Королев: факты и мифы

(Кстати, это стало правилом: кандидат в космонавты мог, не объясняя причины, отказаться от работы на любом этапе подготовки.) Некоторые просили разрешения посоветоваться с женой. Это, честно говоря, нам не нравилось. При таком ответе сразу возникало подозрение: а не подкаблучник ли он? Мужчина должен сам решать свои дела и нести ответственность за свою семью. Наконец, некоторые сразу соглашались...

– Я сразу сказал: «Согласен!» – рассказывал Павел Попович. – Мне говорят: «Подумайте сутки». Да что мне думать, товарищи! Я же дал подписку, что никому о нашей беседе не расскажу. Значит, и советоваться не с кем! Потом вышел в коридор, приоткрыл дверь, голову всунул в комнату и крикнул: «Я согласен!»

Валерий Быковский со смехом признался мне, что, когда заговорили о ракетах, он подумал не о космосе, а о каком-то фантастическом экспериментальном полете в акваторию Тихого океана: так испытывали межконтинентальную ракету.

– А когда сообразил, о чем речь, подумал: «Это ведь очень интересно!» И сразу согласился.

Георгий Шонин, когда заговорили о «новой технике», забеспокоился, что его собираются переводить в вертолетчики, а он этого не хотел – не те высоты, не те скорости. А когда ему сказали о возможном полете вокруг земного шара, в первый момент не поверил.

Андриян Николаев, услышав о космических кораблях, тоже усомнился:

– А это реально?

– Вполне. Конечно, не сразу. Будете готовиться...

– Я с радостью, – улыбнулся Андриян.

Герман Титов, едва заговорили с ним о новой технике, быстро ответил:

– Да, согласен!

Такой же ответ получил Туровский в парткоме Военно-воздушной краснознаменной академии от Павла Беляева:

– Согласен.

– Подумайте.

Беляев помолчал, подумал, как велели, и твердо повторил:

– Согласен.

После полета Гагарина правдисты Николай Денисов и Сергей Борзенко, которые писали со слов Юрия Алексеевича книжку «Дорога в космос», присочинили, будто сам он подал рапорт с просьбой зачислить его в группу кандидатов в космонавты. «Мне казалось, – говорится в книге, – что наступило время для комплектования такой группы. И я не ошибся. Меня вызвали на специальную медкомиссию».

Нет в природе такого рапорта200. О том, что «наступило время» подавать рапорт, Гагарин знать не мог, поскольку даже самые прозорливые летчики-истребители и думать не смели о том, что человек полетит в космос в ближайшее время. И в приведенной цитате правдива лишь последняя фраза: на комиссию Гагарина действительно вызвали. «Крестными отцами» будущего космонавта № 1 стали военные медики Петр Васильевич Буянов и Александр Петрович Пчёлкин. Они нашли Юрия Гагарина и Георгия Шонина на северном аэродроме недалеко от города Никеля.

Беседы медиков с летчиками были разными, но почти во всех непременно возникал вопрос: хорошо, новая техника, ракеты, облет земного шара – все это очень интересно, но когда это все будет?!

Когда старшего лейтенанта Дмитрия Заикина спросили, согласен ли он слетать в космос, он согласился, но добавил:

– Но вряд ли всей жизни летной на это хватит...

Шутка ли сказать: человек в спутнике полетит! А как оттуда вернуться на Землю? Это сколько еще работы предстоит специалистам?! Ведь этак будешь ждать, пока из армии не спишут...

Шел август 1959 года. До полета человека в космос оставалось двадцать месяцев.

