Тахиона

– Значит, он там дрессирует этих… арбузов? – полувопросительно сказал Сергиенко.

– Если двор только для тахи, то почему он такой большой? – возразил Тронхэйм.

– Может быть, он их выпускает туда из маленькой загородки – погулять? – предположил штурман.

Ланской молча рассматривал снимки, а Винклер ждал, что же скажет врач: у того явно были какие-то соображения. Наконец командир не выдержал:

– Эмиль Юлианович, что молчишь?

Ланской словно проснулся.

– Знаешь, Саймон, – сказал он негромко, – нужно… впрочем, я не знаю, что нужно. Мне кажется только, что там у него тодит.

– Что?.. – Тронхэйм уставился на Ланского, как на привидение. – Тодит? Зачем? И каким образом он мог бы…

– Нужно все-таки изловить этого колдуна, – сказал Винклер, – и поговорить с ним всерьез.

– Как ты его изловишь, если он распорядился помалкивать и скрывать, где он находится?

– Придется действовать грубыми средствами, – пожал плечами Винклер. – Повесим наблюдатель; как только засечет знахаря в океане – перехватим.

– Может быть, попытаться еще раз поговорить с Дек-Торилой? – предложил Тронхэйм.

– Вождь точно так же в руках колдуна, как и все остальные. Начнем с Карпацико-тина. Что там со спорами? – командир повернулся к Ланскому. – Проросли?

– Да, – кивнул врач, – есть что продемонстрировать. Скрибнер тут же провозгласил, что начинается операция «Отлов колдуна», и направился на «Эксор» – запускать наблюдатель. Винклер хотел сказать что-то, но только плюнул вслед разведчику. Сергиенко поинтересовался ехидным голосом, включит ли командир этот эпизод в рапорт на Скрибнера, на что Винклер ответил, что рапорт, кажется, придется подавать на всех членов экспедиции – все хороши, и тоже ушел на «Эксор».

– Ох… – вздохнул Тронхэйм, – до чего же у нас командир грозный… Того и гляди, всех уволит без выходного пособия.

– Ага, – согласился Сергиенко. – Особенно Скрибнера. А ты знаешь, почему он все эти штучки терпит?

– Слышал краем уха, – сказал Тронхэйм, – но без подробностей.

– А подробностей никто не знает, – сказал Сергиенко. – Только Винклер скорее сам из разведкорпуса уйдет, чем на Скрибнера рапорт подаст. Они когда-то вместе в аварию попали, и в результате Адриан Антонович полгода в госпитале валялся, его из кусочков в целое состояние собирали, – Саймона спасал. Винклер тогда совсем мальчишкой был. Так-то. Ну, а у Саймона Корниловича память крепкая, он помнит, кому жизнью обязан.

Ланской сказал:

– Я тоже обязан… и не в первый раз.

Утром, в шесть часов двадцать минут, автомат-наблюдатель сообщил, что лодка Карпацико-тина отчалила от Та-Вик, направляясь к острову вождя. Тронхэйм и Скрибнер бросились на перехват.

Они опустились на волны перед лодкой, и Карпацико-тин поневоле бросил весла – нос лодки оказался в трех метрах от «летучки». Тронхэйм открыл дверцу и поздоровался.

– Здравствуй, Карпацико-тин. Желаю тебе иметь много детей, рыбы и орехов. Куда направляешься, если не секрет?

Карпацико-тин потряс головой и пробормотал:

– Здороваться умеешь, слова знаешь… Что тебе от меня нужно?

– Поговорить с тобой хотим, – сказал Тронхэйм, – а тебя все никак дома не застать.

– О чем говорить? – зло спросил Карпацико-тин. – Опять хочешь истории слушать? Все уже слышал, других нет.

– Есть история, которую твой ученик забыл рассказать.

– Какая?

– История про тодит.

Колдун вскочил резко, лодка вильнула от толчка, и Карпацико-тин упал на скамейку. Одно весло вырвалось из уключины и, отплыв в сторону, закачалось на волнах, но Карпацико-тин не обратил на него внимания. Он смотрел на Тронхэйма так, словно хотел прочитать мысли розового и понять, чем грозит ему, колдуну, новый оборот дела.

– Мы хотим пригласить тебя на Ки-Нтот, – продолжал Тронхэйм, словно не заметив испуга колдуна. – У нас есть тодит, но мы заперли их в крепком сосуде, они не опасны? Посмотришь? Может быть, это не те корни?

