Арктания (Летающая станция)

- А-а-а!.. - закричал мальчик и закрылся подушкой. - Он выстрелит! - крикнула Ася и бросилась к мальчику, желая закрыть его собой. Звонкий щелчок револьвера и сипловатый смешок деда Андрейчика раздались почти одновременно. - А ведь я пульки высыпал, - насмешливо сказал старик. - Факт... Мерс швырнул револьвер, бросил на нос очки и, по-бычъи поводя шеей, стал задом отступать к двери, закрытой экраном. На ходу он судорожно хватался за задний карман, стараясь, очевидно, вытащить свой собственный револьвер. - Держи его! - крикнул старик и бросился на Мерса одновременно с двумя корреспондентами, выпрыгнувшими из соседней комнаты. Грасиас на экране отпрыгнул в сторону, позабыв там, у себя в кабинете, что он видит лишь изображение схватки, происходящей в Арктике, за четырнадцать тысяч километров. Вытащить револьвер Мерсу так и не удалось. Он оборвал экран, запутался в нем сам, запутал корреспондентов, врача и деда Андрейчика, и все они рухнули на пол. На одно мгновенье несколько человек сплелись в живой клубок. Мерс отбивался молча. - Не-ет, не уйдешь, голубчик! - кричал дед Андрейчик и выкручивал за спину руку Мерсу. - Теперь мы тебя самого расспросим!.. Но вдруг, изловчившись, Мерс лягнул ногой деда Андрейчика, пнул кулаком в зубы врача и бросился к двери. Через мгновенье, сшибая на пути нянек и сестер, Мерс мчался уже по коридору. Дед Андрейчик, врач и корреспонденты гурьбой ринулись к двери, на минуту в ней застряли, и когда вывалились в коридор, Мерса там уже не было... Стоявшие подле крыльца больницы аэросани с чемоданом позади рванулись вперед и, сверкая бликами, понеслись по снеговой дороге прямо к морю. - Это возмутительно! Его непременно нужно задержать! - гневно сказал профессор Британов, провожая глазами юркую пепельную танкетку. - Скорей! Сани! Скорей! Под лед уйдет! У него в чемодане чужой водоход! суетился дед Андрейчик, бегая подле крыльца. Главный врач побежал в свой кабинет и вызвал гараж. - Немедленно! Все сани давайте к крыльцу! - крикнул он. Только через три минуты погоня тронулась на четырех санях вслед за Мерсом. Впереди ехал дед Андрейчик. Он показывал дорогу, по которой проехал на берег Мерс сегодня утром. Когда преследователи подъехали к тому месту на льду, где стоял брошенный Мерсом пепельный лимузин, - они увидели большую полынью с разбитой тонкой коркой льда и раскрытый пустой чемодан, валявшийся возле аэросаней.
      16 "Лига апостола Шайно" Ветлутин ходил по своему кабинету, вернее, делал два шага вперед - к Свенсону, прислонившемуся у двери, и два шага назад - к Ирине, сидевшей на крохотном диванчике у стола. - Я скоро совсем перестану разбираться во всей этой истории, - говорил он, обращаясь не то к Ирине и Свенсону, не то к самому себе. Таинственные исчезновения, покушения, погони... - В старое время в Америке показывали такие фильмы о похитителях детей. Точка в точку, - сказал Свенсон. - Но почему папа думает, что все это имеет прямое отношение к Юре? спросила Ирина. Все трое - Ветлугин, Ирина и Свенсон - находились под свежим впечатлением потрясающих новостей, только что переданных дедом Андрейчиком по коротковолновому приемнику с острова Седова. - Крестовики! Этого еще не хватало! Нет, старик что-то напутал... Ветлугин двинул плечом и вновь стал мерить пол своего кабинета: два шага вперед, два шага назад. - Не думаю, - сказал Свенсон. - Это похоже на кинокартину, но это вполне допустимая вещь. - Девятнадцать лет прошло с тех пор, как их разгромили над льдами Арктики! Я, признаться, и забыл даже, что эта дурацкая секта когда-то существовала. - А я хорошо помню, - сказала Ирина. - Мне тогда четырнадцать лет исполнилось. В день моего рождения мы услышали по радио, что через Арктику летят на нас какие-то крестовики, и после этого началась война. Папа ушел в море со своей субмариной, и мы его не видели около года. - Я был чуть