Месть из могилы

      — Расскажите, пожалуйста, суду, что же случилось в тот день, когда вы задержали его.
      Малдер повернулся к прокурору — постоянно отворачиваться от нее было бы, по крайней мере, невежливо.
      — Мы устроили засаду на таможенном складе, в аэропорту. Ты знали, что Барнет получает информацию от одного из сотрудников компании, осуществляющей перевозку денег. Он платил информатору наличными. Все это мы знали… Но нам и в голову не могло прийти, что, когда инкассаторская машина прибудет за деньгами, Барнет окажется внутри нее. Под видом охранника… Поэтому ему и удалось захватить водителя в заложники.
      — Иными словами, — сказала прокурор, останавливаясь перед Малдером, — он взял в заложники собственного сообщника?
      — Да, мэм.
      — Что же случилось потом?
      — Мы блокировали Барнета и предложили ему освободить заложника и бросить оружие.
      Прокурор вновь отправилась в свой бесконечный поход:
      — Скажите, агент Малдер, где в тот момент находились лично вы?
      — Я находился за спиной у Барнета.
      — И у вас имелась возможность сделать прицеленный выстрел?
      — Да, мэм.
      Прокурор опять остановилась:
      — Но вы стрелять не стали. Почему?
      — Да, я не стал стрелять. Потому что не в правилах ФБР ставить под угрозу жизнь заложника. Ведь я не мог быть уверен, что убью его наповал. В случае же, если бы я его только ранил, он бы вполне успел выстрелить в заложника. И я думал… — Малдер вдруг заволновался. — В конце концов, Барнету некуда было деваться. И я думал, он сдастся.
      — Что же произошло на самом деле?
      — А на самом деле… — Малдер глянул на подсудимого и чуть не поперхнулся: тот презрительно улыбался, поигрывая цепочкой наручников. — Джон Барнет выстрелом в висок убил своего заложника и тот же выстрелил в агента Уоленберга. Он попал ему прямо в лицо…
      — Благодарю вас, агент Малдер, — быстро сказал прокурор. — У меня больше нет вопросов.
      Малдер продолжал смотреть на Барнета.
      А тот продолжал улыбаться. Потом взял в руки стакан с водой и сделал неторопливый глоток. Словно сидел за стойкой бара, словно не о нем секунду назад и говорили.
      И тут на Малдера нашло.
      — Барнет пристрелил Стива Уоленберга запросто и с удовольствием! — сказал он в микрофон, по-прежнему глядя на обвиняемого.
      Сразу вскочил адвокат:
      — Ваша честь, я возражаю!
      — Возражение принимается, — сказала судья. — Свидетель, я лишаю вас слова!
      Но Малдер ее не слышал. Он видел презрительную улыбку на лице обвиняемого, и эта улыбка действовала на него, как красная тряпка на быка.
      — Стив Уоленберг был человек… У него было жена и двое маленьких детей, а ты…
      Судья стукнула молотком:
      — Свидетель! Пройдите на свое место! Немедленно!!!
      —Ты убил его не колеблясь, как паршивую собаку! — голос Малдера задрожал от ненависти. — И потому сам должен сдохнуть как собака, сукин сын!!!
      Адвокат взвился, словно его ужалила в задницу оса:
      — Ваша честь, остановите его!
      В зале поднялся шум. Кто-то крикнул:
      — Правильно! Собаке собачья смерть!
      Присяжные переглядывались между собой.
      Судья принялась колотить молотком так, будто из стола перед ней вылез трехдюймовый гвоздь, представляющий непосредственную угрозу для ее жизни.
      — Свидетель! Если вы не прекратите, я привлеку вас к ответственности за неуважение к суду! — Потом она повернулась к публике: — А если присутствующие не успокоятся, я прикажу очистить зал!
      Стук молотка и крики привели Малдера в чувство. Он тряхнул головой, отодвинул микрофон и спустился со свидетельского места.
      Барнет смотрел на него все с той же презрительной улыбкой.
      Малдер прошел мимо, сел радом с Реджи.
      — Ты что, с ума сошел? — сказал Реджи. — Что ты себе позволяешь?
      Малдер не ответил — он смотрел на Барнета.
      А тот, обернувшись, по-прежнему не сводил с него глаз. Потом негромко — между ними было не более шести футов — сказал:
      — Я пришью тебя, малыш!
      Барнет произнес эти слова спокойно, даже доброжелательно — словно поблагодарил друга за неоценимую помощь. Или пригласил его на ленч…
      Но в сердце Малдера хлынула морозная волна страха. Потому что за спокойствием и доброжелательностью (как за единственной аляповатой декорацией — нищета захудалого провинциального театрика) пряталась самая настоящая, бесконечная и откровенная ненависть…
 