Карпацико-тин сделал вид, что обдумывает предложение и решает, соглашаться на визит или нет. Тронхэйм не торопил его, давая возможность отступить с достоинством. Наконец колдун сказал:

– Что ж; интересно посмотреть.

Тронхэйм перебрался в лодку, и «летучка» заскользила по волнам, таща на буксире деревянное суденышко.

В лагере их ждали. Винклер, встретив колдуна на берегу и, представившись по всей форме, пригласил Карпацико-тина в дом. Знахарь, ворча что-то невнятное, вошел, и, не скрывая любопытства, осмотрел комнаты, пощупал стены, сказал одобрительно: «Хорошо, гладко…» Потопал босой ногой по полу, остановился возле окна – «Хорошо, все видно…» Затем его пригласили к столу. Карпацико-тин недоверчиво понюхал салат и сказал:

– Я не голоден.

Тронхэйм не был уверен, что абсолютно точно представляет картину давних событий, но приходилось рисковать. Он начал разговор так:

– Скажи, мудрый Карпацико-тин, как могло случиться, что розовые потомки Корилентио-лека ушли на большой остров, не взяв с собой тахи? Ты не дал им охраняющих зверей, почему?

По выражению лица колдуна Ипполит Германович понял, что находится на верном пути.

– Не дал, – сварливо сказал колдун. – Потому что Крила-пак хотел быть сильнее меня, и он увел своих людей на большой остров. Он думал, – хихикнул Карпацико-тин, – что на большом острове они сами станут, большими.

– И ты не сказал Крила-паку, что на большом острове нельзя жить?

– Как будто он сам этого не знал, – огрызнулся колдун.

– Хорошо, – сказал Тронхэйм, – это ваши дела. Тесно вам стало, понимаю. Но неужели тебе самому не хочется жить на большом острове? Там и деревья лучше, и зверей много.

– Ха. Деревья. Зачем они? У нас есть деревья. Лодки – из стволов, дома

– тоже. Какое питье из молодых орехов – ты пробовал, знаешь. Зрелый орех испеки, зажарь – и ешь, можно даже без рыбы прожить. Зачем другое? Звери, говоришь? Так они ведь опасные, дикие.

– Говоришь, звери опасные? Опаснее тодит? Колдун замялся, завертел головой, подбирая ответ. Тронхэйм уточнил:

– Тебе корни не страшны, так? Ты приручил их?

– Нельзя приручить тодит, – хмуро сказал Карпацико-тин. – Розовые пытались заговорить корни, сильные заговоры колдун делал, амулеты были – не помогло…

– Знаешь что, – предложил Тронхэйм, – если ты согласен пойти в наш второй дом, я тебе покажу, как можно справиться с тодит.

Карпацико-тин недоверчиво посмотрел на Тронхэйма, обвел взглядом остальных, словно ожидая подвоха, но все же поднялся:

– Пойдем.

В лабораторию «Эксора» старик шел, не глядя по сторонам, углубившись в свои мысли, и совершенно не обращал внимания на обстановку внутри корабля. Что-то сильно беспокоило его.

Под прозрачным колпаком на испытательном стенде располагались корни тодит – неподвижные белые корни. Карпацико-тин вопросительно взглянул на Тронхэйма.

– Им не прорваться сквозь эту крышу, – сказал Тронхэйм. – Она очень крепкая, хотя и прозрачна.

Колдун подошел к стенду. Долго смотрел на тодит, потом молча осмотрел лабораторию. Техника Земли, казалось, не произвела на него ровно никакого впечатления, и Тронхэйм подумал, что все эти предметы слишком непонятны для сургора, а потому неинтересны. Но вот Ланской пустил в ход манипулятор. Под колпаком шлепнулся ком протоплазмы, и белые змеи зашевелились. Колдун отпрыгнул в сторону, с опаской глядя на ожившие тодит. Как только датчики показали пик активности, корни окатила распыленная струя опалесцирующей жидкости. Тодит мгновенно съежились, скрутились вялыми спиралями, и через несколько минут развалились, распались клочьями, а затем высохли и превратились в небольшую горку коричневой пыли.

– Видишь? – сказал Тронхэйм колдуну. – Очень легко уничтожить тодит. Мы сделаем это, ни одного корня не останется на большом острове.

