы. Его осматривали врачи, с ним пробовал не раз разговаривать "архитектор" Петр Иванович Гасай, в совершенстве владевший, кроме русского, десятью языками: английским, шведским, норвежским, французским, немецким, итальянским, испанским, португальским, индейским и малайским. Мальчик внимательно смотрел на него первые две-три минуты, затем длинные ресницы его опускались, и глаза принимали сонное выражение; ни слова от него добиться не удалось.
      Прошел месяц. Темнокожий мальчик еще находился в больнице, но уже настолько поправился, что мог вставать и ходить по палате. Он часто подходил к окну и напряженно, пристально смотрел на расстилавшуюся за окном морскую гладь. Здесь уже наступило лето, снег сошел и море очистилось ото льда, лишь изредка вдали мимо острова проплывали одинокие льдины. Мальчик провожал их внимательным взглядом, он, видимо, силился что-то вспомнить и не мог. Вздохнув, он отходил от окна, усаживался на свою кровать и мог часами так сидеть безмолвно и неподвижно.
      Нестеров вызвал из Москвы знаменитого психиатра профессора Новоселова. Внимательно осмотрев необычайного больного, тот заявил:
      - Глубокая амнезия. Полный провал памяти как следствие какого-то большого нервного потрясения. Немота его также нервного происхождения. Прогноз? Гм... Надо лечить. Амнезия излечима.
      - Как? - спросил Нестеров.
      - Прогулки. Воздух. Игры, а вообще... - Новоселов задумался. - Насколько я знаком с историей его спасения, мне кажется, что глубокое нервное потрясение он пережил там на льду, когда может быть в первый раз узнал, что такое холод, и увидел вокруг себя ледяную пустыню.
      - Да-да! - согласился Нестеров. - Я и сам так думал.
      - Так вот, - продолжал психиатр. - Есть у нас для людей с провалом памяти один испытанный прием. Мы помещаем больного в те самые условия, или сталкиваем его с теми самыми обстоятельствами, в которых он пережил роковое для него нервное потрясение.
      - То есть, вы хотите, профессор...
      - Я предложил бы организовать вашему больному прогулку на самолете в район полюса с посадкой на ледяное поле. При этом захватите с собой и тот самый скафандр, в котором он был найден.
      - Понятно...
      - Если первое же впечатление не всколыхнет его, повторите этот опыт несколько раз.
      Нестеров задумался:
      - Это можно, но... все это технически очень сложно. Полеты на полюс...
      - А вы договоритесь с Арктанией.
      - О, это мысль! - воскликнул Нестеров. - Тем более, что потерявшие сына Ветлугины уже ходатайствуют о разрешении усыновить этого мальчика.
      - Вот и отлично! Не откладывайте полета на Арктанию. Уверяю вас, для вашего пациента это будет полезно.
      Встретив в тот же день Нестерова, Васенькин был поражен оживленным видом главного врача:
      - Случилось что-то, - спросил "австралийский корреспондент".
      - Еще не случилось, но, полагаю, должно скоро случиться.
      И Нестеров изложил Васенькину содержание своей беседы с Новоселовым.
      - О! очень интересно! - воскликнул Васенькин. - Прошу взять и меня...
      - Хорошо, - сказал Нестеров и умчался.
      * * *
      Через два дня, снесшись с Арктанией, Нестеров вылетел на полюс во вместительном пассажирском самолете, имевшем на борту, кроме самого Нестерова, ординатора палаты старого врача Алексея Денисовича Дзюбина, темнокожего мальчика, постоянно ухаживающую за ним пожилую няню Анну Егоровну и "корреспондента" журнала "Антарктида". (Гридин счел, что на небольшой Арктании, где заметен каждый вновь прибывший, одного Васенькина будет вполне достаточно. В случае же опасности на защиту мальчика, несомненно, встанет весь коллектив воздушной станции).
      * * *
      Вот как развивались события далее. Мальчик в самолете был доставлен на то место, где его нашли летчики противоштормового дивизиона. Тепло одетый, он сошел на лед в сопровождении врачей и Васенькина и тревожно огляделся: перед ним расстилалось белое торосистое ледяное поле. Большое беспокойство отразилось на темном лице мальчика. Оглянувшись еще раз и дико сверкнув своими огромными глазами, он попятился, а затем повернулся и побежал к самолету. По дороге он споткнулся о какой-то ропак и упал в снег. Нестеров, Дзюбин и Васенькин подбежали к нему и хотели поднять его, но он вдруг отчаянно стал отбиваться. Отбивался он молча и только рычал, пуская в ход не только руки и ноги, но и зубы. Предусмотрительный Нестеров взял с собой в самолет также и няню Анну Егоровну. Старушка на лед не сошла, но, увидев свалку, быстро спустилась по трапу, подбежала и, растолкав всех, стала на колени подле мальчика:
      - Что ты? Родной ты мой! -ласково заговорила она. - Чего же это ты испугался? Ведь это же Иван Иваныч и Алексей Денисыч. Доктора, что тебя лечат... Все свои люди... Успокойся, касатик.
      Лежа на спине, мальчик притих и напряженно вглядывался в доброе, круглое лицо старушки, что-то ласково ему говорившей.
      Анна Егоровна погладила его руку и, уже крепче взяв за локоть, помогла встать:
      - Вставай, касатик! Вставай, красавчик ты мой!
      Мальчик встал. Пока няня отряхивала с него снег, он еще настороженно оглядывался по сторонам, словно ждал нападения из-за каждого тороса.
      - Здесь с ним была большая трагедия, - сказал Васенькин.