Давно вынашивал Королев идею собрать под своим крылом «стариков» – тех, кого он знал еще до Колымы, знал, как они умеют работать и как доверяют ему. Так он забрал к себе гирдовца Леонида Корнеева, с которым отнюдь не дружил в РНИИ, старых знакомых еще по коктебельским слетам планеристов: Сергея Анохина, Павла Цыбина, а еще раньше – Тихонравова вместе с его «ребятами». Уговорил Келдыша отдать ему Раушенбаха. У Королева работал Арвид Палло, с которым перед самым арестом делали они ракетоплан. Были люди, которых он узнал в Омске и Казани, ну и, конечно, немало тех, с кем свела его Германия. «Старики» были гвардией Королева. С ними хоть и разговаривал Главный по-дружески, но требовал с них втрое против нормы.

Поэтому так обрадовался Сергей Павлович, когда в мае 1958 года пришел к нему Петр Васильевич Флеров. Петя Флеров – едва ли не самый старый из «стариков»: ведь с МВТУ они вместе, планеры, Коктебель, шарага на улице Радио – есть, что вспомнить! Обнялись, расцеловались.

– Ну, как жизнь? Почему ни разу в гости не позвал? – спросил Королев.

– Не могу, – без улыбки ответил Петр. – Я себя знаю. Обязательно начну хвалиться: «У меня в гостях был Главный конструктор космоса!»

Королев улыбнулся. Ничего не мог с собой поделать: иногда ему было до чертиков приятно, когда слышал вот такую, незатейливую лесть. Но он успокаивал себя тем, что понимает: это лесть.

Флеров пришел с идеей крылатого спутника. Идею Королев отверг: Феоктистов уже доказал ему, что крылатый спутник, планирующий с орбиты на крыльях, – это многие годы трудов.

– Тут нужно авиационное КБ с большой культурой работы. А у нас контрить не умеют...201

Отвергнув идею Флерова, Королев, однако, Петра от себя не отпустил: определил его в группу Феоктистова, обещал назначить персональный оклад, но не назначил, – смущаясь, объяснил потом: «Ну ты пойми, скажут, что я толкаю своих...»

Флерову быстро нашлось дело. К зиме 1959 года опытное производство уже выпустило несколько спускаемых аппаратов, и Королев решил провести испытания «шарика на тряпках» – посмотреть, как сработает система приземления корабля-спутника. Эту работу он поручает группе Феоктистова, а персонально – своим «старым гвардейцам»: Арвиду Палло и Петру Флерову. Перед этим Сергей Павлович совершает еще одно путешествие в прошлое – встречается с авиаконструктором Олегом Константиновичем Антоновым, с которым он познакомился на горе Узун-Сырт летом 1929 года. Они смотрели друг на друга, узнавая и не узнавая, и оба не могли поверить, что прошло тридцать лет, – ведь так недавно все это было: выжженный солнцем склон горы и Олег – совсем мальчик, который кричал ему что-то с земли, а он не понимал, не видел, что на хвосте его планера болтается штопор...

С Антоновым они договорились о выделении военного – «пузатого» – варианта Ан-12 для испытаний спускаемого аппарата. Антонов сам сделал все расчеты и дал добро на сброс «шарика» с высоты 10 тысяч метров. Однако, когда «шарик» был доставлен на маленький военный аэродром Сарышаган у озера Балхаш, оказалось, что все не так просто. Ан-12 лететь на такой высоте было трудно, а тут еще в момент сброса «шарика» менялась центровка, самолет клевал носом и становился плохо управляемым. Поэтому первый сброс решили сделать с высоты 8 километров. Его засекали кинотеодолитами с земли и снимали кинокамерами с двух самолетов сопровождения. Уже на земле вовремя не отцепился парашют, а так все прошло удачно. Второй сброс сделали с 10 500 метров. Не открылся люк, и поэтому не сработала катапульта кресла. Звонили в Подлипки.

– У нас вчера тоже не открылся, – сказал Феоктистов. – Увеличиваем число пружин, меняем затяжку, пришлю вам изменения...