постарше вас, Ирина, но воевать мне не пришлось, о чем я очень жалею, - сказал Свенсон. Ветлугин порылся в ящичке, висевшем на стене, вынул из него моток пленки. - Не пришлось воевать, так придется, сказал он, разглядывая надпись на футляре. - Крестовики, оказывается, еще не перевелись и даже, если верить сообщениям моего тестя, на младенцев в Арктике начинают охотиться... Вы ничего не имеете против? - спросил он, заряжая пленкой фонограф. - Я и вправду позабыл всю эту историю с апостолами, перевернутыми крестами, нитроманнитовыми бомбами и прочей гадостью. Хочу восстановить в памяти. - А что это? - спросил Свенсон. - "Лига апостола Шайно". Исторический фельетон. Автор... автор... Венберг, кажется. - Что ж, послушаем, - сказал Свенсон и пошел к диванчику, на котором сидела Ирина. Фонограф заворчал и сказал скрипучим голосом насмешливого старикана, говорящего немного в нос: "Началось это вскоре после крушения фашистских режимов в наиболее воинственных капиталистических странах. Итак, впервые он появился у Геннисаретского18 озера. Венгерский беглый унтер-офицер Петер Шайно стал геннисаретским рыбаком. Это была самая убогая мистификация, какую когда-либо знал мир. Американские газеты утверждали, что до этой авантюры унтер-офицер Шайно был неудачником: его бросили три жены, изводил солитер и донимали: кредиторы. Он едва перебивался скудным жалованьем и тем, что продавал своим солдатам увольнительные записки. На механическом ипподроме Шайно проигрывал регулярно. Однажды после неудачной кражи у командира роты ему пришлось скрыться. Петер Шайно исчез навсегда; вместо него через два года в грязной арабской деревушке Эль-Табарие у Геннисаретского озера появился угреватый субъект с плохо выбритой тонсурой19 величиной в блюдце. Он надоедал туристам своими рассказами об Иисусе и попрошайничал. Полиция засадила его на три месяца в кутузку. Но и сидя в полицейском клоповнике, Петер Шайно не переставал болтать о "сыне господнем" и о том, что он сам не кто иной, как "геннисаретский рыбак", апостол Петр. Собственно говоря, сам унтер Шайно не додумался бы до подобной мистификации. Случай столкнул обросшего бородой, грязного и босого венгерского дезертира с итальянским художником, католиком Антонио Лорето, на пристани в Каире. Лорето задумал написать фантастическую картину, которая, по его замыслу, должна была возродить идею папской власти над миром. Перед отъездом в Палестину, где он собирался работать над картиной, Лорето сказал своим друзьям: - Итальянская живопись слишком долго и слишком хорошо служила католицизму, для того чтобы в наши дни отвернуться от него. Рафаэль и Тициан20, живи они сейчас, писали бы, очевидно, только на антибольшевистские сюжеты. Лорето привез Шайно на берег Геннисаретского озера и здесь написал с него картину. Называлась она "Возвращение апостола Петра". К суровому каменистому берегу захолустного палестинского озера причаливал огромный перепончатокрылый, как доисторический летающий ящер, гидробомбардировщик. На крыле его, рядом с огневой башней, положив левую руку на узкое тело пулемета, во весь рост стоял Петер Шайно; правая его рука была вытянута вперед указующим жестом. "Апостол" указывал прямо на зрителя. От этой картины люди подолгу не отходили: каждому казалось, что стоит только отвернуться от лохматого человека с глазами убийцы - и он будет стрелять в спину. В мире реакционеров картина Лорето стала сенсацией. Вслед за этим внимание буржуазной печати привлекло странное поведение того, с кого писал своего "Апостола" Лорето. Венгерский унтер Петер Шайно угодил в тюрьму за то, что, показываясь туристам, посещавшим Эль-Табарие, утверждал, что он не натурщик, позировавший Лорето, а самый настоящий и подлинный апостол Петр. Он, оказывается, был вновь послан на землю богом-отцом и богом-сыном для того, чтобы уничтожить безбожников и прекратить рознь между богатыми и