Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Королев: факты и мифы

ModernLib.Net / Биографии и мемуары / Голованов Ярослав / Королев: факты и мифы - Чтение (стр. 82)
Автор: Голованов Ярослав
Жанры: Биографии и мемуары,
Историческая проза

 

 


Голос его звучал так проникновенно, что у Хрущева влажнели глаза. Он знал, что Челомей льстит. Человек без образования, Никита Сергеевич относился с известной долей недоверия к ученым, писателям, художникам, актерам. Он не всегда мог разобраться в том, что они ему внушали, эти люди могли его запутать, а потом и высмеять. Но он относился с большим уважением к интеллигентам массовым: учителям, врачам, инженерам. Более всего он ценил те знания, которыми хотя и не обладал, но которые, в принципе, были ему доступны. Когда Сергей получил диплом, отец был совершенно счастлив: его сын – инженер! Слушая Челомея, Хрущев понимал, что это – лесть. Потеряв на фронте старшего сына, Никита Сергеевич особенно любил младшенького, радостно отмечал все его успехи, но, как человек умный и трезвый, понимал разницу между способным молодым человеком и гением. Однако все шепотки здравого смысла сразу заглушались мощным, ликующим хором родительских чувств, не желающих верить в неугодные истины. Никите Сергеевичу было приятно слушать Владимира Николаевича... Ах Челомей, ах умница!..

Много раз приходилось слышать, будто Владимир Николаевич находился якобы в родстве с Никитой Сергеевичем. Это не так, не было никакого родства. И сам Хрущев сыну никогда не протежировал, как не протежировал, скажем, своему зятю Алексею Аджубею. Механизм власти был сконструирован так, что в этом не было никакой необходимости. Все партийные, государственные, военные и другие аппаратчики снизу доверху и сверху донизу знали, что «Известия» – не просто центральная газета, а газета, которую редактирует зять Хрущева, а КБ Челомея – не просто ракетное КБ, а КБ, в котором работает сын Хрущева. И все. Остальное уже происходит само собой. Молодой Хрущев, даже не прикладывая каких-либо титанических усилий, одним фактом своего присутствия помог Челомею стать на ноги, развернуть строительство в Реутове под Москвой прекрасно оснащенного КБ, «съесть» могучую фирму Владимира Михайловича Мясищева и сделать своей основной производственной базой завод имени М.В. Хруничева в Филях – едва ли не лучший авиационный завод в стране: с богатыми традициями, стойкими кадрами, культурой и чистотой самолетнего производства.

Королев понимал это. Сергей Никитович рассказывал мне, как однажды Королев как бы невзначай, вскользь повел разговор о переходе к нему, но тут же одернул себя:

– Знаешь, не надо, пожалуй. Володя обидится, скандал будет... И не Королев отобрал у Челомея облет Луны, как рассказывал мне Владимир Николаевич, а стремительно вырвавшийся вперед Челомей вместе со своей хоть и ядовитой, но хорошей ракетой УР-500 отобрал его у Королева. Вскоре Хрущев-старший был отстранен от власти. Челомей не уволил после этого Хрущева-младшего, не понизил в должности (хотя и «забыл» повысить, как обещал буквально за считанные дни до этого), не укорял скороспелой Ленинской премией и Золотой Звездой Героя Социалистического Труда. Просто перестал возить его на совещания-заседания и не приглашал в свой кабинет, когда приезжали именитые гости. Сергей Никитович не обижался. Он знал правила этой «игры»: иначе Челомей поступить не мог. Примерно через год программу облета Луны вернули Королеву, и тот ее действительно не выполнил: умер, а преемники не сумели. Вот так было дело...

Несмотря на телефонные звонки, мы беседовали долго. Иногда Владимир Николаевич нажимал какие-то кнопки и на телевизионном мониторе появлялись новые картинки: зал, уставленный чертежными досками, какие-то пульты, стенды.

– Я всегда могу видеть, кто, где и как работает, – пояснил Челомей.