Третий сброс прошел благополучно. Стояли тридцатиградусные морозы. Все очень мерзли. Флеров, набравшись храбрости, позвонил Королеву и, доложив об испытаниях, попросил прислать спирта. Королев долго сопел в трубку, потом буркнул: «Хорошо, жди...» Через день в кромешной пурге сел самолет с бидоном. На четвертый пуск прилетел сам Феоктистов. Когда увидели, что Константин Петрович в коротких бумажных носочках, и узнали, что он, пардон, в трусиках, взять его на борт отказались, пока он не облачился в высокие меховые штаны, прозванные испытателями «инкубаторами». Четвертый сброс тоже прошел отлично. На радостях почали бидон. На пятом сбросе решили посадить в «шарик» собак. Все сработало хорошо, но «шарик» куда-то закатился в неоглядной степи, и его долго не могли найти. Когда нашли, бедные собачки выглядели измученными, но были целы.

Только 10 апреля 1960 года экспедиция испытателей улетела с Балхаша. Выслушав доклад по итогам пяти сбросов, Королев остался доволен. Эти итоги были ему очень нужны: через месяц он планировал начать испытательные полеты беспилотных кораблей-спутников в космосе.

Требования, предъявляемые к кандидатам в космонавты, определялись в первую очередь возможностями ракетной техники. Американцы в 1957 году начали отбирать кандидатов для полета в космическом корабле «Меркурий». Тяга ракеты-носителя «Атлас-Д» лимитировала вес корабля двумя тоннами. На автоматизацию и дублированные системы резервов по весу не было. Иными словами, американскому астронавту требовалось больше работать, чем советскому космонавту, поскольку вес «Востока» более чем в два раза превышал вес «Меркурия», что позволяло аппаратуре разгрузить человека, освободить его от выполнения многих операций во время полета. Американский отбор кандидатов был более жестким, чем советский. Больше работы, значит, должно быть больше опыта. Опыт дают годы, и возрастной потолок американцев был отодвинут до сорока лет. Астронавтом мог стать лишь квалифицированный летчик-испытатель со степенью бакалавра наук и с налетом не менее 1500 часов. Для сравнения скажу, что к моменту поступления в отряд космонавтов налет Гагарина составлял около 230 часов, Титова – 240, Леонова – 250. Космонавты из последующих наборов: Шаталов, Береговой, Филипченко, Демин и другие, которым предстояло проводить в космосе работу несравненно более сложную, были и старше, и опытнее. Из 508 американских кандидатов к апрелю 1954 года, как уже говорилось, было отобрано 7 человек. Надо отметить и такую деталь, характеризующую то нетерпение, с которым американцы стремились взять реванш за «Красную Луну» – так называли в США наш первый спутник. Набор астронавтов в США начался до того, как был создан космический корабль и отработан его носитель. Между тем, когда наши медики просматривали медицинские книжки в истребительных авиаполках, в цехах опытного производства Королева уже стояли первые сферические оболочки будущих «Востоков», а носитель эксплуатировался более трех с половиной лет. После полета Гагарина в США, наверное, от досады нас упрекнут в излишней и неоправданной торопливости, чуть ли не в техническом авантюризме. Да, мы торопились. Но торопились не только мы.

В 1959 году наши медики отобрали в частях ВВС около двухсот кандидатов. Теперь их надо было вызывать в Москву на медицинскую комиссию. Центральный госпиталь ВВС в Сокольниках сразу обследовать, причем тщательно обследовать, такую массу народа не мог, поэтому летчиков вызывали партиями по 20 человек. Впрочем, задачу врачам облегчали сами кандидаты. Чуть было не передумал идти в космонавты Алексей Леонов. Он сразу дал согласие летать на «новой технике». Но между двумя медкомиссиями Алексей женился, жил в большой тесноте, а тут узнал, что его переводят в ГДР – там хорошие условия и Германию посмотрит, а здесь перспективы туманные. Да и вовсе могут забраковать. Он приехал, чтобы отказаться.

– Да что ты! Оставайся! Ведь интересно, – Попович, Горбатко, Гагарин уговорили его.