– Нет, – вскрикнул неожиданно Карпацико-тин. – Нет, – глаза его бегали, старик побледнел, кожа из темно-серой превратилась в дымчатую. – Если не будет тодит, все сургоры сразу умрут, – дико завизжал он.

И в этот момент Тронхэйма осенило. Он жестом остановил командира, собравшегося что-то сказать, и, в упор взглянув на колдуна, резко произнес:

– Ты лжешь, Карпацико-тин. Ни с кем ничего не случится, каждый сургор проживет столько, сколько ему положено. А вот ты – ты боишься, что не станет корней. Ты один.

Колдун впал в истерику. Он рвал на себе волосы, бился тощим старым телом об пол… Привести его в чувство удалось не скоро. Ланской не мог сделать успокаивающую инъекцию, поскольку до сих пор ни один сургор не соглашался даже на простейший анализ крови, и врач понятия не имел, какое действие на организм старика окажут земные лекарства. Поэтому пришлось применить классические средства – лед и мокрые полотенца. Но в конце концов Карпацико-тин смог внятно рассказать историю тодит – и свою собственную.

Когда потомки Корилентио-лека жили на большом острове, появились однажды неведомо откуда чужие люди – розовые, крепкие, в блестящих одеждах. «Они были другие, – уточнил Карпацико-тин. – Не такие, как наши розовые. Наши – они были… немножко серые, вот как. А чужаки – совсем такие, как вы». Насколько могли понять земляне, эти розовые были бродягами-миссионерами из неведомых глубин Галактики. Они разыскивали планеты, населенные разумными существами, и пытались подтолкнуть ход истории, ускорить развитие племен. На Талассе они развили бурную деятельность, учили аборигенов писать (используя, видимо, собственный алфавит), пытались обучить их земледелию и прочим полезным вещам. Рассаживая на материке тодит, пришельцы объясняли, что клубни тодит делают людей умными и сильными. Но аборигенам не понравились клубни, они предпочли питаться известными с давних пор плодами. Все, чему захотели научиться и научились аборигены, – это изготовление глиняных табличек с рисунками и строительство лодок, на которых можно было выходить далеко в океан. В конце концов розовые заболели местной болезнью «луддиа», от которой пухнут и немеют руки. Знахари легко вылечивали эту болезнь, но пришельцы не стали изучать местные способы лечения и отбыли восвояси, забыв про тодит. Чем питались тодит, аборигены не знали, да их и не интересовали вовсе песчаные полянки, под поверхностью которых скрывались белые корни. Но…

Но однажды не вернулись из джунглей двое, отправившиеся собирать съедобные листья. Потом еще трое исчезли бесследно. Несколько юношей, вооруженных копьями и дубинами, отправились на розыски пропавших, а когда вернулись, рассказали страшное…

…Юноши долго шли по следу, и наконец перед ними открылась песчаная поляна. На ней сургоры увидели тела пропавших. Не подозревая опасности, тот, что шел впереди, бросился на поляну, и… и вскрикнул так, что остальные замерли на месте. А тот постоял немного, с ужасом глядя вниз, – и упал. Не решаясь ступить на коварный песок, рыбаки срезали несколько лиан и, сделав из них петли, вытащили тело на траву, забросали листьями и вернулись домой.

Когда сургоры пришли за телами погибших, они увидели новую песчаную поляну, образовавшуюся вокруг тела, лежавшего в траве. Лорпи-са все понял. Не напрасно его называли великим и мудрейшим. Он велел всем вернуться в поселок, оставив погибших там, где их застала смерть, и наложил табу на песчаные поляны в джунглях. Но это не помогло. Тодит сначала кормились неосторожными зверями, забредавшими на поляны, – но вскоре звери научились обходить песчаные пространства, и тодит начали подкрадываться к поселкам. Лорпи-са отправил людей на поиски островов, о которых говорили чужие розовые, – и рыбаки нашли новую землю. Началось переселение племен. Карпацико-тин был тогда совсем юным, едва начал обучаться искусству колдовства – Лорпи-са выбрал его среди многих и взял в ученики. Уже в то время Лорпи-са был стар, и Карпацико-тин удивлялся тому, что, переселившись на атоллы, колдун продолжал оставаться таким же, каким знал его Карпацико-тин с детства. Пока племена обживались на островах, привыкали к новому, Лорпи-са не знал ни минуты покоя. Он помогал всем и во всем, изучал травы, растущие на атоллах, испытывал лечебные свойства водорослей, и молодой Карпацико-тин работал вместе с ним. Но у Лорпи-са была тайна, которую он скрывал даже от любимого ученика. Когда сургоры добрались до островов, Лорпи-са объявил, что отныне колдуны будут жить на отдельном острове, и распорядился, чтобы его дом поставили в отдалении от рощи, а рядом сделали стену – высокую, крепкую, и к тому же уходящую основанием в почву на большую глубину. Когда стена была построена, Лорпи-са стал чем-то заниматься там, на огороженном пространстве, – тайно. Иногда он исчезал на несколько дней, но где бывал в это время – не говорил никому.