– Так ведь передающую камеру можно тряпицей завесить, – отозвался я легкомысленным тоном.

– В моем КБ камеры тряпицей не завешивают, – сказал Челомей сухо.

Впрочем, он был очень любезен и приветлив настолько, что даже предложил мне выписать к нему постоянный пропуск: «ведь это, как я понимаю, лишь первая наша встреча». Мы говорили об американской программе «Аполлон», о «Шаттле», об орбитальных станциях, о Глушко и Келдыше, жизни самого Владимира Николаевича. Рассказывал он очень хорошо, жестикулировал, играл глазами. Чем больше он хотел мне понравиться, тем больше не нравился.

Владимир Николаевич Челомей родился 30 июня 1914 года в маленьком украинском городке Седлеце в семье учителя. Трехмесячным младенцем родители, спасаясь от огня войны, увезли его в Полтаву. Там соседкой Челомееев оказалась Софья Николаевна Данилевская, отец которой был племянником Гоголя, а мать – внучкой Пушкина. Вот под этими переплетенными кронами великих генеалогических древ и прошло Володино детство. Лучшим его другом тех лет был Сашенька – праправнук Пушкина. В 12 лет Володя оказался в Киеве. Наступила пора увлечения техникой, особенно автомобилями, и после окончания семилетки он поступил в автомобильный техникум. В 1932 году Володя Челомей стал студентом Киевского политехнического института – того самого, в котором за восемь лет до этого учился Сергей Королев. Уже на втором курсе Челомей опубликовал научную статью в сборнике трудов института. Они были очень разными в зрелые годы, но и в молодости – тоже: Королев хотел строить и летать, Челомей – рассчитывать и анализировать. Сравнивая себя с другими ракетчиками, Челомей в беседе со мной все время подчеркивал, что они – конструкторы, а он – ученый.

– Я почти физик – специалист в области колебаний. Колебания – интернациональный язык ракетчиков... На работы, которые я написал в 23-24 года, ссылаются Седов, Боголюбов238...

Это был действительно яркий юноша. Профессор Илья Яковлевич Штаерман говорил, что никогда не встречал столь одаренного студента. В 22 года вышла его первая книга «Векторное исчисление». Только за один 1938 год в «Трудах Киевского авиационного института» опубликовано 14 статей Челомея. Кандидатскую диссертацию он пишет сразу после окончания института и в 1939 году защищает ее. В 1940 году учреждаются 50 Сталинских стипендий для особо выдающихся молодых ученых, работающих над докторскими диссертациями, и Челомей получает одну из них. Он – самый молодой в этой полусотне талантов. Стипендия – 1500 рублей в месяц. Профессора университета получали тогда около 1200 рублей. К началу лета 1941 года Челомей вступает в Коммунистическую партию, защищает докторскую диссертацию и назначается начальником группы реактивных двигателей Центрального института авиационного мотостроения имени П.И. Баранова в Москве.

– Пульсирующий двигатель я придумал в 42-м, – говорил мне Челомей. У него возникает идея использовать колебания воздуха в трубе для поджатия воздушно-топливной смеси. В 1942 году Владимир Николаевич познакомился с начальником главка двигателей авиапрома Беликовым и пообещал помочь ему с диссертацией. Благодарный Воликов выделил Челомея в отдельную группу и разрешил заниматься пульсирующими двигателями. Челомей повесил на двери табличку «Профессор В.Н. Челомей», хотя профессором не был, но весь ЦИАМ считал, что это справедливо, поскольку он знал больше иного профессора. У него было два помощника: техник Аня Курбатова и механик Петя Фомичев. С ними он и приступил к созданию своего первого ПД – пульсирующего двигателя. Двигатель построили, запустили. Он невероятно шумел. Треск его – многократно усиленная пулеметная очередь – был так невыносим, что профессор К.П. Станюкович однажды упал в обморок. Шуму было много, а тяги – мало.