Опасения Леонова были вовсе не беспочвенными. Проверка здоровья действительно была необыкновенно строгой, а «забракованные», вернувшись в свои части, естественно, еще больше сгущали краски. Бывали случаи, когда тщательный медицинский осмотр выявлял некие ранее просмотренные (или скрываемые) изъяны, которые не только исключали из числа кандидатов в космонавты, но накладывали запрет и на прежнюю летную работу. Об этом узнали те, кто ждал очередного вызова. И, получив такой вызов, многие в Москву не ехали, руководствуясь популярной поговоркой, что синица в руках лучше, чем журавль в небе.

– Из семи летчиков, отобранных в нашей дивизии, пятеро не поехали в Москву, – вспоминает Дмитрий Заикин.

Так, еще до всяких медицинских проверок, летчики проходили проверку характера, воли, силы собственного желания испытать себя в новом неизведанном деле, преданности делу старому.

Кроме всевозможных анализов и осмотров, кандидатов подвергали так называемым нагрузочным пробам – выдерживали в барокамере, крутили на центрифуге: проверяли устойчивость организма к гипоксии и перегрузкам. День ото дня группа кандидатов сжималась, как шагреневая кожа.

– Вполне понятно, что не все могли соответствовать требованиям, предъявляемым к будущим космонавтам. На то и отбор, – вспоминал Георгий Шонин.

Но кто тогда мог точно сказать, какими должны быть эти требования? Поэтому для верности они были явно завышенными, рассчитанными на двойной, а может быть, и тройной запас прочности. И многие, очень многие возвращались назад в полки...

Обидно было возвращаться. И не в том дело, что не полетаешь теперь на спутнике, – об этом мало жалели, поскольку трудно жалеть о том, чего не представляешь. Жалели, что не сдюжили. В молодые годы особенно развит дух соревнования, обострено болезненное отношение именно к своим телесным (к умственным – как-то спокойнее) недостаткам, и ребята, конечно, переживали.

– Ну как, прошел? – с горькой улыбкой спрашивал «забракованный» у «счастливчика». – Ну, молодец, Лайкой будешь...

Утешали они себя такими шуточками? Да нет, конечно. Как говорится, не от хорошей жизни они шутили...

А время шло. Королев торопил медиков. К концу 1959 года пройти комиссию по «теме № 6» – так формулировалось в официальных медицинских документах – удалось 20 кандидатам. Эти летчики и составили первый отряд советских космонавтов. Через несколько лет во всех статьях и книжках их будут называть гагаринским отрядом.

Но кто мог угадать тогда такое название?! Двадцать летчиков в теплых казенных пижамах с белыми отложными воротничками стояли перед медиками. Среди них были будущие летчики-испытатели и скромные педагоги, генералы и просто пенсионеры, депутаты Верховного Совета СССР и почетные граждане многочисленных зарубежных городов, прославленные, всей стране известные Герои и неизвестные никому, те, кто нелепо поломал всю свою жизнь. Вот их имена:

Аникеев Иван Николаевич,

Беляев Павел Иванович,

Бондаренко Валентин Васильевич,

Быковский Валерий Федорович,

Варламов Валентин Степанович,

Волынов Борис Валентинович,

Гагарин Юрий Алексеевич,

Горбатко Виктор Васильевич,

Заикин Дмитрий Алексеевич,

Карташов Анатолий Яковлевич,

Комаров Владимир Михайлович,

Леонов Алексей Архипович,

Нелюбов Григорий Григорьевич,

Николаев Андриян Григорьевич,

Попович Павел Романович,

Рафиков Марс Закирович,

Титов Герман Степанович,

Филатьев Валентин Игнатьевич,

Хрунов Евгений Васильевич,

Шонин Георгий Степанович.

Среди них стоял будущий первый космонавт нашей планеты – человек, которому суждено было навсегда войти в историю земной цивилизации. Но кто мог отгадать его тогда среди двадцати молодых летчиков в теплых госпитальных пижамах с белыми отложными воротничками?