Когда впервые острова посетило Прошлое – люди испугались, но великий ум Лорпи-са разобрался в необычном явлении, и скоро уже никто не обращал внимания на черно-белые дни, а Лорпи-са научился ловить и дрессировать тахи, они стали ручными, их брали с собой в океан, когда ловили рыбу далеко от островов, и тахи выручали при нападении хищных рыб или при внезапном шторме.

Наконец Лорпи-са увидел, что жизнь на новом месте наладилась. Тогда он призвал к себе Карпацико-тина и рассказал ему Великую тайну. Карпацико-тин к тому времени успел состариться, был такой, как сейчас. И вот что узнал Карпацико-тин. За оградой возле дома в песке скрывались тодит. Лорпи-са кормил их рыбой и птицами, и время от времени, соблюдая осторожность, извлекал один корень, сушил его, толок, приготовлял питье, – и это питье было причиной его невероятно долгой жизни. Лорпи-са научил Карпацико-тина кормить корни, выуживать их из песка, приготовлять лекарство. Оно излечивало от многих болезней, но Лорпи-са всегда делал вид, что лечит травами, улитками, рыбами… Поскольку питье продлевало жизнь, на островах потомки Корилентио-лека стали жить два раза по сто лет, но Лорпи-са наказал ученику объяснять это возвращением прошлого, – никто не должен знать про тодит. А для себя Лорпи-са решил, что настала пора встретиться с предками, больше он не будет пить настой тодит. Карпацико-тин заменит его, станет великим колдуном. И еще Лорпи-са, говорил ученику, что, когда тот подготовит себе замену, он должен уйти в мир предков, но Карпацико-тин оказался слаб, и не может отказаться от питья… К сожалению, тодит не могут вечно жить на островах, иной раз они гибнут при возвращении прошлого, и приходится привозить новые семена. Лорпи-са тоже так делал, и научил Карпацико-тина.

– Как ты собираешь эти семена? – внезапно перебил колдуна Тронхэйм.

– Я… – Карпацико-тин замялся, испуганно обвел взглядом землян. – Я…

– Говори правду, – потребовал Тронхэйм.

– Я… – Карпацико-тин собрался с духом и выпалил: – Я посылаю на поляну ученика…

– Что?! – задохнулся Тронхэйм. Сергиенко вскочил, словно намереваясь влепить колдуну хорошую оплеуху, но сдержался, отошел в сторону. Винклер, наоборот, подошел ближе, молча смотрел на Карпацико-тина, ожидая дальнейшего. Ланской совсем не казался удивленным – он предполагал нечто подобное; а Скрибнер выругался так, что Тронхэйм, несмотря на напряженность момента, изумился: «И где он такого нахватался?..»

Колдун продолжал:

– Когда ученик выходит на поляну… э-э… корни его убивают, а я потом вытаскиваю его веревкой, заворачиваю в плотный мешок из листьев…

– А потом? – злым голосом спросил Тронхэйм. Старик развел руками:

– Потом совсем нетрудно. Нужно закопать труп на три дня в песок, и там вырастут новые тодит. Молодые тодит не опасны, поэтому ученика можно выкопать и отдать родителям…

– Так, – подвел итог командир. – Значит, корни мы уничтожим. На твоей плантации – сегодня же, а потом и на большом острове. А где и как вы будете жить дальше, решит Дек-Торила.

Колдуна отвезли домой. Ланской и Скрибнер запустили на участок, огороженный стеной, автомат. Автомат быстро обработал почву, доложил, что химикат пропитал песок вплоть до твердого основания, и земляне отправились в лагерь.

– Напугать-то мы его напугали, – сказал Ланской, когда они отчалили от острова колдуна, – но вдруг мы не справимся с тодит на материке?

– Справимся, – отмахнулся Скрибнер, – автоматов хватит.