Вскоре Челомей увидел двигатель Пауля Шмидта, мюнхенского инженера, который сконструировал Фау-1. В 1944 году его прислали в Москву англичане, подбив над Британией секретный «самолет-снаряд».

– В ночь на 14 июня1944 года за мной приехал нарком Шахурин и маршал авиации Новиков, – рассказывал Челомей, – и мы поехали в Кремль к Маленкову – он курировал авиационную промышленность.

– Вы можете сделать такой самолет? – спросил меня Маленков.

– Двигатель я сделал еще в 1942 году, – ответил я.

– Тогда кто же у кого украл идею:

немцы у нас или мы у немцев? – спросил Маленков.

– Никто ни у кого не крал. Каждый сам по себе додумался...

Челомей произнес блистательную речь, в которой обрисовал великое будущее ПД. Шахурин и Новиков слушали его в полном изумлении. Маленков был очарован 30-летним конструктором.

– Через два дня в ЦИАМе был создан отдел ПД № 6 со ста (!) сотрудниками, а 17 сентября 1944 года я получил часть КБ только что умершего Николая Николаевича Поликарпова и был назначен главным конструктором первого и единственного в стране конструкторского бюро, занимавшегося непилотируемой авиационной техникой. Под городом Джизак в Узбекистане мне выделили полигон, когда еще никакого Кап.Яра и Тюратама в помине не было...

К концу 1944 года Челомей воспроизвел двигатель Фау-1, повторив Шмидта, так же как через четыре года Королев воспроизвел Фау-2, повторив Брауна. К середине 1945 года уже существовал советский «самолет-снаряд» 10-Х, который, в отличие от немецкого предшественника, запускался не с легко уязвимой наземной эстакады, а с бомбардировщика Пе-8.

Однако вскоре выяснилось, что прок от немецких уроков разный: Королев, стремительно обгоняя немцев, шел вперед, а Челомей начал топтаться на месте. Шла необъяснимая чересполосица: одна машина летела нормально, другая падала. Челомей возился с 10-Х восемь лет, она прошла испытания и была принята на вооружение лишь в 1953 году.

В том же году авиаконструктор Артем Иванович Микоян (родной брат Анастаса Ивановича) вместе с главным конструктором КБ по системам управления Сергеем Лаврентьевичем Берия (родным сыном Лаврентия Павловича) задумали сделать свою ракету и Челомея «съели»: Микоян забрал у него конструкторское бюро. Наверное, именно тогда понял Владимир Николаевич, как важно иметь родственные связи если не с самим государем императором, то хотя бы с великими князьями. У Челомея осталось лишь профессорство в МВТУ. Однако вскоре фортуна снова обратила щедрые сосцы свои к Владимиру Николаевичу.

На похоронах Сталина первую речь произнес Маленков. В «Правде» появилась фотография: Сталин, Мао Цзэдун и Маленков. Берия предложил Маленкова на пост Председателя Совета Министров. Так Георгий Максимилианович Маленков стал первым человеком в государстве. Он помнил молодого конструктора, который произвел на него замечательное впечатление. Вскоре в Тушине на окраине Москвы специальная конструкторская группа под руководством Челомея начала работу над совершенно секретным фантастическим проектом: крылатой ракетой с пульсирующим воздушно-реактивным двигателем для вооружения подводных лодок. Потом Владимир Николаевич получил в Реутове пустырь с маленьким механическим заводиком в одном кирпичном корпусе, известным в округе как «пьяный завод» – он славился «добрыми алкогольными традициями». На этом месте стремительно росло прекрасно оснащенное современное конструкторское бюро. В 1958 году к Челомею пришел С.Н. Хрущев. В том же году Владимир Николаевич стал членом-корреспондентом Академии наук СССР. В 1959 году Челомей – Генеральный конструктор. Тогда же он получил Золотую Звезду Героя Социалистического Труда. В 1962 году Челомей – академик, в 63-м – дважды Герой. Когда Челомей направил в правительство записку со своими предложениями по космическим исследованиям, Устинов пришел в неописуемую ярость: ведь Челомей – это МАП, Министерство авиационной промышленности! Когда в 1946 году им предлагали заниматься ракетами, Шахурин и вся его компания нос воротили, его же, Устинова, обвиняли в прожектерстве, а теперь, после того как он, Устинов, поставил эти ракеты, что называется, на ноги, после триумфа первого спутника, Дементьев с новой компанией требуют свой кусок сладкого пирога?!