Павел Попович в термокамере

Владимир Комаров в барокамере

Кандидаты в космонавты в госпитале осенью 1959 г.

Слева направо: Г.Нелюбов, Г.Титов, А.Николаев, В.Горбатко, Ю.Гагарин, И.Аникеев, А.Леонов, В.Ф.Быковский, П.Попович, Г.Шонин, В.Я.Клоков

63

Будь осторожен. Итог на лезвии держится бритвы:

Нынче удача, глядишь; завтра, глядишь, неуспех.

Феогнид

Ракеты – дело опасное. По преданию около 1500 года китайский изобретатель Ван Гу построил замысловатый воздушный змей с сорока семью пороховыми ракетами, которые одновременно поджигали сорок семь слуг. Ракеты взорвались, и Ван Гу погиб. Но это когда было... Макс Валье погиб в 1930 году: осколок взорвавшегося двигателя ударил в грудь, кровь била фонтаном. На следующий год взрыв в лаборатории убил немецкого ракетчика Рейнгольда Тиллинга и двух его помощников. Пионеру ракетной техники Роберту Эсно-Пельтри оторвало несколько пальцев. Королев чудом остался жив во время взрыва на стенде в 1938 году.

Страшная трагедия разыгралась на площадке № 43 в Тюратаме 24 октября 1960 года во время подготовки к первому пуску межконтинентальной ракеты Янгеля Р-16. Самопроизвольное включение второй ступени на старте привело к взрыву и мгновенному чудовищному пожару. В огне погибли Главнокомандующий ракетными войсками маршал М.И.Неделин, заместитель министра Л.А.Гришин, заместитель Янгеля Л.А.Берлин, Главный конструктор систем управления Б.М.Коноплев, знаменитый «стреляющий» Герой Социалистического Труда А.И.Носов, испытатель Е.И.Осташов... – всего 59 человек. Буквально за минуту до взрыва Янгель отошел от ракеты покурить и остался жив. Потом Хрущев довольно бесцеремонно спросил его по телефону:

– А вы почему не погибли?..

Эта катастрофа надломила Михаила Кузьмича, словно он действительно был виноват в том, что не погиб. И хотя разбор всех обстоятельств дела, который вела государственная комиссия под председательством Л.И.Брежнева, показал, что если уж и можно кого винить, то не Янгеля, а, скорее, конструктора системы управления Коноплева и, в первую очередь, оператора, не выполнившего инструкцию предполетной проверки, пламя этого взрыва опалило Янгеля на всю жизнь...

Но все перечисленное – от Ван Гу до Неделина (и многое здесь не названное!) – было результатом несчастных случаев. Человек не уберегся, не отошел, не спрятался за бруствер, не притаился в бетонном подземелье, просто не уехал на безопасное расстояние. Все будет хорошо, если летящая ракета и человек не будут рядом, близко, – чем дальше, тем спокойнее. И вот теперь Королеву надо было соединить человека с ракетой неразрывно, запрятать его в чрево гигантской машины, посадить на сорокаметровую пороховую бочку и поджечь фитиль. Королев не раз рисковал престижем, репутацией, огромными государственными средствами, наконец, жизнью своей, но все это не шло ни в какое сравнение с тем, что предстояло ему сделать сейчас, – рисковать жизнью одного из этих отчаянных славных мальчишек в лейтенантских погонах. Он понимал, что при всем нетерпении Хрущева никто никогда не прикажет ему запустить в космос человека, не возьмет на себя такую ответственность. Ему могут только разрешить. Значит, приказать себе он должен сам. Как? Когда? Сколько испытательных полетов должно быть? Два? Пять? Десять? Он не знает. Никто не знает. И никто, кроме него, число это не определит. Он сам почувствует, когда можно закончить испытания и посадить в корабль живого человека, он должен это почувствовать! Интересно, кто будет этот парень? А, впрочем, так ли уж важно? Просто хороший парень. Живой. И его надо вернуть из космоса живым во что бы то ни стало!