      Деликатное покашливание оператора прервало воспоминания Малдер. Девушка вновь смотрела на него вопросительно. А с дисплея пялился очередной вариант Барнетовой физиономии.
      — Мне нужны распечатки всех возможных трансформаций.
      Малдер встал.
      — Хорошо, — сказала оператор.
      Открылась дверь, в лабораторию вошла Скалли. Она была заметно взволнована.
      — Я тут факс получила. Из федеральной тюрьмы «Ташму»…
      — Ну и?.. — вскрикнул Малдер. — Они что-нибудь обнаружили?
      — Нет, просто мне вдруг пришло в голову… Ведь Джон Барнет умер от сердечного приступа, верно? Во всяком случае, так утверждает свидетельство о смерти. Я попросила ох переслать факсом его медицинскую карту. — Скалли заглянула в бумагу. — Оказывается, Барнета поместили в тюремный госпиталь с диагнозом «Инфекция правой кисти»! Никаких упоминаний об осложнениях с сердцем. — Она протянула бумагу Малдеру. — Более того, шестью месяцами ранее, после очередного планового медобследования, ему поставили печать «Абсолютно здоров»!
      У Малдера от предчувствия успеха заколотилось сердце. А Скалли смотрела на него. Нет, это еще не был взгляд типа «ты был прав, а я не верила!» Но Малдер понял, что хотя бы один кирпич в возводимой вокруг стене ему расшатать удалось.
 
       Федеральная тюрьма «Ташму»,
       штат Пенсильвания
       День второй
 
      На следующее утро они отправились в федеральную тюрьму «Ташму».
      К счастью, тюрьма располагалась не на Диком Западе, а совсем рядом, в штате Пенсильвания. И потому, добираясь до нее из Вашингтона, можно было вполне обойтись без заказа билетов на самолет.
      Тюрьма впечатляла. Отсюда вряд ли можно было удрать без помощи со стороны. Да и в этом случае в качестве помощи пришлось бы использовать полк «зеленых беретов» при поддержке танков и артиллерии.
      Охранники, открывая и закрывая замки, передавали столичных гостей по отработанной цепочке, пока последний — медбрат тюремного госпиталя — не привел их в помещение, своей белизной чрезвычайно напоминающее больничную палату. Лишь решетки на окнах говорили о том, что в палате этой лечат заключенных.
      — Крэндолл, к тебе пришли! — сказал медбрат человеку, сидевшему в инвалидной коляске спиной к двери.
      — Ко мне никто никогда не приходит! — Энергичным движением рук Крэндолл развернул коляску.
      Это был средних лет мужчина, обладатель серых глаз, крючковатого носа, небольших усов, короткой бородки и свойственной многим инвалидам глубокой безысходности во взгляде. Впрочем, едва он заметил Скалли, как глубокая безысходность мгновенно сменилась пристальным плотским интересом изголодавшегося самца.
      Медбрат вышел, и Малдер тут же вцепился в обитателя палаты мертвой хваткой:
      — Вы помните Джона Барнета?
      Крэндолл с явным сожалением оторвался от созерцания неожиданной гостьи:
      — Еще как помню.
      — Вы хорошо его знали?
      — На атасе я у него не стоял, — Крэндолл фыркнул. — И штаны перед ним не расстегивал… Так, шапочные знакомые…
      — Но в завещании он назвал вас своим единственным наследником, — заметила Скалли. — Вероятно, слова «шапочные знакомые» надо бы заменить словом «друзья»?
      Крэндолл вновь вернулся к созерцанию дамских прелестей, шумно сглотнул слюну и лишь через несколько секунд ответил:
      — Нет, мэм. Это мы уже тут с ним стямались, на живодерне.
      — Вам известно, что Барнет умер от сердечного приступа? — сказал Малдер. — Здесь, в госпитале, в восемьдесят девятом году…
      — Как это умер!? — воскликнул он ошалело. — Что ты мне шьешь?
      — Так написано в свидетельстве о смерти.
      — Он жив. И никакого сердечного приступа не было, болт мне в задницу.
      — Почему вы так считаете?
      Крэндолл вновь повернулся к Скалли, но на этот раз в его взгляде не было и намека на похоть.
      — Когда я видел Джонни в последний раз, он был совсем рядом, — голос Крэндолла дрогнул. — Живодер только что отхряпал ему больную граблю… правую…
      — Какой живодер? — быстро спросил Малдер. — Доктор Ригли?
      — Да-да, доктор Ригли. Он сказал, будто Джонни копыта откинул. — Крэндолл заволновался еще больше, у него даже руки затряслись, будто в отходняке. — Но я знал, что он баки забивает! Он на меня крысой посмотрел, когда я спросил!
      — Но почему вы решили, что Барнет не умер?
 