Надо думать, что и Королев с Янгелем видели в Челомее своего конкурента. Не могли не видеть. Общая тревога даже сблизила их. Известно, что Сергей Павлович приезжал к Михаилу Кузьмичу в Днепропетровск и они провели несколько дней «на рыбалке», обсуждая создавшуюся ситуацию и вырабатывая совместный план действий. И все-таки очень многие свидетели событий тех лет единодушны в том, что ни Королев к Челомею, ни Челомей к Королеву с откровенной враждебностью не относились. Один из ведущих сотрудников Челомея – Г.А. Болтянский – рассказывал мне, например, что Челомей любил ставить Королева в пример другим как сильную личность. А сотрудники Королева И.В. Лавров и М.С. Флорианский вспоминали, как Королев посылал свое «посольство» для налаживания деловых контактов.

– Да о чем говорить?! – помню, как энергично восклицал Василий Иванович Вознюк. – Королев целовался с Челомеем! Сам видел!

Сергей Павлович уже понял, что всю космонавтику в своих руках ему не удержать, что единственным ему не быть, и лишь хотел остаться первым.

Настоящим демоном Челомея был не Королев, и не Янгель, а Устинов. К страстям ведомственным тут подмешивались и страсти политические. Устинов боготворил Сталина – ему было за что любить покойного генералиссимуса. Хрущев Сталина развенчал. Неприязнь Устинова к Хрущеву, естественно, перекидывалась и на сына Хрущева, а значит, и на Челомея. Челомей платил Устинову тем же. Однажды, когда Хрущев потребовал, чтобы Устинов поехал к Челомею на совещание по ракете УР-500, Владимир Николаевич держал Дмитрия Федоровича в приемной, чтобы приезжавшие другие конструкторы, которых сразу провожали в кабинет, видели это.

Устинов мешал Челомею всегда, где только мог и как только мог. До последних дней. До последних минут. Но поддержка Хрущева, а позднее Брежнева и особенно маршала Андрея Антоновича Гречко, ставшего в 1967 году министром обороны, помогли ему выжить.

Расцвет КБ Челомея пришелся на конец хрущевского царства и эпоху еще не впавшего в маразм Брежнева. К этому времени у него уже были баллистические ракеты: УР-100, УР-200, УР-500 и две ее более совершенные модификации. Шла работа над «лунной ракетой» УР-700239. Отрабатывалась программа облета Луны. Позднее Челомей начал проектирование орбитальных станций. После отставки Хрущева Челомею удалось сохранить УР-100, УР-500 и орбитальные станции. В 1965 году на УР-500 были запущены тяжелые спутники. Еще до этого в КБ Челомея были созданы маневрирующие спутники «Полет». После смерти Королева на ракетах Челомея были запущены «Зонды» – бесславно засохшая ветвь советской лунной программы. УР-500 послала к Луне тяжелые лунники, которые доставили на Землю образцы лунного грунта, и два «Лунохода». «Венеры» и «Марсы» второго поколения, геостационарные связные спутники «Радуга», «Экран», «Горизонт» сделанные в КБ Челомея: «Салют-2, -3, -5», были запущены в космос с помощью этой ракеты. Как и «семерка» Королева, УР-500 Челомея пережила своего конструктора.