бедными. Врал он довольно уверенно. Чувствовалось, что у него есть очень энергичные помощники в этой затее. Свою "Лигу военизированного христианства" Шайно создал уже после освобождения из кутузки. Деловым предприятием она стала с того момента, когда ее начал финансировать концерн отравляющих веществ "Амброзия". Толпы искателей приключений, бывших агентов гестапо, бывших чернорубашечников, фанатиков и уголовников двинулись в захолустную арабскую деревушку на берегу Геннисаретского озера. Коминтерн обнародовал по радио манифест. "У трудового и прогрессивного человечества появился новый враг. Нужно бороться с ним уже сейчас, пока он еще не окреп", - так начинался манифест. В ответ на манифест Коммунистического интернационала концерн "Амброзия", Петер Шайно и его "ученики" обнародовали свою политическую программу. Она была несложна и состояла из нескольких пунктов: 1) "Апостол Петр" послан на землю господом богом прежде всего, чтобы покарать безбожников. 2) Никакой классовой борьбы господь бог не признавал, ибо создал всех людей равными и одинаковыми. В обязанность "апостола Петра" поэтому входила карательная экспедиция против всех сеющих классовую рознь. 3) На земле не должно быть ни бедных, ни богатых. Для достижения полного равенства люди уславливались, что все богатства принадлежат богу и лишь временно, в виде особой божьей милости, вручены в полное, безраздельное пользование их собственникам. Уничтожению подлежат все несогласные с этой "теорией". 4) "Апостолу Петру" господь бог поручил создать военизированную христианскую лигу для борьбы с безбожьем. Все священники - последователи Шайно отныне должны носить символическую одежду: серую военную гимнастерку (в память пыльной апостольской одежды) с большим черным "крестом Петра", нашитым на груди и спине (крест с перекладиной внизу, похожий на меч, поднятый острием кверху; на таком кресте, согласно христианской легенде, был пригвожден вниз головой один из учеников Иисуса - Петр). Отсюда и пошла кличка "крестовики". Сами себя крестовики называли "Воинами сына господня". Поступившие в газеты корреспонденции из Эль-Табарие с изложением основных принципов лиги напечатаны были на сером шелке. Назывались они "посланиями" и украшались обычно эмблемой Шайно - перевернутым крестом - и девизом: "Кто без креста, тот на кресте!" Смысл зловещего девиза крестовиков стал понятен позднее, когда в некоторых капиталистических странах была введена смертная казнь путем пригвождения к кресту вниз головой. Полковник Ансельмо Граппи, он же последний папа римский Пий XII, удравший из Рима в Женеву после победы народного фронта в Италии, долго делал вид, что не замечает геннисаретского шарлатана. "Полковник" выжидал; и когда, наконец, стало ясно для всех, что дела у Лиги крестовиков идут отлично, когда текущий счет Петера Шайно был открыт в банках "Амброзии", тогда Пий XII торжественно признал "апостола Петра", - он добровольно сложил с себя тиару сорока пяти католических самодержцев и перешел служить к Шайно. У Петера Шайно не закружилась голова, когда миллионы потекли на его личный текущий счет в банки Европы и Америки. Он ничуть не смутился, когда вместо толпы зевак его стала окружать свита "архиепископов", а перед его "штабом-храмом" проходили полки вооруженных крестовиков. Самое замечательное было то, что полки, батареи и эскадрильи прибывали в Эль-Табарие как "паломники". Свидетели этих событий помнят исторический вопрос депутата Редклифа, заданный в английском парламенте министру, лорду Крочестеру: - Известно ли господину министру, что на подмандатной Британии территории, в резиденции так называемого "апостола Петра", в Эль-Табарие, под видом паломников в настоящее время сосредоточено десять корпусов с эскадрильями дредноутов-бомбардировщиков, с бронетанковыми частями и химическими командами, приданными этим корпусам? Лорд Крочестер ответил: - Правительству