       Федеральная тюрьма «Ташму»,
       штат Пенсильвания
       Четыре года назад
 
      Крендолла разбудили среди ночи дикие вопли. Он тяжело перевернулся на другой бок — мясники ничего не могли сделать с его больными ногами — и попытался заснуть. Однако вопли продолжались, и Крэндолл понял, что под такую музыку компанию подушке не составишь.
      Пришлось перебраться в стоящую возле койки коляску и отправиться на поиски музыканта. Хорошо еще, его, Крэндолла, палату давно уже на ночь не запирали — что от безногого ждать!..
      Крэндолл выкатился в коридор и тут же наткнулся на открытую дверь в палате Джонни Барнета.
      Палата была пуста.
      Джонни попал на живодерню пару дней назад, и Крэндолл сразу проникся к нему симпатией. В конце концов, разве важно, что новый знакомый по масти явно мокрушник? Хвороба всех уравнивает, а Джонни, по всему видно, не косил — у него и в самом деле разболелась правая грабля. К тому же он не кроил из себя неприступного. А скольких он там пришил, это были его личные с дядей Сэмом дела и ничьи больше. Да и к Крэндоллу он относился неплохо…
      Вопли продолжались, и Крэндолл покатил вдоль коридора. Ему показалось, что кричит Джонни, а Джонни не стал бы орать зря. Раз кричит — значит, ему и в самом деле несладко.
      Потом вопли стихли, но Крэндолл уже засек дверь, из-за которой они только что неслись. Подкатил, повернул ручку. И увидел Очкарика, мясника, которого при обращении положено звать доктором Ригли.
      Очкарик, одетый в забрызганный кровью зеленый халат, словно паук над мухой, нависал над мясницким столом, а на столе лежало наполовину укрытое простыней человеческое тело. Жмурик… Крэндолл узнал бы жмурика, даже если бы застывшее лицо его не было повернуто в сторону двери. Да, это был Джонни, это его разгрымзанные неподвижные гляделки пялились сейчас сквозь Крэндолла.
      — Что ты делаешь с Барнетом?! — крикнул Крэндолл. И натолкнулся на стальной взгляд Очкарика — тот поднял голову.
      — Не понял…
      — Я спрашиваю, что ты делаешь с Джонни, болт тебе в грызло? — Крэндолл подкатился ближе к мясницкому столу.
      Очкарик выпрямился, повернулся к нему всем своим паучьим телом:
      — Возвращайся в палату! Вы уже ничем не можете помочь своему другу.
      — Почему?
      — Потому что Джон Барнет умер!
      — Но я слышал, как он орал…
      И тут Крэндолла чуть не стошнило: он увидел на белом подносе возле Джонни окровавленную человеческую граблю, отхваченную по локоть, с растопыренными побелевшими пальцами.
      Между тем Очкарик вцепился в свое мясницкое перо, узкое, острое и блестящее.
      — Я сказал, Джон Барнет мертв! Ты меня хорошо понял? — Очкарик сделал несколько стремительных шагов и махнул пером перед физиономией Крэндолла. — Давай, Крэндолл, проваливай! Тебе здесь нечего делать. Ясно?!
      То, что здесь нечего делать, Крэндоллу было ясно. Он ведь не мясник!.. Вот только почему это Очкарик кромсает Джонни в одиночку? Где его свора?
      Морда Очкарика все больше смахивала на крысиную. И Крэндолл понял, что пора уносить ноги. Откатился на полметра назад. Мясник тут же шагнул следом, по-прежнему держа перо наизготовку.
      Сила солому ломит, дело известное… Крэндолл, вздохнув, бросил последний взгляд на Джонни. Экая корешу непруха вышла — перед коповскими пушками не согнулся, а концы отдал на мясницком столе от какой-то дрянной болячки!
      И тут он увидел, как неподвижные гляделки Джонни ожили, медленно закрылись и снова открылись. Джонни моргнул, болт ему в задницу. Раз, и другой, и третий… Нет, рано ты, мясник, хавало вонючее, хоронишь Джонни! Джонни еще тебя перепрыгает!..
      Но Очкарик уже оттеснил незваного гостя в коридор. Дверь закрылась. Щелкнул замок.
      Крэндолл развернул коляску и покатил в свою палату. Ему было не по себе: он знал, что никогда уже не забудет увиденное в стенах мясницкой — вопли кореша, отхваченная по локоть окровавленная грабля. И неожиданно ожившие мертвые гляделки…
 