После смерти Гречко в 1976 году Челомею стало совсем плохо. С министром вновь созданного Министерства общего машиностроения Сергеем Александровичем Афанасьевым он не сработался и прилюдно отзывался о нем нелестно, о чем министру, разумеется, докладывали. Люди, много лет знавшие Владимира Николаевича, рассказывали, что он сильно изменился в последние годы – стал злым, дерганым, жадным. Часто грозился «бросить все к чертовой матери», хотя и в семьдесят лет был он крепок, бодр и голова работала хорошо.

В декабре 1984 года на даче Владимир Николаевич вывел свой «Мерседес» из гаража и, стоя спиной к машине, стал отпирать ворота. «Мерседес» тихо покатился вперед и сломал своему хозяину ногу. Владимира Николаевича отвезли на московскую квартиру, вызвали врача. Вроде бы перелом легкий, без смещения, но на всякий случай решили госпитализировать. Он набрал в больницу книг, работал, думал. В больнице узнал, что Устинов при смерти: тяжелый инсульт – он недвижим, не говорит... Как теперь будет без Устинова? Не начало ли это «ренессанса» его КБ?..

Тромб убил Челомея мгновенно, как пуля, в тот момент, когда он говорил с женой по телефону.

Устинову принесли лист бумаги с надписью: «Умер Челомей». Он прочел и удовлетворенно прикрыл глаза...

Дмитрий Федорович пережил Владимира Николаевича на двенадцать дней.

Но все эти печальные события случились лишь через двадцать лет. А тогда, в 64-м, перед Королевым стояла проблема очень непростая не с технической, а с чисто человеческой точки зрения: впервые ему предлагалось созданный им для облета Луны аппарат запустить в космос с помощью чужой ракеты.

<br />
<br />

В монтажном цехе



<br />

Ракета УР-500



<br />

Владимир Николаевич Челомей



72

Для того, чтобы данность стала действительностью, нужно ее в буквальном смысле слова воскресить.

Это-то и есть наука...

Осип Мандельштам

Полеты в космос возродили былую славу ВВС. Молодежь потянулась в авиационные училища. На любого парня в фуражке с голубым околышем смотрели как на потенциального кандидата в Герои Советского Союза. Генералы с Пироговки начинали понимать, сколь недальновидны были они еще вчера, чураясь ракетчиков. Кто подготовил и воспитал героев космоса, посланцев мира, граждан Вселенной? Кому обязана страна блеском звездной славы? Военно-Воздушным Силам! Королев? Никто не спорит: он делает хорошие ракеты и космические корабли. И пусть строит! Честь ему и хвала. Но вмешиваться в формирование экипажей ему не положено. Микоян или Сухой, которые, кстати сказать, делают тоже неплохие машины, не берут на себя смелость давать советы, кто должен летать на их истребителях. Они проектируют, авиапром строит, а ВВС эксплуатирует – все ясно и понятно. Так же должно быть и с ракетами...

Эти тенденции Сергей Павлович уловил быстро. «Антивэвээсовские» настроения существовали и в стенах его ОКБ, особенно среди молодежи. Молодые проектанты и испытатели, прекрасно знающие космическую технику, ясно представляющие себе весь ход полета, не видели в нем решительно ничего такого, чего не смог бы сделать, малость потренировавшись, любой здоровый человек. Именно нормально здоровый, а не сверхздоровый, как требовали авиационные медики в 1960-м.

Возможно, Сергей Павлович сожалел теперь о том, что он отдал на откуп ВВС отбор космонавтов. Ведь еще тогда, в 60-м, начал точить его молодой проектант из отдела Тихонравова Костя Феоктистов: все доказывал ему, что летать на новых кораблях должны не летчики, а инженеры.

– Скорее всего, я сам, – добавил Феоктистов.

Королев накричал на него тогда, а ведь он был прав. Потом Женя Фролов – один из его молодых ведущих конструкторов – тоже начал «забрасывать удочку»: надо бы слетать да все проверить в деле... Ясно, что из молодежи своего ОКБ он может набрать отряд космонавтов не меньший, чем в Звездном городке.