После того как двадцать кандидатов в космонавты были отобраны, Главный штаб ВВС издал 11 января 1960 года специальную директиву о формировании части летчиков-космонавтов. Теперь кандидатов требовалось готовить к полету. Но до этого нужно было решить, где их готовить, а главное – в чем, собственно, эта подготовка должна заключаться: никто никогда никаких космонавтов не готовил.

«Кто возглавит будущих летчиков-космонавтов, явится в Звездном городке начальником, воспитателем и в то же время смелым экспериментатором? – писал позднее в своей книге „Летчики и космонавты“ Н.П.Каманин, работавший в то время в Главном штабе ВВС. – На эту должность у нас появилось несколько кандидатур. Остановились на видном специалисте в области авиационной медицины Евгении Анатольевиче Карпове. Немало лет проработал он с летчиками, хорошо знает их душу и летный характер. Евгений Анатольевич с первых дней загорелся новой работой, перспективой, мечтой».

Итак, 24 февраля Главком ВВС К.А.Вершинин назначил Карпова начальником Центра подготовки космонавтов (ЦПК), а точнее – начальником того, что этому начальнику надлежало создать. Карпов, тогда скорее чувствующий, чем понимающий всю перспективность и масштабность нового дела, начал со штатного расписания на 250 человек. Заместитель главкома Агальцов улыбнулся, оценив смелость и деловую хватку 38-летнего полковника, и сократил штат до 70 человек. Карпов пошел к Главкому. Маршал выслушал сначала полковника, потом генерал-полковника, подумал и сказал Агальцову:

– Ты, Филипп Александрович, не понимаешь, как их готовить, и он не понимает, – Константин Андреевич кивнул на Карпова, – но берется! Это надо ценить, – и утвердил 250 человек.

В этот момент у Карпова из 250 положенных по штату сотрудников было два: заведующий отделом кадров и командир строевого отделения Андрей Власюк и старшина Федор Демчук – он же завгар, он же шофер, он же автослесарь. Но вскоре появились надежные опытные заместители: по летной подготовке – Евстафий Евсеевич Целикин, по политработе – Николай Федорович Никерясов. Очень помогал Карпову в организационных делах Василий Яковлевич Клоков – тогда заместитель начальника Института авиационной медицины.

В начале марта распущенные по домам после всех медицинских мучений космонавты начали снова съезжаться в Москву. (Формально рассуждая, называть их так нельзя: они пока только кандидаты в космонавты, космонавтами некоторые из них станут лишь через несколько лет, а восемь из двадцати – никогда не станут. Но давайте договоримся, что мы будем всех их так называть.) Первым из Кубинки приехал Павел Попович. Три дня они с женой Мариной жили вдвоем. Потом появился Валерий Быковский. Следом стали подтягиваться остальные: Аникеев, Волынов, Гагарин, Горбатко, Леонов, Нелюбов, Николаев, Титов, Хрунов, Шонин. Временно их разместили в маленьком двухэтажном домике спортбазы ЦСКА на территории Центрального аэродрома имени М.В.Фрунзе. Сделать это было нелегко: ведь многие приезжали с женами, детьми. Позднее для семейных космонавтов Карпов получил квартиры на Ленинском проспекте (улыбка судьбы: из окон этих квартир сегодня виден памятник Юрию Гагарину на площади его имени), но жили там недолго, поскольку уже к лету Каманин, Карпов, Яздовский и Клоков подыскали для будущего Центра подготовки космонавтов подходящее место неподалеку от районного центра Щелково, в 40 километрах от Москвы. И далеко, и близко. И места для будущего строительства хватало. И аэродром недалеко. И железная дорога рядом. И природа прекрасная. Короче, очень удачное место выбрали. В ту пору стоял там единственный двухэтажный домик – един в трех лицах: управление, столовая, учебный корпус. Он и сейчас цел, этот домик, и надо, чтобы остался цел, ибо он – история, и наши внуки будут им гордиться...