       Штаб-квартира ФБР
       Вашингтон, округ Колумбия
       День второй
 
      Когда они вернулись в Штаб-квартиру, Малдер достал из сейфа «зиг зауэр 226».
      — Что ты собираешься делать? — Скалли посмотрела на него с удивлением.
      Малдер зарядил пистолет и начал пристраивать под левой мышкой кобуру.
      — Могу сказать тебе, что я не собираюсьделать! Сидеть и ждать, пока Барнет еще кого-нибудь убьет и пришлет мне очередную любовную записку!
      — Ты хочешь сказать, призрак Барнета?
      Малдер фыркнул:
      — Вот уж не думал, Скалли, что ты веришь в призраков…
      Зазвонил телефон. Скалли сняла трубку:
      — Алло. Да, минутку… — повернулась к Малдеру. — Это тебя…
      Тот застегнул последнюю застежку, поправил кобуру и подошел к телефону:
      — Малдер слушает…
      — Фокс Малдер?
      Голос звучал вкрадчиво и размеренно, и Малдер сразу узнал его.
      — Это ты, Барнет?
      Он включил магнитофон и показал Скалли рукой на дверь.
      Скалли все поняла, сказал громким шепотом:
      — Попробую засечь… — и стрелой вылетела за дверь.
      — Похоже, ты удивлен… — голос в трубке по-прежнему был вкрадчивым и размеренным.
      — А разве мне запрещено удивляться?
      На той стороне телефонной линии усмехнулись:
      — Удивляться не запрещено никому. А вот как насчет записи телефонных переговоров? Особенно если собеседник не давал на это разрешения… Ведь закон таков?
      Донесся новый смешок.
      — С того, что ты был бы не против разнюхать, откуда звонит Джон Барнет. И тебя обрадовало бы лишь одно известие — что он звонит с того света… Или я не прав?
      Надо было дать Скалли как можно больше времени. И Малдер сказал:
      — Касается ли тебя закон, еще неизвестно… В каком ты штате?
      — В том же, что и ты. — В трубке опять усмехнулись. — Мы стояли в одной очереди за кофе сегодня утром. А вчера в одном магазине. Ювелирном…
      Сердца Малдера коснулась холодная лапа. Как вчера, на стадионе…
      — По-моему, ты врешь!
      Теперь в трубке откровенно расхохотались.
      — Малыш, я всегда и везде рядом с тобой, — вкрадчивость сменилась жестокостью. — Запомни — всегда и везде. Ты — мой, малыш!
      Надо было тянуть время.
      — А почему это я должен верить, что ты действительно Барнет?
      — Ты ведь помнишь мои слова! — голос стал еще более жестким. — В зале суда… Неужели ты усомнился в моем обещании?
      Надо было тянуть время.
      — Не помню. А что ты обещал мне в зале суда?
      Короткая пауза, смешок.
      — По-моему, ты тянешь время, рассчитывая засечь мой номер… — новый смешок. — У тебя ничего не получится!
      — Я не верю тебе, — сказал Малдер. — Джон Барнет давным-давно мертв!
      — Мертв ты, Малдер!
      Еще чуть-чуть, и Скалли успеет. Но разговор близился к концу. Дьявол, почему мне раньше не пришло в голову, что он позвонит! Ведь это же Барнет!
      — Ну хорошо, — сказал Малдер. — И тем не менее мне нужны доказательства, что ты тот, за кого себя выдаешь.
      — Ах, доказательства тебе нужны?! — Барнет вновь расхохотался. И отчеканил, будто гвозди забил: — Да ради Бога!..
      «Дьявол, еще бы хоть десять секунд, — Подумал Малдер. — Хоть пять!..»
      В ухо полетели короткие гудки.
      — Барнет! — потерянно крикнул Малдер. — Ты меня слышишь?
      Десяти секунд не было. Не было и пяти. Были одни короткие гудки. Гудки в трубке. Гудки в комнате. Гудки — во всем мире…
      В дверь влетела запыхавшаяся Скалли. Глаза круглые, рыжие волосы растрепаны.
      — Малдер, мы не успели!..
      Малдер вздохнул и положил трубку:
      — Он знал, что мы попытаемся его засечь, и вовремя прервал разговор.
      Скалли опустилась на стул:
      — Это действительно был Барнет?
      Малдер выключил запись, отмотал пленку назад.
      — Джон Барнет родом из Нью-Хэмпшира. У него очень характерный выговор. — Малдер включил воспроизведение. — Вот, послушай!
      — Ну хорошо, — донеслось из магнитофона. — И тем не менее мне нужны доказательства, что ты тот, за кого себя выдаешь…
      Скалли узнала голос своего партнера. А потом послышался издевательский смех. И новый голос:
      — Ах, доказательства тебе нужны?! Да ради Бога!
      Малдер выключил магнитофон и вновь взялся за пистолет.
      — Интересно, — сказала Скалли. — Что он имел в виду?
      — Не знаю. — Малдер сунул пистолет в кобуру. — Но звонил мне Джон Барнет! Теперь я в этом уверен!
      Возражений у Скалли не нашлось.
 
       Квартира Реджи Фэрду
       Германтаун, штат Мэриленд
       День второй
       22:45
 