А Звездный городок тем временем интенсивно расширялся. Штат Центра подготовки космонавтов распухал как на дрожжах. Если в самом начале количество летчиков – кандидатов на космический полет – было соизмеримо с количеством людей, «при них состоящих», то теперь число последних во много раз превышало число первых. Служить в Звездном, даже не претендуя на участие в космических стартах, было престижно. Тут легче было получить хорошее жилье, дети учились в отличной школе, магазины были богаче московских, вокруг прекрасная природа, леса – о чем еще может мечтать служивый человек?! Наконец, здесь было интересно работать! Поэтому уже через три года после организации ЦПК его штат перевалил за 600 человек. Непрерывно шло строительство административных корпусов, тренажеров, классов, жилья. Из первых отобранных кандидатов в космонавты к началу 1963 года двое уже слетали, один погиб, шестеро были забракованы медиками или отчислены за дисциплинарные прегрешения – осталось одиннадцать человек: не столь уж большой выбор. В 1962 году в частях ВВС начался поиск новых кандидатов, и к началу следующего года отряд космонавтов пополнился второй группой кандидатов из пятнадцати человек, из которых было восемь летчиков и семь летчиков-инженеров. Среди них: Владимир Шаталов (Карпов назначил его старшим среди летчиков). Лев Демин (старший среди инженеров), Георгий Добровольский, Юрий Артюхин, Алексей Губарев, Анатолий Филипченко, Виталий Жолобов и другие. В 1964 году в эту группу вошел любимец Каманина Георгий Береговой. Вскоре после того, как новые кандидаты разместились в Звездном городке, их повезли знакомиться к Королеву.

В большом кабинете, на дверях которого висела табличка «Главный конструктор. Начальник предприятия», всех усадили за длинный стол. Сидели тихо, озирались на черную школьную доску, на деревянные панели для чертежей, которые задергивались бежевыми занавесочками (секретность!), на здоровенный глобус в углу. Наконец, вошел плотный человек в шерстяной рубашке без галстука, обошел всех, с каждым поздоровался за руку – все это без суеты и не только без сюсюканья, но даже без особой приветливости: строго, по-деловому. Космонавты рассказывали о себе.

– А вы на чем летали? – Королев обернулся к Шаталову.

– На СУ-7Б, Сергей Павлович. Скорость – два Маха240...

– Расскажите подробнее. Какой разбег, потолок, как пилотируется...

Королев внимательно разглядывал новых кандидатов в космонавты. Это были уже совсем не те робкие лейтенанты, которые пришли к нему три года назад. Те были просто молодые здоровяки, совершенно не представлявшие себе, что их ожидает. Эти – знали! Они были старше, образованнее, опытнее, расчетливее. Они отлично понимали, какой великий, всю их жизнь определяющий шанс выпал им, и они готовы были на все, чтобы не упустить его. Эти не будут гусарить, как Гриша Нелюбов...

Королев кратко напомнил о полетах на «Востоках» и начал рассказывать, что теперь он собирается вывести на орбиту многоместный корабль, который уже готов.

– Но все это только начало, – продолжал Сергей Павлович, все более воодушевляясь, как бывало всегда, когда он говорил о будущем. – Завтрашний день космонавтики – создание крупных орбитальных станций. В них будут работать исследователи, а сами станции станут орбитальными причалами...

Он рассказывал то, что ясно видел, а видел он то, что осуществилось только через восемь с половиной лет, когда «Союз-11» впервые стартовал к «Салюту»...

Многоместный корабль, о котором Королев говорил будущим космонавтам, был нужен ему по многим причинам. Прежде всего, надо было дальше развивать пилотируемую космонавтику, сохраняя при этом мировое первенство. Сергей Павлович знал, что американцы, завершив весной 1963 года программу полетов одноместных кораблей «Меркурий», перейдут к двухместным кораблям «Джемини». Их надо обогнать. И не просто обогнать, но обогнать с перевесом: если у них будут стартовать два человека, то надо, чтобы на нашем корабле стартовали три.