Но это все было уже летом, а весной в жизни молодых летчиков произошло событие чрезвычайной важности: 7 марта их принял сам Главнокомандующий ВВС, Главный маршал авиации Константин Андреевич Вершинин. Надо быть молодым военным летчиком, который считает своего комэска наместником бога на земле, чтобы понять, что это для них значило: беседовать с Главкомом! Сидели, как зайчики, прижав ушки и поедая начальство глазами. Вершинин был ласков, приветлив, поздравил с новым назначением, пожелал успехов.

Через неделю, 14 марта, в 9 часов утра состоялось первое занятие. Сначала Владимир Иванович Яздовский прочел вводную лекцию. Как вспоминал потом Юрий Гагарин, он «обстоятельно рассказал нам о факторах, с которыми встречается живой организм при полетах в космическое пространство». Медики детально объясняли действие перегрузок, невесомости, вводили в курс своих проблем. Космонавты заскучали: «Звали летать на новой технике, а тут какой-то медпросвет...» «Лекции специалистов авиационной и космической медицины я слушал без особого внимания, считая эту дисциплину второстепенной», – признался потом Герман Титов. Узнав о том, что занятия с космонавтами ограничиваются лишь медико-биологической тематикой, Королев очень разгневался и немедленно отрядил целую группу своих людей для чтения специальных курсов: по ракетной технике, динамике полета, конструкции корабля и отдельным его системам. «Мы изучали астрофизику, геофизику, медицину, космическую связь и многое узкоспециальное», – вспоминает Алексей Леонов. Лекции эти читали как ближайшие соратники Сергея Павловича: К.Д.Бушуев, М.К.Тихонравов, Б.В.Раушенбах, так и молодые, но уже опытные инженеры: К.П.Феоктистов, О.Г.Макаров, В.И.Севастьянов, А.С.Елисеев, которые через несколько лет сами стали космонавтами. Главный конструктор систем жизнеобеспечения (СЖО) С.М.Алексеев прочел лекцию об устройстве космического скафандра. Летной и парашютной подготовкой занимались тоже большие мастера своего дела: И.М.Дзюба, Н.К.Никитин, А.К.Стариков, К.Д.Таюрский и др. Наконец, помня о том, что праздность – мать всех пороков, Карпов все свободное время, особенно в первые дни, когда расписание занятий еще не стало твердым, отдавал физической подготовке. Борис Легоньков – физрук из ЦСКА – был человеком неутомимым и безжалостным. Всякое отлынивание от занятий немедленно и беспощадно пресекалось, равно как и диспуты о бесполезности кроссов и бега на длинные дистанции для будущих командиров космических кораблей. Легоньков начинал день с часовой зарядки на открытом воздухе в любую погоду, а дальше заполнял все паузы в аудиторных занятиях бегом, прыжками, плаванием, нырянием с вышки, гимнастическими снарядами, волейболом, баскетболом – на выдумку он был неистощим. В играх быстро определилась команда «морячков», т.е. летчиков, прежде служивших в морской авиации: Аникеев, Беляев, Гагарин, Нелюбов, Шонин. В баскетболе у «морячков» лучшим был Гагарин, и они часто брали верх над «сухопутчиками». Наставники приглядывались к баскетболистам: в новом коллективе непременно должны были сами собой выявиться лидеры.

В начале апреля закончился монтаж сурдобарокамеры. Испытать ее вызвался Валерий Быковский, и после обстоятельного инструктажа 6 апреля его поместили туда, решив продлить эксперимент до 15 суток, о чем он, естественно, не знал. Валерий сидел еще в сурдобарокамере, когда остальные космонавты вылетели в город Энгельс на парашютные прыжки. К этому времени вся «двадцатка» еще не собралась. Беляев, Бондаренко, Варламов, Карташов, Комаров, Рафиков, Филатьев не успели приехать в Москву из своих частей, и на прыжки улетели без них. Быковский и Заикин присоединились к группе позднее, когда Валерий вылез из сурдобарокамеры.