      — Я пришью тебя, малыш! — сказал Барнет Малдеру, и Реджи увидел, как сквозь приятную улыбку этакого рубахи-парня неумолимо проступает волчий оскал.
      А потом физиономия у Барнета начала покрываться серой шерстью, вытягиваться. Обнажились клыки. Реджи схватился за пистолет и обнаружил, что пистолет позабыт на работе. Волк распахнул пасть. А на столе у судьи зазвонил телефон.
      И Реджи проснулся.
      Настольная лампа неярко освещала прикроватную тумбочку. За окном было еще темно. На груди у Реджи угнездилась раскрытая книжка, на носу очки. А на душе — мимолетный страх и давно уже ставшая привычной пустота.
      Вновь грянул телефон.
      — Тьфу, гроб в стакане! Приснится же такое! — Реджи переложил книжку на подушку, повернулся на бок и снял трубку. — Слушаю!
      — Реджи! Это Малдер.
      Реджи снова выругался, на этот раз — мысленно.
      — Малдер, что тебе надо? Звонишь посреди ночи…
      — Сейчас всего десять сорок пять, Реджи!
      — Да? — Реджи глянул на часы. — Ну все равно! Я уже спал…
      — Подожди, Реджи! Не похоже, чтобы Барнет был мертв!
      Реджи вздохнул:
      — Ну что ты ко мне пристал?!
      Голос Малдера сверлил ухо:
      — Он мне позвонил сегодня. А до этого мы побывали в тюрьме «Ташму». И заключенный по имени Крэндолл… Это тот самый, кого Барнет назвал своим наследником… Так вот, этот Крэндолл клянется, что видел Барнета живым в ту ночь, когда он якобы умер.
      Реджи переложил книжку на тумбочку и сел:
      — Знаешь, Малдер… Шел бы ты домой, гроб в стакане, отдохнул немного. И другим бы дал отдохнуть. Ей-богу, я жалею, что позвонил тебе вчера из ювелирного магазина…
      — Реджи, да послушай ты!.. Есть, правда, одна странность в показаниях Крэндолла.
      — Да? — Реджи снова вздохнул. — Ну и какая же?
      — Записка, оставленная в ювелирном магазине, была написана правшой…
      — Ну и что?
      — Крэндолл заявил, будто видел, как Барнету ампутировали правую руку…
      Реджи начал подбирать слова, чтобы суметь Малдера и отшить и не обидеть, но тут ему показалось, что в спальне он не один. Справа мелькнула какая-то тень, послышался шорох. Реджи, похолодев, вскочил и начал поворачивать голову.
      Это движение и стало причиной его гибели — с чужой помощью голова повернулась дальше, чем следовало. Последнее, что увидел Реджи в своей жизни, была рука, мелькнувшая перед его лицом. Кажется, она была желтого цвета, в черных пятнышках. И кажется, на ней было всего четыре паль…
      Хрустнули позвонки. Больше он ничего не видел и не слышал.