Но кроме решения проблем «внешней политики», трехместный корабль облегчал Королеву решение некоторых задач «внутренней политики». Ведь именно такой корабль давал возможность положить конец космической монополии ВВС: пусть командиром пока останется летчик, но уж инженера-то нельзя будет не включить в такой экипаж!241

Королев хотел, чтобы первый ученый в космосе выполнил роль десантника, захватившего важный плацдарм, а подкрепление не заставит себя ждать. В будущем так и случилось: из шестнадцати 2– и 3-местных кораблей «Союз» четырнадцать пилотировались смешанными экипажами из военных и штатских космонавтов. Военные летали 20 раз, штатские – 15. Любопытно, что подобное соперничество военных и штатских астронавтов возникло и в США. «Нью-Йорк тайме» прямо писала о «тлеющей и иногда чреватой взрывом борьбе» между военными и штатскими астронавтами. Наибольшего напряжения эта борьба достигла при осуществлении лунной программы «Аполлон». Но у американцев не было своего Королева и обуздать притязания своих ВВС им было труднее. Поэтому и соотношения у них другие. Из 12 экипажей (включая экипаж, погибший на тренировке) смешанных было только 6. На кораблях «Аполлон» военные летали 29 раз, штатские – только 7. Да и то среди этих семи были такие асы-летчики, как Армстронг или Бранд, ушедшие из армии лишь накануне зачисления в отряд астронавтов.

Осуществлять свои планы Королеву помогали два весьма сильных союзника. Первым был Мстислав Всеволодович Келдыш, который считал, что коли речь идет о космических исследованиях, то и вести их должны исследователи, т.е. ученые, а не летчики. (Несмотря на очевидность такого мнения, ученых, не считая медиков, в космос так и не пустили. Научные эксперименты на орбитальных станциях вели инженеры, натасканные на научные программы, но не ученые. Другое дело, что в процессе работы космонавты сами «переквалифицировались» в ученых. Примеров тому много, достаточно назвать инженера Г.М. Гречко и летчика Е.В. Хрунова.) Вторым – заместитель министра здравоохранения СССР Аветик Игнатьевич Бурназян. Он ведал всей медицинской службой в атомных программах, и ему очень хотелось забрать себе и космос, создав в рамках министерства специальный институт медико-биологических проблем. Бороться с триумвиратом Королев– Келдыш-Бурназян и министру обороны Родиону Яковлевичу Малиновскому, и Главнокомандующему ВВС Константину Андреевичу Вершинину – людям, в принципе, умным и не агрессивным, было трудно. В конце концов договорились, что в трехместном корабле полетят летчик, инженер и врач.

– Кстати, врач может быть и нашим врачом, – успокаивал Вершинин Каманина.

Когда 21 августа 1964 года на заседании Военно-промышленной комиссии Королев докладывал о ходе подготовки к полету трехместного корабля, состав экипажа не рассматривался. Комиссия решила лишь познакомиться с кандидатами. Их было семеро: два летчика – Владимир Комаров и Борис Волынов, два штатских инженера – Георгий Катыс и Константин Феоктистов, три врача – Василий Лазарев, Алексей Сорокин и Борис Егоров. Каждый коротко рассказал о себе.

Красивый, сдержанный, деликатный Владимир Комаров был в первой, гагаринской группе космонавтов единственным инженером. Он не попал в лидирующую шестерку мешал рост и вес и, кроме того, был на большом подозрении у медиков, но продолжал тренировки с удивительной настойчивостью и упорством, располагая к себе трудолюбием и откровенным желанием во что бы то ни стало полететь в космос. Когда начались работы над «Восходом», Комаров подключился к ним еще на стадии макета. Королев не мог не оценить его рвения. Однажды, кивнув на Комарова, он сказал Павлу Владимировичу Цыбину – одному из своих многочисленных замов, который курировал «Восходы»:

– Вот этот товарищ будет командиром корабля...