его величества по этому поводу ничего не известно. Но правительство его величества предполагает изучить этот вопрос. Шайно строил свою лигу на армейский манер и даже в своих проповедях умышленно придерживался грубоватого стиля унтера, разъясняющего нижним чинам полевой устав. Он говорил: - Господь бог приказал мне искоренить безбожие. Господь бог предлагает честно: "Довольно дурака валять". Я получил распоряжение лично от его святости сына господня водворить мир между бедными и богатыми, и я не остановлюсь перед самыми крутыми мерами. У Петера Шайно были свои министры; назывались они "архиепископами", а министерства и ведомства, которыми они управляли,- "епархиями". Епархия воздушных сил "апостола Петра" возглавлялась архиепископом Гастоном Кошонье, известным французским политическим авантюристом, основателем партии "боевых хлыстов". Во главе епархии бронетанковой стоял бывший полковник чернорубашечников, Ансельмо Граппи, последний папа римский. Епархией военно-морской заправлял Курода, азиатский барон. Шпионажем, диверсиями, провокацией ведала особая разведка Лиги, названная Шайно "епархией святого духа". Во главе этой епархии стояла какая-то таинственная личность - Лилиан. Это имя было у всех на устах, оно не сходило со страниц газет, но никто, кроме самого апостола Шайно, не мог похвастать, что он знает или видел главу апостольских шпионов и диверсантов. Никто толком не знал: Лилиан - это имя, фамилия или кличка? Не только о национальности главы апостольских шпионов ничего не было достоверно известно, но даже пол архиепископа разведки вызывал споры: многие буржуазные репортеры утверждали, что Лилиан - молодая красивая немка. Прошло три года, и Лига военизированного христианства приступила к выполнению "приказа господа бога": на первых порах авиадредноуты крестовиков стали бомбами разрушать убогие жилища чернокожих людей; потом сожжено было несколько балканских селений, населенных безбожниками. Из специальных дальнобойных мортир-распылителей эти селения были окроплены кармонзитом, страшной ядовитой росой (крестовики цинично называли ее "святой водой"). Пиратские крейсера барона Куроды все чаще стали пускать ко дну теплоходы с бастующими командами. Затем Лига крестовиков перекупила у Дании Гренландию. Здесь Шайно создал аэродром, гаражи и казармы для своего воинства, которое до того вело бродячий образ жизни, ютясь под крылышком различных капиталистических государств. Гренландия понадобилась крестовикам еще и по другой причине: разведка архиепископессы Лилиан донесла штабу крестовиков, что самой уязвимой границей Советского Союза является... Арктика. Огромная, растянувшаяся на многие тысячи километров береговая полоса на севере Союза действительно казалась защищенной слабее других границ. Но беззащитной она только казалась. Через Арктику Шайно бросил свою армаду, и здесь нашли себе могилу его воздушные полчища наемных головорезов. Необозримые косяки советских подводных крейсеров вышли навстречу полярным пиратам, взорвав над собой несколько миль ледяного поля, и из холодной каши льда и снега встретили грозных "бомбачей" залпами своих зениток... С гренландского плацдарма воздушная армада крестовиков поднялась невиданным строем: длинными крестами, направленными основанием к Советскому Союзу, - по шестнадцать машин в кресте. После первого же залпа зениток на восемьдесят третьей параллели воздушные кресты распались, и армада стаями стала прорываться вперед. Но дальше ее ждали такие же подледные зенитки. И когда, наконец, в штопор перешли добрые две трети вражеских машин, вдогонку за остальными выпорхнула советская москитная авиафлотилия. Маленькие воздушные "воробышки", вооруженные одной пушечкой-скорострелкой и пулеметом, буквально увивались вокруг неповоротливых авиадредноутов крестовиков. Попасть из пулемета или орудия в такого вьющегося над головой "воробышка" невозможно