      Тело сползло с кровати на пол. Вновь раздался хруст — это подвернулись под чужой каблук осиротевшие очки. На недвижную грудь Реджи Ферду лег лист бумаги в половину формата А1. чмокнула защелка замка в прихожей. И наступила почти мертвая тишина. Лишь за окном чуть слышно посвистывал ветер, да из валяющейся на кровати телефонной трубки раздавалось гнусавое кваканье:
      — Эй, Реджи, ты слышишь меня? Что случилось?… Что происходит? Ответь, Реджи! Ты слышишь меня? Что там у тебя происходит?… Ответь, Реджи! Реджи!!!
      Трубка квакала еще секунд десять — до тех пор, пока до Малдера наконец не дошло, что Реджи ему не ответит.
 
      Скалли приехала к дому агента Реджи Фэрду около полуночи. По той суете, которая царила вокруг и внутри дома, ей стразу стало ясно, что произошло непоправимое. Окружающие были очень злы и очень неприветливы — как всегда, когда убивают своего. Наверное, каждый представлял себя на месте убитого.
      Малдера она отыскала в спальне — там, где произошло убийство. Он не был зол и неприветлив. Он вообще не былтут — потому что стоял столбом, молчал и смотрел в зеркало, висевшее над лишенным косметики косметическим столиком. Вряд ли он кого-либо там видел…
      Работавшие на месте преступления эксперты его не трогали.
      — Я надеюсь, ребята, вы были очень внимательны, — сказала Скалли, чтобы хоть что-то сказать. — Любая нитка может оказаться важной уликой. — Она чувствовала себя ужасно глупо, но Малдера надо было вывести из ступора. — Если ничего не нашли, пройдите еще раз… Послушай, Малдер!
      Малдер не шевельнулся. Он по-прежнему смотрел в зеркало. Но голос его ожил:
      — У него жена умерла от рака шесть лет назад. Он не любил вспоминать об этом. В последнее время он над чем-то работал. Все обещал рассказать мне, но так и не рассказал. А теперь уже и не расскажет. По-моему, Реджи был единственным в Конторе, с кем я мог поделиться. Если что-то не ладилось…
      Он несомненно преувеличивал, но Скалли не стала его поправлять.
      — Малдер! — Она вздохнула. — Мне очень жаль!..
      — Я вот что подумал… — напарник по-прежнему не слышал ее. — Все бы сложилось совсем иначе, если бы я тогда пристрелил Барнета…
      — Малдер! А почему ты решил, что здесь побывал Барнет? Мы ведь до сих пор ни в чем не уверены…
      Малдер повернулся и молча показал на косметический столик.
      Скалли подошла.
      На столике лежала записка. «ПОХОРОНЫ ОПЛАЧЕНЫ. СНАЧАЛА — ДЛЯ ДРУЗЕЙ ЛИСА, ПОТОМ И ДЛЯ НЕГО САМОГО».
      И Скалли поняла, что, сказав слово «мы», она имела в виду лишь себя. Да и в этой части — соврала.
 