– И неясно, – продолжал Ланской, – какое отношение имеют тодит к тахи. Какое-то имеют наверняка.

– С чего ты взял? Тахи сами по себе, – дикие, я имею в виду, они ведь всегда на островах жили.

– Так-то оно так, но колдун, похоже, не случайно держит тахи рядом с этими чертовыми корнями, – тех тахи, которых дрессирует.

– Да не все ли равно? – удивился Скрибнер. – Даже если этот старый паразит кормит зверей корнями – или наоборот, что от этого меняется? Все равно тахи будут охранять острова, просто потому, что охраняют собственное потомство, гнезда-то у них в песке, на берегу.

– Но если действительно тахи и тодит связаны… ведь сургоры не смогут без тахи выйти в океан.

– Орехами прокормятся.

– Они не смогут переселиться обратно на материк, – сказал Ланской. – Не смогут навещать соседние племена и вынуждены будут заключать браки внутри собственной изолированной группы. К чему это приведет? К вырождению, это аксиома, и странно, что приходится тебе об этом напоминать.

– Знаешь, Эмиль, – сказал Скрибнер, – пусть над этим голову ломают в Управлении. Наше дело уничтожить тодит.

– А нужно ли их уничтожать? – спросил Ланской. – Ведь сургоры уже вторую тысячу лет живут на островах, это их дом, а мы заставим их вновь переселиться, бросить все…

– Ну… – Скрибнер хотел сказать что-то, но шлюпка уже подошла к рифам у Ки-Нтот, и Адриан Антонович замолчал. Он провел лодку сквозь бурлящую полосу и, заглушив двигатель, выскочил на песок. Когда врач вышел на пляж, Скрибнер подошел к нему и сказал тихо:

– Ты забываешь, Эмиль, что тодит – чужие. Совсем чужие для этой планеты. Я не знаю, и ты не знаешь, откуда взялись эти вшивые миссионеры, но следы этой компании уничтожить необходимо. А переселиться островитянам мы поможем, если уж на то пошло. На кой черт им эти… Геспериды, – добавил он и пошел к «Эксору». Ланской отправился в лагерь…

– … Разумеется, и речи не может быть о насильственном возвращении на материк. Помощь в случае необходимости, не более того. Но я абсолютно согласен с Адрианом Антоновичем в том, что растение тодит уничтожить необходимо, – кроме тех образцов, которые мы берем с собой. И хорошо, если эти… миссионеры не оставили еще каких-нибудь следов своего пребывания, – таких следов, о которых аборигены и не подозревают. Поэтому я и предлагаю как следует обшарить материк, а уж потом предлагать какой-то конкретный план.

– И все-таки это будет вмешательством в исторический процесс, так или нет? – спросил Сергиенко.

– Какое к черту вмешательство? – возмутился Тронхэйм. – Мы должны вернуть их на собственный путь, неужели не ясно? На островах они живут как в заповеднике, ни о чем не думая, – орехи над головой, рыба в лагуне… Они остановились, прекратилось развитие, а ты говоришь о вмешательстве. Вмешались до нас, наше дело ликвидировать последствия.

– А любопытно все же, – сказал Винклер, – откуда взялась эта компания? Миссионеры. И что за странная цивилизация должна это быть…

– Поищем – найдем, – сказал Скрибнер.

– Ой ли, Адриан Антонович? Легко сказать – «найдем». Где искать, ты хоть какое-то представление имеешь?

– Нет, конечно, – сказал Скрибнер. – А только думаю, что они где-то неподалеку.

– Почему? – заинтересовался Тронхэйм.

– Да так, кажется мне.

– Это не довод.

– Доводы тебе нужны? Пожалуйста. В космос они вышли недавно, так что недалеко забрались.

– Почему – недавно?

– Во-первых, потому, что лезут не в свои дела. Если бы они имели приличный уровень развития, они бы на такие штучки не пошли. Они же не имели малейшего понятия, как на аборигенов подействуют их клубеньки. Уверяли, сургоры от эдакой пищи поумнеют?

– Так.

– Ну вот. А они не поумнели, скорее наоборот, хотя жить стали дольше. Как же можно было сажать свои растения на чужой планете, не зная генетики местных жителей? Это что, высокий уровень?

– Да… – сказал Ланской. – Кстати, о генетике. Тот рыбак, Гике-та, согласился все-таки на обследование. Я еще не во всем разобрался, но основное понятно.