было, ибо он и летал-то не по прямой линии, а внезапными прыжками: вверх, в сторону, вниз. Последние машины крестовиков падали уже над своими аэродромами... Это был конец. Но конец авантюры Шайно стал началом общего нападения капиталистических хищников на советские государства. Банковские тузы и политические шулеры всех стран света в разгроме крестовиков увидели свой разгром в будущем. Подготовка к нападению не потребовала у них много времени, ибо они к нему готовились уже давно. Первые бомбы стали пахать пограничные советские земли почти одновременно со снарядами, разорвавшимися в Арктике... Это была не война, а грандиозное разбойничье нападение, исступленная атака мирового империализма на советские города и сокрушительная контратака красных армий и флотов на вражеские аэродромы, военно-морские базы и штабы. Революционные восстания в тылу у врага довершили эту последнюю схватку социализма с капитализмом... От апостольской Северной армады крестовиков и кичившихся своей "непобедимостью" армий и флотов капиталистических государств остались лишь мелкие разбойничьи шайки, вооруженные танками, самолетами и субмаринами. Они несколько месяцев еще скрывались в тропических лесах, на плавучих льдинах и в глубине океанов у коралловых островов, но и эти шайки были истреблены. В тот исторический год народным революционным трибуналом во всех бывших капиталистических странах пришлось поработать немало. Самые непримиримые и активные враги прогрессивного социалистического человечества были уничтожены. И только основателя Лиги военизированного христианства, самого "апостола" Шайно, не нашли. Думали, что он со своими "архиепископами" разбойничает где-нибудь у коралловых островов, выловили все пиратские субмарины, искали его в индийских джунглях, в сельвасах Южной Америки, но "апостола" не нашли. Есть основания предполагать, что весь генеральный штаб крестовиков руководил сражениями по радио с самолета. Самолет был подбит советскими истребителями и, падая, загорелся в воздухе. Если это было так, вряд ли кто из его команды и из генерального штаба спасся..."
      * * * Фонограф кашлянул и умолк. В кабинете Ветлугина наступила тишина. Сообщение старого радиста, переданное им с острова Седова на станцию, как бы дополняло звуковой историко-политический фельетон о Лиге апостола Шайно, выслушанный только что Ветлугиным, Свенсоном и Ириной. Дед Андрейчик рассказал о том, как он стал приглядываться к очкастому корреспонденту Мерсу, запросил Антарктику и узнал, что Мерс - самозванец и никакого отношения к антарктическому радиовестнику не имеет. Потом старик подглядел за странными манипуляциями Мерса с водоходом и, наконец, решил столкнуть лицом к лицу подозрительного корреспондента с ожившим мальчиком. Дед Андрейчик был уверен, что между смертью неизвестного мальчика на льду и появлением Мерса на острове Седова существует какая-то связь. Он оказался прав: Мере не выдержал и выдал себя. Теперь все разъяснилось. После того как Мере набросился на мальчика, маленький индеец тотчас же вспомнил решительно все, что предшествовало его гибели на льду. Мальчик рассказал невероятные вещи. Его имя Рума, он действительно индеец из племени "Золотая улитка". В то время, когда он замерз на льду, то есть пять лет назад, ему было тринадцать лет. Он последний из племени курунга, погибшего на дне Ледовитого океана. Оказывается, племя "Золотая улитка" не вымерло, как предполагали ученые, оно тайно было вывезено из лесов Боливии двадцать один год назад, за два года до разгрома крестовиков, и переброшено по личному секретному приказу Лилиан, атаманши апостольских разведчиков, для каких-то таинственных работ на дне Северного Ледовитого океана. Обстоятельства, при которых индейцы курунга попали на дно океана, могут показаться совершенно невероятными. Однако дед Андрейчик утверждал, что рассказу мальчика можно верить, тем более что