       Штаб-квартира ФБР
       Вашингтон, округ Колумбия
       День второй
       Утро
 
      — Чернила свежие, немного смазаны, — сказала Хендерсон, глядя в микроскоп. — Не буду хвастать, Малдер, но я редко ошибаюсь… Записка наверняка написана правой рукой. Я в этом практически уверена. Видишь — характерное изменение нажима у нисходящих штрихов…
      Сегодня соответствовать не требовалось, потому что Хендерсон не прикалывалась. Впрочем, сегодня мог прикалываться только тот, у кого крыша поехала. Или совесть в круиз ушла…
      Малдер пристроился ко второй паре окуляров. В поле зрения красовалась хорошо знакомое слово «Fox».
      — А что ты еще заметила?.. Кстати, слушай… Не могло ли быть так, что у того, кто это написал, вместо руки — протез?
      Хендерсон покрутила ручку предметного стола.
      Текст поехал в сторону, и в поле зрения появилось слово «friends».
      «Друзья, — подумал Малдер. — Сначала друзья Лиса. Похороны оплачены в первую очередь для друзей. Как Реджи мог впустить к себе убийцу? Или он и не впускал никого… И как можно свернуть шею агенту ФБР, не имея правой руки? Что это должен быть за протез? Разве лишь рука киборга, какими переполнены многочисленные голливудские поделки…»
      — Думаю, это написано мужчиной, — сказала Хендерсон. — Почерк достаточно легкий, беглый… Судя по изменению нажима на переломе штрихов, у этого мужчины очень ловкие пальцы… От протеза такой ловкости и за миллион лет не добьешься.
      Малдер оторвался от микроскопа:
      — Понятно. Как полагаешь, первые две записки написал этот же человек?
      — Несомненно, — Хендерсон подняла на него глаза, полные печали. — Ты думаешь, это он убил агента Фэрду?
      — Думаю, он. Хотя и не представляю — каким образом! Свернуть Реджи шею в его собственной спальне — это… — Малдер замолк.
      Хендерсон покивала. Глаза ее затуманились.
      — Знаешь, что мне пришло в голову?.. — она вновь уткнулась в микроскоп. — Обрати внимание: ни на одной записке нет отпечатков пальцев. А если бы у этого типа была надета перчатка, характер штрихов был бы немного другим… Поразмысли-ка над этим противоречием…
 
      Едва он переступил порог родного кабинета, Скалли тряхнула волосами:
      — Малдер! Я тебя обыскалась! Послушай-ка, что я обнаружила, — она кивнула на лежащую перед нею бумагу. — По данным Американской медицинской ассоциации, доктор Ригли, подписавший свидетельство о смерти Барнета в тюрьме «Ташму», с семьдесят девятого года врачом не считается.
      Малдер сел напротив:
      — Что ты имеешь в виду?
      — Он был исключен из членов Ассоциации без права на восстановление, — с торжеством заявила Скалли, — после того как власти штата Мэриленд лишили его гранта за вопиющие нарушения врачебной этики.
      — Где ты это раскопала?
      — В ежемесячнике Национального института здоровья.
      Малдер задумался.
      Скалли ждала, зная заранее, какой следующий вопрос задаст напарник.
      — Что за исследования вел этот Ригли? — спросил он наконец.
      Вопрос был тот самый, ожидаемый. Поэтому Скалли ответила мгновенно:
      — Этот Ригли проводил эксперименты над детьми, страдающими болезнью под названием «прогерия».
      — И где это было?
      — В самом Национальном институте здоровья. В Бетезде. От Вашингтона — два шага!
      — Позвони-ка в этот институт, — сказал Малдер, — сообщи о нашем приезде. — Он вдруг улыбнулся. — По-моему, я уже месяц не интересовался собственным здоровьем. Да и тебе бы не мешало провериться…
 