Дублером Быковского был Борис Волынов, который, если соблюдать уже установившуюся традицию, тоже мог претендовать на кресло командира многоместного корабля.

Второе кресло – место инженера – должно было бы принадлежать ОКБ Королева Уже после полета Титова Сергей Павлович решает организовать у себя отбор космонавтов. Слух об этом распространился по всему предприятию со скоростью, превышающей скорость света. Молодежь кинулась писать заявления. Число кандидатов в космонавты приближалось к трем сотням. На том все и кончилось ни на какую медицинскую комиссию никого не приглашали, заявления не разбирали, а скептики, конечно, издевались над «кандидатами в космонавты».

Одной из особенностей мышления Главного конструктора было то, что он редко бросал что-либо, не доводя до конечного результата – положительного или отрицательного. О космонавтах из своего КБ Королев не забыл. Примерно года через два, когда работа над «Восходом» стала разворачиваться и Феоктистов довольно нахально заявил, что он и его ребята возьмутся за дело, только если одного из них включат в экипаж, Королев уже не накричал на него, а, наоборот, отреагировал вполне миролюбиво:

– Да, в трехместном, конечно, один по крайней мере инженер полетит...

Так Феоктистов стал первым претендентом на роль космонавта от ОКБ. Это справедливо. С юных лет с истинно цандеровским упорством мечтал он о полете в космос. Константин Петрович принадлежал к той прекрасной человеческой породе чистых фанатиков, на которых мир держится. Человек трудный, неконтактный, бескомпромиссный, Феоктистов, сын бухгалтера из Воронежа, никогда не был ни обласкан, ни унижен ничьим покровительством, всего добивался сам и заставлял уважать себя прежде всего за высокий профессионализм. Космонавт Алексей Леонов говорил о Феоктистове: «Конструктор по призванию, конструктор по таланту, конструктор по складу ума». В ОКБ не было человека, который знал бы космический корабль лучше Феоктистова. Бесспорно, он знал его лучше Королева. Но истинным счастьем для Константина Петровича была как раз встреча с Королевым. Не будь Феоктистова у Королева, «Восток» и «Союз» все-таки были бы построены, но не будь Королева у Феоктистова, – вряд ли Константин Петрович сумел бы с таким блеском и полнотой реализовать свой талант. Уже после смерти Королева приходилось слышать о том, что Феоктистов в своих мемуарах несколько принижает роль Королева в космонавтике, возвышая при этом себя. Неверно. Феоктистов писал о Королеве: «Это был великий человек, который сумел возглавить великое дело». И не только писал, но всегда ощущал это.

В мае 1964 года Феоктистов и еще несколько человек из ОКБ были отправлены на медицинское обследование. Тут обнаружилось, что у Феоктистова есть серьезный конкурент: Георгий Петрович Катыс. Молодой доктор технических наук, профессор, физически очень сильный, смекалистый, энергичный, Катыс был «человеком Келдыша». Впрочем, не только Келдыша: за него «болели» и другие академики, связанные с космонавтикой: В.А. Трапезников, у которого он работал, Г.И. Петров, А.Ю. Ишлинский. Полет ученого из Академии наук поднимал ее авторитет и, подобно браку между представителями царствующих домов, должен был способствовать укреплению позиций и Академии, и ракетчиков. Королев не возражал против кандидатуры Катыса. Возможно, исходя из своего главного критерия – интересов Дела, он считал обоих кандидатов равновеликими. Возможно, что к Катысу своей резкостью и ершистостью его подвигал сам Феоктистов. Возможно, что Катыс был просто симпатичнее ему. Это все возможно. Наверняка же можно только утверждать, что в это время, когда он начал «наступление на ВВС», ему не хотелось обострять отношения с президентом Академии наук и его окружением.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 71, 72, 73, 74, 75, 76, 77, 78, 79, 80, 81, 82, 83, 84, 85, 86, 87, 88, 89, 90