профессор О'Фенрой признал его сейчас психически вполне нормальным. Да и сам старик теперь кое-что припомнил. И многое, что было когда-то для него и для других неясным, сейчас находило себе логическое объяснение. Дед Андрейчик, например, отлично помнит один любопытнейший факт: двадцать лет назад, за год до налета апостольских орд на советские государства, в Рио-де-Жанейро агентами Лилиан был убит один перуанский крестовик. Незадачливый перуанец болтал о том, что по личному приказу "апостола" в лесах Боливии якобы было выловлено какое-то племя индейских богатырей и великанов, затем будто бы было вывезено в Арктику и потоплено в океане. Тогда этой неуклюжей выдумке никто не поверил, ибо перуанский крестовик, по-видимому, и сам толком ничего не знал. Теперь болтовня перуанца облекается смыслом: племя курунга, которое считалось вымершим, оказывается, было разыскано крестовиками в боливийских сельвасах и тайно вывезено в Арктику на подводных транспортах. Сам мальчик-курунга родился позднее, через два года после этого события, и потому все, что относится к истории гибели его племени, он рассказывает уже со слов своего отца, которого звали Маро. Очевидно, крестовикам нужны были именно такие рослые, здоровые люди, какими являлись курунга. Кроме того, внезапное исчезновение нескольких сот людей не осталось бы незамеченным, а племя, которое считалось вымершим, было самым подходящим для секретной затеи Лилиан. Под водой курунга работали в батисферах, в кессонных камерах21 (в "водяных хижинах", как называл их отец мальчика) и в костюмах водолазов ("тяжелые одежды", на языке Румы). Зачем понадобились эти подводные работы крестовикам, мальчик, конечно, не мог знать, но отец его, по-видимому, догадался о назначении подводного строительства, - индеец Маро понял, что "люди племени Апо-Стол воевали с людьми какого-то другого племени, были побеждены и ушли на дно моря". Его господа часто с ненавистью произносили слово "Больше-Вик". Это слово они выговаривали как ругательство, когда обращались к Руме или к Маро. И Маро догадался, что так называется могущественное племя, которое победило людей Апо-Стол и изгнало их на дно моря. Эту же мысль о могущественном племени Больше-Вик, обитающем где-то над водой, он внушил и своему сынишке. Индеец Маро не ошибся. Восстанавливая всю историю Лиги крестовиков, ее бесславное поражение и исчезновение апостольского генерального штаба, теперь можно понять назначение секретного подводного строительства и объяснить, куда девались Петер Шайно, папа-полковник Пий XII, барон Курода, их личная охрана, их дети и жены. Вожаки крестовиков, очевидно, были людьми дальновидными; они допускали в будущем провал своей авантюры, провал, который им лично ничего хорошего не сулил. Кроме того, нужно было защитить и засекретить ставку главнокомандующего, из которой будет осуществляться руководство всеми военными операциями против большевиков. Отсюда и родилась эта идея подводного "штаба-храма". Расчет был правильный, и он во многом оправдался. Таким образом, версия о гибели самолета вместе с генеральным штабом Петера Шайно где-то у берегов Гренландии рушилась: Шайно и его компания, оказывается, преспокойно сидели на дне Ледовитого океана в каком-то фантастическом своем штабе-храме. Возможно, что верхушка крестовиков надеялась на "лучшие времена"; возможно, что контрреволюционный мятеж во Франции в первые годы после крушения апостольской авантюры был делом рук таинственной Лилиан и ее шпионской "епархии святого духа". Но надежды апостола крестовиков на реставрацию капитализма не оправдались - народ Франции в несколько дней ликвидировал реакционный мятеж в своей стране. Рума оказался смышленым мальчиком: прежде всего он рассказал о том, что белые люди племени Апо-Стол убили всех курунга, которые строили "большую хижину в воде" (так говорил Маро, его отец). Они не убили только