Заслуженный мастер спорта Николай Константинович Никитин, парашютист-виртуоз, быстро понял, что все они совсем «зеленые»: количество прыжков измерялось единицами – на счету Гагарина, например, было пять прыжков, а были в отряде и такие, которые ни разу не прыгали. Никитин произнес страстную речь, в которой доказывал, что только парашютные прыжки цементируют коллектив, учат мужеству и генерируют отвагу, что мужчина без парашюта – это ненастоящий мужчина.

– Наверстаем упущенное, – бодро закончил он. – Все зависит от вас самих...

Известно, что моряки не очень любят плавать, а летчики – прыгать с парашютом. «Парашютные прыжки в течение полутора месяцев были, пожалуй, одним из самых сложных и трудных этапов подготовки», – пишет Георгий Шонин в своей книге «Самые первые». Никитин сделал, казалось бы, невозможное: привил вкус к прыжкам. Отстранение от занятий, скажем за опоздание, стало не желанным отдыхом, а истинным наказанием. Космонавты научились прыгать на сушу и на воду, днем и ночью, с больших и малых высот, с затяжкой и без. Лучшим парашютистом в отряде был, пожалуй, Борис Волынов. Никитин выделял еще Гагарина, Леонова и Шонина, но и у всех других за эти полтора месяца набралось несколько десятков прыжков разной сложности. Они уже освоились в небе и научились подчинять себе парашют, если попадали в критические ситуации. Так, Аникеев победил глубокий штопор, Заикин не испугался длительного затенения купола, Титов не сробел, когда у него не раскрылся основной парашют. Никитин оказался прав: ребята действительно сплотились в один дружный коллектив. Вчера еще незнакомые, там, в степи под Энгельсом, они объединились единым делом, открыли в себе естественное желание помогать друг другу, научились сопереживать, – подружились. Тогда космонавты не знали еще, что сам факт полета в космос очень скоро разделит их маленький мир и, даже оставаясь друзьями, они будут жить как бы в разных измерениях, не знали, что час этого раздела стремительно приближается.

В те дни, когда будущие космонавты начали свои парашютные тренировки, в МИКе на космодроме закончилась подготовка к старту первого корабля-спутника. Кстати, сам термин этот – корабль-спутник – придумал Королев. Еще в своем докладе на Всесоюзной конференции по изучению стратосферы за несколько дней до рождения Гагарина он уже говорил о корабле. Ему нравилось само это слово – гордое, романтическое – корабль! Молодежь в ОКБ втихую подтрунивала над Главным: ну какой же это корабль, в крайнем случае – лодка... А вот кто придумал ему имя «Восток», установить так и не удалось. Объявили что-то вроде конкурса, и откуда-то само собой всплыло – «Восток». И всем сразу это название понравилось202.

«Востоком» он стал не сразу, в технической документации значился поначалу скромно: ОД-2, потом корабли первой серии «Востоков» назывались «изделием-3-КА». Но «Восток» прочно вошел в жизнь, так и будем его называть...

В первом полете Королев хотел проверить самое главное и самое новое: работу тормозной двигательной установки (ТДУ), – сход с орбиты волновал его больше всего. На «шарике» не было еще теплозащитной обмазки: сверхзвуковые аэродинамические трубы еще проверяли расчеты тепловых потоков, сделанные в лаборатории № 4 НИИ-1, которой руководил Георгий Иванович Петров. Не было еще на этом «Востоке» и парашютной системы, и катапульты: возвращение корабля на Землю не предусматривалось. Он просто упадет и расколется, как яичная скорлупа. Что такое обмазка, парашюты, катапульта, известно давно, и как они работают – тоже известно. А вот как включается и работает в космосе ТДУ – тормозная двигательная установка – не знает никто, поскольку она первая и нигде никогда ничего подобного не работало.