       Национальный институт здоровья
       День третий
 
      В национальном институте здоровья Малдера и Скалли провели в кабинет некоего доктора Энгера.
      Это был совершенно лысый мужчина лет пятидесяти пяти, с большими вислыми усами и в очках со старомодной роговой оправой.
      К приезду гостей из ФБР он подготовился основательно — на столе стоял не менее старомодный, чем очки доктора, кинопроектор, а на стене висел древний белый экран.
      После взаимных приветствий и обмена любезностями Скалли устроилась за столом и достала блокнот. Доктор зашторил окно, погасил свет, зажег для Скалли маленькую настольную лампу и включил аппарат. Раздавшийся стрекот напомнил Малдеру детство — у них дома были кинокамера и проектор.
      На экране появилась совершенно плоская, коротко остриженная морщинистая женщина в белом балахоне, совсем маленького роста — не выше ста сорока сантиметров — и абсолютно седая. Этакая дожившая до преклонного возраста карлица из цирка…
      — Эта пациентка — восьмилетняя девочка, — сказал доктор Энгер. — У нее последняя стадия прогерии.
      Малдер с удивлением глянул на него:
      — Судя по внешнему виду, она родилась, как минимум, в начале века…
      Скалли поправила настольную лампу и сделала в своем блокноте какую-то пометку.
      — По всему миру зарегистрировано не более ста случаев этого заболевания, — продолжал доктор Энгер. — Оно встречается крайне редко…
      — Болезнь неизлечима? — быстро спросила Скалли.
      — Да, неизлечима, — доктор развел руками. — Некоторым больным, правда, удается дожить до раннего отрочества, но большинство погибает в возрасте семи-восьми лет.
      Малдер покачал головой и вновь посмотрел на девочку-старушку:
      — От чего же они умирают?
      — Клиническая картина — смерть от сердечно-сосудистых заболеваний. Но на самом деле это бедное дитя умирает от самой обыкновенной старости…
      Маленькая старушка на экране подбежала к мужчине в очках и белом халате, вытащила у него из кармана большую конфету в яркой обертке, развернула и целиком засунула в рот. Морщинистое лицо засияло бесконечным и неподдельным счастьем.
      Мужчина погладил старушку по седой головке и посмотрел прямо в камеру.
      — Это и есть Ригли? — спросил Малдер.
      — Да, в тысяча девятьсот семьдесят четвертом году. — Доктор Энгер снял очки и отвернулся от экрана. — Джозеф Ригли полагал, что найдет возможность замедлить процесс старения у таких больных. Поначалу его лабораторные исследования обещали немало, но потом он совсем отбился от рук… — голос Энгера стал жестким. — Он хотел начать эксперименты над людьми.
      — А почему ему не позволили? — Малдер отвернулся от экрана.
      Скалли продолжала писать в своем блокноте.
      Энгер вдруг заволновался, пробежался по кабинету, пересек луч проектора — по экрану прошла тень.
      — Потому что ему нельзя было позволять. Все было слишком гипотетично, слишком… опасно то есть… — Энгер замахал рукой. — Поймите вы! Я знал Джо Ригли. Он плевал на этих детей, он относился к ним не лучше, чем к лабораторным крысам. Прогрессия — ужасная болезнь, а он рассматривал ее как прекрасную возможность… он именно так и говорил: «Прекрасная возможность!»… разгадать секреты старости. И когда ему не разрешили продолжать эксперименты, он пришел в неописуемую ярость. Он словно тронулся от злобы! Знаете, как его звали за глаза?
      — Как?
      — Доктор Менгеле!
      — Каким же все-таки образом Ригли потерял диплом врача? — спросила Скалли.
      — А он стал проводить эксперименты над людьми без разрешения. С согласия пациента… — Энгер сжал кулаки. — Когда все это выплыло на свет божий, грант у Ригли отобрали и подали на него в суд от имени городской ассоциации врачей.
      Скалли захлопнула блокнот:
      — Боюсь, ваш бывший коллега исчез с лица земли!