Лоду, Таго, Мытто, Мума, Харо, Кунгу, мать Румы Миду и отца Маро. Но вставленные для черной работы индейцы не захотели жить в неволе, когда убедились, что их не отпустят обратно в лес. Они сами стали себя убивать. Лода перерезал себе ножом горло, когда работал на кухне. Мытто и Харо повесились. Двое пытались спрятаться в подводной лодке, которая отправлялась за запасами продовольствия, закупленного в Аргентине агентом Лилиан. Они выкрали водолазные костюмы и вышли вместе с командой субмарины в воду из шлюзовой камеры главного входа, но вода залила их скафандры, и они захлебнулись. Отец Румы Маро говорил, что Мум и Кунга не умели надевать "тяжелую одежду" и вода убила их. Таго узнал, что в железной банке у белого, по имени Хи-Мик, хранится жидкость, которая сжигает людей. Он выкрал банку и хотел бросить ее в вождя белых, в самого бородатого Апо-Стола, но умер, как только открыл ее. Белые разбежались. Лишь один из них не испугался, - это был Хи-Мик. Он издали подул на огненную воду из какого-то большого твердого шара (по-видимому, направил из баллона струю дегазирующего вещества), и все белые остались живы. Мать Румы худела-худела и умерла. Не умерли только отец Маро и он, Рума. Что случилось дальше с его отцом, Рума не мог сказать. Он только знал, что отец Маро ушел из подводной тюрьмы и, наверное, погиб, иначе он вернулся бы за своим сыном и привел бы с собой людей "могущественного племени Больше-Вик", которое победило племя Апо-Стол. Надо полагать, что отцу Румы удалось наконец найти какую-то очень сложную по своей технике тайную лазейку из штаба-храма; он, видимо, долго к ней приглядывался, пока наконец не разобрался, как можно через нее убежать. Маро, несомненно, представлял себе, какому риску он подвергался, уходя через этот тайный люк, и потому не взял с собой сына. Он решил добраться до поверхности океана, а потом и до земли, привести других людей и выручить сына. О том, что над его головой стояла сплошная кора ледяных полей, Маро, видимо, не знал, так как ни разу в жизни не видел льда. Если он и всплыл в своем скафандре и выбрался благополучно на лед через какую-нибудь полынью, он неминуемо должен был погибнуть от холода, ибо, по словам мальчика, под "тяжелой одеждой" (скафандром) у Маро была одна только набедренная повязка. Но, уходя, он подвел сына к стене в подводном тоннеле и ногтем сделал царапину на камне: - Если ты вырастешь на четыре твоих пальца выше этой метки, а твой отец еще не приведет людей племени Больше-Вик, чтобы тебя увести отсюда в лес, тогда знай, что он умер. Тебе тогда незачем жить здесь. Жди, когда можно будет выкрасть из склада другую тяжелую одежду, и уходи той же дверью, что и я. Если ты не умрешь в дороге, ты придешь в лес, где жили курунга. Если умрешь, ты попадешь в дом "Золотой улитки", где живут все умершие курунга. И так и так будет хорошо... Затем Маро долго учил сына, каким образом он может уйти от злых людей племени Апо-Стол... Но тут рассказчика и разоблачителя крестовиков охватил глубокий сон, внезапный, как обморок. Рума умолк на полуслове; он так и не рассказал, каким же образом ему удалось уйти из штаба Петера Шайно и что с ним случилось дальше. Мальчик заснул, откинувшись на подушку, окруженный небольшой группой людей, потрясенных невероятной повестью маленького курунга, переведенной Мартином дель-Грасиас. Сколько их там засело в подводном штабе? Как они вооружены? Что замышляют Петер Шайно и его архиепископы, отсиживаясь вот уже девятнадцать лет подо льдами и водой Ледовитого океана? На эти вопросы, очевидно, ответит самое ближайшее будущее. А пока Свенсон и Ирина с Владимиром должны помалкивать и никому не говорить ни слова из того, что им рассказал он, дед Андрейчик. Все сведения, полученные от Румы, держатся пока в тайне, до приезда ответственного комиссара милиции из Северограда. Все присутствующие при разговоре мальчика с Мартином