– Точнее, – потребовал Винклер.

– Настой из клубней тодит действует на островитян весьма своеобразно. Исчезают ошибки редупликации, тем самым – прекращается старение организма. Так что… я вновь предлагаю подумать – стоит ли уничтожать тодит. А тахи, судя по всему, от питания корнями «умнеют», легко поддаются дрессировке и вообще с удовольствием остаются жить возле человека. И насчет уровня, – Ланской говорил, демонстративно не глядя на Скрибнера, – тоже не все так ясно, как представляется некоторым. Почему не может оказаться так, что эти миссионеры, имея весьма и весьма высокий технический уровень, отстали в отношении социальном и не считают грехом вмешательство в чужую жизнь? Если же допустить такой вариант, то получим, что миссионеры могли прибыть откуда угодно, расстояние может не иметь для них никакого значения.

– Найдем, – сказал Скрибнер, как припечатал. – Не может быть, чтобы не нашли. Надо. Эта публика может таких дел натворить, что подумать страшно.

– Ну, это вопрос будущего, – сказал Винклер. – Хотя понять тебя нетрудно, Адриан. А пока нужно найти то место, где эти розовые окапывались. Лагерь. Стойбище. Завтра и займемся. Что касается тодит, Эмиль Юлианович, – добавил он, – я все-таки думаю, что Центр даст «добро» на уничтожение их. А споры на Земле исследуют, разберутся, и если удастся лишить тодит людоедских замашек – отчего и не вернуть их сюда? Кстати, дрессировка тахи на материке аборигенам просто ни к чему, жили они без тахи и дальше проживут. К тому же неизвестно, как будут чувствовать себя тахи на материке, – вид эндемичный, в новых условиях может и не прижиться. Так что на сегодняшний день у нас осталась одна задача – розовые миссионеры, точнее, следы их пребывания на Талассе. Все.

VIII

– … Уровень… вот он, их уровень, – ругался Скрибнер. – Форменный кабак развели, дикари космические… А это что? – он вытащил из-под куста небольшой аппарат, похожий с первого взгляда на лингатор. – Вот, пожалуйста. Набросали всякой дряни, и смылись.

Действительно, место, где располагался в незапамятные времена лагерь космических миссионеров, напоминал средних размеров свалку, заросшую пышной зеленью. Ее обнаружили и расчистили от кустарника и лиан автоматы, и сейчас пятеро землян осматривали то, что оставили пришельцы из неведомых краев. Здесь в изобилии валялись обрывки плотных тканей, пластика, обломки аппаратуры, черт-те что еще. Аппарат, извлеченный Скрибнером из сплетения корней, казался неповрежденным. Винклер отдал его автомату, и люди продолжали осматривать остатки лагеря, время от времени подзывая автоматы и распоряжаясь упаковать ту или иную вещь. Через небольшое время робот, занявшийся «лингатором», доложил, что конструкция аппарата ему неясна, равно как и назначение, а потому нельзя сделать вывод об исправности или неисправности данного предмета. «Лингатор» упаковали в контейнер вкупе с прочим барахлом, подобранным в этой громадной мусорной куче.

– И ведь что интересно, – сказал Ланской, – рядом с лагерем они не устраивали свои огородики, вы заметили? Все поляны с тодит расположены очень далеко. Как это понимать прикажете?

– Действительно, интересно, – сказал Тронхэйм. – Может быть, корни сами удалились от лагеря за это время? Поближе, так сказать, к источникам питания?

– А если нет? Если эти… розовые просто проверяли действие тодит на местных жителях, а сами своих корешков побаивались? – спросил Сергиенко.

– Ну, это уж ты… того, чересчур хватил, – усомнился Скрибнер. – Они, конечно, народ диковатый, эти миссионеры, но чтоб такое… Нет, не может быть.

– Почему не может? – сказал Сергиенко. – Исторические прецеденты имеются.

– Но все-таки не на космическом уровне развития, – возразил Скрибнер. – Через такое многие проходят, но гораздо раньше, на заре, так сказать, истории.

– Они могли сажать тодит далеко от лагеря просто в силу традиции, – сказал Тронхэйм. – Зачем сразу предполагать всякие ужасы?

– Саймон, – спросил Сергиенко, – а что в Управлении решили?

– Решили, что нужно уничтожить, – ответил Винклер, рассматривавший в этот момент плотный тонкий лист серого пластика, испещренный какими-то запятыми. – Так что сегодня, как только здесь закончим, автоматы займутся полянками, поляночками… А вам не кажется, милорды, что это письмо? – внезапно спросил он.