дель-Грасиас, в том числе и радиофонистка станции острова Седова, обязались честным коммунистическим словом не разглашать услышанного. Только ему, деду Андрейчику, разрешено по особому личному передатчику Ветлугина уведомить мать и отца Юры обо всем, что он узнал. - Кстати, - сказал в заключение старик, - какую мы дичь упустили, оказывается! Ведь этот толсторожий агент подводных крестовиков вовсе не Мерс, это... Старик тревожно оглядел с экрана кабинет Ветлугина и показал глазами на репродуктор личного радиофонного приемника Ветлугина, по которому шел разговор. - Подойдите поближе... Все трое - Свенсон, Ирина и Владимир, - недоумевая, подошли к диффузору репродуктора, похожему на большой белый венчик магнолии, и старик, гримасничая и делая большие глаза, едва слышно прошептал несколько слов. То, что он сказал, ошеломило всех троих. Они удивленно переглянулись. - Факт, - сказал дед Андрейчик и выключил свой стереовизор и радиофон. Все, что Ветлутиным и Свенсону пришлось узнать в эти несколько минут от деда Андрейчика, совершенно озадачило их. Это было похоже на сказку, на фантастический роман о каком-то новом капитане Немо и о его таинственном подводном обиталище "Наутилусе", с той только разницей, что гордый подводный навигатор Жюль Верна сам отверг мир насилия и зла и ушел в глубины морей и океанов, а здесь авантюрист Шайно и его банда соучастников были отвергнуты миром как враги человечества, как носители зла и насилия и укрылись на дне океана...
      17 "Арктания" летит Ветлутин убрал в свою фонотечку моток пленки с звуковым фельетоном о крестовиках и вновь отправился в прерванное путешествие по крохотному кабинетику: два шага вперед, два шага назад. Свенсон несколько минут сидел молча, потирая руки. - Теперь я понимаю, какие гости вынырнули тогда к нам из-подо льда. Ты помнишь, Владимир? - сказал наконец гидрограф. - Я думаю о них. Что им здесь нужно было? - в раздумье ответил Ветлугин. Он остановился, прикрыл глаза и стал раскачиваться, как человек, у которого болит зуб. Свенсон все еще потирал руки и старался представить себе, что последует за разоблачением мальчика-курунга, как вдруг издалека донесся гул. Все трое переглянулись. Свенсон бросился вон из комнаты. Ветлугины последовали за ним. Механик Хьюз и Татьяна Свенсон уже стояли подле стеклянного борта станции и оживленно разговаривали о чем-то. - Что случилось, товарищи? - крикнул еще издали Свенсон. - Хелло, Свенсон! - сказал Хьюз, - Старые знакомые нас не забывают. - Вы думаете, Хьюз, это те, что уже были здесь? - спросил Ветлугин. - Держу пари, что это вторая океанографическая экспедиция. - Хьюз весело подмигнул океанографу Татьяне Свенсон. - Вам везет, Татьяна, вы еще раз увидите профессора Осуду. - Глупости! Океанография не знает профессора с таким именем, - серьезно сказала Татьяна Свенсон. Подошло еще несколько человек: мать Аси, ненец Гынко, два механика, моторист. - Эрик, ты видишь кого-нибудь? - спросил Ветлугин. - Да, один человек идет сюда, - ответил Свенсон, не отнимая от глаз телескопического бинокля. - Володя! - воскликнула Ирина, разглядывая в биноскоп приближающегося маленького человека. - Это он! Тот самый, что называл себя Мерсом. - Ты не ошибаешься? - спросил Ветлугин. - Нет, нет! Я его прекрасно помню. Это он! - Он тоже океанограф? - спросил Хьюз. - Нет, он крестовик, - сказал Ветлугин. - Любопытно! Забытая специальность, - сострил Хьюз. - Поднимите его, Хьюз, - сказал Ветлугин. - Всем остальным механикам и мотористам разойтись по ракетным камерам, к двигателям, и ждать моих распоряжений. Предупреждаю: станция должна быть готова ко всему. Ты, Эрик, встретишь его и проводишь ко мне в кабинет. Разговаривать буду только там. Я иду установить тихую связь с островом Седова. - Есть, товарищ начальник. Хьюз, насвистывая, направился к подъемнику, остальные разошлись, не дожидаясь появления Мерса на борту станции.