– Это? – Скрибнер подошел ближе, всмотрелся в запятые. – Отчего же нет? Вполне может быть.

Винклер дал задание автоматам искать аналогичные листы, и через полчаса перед командиром выросла стопка серых квадратов, покрытых мелкими знаками. Их упаковали отдельно.

– Знаете что? – сказал Тронхэйм. – Мне кажется, они не нарочно намусорили. Они отсюда удирали в панике, вот что мне кажется.

– Почему? – удивился Скрибнер.

– Может быть, потому, что заболели? И, кстати, если они отказались воспользоваться услугами местных лекарей, – значит, все-таки разобрались в физиологии, биохимии и так далее, а, Скрибнер? Знали, что местные лекарства им не помогут?

– Может, так, а может, и не так, – пробурчал Скрибнер, – а если они удрали потому, что их собственное детище отказалось им повиноваться? Если тодит стали нападать на них? Тогда как?

– С чего бы?

– Ну, мало ли с чего. Например, здесь другой состав почв, или воды, или еще какие-то факторы вызвали одичание тодит… а миссионеры не сумели справиться с корешками, да и сбежали, а?

– Гадать можно до бесконечности, – сказал Тронхэйм, – но всегда мы останемся при своем ходе мысли, а что думали миссионеры, бросая весь этот хлам впридачу к тодит, все равно не узнаем.

– Есть шанс узнать, – вставил Винклер, – если запятые – это письмо, и если удастся его расшифровать.

– Ну, это не скоро. А сейчас…

– Нет, – категорически сказал Винклер. – Ловить тахи будет следующая экспедиция, для нее в Институте строят полевой стабилизатор времени, а нам запрещено и близко подходить к этим милым зверюшкам.

Скрибнер молча вышел. Ланской посмотрел ему вслед с сочувствием – врачу тоже очень хотелось поймать тахи, но… ничего не поделаешь.

День угасал мягко. Утром предстояло свернуть лагерь, и – домой. Час назад Винклер и Тронхэйм вернулись с острова вождя, так и не добившись прощальной аудиенции. Дек-Торила не желал говорить с чужаками. Из дополнительных сведений, собранных Тронхэймом, следовало, что вождь Дек-Торила правит островами сургоров уже четвертую сотню лет, – а значит, он прекрасно осведомлен о деятельности старого колдуна, и, разумеется, уже знает, что розовые уничтожили тодит… тем самым лишив его, Дек-Торилу, надежды на вечную жизнь. Естественно, вождь не имел ни малейшего желания видеть таких гостей. Тронхэйм размышлял о том, что появление на Талассе растения тодит повлияло на аборигенов, так сказать, не в лучшую сторону. Долгая, возможно, даже вечная жизнь – это неплохо, однако какова цена этой жизни… страшно подумать. Но если на Земле удастся усмирить тодит, то почему бы и не вернуть сургорам растение, несмотря на то, что оно – чужое… Думал Тронхэйм и о круглых тахи. Ничего подобного еще не встречалось во Вселенной, и следующая экспедиция попытается изучить зверьков – разумеется, бескровными методами, – и понять, как мог возникнуть столь необычный живой аппарат. Но главным в размышлениях социолога оставались миссионеры. Что за странная цивилизация, проводящая эксперименты на чужих планетах? Где они могут находится, эти похожие на землян люди, почему они пытаются в незнакомых мирах вводить свои порядки, зачем и как у них вообще могла возникнуть такая дикая идея?

Тронхэйм вышел на пляж. Вдали, над соседним атоллом, раздался низкий протяжный звук, – кто-то дул в большую морскую раковину. Тронхэйм прислушался. Гудение разносилось над океаном, к первой раковине присоединились еще несколько… Ипполит Германович пошел на «Эксор». Через несколько минут вся группа собралась в рубке, и на экранах возникли девять островов коралловой цепи. Сургоры вышли из домов на берег, и старейшины дули в раковины, и вечерний воздух наполнили голоса:

– Плачьте и смейтесь, о люди… Мудрый из мудрейших, колдун Карпацико-тин покинул нас… Самый знающий, самый старый – Карпацико-тин ушел на Острова Вечности, чтобы встретиться с великим предком Корилентио-леком… Смейтесь и плачьте, о люди…